Только не шевелись...
Делай что должно. И будь что будет.
Марк Аврелий
Она открыла глаза, и голову заполнила звенящая пустота, вытесняя все, что могло бы помочь вспомнить, почему она здесь. Прикрыв веки, ощутила, что вновь проваливается куда-то в зияющую черную бездну. Попыталась раскинуть руки, чтобы хоть за что-то зацепиться, но не смогла шевельнуть даже пальцем. Чернота была совсем не страшная, она увлекала, тянула вниз…
Тело судорожно вздрогнуло, и она поняла, что лежит на спине.
Сырой воздух был пропитан каким-то гнилым запахом. Осторожно приоткрыла глаза, боясь своего состояния. Кругом было темно и тихо. Перед глазами стоял туман. В голове все смешалось: что это, сон или явь?
Попробовала повернуться – в груди все загудело и запылало пожаром, словно множество печей затопили разом, и тело стало раздирать на кусочки в разные стороны. Голова пошла кругом, и глаза снова заволокло противным серым туманом. Она крепко зажмурилась и почувствовала сильную боль. От страха ее пробил обильный холодный пот…
Открыла рот, чтобы закричать, но из горла вырвался лишь слабый хрип. Гортань словно защемило прищепкой, и она начала задыхаться…
- «Мама! Мама!» – едва шевеля губами, позвала она, и теплое родное слово глубоко утонуло в ее сознании.
Очнувшись, вновь попыталась пошевелиться, в ту же секунду в нее со всех сторон вонзилось множество иголок. Ноющее тело замерло, и она ощутила, что вся пропитывается приятными, обволакивающими звуками тишины. Боясь спугнуть это благостное состояние, медленно закрыла глаза и опять впала в забытье.
Сколько времени прошло, неизвестно.
Когда пришла в себя, вокруг было сыро и темно. Боли она не чувствовала – вроде отпустило. Отчетливо слышался вкрадчивый шепот листьев в верхушках деревьев. Высоко-высоко в черном небе, будто нарисованные, рассыпались маленькие звездочки с кривым желтым месяцем…
Она поняла, что ее подстрелили, словно куропатку, и пуля попала не куда-нибудь, а в грудь. Боясь, что от боли может снова потерять сознание, решила не двигаться. В голове потихоньку стало проясняться, картина событий мало-помалу восстанавливалась. И в этот момент справа послышалось тихое шуршание, а затем приглушенный мужской голос шепотом спросил:
– Ты кто? – и еле слышно добавил: – Ты только не шевелись, иначе добьют…
***
– Цветкова! Хватит чай пить, комбат зовет!
Девушка от неожиданности вздрогнула и, округлив глаза, уставилась на запыхавшуюся подругу, которая стояла в дверном проеме землянки, держа обеими руками брезент, закрывающий вход.
– Люба, ну что ты так кричишь, напугала меня до смерти, – с облегчением выдохнула девушка и улыбнулась: – Ты когда-нибудь научишься говорить спокойно?
– Лен, представляешь, – пропустив ее слова мимо ушей, оживленно затараторила подруга, – подхожу к землянке, и тут меня окликает политрук Окунев.
Я сразу заметила, что лицо у него какое-то бледное и взволнованное, – девушка оглянулась назад, чтобы убедиться, что их никто не слушает, и, понизив голос, добавила: – Так вот, он просил передать, чтобы мы с тобой через десять минут были у комбата.
– Ну что же, подруга, если вызывает, надо идти, – вздохнула Лена и с сожалением отставила кружку с горячим чаем. – После допьем.
Она надела не по размеру большой зеленый бушлат, казавшийся на ее худенькой фигурке еще более огромным, и потянулась за цигейковой шапкой, которую использовала вместо подушки.
– Все, готова! – повернувшись к подруге, Лена потерла покрасневшие от недосыпа глаза. – Что-то я сегодня устала, собиралась после чая сразу лечь спать, а ты своим криком весь сон перебила. Не видела, подводы за ранеными пришли?
– Пришли. Лошади отдохнут, раненых будут грузить завтра рано утром. Военврач приказал всем спать, чтобы восстановить силы…
Землянка комбата, укрепленная толстыми бревнами, располагалась в нескольких шагах, под тремя кривыми березами. Часовой, рыжий худощавый паренек, проводил девушек равнодушным взглядом и уставился на полевую кухню, над которой поднимался легкий дымок.
Внутри землянки пахло сыростью, табаком и крепким мужским потом. Над наспех сколоченным из неструганых досок столом склонились комбат и сидевшие напротив него политрук и командир взвода разведки.
Услышав легкие шаги, они разом подняли головы и посмотрели на девушек, которые, улыбаясь, вошли в землянку.
Комбат, сухощавый мужик с заросшим многодневной щетиной лицом и редкими бровями, тяжело поднялся с самодельной табуретки и махнул рукой.
– Можно без доклада, – хрипло проговорил он и, припадая на одну ногу, пошел навстречу девушкам. – Долго объяснять не буду, давайте сразу о главном. У нас сейчас затишье, а это плохо: немец явно чего-то выжидает… Вчера из разведки не вернулись три человека, ночью тела двоих подобрали, третьего пока нет. Я точно знаю, что работал немецкий снайпер, и этот гаденыш уничтожил ребят…
Комбат побагровел от гнева, глаза его засверкали.
– Значит, так: я хочу, чтобы вы забили этому гаду медный гвоздь в башку… – негромко произнес он.
Девушки недоуменно переглянулись.
– Но мы же медсестры, товарищ майор, – растерянно проговорила Лена.
– И… – Никаких и! У вас за плечами курсы снайперского мастерства. Надо будет, снова станете медсестрами… А пока… Не знаю, что немцы придумают завтра, но сегодня надо сделать все возможное, чтобы эта сволочь замолчала навсегда… К тому же, кто знает, может, этих снайперов двое или трое… Короче, подготовьте все необходимое, дождитесь темноты – и выдвигайтесь.
Комбат пристально посмотрел на Лену и добавил:
– Тебя назначаю старшей. Получишь «бесшумку», ну, глушитель «БраМит» с винтовкой. Его многие хвалят, говорят, что зарекомендовал себя положительно. Перед выходом, как там у вас принято, испробуй винтовку, подготовь под себя…
Чтоб, как говорится, без всяких неожиданностей. Пойдете с разведчиками.
Какое-то время они вас будут сопровождать, покажут примерное место, ну а затем у них своя задача, у вас своя. Дойдете до нужной точки, а дальше все как положено – окапывайтесь, наблюдайте и действуйте.
Помолчав, комбат пожевал губами и глубоко вздохнул.
– Да… попросить хотел… Когда подстрелите снайпера, посмотрите его карманы. Немцы по природе педантичные, носят с собой блокноты для учета – короче, записывают все, чтоб получить крест на грудь. Ну, это уже по возможности…
Он посмотрел на девчат долгим взглядом и опять махнул рукой.
– И еще… Смотрите там, понапрасну не рискуйте… Будьте осторожны, вам еще жить и жить. Как поняли меня?
– Вас поняли, товарищ комбат: уничтожить снайпера и остаться в живых, – вытянувшись по стойке смирно, отчеканила Лена.
Комбат глянул на молодого разведчика, тот кивнул и, поднявшись, направился с девушками к выходу.
Четко развернувшись, те вышли из землянки.
***
Осень 1942 года отметилась промозглым холодом и постоянными нудными дождями, предвещая раннюю и холодную зиму.
Вышли в первом часу ночи. Снайперов сопровождали трое разведчиков. Пройдя около километра, молодой разведчик прошептал Лене на ухо:
– Все, здесь расстаемся, у нас свое задание.
Он указал рукой куда-то в темноту:
– Вон там деревня. При выходе на опушку увидите подбитую опрокинутую пушку – это ваш ориентир. Справа от нее густой ельник, где-то там снайпер и засел. Ловко работает гад...
Ну, дальше вы сами знаете, что делать. Возвращайтесь живыми. Пока…
Он еще раз махнул рукой на прощание, и разведчики бесшумно растворились в темноте леса.
Девушки остались одни среди огромных черных деревьев. В ушах звенела непривычная тишина, в которой ощущалась гнетущая напряженность. Несмотря на спокойствие вокруг, казалось, что откуда-то сверху спускается и заполняет собой все пространство смутная тревога… Внутри зашевелился страх – сработал инстинкт.
Они стали оглядываться...
Вдруг с той стороны, куда указал разведчик, донесся глухой звук. Через минуту он повторился, но уже с перестуком, как будто в деревне заработала кузница. Эти странные звуки оживили ночную тишину: деревья загудели, зашевелили ветками… Ветерок зашуршал листьями и погнал на небе тучи…
– Ну что, Люба, – еле слышно прошептала Лена, – поправляем маскхалаты и на охоту.
Грустно улыбнулась своим словам и, развернувшись, медленно двинулась в сторону деревни, вглядываясь в черную даль. Люба последовала за ней.
Ночная тишина настороженно затаилась, ее нарушало только мягкое чваканье ботинок, еле слышное при ходьбе. И вдруг Лена явственно различила за спиной тяжелый грудной хрип напарницы. Остановившись, она оглянулась на темнеющее пятно в маскхалате и обеспокоенным шепотом спросила:
– Что с тобой? Ты простыла?
– Ну, вроде в груди болит давно, а проявилось вот сейчас… Наверное, сырость, – тихо ответила та. – Да ничего страшного, скорее всего, бронхит.
– Могла же отказаться. При бронхите отлежаться надо, тем более такая сырость кругом...
– Сама знаю. Ты пойми, не могу я не идти, – горячо зашептала Люба. – Я этих фашистов люто ненавижу. Да и тебя бы одну не отпустили. Снайперов-то у нас осталось ты да я, так что придется тебе меня терпеть.
– Не в этом дело. Не дай бог, тебя кашель одолеет, фриц нас обеих прищелкнет, – вздохнула Лена и сочувственно посмотрела на напарницу. – Ладно, что уж теперь… пошли.
Девушки вышли на опушку, где вовсю гулял ветер, пронизывая насквозь и заставляя ежиться от холода. Кругом темнели развороченные взрывами снарядов, зияющие черной пустотой глубокие рвы.
– Думаешь, на то место пришли? – еле слышно проговорила Люба, вопросительно взглянув на Лену.
– Кажется, да, – Лена внимательно осмотрелась, изучая местность, и, вытянув руку вперед, торопливым шепотом добавила: – Вон, видишь, очертания домов, наверно, деревня. И рвов от снарядов смотри сколько! Мне кажется, разведчики были убиты именно в этом месте, значит, вражеский снайпер где-то здесь… Устроил засаду и ждет…
Не договорив, она вдруг резко отшатнулась в сторону и обеими руками зажала себе рот, чтобы сдержать рвущийся из горла крик. В расширившихся глазах мелькнул ужас. Уткнувшись во влажные ладошки, она нечеловеческим усилием подавила так и не вырвавшийся крик…
В горле что-то захрипело и моментально стихло.
Побледнев и еще не оправившись от страха, кивком указала на черный куст, под которым лежал мертвый человек. По его бушлату бесшумно ползла длинная поблескивавшая чешуей змея. Шипя и извиваясь, она приподнялась и, казалось, внимательно посмотрела на оцепеневших девчонок.
Снайперши как по команде сделали шаг назад. Змея опустилась на землю и, скользнув между кочками, быстро скрылась в темном кустарнике.
Лена осторожно приблизилась к неподвижно лежащему телу и, наклонившись, повернула его лицом к себе.
– Ох! – выдохнула она.
Она сразу узнала солдата. Это был сержант Сергей Рябов. Три дня назад, во время артиллерийского обстрела, ей пришлось вытаскивать его с поля боя и перевязывать раненую ногу. И теперь этот бинт торчал из сапога и светился в темноте серо-голубым цветом.
Лена вспомнила, как во время перевязки он, весь покрывшись потом и закусив губы от боли, отрывисто бросил: «Ничего, эти гады у меня еще попляшут – уйду в разведку, поквитаюсь за свою рану».
– Вернемся, надо будет разведчикам сказать, где Серега находится, – с трудом выговорила она, – пусть его принесут и похоронят.
Люба подняла на нее сузившиеся от ненависти глаза и кивнула.
Напряженно вглядываясь в темноту, Лена показала ладонью немного влево и обернулась к подруге:
– Люба, держись за мной, не отставай! Надо найти удобные позиции. Пошли.
Она шагала молча, чувствуя, как ей становится невыносимо страшно оттого, что так просто и быстро заканчивается жизнь… Совсем недавно, несмотря на страдания, которые ему доставляла рана в ноге, Серега улыбался и подмигивал ей, пытаясь понравиться… А теперь лежит там… один… в темноте… на сырой и грязной земле… Ей стало не по себе.
– Нет, нет! – чуть ли не в голос с отчаянием проговорила она. – Я не готова вот так валяться в грязи, а по тебе ползают всякие змеи… Я еще молодая…
– Лен, ты что-то сказала? – тихо произнесла напарница, тронув ее за плечо.
Отворачивая от нее залитое слезами лицо, Лена только замотала головой.
Пошел мелкий дождь. Тихо зашуршал по деревьям и кустам, уныло выстукивая глухую музыку по маскхалатам из брезента…
Двигались медленно. Пробираясь через кусты, Лена ухватилась за ветку, чтобы придержать ее, и в этот момент у нее за спиной снова раздалось сиплое хрипение и Люба надсадно кашлянула. Через секунду кашель повторился глухим эхом и сразу утонул в маскхалате.
Снайперши резко остановились и, отпрыгнув в сторону, скатились в первый попавшийся ров. Затаив дыхание, долго прислушивались. Ничего. Только тишина и шум дождя…
– Вроде обошлось. Ничего подозрительного, – прошептала Лена. – Надо подойти к позициям немцев еще ближе.
Она озабоченно посмотрела на свою подругу и, немного помолчав, предложила:
– Может, ты все-таки вернешься? Я сама все сделаю. Не дай бог, у тебя кашель начнется, тут никакой маскхалат не спасет, нас сразу засекут…
Люба яростно замотала головой.
– Нет, нет, я справлюсь, правда… я буду сдерживаться…
Лена молча кивнула.
Они выбрались из ямы и, плохо ориентируясь, где находятся, нагнувшись, медленно двинулись дальше, в сторону деревни, где, по данным разведки, окопались немцы.
Через какое-то время, девушки миновали большой глубокий ров, отошли от него на несколько шагов в сторону, и начали выбирать удобные позиции для засады.
Лена устроилась за густым кустарником, определив напарнице место чуть дальше, метрах в двух от себя. Отправляя ее подготавливаться, попросила:
– Люба, только будь повнимательней. Снайперов может быть и два, и три, кто знает, что у фрицев на уме. И еще помни, кто будет стрелять, предупреждает поднятием пальца.
Люба кивнула и, перевалившись через насыпь рва, отползла к другой яме, за несколько метров.
Мелкий дождь усилился, косые струи безостановочно хлестали по поникшим кустам и ветвям деревьев. Опавшие листья, словно оживая под секущими ударами, наполняли лес шелестящими звуками уныния. Дождь сейчас был кстати, и в душе девушки даже радовались непогоде, скрадывавшей звуки, которые могли их выдать.
Как ни старайся, а любое неосторожное движение при заготовке лапника, на котором, возможно, придется лежать долгие часы, создавало шум, и осеннее ненастье надежно заглушало его…
Неожиданно в небо взметнулась осветительная ракета, озарившая темные уголки леса так ярко, что каждый кустик оказался как на ладони.
Снайперши прильнули к земле и замерли без движения. Дождавшись, когда могучие деревья вновь погрузились во тьму, продолжили работу по устройству своих лежбищ. Когда через время взвилась новая ракета, девушки уже неподвижно лежали в своих укрытиях и через оптический прибор изучали местность.
Сырой ветер, подувший со стороны немецких позиций, донес запах тушенки.
Девушки сглотнули голодную слюну. Их батальон, истерзанный в тяжелых боях с немцами, день за днем совершающими методичные атаки, уже двое суток на пределе сил удерживал оборону. Никто не знал, когда прибудет подкрепление и вместе с ним продукты…
Пока же все бойцы перебивались сухарями и настоянным на травах чаем, который ненадолго утолял чувство голода… И сейчас от непривычных вкусных запахов закружилась голова, в теле появилась слабость…
В тот короткий промежуток, когда в небе висела очередная ракета, Лена четко увидела метрах в трехстах от себя искореженную лежащую на боку пушку. В голову пришла мысль, что неплохо бы устроить засаду именно около нее, тем более что рядом было несколько рвов. Она начала изучать подходы к орудию, сантиметр за сантиметром осматривая окружающую местность. Интуиция подсказывала, что опасность где-то рядом.
Это чувство никогда не подводило ее, но и подтверждения ему она пока не находила, а потому старалась не поддаваться панике.
Смирившись с ночным холодом и сыростью, долго рассматривала пушку через оптический прицел. При малейшем движении промозглый воздух находил лазейки и ледяными струйками проникал под одежду, заставляя сжиматься и вздрагивать. Она пыталась согреться, напрягая и расслабляя мышцы, но это не помогало. Холод пробирал до костей, начиная от пальцев ног и охватывая все ее худенькое скорчившееся на стылой земле тело. Скоро ее уже всю трясло, зубы выбивали мелкую дробь.
Раз появившееся ощущение опасности не проходило, наоборот, становилось все более острым. Прижавшись к винтовке, девушка с тревогой вглядывалась в оптический прицел. И вдруг каким-то шестым чувством уловила слабое, едва заметное шевеление: темный холмик, казавшийся неподвижным, медленно переместился и вновь застыл.
Через минуту движение повторилось. Лена с силой потерла глаза и припала к окуляру: так и есть, черное пятно двигалось, и главное, в сторону разбитой пушки.
«Вот и мое место кто-то решил занять», – мелькнуло в голове.
Она знала, что немцы в темноте не шастают, боятся. Но ведь кто-то же там шевелился! Осторожно размяла затекшие от напряжения пальцы, направила оптику на непонятный предмет и застыла в ожидании. Через минуту тот вновь немного передвинулся вперед и замер, слившись с землей.
Она понимала, что этот кто-то мог быть и снайпером, меняющим позицию… В любом случае неизвестный пока лежал и не шевелился.
Лена взглянула в сторону напарницы и поняла, что та тоже заметила двигающийся холмик. Она выставила вперед указательный палец, показывая, что будет стрелять. Люба кивнула головой, отвернулась и замерла, прижавшись к винтовке.
Крестик в оптике вновь поймал неизвестное существо и уже не выпускал его из поля зрения. Потянулись долгие минуты выжидания. Время от времени Лена снимала палец с пускового крючка, несколько секунд разминала его и снова возвращала на место. Она чувствовала, как тело постепенно перестало дрожать и, видимо от напряжения, стало наливаться горячим теплом, а может, его согревал уложенный на землю лапник из ели.
«Ну, что ты там за чудо-юдо? Пошевелился бы, что ли… а может, ты уже окочурился…» – мелькало в голове.
Темное пятно оставалось недвижимым. Напряжение росло…
В снайперской школе учили, что цель всегда должна нести элемент важности, а потому поиск ее должен быть точным и намеренным. Особенно значимым считалось уничтожение вражеских снайперов, которые наводили на всех ужас и сеяли панику. Также большую ценность представляли собой офицеры, поскольку их ликвидация наносила серьезный удар по личному составу командования. Снайпер решает и много других задач, которые ведут к победе…
Темное пятно зашевелилось.
Лена на секунду крепко, до боли в глазах зажмурилась и, открыв их, поняла: «Нет, не показалось». Холмик действительно не только шевелился, но и медленно двигался вперед, к пушке.
В округе все затихло, даже деревья. Ветер тоже куда-то умчался, оставляя дождь в черной тишине шуршать по осенним листьям…
Она уже знала, что не даст ему проползти и метра. Вытерев мокрое от пота лицо рукавом маскхалата, плотно прижалась к оптическому прицелу и, задержав дыхание, нажала пальцем на курок.
Винтовка резко дернулась, издав глухой хлопок выстрела, и выбросила пулю из ствола. Над глушителем поднялся еле уловимый дымок.
Взвившаяся в небо световая ракета ненадолго вырвала из темноты размытые дождем стенки рвов и ямы, залитые водой. Лена явственно увидела в оптический прибор, как холмик чуть приподнялся, дернулся вбок, неуклюже перевернулся на спину и затих.
– Подруга! Ты в него попала! – услышала снайперша рядом тихий взволнованный голос Любы.
– Надо проверить, сколько их, – зашептала Лена. – Немного подождем, перед тем как ползти к нему. Если тут еще кто-то есть, он в любом случае проявится…
– Поняла. Я отползу от тебя в сторону, метров на десять, поиграю с чучелом. Если снайпер здесь, то обязательно среагирует.
– Хорошо, только будь осторожна. Я понаблюдаю за местностью. В случае чего буду стрелять. Ну а если снайпер был один, то подползу, познакомлюсь, кто он такой… Все, давай, подруга…
Улегшись на ветках по удобнее, Лена почувствовала, что они приятно согревают ее...
Показалось, словно кто-то, обняв за плечи, приговаривает: «Еще немного подожди – и будет солнце…».
Этот голос она бы узнала из тысячи.
В 1939 году она впервые увидела его на школьной перемене. Он стоял и смотрел в окно, а по коридору с визгом и воплями носилась мелкота из младших классов. Стоявший рядом с ним рыжий толстый пацан что-то объяснял ему на пальцах, он на секунду поворачивал голову и смотрел на него как на пустое место. После встряхивал русыми длинными волосами и снова молча переводил взгляд в окно на небо.
– Лена! Ты чего остановилась, пойдем, а то опоздаем, – Ира, подруга детства, дергала ее за рукав, с удивлением глядя то на нее, то на парня, который стоял у окна.
– Это Володя, из старших классов, он недавно начал учиться в нашей школе, – со знанием дела пояснила она. – Чудной какой-то, ни на кого не смотрит, в общем, сам по себе…
Прозвенел звонок, и он пошел в класс, даже не глянув в их сторону.
На другой день шел дождь. С утра Лена пообещала матери, что они вместе отведут младшего брата в больницу, поэтому сразу после уроков побежала на автобусную остановку. Открытое со всех сторон строение насквозь продувалось ветрами, и, вмиг окоченевшая, она мысленно молилась, чтобы время бежало быстрее или автобус пришел пораньше…
И вдруг почувствовала, как ее дрожащие плечи накрывают чем-то теплым. Она не сразу поняла, что это было, куртка или плащ, да это и неважно, главное, что неожиданно стало тепло и уютно.
В голове мелькнуло, что, наверное, это сжалился над ней кто-то из знакомых, а услышала неизвестный приятный голос:
– Привет! Еще немного – и дождь пройдет.
Она оглянулась и обмерла: перед ней стоял тот самый парень, что был у окна в школе.
Улыбаясь одними глазами, он обеими руками держал над ней большой раскрытый зонтик.
– Я думаю, – тихо повторил он, глядя на нее, – что еще чуть-чуть – и выглянет солнце…
– Но… – начала она и ничего не смогла произнести дальше, только стояла и смотрела в его смеющиеся глаза.
– Можешь ничего не говорить. Я просто не хочу, чтобы такая красивая девчонка простыла на ветру…
– Но я в плаще… – попыталась она что-то сказать и вновь умолкла.
Лена помнила, как внутри нее стала подниматься горячая волна, дошедшая до самых кончиков ушей. Щеки запылали, и ей показалось, что она стала красной как рак.
– Меня зовут Владимир, – представился парень. – Хочешь, я провожу тебя домой? Твой тоненький плащ не выдержит такого дождя…
Ничего не говоря, Лена закивала головой.
Потом были встречи и долгие прогулки… нескончаемые разговоры обо всем… поцелуи в кинотеатре на заднем ряду и близко-близко его глаза на танцплощадке в городском саду.
Он был на полтора года старше, и она, шестнадцатилетняя, влюбилась в него без памяти. Считала его самым лучшим и благородным, своим рыцарем, который никогда не оставит ее в беде. Часто ловила себя на том, что думает только о нем, и вся была наполнена им – его улыбкой, глазами, поворотом головы… Как только появлялась свободная минутка, замирала в мечтах, где главным был он, ее герой.
Летом, когда начались каникулы, они днями пропадали на речке. Купались, загорали, о чем-то говорили и все время смеялись. Было жарко и весело.
Она помнит, как лежала на широком покрывале, подставив ласковому солнцу свою худенькую спину и ноги. Неслышно ступая по горячему песку, он подошел к ней и молча остановился. В последний момент она услышала слабый шорох и повернула голову. Весь покрытый капельками воды, сверкавшими на солнце, Володя присел на край покрывала, улыбнулся и негромко сказал:
– Какая же ты красивая!..
Она тогда испугалась, что он может услышать учащенный стук ее сердца, сорвавшегося в бешеный галоп. В окружавшей их абсолютной тишине ей казалось, что ее грудь не выдержит таких ударов. Безрассудное сердце ее нарушало эту тишину и стучало барабанной дробью, а потом вдруг неожиданно останавливалось и замирало, подстраиваясь под музыку тишины…
Незаметно опустилась ночь.
Они продолжали сидеть на покрывале и тихо разговаривать.
Теплый ночной воздух обволакивал их тишиной и покоем. Двое влюбленных, крепко обнявшись и запрокинув головы, смотрели на звездное небо.
– Представляешь, где-то там, возможно, такая же жизнь, как у нас… – мечтательно произнесла Лена.
– Наверно, – согласился он и, крепко взяв за плечи, повернул ее лицом к себе.
Она почувствовала, как его правая рука заскользила в темноте по ее телу, легко коснулась шеи, плеч и спустилась к талии. В этом движении было столько нежности и любви, что она замерла, сдерживая внутренний трепет внутри себя. И вдруг ее охватила слабость. Голова склонилась на его плечо, ей показалось, что весь мир закружился и понесся куда-то ввысь, к черному небу, где сверкали и искрились волшебным светом яркие мохнатые звезды…
И только далеко внизу слышался тихий и ласковый шепот волн, набегающих на берег.
Лена ощутила мужские губы, целующие ее всю, без остатка, и закрыла глаза, боясь, что от этих сумасшедших поцелуев потеряет сознание…
– Подожди, подожди, – пьянея от ласк и переполнявшей ее нежности, шептала она.
Но непослушное тело невольно прижималось к любимому все сильнее и крепче, растворяясь в его объятиях. Ей было так хорошо, что хотелось свернуться калачиком и замурлыкать, наслаждаясь блаженством.
Их чистые и светлые души, наполненные любовью, соприкоснулись и слились воедино.
– Я твоя, слышишь, – шепнули ее губы, и все тело охватила мелкая дрожь. – Я ни о чем не буду жалеть…
Обжигающий страстный шепот донесся в ответ, ее сердце бешено забилось и затрепетало… В груди что-то перевернулось, вспыхнуло ярким светом – и все вокруг перестало существовать…
А ночь, глубоко вздохнув, накрыла их разгоряченные тела теплым воздушным одеялом…
Счастливые и какие-то отрешенные, на следующий день они снова оказались на пляже. Было так же тепло и солнечно. Она с закрытыми глазами лежала на берегу и улыбалась, радуясь теплу и солнцу, а он купался. После подошел, холодный и мокрый…
Погладив ее по спине, наклонился, поцеловал в шею и негромко сказал:
– Лена, нам надо поговорить…
Она помнит, как вся сжалась, боясь услышать, что у него есть другая и их дороги расходятся.
– Ну, говори, коль начал…
– Я люблю тебя… и хочу быть с тобой честным, – с трудом подбирая слова, произнес он.
Она продолжала лежать на животе и, чтобы не смотреть на него, закрыла глаза.
– Понимаешь… Мой отец получил вызов от родственников, которые живут за границей. У них беда… Его брат попал под машину и находится в тяжелом состоянии…
Сейчас отец собирает разные бумажки – характеристики от начальства, ходатайства от профсоюза и парткома. Все очень непросто… без взяток, наверное, не обойтись…
– Когда, думаешь, будете уезжать? – онемевшими губами чуть слышно проговорила Лена, не открывая глаз.
– Пока не знаю, дело двигается с трудом… потребуется какое-то время… слишком много препятствий…
– В какую страну едешь? – внезапно осевший голос показался ей самой чужим и незнакомым
– В Германию.
– Ты уедешь и забудешь меня…
– Ну что ты! Никогда! Не говори так! У нас с тобой были прекрасные мгновения, и это из памяти не выкинешь. Ты только не обижайся на меня. Я думаю, что, когда отец решит все дела, мы снова сюда приедем. Ведь здесь у нас тоже остаются родственники.
Он на секунду замолчал, обдумывая что-то, и добавил:
– Я, по крайней мере, обязательно сюда вернусь… Именно к тебе…
Лена улыбнулась. Молодость не знает сомнений, и она сразу поверила, что так и будет… Было приятно думать, что они расстаются не навсегда. Просто он ненадолго уезжает, чтобы вернуться…
***
Его поцелуи и сейчас, спустя время, согревают ее. Видно, проникли глубоко в душу, и теперь ее душа не торопится расходовать огонь любви, бережно выдавая воспоминания определенными порциями.
Лена продолжала медленно ползти в сторону пушки, время от времени припадая к земле и замирая. При каждом движении вперед левой рукой она подтягивала винтовку.
Ощущение было такое, что времени не существует.
Остановившись, чтобы передохнуть, она заметила, что темнота в небе расступилась, высвечивая его звездами, дождь прекратился. Двигаясь метр за метром, она уже легко различала растительность на своем пути, которую тут же всем телом и подминала. Сбоку виднелись глубокие рвы, развороченные снарядами, на дне которых блестела вода с отражением появившегося полумесяца.
«Что за черт! Вся на виду! – пронеслось в голове. – Если что, буду скатываться в ров»…
С каждым рывком вперед она старалась держаться ближе к этим грязным ямам, единственному реальному укрытию.
Вокруг стояла абсолютная тишина.
Вновь появившаяся противная дрожь не прекращалась, сотрясая все ее худенькое тело и мешая движению.
Ей было до жути страшно. Казалось, что враг везде, он наблюдает за ней и улыбается, выжидая удобного момента, чтобы поиздеваться.
В самом начале войны она успешно окончила снайперские курсы под Москвой. Но, появившись в батальоне, дополнительно прошла медицинскую подготовку и стала сестрой милосердия. Сколько же она видела покалеченных, изуродованных, но оставшихся сильными духом бойцов! Не раз ей, хрупкой девчонке, откуда только брались силы, приходилось вытаскивать на себе тяжелораненых…
Она помнила и тех, кого не спасла, не дотащила до своих, чтобы оказать помощь, и они, грязные, залитые кровью, тихо замирали на ее спине…
Долгими ночами она оплакивала их, а когда, зареванная и опустошенная, наконец засыпала, кошмары приходили к ней во сне. Голова раскалывалась от стонов истерзанных ранами бойцов, они корчились от боли, кричали: «Сестричка! Сестричка!» – зажимали грязными тряпками кровавые дыры, а после тихо замирали…
Лена чувствовала, что очень устала. Казалось, прошла уже вечность с того момента, как они расстались с Любой. Огромным усилием она заставляла себя ползти дальше, и цель постепенно приближалась. Одежда и тело стали мокрыми и тяжелыми, ее бил сильный озноб…
Онемевшие от холода негнущиеся пальцы с трудом удерживали ствол винтовки, выскальзывающей из рук. Она вдруг остро ощутила свою беспомощность и, на мгновение поддавшись охватившему ее отчаянию, едва не закричала в голос: «Я еще девчонка! Это не мое! Я не хочу умирать…».
И вдруг со стороны черных кустов, где находилась ее напарница, раздался приглушенный сдавленный кашель…
Нескончаемым эхом прокатился он через рвы и ямы по деревьям в сторону позиций врагов. Громом ударил по ушам ползущей снайперши и понесся дальше. Лена оцепенела и вжалась в землю…
Во вражеском расположении царила тишина.
Она чуть приподнялась и буквально в нескольких шагах от себя увидела подстреленного ею снайпера. Тот лежал на спине и был неподвижен. Она посмотрела в сторону, откуда доносился хриплый кашель, и он моментально стих.
«Эх! Люба, Люба…»
Лена перевела взгляд на позиции врага и увидела светящегося сверчка, который внезапно отделился от деревьев и понесся к ней. В доли секунды ее грудная клетка наполнилась жаром…
Девушка подавила стон и напряглась, до боли сжав зубы. Грудь начинала кипеть, словно на нее лили раскаленную смолу. Она попыталась выдохнуть, но воздух, наталкиваясь на какие-то перегородки, выходил из горла с болью и кровью…
Страх, противный и вязкий, заполнил собой каждую клеточку тела, ее сильно трясло… Тяжелый от грязи бушлат стал мокрым и теплым…
«Мне конец», – пронеслось в голове.
Слезы застилали глаза.
– Мама! Мамочка… Я не хочу… не хочу умирать, – прошептала она.
Мучительная слабость и холод стальным панцирем сковали тело. Она устала бороться с ними. В голове все поплыло, веки налились свинцовой тяжестью и опустились на глаза…
Ей казалось, что она качается на качелях. Вокруг тихо и спокойно. Хочется откинуть голову назад и устроиться удобнее. Но что-то постоянно давит в шею и не дает спать. В окутавшей ее ватной тишине слышится далекий приятный звон колокольчиков…
Голос, идущий откуда-то с высоты, обволакивал сознание и слабо доходил до слуха. Чей это голос… где она могла его слышать… Очень знакомый и такой родной…
– Ты кто? – тихо повторил мужской голос.
Лена чуть повернула голову на голос и еле слышно прошептала:
– Я пить хочу… Много… много хочу пить…
Губы слабо пошевелились, в нос ударил кислый запах крови, и она снова стала погружаться в какую-то черную муть…
Откуда-то появилась маленькая тощая собачонка. Она, не переставая, вращала хвостом и с любопытством рассматривала ее. Лена приподняла тяжелые веки и удивилась: кругом что-то бухало и громыхало, но собаку это не пугало. Она начала подпрыгивать на своих тоненьких ножках и куда-то звать. Лена попыталась схватить ее и прижать к земле, чтобы спасти от взрывов. Но собачонка как-то ловко укорачивалась и продолжала скакать возле нее…
– Да ложись ты, ложись, – просила она ее. – Убьют же…
Она почувствовала, что сознание возвращается к ней. Собака исчезла.
Одежда была мокрой и противной. Губы распухли, и когда она провела по ним языком, ощутила вкус крови.
Нарастающая боль разрывала грудь на части и готова была вывернуть ее наизнанку. Сил шевелиться уже не было. Раз за разом накатывали приступы тошноты, дышать становилось все труднее…
«Неужели все… и никаких шансов…».
– У меня есть фляжка воды, но тебе сейчас нельзя пить. Ты ранена, – прошептал голос. – Ты постоянно теряешь сознание, это опасно, можешь задохнуться…
– У меня кружится голова, – еле слышно прохрипел ее голос. – Ты кто такой? Почему здесь?
– Ты только не шевелись, слышишь, пожалуйста, не шевелись. Снайпер может тебя пристрелить, – шепот стал более отчетливым и показался до боли знакомым. – Главное, не засыпай…
– Мне больно…
– Ты сейчас опять потеряешь сознание, потерпи немного… – шептал голос. – У тебя серьезная рана…
– Не уходи… – попросила она. – …Поговори со мной… Я не боюсь уснуть, но мне страшно не проснуться…
– Тебя как зовут?
– Лена, – слабо выдохнула она.
– Мою девушку тоже зовут Лена, правда, она сейчас далеко… Дай бог, чтобы она была жива и здорова. Жаль, что мой напарник тебя подстрелил, но он же не знал, что ты девушка.
– А я подстрелила тебя… когда ты полз к пушке…
– Ну да, твоя пуля разворотила мне правое плечо… Но я не в обиде, каждый из нас солдат и выполняет приказы.
– Получается, ты с той стороны? Немец… а говоришь по-русски… В Советском Союзе жил?
– Да. Мы с отцом жили в Поволжье. Он был пекарем, это мирная профессия, пек свежий хлеб. Когда в тридцать девятом году уехали в Германию, там тоже устроился пекарем.
– Вот откуда ты знаешь русский…
– Да, в Поволжье была немецкая республика, я там жил и учился в школе… Встретил свою девушку…
Лене стало нехорошо, голова закружилась, все заволокло туманом. Она почувствовала, что вновь теряет сознание.
– Мне плохо… – вырвался у нее стон.
Тихий таинственный голос настойчиво пробивался сквозь вату в ушах, не давая забыться:
– Только не засыпай, слышишь… Пока силы есть, надо держаться…
Она закрыла глаза, и все вокруг растворилось в зыбкой пелене…
***
Воспоминания захватили его, на время заслонив собой реальность происходящего. Перебирая события прошлого, он не заметил, как мысленно начал вести с собой диалог.
«Что могло меня ждать в этом Поволжье? НКВД преследовал и остервенело накидывался на всех лиц немецкой национальности. Республику ликвидировали, немцев принудительно отправляли в Сибирь и Казахстан, высаживая на станциях в голой степи. Возвращаться было некуда – всех членов немецких семей, не жалея детей, определили в трудовые лагеря с наблюдательными вышками и охраной, за колючую проволоку.
Да и, как говорил отец, в конце сороковых Германия наложила запрет на выезд в Советский Союз – ни к родственникам, ни по другим вопросам…
Великая Германия выстраивала свою политику по сотрудничеству с Советами, и те, не задумываясь о последствиях, осуществляли немецким фирмам колоссальные поставки, тем самым укрепляя позиции Германии…
Это было страшно.
Теперь отца нет. Его, как и всех, призвали в армию и отправили на передовую – сражаться с советскими солдатами. На фронте он был поваром, радовал солдат душистым хлебом. Мирная и гуманная профессия, и все же, несмотря на это, он погиб.
Его убил снайпер, русский снайпер, вот так просто, одним нажатием курка.
Я не мог смириться с этим. Вступил в юношескую организацию «Гитлерюгенд», прошел военную подготовку по снайперскому искусству. Я хотел отомстить, как и любой ребенок, потерявший своего родителя. После первого выстрела, который произвел где-то под Смоленском, жизнь моя перевернулась. Я тогда в отместку тоже убил русского повара, толстого дядьку, у которого постоянно развязывалась шапка-ушанка и уши смешно болтались в разные стороны. Это была расплата за жизнь моего отца…
Я пошел дальше – научился охотиться на чины, истреблять снайперов. В свои неполные двадцать лет я уже хорошо знал цену дружбы и предательства.
Война очень быстро расставляет все точки над и. Я солдат и готов принимать дуэль, если мой противник мужчина. Но снайпер женщина – это перебор, это неправильно… Так не должно быть, и это вызывает замешательство в голове…»
***
Лена очнулась.
– Ты еще здесь? – проскрипел ее голос.
– Да, пока санитары не заберут нас.
– А никаких санитаров не будет, – еле слышно прошелестела она, чувствуя, что все тело немеет. – Люба, моя подруга вряд ли спокойно отпустит тебя и твоего фрица. В любом случае она будет стрелять, мстить за гибель своих товарищей…
– Если бы мой напарник Ганс знал, что против нас в поединке женщины, он бы не сделал ни одного выстрела…
Лена только тяжело вздохнула.
– Нет, правда. Он такой же молодой, как и я. У него дизентерия, поэтому ему приходится постоянно покидать свою позицию. Скорее всего, он даже не заметил, что я лежу здесь подстреленный…
– И при этом успел меня подстрелить, – слабо усмехнулась Лена.
– Ну, сейчас, я думаю, он прилип к оптике и наблюдает за нами.
– Как тебя зовут? – почти беззвучно вдруг спросила она.
Невидимый собеседник немного помолчал, взвешивая, говорить или нет, и приглушенно ответил:
– Владимир. Владимир Гиль.
Она вздрогнула.
Напряженная тишина повисла в сыром воздухе.
Слова застряли в горле, она не могла их вытолкнуть из себя... В груди что-то заклокотало, и наружу вырвался свист… Ей показалось, что она начинает задыхаться.
– Лена! Ты меня слышишь? – тревожно окликнул ее Володя.
Вместе с воздухом из ее гортани вышел злой сдавленный шепот:
– Ты здесь… Зачем?.. Я так ждала тебя… Так любила…
– Лена! Цветкова! Неужели ты! – охнул голос в темноте и надолго замолчал… а после паузы продолжил сбивчиво и взволнованно: – Как это может быть? Война, смерть… И ты в этом аду… Я никогда не думал, что мы здесь встретимся… Какой леший тебя в снайперы затащил?
– А тебя? – негодующе прохрипела она. – Я сожалею, что встретила тебя здесь…
– Я всегда помнил тебя… наши встречи, мечты о будущем…
– О чем ты говоришь? Наше будущее на разных баррикадах. Каждый идет к своей победе, – приглушенно хрипел ее голос.
– Но нас убеждали, что большевики превращают русских людей в рабов… Мы шли вас освобождать… – тихо, будто оправдываясь, проговорил Володя и добавил: – А ты… Я восхищаюсь тобой! Один тот факт, что ты на передовой, вызывает у меня восторг…
Да и вообще, женщины наравне с мужчинами… это уже подвиг… Но откуда снайперская подготовка? Никогда бы не подумал, что именно ты в мороз и слякоть будешь охотиться на таких, как сама.
– Вот именно, на таких, как ты.
– Ну да, и как я. Тебя, наверно, принудили записаться в армию?
Лена посмотрела на темное небо с подмигивающими звездами и улыбнулась им.
– Как же плохо ты нас знаешь… Нет, я пошла добровольно, чтобы уничтожить врага, ступившего на мою землю. Я люблю свою Родину такую, какая она есть.
– Лена… Я не знаю, как и чем тебе помочь. Не хочу, чтобы ты погибла, хотя мы, как ты говоришь, и по разные стороны баррикад. Знаешь что… Я, в принципе, хоть и ранен, могу ползти… Сейчас сменю своего напарника и дам тебе возможность уйти к своим…
– Спасибо, – глухо отозвалась она, – в тебе все-таки осталось что-то человеческое.
– Я скажу больше: завтра на рассвете сюда прибудет резервный полицейский полк с шестиствольными реактивными минометами. Его задача – уничтожить ваши позиции. Ну а дальше, сама понимаешь, пойдут танки…
– Ничего не хочу знать… Мне плохо, тяжело дышать…
– Прошу тебя, Лена, терпи… Только не шевелись, иначе Ганс выстрелит.
– Я хочу увидеть маму… Солнце… жаркое лето… и то, наше место на берегу, помнишь… – слезы бежали по ее лицу. Она повернула к нему голову и добавила: – Я тогда не удерживала тебя, но все эти годы я ждала… я все время тебя ждала…
– Я это чувствовал… никогда, ни на минуту не забывал о тебе… Знала бы ты, как я мечтал о нашей встрече, сколько раз представлял ее… Лена, я всегда тебя любил и продолжаю любить…
– Дай… мне… свою руку… – прерывающимся шепотом попросила она.
Ее пальцы, медленно перебирая землю, потянулись к его вытянутой навстречу распахнутой ладони и, дрогнув, застыли…
Она уже не видела, как в лунном свете сверкнула линзой оптика Ганса и маленький сияющий светлячок понесся к ней…
И в то же мгновение тишину разорвали выстрелы, один за другим, почти дуплетом, уничтожая обладателя сверкающей линзы и движущийся черный холмик…
Звук выстрелов еще долго метался по кронам деревьев, сопровождаемый вороньим карканьем, и наконец, успокоившись, утонул в глубокой тишине.