Емеля лежал на печи и щелкал каленые орешки. Емеля был младшим сыном в семье, старшие братья его давно обженились и обзавелись своими семьями, но отец Емели был беден,и поэтому новых изоб братьям не справили, а сделали по приделу к старому дому и продолжали жить разросшейся, словно гриб на теле березы, семьей.
- Когда в доме столько баб, - привычно подумал Емеля, - добра не жди.
Тут явилась жена старшего брата и принялась орать:
- Пустомеля! - орала вздорная невестка, - только и знаешь, что лежать на печи! Сходил бы, наносил воды, что ли!
Емеля спрыгнул с полатей, накинул тулуп, подпоясался, вышел на двор, нагрузил на санки две трехведерные кадушки, и поехал к реке...
Емеля лежал на печи и щелкал каленые орешки. Ни одна девка на селе не хотела идти в их большую сварливую семью, и потому Емеля и думать не смел о любви. Летом было проще - летом косьба, молотьба, ворошенье сена и прочие бесконечные хлопоты гасили молодецкую силу. Зимой же было иначе. По правде сказать, зимой было тяжко. Поэтому зимой парень предпочитал лежать на печи, пряча свои поминутно алеющие при виде грудастых невесток щеки, и мечтать. Вот сейчас он мечтал, что хорошо бы было вчера, там, на реке, вытащить ведром не только ледяную воду, но и огромную, саженную, щуку. Да чтоб не простую, а волшебную... Сказка завертелась в Емеленой голове, но тут явилась жена среднего брата и принялась ворчать:
- Крутишься тут, вертишься весь день по хозяйству, а он, вишь ты, разлегся и ртом пузыри пускает, точно малец несмышленый! Встал бы, да поехал к дальнему лугу, а то сена на дворе почти не осталось!
Емеля спрыгнул с полатей, накинул тулуп, подпоясался, вышел на двор, запряг Каурку и отправился за сеном...
Емеля лежал на печи и щелкал каленые орешки. Думал о грустном: в народе шли слухи, что пошел в деревнях набор в войска, а как в их семье он был единственный холостой парень на возрасте, а денег откупиться от мира не было, то по всему выходило, что именно его отец пошлет в рекруты. Вот если бы печь была не печь, а что-то вроде самобеглой телеги, вот бы на такой громаде врезаться в ряды врагов, да осыпать их брызгами раскаленных угольев из устья! Вошла мать, маленькая, старенькая, с двумя деревянными гребнями в поредевших волосах, и тихо завыла.
- И куда ж тебя посылают, сердешный! В какую-такую далекую сторонушку, да на погибель тебе, мне на слезы вечные! Ой да дай же я на тебя, кровинушку мою, хоть погляжу на последях!
Емеля спрыгнул с полатей...