Павел Игоревич Любезников никогда в жизни не просил денег взаймы, однако, второго октября, ровно в половине восьмого вечера, он стоял у порога квартиры его тётки, Елизаветы Дмитриевны Ковальской. «Только два слова» - решительно подумал он, и надавил кнопку звонка.
- Кто там?
- Это Паша, ваш племянник, я на минутку.
- Уже восьмой час – послышалось за дверью. Вы кто?
- Я же говорю – Паша.
Дверь открылась, пахнуло лекарствами. Павлу Игоревичу сразу же захотелось убежать, но его удержало одно очень важное обстоятельство - двадцать рублей - две красные бумажки по десять либо четыре синие по пять, либо всё пропало.
Разговаривали на кухне. Елизавета Дмитриевна выпила успокоительных капель и сидя на стуле с коричневой замшевой обивкой, нервно покачивала ногой. Павел Игоревич расположился слева от входа, напротив окна, на табуретке.
- Да что ты говоришь, Паша, ты, в самом деле, думаешь, что у меня денег куры не клюют? Да у меня ломаного гроша нет. Я даже питаюсь плохо.
- Всего двадцать рублей – тётя Лиза, я завтра же отдам – принесу и поцелую ручку. Честное слово!
- Ты же знаешь Клубникиных? Так вот, я им заняла десятку, а потом бегала за ними целый год – вот у них и проси.
Павел Игоревич знал Клубникиных. Он также знал, что никогда и ничего не будет у них просить. Пусть лучше он умрёт на месте, чем возьмёт у Клубникиных хоть копейку.
- Ну, в самом деле, тётя Лиза, ну войдите же в моё положение. Мы ведь тоже не поскупились, когда подарили вам славянский сервиз на юбилей.
- Да можешь забрать его, свой сервиз.
Елизавета Дмитриевна смотрела в пол, на коврик, который когда-то висел в её спальне на стене, а теперь лежал в ногах, грязный и затоптанный. Павел Игоревич подумал, что зря он затеял про сервиз и попытался смягчить обстановку:
- Вы вот не знаете, а мы ради вас - всех на ноги подняли. Сам заведующий базой лично звонил - есть говорит набор, на шесть персон, фарфоровый, в виде рыбок, очень оригинальный.
- Врёшь ты всё! Этот сервиз вам Стабровские подарили, а им - Клубникины, на новоселье.
Повисла тишина, было слышно, как муха бьётся о стекло, пытаясь нащупать выход и вылететь на свободу в форточку. Елизавета Дмитриевна закинула ногу на ногу, дырка в колготках, на её левом колене была зашита зелёными нитками. Павел Игоревич вспомнил, что точно так же были зашиты чёрные шерстяные колготки у Тани, ученицы девятого класса, которая помогала ему решать задачи по математике. Задачи не решались.
- Поймите, тётя Лиза, эти двадцать рублей мне нужны для очень важного дела и это дело не терпит промедления, нужно срочно, понимаете - срочно! Я же говорю вам - я верну.
- Опять ты врёшь! Или в карты играешь. Ты ещё в школу бегал, а я уже знала, что тебе верить нельзя, потому что вы все такие. И мать твоя, Верка, на Дашенькиной свадьбе, пустой конверт подарила, меня не обманешь. Дурой меня считаете, а я вас насквозь вижу.
Свадьба двоюродной сестры Даши, Павлу Игоревичу запомнилась тем, что гости бросали на пол мелкие монеты, а потом веником подметали их, он тогда был совсем маленьким и про подарки и конверты с деньгами ничего не помнил.
- Ну, зачем вы такое говорите - Павел Игоревич пытался умиротворить свою тётку - ну подумайте, сегодня вы мне поможете, а завтра я вам в сто раз больше помогу.
- Ага, поможешь. Много ты мне напомогал. Дождёшься от вас - держи карман шире.
Елизавета Дмитриевна подошла к окну, солнце закатывалось за гаражи и за крыши торговых лавок на базарной площади, где вчера в очереди за подсолнечным маслом, её обозвали старой ведьмой.
- Я правда отдам, клянусь, сразу же отдам, с процентами! – уже чуть не плача, просил Павел Игоревич.
- Ишь, как он запел. Сервиз. На голове бы у тебя разбить, этот сервиз.
- Ну, хотите, я на колени встану! Павел Игоревич сделал вид, будто собирается упасть ей в ноги, он надеялся, что вот-вот и разжалобит её.
- Не дам. Сказала не дам - значит не дам. И всё!
Павел Игоревич вышел на улицу бледный, и совершенно уничтоженный. Посмотрев по сторонам, словно ища сочувствия, он побрёл в сторону дома Клубникиных. Сначала робко и неуверенно, а потом всё смелее он стал прибавлять и прибавлять шаг.