Полотно белой плотной бумаги, на всю стену, было ярким свидетелем нашей студенческой жизни. Все, кто приходил в нашу с Володей Чеботаевым комнату №202 на втором этаже общежития, расписывались на бумаге, писали или цитаты, или афоризмы великих, или стихи собственного сочинения. Скоро она вся была исписана.
Помню, я записал на этом "дацзыбао" важнейшее событие, случившееся в моей жизни:
"25 января 1985 года, в Татьянин день, я, Гена Люлькин, потерял девственность".
***
В университете я учился в первой половине 80-х годов, то есть в те времена, когда в Советском Союзе "секса не было". Разумеется, в стенах университета я хотел понять, в чем смысл жизни, в чем ее истинная суть, но, признаться, секса тоже хотел, однако в моей студенческой жизни его, действительно, не было.
Несмотря на мои довольно-таки зрелые годы, а мне было далеко за двадцать, я еще не созрел для секса. И, несмотря на то, что жил в общежитии на улице Шверника, в ДАСе, «под сенью девушек в цвету», оставался девственником. И ни одну девушку еще не ввел в свои чертоги – я имею ввиду под «чертогом» комнату в общежитии, не пережил минуты высшего наслаждения.
Я был не глуп, я прочитал Ницше, Бердяева, Соловьева, десять страниц «Критики чистого разума» Гегеля и даже сто страниц «Капитала» Маркса в тяжелом, тисненном переплете. Да, вместо того, чтобы гулять с девушкой по аллеям весеннего парка, декламировать ей стихи о любви, я читал «Капитал». Именно тогда, в тишине читального зала, я освоил один важный жизненный урок: не делай того, что тебе не нравится.
Я то и дело влюблялся, но дальше взглядов и улыбочек дело не шло. Довести дело до конца (извините за невольный каламбур) мешала юношеская стыдливость и жуткая закомплексованность.
Сами посудите, кто я был в первые студенческие годы? Простой паренек из глухого мордовского села, валенок деревенский. До университета я летом пас совхозное стадо, косил траву, пахал землю, а зимой рубил уголек, топил печь в кочегарке. Кому я нужен, простолюдин, голь перекатная? А тут еще друг Виктор Гуркин, тоже родом из глухой саратовской деревни, зудит в ухо: "Кому ты нужен? Пастух! Кочегар!".
Поневоле закомплексуешь!
У меня не было пары, с которой можно было бы прогулять "пару". Я не сиживал с девушкой на скамейке под тенистыми деревьями у памятника Ломоносову, не целовался с ней, не пропускал занятия, потеряв голову от любви.
Да, я был влюблен в преподавательницу немецкого языка Татьяну Владимировну, но я никак не решался объясниться ей в любви. Утром я шел на занятия в университет с решительной мыслью: сегодня я ей все скажу! И будь что будет! Но у порога университета от моей решимости не оставалось и следа. И я снова возвращался в общежитие с чувством вины, раскаяния и… счастья.
Десятки раз я репетировал как объяснюсь ей в любви – коленопреклоненно, положа руку на сердце, меняя силу, тембр и звучание своего голоса. Вы померли бы со смеху, увидев ненароком эту сцену, которую я то и дело разыгрывал в комнате общежития. Но даже в эти минуты репетиций, поверьте, я весь дрожал и сердце билось – так я любил ее.
Но это была платоническая любовь – и только.
Я жил в одной комнате с Чеботаевым. Володя был старше меня на три года, мудрее и, конечно, главенствовал во всем. По своей натуре этот парень из Харькова был лидер, а я так, сбоку-припеку... Но мы дружили, я ему чем-то нравился. Наверное, своей простотой и наивностью. Особенно наивен я был в вопросах секса. Думаю, что многие из нас в этих вопросах отставали. Это потом выпускница журфака Елена Ханга нас просветила, рассказывая «про это».
Я спал голым, потому что заметил: когда ты голый, тебе чаще снятся эротические сны. А во времена студенчества, в девственные годы, я любил смотреть эротические сны. Порой, они длились всю ночь, с вечера и до утра, героини снов иногда сменялись. Порой, я начинал с одной, а кончал процесс – с другой.
О, сколько раз я содрогался "от видимости обладания"!
У Володи героини, а мы называли их "чеботаевками", сменялись в реальной жизни, у меня же — только во сне. В этом и была разница между нами.
Так и жили два года вместе: ловелас Чеботаев и девственник Люлькин.
В первый раз я согрешил в ДАСе, когда учился на четвертом курсе. Да, лишь на четвертом курсе мне посчастливилось целовать и ласкать девичьи груди, до этого же я держал в руках только коровьи сосцы, когда, работая в совхозе пастухом, вынужден был порой доить коров.
Помню, я ворвался в свою комнату, разбудил Чеботаева и, смеясь и пританцовывая, сообщил ему: "Володя, поздравь меня! Я потерял девственность!".
Кстати, Чеботаев был единственный из всего нашего курса, кого я посвятил в курс дела.