Я смотрю на витрину, в ней отражается плачущий мальчик лет шести, его мама, повернувшаяся к нему спиной, и его сестра, стоящая над ним с укоризненно склонённой головой, хотя на вид, они с братом погодки.
- Что ты наделал? - сестра говорит спокойно, знает эту ситуацию, умеет себя вести, - ты расстроил маму. Доволен?
Мальчик молчит. Он тоже знает эту ситуацию, но для него, похоже, финал непредсказуем.
- Прекрати реветь, как сопляк, иди и извинись перед мамой...- пауза. - Иначе, ты останешься здесь.
Мальчик неохотно повинуется. Он идёт к безучастной спине и бормочет:
- Мам, ну прости меня. Я больше ничего никогда просить не буду...
Спина дёргается, как бы отворачиваясь.
Мальчик идёт обратно.
- Она не слушает меня, - говорит он, с трудом сдерживая слезы.
Девочка укоризненно молчит.
Пацана явно переполняет ощущение надвигающейся беды.
- Что мне делать?!.- почти стонет он.
- Я поговорю с мамой. Может быть, она простит тебя. Но ты должен помнить, что ты обещал.
Она идёт к матери, ведя брата за плечо.
- Мамочка, прости его, пожалуйста, он пообещал, что больше не будет ничего просить.
- Он уже сто раз обещал! - рявкает "мамочка". Мальчик снова начинает плакать.
- Ну мама, ну он ещё маленький, бестолковый... Он теперь запомнит...
Мать идёт к выходу. Девочка семенит за ней, таща брата за шиворот.
.
Спустя годы они перестанут общаться, разъедутся по разным городам, а ещё позже встретятся в пустой квартире, где провели совместное детство. Она в черном платье и платке, он в вытянувшиеся брюках, располневший, в широкой черной рубахе,.
Гости разошли, поминки кончились, осталась только бумажная волокита, наследственные вопросы, продажа и делёж.
Они сидят в комнате с сервантом и сервизом, за столом "книжка", и пьют водку из граненых рюмок.
Телевизор, зеркало-трюмо в коридоре, и даже дверцы серванта занавешены платками. На телевизоре фото усталой, осунувшейся женщины, в черной рамке.
- А ты все клерк? - спросила она.
- А ты все не устанешь придираться? - парировал он.
И дальше начались выяснения отношений, те самые, из-за которых они столько лет предпочитали не общаться.
Ты - бессердечный жлоб, ты всю жизнь изводил маму! Ты никогда никому ничем не помог! Ты - тюфяк, бесхарактерная бездарность! Ты был единственным мужчиной в семье, а мужиком так и не стал! Жена об тебя ноги вытирает, и правильно делает! Никчёмный, тупой, безалаберный!....
Всю жизнь не знаешь, чего хочешь! Ни к чему не стремишься! Всю жизнь на одной должности, в единственной конторе, тьфу, смотреть на тебя противно, жиртрест...
Ты сама-то к чему стремишься? Вот к этому, хлюпику своему? Смотри, я - тюфяк, и все мужья твои - тряпки, так может, ты в этом виновата? Генералиссимус в юбке! Всю жизнь командуешь, умная... Была бы умная, жила бы в Ницце. Я - тюфяк, да, я хорошо устроился, ни к чему не стремлюсь, отлично! А ты всю жизнь ноешь, тебе всё неладно! Вся такая правильная, не угодишь тебе! Никто не идеален, никто! И ты не без греха! И хватит со мной разговаривать так, как будто я сопляк какой-то! Вы с матерью всю жизнь мной помыкали, хватит!
А им бы водочку-то вылить, страстей бы не накалять; сесть и поговорить о том, что не было в их семье мужика никогда. Не было. И взрослой бабы не было. Было четверо детей: один инфант, сбежавший из семьи, который папа. Вторая, боящаяся ответственности девочка, родившая двух мальцов, мама. И эти двое. И были они все бесконечно одинокие, напуганные, раненные друг другом и судьбой.
Но друг с другом можно договориться, а судьбу - изменить.
Им бы вспомнить тот магазин, и пореветь обоим, пожалеть мать, глупую, не справляющуюся с самостоятельной жизнью, не имеющую возможности обратиться за помощью к кому-нибудь, кроме маленькой дочери. И маленькую дочь пожалеть за то, что ей вменили властный тон и право управлять чужими эмоциями, конфликтами совсем не по годам. И за то, что свои эмоции она научилась прятать так хорошо, что до сих пор найти не может: что она чувствует, и чувствует ли что-нибудь вообще? И маленького мальчика пожалеть, за то, что у него отобрали право выбора, право хотеть, право просить, право проявлять эмоции... И даже такого права, как попросить прощения у него не было, хотя и просить было не за что: ну хотел - не купили, ну заплакал. Ан нет, нельзя, оскорбление, оказывается. "Уж виноват ты в том, что хочется мне кушать"...
Но не помнят они этого магазина. И девочку у витрины они даже не видели. И на маму злятся, каждый по-своему. И нет семьи. Как и не было, собственно: был набор недоросших детей, только двое из них уже начинали стареть и жили раздельно, а двое ещё только начинали расти и приспосабливались, как умели.
Он умер в сорок семь: нарушение обмена веществ, ожирение сердца. На похоронах его сестра утешала его жену, они обсуждали , какой он был с детства бесхарактерный, но сошлись на том, что в целом, по жизни, он был неплохим парнем. Добрый. Хозяйственный. Всё в дом. Правда, мало. Зато всё.
Сослуживцы отметили, что он был открытым, отзывчивым... И работал дольше всех. И стажировал почти каждого. Ну и если уж контора взяла на себя все расходы по погребению усопшего, то это надо думать, как его ценили, верно?
Она ушла через двадцать лет после брата. На похороны не пришел никто. Соседи через полгода обратили внимание, что та , злая, сухопарая куда-то делась... Ах, умерла?... Да что вы говорите... А что? А, печень... Ну кто бы мог подумать....
Вот и всё.
Басня жизни без морали.
На глубинных погружениях в подсознание, на длительных сеансах психотерапии, на гипнотерапии, и может быть где-то ещё, этот магазин, может быть, выплыл бы... Только зачем, правда?
Ведь как говорят капоэйристы: "Нет денег на спортзал и тренера - выходи на улицу и играй"
Было бы желание. Но почему-то нет желания. Гораздо проще не озадачивать себя примирением, а исчезнуть, дистанцироваться, убежать или удавить, но только не думать. Только бы не пытаться понять, а то ведь поймёшь - уйдёт обида, обида уйдёт - не будет сил на злость и защиту, останется только или забыть, или простить... Такое не прощается!!!
И так из поколения в поколение. *