«Там дамы щеголяют модами…»
* * *
Там дамы щеголяют модами,
Там всякий лицеист остер –
Над скукой дач, над огородами,
Над пылью солнечных озер.
Туда мани'т перстами алыми
И дачников волнует зря
Над запыленными вокзалами
Недостижимая заря.
Там, где скучаю так мучительно,
Ко мне приходит иногда
Она – бесстыдно упоительна
И унизительно горда.
За толстыми пивными кружками,
За сном привычной суеты
Сквозит вуаль, покрытый мушками,
Глаза и мелкие черты.
Чего же жду я, очарованный
Моей счастливою звездой,
И оглушенный и взволнованный
Вином, зарею и тобой?
Вздыхая древними поверьями,
Шелками черными шумна,
Под шлемом с траурными перьями
И ты вином оглушена?
Средь этой пошлости таинственной,
Скажи, что' делать мне с тобой –
Недостижимой и единственной,
Как вечер дымно-голубой?
Апрель 1906 – 28 апреля 1911
Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
«
Впервые: II2. [Блок А. Нечаянная Радость. Второй сборник стихов. М.: Скорпион, 1907.] С. 37-38, под загл. "Незнакомка. Вариант", в разд. "Магическое".
…Первоначальные незаконченные наброски вписаны в Т5 [Пятая тетрадь беловых автографов стихотворений: "Стихи (96 стих.) Александра Блока. 16 ноября 1905 г. – 7 мая 1907 г. (182 страницы)"] перед стих. "Незнакомка" ("По вечерам, над ресторанами ... "), с пометой: ("варианты к "Незнакомке"),
»
То есть поэт просматривал-перечитывал свои стихи и опять накатило…
Опять же широко распространено мнение, что это местная дорогая проститутка, заприметив регулярные заходы в привокзальный кабак щедрого клиента тоже стала туда захаживать. Но…
Скажи, что' делать мне с тобой –
Недостижимой и единственной…
Что делают с проститутками Блок, судя по воспоминания Л.Д., знал и 902-году. И называть хоть одну из них «недостижимой» или «единственной» – ни язык не повернется, ни шевельнется перо. Да и не ходили ни проститутки, ни прочие дамы в тех временах «под шлемом с траурными перьями».
Повторю, что к земным «Озеркам» изображенное имеет отношение косвенное. «Дата и время» под стихотворением – это дата и время написания, а не происшествия. Данное событие произошло в Городе, а не в дачном поселке.
– «Туда мани'т перстами алыми // …Над запыленными вокзалами // Недостижимая заря… – Для Блока, как и для всего круга младосимволистов заря была не просто заходом светила за линию горизонта, а…
А. Белый:
«В 1900 – 1901 годах "символисты" встречали зарю; их логические объяснения факта зари были только гипотезами оформления данности; гипотезы – теории символизма; переменялись гипотезы; факт – оставался: заря восходили и ослепляла глаза; в ликовании видящих побеждала уверенность...»
А. Блок:
«…началось хождение около островов и в поле за Старой Деревней, где произошло то, что я определял, как Видения (закаты)».
«…Тут же закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню…»
– «Там, где скучаю так мучительно…» – мучительность тамошней скуки понятна, у него произошло очередное «явное колдовство» («К ноябрю началось явное мое колдовство, ибо я вызвал двойников»), у него «двойники», у него «вызов темным силам» («Отныне я не посмею возгордиться, как некогда, когда, неопытным юношей, задумал тревожить темные силы – и уронил их на себя.» Блок из письма А. Белому), у него неземной всемирный Город, а всё свелось точно к такому же, как, извините, у Чехова, пейзажу – от кренделя булочного до толстых пивных кружек.
– «Средь этой пошлости таинственной» – вот убейся не пойму, как можно пошлость привокзальной пивнушки назвать «таинственной», но, если место действия – Город, всё встает на свои места – рядом с мучительной его там скукой.
Даниил Андреев. «Роза Мира». Книга X. Глава 5. «Падение вестника»:
«…Сперва – двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, – но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» – уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного – цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды – жертвенник-дворец-капище – выступит из мутной лунной тьмы. Это – Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, – но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.»
»