С годами – увы! – мы всё более трезво и спокойно смотрим на жизнь. И лишь благодаря каким-то неожиданным подаркам судьбы нет-нет да и слетает с нас задубелая корочка рассудочности, когда, по Блоку, «мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман».
Такой «нечаянною радостью» – по словам того же Блока – стала для меня в «нулевом» году поездка в Грецию с груп¬пой российских журналистов – редакторов региональных газет. И хотя тот вояж был в основном деловым, ощущение недельной эйфории долго ещё не отпускало...
Львы моего детства
Хорошо помню учеб¬ник «История древнего мира» для пятого класса. Что за чудеса он открыва¬л! Неведомые месопотамские го¬рода – Ур, Урук, Ниппур, Лагаш, легендарная Троя, пирамиды Егип¬та… Могучий Гильгамеш и мудрый Хаммурапи, суровые спартанцы и царь-воин Александр Македонский...
Всё это прочно связалось в созна¬нии со словом «было». Где-то «там», в безвозвратном, нереальном – виртуальном, как те¬перь говорят, – мире. Было, было, было...
Одна картинка в книге почему-то запомнилась особенно – в разделе «Крито-микенская культура»: полураз¬рушенные каменные ворота с двумя львиными фигурами на фронтоне – город Микены, четырнадцатый век до нашей эры…
И вдруг я вхожу, как в сон, в эти ворота, и эти львы – вот они, рукой потрогай! И веч¬ный ветер Эллады тревожит лицо, сле¬тая с вершин щебёнчатых, ещё догомеровских холмов…
Кто сказал, что это выдумка – ма¬шина времени? Её магию ощущаешь почти физически, скользя подошвой по белым плитам Акрополя, где из-за любой колонны вдруг возьмёт да и шагнет к тебе на¬встречу громогласный Перикл… Древ¬ние шепчутся с тобой в чуткой акустике театрального амфитеатра в Эпидавре… И над Фермопилами – вслушайся! – словно до сих пор звучит боевой клич трёхсот погиба¬ющих во славе воинов царя Леонида...
Так «было» – или «есть»? Между эти¬ми полюсами странно закипает кровь, кругом идёт голова, и веришь, что до сих пор притаились в расщелинах парящей над Афинами горы Ликавитос те самые боги, что искушают нас мечтой о бессмер¬тии.
...Надо быть современным греком – ловким, энергичным и бес¬шабашным, чтобы проехать на авто по узким улицам многолюдных и шумных Афин, всосавших в себя чуть ли не половину всего народонаселе¬ния Греции. Городские «вены» и «артерии» на гра¬ни склероза, и выручают афинян юр¬кие мотоциклы и мотороллеры – их здесь великое множество.
Столица Греции – это не только каждодневное головокружительное авто-мото-ралли, но и огромная тор¬говая площадка: магазинов, лавок и лавочек, рынков, ресторанов, кафе, таверн – пруд пруди. Окунувшись в этот водоворот, разумеется, отхо-дишь от эйфории, пережитой в горах Коринфа, долинах Арголиды, у микенских руин. Хлеб свой на¬сущный Греция – не грёз, а реальности – добывает нелёгким тру¬дом. Прак-тически каждый грек работает в двух¬-трёх местах. В бюджете средней греческой семьи около 70 процентов – рас¬ходы на жильё и коммунальные ус¬луги, около 15 – на питание, остальное – на остальное. Крутись, эллин!
Что же касается бюд¬жета национального, то его доходы зиждутся на трех «китах»: огром¬ный греческий флот, под всеми созвездия¬ми бороздящий моря и океаны, туризм и овощи и фрукты, кото¬рые под щедрым южным солнцем произрастают и обильно, и многообразно, – как тут не вспомнить чеховского грека Дымбу с его «В Греции всё есть!»
К слову, о солнце. Это ещё одно из богатств Греции: здесь есть районы, где из 365 дней в году 340 – сол¬нечные. По всей стране на крыше домов стоят солнеч¬ные батареи, так что тёплая вода поступает в квартиры практически задаром.
В повседневных заботах гре¬ку некогда пре¬даваться раздумьям о связи времён. Величественный храм мировой цивилизации – древняя Эллада – это его дом, его среда обитания. Но если вы сядете с ним вечерком за столик в таверне, пропустите по стаканчику-другому местного вина или знаменитой греческой узо (анисо¬вая водка, которую разбавляют водой) и заведёте разговор на эту тему – будь¬те уверены: любой грек станет гово¬рить об эллинской истории с гордостью.
Греки очень любят свою страну и всё, что отличает её от других. Чув¬ство национального достоинства, са¬моуважения у них в крови, оно выстрадано долгими годами сопротивления чужеземному игу. Вам назовут мно¬жество имён своих героев – греков и иностранцев. В Афинах, например, непременно покажут памятник лорду Байрону, которого считают сво¬им братом по борьбе за греческую сво¬боду. Великий поэт-романтик умер на этой земле. Прекрасная скульптура за¬печатлела его в трогательных объяти¬ях греческой женщины, олицетворяющей красавицу Элладу.
Красиво, не правда ли?
И если вы, слегка захмелев от молоч¬но-белой «узо», расскажете своему гре¬ческому знакомцу о том, что испытали, вхо¬дя в немыслимо древние каменные во¬рота, увенчанные львами вашего меч¬тательного детства, если признае¬тесь ему в потаённой любви к этой чужой, но такой вселенски «нашей» земле, – не стесняйтесь своих чувств: он вас поймёт.
Бог дал, человек – взял
Оставив своих коллег в бурлящих Афинах, я на денёк выбрался в гости к давнему греческому другу Лукасу Димакасу. Его уют¬ный маленький «Пежо», «бархатная» автострада, а до того – плотный завтрак с кружечкой пива в придорожном кафе перед 150-километровой дорогой... Короче, в пути я мало-помалу задремал. А когда открыл глаза...
- Мы где, Лукас, – в Швейцарии? В Тирольских Альпах?
- Ну, во-первых, с ними мы даже не гра¬ничим. А это – город Левадия, здесь я работаю. Езды до моей деревни – 15-20 минут. Пойдём, ра¬зомнёмся, выпьем кофейку.
И я словно шагнул в сказку. Совершенно ан¬дерсеновский городок с россыпью «табаке¬рочных» домиков на улочках, петляю¬щих по лесистым склонам; прохладный платановый полог над головой; пенистые горные ручьи, ниспадающие в хрустальное озеро и по пути вращающие огромное мель¬ничное колесо; неумолчный райский пти¬чий пересвист...
- А у нас везде так, – скромно заметил Лу¬кас. И засмеялся: – Это же Греция!
В том, что он прав, я убеждался постоянно, куда бы ни приводил маршрут нашей поездки. Нет, не зря ты манишь к себе, Эллада, – и не только легендарной стариной. Античные руины, конечно, сами по себе живо¬писны, но какой же природной красотой они обрамлены! Эти скалистые, опушённые низкорослыми пиниями, прихотливо изрезанные бух¬тами и бухточками ионические и эгейские берега, сотни сказочных островов… Этот волшебный цвето¬вой аккорд буроватой каменистой по¬чвы, серебристого свечения олив, густо-зелёной плоти мандариновых, апельси¬новых рощ... И над всем этим какое-то особенное, мерцающее воздушное марево, плавно переходящее в синеву поднебесья... Кисть мне, кисть и вашу палитру, господа импрессионисты!
Греческий пейзаж, особенно равнинный, гармоничен, плавен, волнообразен, он умиротворяет, словно добрый глоток фессалийского вина. И вдруг...
Не знаю, чем были так разгневаны могу¬чие боги, когда в окрестностях городков Трикала и Каламбака они в ярости взломали земную твердь, выворотив и расшвыряв в бес¬порядке голые, неприступные громады бес¬форменных каменных столбов, упирающихся макушкой в облака. Чудо греческой земли – Большие, или Святые, Метеоры – потряса¬ет воображение своей дикой красотой. Но, словно бросая вызов этому бе¬зумию и хаосу, пришли сюда шесть веков назад православные монахи, пробили тропы на отвесных скалах и во сла¬ву Господню устроили здесь свои обители.
Мы побывали в одном из таких монастырей и на себе испытали, сколь трудна «дорога к Богу». Умница шофер осторожно провёл наш автобус на стометровую высоту по захватывающему дух серпантину, но оказалось, что впереди нас ждёт ещё одно испытание.
Цитирую из очерка московского друга-журналиста Валерия Драникова в газете «Росciя»:
«170 ступеней, вырубленных в скале, кру¬то уходят в небо. Где-то на сотой Витька Со¬колов поник седой головой и стал судорож¬но шарить по карманам в поисках нитроглицерина.
- Может быть, вам остаться? – участливо спросила догнавшая журналиста Инга (редактор русскоязычной афинской газеты «Омония» Инга Абгарова. – В.С.).
- Ивановские не сдаются, – прохрипел Ви¬тёк и упрямо зашагал ввысь. В этот момент яркое солнце коснулось его головы, и мне показалось, что на какое-то время над ней вспыхнул зо¬лотой нимб.
Вот так, преодолевая себя и ступени, хва¬таясь за сердце и узенькие перильца, мы всё-таки поднялись в поднебесье, и когда, ведо¬мые монахом Арсением, вошли в храм Пре¬ображения Господня, старейший якут Рос¬сии Эдуард Михайлович Рыбаковский (главный ре¬дактор газеты «Якутия». – В. С.), распахнув изумлённо глаза, только и молвил:
- Однако!»
(Милый мой Валера! Вынужден сказать, что ты слегка приврал: нитроглицерином таки пользовался Эдик Рыбаковский, я же дер¬жал наготове скромный коринфар. А втихаря обошёлся лишь глотком целительной «Метаксы» из походной фляжки. Остальное всё правильно – может быть, даже и про нимб: со стороны – виднее.)
.Проницательный читатель, надеюсь, уже уловил мой нехитрый приём: сначала – об эйфорическом, потом – о земном.
Так вот. Опьяняясь красотами Эл¬лады, постоянно чувствуешь за ними и многовековую, и каждодневную приручающую – извиняюсь за тавтологию – руку человека. Ко¬лоссальность Метеор осталась бы в памяти лишь восхищённым «ах!», не будь подчёркнута под¬вигом людей, покоривших эти дикие, мёртвые камни, возведших на них святые храмы и сделавших эти цик¬лопические глыбы постаментом памят¬ника величию духа, веры, труда.
А изумительно красивый, словно по ли¬неечке пробитый в скалах Коринфский канал, что соединил два моря, Эгейское и Ионическое, – это ли не подвиг под стать деяниям Геракла?
Те чарующие виды долин и склонов с оливковыми, мандариновыми, апельсиновыми рощами – за ними ведь солёный пот и мозоли крестьянского труда. Для нас – пейзаж, для работяги грека – плантация, упорядоченный дар природы. Это его добро и благосостояние. Как и всё, что так обильно произрастает на этой скупой каменистой земле или таится в её недрах.
Счастливые особенности климата, географии, геологии Эллады греки заставля¬ют работать на себя, на свою страну, на свой народ. Они практичны, как легендарный и – не забудем! – хитроумный Одиссей.
Для меня, например, было открытием, что так много выращивают в Греции хлопка. Сер¬дце жителя текстильного края встрепену¬лось, когда на обочинах дороги, ведущей в деревню Лукаса, я увидел пушистый хлопко¬вый снежок, выпархивающий из пролетающих мимо трейлеров, туго набитых столь ми¬лым ивановцам сырьём.
Греческий хло¬пок охотно берут в Европе. Во время нашей встречи с российским послом в Греции Ми¬хаилом Бочарниковым я спросил: известно ли ему о каких-то ивановских «движениях» на этот счёт? Нет, ему об этом было неизвестно. «Но, – сказал он, – давайте предложения, будем прорабатывать...»
(По приезде в Иваново я толкнулся было с тем же вопросом в областную администрацию, но за¬метных эмоций эта информация, к сожалению, не вызвала...)
На встречах с мэрами Афин и города Трикала мы обратили вни¬мание на то, как скрупулёзно ведут здесь счёт каждой драхме, что может быть добыта и пущена в дело, вложена в различные про¬екты. Так что романтический, вальяжно раз¬валившийся на корме бродяжьей шаланды грек из давней баллады Багрицкого – ау, где ты?
Господин президент и «кириэ N.»
В предпоследний день нашего визита мы были приня¬ты президентом Эллинской Республики Константиносом Стефанопулосом.
Его резиденция удивила демократичной скромностью – и по размерам, и по интерьеру. И тем, что для нас практи¬чески не было дотошного входного досмотра. Возможно, в этом проявилось особое доверием к рос¬сиянам – не знаю, но нас не проверяли на «рам¬ке», а в ходе встречи не возбранялось задавать любые вопросы «с листа», записывать на диктофон, фото¬графировать. Разве что уже на выходе из резиденции на просьбу сделать снимок улыбнувшегося нам часового я получил от него вежливый отказ.
74-летний президент Греции прекрасно выглядел для своего возраста, говорил кратко, ёмко и точно, как и полагается юристу по профессии. Нам понравилось и его чувство юмора. Когда кто-то из журналистов спросил, как он относится к критике, он ответил, что совершенно спокойно, и, усмехнувшись, добавил: «Мне-то что? Я лишь гарант Кон¬ституции. И у меня в основном представитель¬ские функции. А критические стрелы – это в адрес правительства и парламента, пусть сами разбираются».
От президента Эллинской республики, как и позднее от мэра Афин, мы много услышали о поистине всенародной подготовке к предстоящим в 2004 году Олимпийским играм на их исторической родине. «Ведь олимпийский огонь всегда горит в сердце каждого грека», – образно выразился господин Стефанопулос.
Любители шахмат в нашей группе радостно встрепенулись, когда президент сказал, что Греция, пользуясь своим правом как организатор Игр, намерена предложить к включению в их программу эту древнюю игру.
(Увы – надежды не сбылись: Международный олимпийский комитет отдал предпочтение женской борьбе и фехтованию на саблях.)
Наша поездка пришлась на время, когда для россиян ввели более строгий режим въезда в Грецию, и кто-то спросил: «Наверное, это потому, что наши «челноки» тюками вывозят в Россию греческие меховые шубы?»
Все засмеялись, а президент объяснил: Евросоюз обеспокоен тем, что именно через гостеприимную Грецию в страны Европы всё чаще стал проникать российский криминалитет.
Что ж, в лихие девяностые это было действительно так. Но справедливости ради замечу, что подобных пришельцев из других стран в Греции тоже хватает. Перед тем, например, как нам в толпе туристов подняться на Акрополь, нас предупредили: «Следите за своими сумками – тут орудуют болгары, это их зона… А в городе не увлекайтесь ночными кафешками – там повсюду албанская мафия».
…Признаюсь, мы с одним из коллег по-журналистски всё-таки рискнули и заполночь заглянули в бар на темноватой улочке неподалеку от нашей гостиницы. И даже на смеси разных языков взяли небольшое интервью у «кириэ (господина) N.», как он сам отрекомендовался, – благообразного пожилого албанца, местного «босса» всего прилегающего квартала. На него нам, выяснив, что мы из России и вряд ли имеем отношение к полиции, указали два его соотечественника-бармена, предварительно спросив у того разрешения.
Разумеется, мы были осторожны в вопросах: мол, как живётся его землякам здесь, на чужбине… не притесняют ли… – и так далее. Он сказал, что немного понимает и по-русски, отвечал обтекаемо, сдержанно улыбался, наблюдая за нами жестковатым взглядом знающего свой ранг человека. А под конец даже презентовал нам по рюмке коньяка, который, к сожалению, оказался весьма неважным.
Когда на следующий день мы рассказали об этом опекавшей нашу группу Инге, она покачала головой: «Вот уж мне эти искатели приключений… Больше никуда не лезьте – буду ругаться!»
«И море, и Гомер – всё движется любовью…»
Каждый день мы обретали новых и новых друзей среди греческих коллег – в редакциях газет «Омония», «Элефтеротипия», «Эревна», в министерстве печати и СМИ Греции. Впечатления о стране, информация о её политике, бизнесе, финансах, межнациональных отношениях, чисто профессиональные журналистские вопросы… Всё это полнило и полнило наши блок¬ноты и диктофоны.
Об одном следует сказать особо.
Пожалуй нигде, даже во многих славяноязычных краях, так не чувствует себя «своим» приезжий из России, как в Греции. Говоришь: «Имэ россос!» («Я русский!») – и по-доброму смотрит на тебя прохожий на улице, к которому обращаешься с вопро¬сом. В магазине, в лавочке, на рын¬ке продавец даёт слабинку в цене. В отеле тебе оказывают услугу доброжелательней, чем другим клиентам…
А неред¬ко в ответ на своё «имэ россос» слышишь на родном, пусть и с акцентом, языке: «Да сразу бы так и сказали...» Около пяти процентов греческих граждан – русскоговорящие, давние или но¬воиспеченные выходцы из России или других бывших советских республик. Разными пу¬тями, по разным причинам приехали они сюда, по-разному, порой и не совсем сладко, живётся им на земле их предков. И тянутся они сердцем к своей вчерашней родине, не хотят терять с нею связь, и ко всему, что происходит в России, не могут быть равнодушными. Потому так популярны здесь и программы российских телеканалов, и русскоязычные газеты – в первую очередь славная «Омония» (по-русски – «Согласие»), руководимая нашей постоянной заботливой спутницей Ингой Абгаровой, приехавшей в своё время в Грецию из Грузии.
Атмосфера доброжелательности окружает гостей из России традиционно; ведь у греков и русских одна вера – православ¬ная. «Братья, единоверцы» – это мы постоянно слышали и в подне¬бесном монастыре в Больших Метеорах, и на приеме у Архиепископа Афинского и всея Греции Христодулоса – такая честь выпада¬ет далеко не всем. Никого не обошла сто¬роной добрая и мудрая улыбка владыки – в том числе и меня, когда среди других памятных сувениров я, как привет от ивановского края, вручил ему книгу «Жизнь Иисуса Христа в красках Палеха»
…Тёплые даже в октябре волны Эгейско¬го моря (мы, разумеется, не упустили случая разок окунуться в них), теплота человеческого общения... То и дело всплы¬вала в памяти мандельштамовская строка: «И море, и Гомер – всё движется любовью...» Как забудешь это? Как за¬будешь тихое местечко Дистомо вдалеке от Афин, куда уже в сумерках приехали мы с моим другом Лукасом? Он выпускник ивановского химтеха, там же защитил кандидатскую диссертацию. Лукас почти десять лет жил в России, здесь нашёл и свою любовь – русскую Ни¬ну, у них двое сыновей. Лукас прекрасно владеет русским, и Нина по-новогречески говорит совершенно свободно, а вот её русский уже чуть-чуть с акцентом…
Дружес¬кая аура их дома, давшего краткий, но такой сладкий ночлег после сидения с Лукасом в таверне с её приветливым, терпеливым хозяином… Там было тихо, спокой-но, тепло – как у себя дома, хотя где-то недалеко плескалось совсем нерусское Эгейское море.
«Бессонница. Гомер. Тугие паруса…»
Вспоминая всё это по возвращении в Россию, я мысленно поднял тост за прекрасную землю Эллады, надеясь когда-нибудь ещё раз сказать ей: «Калимера!» – «Здравствуй!»
«Христос анести!»
Мечты сбываются! Через десять лет я вновь в Греции – теперь уже по частной визе как гость семьи Лукаса в небольшой деревне Дистомо (скорее, это всё-таки аккуратный, благоустроенный посёлок), приютившейся в горном ущелье близ легендарных Дельф – в самом сердце Эллады, на земле древней Беотии. Давно уже звал сюда мой друг, добавляя: «Будет совсем хорошо, если на Пасху. У нас она совершенно необыкновенная!»
Этот праздник (его дата, кстати, совпадает с нашей, русской) для греков самый важный после Рождества. И всенародный: 90 процентов жителей страны – православные христиане, и церковь от государства не отделена.
На Страстной неделе все храмы переполнены. За два дня до Пасхи обычная жизнь в Греции замирает: закрыты госучреждения, приспущены государственные флаги, нет места любым политическим акциям. У школьников – двухнедельные каникулы. По улицам шествуют массовые процессии – крестные ходы со свечами, иконами, песнопениями. В Великую пятницу грехом считается работать с молотком и гвоздями – в память о пригвожденном к кресту Спасителе.
…День приезда в Дистомо пришёлся на самый канун праздника – Великую субботу. И поздним вечером мы уже стоим на главной, соборной площади, до отказа заполненной нарядно одетыми людьми. Очень много детей. Амвон, с которого совершается пасхальная служба, вынесен на площадь. От единственной горящей свечи прихожане – как правило, старейшины семей – зажигают свои свечи и передают огонь другим.
Ровно в полночь священник возгласил: «Христос анести!» («Христос воскресе!»). Всеобщее ликование, радостные крики: «Алифос анести!» («Воистину воскресе!»). Все обнимаются, целуются, поздравляют друг друга, отовсюду слышится: «Хронья пола!» («Многая лета!»).
И вдруг начинается неожиданное. Оглушительные взрывы петард! Десятки фейерверков взмывают в чёрное небо – дивное зрелище! Вся площадь в дыму, сквозь который едва различим даже пасхальный костёр перед храмом. Мы стоим совершенно оглушённые.
«Это ещё что! – смеётся Лукас. – У нас на острове Хиос в Эгейском море есть одна деревня, так там прихожане двух соседних церквей устраивают настоящую перестрелку фейерверками, их запускают с обеих сторон, ракеты летят навстречу друг другу, сталкиваются – настоящий экстрим! На окнах домов железные шторы – берегись! Разгром такой, что потом чуть ли не два месяца прибираются…»
Но вот утихла канонада, улеглась волна радостных эмоций, и умиротворенные люди расходятся, чтобы зажечь от своих свечей лампады перед домашними иконами. Мы тоже возвращаемся в дом, где на столе ждет первая после поста трапеза с такими же, как и у нас, крашеными яйцами. Довольно скромная: главное, как обещают хозяева, будет ещё впереди.
…Когда утром, часу в восьмом, я проснулся, первой мыслью было вызывать на помощь пожарных. В комнату с улицы плыл сизый туман. Вышел на балкон – и того более: вся деревня в дыму! С фотоаппаратом двинулся в сторону полянки, на которой уже спозаранку Лукас и другие соседские мужчины колдовали над огромным костровищем для свершения традиционного, древнего, как сама Эллада, и где-то даже языческого обряда запекания «арни» – молодых барашков.
А это – целая наука. На «нашей» поляне (таких по всей деревне было штук тридцать) во всю мощь дымил коллективный очаг для четырнадцати семей – по барану на каждую. Никаких дров – только припасенная с осени сухая виноградная лоза, около сотни внушительных связок. А чтобы они не сгорали, как порох, в очаг постоянно подливают воду – я насчитал около тридцати 60-литровых баков.
Накануне вечером мужчины колдовали и над самими «фигурантами» деликатеса. Свежевали, потрошили, обматывали пластами жира, слегка мариновали без каких-либо особых специй – только вода, соль, чёрный перец. Затем жаростойкими лесками зашивали барашкам брюхо, а утром туши насаживали на толстые металлические вертела и, чтобы не сваливались, натуго крепили их скобами с винтами и гайками.
И вот, спустя почти три часа, очаг готов – он теперь будет постоянно набирать жар изнутри. Над ним помещают туши на вертелах с рукоятками по обоим концам. Вертела вращаются в скобах с подшипниками, закреплённых на деревянных брусьях. И – вперёд! Вертят барана над очагом беспрерывно, в течение пяти с лишним часов – до полной готовности. Дым ест глаза, члены семейств то и дело сменяют друг друга «у руля». Я сам с полчаса покрутил ручку вертела – пришлось изрядно попотеть.
А вокруг – ещё один традиционный спектакль. Плывут над поляной греческие народные мелодии – их транслирует деревенская радиостанция. Каждая семья по очереди обносит тружеников домашними лакомствами, угощает виноградной рециной – первым сухим вином прошлогоднего урожая…
О последующей, по-настоящему серьезной послепасхальной трапезе: ароматная баранина, домашний сыр, жареный картофель, солёные маслины, овощи, зелень, разбавленное пополам с водой белое или красное вино – умолчу. Это надо есть, слова тут бессильны…
А вот пасхальных куличей греки не пекут – их заменяет сладкий сдобный чурек, очень вкусный, размером с наш большой батон белого хлеба.
И так в пасхальные дни по всей православной Элладе, где обитают жизнелюбивые, гостеприимные, умеющие хорошо потрудиться и славно отдохнуть люди, полные заразительного энтузиазма. Как они сами говорят, скучного или сердитого грека среди них найти трудно.
Хатынь, Орадур, Дистомо …
Во вторник в мой безмятежный утренний сон откуда-то ворвались тревожные дробные перестуки. И словно наяву, отчётливо привиделось: шагают по улочкам мирной деревни автоматчики в эсэсовской форме, сметая из «шмайссеров» всё живое на пути. Вышибают двери, выволакивают наружу женщин, стариков, детей, бьют в упор… И кровь, и предсмертные стоны, и дым пожарища…
Очнувшись, не сразу сообразил: ничего страшного – это возле дома рабочие вырубают перфораторами траншею в каменистом грунте, прокладывая какой-то кабель.
Крепко, видно, засели в сознании вчерашние воспоминания родителей Лукаса о трагедии, что постигла когда-то их деревню. Она стала такой же незаживающей раной, таким же символом бесчеловечности, что и белорусская Хатынь, чешская Лидице, французский Орадур.
«Нашу семью, наверное, бог хранил, – сказал Лукас. – До родительского дома каратели не дошли всего каких-то метров двадцать…»
10 июня – одна из самых скорбных дат для греков. В тот день 1944 года немецкие каратели, мстившие партизанам, разграбили и сожгли деревню Дистомо. Жертвами резни стали более двухсот мирных жителей. По словам очевидцев, фашисты закалывали штыками даже младенцев, обезглавили деревенского священника.
Всего за время немецкой оккупации Греции в результате подобных зверств было убито около тридцати тысяч человек, стёрто с лица земли 460 населенных пунктов, более миллиона греков лишились крова.
Не так давно германский посол в Греции приезжал в Дистомо и впервые от имени своей страны попросил прощения за произошедшее, выступив на митинге у мемориала жертвам трагедии. Мы поднялись туда, на высокий холм над простором беотийской долины, где на мраморной стеле увековечены имена всех погибших, от мала до велика, а в мавзолее мемориала хранятся их останки.
В конце «нулевых» годов имя деревни резко ворвалось в публикации греческих СМИ. Памятуя о руинах, оставшихся после немецкой оккупации, о зверствах нацистов в городе Калаврита и в Дистомо, греки считают, что Германия не доплатила им репарации по итогам войны. В связи с этим и родственники погибших в Дистомо подали иск о материальной компенсации за бойню, учиненную в их деревне. Но судебная палата в немецком городе Карлсруэ отклонила иск. На тормозах было спущено и дело о таких же исках почти 60 тысяч граждан Греции на общую сумму около 70 миллиардов марок, и ощущение несправедливости надолго осталось в греческом обществе.
…Вот так: ехал в глубинку Эллады полюбоваться уникальным и светлым празднеством, а мрачное эхо войны достало и здесь – в священном краю Аполлона и Дельфийского оракула, у подножья идиллического Парнаса. Это эхо до сих пор явственно и в Афинах – у памятника Неизвестному солдату. Или на Акрополе, где вам расскажут о подвиге героев Греции Манолиса Глезоса и Апостолоса Сантоса. В ночь с 30 на 31 мая 1941 года эти девятнадцатилетние парни, рискуя жизнью, сорвали с национальной святыни флаг с паучьей свастикой.
«А ты знаешь, – сказал мне Лукас, – недавно Манолис Глезос, ему сейчас 88 лет, участвовал в акции протеста в Афинах – так даже он получил от полицейских дубинкой. Мало того – ещё и слезоточивый газ в глаза. В стране такая буря поднялась, что теперь полиции вообще запретили применять газ, когда разгоняют демонстрации, – только воду».
Да, добродушные греки умеют и гневаться, когда их заденут за живое…
Греческая Пушкиниана
В Афинах то и дело слышишь родную речь – будь это на Акрополе или в её старом районе Плаки с россыпью сувенирных и прочих магазинчиков и столь любезной для российского шопинга шубной фабрикой «Жан Мари» на улочке Митрополеос. Приезжающих в Грецию россиян великое множество.
Но, любознательные туристы, в зарубежных поездках мы чаще всего обращаем главное внимание на местные обычаи, колорит, историю, культуру. И не всегда удосуживаемся поискать в других странах свои отечественные «следы». А жаль! Это ведь так интересно и поучительно.
Очень многое в Греции постоянно напоминает об истории отношений между нашими странами и народами. Они породнены не только православной религией, которая, как и двуглавый орел на российском гербе, пришла когда-то на Русь именно из греческой Византии.
Россияне не случайно без труда постигают греческую шрифтовую графику – она очень схожа с кириллицей. Ведь отцы нашей письменности, великие просветители Кирилл и Мефодий – уроженцы греческих Салоник.
У памятника Байрону в Афинах мне вспоминалось, какое влияние он в своё время оказал на умы и чувства русских. Первейшая ассоциация была, конечно же, с байронизмом молодого Александра Пушкина – и не только в его творчестве. Существует множество свидетельств того, что в 1821 году Пушкин, будучи в южной ссылке, горел желанием последовать примеру Байрона, чтобы участвовать в начавшейся борьбе греков за свою независимость. Он даже чуть было не присоединился к отряду греческих добровольцев, живших в Бессарабии, для чего спешно отправился в Одессу. Но опоздал: добровольцы уже уплыли морем…
А у другого памятника – одному из полководцев восставшей Греции Теодоросу Колокотронису – кто-то из наших греческих друзей-журналистов заметил: «Говорят, ему и ваш Пушкин посвящал стихи…»
Он прав – речь идёт о стихотворении «Гречанка верная! не плачь, – он пал героем…» Правда, здесь следует уточнить: Пушкин несколько ошибся, поскольку в 1821 году он не знал, что Колокотронис тогда не погиб. Он дважды приговаривался к смертной казни, но, к счастью, не был казнён.
В Греции учреждена «Медаль Пушкина» – её вручают за большой вклад в развитие греко-российских отношений. А на острове Родос установлен бронзовый памятник поэту работы московского скульптора Григория Потоцкого.
Уже вернувшись в Иваново и под греческими впечатлениями обратившись к биографии Пушкина, я узнал ещё об одном примечательном штрихе. Оказывается, в богатом фамильном древе поэта есть и греческая ветвь. Когда-то некий крымский грек Степан Ховра прибыл на Русь, где служил великому князю Василию I, а потом стал сподвижником Петра Великого и одним из создателей российского флота. Его дальним потомком был русский адмирал Головин, дочери которого Екатерине, в замужестве Пушкиной, судьба определила стать прабабушкой поэта.
Жаль, что не мог сказать об этом своим греческим друзьям в Афинах: думаю, им это было бы приятно…
«Московия принесёт нам лето…»
Возвращаюсь к своей второй поездке в Грецию.
Осмотрев у подножия горы Парнас руины древних Дельф, где всё дышит греческой мифологией, в том числе и главная достопримечательность – храм Аполлона с его легендарным оракулом, – мы с Лукасом едем в основанный в XI веке монастырь Осиос Лукас. Мой друг улыбается и не без гордости говорит: «Мы ведь тёзки с этим святым!»
Мне его гордость понятна: обитель – одно из самых почитаемых мест в Греции. Именно здесь, в окрестностях Дистомо, ещё в восемнадцатом веке был центр национально-освободительного антитурецкого движения, а 25 марта 1821 года вспыхнуло восстание против турецкого ига. Эту дату в Греции отмечают как День независимости – национальный праздник, совпадающий, кстати, с православным праздником Благовещения.
В группе экскурсантов оказалось немало моих соотечественников, и было приятно услышать от русскоязычного гида о том, что национальное возрождение страны начиналось в 1821 году на территории Российской империи. Тогда отряд греков, в свое время бежавших в Россию, поднял восстание против турок в дунайских провинциях. Командовал ими князь Александр Ипсиланти, участник походов против Наполеона, бывший адъютант Александра I. Русское правительство внимательно следило за этими событиями через своего министра иностранных дел – грека Ивана Каподистрии, ставшего впоследствии – вот уж примечательный факт! – первым президентом нового эллинского государства.
Таких исторических следов России в Греции не перечесть. В Афинах, например, есть улица имени филэллинов («друзей греков»). Так называли добровольцев из разных стран, которые, подобно лорду Байрону, пришли на помощь восставшей Греции. Среди них было и немало россиян – таких, как капитан русской армии Иосиф Березовский с его отрядом добровольцев или артиллерийский офицер Николай Райко. Оба они вошли в историю Греции как выдающиеся военачальники. Не случайно, видимо, в одной из греческих народных песен тех времен есть слова: «Не тужи – Московия принесёт нам лето!»
Питомцам наших морских кадетских корпусов и училищ, конечно же, хорошо известны победы российского военного флота, приблизившие день освобождения Греции и прославившие в сражениях с турками имена адмиралов Фёдора Ушакова и Дмитрия Сенявина, графа Алексея Орлова-Чесменского. Пусть знают, что в этом ряду есть и еще одно – Ласкарина Бубулина. Эта отважная гречанка содержала на свои средства целую повстанческую эскадру, командовала ею и на корабле «Агамемнон» впервые подняла национальный флаг Греции. За это указом императора Александра I она была удостоена чести стать единственной в мире женщиной-адмиралом русского флота.
Русская королева греков…
И так в Греции буквально повсюду: потянешь за одну русскую ниточку – и пошёл разматываться целый клубок. К примеру, в пригороде Афин – порту Пирей есть некрополь русских военных моряков, где их хоронили со времен Наваринской битвы. А после Октябрьской революции некрополь стал местом упокоения эмигрантов: генералов, адмиралов, георгиевских кавалеров, ветеранов Первой мировой войны и их родственников. Среди них была и Екатерина Ильина, дочь вице-адмирала Владими¬ра Корнилова, павшего в 1854 году при обороне Севасто¬поля.
Попечительницей некрополя была «русская королева греков» Ольга, Ее имя носят центральные улицы в Афинах и Салониках, в греческой столице ей воздвигнуты два памятника. О ней до сих пор – и мы могли в этом убедиться – в Греции говорят с огромным уважением.
А вот в нынешней России – знают ли о том, что вокруг греческого трона примерно с середины позапрошлого века находилась, по существу, настоящая «российская команда»?
В 1863 году монархом страны был избран датский принц с головокружительным именем Кристиан Вильгельм Фердинанд Адольф Георг Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбург. Он приходился братом императрице Марии Федоровне – супруге российской императора Александра III, а супругой его стала племянница императора Александра II – великая княжна Ольга Константиновна Романова.
Королева Ольга много занималась благотворительностью: в Афинах открыла медицинские курсы для женщин, основала образцовую больницу, а в Пирее – военно-морской госпиталь. Начало Первой мировой войны застигло её в России – сюда она приехала после убийства анархистом своего супруга – короля Георга I. Здесь Ольга занималась устройством госпиталей для раненых, собирала средства на покупку теплых вещей для солдат. А вернувшись в Грецию, одно время даже была её регентом.
Признаюсь, ничего этого я до первой своей поездки к братьям-эллинам не знал и, когда обратился к историческим источникам, с особым удовольствием отметил, что греческая королева, родная сестра известного русского поэта, великого князя Константина Константиновича Романова, писавшего под псевдонимом «К.Р.», была и поклонницей поэзии Лермонтова. Она даже составила оригинальное домашнее издание – «Извлечения из сочинений Лермонтова на каждый день года».
Да и многое другое, уже после греческих вояжей, открыл я для себя. И, думаю, смысл наших зарубежных поездок в немалой степени состоит и в том, чтобы не заканчивались они по возвращении в родные пределы. Воистину: познавая чужое, познаёшь и отчетливей видишь и понимаешь своё.
Так что спасибо тебе, Греция, и за это.
… и российский герой Георгиос Властос
Не в упрёк моим греческим друзьям замечу, что и они далеко не всё знают о нашей стране. Никто из них, например, не слышал об одном из героев Отечественной войны 1812 года генерале Егоре Ивановиче Властове – урождённом Георгиосе Властосе.
Надо сказать, что греки издавна чувствовали себя своими на русской земле. Многие из них не за страх, а за совесть послужили своей второй родине, отличившись и на государственной, и на военной службе,
Ещё в 1775 году в Петербурге открылось необычное учебное заведение – Корпус чужестранных единоверцев. Мальчики, которые в нём учились, были греками, набранными преимущественно из сирот во время архипелагской экспедиции русского военного флота в 1770 – 1774 годах. Все они потом поступили на русскую военную службу.
Среди них был и один человек, чьё имя связано и с ивановским краем. Здесь его могила, на которой написано: «Генерал-лейтенант Егор Иванович Властов. 1770 – 1837. Герой Отечественной войны 1812 года».
После окончания корпуса Георгиос, ставший на русский манер Егором, храбро воевал против шведов и поляков, участвовал в первой войне с наполеоновской Францией. В боях был тяжело ранен, получил очень редкую и высокую награду – орден Святого Георгия III степени. А за отличие во многих сражениях Отечественной войны 1812 года помимо других отличий ему была вручена золотая шпага с алмазными украшениями, на эфесе которой были слова «За храбрость».
В то время слава Властова, которого прозвали «непобедимым генералом», гремела в России наравне со славой Дениса Давыдова, Багратиона, Дохтурова, Ермолова. Он участвовал в легендарной Битве народов под Лейпцигом, в штурме укреплений Парижа, в день взятия которого был произве¬дён в генерал-лейтенанты.
После выхода в отставку Властов пятнадцать лет прожил в своей усадьбе Княжево тогдашнего Шуйского уезда Владимирской губернии. Он похоронен в селе Юрьевском (теперь это деревня Егорий на берегу Уводского водохранилища близ города Иванова), на погосте при Георгиевской церкви, построенной в 1814 году в основном на его средства.
Когда я рассказал об этом Инге Абгаровой, она по-журналистски буквально загорелась: «У нас же об этом никто не знает! Присылайте статью, нашим читателям она будет очень интересна…»
Что я и постарался сделать, добавив в статью ещё много интересных подробностей. А в письме к Инге, с добрыми чувствами вспоминая свои дни на земле Эллады, адресовал ей и её стране традиционное греческое пожелание «Хронья пола!» – «Многая лета!»