Художник раскрывает в портрете сложный внутренний мир человека
Э. По
Он хотел назвать картину «Молитвенный экстаз», но фигура шарманщика, который по замыслу должен был обратить лицо от шарманки к небу, на полотне не выражала никаких чувств. Художник подправил уголки рта и отложил кисть в сторону. Лицо преобразилось, оно усмехнулось. «Чёрт возьми, - воскликнул мастер, - я этого не хотел». Портрет скорее можно назвать «Молитва безбожника». Он подошёл поближе, положил ещё один мазок на левую бровь. В портрете явно появилось саркастическое выражение. «О, да это сам Мефистофель собственной персоной!» С каждым новым мазком, образ становился всё более похожим на князя тьмы. Это было неожиданно. Создатель обмакнул кисть в яркую краску и обрушил её на полотно, намереваясь замалевать сатанинское лицо.
Мефистофель чихнул, плотно сжал губы и попытался рукой стереть краску: «Какой же вы вспыльчивый, однако, так можно и в глаза попасть». Художник онемел. А незнакомец продолжал: «Художник из вас никакой, вы берётесь за картину, не зная, что получится. Нельзя написать ничего хорошего без вдохновения. Работаете вы вяло. Искусство в ваших руках – довольно жалкое занятие». Кисть в руках художника вновь окунулась в краску и взметнулась над лицом говорящего: «Да, вы никак собираетесь мне лекцию прочитать об искусстве?» и новая порция ядовито – красной краски залепила рот Мефистофеля. Начался немыслимый поединок, художник замазывал образ на полотне, а тот отчаянно старался стереть краску.
«Да, подождите же, - завопил портрет, - я хочу сделать вам предложение. Я помогу написать вам два шедевра за примирение, нет даже три». Художник ожесточённо наносил краску: «Нет уж, а потом ты потребуешь мою душу?» И новая порция краски залепила глаза искусителя. «Четыре, ну пять шедевров обеспечат вам славу на всю жизнь», - слабо слышалось из полузалепленного рта. Но художник уже стал хозяином положения, быстрые, решительные мазки один за другим закрывали лицо. На миг ещё сверкнул яростью глаз. Наконец, всё превратилось в однородную блестящую массу и полотно замерло в неподвижности. Тогда художник сел, закурил трубку и попытался разобраться в том, что случилось. Он обошёл мольберт со всех сторон, опять сел и дал клятву сам себе, что впредь уж, не возьмёт в руки больше кисть.