За те четыре с половиной года, что я отсутствовал, Ереван сильно изменился и как-то заметно опустел. Было такое ощущение, что из него уехало половина жителей. Улицы были не то чтобы совсем пусты, но на них практически не было молодёжи, а точнее молодых людей мужского пола. Именно в тот самый период продолжалась война в Карабахе. Многие уехали, не желая погибать на этой страшной войне. Другие отсиживались дома и старались не появляться на улицах. И, конечно же, многие были на фронтах карабахской войны. Молодых людей забирали прямо на улице, сажали в автобус и везли куда надо. Лично меня ни разу не остановили, так как я был славянской наружности, и вид у меня был не местный. И к тому же, я был освобождён по причине своей сильной близорукости. Мне тогда, всё равно, пришлось идти в наш арабкирский военкомат, так как без военного билета (который я утратил вместе с паспортом), мне бы нового паспорта не выдали. Так что я в это время не только ходил на антропософские лекции к Шагену Суреновичу, но и занимался довольно неприятными хождениями по этим инстанциям. В принципе, меня бы могли забрать на разные там работы, но в этом, видимо, не было большой нужды. Нужны были солдаты умеющие стрелять, отслужившие в советской армии. Именно их и посылали в Карабах. И я встретил одного своего школьного приятеля Эдика, бывшего пловца, которому пришла повестка из военкомата, но он отсиживался дома. У него уже была жена и маленький ребёнок. Я с ним немного пообщался, а потом он куда-то исчез и возможно улетел, каким-то образом, в Россию. Кроме него, я больше никого из своего детского школьного прошлого, за эти полтора года, не встретил...
Зимними вечерами город погружался в темноту. Уличные фонари не работали, и ереванцы передвигались с фонариками. Лично мне это даже нравилось. Часто всё окутывалось лондонским туманом, так как зимой ветра в Ереване практически не бывает. Такая вот наблюдалась некая мистическая театральность. Люди обогревали своё жильё домашними буржуйками и керосинками. У нас дома не было печки, и моя мама часто ходила к соседям напротив, - посидеть, поговорить и погреться. Там жила пожилая супружеская пара, которых звали Мартын и Офа. Мартын был невысоким старичком, похожим немного на доброго и грустного гнома. Его жена тоже была маленькая и очень худая. Моя мама с Офой дружила, и они вместе смотрели сериал «Санта-Барбара». Как мы помним, тогда у нас все женщины азартно смотрели эти американские и мексиканские сериалы. Вечерами обычно свет был и все тут же начинали заряжать аккумуляторы, греть воду, мыться и смотреть телевизор. Свет по-армянски звучит – «луйс». И это слово было самым часто употребляемым. Мэрь мот луйс чка – У нас света нет… Возможно оно даже употреблялось чаще, чем фраза – Вай Аствац, - которая примерно означает – «Боже мой»… Бывали периоды, когда света вообще не было, по причине аварии, - где-то по землёй прорвался кабель. Это было довольно неприятно и мрачно. Представьте, в квартире холодно и нет света... Горит только керосиновая лампа. Хорошо, что у нас было радио на аккумуляторах, и я мог его вечерами слушать. В основном я слушал «Радио России» и там бывали интересные передачи. Телевизор же я практически не смотрел. Мой старший брат Игорь работал в медицинском учреждении и там всегда был свет, и он туда относил наши аккумуляторы и заряжал их. Он был инженером и умел всё чинить, и это нас очень спасало. Поэтому с ним жилось мне спокойно, и я не боялся, что там что-то сломается. Брат Игорь всегда всё починит…
По «Радио России» (или по радио «Маяк») чуть ли не каждый вечер передавали проповеди японского пророка, которого звали Сёко Асахара. И там звучала довольно приятная музыка, которая убаюкивала холодными зимними вечерами. Игорь любил под него засыпать и уноситься в астральные волшебные миры. Он сильно скучал по своей семье, которая уже жила на Украине. Ну и вот, этот Асахара был, как выяснилось позднее, страшным сектантом, а никаким не новым Христом. И он потом организует в марте 1995 года (в самое весеннее равноденствие) распыление отравляющего газа «зарин» в токийском метро. И там, в его секте «Аум Синрикё», происходили убийства тех, кто не согласен был с его культом личности. А у нас же его постоянно крутили по главному радио, и наши наивные постсоветские люди, под воздействием его радио-проповедей, становились сектантами. А отравляющий газ японские сектанты приобрели где-то у нас, в наших тайных химических лабораториях. Вот так вот некрасиво получилось: сперва острова и пол Сахалина отобрали, а потом и газ ненормальному пророку продали. Честно говоря, лично я думаю, что поначалу этот Асахара был вполне нормальным, - это потом у него крышу снесло от ощущения своей полной духовной власти. Вседозволенность всех развращает! И он, несостоявшийся мессия, будет потом долго томиться в японской тюрьме (больше двадцати лет), а потом его даже казнят. И не дадут ему возможности сделать харакири, а просто повесят, как какого-нибудь Саддама Хусейна или нацистского преступника. Вот это вам гуманная Япония, куда мы все, особенно в советское время, глядели с обожанием и восхищением…
Про своего старшего брата Игоря, который был на все руки мастер, я немного написал, когда вспоминал свою поездку с карикатуристом Лёшей в город Иваново. Я там упомянул про то, что Игорь служил во внутренних войсках и охранял зэков. При этом, мой брат был сама доброта и отзывчивость. Я думаю, что он был у нас в семье самым обаятельным из братьев. Его всё время использовали, и он не умел отказывать. В молодости его дразнили Шуриком, так как он очень был похож на героя из фильма «Кавказская пленница». И у него не были ни с кем конфликтов и, можно сказать, в Ереване он чувствовал себя своим. Он женился на девушке, которую звали Лена, которая была из города Красноармейска (рядом с Донецком). Девушка была симпатичная, с волевым характером и очень умная, и мне очень нравилось с ней разговаривать и спорить. Лена до этого училась в метеорологическом ленинградском институте, после окончания которого, приехала работать в наш аэропорт «Звартноц», где в то время мой брат тоже работал, только-только вернувшись из армии. Они очень быстро поженились, где-то в апреле 1979 года, ну а потом уехали на озеро Севан, где у них и прошла безоблачная молодость. Там была какая-то метеорологическая станция. Один раз, правда, мой брат чуть не погиб. Вертолёт, в котором он иногда летал, разбился в горах, но его там в этом момент не оказалось. Это всё я помню довольно смутно и не знаю всех драматических деталей. А потом они переехали жить в Ереван, и жили в отдельной двухкомнатной квартире в районе, который ереванцы называли «Бангладеш». Мои родители как-то схитрили и фиктивно развелись, и моя мама получила эту квартиру, и я там одно время с ней был даже прописан. Райончик был не очень привлекательный, и находился далеко от центра города. Ну, я там никогда не жил, мы только в гости к ним приезжали, и это было довольно долго, по ереванским меркам…
У моего старшего брата (который был старше меня примерно на десять лет), родились две девочки. Первая родилась ещё при мне, в декабре 1984 года, когда мне было восемнадцать лет. И её назвали Сашей. А вторая девочка родилась уже в апреле 1992, и её назвали Стасей. Девочки получились совершенно не похожие друг на друга. Ни внешне, ни по характеру. Саша была тихая и довольно боязливая. И этим она немного напоминала меня. А Стася же была совсем не боязливая и очень бойкая девочка, но я её практически не видел, так как выросла она уже на Украине, куда я заезжал ненадолго пару раз… Наш папа очень любил свою внучку Сашу и, можно сказать, общение с ней скрасило ему остаток жизни. Я даже думаю, что Саша была нашим спасением, так как, общаясь с внучкой, наш папа сильно веселел и добрел. И на меня уже он как-бы не тратит свою нервную энергию. И то, что я бросил плавание, и не стал мастером спорта СССР, и не оправдал его надежд, - это как-то быстро улеглось. Возможно, что не родись Саша, то мой уезд в Москву был бы намного для него болезненней. Помню только, что мой папа любил повторять, что я со своими ненормальными рисунками точно сойду с ума. И мне это крайне не нравилось, и перспектива стать умалишённым меня совсем не радовала. Я не мог в своём творчестве расслабиться, и даже свои рисуночки прятал от родительской цензуры. С ума я не сошёл, но психически здоровым никогда себя не чувствовал. И здесь мой папа был прав. Из трёх его сыновей я был самым ненормальным. Третий сын всегда немножечко дурачок. Это известный научный факт, и поэтому, наверное, в СССР до третьего ребёнка редко дело доходило. В советских славянских семьях было обычно два ребёнка, да и то в лучшем случае. Поэтому количество славян становилось меньше. Только за счёт Средней Азии и Кавказа население СССР росло. А прибалтийские народы вообще перестали размножаться, - настолько им не нравилось жить в Стране Советов…
Игорь поживёт с нами до лета 1994 года, а потом уедет к своей семье на Украину. Без него нам с мамой будет немного боязливо, так как брат мой всё умел чинить и был крайне хозяйственным человеком. К тому же он умел зарабатывать, и в то время только он и приносил в дом деньги. Вспоминая то время, я удивляюсь, как мы тогда прожили. Я помню, что мы питались крайне скромно, и мама в основном готовила рис с морковкой, и разные супы. Иногда мы ходили в гости к нашим родственникам-врачам, и сытно наедались. Хотя, я не голодал, и не могу сказать, что сильно страдал по поводу скудности рациона. Живя в Москве, я питался даже хуже и более безалаберно. В Ереване же был дешёвый хлеб по карточкам и рис (гуманитарная помощь с Запада). Хлеб у нас даже оставался, так как мы получали и за семью Игоря. Мама делала сухари, и я их любил грызть с чаем. За хлебом бывали очереди, и стоять за ним было не очень приятное занятие, потому что ереванцы не умеют стоять в очередях, и такое наблюдалось всегда, и даже в советское время. В детстве мне часто приходилось ходить за хлебом, и для меня это всегда было малоприятным занятием. Наш же папа любил покупать на рынке лаваш, но тогда это было не очень дорого. На рынки ходить и торговаться я совсем не умел. Для моего же папы это было любимым занятием, и в этом смысле, без него мы почувствовали некую беспомощность. Хорошо, что недалеко от нас возник небольшой рынок, в районе НИИ математики имени Мергеляна, в пяти минутах ходьбы от нашего дома, и я туда иногда ходил (в основном за картошкой). Мясо мы практически не ели, так как это было дорогое удовольствие. Мама иногда покупала рыбу, - это был сиг из озера Севан. Помню, - мы с братом даже иногда выпивали, чтобы согреться, - можно было купить дешёвую водку или портвейн. Курить же я бросил по причине того, что денег на курево у меня не было, и я не хотел по этому поводу сильно страдать. Я помучился где-то месяц без сигарет, а потом мне стало легче, и я почувствовал сильное облегчение. Мой же брат немного покуривал, но я ему уже не завидовал, так как понимал, что это очень дурная привычка. И все курильщики, после жизни на физическом плане, долго будут маяться в чистилище, и муки их будут крайне неприятны. Души курильщиков будут страдать, конечно же, не так сильно как души алкоголиков или сексуально озабоченных наркоманов. Но всё равно, лучше не курить, особенно если ты беден и не можешь курить дорогие кубинские сигары…