- Мам, это что за фотография? — я держала в руках чёрно-белый снимок мужчины, которого видела первый раз в жизни, хотя очень любила листать семейные фотоальбомы.
- Это ветеран Великой Отечественной войны, между прочим. Раньше, когда я работала на участке медсестрой, ходила к нему каждый год прививки делать. Он меня всегда чаем угощал. - А где он живёт?
Утром следующего дня я уже спешила к ветерану с огромным желанием услышать рассказ о его фронтовом пути. Я увидела зелёный деревянный домик, на нём — чёрная блестящая табличка: «Шевченко Пётр Кузьмич, ветеран Великой Отечественной войны, участник Сталинградской битвы».
- Здравствуй, проходи, проходи сюда! — Пётр Кузьмич отошёл вглубь маленького, опрятного домика.
Вошла в его комнату: в шкафу книги про войну, немного фотографий, флаг России… На стене — красный ковёр, на шкафу — пиджак, который с двух с орденами и медалями!
- Пётр Кузьмич, я недавно вашу фотографию увидела… Хотела поговорить с вами, как с одним из тех, кто прошёл эту страшную войну, память о которой так важно сохранить нам — молодым.
- Хорошо, — привстал Пётр Кузьмич, — вот, что я могу вам поведать. Войну объявили через двадцать дней после моего дня рождения. Слёзы родных, всеобщее горе… Уехал учиться в Краснодарское пехотное училище. Доучивался уже на практике. Мы, курсанты, когда узнали про Сталинград, сами письма написали с заявлениями, чтобы отправили нас Родину защищать. Нельзя на месте сидеть, когда судьба страны решается.
- Настрой на победу сложно представить после такого неожиданного нападения. Что вы чувствовали?
- Говорят, что ветераны в победу всегда верили. А я так скажу: лично мне сложно было сначала верить, врать не буду. Нападение неожиданное, у русских оружия мало. Представьте: у нас по 4 патрона, а у немцев — по 70, —
Пётр Кузьмич зажмурился и замолчал. Было видно, как ему тяжело вспоминать то время. но он продолжал.
- Когда мы пришли в Сталинград, немцы уже палили из разрушенного дома. Наши никак не могли пройти из-за постоянного огня. Я к этой огневой точке ротный миномёт приставил и уничтожил её. Так освободил путь русской пехоте, за что и получил первую награду — медаль «За боевые заслуги», —
Пётр Кузьмич показал медаль и погладил её морщинистой рукой.
- А вот эта награда рядом за что? — я остановила взгляд, затем вновь перевела его на моего собеседника, который уже успел задуматься.
- Вторую медаль свою я тоже получил в Сталинграде, тогда мне товарищ помогал. Помню, командир нас вызвал и приказал искать «языка», чтобы
узнать про огневые точки противника, численность войск, технику и про планы. Помню, что Георгий ещё немецкий язык знал хорошо. Мы четыре дня пробирались в тыл и взяли, наконец, двух фашистов. По пути домой и их, и нас заметили, накрыли огнём, а Георгия ранили в ногу. Разведчика укутали в полотенце и так несли немцы, которых мы взяли в плен. Я шёл поодаль от них с автоматом. Боялся, даже стрелял на поражение. Но всё прошло, как надо: товарища донесли целым. Командиры устроили фашистам допрос, вытянули нужные сведения, а нам, разведчикам, за ордена Красной Звезды вручили.
- Сталинградская битва ведь не сразу после этого закончилась?
- Ох, не сразу. Бились мы в кровавом аду: вражеские самолёты, бомбёжка, груды кирпичей вместо домов, умирающие раненые под ногами… Русские сражались за каждый квадратный метр своей земли. Там и меня впервые ранили.
- В первый раз и в последний?
- Нет, это только первая рана, она быстро прошла. И первая победа. Тогда я ещё видел, как сдают гитлеровскую группировку под Сталинградом, и сопровождал в штаб пленённых фашистов. И в этот момент, в 1943 году, я по-настоящему поверил в победу. Мы защищались так, что наша армия стала сильнее подготовленной, нападавшей немецкой стороны. Русский дух… Он победит любое оружие, — последовала небольшая пауза в разговоре.
Хотелось задать ему столько вопросов не только про военные действия, но и про его ощущения, про сплочённость воевавших, про то, как он писал письма и что было в ответных — про каждую деталь. Но беседа развивалась в хронологическом порядке.
- Позже воевали на границе с Польшей. Шли от города к городу пешком, видели, как живьём людей закапывают… Помню, как самострелы себе ноги прострелили, а их землёй закидали после этого. Зря с ними так, отправили бы лучше воевать, — вздохнул Пётр Кузьмич.
Я представила картину, которую только что описал мой собеседник, и мне стало страшно от того, что люди видели столько крови наяву.
- А вот в январе 1945 года мы прорывали оборону противника за рекой Вислой. У нас была машина с боеприпасами, которую противники сожгли. Точнее пытались. Я посчитал своим долгом спасти эти боеприпасы, и вера в это добавила мне смелости. Кое-как спас первую машину, думал: там мой бой окончен, но живым остался. Ещё и вторую машину бросился спасать от огня. Целых 400 снарядов сохранил — это, чтобы вы понимали, немало. Да, кстати, польские награды тоже есть: «За освобождение Варшавы», «За победу и свободу».
- И неужели вы всё время пешком ходили? Мне трудно было верить в такую человеческую выдержку и силу.
- Пешком, пешком. Сначала на лошадях ехали, а потом съедали и лошадей. Дошли мы до города Кюстрен, где не успели окопаться, а фашисты уже в контрнаступление перешли. В этом бою я не только на фашистов шёл, но и подбил три их танка. И в этом бою, 7 февраля 1945 года, был ранен очень тяжело, а ведь был уже командиром орудия! Если бы не товарищи, не выжил бы: всё моё тело засыпало землёй так, что самому не выбраться. Лечился потом полтора месяца: сначала в польском, а затем и в немецком госпиталях. В Германии особенно запомнилось лечение: условия лучше, чем в Польше, однако ночью фашисты приходили резать больных русских. Благо, охрану поставили вовремя. Обезболивающих тогда не было: полстакана водки выпил — терпи, пока осколок крупный вытягивают. Главное, чтоб был в состоянии дальше воевать. В госпитале меня ждал Орден Великой Отечественной войны.
- Каково, должно быть, жутко вспоминать момент, когда не видишь ничего вокруг, почти не дышишь и ждёшь так долго, что безысходность накрывает с головой.
- Ну конечно, а как же ещё...
- И что же дальше было, Пётр Кузьмич?
- Помню, как мы до Берлина дошли. Пропустили пехоту, идём, сколотили доски, а на них написали: «Вот она, эта проклятая Германия». Штурмом взяли… А как узнали о победе — радости сколько! Когда наши знамя на Рейхстаге водрузили, сразу объявили: Победа! — лицо Петра Кузьмича просияло при этих светлых воспоминаниях. Глаза прищурил, прослезился; улыбка — не широкая, а такая, которую и сдерживать слегка стараешься, а она всё равно тянется.
- Всё это благодаря вам — ветеранам! А покажите, пожалуйста, письма или фотографии, — попросила я.
- Письма я сжёг сразу, когда домой пришёл — больно их читать, сердцу больно, тем более родители уже умерли. И жена моя умерла — вот она, —
- Пётр Кузьмич достал из книги фотографию. — Мы вместе целых 60 лет прожили. К нам даже приезжали из ЗАГСа, поздравляли с шестидесятилетием. Оказывается, у нас в станице больше не было и нет таких долгожителей ещё. Помню; я на железной дороге работал, а она двух сынов воспитывала. Один из них меня ещё навещает.
- А живы или ещё ваши однополчане?
- Все уже умерли… Не знаю, кто-то может и остался… Мне целых 98 лет уже, — почувствовала, что устал этот проживший так много человек, на долю которого выпало столько боёв и ранений. Как только выстоял, сохранил в себе душевное тепло и незамутнённый рассудок?!
Я засобиралась домой. Пётр Кузьмич стоял на порожке, пока за мной не щелкнула калитка.
Шла по дороге домой и мне хотелось плакать. Не только от услышанного — не новость ведь, что люди умирали, не успевая пожить и опомниться. А от того, что у Петра Кузьмича эти воспоминания вызывали такие эмоции, будто он вновь оказывался на поле боя. А сколько потерь он пережил: отец умер в 104 года, мать — раньше. Однажды, ещё в молодости, пошёл друга навестить, а вместо друга — похоронка. Знакомых ветеранов уже нет в живых, а Пётр Кузьмич держится. И сны ему про войну снятся до сих пор, а он живёт и хранит эту память, в которой история той страшной войны. Помогают ему в этом его дети и сильный дух, которым нельзя не восхищаться. Именно на таких людях, как Шевченко Пётр Кузьмич, держится наша страна. Нет! Наш мир!
Екатерина Киселёва, 16 лет