О романе Идриса Базоркина «Из тьмы веков».
Наконец-то, я проник и был допущен в самое сердце удивительного и загадочного, замкнутого мира вайнахского народа, а точнее его десятого тукхума – ингушей (галгай)! А попал я туда благодаря роману советского ингушского писателя Идриса Базоркина «Из тьмы веков». Этот роман уже сам по себе невероятное чудо. А то, что он открывает читателю сказочное богатство эмоций, чувств, мудрых изречений, традиций, обычаев, нравов древнего и таинственного этноса Кавказа – вайнахов, уникально. Такого больше никто не напишет в силу ряда причин. Это уникальное сокровище советской литературы. Изначально он был написан на русском языке, а уже потом переведён самим автором на родной ингушский. В романе так легко и живо описаны характеры и поступки людей, вызывающие искреннее восхищение. В русской литературе, пожалуй, одной из самых, если не самой богатой в мире, на красоту и выразительность выдающихся характеров и поднятых тем, нет аналога такому роману. В некотором роде он напоминает «Тихий Дон» Шолохова и является, по сути, ингушским «Тихим Доном» по яркости красок описания жизни горцев, по историческому размаху сюжета, по эпическому драматизму повествования. Мне он также напоминает и роман «Два капитана» Каверина-Зильбера. Есть в нём та же настойчивая зоркость слежения судьбы главного героя из детства в зрелость, со всеми любовными и житейскими перипетиями, встречающимися ему на жизненном пути, до момента апогея – предначертанного герою судьбоносного поступка.
Для меня это была неожиданная и бесценная находка, которая по красоте и сочности образов и картин, является, на мой взгляд, редчайшим узорочьем мировой культуры. Не смотря на свой драматизм, роман очень лиричен. Он, как живой родник, насыщает тебя духовной зрелостью чувств, наполняет осознанием своей и других людей внутренней красоты, учит различать её в других людях. Его витиеватые вычерчивания орнамента души горного народа, заражают и представителей других этносов пылкостью, страстностью и неукротимой жаждой энергического проявления всего хорошего, что есть в человеке, спрятано в каждом в глубине его сердца. С другой стороны он учит сдерживать свои преждевременные и необдуманные порывы, подобно тому, как горцы усмиряют себя и свой неукротимый горский темперамент стальной волей своих древних обычаев-адатов и законами долга шариата. Здесь много всего переплелось. Много всего закручено в этом романе в увлекательный каскад историй, прошибающих порой и точащих родник чистой слезы сочувствия, степенно, с восточным колоритом мудро рассказанных автором с любовью к своему народу, с сопереживанием и сопричастностью к его трагической истории и судьбе.
И в романе много трагедий. Тяжёлый надсадный труд высокогорных землепашцев, затрачивающих неимоверные усилия, чтобы умудриться собирать урожаи в таких суровых почти полу наскальных условиях вынужденного обитания, в среду которого веками был загнан ингушский народ. Отсюда причина вынужденных огрызаний гордого народа – набегов. Чтобы выжить. Иначе в горах не прожить. Здесь и трагическая история разлучённой любви горских Ромео и Джульетты – Калоя и Зору, и схожая ренессансной Вероне ярая и непримиримая кровная вражда родов Эги и Гойтемира. И лишения, и голод и болезни, и мелкие житейские радости нечастых праздников у этих вечно угрюмых тружеников, свадьбы, праздники урожая. Много ещё доисламских языческих обрядов и поклонений силам природы, очень гармонично ложащихся на почву этих искренних и благородных сердцем и верных слову людей. Отсюда становится ясным, почему горцы так сдержанны во всех проявлениях радости, нежности и любви к близким. От страха, что злые духи подглядят, накинутся и пожрут эту нечаянную радость, которую они так берегут и по-настоящему умеют ценить в своём сдержанном сердце.
Меня заворожила потрясающая народная мудрость в романе. Сколько её собрано и подмечено автором, сколько соткано в колоритный литературный узор! Черпаемая ли из легенд о народных героях, о Калой-Канте и других, или проскальзывающая в крылатых изречениях простых тружеников по ходу сюжета романа, эта мудрость, облекаемая невероятной красотой, заставляет восторгаться и самим автором, и его народом, выносившем в себе такие сокровища духа. В яркости, цветастости, узорности повествования мы вслед за автором видим глубину чувств и красоту характеров главных героев романа: Калоя и его родителей, Зору и Дали, и их окружения, верного традициям рода Эги. Любуемся в их диалогах и поступках рассудительной краткостью, наблюдательной зоркостью и гордым, благородным благочестием горцев. Эти образы и характеры настолько красивы, будто выписаны они как великолепные и манящие, вызывающие благоговейный трепет и неописуемый восторг пейзажи самого Кавказа, его гор и ущелий, густых чинаровых лесов и бурно струящих потоков рек. Так синхронны они уникальной природе, на которой только и могли, веками выковываясь в труде, в нужде и заботах, в ежесекундных усилиях борьбы за жизнь, за выживание, во всём лишении и преодолении трудностей аборигенской жизни в горах, появиться такие красивые образы и характеры.
Писатель щедро делится с нами тонкой лирикой души своего народа, бережно и целомудренно открывая её нам и увлекая в вихревой поток головокружительных и захватывающих поворотов сюжета.
Хочу привести здесь некоторые очень яркие и колоритные эпитеты автора, которые, несомненно, добавляют в сокровищницу мировой литературы свои самобытные, самоцветные драгоценности. Как из уст Калоя поэтично звучит такая народная мудрость: «Жаворонок, упав с неба, может снова взлететь. Но любовь, которая выпала из сердца, никогда в него не вернётся»! Как это красиво выражено и сравнено – сердце как гнездо любви! «Человек без земли – тля, которая ест чужое», - заявляет устами Калоя Идрис Базоркин, тем самым подчёркивая, что гордый вайнахский народ никогда не унизится до нищенства и попрошайничества. Он всегда себя прокормит своим трудом на своей земле, либо, лишённый её, умрёт с голода, но не подаст виду, что ему плохо, либо силой возьмёт в набеге отнятое своё или отомстит. Первый ребёнок, рождённый в ингушской семье, с древности звался «девушкой рождённый». Как и это тонко и красиво подмечено и выражено! С восточным, арабским или персидским колоритом Базоркин создал лучшее литературное произведение о Кавказе. Если Лермонтов и Толстой бросали на Кавказ взгляд извне, то Базоркин смог передать всю его красоту изнутри.
«Остановись, певец! Не оскорбляй слащавым
Напевом этот край страданья и труда.
Край, захлебнувшийся в пучине волн кровавых,
Край, не видавший счастья никогда!» -
Звучит в романе песнь на стихи талантливого осетинского поэта Георгия Михайловича Цаголова (1871-1939 годы жизни). И песню эту в романе поёт сам Георгий, обошедший горные ингушские аулы и записавший на основе увиденного свой историко-экономический очерк «Край беспросветной нужды» в 1912 году.
И в этой песне я вижу и себе, и другим авторам заклинание, которое предостерегает от поспешных и необдуманных попыток покрасоваться в этой заманчивой теме вайнахского эпоса, для нас, иноплеменников, экзотической и непонятной.
Русский и вайнахский народы не понимали друг друга никогда, не понимают и до сих пор, потому всегда обманывают каждый другого. Отношение русских к горцам, брезгливое, имперское, высокомерное, характерно показал ещё Лев Толстой в 1905 году, когда написал свою повесть «Хаджи-Мурат», эту жемчужину своего позднего творчества. Там, на балу у князя Воронцова гений русской литературы метко и правдиво, с иронией над сородичами, отразил все вышеперечисленные характеристики отношений двух народов. В то же время наш выдающийся классик сумел различить, подметил и отразил в своём произведении и глубокую симпатию русского народа к гордым и непокорным диким горцам, передал наше любопытство и интерес, и уважение к ним за их волевой характер и энергический, зажигательный темперамент. Толстой отразил всё это в образе простой русской женщины, Марьи Дмитриевны, бездетной сожительницы офицера из крепости, чья симпатия и влечение к кавказцу Хаджи-Мурату есть этнографическая и демографическая меткость русского писателя-гения.
Базоркин дополнил всё это своими неповторимыми красками. Как ярко и живописно он показал отношение русского имперского брезгливого чванства со стороны помощника пристава к ингушам в его речи на сватовстве сына Гойтемира Чаборза к Зору. Помощник пристава, это должностное лицо Российской империи, недалёкий и жадный военный чиновник, брезгливо поучает горцев, как надо вести себя на свадьбах, нисколько не понимая и не пытаясь понять и уважить местные традиции и обычаи, обзывает аксакалов-старейшин Ивановичами, как людей без родства, не понимая традиций их священного почитания предков рода. Очень забавным в контексте этого взаимонепонимания двух народов выглядит эпизод, когда русский чиновник отчитывает горцев выражением «продувные» в том значении как хитрые, коварные, вероломные, а переводчик, не понимая этого выражения, переводит это значение как быстрые как ветер и горцы при этом радостно кивают помощнику пристава головами. Он их обзывает, клянёт, а до них доходит, что это похвала их достоинствам джигитов. И в то же время ингушский писатель показывает нам трогательную сцену всеобщих проводов русских и горцев на Первую мировую войну, их прощальные сборы во Владикавказе. Русские женщины-казачки подают, краснея, чеченским и ингушским мужчинам из Дикой дивизии гостинцы в дорогу на фронт. В этот миг и русские, и горцы становятся, как пишет автор, объединёнными общей бедой, своими друг другу людьми с «неприкрытыми сердцами». Вот, как об этом говорит сам Базоркин: «Наступила та особая минута, когда вдруг уходит прочь всё, что разнит людей, и они остаются только людьми с неприкрытыми сердцами».
К сожалению, Россия для народов Кавказа всегда была империей, вторгшейся в плоскость жизненных интересов этих народов. И не случайно в её хищном оскале гербовых клювов двуглавого орла ощущается пугающий фантом двух давно исчезнувших империй: Византийской и Хазарского каганата. Те функции, которые выполняли геополитически они, с крушением их и от своего становления выполняет в последующие века Россия. И роман «Из тьмы веков», к сожалению ли, или к счастью, чуть ли не единственная попытка теперь и возможность в истории понять нам, русским, вайнахский народ, понять со всей откровенностью, искренностью и правдой, которая передана в нём. И возник он, и смог появиться на свет только благодаря советскому периоду истории взаимоотношений двух таких разных наших народов. Советская власть поддержала чаяния и права кавказских народов в их борьбе и отстаивании своих прав и свобод, почтив героями-революционерами абреков, типа Зелимхана. И роман написан в ключе исторического соцреализма. Социальная оценка событий и образов в нём не случайна. Она подчёркивает коллективный, по сути советский характер трудового общинного, родоплеменного управления ингушским народом испокон веков посредством советов старейшин, от юртовых родовых собраний и аульных сходов до Совета страны Мехк-кхел. Социальное неравенство, нужда и лишённость земли и возможности её свободного обрабатывания являются основанием зарождающегося в конце девятнадцатого века на Кавказе революционного движения, которое больше было похоже на национально-освободительную войну индейских племён Америки против испанских конкистадоров. Из уст простых ингушей проклятия сыплются на имперских завоевателей, генерала Ермолова и других, уничтожающих аулы, сжигающих поля с посевами и леса, захватывающих земли горцев, строящих там военные крепости и казачьи станицы. А образ Кирова в конце романа возникает для автора как символ исхода ингушского народа из тьмы веков, а для нас, постсоветских граждан, которые всё более вырождаются в подданных и социально расслаиваются в непонятные ещё контурами касты различных по материальному благосостоянию слоёв, этот образ напоминает советский памятник, глядящий на нас вековым бетонным изваянием из развалившегося прошлого в назидание мрачному будущему. Обманулись и канули в Лету все чаяния и надежды простых тружеников как России, так и Ингушетии. Снова социальное неравенство кругом. Снова богачи богатеют, а бедняки нищают. И символичным было бы назвать грядущее поворотом во тьму веков.
Но для меня роман свеж и интересен прежде всего национальным колоритом традиций, обрядов, обычаев горских племён. Языческая священность памяти предков, их могильных доисламских захоронений в горах и пещерах, поклонение силам природы видится мне сердцевиной души, кровью ингушского народа, укрытая лишь с 60-х годов девятнадцатого века мощной корой более позднего, но органично вписавшегося в жизнь Кавказа суннитского ислама. Особенно дороги мне красотой впечатляющие женские образы в романе – это Зору и Дали. Первая - несостоявшаяся невеста Калоя, предстающая нам во всём блеске красоты своей молодости, красоты лица, стройности тела, твёрдости характера. Восхитительны сцены описания её танца, ингушской лезгинки халхар с Калоем на празднике юношей – посвящения их в джигиты. Красочность нарядов девушек, их традиционные длиннополые черкески, высокие изогнутые курхарсы, серебряные пояса и нагрудные украшения-крючки фета, и родовые ожерелья из монет и лёгкие газовые платки и шарфы на головах – всё так поэтично и невыразимо красиво! Поступки Зору завораживают не менее её внешней привлекательности. Как она пытается выкупить долги рода на арендованной у казаков пашне, которую станичники топчут своим скотом. Быки сносят посевы, давят девушку, размахивающую перед казаками платком с золотыми монетами выкупа. Какого высокого поэтического напряжения и драматизма сцена, когда Калой берёт за рога быков и валит их одного за другим, защищая обессилевшую и павшую уже Зору!
Дали – его жена, ранее в девичестве невеста солнца Малхааза в помощницах у языческого жреца и в то же время первая гармонистка и певица на всех сельских праздниках. Как грациозно она выглядит во всех языческих обрядах, посещающая с тейповым шаманом языческие храмы – эльгыцы и алтари аулов с нишами родовых захоронений – сиелинги. И вот она уже мать и ярая абречка, мстящая вместе с мужем богачам и власти за разграбленный народ. А как живо и трогательно описан в романе культ языческой богини плодородия Тушоли! Всё это завораживает, всё это редко, уникально, даже теперь в ингушской культуре, потому что ислам не приветствует такие древние культы. А как великолепно и притягательно описаны в романе горные аулы, обозреваемые, словно из-под крыла молодого орла! В авторском полёте фантазии так легко, увлёкшись, парить над красивыми горами, любуясь пейзажами ущелий и долин, хребтов и склонов гор с их древними родовыми башнями, искусно сложенными из камня жилыми, сигнальными и боевыми крепостями древних вайнахов, любоваться молодыми горянками на ловзаре или халхаре и удалью джигитовки джигитов, настоящих къонах и эзди.
Роман «Из тьмы веков» – небывалой красоты литературный цветок. Очень жаль, что он не переиздаётся с советских времён на русском языке. Возможно, на Кавказе являясь реликтовой вещью (ведь роману даже установлен памятник в Назрани), первые главы его и переиздаются на чеченском и ингушском языках, но на русском его нет. Лишь только ветхие уже, затёртые до дыр советские издания высыхают и желтеют, словно мумии на полках в подвалах книгохранилищ в провинциальных городах. Скудно роман представлен и в интернете, отсканированный какими-то энтузиастами-одиночками, а в продаже на букинистических сайтах и аукционах его и в помине нет. Печально всё это.
Спасибо хрупкой и стройной ингушской девушке, певице Леме Нальгиевой (Нальганаькъан) из тейпа Балаевых кхаьхкхой, которая своей красотой, грацией, изяществом и благородством вдохновила меня найти и прочитать этот роман «Из тьмы веков»! Роман, который является мостом двух культур, связующий души наших народов – русского и вайнахского. И пусть он будет тем негасимым светочем, который освещает тернистый путь идущих в будущее из тьмы веков оба наших народа рука об руку в едином союзе, усиливающем и обогащающем их обоих материально и духовно безмерно.