Нет-нет! Это не мемуары! На этих страницах я просто вспоминаю о детстве девочки Тани, которая совсем не отличалась примерным поведением и скромностью, как может это показаться тем, что знает бабушку Таню. Хотя…иногда на бабушку Таню и сейчас находит… Но сегодня мы не будем говорить об этом.
Воспоминания о похождениях девочки Тани не выдерживают хронологического порядка. Как вспомнилось, так и записалось. Не поддаются психологическому анализу, поскольку историю рождения и первых годов жизни Тани мы тоже здесь рассматривать не будем. Хочу только сказать, что потом, когда наша девочка сама стала мамой двоих сыновей, и вынуждена была разруливать ситуации, возникающие уже в истории ее мальчиков, она все же оглядывалась на себя в их возрасте. И ослабляла хватку ежовых рукавиц… И прощала их. Любя.
Крещение водой
Первое что вспоминается бабушке Тани из ее дошкольного времени – это начало самостоятельной жизни. Ее мама каждый день уезжала на работу за 60 километров от станицы, где они вдруг оказались, пожелав тепла, солнца, яблок… Как тот беспризорник из «Достояния республики»…
Да, мы и были беспризорниками: из карельского леспромхоза в Ставрополье рванули по зову какой-то знакомой. Поселились у местной знахарки в саманной хате под соломенной крышей с земляными полами. Мне в школу идти, а в доме даже электричества нет, лишь керосиновая лампа. Зато воля! Мама на работе, а я хозяйничаю…
У меня тогда уже была ежедневная забота: бидончиком натаскать питьевой воды из колонки, которая находилась довольно далеко (по моим меркам) на горе возле молочной фермы. Я до вечера протолкаюсь на той ферме, где мне было интересно кормушки коровам чистить, разговаривать с животными. Потом принесу один бидончик воды, и больше в гору не хочется подниматься. Потому иду на речку…
Кто знает речки того региона?
Мелкие, каменистые, почти не видные между валунами. А как дождь пройдет… Выходят из берегов и тащат в своих водах все хорошее и плохое, что не тонет. Вот в такой речке я и набирала воду для нашей кухни. Мама ругала, а я каждый раз удивлялась: как она меня раскусила? Ну, и какая разница? Вода – она вода и есть…
Однажды эта речка и меня чуть с собой не унесла. Как всегда, опустила в набежавшую волну бидончик, зазевалась, а речка и вырвала посудину из рук. И поскакал, не успев наполниться, бидончик по волнам. Да быстро так поскакал! И я за ним прыгнула! Как была: в школьной форме и туфлях. Чтоб не быть наказанной за потерю ценного инвентаря. Что туфли куплены совсем недавно, даже не подумала.
Речка в тот момент неполноводной была, но мне и того хватило. Понесло волной меня вслед за посудиной. Я о дно ногами цепляюсь, но течение бьет в спину. Споткнулась бы об камень – и не встала бы…
Но преградил речку мостик. Даже не мостик, переход дощатый на низких сваях. За него и ухватилась, наглотавшись той воды, которую пить никак нельзя было…
Может, с тех пор я и не научилась больше плавать. Страх воды остался.
А вот страх огня меня долго не настигал.
Крещение огнем
Помню, мне 5 лет. Я стою на кухонном столе и достаю с верхней полки шкафчика спички. Идея в моей голове возникла совсем безобидная: пока мама на работе, поскладывать из спичек буквы, которые я к тому времени уже знала. Мама накануне показала, как легко это делается. А тут почему-то, вбежала в дом, схватила меня, начала кричать… В общем, тогда я не поняла, за что мне здорово попало. Но на стол больше не лезла.
Через два года в той ставропольской мазанке под соломенной крышей меня опять посетила благородная идея: натопить хату, пока мама на работе. Я даже сказала об этом хозяйке. Бабушка только рукой махнула: «Дом мне не спали!» Наверное, не верила, что я сумею уголь (не дрова!) раскочегарить. И ведь сумела! Просеяла его, как мама делала, заложила в плиту вместе со щепочками, подожгла… Хата, может быть, и согрелась бы, если бы я не топила ее при открытых настежь дверях.
Поняв свою ошибку, решила добавить тепла. Налила в баночку из-под гуталина керосина (хорошо, что баночка маленькая была), и плеснула этот керосин в печь…
Волна пламени ударила мне в лицо. В печи загудело. Рядом вспыхнула бумага, что накрывала лавку с ведрами. Счастье, что в ведрах была вода. Сил хватило схватить ведро, плеснуть воду в печь, потом на пылающую лавку… От перепада температуры треснул настил печи. Мне казалось: изба треснула…
Лицо жгло невыносимо… Но о лице я подумала уже когда огонь поборола окончательно.
Выскочила на улицу, ткнулась опаленной физиономией в сугроб. На счастье он еще не растаял под щедрым кавказским солнцем. Полежала, пришла в себя, отправилась каяться и лечиться к хозяйке – знахарке.
Поворчав, она смазала мое лицо гусиным жиром. И помолилась перед иконами.
Следов на лице не осталось, урок был не усвоен.
Вторую попытку сгореть я предприняла уже в классе пятом.
Идея на этот раз была магическая: я, вспоминая ту самую бабушку в черном, к которой ходил народ испуги выгонять, тоже решила растопить воск и вылить его в воду. Вдруг какая собака получится? Или даже человеческая фигурка…
К тому времени мы жили уже в городе, в пятиэтажном общежитии похожем на ноев ковчег с коридором комнат на сорок с тремя кухнями. Шикарные условия: к комнате на семью прилагались крохотная прихожая с умывальником и отдельным туалетом. Он-то и стал местом моего очередного творческого эксперимента.
Костер для плавки парафина я разложила прямо в унитазе. Горело красиво. Рядом в ведре была вода для выливания фигур и для безопасности. Я ж была уже умная! На костер водрузила кастрюлю с остатками свечей. Вскоре огарки закипели… И почти сразу воспламенились!
Помня прошлый опыт, плеснула пригоршню воды в кастрюлю с парафином. Далее: цитата из интернета: жидкий парафин быстро испаряется в облако парафина, которое распыляясь в воздухе контактирует с достаточным количеством кислорода для воспламенения.
Опять пыхнуло ярко. Опять ребенок испугался, но не запаниковал. Его спасла кошка.
Я ж не даром была дочерью киномеханика, у которого в аппаратной стоял ящик с песком. Правда, тот был без какашек. Но и с какашками песок сработал превосходно! Пламя было погашено, легенда о черных следах на поверхности унитаза придумана. Но никакая легенда не помогла бы, если бы Таня догадалась в раскаленный унитаз воду спустить…
Потом был расплавленный свинец, ртуть из огромных промышленных градусников, растащенная по комнатам, серная кислота и щелочи из кабинета химии…
Таня не должна была выжить на пути познания этого мира. Но она выжила и вошла однажды в огневой симулятор.
Крещение высотой
Кто-то сказал, что у детей нет чувства страха? Его нет, когда хочется показать свою смелость перед другими. Причем, вот сейчас эта смелость есть лесть куда не надо, а уже через 5 минут остается только страх…
Есть (или было) в Пятигорске место поклонения многих поколений пионеров. Это наскальное изображение вождя мирового пролетариата. Для октябренка Тани - отдыхавшей в пионерском лагере «Салют», - дедушки Ленина. Огромный такой портрет на отвесной скале. Пионеры подходили строем к подножью портрета, восхищенно рассматривали его, салютовали, задорно пели… Но Таня не была еще пионером, салютовать не умела и читала в книжках, что маленький Володя был смелым и отважным в играх про индейцев.
А Таня посмотрела все фильмы про индейцев, пока мама ее работала киномехаником.
А индейцы или на конях скачут за бледнолицыми, или выслеживают их в узких каньонах.
На глазах у восхищенных кинозрителей. Вот публика как раз и играла в моих индейских забавах важную роль. Я бы и не полезла на скалы с портретом, если бы на меня не смотрели внучата Ильича. Смотрели и подбадривали криками.
Залезла я ловко и быстро. Потом посмотрела вниз с высоты лысины Ильича и закручинилась, как отец Федор. Но тот хотя бы с куском колбасы был. Я же оказалась на огромной для меня высоте без сухого пайка даже. А это нарушение лагерного пищевого распорядка! Снимал меня старший пионервожатый. Пока снимал, я в него влюбилась. Правда, это была уже не первая моя любовь, но запомнилась.
Он же отстоял мою честь, когда меня хотели выгнать из этого лагеря за то, что написала на задней стене столовой слово «ж…» рядом с уже написанным кем-то словом «пи…». Аргумент старшего пионервожатого «слово ж… не такое уж матерное», спас юного октябренка от возвращения к маме, которая надеялась отдохнуть от меня в течение двух лагерных смен.
Если бы не зрители, разве я полезла бы с балкона на балкон пятого этажа, чтобы открыть захлопнувшийся замок чужой квартиры?
Разве я прыгнула с балкона уровня второго этажа на спор? И на елку в бабушкиной деревне я лезла под восхищенными взглядами малолетних подстрекателей. Даже медвежонком я была покусана при скоплении народа, который держался от этого медвежонка подальше.
Эта привычка безумствовать «на зрителя» загнала меня уже взрослую на эстакаду СМУ, чтобы выбрать поинтереснее ракурс для фотографии. «На зрителя» я прыгнула со страховкой на веревочном курсе с высоты 10 метров. Почти перед самой пенсией.
Мои подвалы
Страх перед подвалами появилась у меня после того, как познакомилась с Томом Сойером и девочкой Ребеккой Тэтчер. Эта парочка плутала в лабиринте подземелий всего 300 страниц, а страх у меня остался на всю жизнь. И, тем не менее, именно в подвале своей общаги мы нашли такой закуток среди холодных и горячих журчащих труб, где выкармливали щенков собаки, которая нам была уже и не рада. Одни летние каникулы я точно отсидела в том подвале, воняя псиной и натаскав домой блох. И долго мне еще снились узкие бетонные лабиринты того подземелья.
Могу ли я сказать, что люблю животных, как любил их мой брат? Наверное, нет. И тут начинаются самые страшные признания из моей жизни.
На первое преступление против жизни я решилась, когда брат притащил в дом тритонов. Это были даже не ящерицы! Пупырчатые, гребенчатые с толстыми животами. Они вызывали во мне даже не неприязнь. Меня воротило от них! И я спустила тритонов в тот самый унитаз. Недрогнувшей рукой. У брата случилась истерика и затаенная обида на всю жизнь.
Потом потом он приносил домой ворон, голубей и если они, сами вдруг дохли, подозрение неизменно падало на меня. На кого еще? Это ведь меня воротило от загаженный голубями и воронами клетки в одной на троих комнате, в которой, неизменно, жили еще или кролики, или морские свинки, или собака, или кошка… Последние меня почему-то любили, я их терпела, но… И топить котят приходилось, и к ветеринару в последний путь провожать. Что было, то было.
Танька – золотые ручки
Раз ребенок часть жизни проводил в подвале, неудивительно, что к нему прилипали не только блохи и плохие слова. Дитя подземелья тянуло к прекрасному и…чужому. Может, потому, что в семье всегда чего-то не хватало. Может, просто из интереса…
Скажу по секрету, мои мальчишки через много лет, бывало, подворовывали у меня деньги, Значит ли это, что каждый ребенок переживает такие периоды? Когда не понимает, что нельзя. Или понимает, но… Это ведь приключение и новые возможности!
У матери денег я не крала. Хотя однажды была крепко выдрана именно за это. У мамы из кармана зимнего пальто, это было ее тайное хранилище, пропала десятка. Пересчитывала несколько раз отложенные деньги и не досчиталась. Чужой вор взял бы все. Значит свои. Значит кто-то из нас двоих. Логично. Я точно не брала. Но доказать не удалось. Мама умела ловко одной рукой схватить за ворот одежды, нагнуть, сунуть мою голову между своих худых коленок и зажать ее. Потом в ход шел ремень. Где она этому научилась, не знаю. Но вырваться было невозможно. И невозможно было не рыдать, разглядывая после в зеркале свою фиолетовую попу. Именно полностью фиолетовую и твердую на ощупь. Себя было жалко, любви к маме все меньше, бежать было некуда.
Синяки проходили, жажда приключений вспыхивала с новой силой.
Пошла на каникулах в школу поливать цветы (никто не просил), поснимала с тетрадок других учеников полиэтиленовые обложки. Чтоб у самой был запас.
Побывала в гостях у девочки, стащила у нее краски в деревянном футляре. Аж 12 цветов! Целое богатство. Не помню, чтоб я хотела рисовать.
Утащила проездной у мальчика, чтобы ездить в музыкальную школу. В которой осталась на второй год.
Сломала чужой почтовый ящик, чтобы почитать свежий журнал «Экран».
Из машины, пока водитель обедал в столовой, выдернула провод с лампочкой. Зачем, не знаю. Вилка провода не подходила к розетке. Я вилку поменяла на «нормальную», сунула ее в розетку, лампа «блыснула». Вот тогда я узнала, что не всегда приборы рассчитаны на 220 вольт. Эти вольты я еще в первом классе измерила шпилькой для волос.
К технике тянуло всегда. Новую машину на батарейках, купленную брату, разобрала на мелкие части. Еще одна травма ему.
Швейная машина была исследована мной до последнего винтика. Правда, и шить научилась.
Баян, купленный мамой на зарплату рядового строителя коммунизма, испытывал на себе мое нежелание на нем играть. Я вколачивала в него гвозди и вдавливала вовнутрь карандашом кнопки левой руки. Но и таскала его за собой с Кавказа в Карелию, потому что жалко было бросить.
Чтобы мы не смотрели телевизор, мама, уходя, вынимала из него предохранитель. Но кого это останавливало? Почти сразу мы придумали (или подсмотрели у взрослых) наматывать проволоку на старый предохранитель. Или просто вставлять в гнездо маленький тонкий гвоздь. Зато «Бронзовая птица», «Кортик» и другие советские фильмы, а не ремень мамы, вернули девочку Таню с кривой дорожки на прямую. Ей захотелось быть положительной героиней в этой жизни. Например, как гайдаровский Тимур.
Творческая натура.
И положительных оценок в школе тоже хотелось. Без особых усилий. Как мне сказал позже мой сын – третьеклассник: «Я бы хотел играть на пианино, но чтобы не учиться». Узнаете гены?
Мне тоже хотелось блистать на уроках у доски, но за учебниками не сиделось. Что запомнила с урока, то и отвечала, добавив «красочек» из прочитанных книг.
Хотелось играть на баяне без посещений скучных уроков. Вместо «музыкалки» собирала цветы в парках курортного городка, исследовала его достопримечательности и заброшки. Несла домой двойки, замечания. Потом и среднюю школу стала прогуливать, отставать по учебе, дерзить учителям и одноклассникам. Бывала бита.
За двойки и замечания в школе мама ставила на колени. Чтобы вывести двойки из дневника в ход шла домашняя аптечка. Нашатырный, борный спирт двойки выводили, оставляя на фиолетовых страницах дневника белые кляксы. К каждой кляксе придумывалась легенда. Если легенд уже не хватало, лист вырывался. Если листа было мало, рвался в клочья дневник. Или «терялся». В первый раз за комодом. Второй раз в урне у заброшенного летнего кинотеатра. Третий… Четвертый… Пятый… И каждый раз с новой легендой.
Легендами обрастали вещи, добытые «золотыми ручками». Легенды появлялись на пустом месте.
Однажды октябренок Таня закрыла перед возвращающимися с перемены ребятами дверь в класс, объявив: в класс входить нельзя! Там учительница целуется с дяденькой. Ребята стояли за дверью, пока сама учительница не вышла навстречу потерявшемуся классу. Естественно, ребята, не увидев дяденьку, спросили учительницу: а где же он? Разборка закончилась вызовом мамы в школу. На разговоры с учителями мама ходила в свободное от тяжелой работы время. Она уже не верила ни одному слову, поэтому та исчезнувшая десятка и запомнилась мне. Сказала правду, а она не сработала. Как в сказке о пастухе и волках.
В возрасте, когда уже можно было говорить с мамой о моем детстве с юмором, я ей сказала:
«Как хорошо, что ты мне не отбила совсем охоту сочинять. Как бы я тогда стихи писала, примеряя разные маски?»
Переходной возраст
Сколько их у ребенка? Как помочь пережить его?
Ответы приходят только в возрасте бабушек. Тогда уж что выросло, то выросло. Девочка Таня почему-то сама решила, что все ее опасные игры должны прекратиться по окончанию 13го года ее жизни. Он был самым трудным и по учебе, и по отношениям с одноклассниками. Еще безответная любовь настигла…
Это вообще отдельная история. Появился в классе новый мальчик Сережа ни на кого из одноклассников не похожий: аккуратненький, с умненькими глазами… Карандаш Танин поднял, когда тот упал со стола… И все, пропала Таня!
Попросила пересадить ее на заднюю парту, чтобы все время видеть этого мальчика. Писала ему стихи, перерабатывая на свой лад Пушкина. Записки складывала в цветочный горшок под плети цветка. Подружку подговорила, чтобы та навела Сережку на тот горшок.
Но, очевидно, Пушкин не произвел на мальчика впечатление. Или шестиклассник его не узнал. Но на Таню иногда стал оглядываться.
Однажды оглянулся, а Тань в рыданиях заходится… Учительница в этот момент читала вслух письмо Олега Кошевого к матери: «Но больше всего, на веки вечные запомнил я, как нежно гладили они, руки твои, чуть шершавые и такие теплые и прохладные, как они гладили мои волосы, и шею, и грудь, когда я в полусознании лежал в постели. И, когда бы я ни открыл глаза, ты была всегда возле меня, и ночник горел в комнате, и ты глядела на меня своими запавшими очами, будто из тьмы, сама вся тихая и светлая, будто в ризах. Я целую чистые, святые руки твои!»
Таня заходилась плачем, уже тогда подсознательно понимая, что никогда не скажет своей маме таких слов…
Сережка смотрел во все глаза на распухшую от слез Таню и не знал, как утешить ее. Потом все же придумал.
Когда после уроков все кинулись за одеждой в раздевалку, и Таня оказалась в первых рядах, он подкрался сзади… И схватил ее за уже заметную грудь. Хватка длилась три секунды. Потом мальчишка стремительно сбежал, потеряв свой шарф.
Таня на него почему-то даже не обиделась. Сделала вид, что ничего не было. Потом этот приёмчик не раз выручал.
А второй раз странное покушение на меня совершил уже взрослый дядя. Мама дала тридцать копеек, отправила в парикмахерскую. Стриг меня огромный черный дядька. Когда уже совсем стрижка была готова, наклонился и вдруг… поцеловал меня пряму в губы. Долго.
Я просто окаменела. Не помню, как выскочила из «салона», но маме точно об этом никогда не рассказывала. И вообще никому. Поведение дядьки смогла оценить лишь сейчас, когда в прессе появилось множество сообщений о педофилах и о молчащих детях. Значит, это явление не только нынешнего времени.
Для чего все это я пишу?
Я вступила в четвертую четверть своей жизни. Прожила ее с ошибками, с поправками, слава Богу без трагических последствий. Но в вечном поиске любви и понимания.
Не думаю, что мама не любила меня. Но, сама в детстве недолюбленная, потом мужиками обманутая, работой измотанная, она не умела спокойно разговаривать с детьми. Потому, что ее мать не умела. Просто поговорить школе, о книжках, о ребятах во дворе. Не помню таких моментов. Совсем не помню. Помню страх, что опять вбежит, не задавая вопросов, зажмет мою голову между колен и будет безжалостно бить.
Я почти повторила ее личный путь, но со своими мальчишками я всегда старалась разговаривать. Да, срывалась, но… Взяв в себя в руки, задавала им вопросы, сидя напротив друг друга после трудного рабочего дня.
Да, они мне тоже не все рассказывали. Думаю, их приключения были еще более опасными, они же мальчики. И, тем не менее, я знала о них почти все.
У них тоже могут быть ко мне претензии за воспитание, я могла бы затаить обиду на них за моменты полного отчаяния. Но я точно знаю по себе, что изначально дети не хотят сделать ничего плохого. Даже ввинчивая в кусок мыла для рук острый винт…Просто он так классно ввинчивается!
Они исследуют этот мир, примеряют на себя разные роли, испытывая новые эмоции.
Главное недопережать в своем гневе, презрении и недоверии к ребенку. Не подозревать, а любить безусловно. Обнимать их, смотреть в обнимку их фильмы. Стоять на стороне ребенка всегда. Даже если против него вся школа, соседи. Да, он не прав, но мама рядом и это главное. И еще детям нужен отец.
Поздно приходит это понимание. Вот уже и любимые внуки звенят голосами в телефонной трубке…Очередной год пролетел, как молния… Мальчишки мои не со мной, но звонят, волнуются.
У меня – четвертая четверть жизни.
У мамы – уже бессрочные каникулы.