Г.М. Игнатович.
Отлёт из блокадного Ленинграда.
(февраль, 1942год)
Эту тетрадь со стихами передала мне мамочка на память в день моего отъезда из Ленинграда 10.02.1942г.
Вылетели на самолёте 14.02. со Смольнинской площадки на ТБ-3.
Мама сказала: «Возьми, Галя, себе, мне уже жить недолго, пусть вам на память». Отец остался лежать на столе. Хоронить хотели числа 14 – 15.02, Петя и Катя.
(Что я запомнила о смерти папы. Рано утром меня разбудила мама: «Галя, вставай, умирает папа». (Мы все спали в Симиной комнатке, 8 кв.м. Стены покрыты коврами, на стенах лёд. В углу большой киот – угольник с образами и неугасимой лампадой. Диван – где спал папа, и кровать, на которую меня и Аню положила мамочка, и столик с тремя стульями. Мама в ту ночь не спала, дежурила около отца). Я от слабости не могла встать, Аня спала. Дошло до сознания, что умирает отец. Встала у его изголовья. Глаза отца закрыты, он громко зевнул три раза и умер, не приходя в сознание. Перенесли его с мамой в папину комнату, положили на стол. Все стены в снегу. Труп замерз настолько, что руки папины были сложены крестом, а когда мы пришли с мамой к нему через три часа, рука отца была откинута в сторону. Я испытывала полное безразличие ко всему произошедшему. Сменяли на хлеб доски (во дворе у мужиков), и мамочка сама, при свете лампадки сколотила для папы ящик, куда и положили его без меня, помогал сосед Петя, который умер на другой день от голода. А мы с Аней ушли пешком на аэродром. За ворота вышел Петя. Мама осталась с мёртвым отцом. Никто не плакал).
Из Ленинграда ушла пешком, с грузом на санях и студенткой Аней Карповой. Прошли сорок два километра (вместо двенадцати), заблудились. Вышли к Всеволожской. Четыре ночи ночевали в семье Штро. Голодали. Все дни бродили с Аней, как тени, по аэродрому, искали инженера Худякова, который должен был отправить нас на самолёте в Череповец. Просили в столовой хоть разрешить лизать тарелки после обеда лётчиков. Нам разрешили, и даже два раза дали по стакану сладкого чая. Силы угасали, спали на полу на какой-то тряпке в углу в квартире американского лётчика Штро. Аня почти умирала от голода. Я умолила мать жены лётчика дать ей хоть ложку пшеничной каши, которую они варили из размолотой пшеницы. За эту ложку я всю ночь молола им на кофейной мельнице пшеницу.
На второй день прилетел наш самолёт из Череповца, но лётчик Рыбаков нас не взял, т.к. мы не были включены в список сотрудников ВВС, которых должны были увезти из Ленинграда. Самолёт улетел, а мы с Аней в глубоком отчаянии остались на снежном поле, измученные голодом и морозами – 40-42°. Нас уже не пустили ночевать к Штро. Разыскали коменданта, и он насильно заставил Штро пустить нас ещё на одну ночь, где мы и ночевали. Во рту нет слюны, глотка сухая, Аня лежит на полу, стонет, плачет. Я решила перед смертью собраться с силами и попросила и попросила разрешения поиграть на пианино (я у мамы не ела дня три, чтобы оставить ей лишний ломтик хлеба). Мне разрешили. Я играла «Молитву Девы» и мамочкины пьесы, вся в слезах. Пришел в комнату американский лётчик Штро. Узнал, кто мы и откуда, и немедленно приказал жене (русская сволочь) накормить нас кашей и досыта. Это нас спасло. Уснули счастливые.
На другой день я опять бродила по аэродрому, еле передвигала ноги, а Аня не могла ходить и лежала в углу. Меня называли «бабушка».* Лицо всё было в морщинах, серое и дряблое. Лётчик подал нам кусок хлеба. Повар столовой опять дал по стакану чая.
*В 1942г. Г.М. Игнатович было 37 лет. (Прим. Г.Казанской)
Нашли инженера Худякова, я кинулась на колени перед ним на снег, рыдала и умоляла посадить нас на самолёт,
что у меня два сына в Череповце, и ещё день – два, и мы погибнем от голода, а руки и ноги были уже отморожены
Получили разрешение. Ожили, появилась надежда на жизнь.
Прилетел опять наш самолёт, но Рыбаков отказался нас сажать. Загремели моторы, всё готово к отлёту, а мы стоим перед лётчиком, слёзы замёрзли на щеках, умоляем взять в Череповец. Когда начальство ушло от самолета, он дал знак, чтобы мы садились (брать на военный самолёт лиц, которых не было в списках ВВС – это грозило ему военным трибуналом), а инженер Худяков ему сказал: «Забирай их на борт, но я ничего не знаю». Мы влезли по высокой лестнице в самолёт, Аня держала меня за подол пальто, т.к. не было сил идти по лестнице. Самолёт ТБ-3 не пассажирский, в огромном продувном помещении лежит посередине огромный снаряд. Мы забились в угол, прижались, приготовившись замерзать, но лётчик кинул нам меховую доху. Это нас спасло. Вдруг мне стало душно, я почти теряю сознание, встаю, шатаясь, открываю дверь, хватаюсь за поручни и всем корпусом вытягиваюсь к воздуху (летели очень низко, над ёлками). Из рубки выскакивает летчик, хватает меня за шиворот, и со страшным матом, с силой отбрасывает в угол. Я потеряла сознание. Придя в себя, слышу голос лётчиков: «Сейчас приземляемся на площадке Ковалёво (Смольнинская площадка в Ленинграде). Мы в ужасе. Опять нас просят вылезать из самолёта. Мы упираемся, нас силком вытолкали, а санки и чемодан с бельём (которые я везла из Ленинграда) оставили в самолёте. Самолёт не полетел из-за неисправности цилиндра, и не дали истребителей. Мы долетели до Ладожского озера и вернулись, т.к. лётчики не могли бы сделать посадку на озере – разобьёт немец.
Весь день слонялись по аэродрому. Ночевать нас не пустили. Летим утром на другой день, он нам показался годом. Ночью лётчики разогревали моторы самолётов примусами. Сидели у примусов, но отогреться было невозможно. Аня плакала и причитала молитвы, я крепилась. Вместо шести утра полетели в одиннадцать часов следующего дня из-за тумана, и долго ждали истребителей (самолёты). Долетел хорошо, т.к. лизали тарелки в столовой и отогрелись у печки (спас повар, он понял наше горе).
В Череповце к самолёту подали автомашину. Аня уехала одна домой, а я пошла к лётчику Матюхину Ивану, который устроил полёт в Ленинград. Он думал, что я погибла, т.к. вместо двух дней задержалась в Ленинграде десять дней (из-за смерти отца). Дал горячего кофе и хлеба и довёз на машине на Полевую, 3, где мы жили. Встретили Зина, Сима, дети, все были тощие, жалкие. Обняв Димочку с Мишуткой, я плакала и рассказывала о смерти отца и о наших страданиях при возвращении из Ленинграда. У Симы умер сын Славик, похоронили в Череповце. Сама Сима стала опухать от голода. Зина и я ослабли, дети истощены. Выручил Сергей Сорокин, подкармливал пшеницей опорного пункта ВИЗР. Вскоре его взяли в армию и больше мы не встречались. Аня осталась жива. Вышла замуж. Встретила её в кино в Череповце.
Галина Игнатович.
Февраль, 1942год.