Не как все – не от души смеялся мужчина напротив меня, а будто страдая. Что-что, а в веселье, я понимал: служил в компании по борьбе с поддельным смехом, и верил в искренность, подчинённую человеческой воле.
Ярким днём я стоял в центральном парке и смотрел, как один хохмач ловил насекомых: мух, пчёл, ос, окунал их в банку с белой краской и выкладывал тут же на скамейке — одинаково капельно-белых. Собравшиеся вокруг надрывали животы: — "Вот твари кусаются, а сами ничтожества – макни в краску и крышка".
— Как смешно, как смешно, ха-ха, — повторил настороживший меня человек, быстро метнув взгляд светлых глаз, в которых затаилась мука в мою сторону, и, изобразив напряжённую голливудскую улыбку, направился вниз по аллее, на всём протяжении которой находились небольшие группы смеющихся по интересам.
Незнакомец подошёл к кучке людей, обступивших птицелова, развлекавшего тем, что доставал из клетки одну за другой трепещущих пичуг и насаживал на деревянные палочки. Забавные "петушки" отдавал радостным детям, выстроившимся к нему в очередь.
Странный хрипло хохотнул и двинулся на выход из парка мимо футбольного поля, где стоял гомерический ржач мальчишки играли в футбол головой старика, которая при каждом ударе тоненько скулила: "Иииии", — и кривила иссиня-чёрные губы.
Не останавливаясь, он прошёл мимо футболистов, не издав ни единого звука, и вышел на широкий проспект. Мужчина следовал по тротуару, высокий, нескладный, худой, иногда внезапно останавливался, нагибался и сгонял с асфальта невидимого воробья: " Кыш-кыш, дурачок".
Он тронутый, вот в чём дело, из людей, рвущих форму. Такие как пламя спички — безгранично мечутся, а загасить можно одним выдохом, главное нащупать момент. А это самое сложное, огонь не должен уйти в сторону или, чего доброго, вспыхнуть пожаром. Нужны улики. Проходимец легко прикроет веки, и фальшивость его смеха перестанет быть явной, да и не каждая фотография передаст измученные, страдальческие глаза.
Обогнав странного типа, я вывернулся задом-наперёд, он вздрогнул от неожиданности и дальше мы шли пристально глядя, друг на друга. Сколько раз это моё умение заставляло отъявленных негодяев сдаваться в ту же секунду, но это был не тот случай.
Не скрою, меня зацепил этот нескладный. Как ощущает себя человек, отказавшийся смеяться со всеми? Какие иные смыслы занимают его? Что испытывает, балансируя над неминуемым разоблачением?
Скулы длинного двигались, тёмный рот изгибался влажными углами, словно примеряя на себя десяток различных улыбок. Что-то неподвластное, ускользающее было в его взгляде, да и во всём трагическом облике. Диковинный экземпляр. Какова выдержка. Даже одёрнул себя сомнением: "А вдруг ошибаюсь? Он же смеялся как-никак".
Решив усилить эффект шепнул: "Не бойтесь, я вас не выдам". Худой молчал, как будто не расслышал.
Зашёл с другой стороны: "Вы сильный противник и я вас уважаю", — сказал, протянув ему руку. И увидел, как его губы закривились в презрительной усмешке. С меня моментально слетело благодушие, и появилась ненависть, смешанная с завистью, упорная и ненасытная, как к существу другой породы. «Схватить его мёртвой хваткой и не выпускать», — подумал я, и с этой минуты двигался по улице, крепко сжимая руками войну, словно полусдувшийся воздушный шарик, отчего её восставшая плоть упругими кистами выпирала из рук.
Подойдя к одному из домов, подозрительный остановился – он здесь жил.
К этому времени я здорово устал — ничто так не утомляет, как борьба с чужой душой, и хотел бы поскорее закончить с этим делом.
— Не возражаете, если пройду с вами? Формальность, — поинтересовался у него.
Не отвечая, светлоглазый стал медленно подниматься по наружной лестнице дома, как на эшафот.
Войдя в квартиру, долговязый включил Бетховена. Жёсткая складка разгладилась и острый овал его лица сделался мягче, глаза засветились дрожащим светом, который пробивается через мгновенно подступившие, но не случившиеся слёзы. Да, не ошибся, в его бесформенности, поэтому дылда и слушал себе подобного. Я бы предпочёл безупречного Моцарта.
— Возможно, мы сможем договориться? — впервые произнёс он, — на обоюдное существование.
— Я не договариваюсь – предпочитаю смеяться последним, но даю слово, что вы будете иметь самое необходимое, а если публично признаете вину – ещё и льготы.
— Всё было напрасно, проронил нескладный, — вы так и не нашли в себе мужество признать собственное бессилие и дрожите там, где бояться нечего. Нельзя постичь истину, убегая от страха, обязательно оступитесь или промчитесь мимо.
— Что вы имеете в виду?
Не ответив, он выключил музыку и пошёл в ванную — было слышно, как в раковину потекла вода.
Я неторопливо осматривал комнату, как вдруг почувствовал запах жжёных перьев, так пахло в детстве, когда моя бабушка опаливала "синюю птицу" на газовой горелке. Через пару минут фальшивец вышел гладко выбритый, ничего щемящего в его взгляде не осталось, наоборот — появился жестокий блеск и непреодолимое отвращение.
Понял, что боюсь, когда безотчётный страх запустил приступ тошноты, и возникло сильное желание удрать, но пытаясь сохранить достоинство, стал бессмысленно вышагивать по периметру комнаты. Проходя мимо зеркала, мельком взглянул в него и оцепенел от жути — моя голова не отражалась в нём — тело заканчивалось фиолетовым обрубком шеи. И в тот же момент позади себя услышал неподдельный — захлёбывающийся смех хозяина. Обернувшись, увидел непроницаемые, покрытые пеленой аидовы глаза и трясущееся в приступе тело. Всё это напоминало страшный истерический хохот алкоголика, вступившего в белую горячку. «Бежать! Бежать!» — бился в висках ужас.
Не помню, как оказался на улице, только пронесясь два квартала, перешёл на шаг и, пытаясь, успокоиться, сказал себе, что завтра приглашу психологов, пусть поработают с ним, а я пас — этот ненормальный явно владеет какими-то фокусами, вызывающими галлюцинацию.
Ночью мне снился голубь с оливковой веткой — белая обезглавленная птица с оливой, растущей из туловища, как из цветочного горшка. Утром начисто разбитый я пришёл на работу и первого, кого увидел, успев забежать в закрывающиеся двери лифта — вчерашнего подозреваемого. Широко улыбаясь, он посмотрел на меня жуткими глазами мёртвой рыбы и нажал кнопку десятого этажа — самого статусного в нашем заведении. Выйдя на своём третьем, увидел висящее на стене распоряжение о назначении нового председателя компании, где красовалась фотография только что встреченного в лифте.
В тот же день, я был уволен. А через неделю моей головой мальчишки играли в футбол под дружный смех зевак.