24 декабря 2021 года завершил свой земной путь мой друг Артековский доктор Геннадий Эдуардович Рат.
К сожалению, узнал я об этом только что. Смотрю видеоролик и скорблю.
Разделите со мной моё горе, друзья
Нет, пожалуй, такой двери на побережье между Аю-Дагом и Ай-Данилем, которая хотя бы раз не распахнулась перед этим человеком. Он был и остаётся семейным доктором особенно в тех домах, где росли (растут) дети. Вряд ли Геннадий Эдуардович в состоянии перечислить, скольких ребятишек он исцелил за свою врачебную жизнь, спас от верной смерти. Доподлинно знают об этом лишь родители этих счастливчиков. На Сахалине в течение четырёх суток дежурил у постели умирающего от пневмонии ребенка. И победил. Только закончивший интернатуру доктор, он таки вырвал из лап «костлявой» десятилетнего мальчишку. Будучи уже «лагерным» врачом лечил приехавшую в Артек четырнадцатилетнюю дочь знаменитого Бенжамина Спока, и даже удивил светило педиатрии своими методиками. Вряд ли вместил бы всех его пациентов, приди они поздравить своего спасителя, дворец Суук-Су, где 31 октября 2001 года Артек отмечал 60-летие своего доктора.
Его дед работал с Нино Ричи
Дизайнер по тканям отец его отца снискал себе славу безошибочным вкусом. Ему достаточно было посмотреть на силуэт модели, чтобы порекомендовать кутюрье ту или иную не только ткань, но расцветку. Известные модельеры почитали его как партнёра. Умом и талантом заработал Альберт Рат свой достаток. Геннадий Эдуардович помнит лишь фрагменты той жизни. Остались они в памяти щедрыми застольями, на которых бывали видные представители как «освобождённой» Латвии, так и «освободители», наезжавшие в Ригу по разным государственными надобностям из Москвы. Первые охотно возили своих благодетелей на уик-энды к знаменитому старому Рату. Последние охотно ехали, ибо получали в этом латышском доме искреннее гостеприимство, на которое вряд ли могли рассчитывать где-то ещё в сдержанной на подобные чувствоизъявления Прибалтике.
Дом был большой, благополучный, интеллигентный. Мальчик рос не просто среди книг. Но среди фолиантов, раритетов в коже с застёжками, томов, изданных во всех уголках многоязычного Запада. Едва научившийся разговаривать ребёнок без проблем переходил с языка на язык, поскольку в семье, где мама польских, а папа немецких корней, постоянно звучало, по меньшей мере, четыре наречия.
Много позже это не раз помогало Рату. И, прежде всего, в его первые артековские годы, когда приходилось совмещать вожатскую работу с переводческой.
Зрение он себе посадил неуёмным чтением и, быть может, ещё потому что пик его книжной страсти совпал с периодом жизни, освещенным керосиновой лампой. То были совсем иные, хотя не менее полезные и ценные издания.
Семья эта из былого благополучия потеряла всё, но не потерялась. В 1949 году Раты были высланы как «неблагонадёжные», то есть состоятельные люди Прибалтики. Везли их по железной дороге почти месяц. Мальчику запомнились две вещи. То, что детей в пути кормили манной кашей. И остановки дважды в день на безлюдных перегонах. Поскольку туалетов в поезде не было: мужчины выходили «цветы собирать» налево от состава, женщины направо.
Был знак ему,
но он его не понял
А если понял, то задним, так сказать, умом. Во всяком случае, профессию ему предопределила сама судьба. Мама Геннадия Эдуардовича была известной в своих краях врачевательницей. Антонина Ивановна лечила всякого от всяческих болезней традиционными, как сейчас говорят, методами. Но помимо народных способов и средств, использовала она, видимо, и свои незаурядные экстрасенсорные способности. Особенно этот её талант востребован был в глухой сибирской деревушке, где очутилась эта семья вследствие депортации.
О том же, что Геннадию Рату суждено стать детским врачом, был явлен знак – особый, оставшийся в душе на всю жизнь.
В шестнадцатилетнем возрасте наш герой очутился на грани жизни. По дороге из школы домой попал в пургу, из которой не мог выйти в течение двенадцати часов. Понимал, что сбился с пути, понимал, что остановиться – значит погибнуть. Потому шёл из последних сил, пока что-то не толкнуло его. Оглянулся – свет. Это было окно последней хаты, последней деревни, за околицей которой начиналась двухсоткилометровая пустая степь. Спас Рата заболевший ребёнок. Дитя проснулось, заплакало и мать зажгла лампу, огонь которой и стал тем самым знаком судьбы для заблудившегося в снежном буране.
Первая должность – водовоз
В школе он был первым по всем предметам. А когда закончил, дошло и до него, что дальше ему и таким, как он спецпоселенцам, дороги нет. Куда двинешься без паспорта? Правда, надзирающий за ссыльными капитан Кузин благоволил к Эдуарду Альбертовичу, позволял излишки продукции домашнего производства отвозить в город Иссык-Куль на продажу. Интеллигентная семья вызывала доверие, прежде всего тем, что не чуралась никакой работы. Мастерски орудуя топором, пилой рубанком, в течение первых же недель на новом месте отец сделал для детей кровати, столы табуреты и прочую необходимую в обиходе мебель. Плотничал. Огородничал, сад посадил, варил пиво… Мать возглавила птицеферму. Лечила по старинным книгам, которые удалось вывезти. Вскоре обросли хозяйством. Земля там богатая. Выращивали картофель, держали скот, свиней, получали на трудодни хлеб. Словом, за пять лет сумели заработать денег на глинобитный двухкомнатный домик. До этого семья с двумя детьми теснилась на двенадцати квадратных метрах под крышей с подпоркой, которую сам выселенец и поставил в пристройке к сельскому клубу. Начинать же на новом месте пришлось пастухом.
Всю эту нелёгкую жизнь и работу делил с ними и сын. Заправски управлялся с косой и мотыгой, лопатой и вилами… Потому без комплексов, получив аттестат зрелости, пошел работать в колхоз водовозом. Вставал в пять часов. Запрягал лошадь, возил от колодца на ферму воду: и утром, и вечером.
Однажды, когда после тяжкого рабочего дня возвращался он со своей бочкой до дому, во все горло распевая песни, повстречался ему директор школы: «Приходи к нам, преподавать некому!»
После двухмесячного курса в институте усовершенствования учителей вчерашнему выпускнику в виде исключения разрешили работать в школе. Преподавал химию, физкультуру, рисование и даже русский язык. Кроме того, сразу же был назначен старшим пионервожатым. С детьми у него ладилось. С коллегами тоже. Правда, была одна училка старой закваски – пыталась каверзными вопросами через свою дочку сбить с него «спесь». Но это лишь укрепило его авторитет. Уже тогда занимался спортом. Вовлёк в него ребят. Научил их играть в диковинный гандбол. Водил в походы. Команда лыжников из школы богом забытой деревеньки стала постоянным участником областных соревнований. Весь этот опыт ему пригодился в Артеке, куда он попал, как один из лучших вожатых Омской области. Тетка, наслышанная о педагогических успехах своего родственника, написала ему, что в знаменитом лагере объявлен очередной набор вожатых. Послал документы. Получил вызов. С 12 июня 1960 года стал работать сначала в лагере «Кипарисном» затем в «Горном». В течение двух лет его отряд трижды становился лучшим. Именно этому отряду была доверена почётная миссия встречать Юрия Гагарина, впервые посетившего Артек.
Межа-парк, Аю-Даг, Сахалин.
Вскоре сюда перебралась вся семья. Жили в домике под Аю-Дагом. Отец пошёл экспедитором в отдел снабжения. Мать заведовала фермой в подсобном хозяйстве. Сестрёнка закончила Гурзуфскую школу.
Рат работал с удовольствием. В свободное время занимался лёгкой атлетикой, бродил по горам. Вскоре стал выступать в соревнованиях как бегун. Причём и как стайер, и как спринтер. В те годы в Артеке шла интенсивная спортивная жизнь. Он включился в неё. И стал одним из тех, кто пополнял сокровищницу кубками.
Поверил он в свои силы, когда однажды побежал «наперегонки» с мастером спорта и тот, лишь у финиша опередивший вожатого всего на корпус, зауважал соперника, и стал делиться с ним своими профессиональными секретами.
Однако сибирское сидение оставляло, видимо, в душе страсть к переменам. В Прибалтику его потянуло ещё и некое ощущение, что посвятил он себя не совсем тому делу. Одна из тёток, жившая в Риге, уехала в отпуск. Он поселился в её квартире, и пока хозяйки не было дома, подготовился и поступил в тамошний политехнический институт на отделение ядерной химии.
Учился и бегал. 60 метров он мог преодолеть шесть раз подряд с результатом в 7,1сек. Тренер делал карьеру, поэтому своих подопечных не щадил. Гонял их без продыху. 14-ти километровые кроссы по Межа-парку в любую погоду, конечно же, способствовали росту результатов. Но и у этой медали была оборотная сторона. Климат сырой. Рат – не успевший адаптироваться как следует – стал болеть. Однажды, не дав Геннадию необходимого времени на восстановление после ангины – тренер заставил его возобновить тренировки. И талантливый бегун заработал порок сердца. Врачи посоветовали оформлять инвалидность. Институт пришлось бросить. Вернулся в Артек. Тут его помнили, приняли на работу садовником. Сил у него хватало только на то, чтобы, потихоньку передвигаясь, обрезать розы, красить парковые скамьи. Борясь с отчаянием, по вечерам писал сценарии, которые вожатые использовали в своей работе с детьми.
Купался в море, ходил на Аю-Даг, лечился по рецептам матери, сам изучал свою проблему. Растолковали ему суть её, как ни странно, не медики, а физики. Постепенно, тренируя сердечную мышцу, блокировал порок митрального клапана, и уже через полгода вернулся на беговую дорожку, опровергнув пессимистические прогнозы кардиологов.
Вытащив себя из, казалось бы, безнадёжного состояния, он пришёл к выводу, что хочет, и должен помогать другим. В Крымском мединституте долго помнили его поступление. Вступительное сочинение Рата на двадцати четырех страницах без единой ошибки на долгие годы стало «притчей во языцех». Его показывали первокурсникам и много лет спустя. О нём довелось услышать даже его дочери, последовавшей в этот вуз по стопам родителя.
В Симферополе он вёл насыщенную жизнь: стал известным спортсменом, общественным деятелем вуза. Каждое лето проводил в Артеке. Днём на отряде. По ночам дежурил на «скорой». Что такое спасать человека он знал, но в опыте нуждался. Там впервые его посетило и стало постоянным осознание: я нашел своё дело, я учусь тому, что мне следует знать. Сегодня эти знания служат не только ему. В артековском институте он делится ими с будущими педагогами. Считает, что человек не знающий, как спасти ребёнка, просто не имеет права работать с детьми. Блестяще закончив «медин», получил престижное распределение в один из крупнейших санаториев Южнобережья. Что не могло не вызвать недовольства среди «обделённых» выпускными льготами однокашников. Один из таких явился к нему в комнату общежития, стал плакаться в жилетку: мол, у меня семья, ребёнок, куда с таким «багажом» ехать. Холостяк Рат отдал ему своё направление. А сам вскоре последовал маршрутом Чехова на край земли, за 12 тысяч километров на остров Сахалин.
Четверо суток – против
полутора минут.
Поголовная диспансеризация населения. Трое суток по железной дороге – от селения к селению, от городка к городку – через весь Сахалин. Поезд останавливается. Доктор выходит. Консультирует в местных больничках и медпунктах. Словом, помогает и делом, и советом. Полуголодный, намерзшийся, едва стоящий на ногах, вернувшись из командировки, он спешит поскорее в своё жилище – огромный приспособленный под квартиру сарай, чтобы побриться, помыться, подкрепить силы, поскольку часа через два у него начинался приём больных по месту работы.
Ключ застрял в замороженной замочной скважине. Бородка отломилась. Что делать? И вдруг – светлая мысль. В трёхстах метрах от барака мастерская. Там работает сварщиком тот самый родитель, ребенка которого в течение четырёх бессонных суток спасал от пневмонии молодой врач. Со всех ног побежал к нему, мол, так и так, помоги.
Несмотря на большой мороз, сразу ощутил этот особенный человеческий холод. Знакомый сварщик почему-то не сразу согласился заняться его ключом. Отнекивался, ссылаясь на обеденный перерыв, человек, который ещё недавно со слезами в голосе благодарил Геннадия Эдуардовича за спасение сына. А когда в недружелюбном весьма тоне все-таки снизошёл к просьбе, то потребовал с доктора бутылку. И, пока тот не принёс ему водку, не ударил палец о палец. Работа же его длилась – Рат человек скрупулёзный, видимо, засек время, – всего полторы минуты.
Такой была у Геннадия Эдуардовича социально-психологическая интернатура на Сахалине, которая и определила его окончательный выбор. В Крым он возвратился педиатром.
Спустя два года вернулся в домик под Аю-Дагом. Приехал по просьбе заболевшей матушки. Да так и остался тут навсегда. Насиловать себя не пришлось. «Волшебный край, очей отрада», постоянно снились ему на далёком острове.
В Артеке Рат окончательно определился как профессионал-педиатр. Здесь они пришли к нему: и слава, и молва. Здесь он смог реализоваться, как того хотелось. Здесь раскрылись полной мерой все его дарования, развились наклонности, удовлетворились желания, утоляются страсти.
6. Ветеран
Я позвонил ему в рождественскую ночь. Не для того, чтобы поздравить. У двухлетней моей дочери вдруг поднялась температура. Вызывать Скорую помощь в праздничный день, да ещё в Артек, казалось делом бессмысленным. Надо сказать, что сегодня бывшая пионерская республика – особенно зимой – становится глухой крымской глубинкой. Буквально через пять минут скорый на ногу доктор уже стучался в окно нашего барака.
Еще через пять минут мой ребёнок, «спасенный» Ратом-волшебником, спал крепким сном. А мы с моим другом за праздничной рюмкой, как всегда, разговорились.
Эти неожиданные наши беседы возникали всякий раз, как только у нас оказывалось хоть какое-то время для общения. Книгочей, он с лёгкостью может переключаться с темы на тему. Но в тот раз он мне сказал, быть может, первому из многих, что покидает артековскую поликлинику, чтобы возглавить лечебно-оздоровительный пансионат «Ветеран».
Он шёл туда главврачом не столько потому, что генеральная дирекция оказывала ему столь высокое доверие. Во-первых, он знал, что, кроме него, никто в этом «медвежьем углу» не сможет одинаково ответственно и профессионально заниматься этой работой, во-вторых, наконец, много лет спустя, воплощалась давно задуманная им идея создания такого учреждения в рамках Артека. За годы своего существования лагерь оброс ветеранами, как правило, одинокими, никому, кроме Артека, не нужными людьми. Отдавшие ему всё, порой оставшиеся без своих детей, бывшие воспитатели, вожатые, медики доживают свой век, как многие нынешние пенсионеры: и в голоде, и в холоде. Пансионат «Ветеран» – более чем отдушина для них.
На чествовании в день Победы, когда один из «вечных» артековцев, прямо из-за стола свалился в обморок, первым, кто подбежал к старику, был всё тот же Рат, хотя находился в тот момент от «места падения» дальше всех. Он реагирует на несчастье как сейсмограф на колебания земли. Это по инициативе Геннадия Эдуардовича мы отправились в Гурзуф проведать заболевшего поэта Леонарда Кондрашенко, Они работали вместе, а это святое. Во всемирно известной детской здравнице поэт стал поэтом, а доктор – доктором. Но в одном жюри поэтического литературного конкурса они снова соединились как ценители стихов.
Рат пообещал Леонарду Ивановичу, тоже ветерану, теплое местечко в своём пансионате, что-то еще рассказал, о чем-то они вспомнили. И вот уже совсем было рукой махнувший на себя писатель, вдруг заговорил о далеко идущих планах, засобирался в Болгарию, где у него много друзей, книги которых он когда-то блестяще переводил и регулярно печатал в газетах и журналах СССР.
Потом я видел его в новой для себя роли. Практически он – тот самый паромщик на реке времени, который помогает уходящим в вечность преодолевать пороги боли.
Когда его подопечным не помогает лекарство, он делает массаж, не действует массаж, он лечит их словом. А чаще всего он применяет все три средства сразу и продляет людям если не жизнь, то радость её. Артековский доктор Неболит не гнушается самой «низменной» работой. Он своих пациентов купает, выносит из-под них, он их кормит из ложечки. Воистину, сам Бог, который всё знает наперёд, прислал этого ангела во плоти сюда загодя. Привил его к далеко не для всех приемлемой артековской почве, и вот сегодня, без Рата в Артеке просто невозможно было бы выжить, во всяком случаем, тем, кто когда-то отдал лагерю всю сознательную жизнь, а значит, застрял тут навсегда.
7. Артек и дом, и сладкая тюрьма.
Одной из «эврик» доктора стал Аю-Даг. Рат, в отличие многих, кто любуется этим кристаллическим монстром, знает: высота его – 573 метра, а расстояние от лагеря «Горного» до его высшей точки (Тура) – туда и обратно – 11 740 метров. Самолично с теодолитом замерял эти параметры. Они ему понадобились, чтобы рассчитать оптимальные физические и эмоциональные нагрузки, а так же время, необходимое для восхождения, отдыха наверху и возвращения. Сюда он прокладывал маршрут, по которому ходят артековцы поднимать флаг смены. С высоты Святой горы он показывал детям сказочные картины восхода солнца, давал попробовать плоды четырехсотлетней, замшелой груши, оставшейся от садов, которые там некогда питали местных жителей в моменты осады. Он водит сюда других, чтобы поделиться красотой и свежей энергией. Однажды потрясённый открывшимися там ландшафтами иностранец забыл на Аю-Даге баснословно дорогую фотокамеру.
Рат ходит сюда заряжаться вечностью и потому выглядит так молодо. Он изучал причины мифа о том, что на Аю-Даге нельзя ночевать. Знает, почему на самой его вершине царит мертвая тишина, не гнездятся птицы. Подобно дизайнеру - флористу он собрал тут и объяснил свой гербарий. Он обозначил и растолковал букет геомагнитных, инфразвуковых явлений, вызывающих в человеке на уровне подсознания необъяснимые страхи. В эту его экибану входит и такое физическое явление, как перепады атмосферного давления. Вследствие довольно легкого, а значит и быстрого восхождения на гору, организм адаптироваться не успевает. И если вы поднялись на Аю-Даг во второй половине дня с целью ночёвки, считайте, что кошмарный сон с удушающим эффектом вы себе спровоцировали. Чего только не знает он об этом, миллионы лет так и не разродившемся вулкане, об этой, обросшей поэзией, словно лесом, мифической звероподобной горе?! И то, что над бухтой Панаир (со стороны Партенита) был некогда монастырь, разрушенный землетрясением в 14 веке. Археологи предполагают, что построен был в год крещения князя Владимира Святого в Херсонесе.
Свесив ноги в пропасть, Рат сидел на ухе Аю-Дага, преодолевая ужас иллюзии падения. С высоты диабазовой спины он видел Южный берег, который оттуда просматривается одинаково хорошо в обе стороны, как в бинокль.
Одно время он много фотографировал и публиковал свои снимки в самых разных, порой весьма престижных СМИ. Он пишет маслом эти потрясающие пейзажи. Он сочиняет стихи. Он исследует климат и природу вещей.
Невидимыми, но и неразрывными цепями прикован он к «Артеку». Он, как тот узник, который не представляет себе жизни за пределами своего узилища. Он как тот Аю-Даг, припавший к воде.
Мы знаем: не только ради утоления жажды. Кому-то хочется выпить море, а кому-то поджечь… У него другое. У каждого своя цель, но далеко не каждый о ней догадывается. Быть может, Рат один из счастливчиков, всё знающих наперёд?!
Артек
2001 год