Сегодня ты играешь джаз,
А завтра Родину продашь
/Частушка 60-70 годов/
В 60-е годы слухи о джазе на Западе потихоньку докатились и до нашей большой страны. Редкие счастливчики (в основном работники дипломатических служб) стали привозить виниловые пластинки с популярными джазовыми исполнителями. Кружным путем записи размножались единственным тогда способом – на рентгеновских пленках с изображениями воспаления легких, но чаще – ломаных костей. Такие записи стали называть «джаз на костях». Но, конечно, вершиной удовольствия было прослушивание виниловых пластинок пусть даже на несовершенных проигрывателях, которые сменили патефоны.
Наконец разрешили приезжать родственникам из США и Канады проведать украинскую родню. Останавливаться гости имели право только в гостинице «Интурист», где негласным сотрудником КГБ был весь штат гостиницы – от швейцара до горничной. В Украину, кроме всего прочего, гости привозили и пластинки, а забирали, отправляясь домой, гуцульские сувениры и пластинки с украинскими народными песнями. Таким образом сформировался рынок виниловых пластинок с джазовым искусством
Известным коллекционером джаза стал студент Х, а затем инженер одного из оборонных заводов города. В те годы оборонными можно было считать все заводы, кроме молочных и сыроваренных, потому что мирной продукции в них изготовлялось меньше 10%. Среди его богатства были пластинки с записями выдающихся пианистов: Оскара Питерсона, Билла Эванса, Телониуса Монка, Джони Паркера и, конечно, Эрролла Гарнера. Дикселенды, свингы, блюзы и регтаймы, которые удавалось прослушать при большой удаче, будоражили любое юношеское сердце. А уж о сердце Х и нечего говорить. Короче, кто-то предложил Х пару пластинок с записью оркестра Дюка Эллингтона взамен на пустяковую информацию с предприятия, где работал рядовой инженер. Шум о грозном разоблачении прокатился по всей стране, а на оборонных предприятиях прошли комсомольские и партийные собрания с призывом «мобилизоваться». Поскольку никакой «утечки» с предприятия не ушло, инженеру Х присудили 4 года, а «дело» похоронили. Дальнейшая судьба Х мне не известна.
Другим известным коллекционером джаза был врач Сева Никольский, работавший доцентом медицинского института. Сева закончил музыкальную школу по классу фортепьяно, сходу запоминал раз услышанные джазовые произведения и прекрасно импровизировал на любую музыкальную тему. Собирал он пластинки с записями известных джазовых оркестров и вокальных исполнителей. У него была самая большая коллекция пластинок с Алланом Харрисом, Аретой Франклин, Бенни Гудменом, Билли Холидеем. Затем его интерес сместился на симфоджаз и таких певцов, как Фрэнк Синатра, Элла Фитцджеральд, Нет Кинг Кол, Бинг Кросби, Пол Анка. Хорошо владея английским языком, участвуя в международных проектах по исследованию новых лекарственных препаратов, Сева часто выезжал на научные конференции за рубеж и привозил, не жалея командировочных денег, недостающие для полноты коллекции пластинки.
Личная жизнь Севы не удалась. Первый раз он женился, будучи студентом, на однокурснице и разошелся после первых измен супруги. Красивый, всегда модно одетый, начитанный, привлекательный во всех отношениях, с налетом пижонства Сева долго не мог найти себе пару. Наконец остановил свой выбор на красивой женщине, его ровеснице, работавшей врачом в военном госпитале. Сева ни от кого не скрывал своего счастья и самоуверенно заявлял: «У меня самая красивая в городе жена». У его избранницы это был четвертый брак и ни одного ребенка от бывших мужей. Счастьем Севы было рождение мальчика, в котором он души не чаял и только не молился на дитя. Вскоре обнаружилась причина «сложной» биографии супруги. Постоянные ссоры с мужьями, конфликты на работе оказались предвестниками серьезной болезни – шизофрении. Сева, как врач-психиатр, пытался лечить жену и спасти брак. Развязка наступила, когда жена покончила с собой. Сыну Севы в это время исполнилось 7 лет. С этого времени Сева воспитывал сына сам, редко прибегая к помощи пожилых родителей.
Забалованный отцом сын Севы учился плохо, с большими трудностями переходил из класса в класс, школу не закончил. В 16 лет он уже увлекся алкоголем и легкими наркотиками. Сева закрывал на это глаза, потому что справиться с семейными проблемами уже не мог. Сын не редко буянил, и Сева давал ему деньги, чтобы тот приобрел то, к чему пристрастился.
Как-то Сева позвонил мне и рассказал, что во время пребывания в Варшаве на научной конференции у его сотрудницы вырвали дамскую сумочку с деньгами и двумя заграничными паспортами. Через 3 дня он, оказывается, должен быть на конференции в Лондоне. Я вспоминаю, что у меня в пациентах числится начальник городского ОВИРа по фамилии Вишенка, к которому я и отправляю Севу. Вечером того же дня Сева, счастливый, сообщил мне о получении нового паспорта.
Через неделю я узнаю, что Сева благополучно слетал в Лондон и вернулся домой, но был молотком убит озверевшим сыном, когда отец обнаружил пропажу ценных пластинок, проданных для приобретения наркотиков.
И сегодня мне не по себе из-за того, что моя помощь Севе ускорила трагический финал жизни достойного приятеля.