Цвет студентов Бауманки, некогда – матери ВУЗов, а в семидесятые – морально устаревшего и потому недобиравшего поступающих конкурсантов института, в обед оседал в «Булони», в стекляшке парка Московского военного округа, а ныне – Лефортовского парка..
Перешёл мост через Яузу – и все дела.
У студентов Энергетического было по отношению к бауманцам – привилегированное положение: они могли квасить как в «Булони», проехав пару остановок на трамвае, так и у «Петра и Павла» на Солдатской, но больше всего любили «Ухтомку», хоть до неё добираться было подольше. Вблизи Храма апостолов Петра и Павла, и при «совке» устраивавшего на Пасху крестные ходы, в которых комсомольские активисты время от времени вылавливали «заблудших» комсомольцев, пивточка была открытой. Все ветры, дожди и снега – твои. Но она была незаменима в том плане, что открывалась в восемь утра – и всякий "перебравший" накануне общежитеец имел возможность поутряне поправить здоровье.
«Булонь» была какой-то чужой из-за большого наплыва офицеров, обучавшихся в Военной академии.
А вот «Ухтомка»… Ухтомочка… Более уютного места для будущего энергетика в мире не было. Пивняк, пристроенный к первому этажу жилого дома, углом выходившего на Ухтомскую улицу, которая упиралась в Госпитальный вал. Отделённый вековыми тополями от трамвайных и автомобильных путей, павильон стал местом душевного отдыха самых ярких и общительных студентов МЭИ. Мало кто выпивал больше двух кружек, чаще – одну, но действие сопровождалось интеллектуальными штурмами и воспоминаниями, пересудами и взрывами творчества, без которых студенчество не могло существовать.
"Пусть в рюмки вливаются реки вина! Реки вина!!!
Мы не выйдем отсюда, пока не допьём всё до дна!
"Ухтомка" дала воспитанье, "Булонь" нам открыла пути...
Приложим все наши старанья, чтоб дверь к дому найти!
Не верьте тем, кто врёт, что мы
Здоровье пропили своё и умы!
Любой студент АВТФ
Докажет, что всё это – блеф!.." – гимн нашего "элитного" факультета частенько доносился под звон гитары из-за стен заведения. Написан он был Серёгой-"жмуриком", получившим прозвище за нависавшее на один глаз веко, завсегдатаем общаг, иногда комиссарившим в стройотрядах, где и закладывалась студенческая общность.
Местная публика была терпимой и достаточно спокойной. В основном – пожилые алкаши.
Всё трудоспособное население днём трудилось. Не имело никакого значения, был ли полезен труд, но право на него, данное Конституцией СССР, неукоснительно обеспечивалось, а иждивенство преследовалось Законом. И даже если лентяй не выполнял и половины нормы, ему всё равно платили зарплату, намного превосходящую прожиточный минимум. Правда, из-за этого тем, кто существенно перекрывал нормы, платили не намного больше, а в случае систематического перевыполнения – нормы автоматически повышали. В соответствии с заветом неколебимого Генсека – «Экономика была экономной».
В уютном пивняке, как водится, обитали постоянные посетители, которые, даже не будучи знакомыми, при встрече взглядами – приветствовали друг друга кивком головы. Один безымянный дед посещал заведение ежедневно и проводил там время практически от открытия до закрытия. Мы заочно дали ему прозвище «Отца Ухтомки». Наблюдать за персонажем было весьма любопытно. Дед никогда не брал с собой денег – и при этом не оставался не только без пива, но и без «закуси». Подливали и подкладывали ему практически все завсегдатаи, и даже дородные женщины, наполнявшие за несокрушимым барьером кружки, изредка подавали незлобливому старику по полпорции брындохлыста в сопровождении блюдца пареного гороха, который в компании с горчицей, стоявшей посреди круглых мраморных столиков, весьма сносно сочетался с пенным напитком. По правде сказать, пивко в подобных заведениях бывало жидковатым, вследствие чего пена в кружке держалась не более пяти минут. Поэтому – если очередь к соска’м не была слишком большой, любители больших объёмов брали, тем не менее, не больше двух кружек за раз. Ну, и порцию креветок, конечно. Эта меленькая дешёвая отечественная креветочка превращала процесс пивопоглощения в особенное действо. Не говоря о том, что аромат варёных ракообразных, окатывая входивших, вызывал в них неимоверный аппетит.
Бутылочный продукт, несколько более высокого качества, можно было неделями безуспешно искать по магазинам. Не зная, где и когда «выбросят» дефицит, нечего было и затеваться. Иногда находили, конечно, по слухам сарафанного радио или – заметив на ступенях винного отдела оживлённый хвост очереди.
Всё шло своим чередом, все ворчали на застойные времена, но, чувствуя за спиной могучую державу, были по-своему счастливы. Эпоха вызывала в свой адрес массу анекдотов. И про Василия Иваныча, и про Хрущёва-кукурузника, и даже про множественно орденоносного Генерального секретаря, хотя про него байки старались рассказывать только тет-а-тет, без посторонних ушей. Мало ли что…
Но одно дело – анекдоты рассказанные, а другое – те, что преподносила жизнь, иногда забредавшая в лице любителей пивка в пивбары, включая нашу замечательную Ухтомочку.
И вот однажды нам довелось стать свидетелями забавного события.
Два завсегдатая, известные в заведении всем и каждому, поощряемые оживившимися зрителями, условились держать пари. А попросту сказать – поспорили. Обыкновенны были состязания, кто из друзей выпьет больше до момента, когда у него «пробьёт кран», то есть – до похода в туалет.
Теперь же спор заключался в том, сможет ли один из выпивох одолеть подряд двадцать кружек, не останавливаясь и не облегчаясь никакими способами. К слову сказать, испытуемый не выделялся ни ростом, ни полнотой, ни даже размером живота, увеличением которого, как правило, сопровождается систематическое злоупотребление желтоватым напитком.
В случае его победы в споре – все десять литров оплачивал спорщик, сомневавшийся в способностях своего приятеля. Это было весьма накладно, но азарт есть азарт.
На столе плотненько, одну к другой, выставили запотевшие кружки, наполненные настолько, насколько позволяла пена. Разместить их удалось не без труда.
И вот – отчаянный пивака, собрав волю в кулак, взялся за ручку первой кружки. Неспешно подняв, поднёс к губам – и аккуратными ритмичными глотками опорожнил ёмкость. Следом в том же темпе проскочило ещё кружек пять, после чего пивоглот-спортсмен сделал короткую паузу, выпрямился и глубоко вздохнул.
Отец Ухтомки, находившийся рядом, засуетился, потирая руки, видимо, в надежде, что останется хоть кружечка, хоть полкружечки недопитого и невостребованного брындохлыста, который может перепасть и ему.
Но пока – его ожидания были напрасными: шедший на рекорд пивняка взял очередную кружку – и в первоначальном ритме осушил её.
В чуть более медленном темпе он стал поглощать кружку за кружкой – и к восхищённому изумлению поддерживавшей его публики – на столе, за плотным строем пустых гранёных чванов, проглядывали пять, четыре, потом – три наполненные кружки!
Ажиотаж возрастал с каждой выпитой.
Зрители, видимо, тоже заключившие между собой пари на победу того или иного спорщика, затаив дыхание, следили за покушавшимся на рекорд, лишь редкими репликами нарушая напряжённое молчание.
Наконец, последняя кружка с пивом коснулась губ претендента на лавровый венец.
Он задержался на несколько секунд…
По залу прокатилась невидимая волна – и во всей Вселенной воцарилась гробовая тишина.
Видно было, как побелели костяшки пальцев, сжимавших ручку кружки…
Напряжение предвещало катастрофу.
Отчаянным усилием воли пивной стайер втянул в себя первый глоток – и… размеренными мелкими глотками одолел последнюю ёмкость.
Народ взорвался восторженными криками.
Есть рекорд!
Но рекордсмен не спешил покинуть зал.
Со спокойным выражением лица он направился к барьеру. Очередь отступила – и герой произнёс, протягивая помятый рубль:
– А теперь – парочку для удовольствия. И креветки, пожалуйста.
Торжественно, с чувством, победитель употребил свой заказ – и, не торопясь, невозмутимо пошёл облегчаться.