Ягода кулацкого дерева. Глава 57. 1983 год

Николай Слышик
  Наш брат, выражаясь образно, привык бултыхаться в тине. Вместе с тем, он не хотел и не хочет жить, как лягушка. А тут страной стал править человек, который тину, как среду обитания, терпеть не мог. Начались, как  мы выражаемся, новые порядки. У каждого нового правителя они новые. Но у этого! Сохрани  и помилуй! Что это! В кино днём не ходи! А поймают, будет, как писала газета, одному из городских начальников. Уволили и всё. А если мы уже привыкли? Что ж! Перепривыкай, уважаемый! Семьям газеты навязали  дискуссии: кто в доме казначей, какие потребности умные, а какие – не умные. Так и семьи, ячейки коммунистического общества, рассорить можно. А, может, поспорят  да  найдут истину? Может быть! А пока всё это новое. Его ещё надо подержать на «зубе». А на работе так вообще  целая  революция! Говорят, одни, мол, пашут, а  другие сидят, сложа руки! А общие блага делятся на всех. Из сундуков вынули термин «тихе життя» и «машут» им, будто запретным знаменем.

     А потому силы, что наверху, стали раскручивать трудовой маховик. Хозяйства начали  переходить на бригадную организацию труда. Мало пока таких коллективов. Но ведь это начало. И в селе Ивановском создано механизированный отряд, работающий на     коллективном подряде. В него и Костю включили. Он, конечно, своим трактором всё  делал, а, в основном, специализировался на опылении овощных и зерновых культур. Помощником к нему приставили тестя Васи – дядька Демьяна. Он ещё в 1981-м пришёл из тюрьмы. Казалось бы, подпортилось яблоко, лежа на сырой земле. А он – нет. Работает, как любой колхозник. Вере Васильевне даже мысль в голову вскочила: всех колхозных мужиков надо, мол, пропускать если не через тюрьму, то через клеёнку – обязательно. Кто знает! Может, другое повлияло на человека. Говорил же Ю.В. Андропов, дескать, что  вложил, то и получи. А у него – жена, две дочки, созревшие под венец. Кормить, готовить приданное надо. А, может, и третье. Раньше ведь как было. Рабочий день, а партийцы, комсомольцы, прочие активисты – на собраниях, совещаниях или семинарах. Один Костя, со своим помощником, в поле. Они ни к кому не примыкали. Пили одинаково, плюс, у одного болезнь, у другого тюрьма за спиной. А теперь, Боже упаси, чтоб днём кого оторвать от работы.

     Что сказать? Может, всё  это и хорошо. Но не для Кости. У него белокровие так и прогрессирует. Температура, лейкоциты  зашкаливают. Вообще, это заболевание  называют раком крови. И врачи не отвечают на главный вопрос: сколько можно протянуть? Говорят, живи и выглядывай в окно судьбы. Когда придёт срок, тогда и похоронят. Ужас, так жить! Хорошо, хоть водка отвлекает. А то и руки можно  на себя наложить. Так водка другое явление порождает. Как перебрал, так и начинает гонять семью по двору. Итогом такого «театрального» действа каждый раз бывает срыв. А, в связи с этим, домашние вещи всегда в узлах. Как поругался, так и понёс к матери. Назавтра идут – либо жена Света, либо сынишка Сергей, извиняются и уносят всё домой. А в очередной раз, когда напьется, жалуется селянам, что меня, мол, не признают, у меня нет поддержки! И всё это, как  семена амброзии, разносится ветром по селу.

     Был как-то перекур на работе. Дядька Демьян молчун по натуре. А Косте, наоборот,  говорить не хочется. Пока трезвый. Ну, а тут разфилософствовался: «Значит, как я не придерживаюсь трудовой дисциплины, так могут и рублем ударить, и уволить, а как там, на полигоне, кто-то допустил служебную халатность, так никого и не наказали». Сидит за рулем с неработающим двигателем, и гоняет мысли по извилинам. А дело, о котором он думает, действительно, пахло криминалом. Но для  виновников  обошлось, как говорят, комариным укусом. Мелких сошек, типа, солдат, лейтенантов, кто оказался в зоне аварии и «глотнул» радиации, разбросали по больницам, а высокое начальство, которое         проектировало и запускало установку, осталось на своих местах. А, может, Косте кажется? Нет, нет! Просчёт их там явно был. Перед пуском ракеты, обычно, проверяют лапы-подпорки. У них такая специфика, что, если в начале процесса они до конца не  развалятся по бокам, то в середине процесса уже - поздно. А процесс запуска ракеты уже пошёл. А лапы не раскрылись. А причина, оказывается, вот в чём. Как говорили офицеры, когда строили пусковую площадку, то один её край получился ниже на 1,8 мл. Это повлияло на весь процесс пуска, и ракета развалилась надвое. Полилось горючее, оки- слители. Люди – за противогазы, а они, как ранее говорилось, непригодны…

     Вот бы теперешнюю дисциплину да туда. Это Костя так думал. Хотя трактор, как ставил на ночь дома, так и ставит. Значит, получается, что  дисциплина для него – обуза, а вот-де в те годы её не хватало! Короче, получается, что в колхозе новые порядки не приняли лишь два человека: Костя и «Архипеляг Гуляг». Интересно, а тот почему? Потому, что привык быть вершителем судеб колхозников, а сам – ни к чему. Например. Требуется, чтоб он, как руководитель, читал лекции. А как он может выступать перед людьми, если языком не владеет?  «Тюти. Дады. Адын  шын  на машын». Высмеют же! Требуется, чтоб он интересовался прессой, и её требования доводил до людей. А он её читает, ту самую прессу? Правда, начал исправляться. К Инке снова клинья стал подбивать. Та, дескать, читает, и его будет натаскивать. Натаскивала же раньше! Но та открестилась. Требуется, чтоб председатель колхоза отвечал за дисциплину труда. А как он будет за неё отвечать, если сам только и бегает за юбками. А как он может отвечать за текучесть кадров? Лишь за последние годы четыре женщины уехали жить в иные места. И всё потому, что, как привяжется – не отобьёшься, как от назойливой мухи. Ну, строить  многоэтажные  дома в селе, как требуют сверху, это он может. И то потому, что его там общее руководство. Тогда зачем такой председатель нужен, если он ни к чему не прикладывается? О, об этом и  он думал! И переживал. Но не исправлялся, а всё  больше  задабривал «подпорки» из Райкома. С их помощью он столько лет «на плаву»! Продержится, видно по  всему, и ещё. Потому, что, нет-нет, и услышишь с его уст райкомовское  вольнословие: нет у нас, мол, незаменимых людей, а есть – незаме-нён-ные!

     А Вере Васильевне, наоборот, новый порядок на руку. Так она уже ни к чему! Сидит со своими подругами на лавке или под грушей да переливает мысли из сосуда в сосуд. А  бабки, как правило, говорливые, что не переслушаешь. Вот пришла Пелагея. Сели под деревом, чтоб дальше от солнцепека, и давай «полоскать стиранное-перестиранное белье».

     А она говорит так громко, что через десять дворов слышно. Рассказала, о чём хотела сказать, и снова начала о том же. Вера Васильевна не стала мешать: старый человек, память слабая. Дослушала до конца. Думала, начнут о чём-то новом говорить, а она  опять затевает о том же. Пришлось ещё потерпеть. За что её, кстати, и  любят бабы. За  терпение. А соседка, что через дорогу, кричит: «Пелагея! Скильки можна! Одне  и  те ж! Господи! Голова вже болить!». Пелагея  поняла  свою ошибку, встала и говорит: «Пиду я, напевно. А то - бачишь як?»

     А когда выходила  со двора, то у калитки встретилась с Катей. Поздоровались тихо, как на похоронах, и разошлись. Она – домой, а Катя, как всегда, на лавку. И Вера Васильевна, чувствуя, что кто-то пришёл, подсела. Сидят, разговаривают на общие темы. Мать уже почти слепая, слух – не позавидуешь. Долго говорили. Потом мать поворачивается к Кате и говорит с удивлением:

     -Дочка, это ты?

     -Я! А вы что, не узнали?

     -Да эти бабки уже баки забили!

     -Ма! Вы хоть Костю просите, чтоб иногда наведывался.

     -Костю? С него возьмешь! Самого с работы выгнали.

     -Как «выгнали»? За что?

     -Пьяным, дурак, на тракторе вышивал. Да и ставит во дворе. А сейчас  за это, знаешь, как наказывают! Я, между прочим, говорила. Так разве ему вдолбишь!

     -Ай-яй-яй! И что теперь?

     -Водку глушит! Что!

     -А на его место - кого?

     -Лучшего нашли! Демьян Гнатенко. Но тот, правда, птфу-птфу, сейчас не пьёт.

     -Да! Весело вам! А этот, что сзади, ну, рахитный, скандалит?

     -Стёпа? Не спрашивай. Бегал, бегал, бедняга, в огород и ушёл от неё.

     -Значит, хоть с этой стороны теперь тихо.

     -Да! Тихо! Приняла тюремщика. Как наш сват, Демьян. Не работает, а всё пьёт. Вышла  я как-то подремонтировать забор, что на границе с ними. А он подошёл и  начал показывать, какой умный. А вы, мол, на все сто процентов уверены, что это забор ваш? Говорю, ну,   если ты считаешь, что он - твой, то сам и ремонтируй.

     -А брат Стёпы, интересно, как? Чем занимается?

     -Не знаю, дочка. И до тюрьмы  не видела, и - сейчас. Говорят, вроде, в тот колхоз и вернулся…

     Сидели, пока аж солнце спряталось. А когда зажужжали первые комары, пошли в хату, где пусто, тихо, и, соответственно, неуютно.