Проснулся я от двух противоречащих друг другу желаний. С одной стороны безумно хотелось принять в себя живительную влагу, пусть даже и из нержавеющего родника на кухне. А с другой стороны – не менее безумно хотелось от излишнего количества жидкости в организме избавиться. Но открыв глаза, мне пришлось тут же позабыть про свои желания.
Я лежал. Да, лежал. Чуть приподняв голову, я увидел своё тело в трусах и почему-то в носках, лежащее на простыне, украшенной рисунками цветков розового лотоса. Но вот вокруг меня было матово-белое ничто. Скосил глаза вправо-влево. Везде всё то же ничто. Медленно поднял ладонь до тех пор, пока кончики пальцев не уткнулись во что-то мягкое, но относительно плотное. От непонимания происходящего закрыл глаза, но мозг тут же перед мысленным взором развернул экран, на котором издевательски начал транслировать кадры из когда-то просмотренного фантастического фильма. Там над человеком в белом коконе склонились лупоглазые трёхпалые пришельцы со страшными инструментами в руках на предмет проведения опытов. Может даже и жутко извращательных.
Закричав, насколько это возможно с личным филиалом Сахары в глотке, я открыл глаза и взмахнул обеими руками. Ну, мало ли – вдруг и правда, пришельцы. А так хоть немного напугаю. Но от взмаха всё окружающее меня матово-белое ничто вдруг скомкалось, покрывая меня собой. Простыня? Услужливый мозг тут же сменил картинку с пришельцами на другую. Со стенами и полом в потрескавшейся кафельной плитке, рядами столов, накрытых простынями, из-под которых выглядывают ноги с бирками на больших пальцах. Больше засипев сдувшимся воздушным шариком, нежели закричав, я забарахтался в облепившей меня простыне и … кувыркнулся с кровати на пол, впечатываясь лбом в такой знакомый рисунок белого дуба. Прижавшись щекой к прохладному ламинату, я с облегчением выдохнул. Дом. Я дома! Мозг меж тем выстроил логическую цепочку из всего произошедшего и вполне законно требовал ответа на происходящее. Как? Кто? Зачем? Ну, или в ином порядке этих вопросов.
С трудом сев на пол, я попытался снять с себя простыню, что оказалось не так уж и просто. Мало того, каждая попытка сдёрнуть её с себя отзывалась болью где-то в районе лопатки и правой подмышки. Быстренько отогнав мысль о пришельцах, вжививших в мой любимый организм ткань простыни, я дёрнул сильнее. Заорав, я уставился на пару полос скотча, одним концом плотно ухвативших край ткани. На другом конце одной из них виднелись намертво приклеенные волоски. Вот, что бодрит по утрам. Депиляция!
Кстати, который час? Комната залита ярким светом от всех включенных светильников, но в щель между шторами видно, что за окном темно. Начав приподниматься с пола, я нашёл взглядом часы. Ого! Пять часов. Хмм… Утра или вечера? Ладно, разберёмся. Сейчас бы попить и … и узнать, кто же это такой шутник. Но, не успев подняться, я вновь уткнулся в ламинат. На этот раз более плавно и более мягким местом. Я же вчера один пил! Ну, один же! Или нет? Мозг отказывался выдавать информацию о том, с кем я встретил этот Новый Год, снабжая смутными воспоминаниями о ссоре с Маринкой, переросшей в нешуточный скандал со звонкой пощёчиной в финале. Даже тихие слова о том, что это было последней каплей и она уезжает на праздник к маме, припомнились.
– Блин! Да подумаешь, выпил немного! – вслух, будто оправдываясь, сказал я. – Имею право расслабиться. У меня и так работа нервная, а с этой новой заразой вообще дурдом!
О том, что вчера я выпил ровно столько, чтобы домой меня привели под руки более трезвые коллеги, я скромно промолчал. Мало ли, этот простынный шутник ещё тут где-то.
– Да я хоть сейчас за операционный стол! – вытянув вперёд ладони, я тут же их стыдливо опустил. Такой тремор был бы радостью для просеивателя песка на стройке или старателя на золотом прииске, но никак для хирурга высшей квалификационной категории.
– И вообще, перед кем я оправдываюсь?
Озвучив сей риторический вопрос, я всё же встал с помощью стены и потопал в туалет, справедливо решив, что в первую очередь от жидкости нужно избавиться. А только потом уже наполнять ею своё страждущее тело. И уже минут через пять, заметно повеселевший, я продолжил свой вояж по закоулкам квартиры.
Кухня встретила меня столом с кулинарно-алкогольными остатками праздника. Присосавшись к бутылке минеральной воды, я блаженно закрыл глаза, просто физически ощущая ручейки влаги, растекающейся по организму. Сквозь весёлое бульканье воды в бутылке, я краем уха уловил шёпот и тихое хихиканье со стороны рабочей столешницы и навесных шкафчиков. Открыв глаза, не отрываясь от бутылки, я покосился в ту сторону. Но тут же закашлялся, расплёвывая воду, замерев в позе горниста, не обращая внимания на ручеёк минералки, льющейся на грудь. На столешнице, облокотившись на кран мойки, сидел миниатюрный мужичок, сверкая белозубой улыбкой сквозь рыжую бороду. Но самое неожиданное было то, рядом с ним сидел мой кот Гибрид, держа в лапах рюмку с чем-то прозрачным и вилку, на котором маслянно поблёскивал маринованный груздь. Ноги у меня вдруг отказались поддерживать тело и я безвольно сполз на пол. Всё, приплыли. Она реально пришла…
Никогда не думал, что в обмороке так хорошо. Ни снов, ни видений, ни тревог и прочего. Только на пределе слышимости, будто уши заложило в самолёте, слышатся голоса:
– По-моему, ты перестарался с образом Бегемота.
– Ничего, это ему за Гибрида. Долго он ещё валяться будет?
– Даже и не знаю. Дай-ка, сейчас я …
Голоса… Ах, да! Это же белочка пришла! Это правильно. Это хорошо. Скоро совсем будет хорошо. Тёплая пижамка, мягкая постелька, трёхразовое питание, прогулки на свежем отдыхе и сердобольные санитарочки. Из накатившего блаженства я гнусным образом был вырван смачными шлепками по щекам, от чего голова безудержно заметалась вправо-влево. Широко открыв глаза, я уставился на того самого бородатого мужичка, хлещущего меня по мордасам. Вот, погань мелкая! Сам чуть выше колена, а удар как у боксёра-разрядника! Не отдавая себе отчёт, я схватил этого недомерка за свитер и рывком поднялся на ноги. Ощутимо качнуло, но спина надёжно упёрлась в стену. Из горла вырвалось нечто среднее между звуками контрабаса, шумом картофелекопалки и симптомами метеоризма у слона. И это было вовсе не похоже на “Кто ты, мать твою, такой?” Мужичок же всё это время увлечённо хлещущий меня по щекам, вдруг замер с занесённой ладошкой и прищурившись, тихо спросил:
– Чего сказал?
Через мгновение он осознал своё висячее положение и уже натурально, и очень страшно заревел, оскаливая зубы:
– Быстро поставил туда, где взял!
Клянусь, если бы стена была не кирпичная, то я продавил бы её не хуже героя Абдулова в новогодней комедии “Чародеи”! Так страшно стало. Ладонь я, конечно же разжал и мужичок, кувыркнувшись в воздухе, приземлился пятками аккурат на пальцы моих ног. Такое ощущение, будто специально целился. Позабыв про боль в пылающих щеках, я согнулся к ступням, но наглый лилипут будто только этого и ожидал ¬– резко подпрыгнул. Встреча его лба и моего подбородка родила целый фейерверк искорок из глаз. Улыбнувшись этой красоте, мельтешащей перед глазами, я снова отключился. Не так я себе белочку представлял, не так…
Очередное пробуждение прошло практически безболезненно. Только на подбородке ощущалось что-то мокрое и холодное. Пальцы коснулись мокрого полотенца.
– Канпрес, – усмехнулся зловредный мужичок, с интересом наблюдая за мной.
– Компресс, – автоматически поправил я его, срывая полотенце с подбородка и наматывая его на кулак. – Тебе он сейчас в самый раз будет!
– А ну, цыц! – мужичок нахмурился и указал на стол. – Быстро сел. Разговор имеется.
Странно, но я послушался и безропотно расположился на стуле. Руки, не смотря на излишнюю трясучесть, пододвинули салатницу с подобием “Оливье”, налили рюмку водки и накололи на кончик вилки сочный маринованный груздь. После того, как выпил и слегка закусил, я откинулся к спинке стула и уже более прояснившимся взглядом посмотрел на мужичка:
– Ну, и кто ты такой?
– А ты не догадываешься?
Самое интересное, что мужичок молчал и только улыбался. Тепло так улыбался, даже снисходительно. Кто же … Я перевёл взгляд на противоположный конец стола, где Гибрид, взгромоздившись на стул, тянул лапу к тарелке с кругляшами “Докторской” колбасы. Сырокопчёную и ломтики балыка он почему-то игнорировал.
– Сволочь, не мог тоньше нарезать? – когтистая лапа наконец-то подцепила кусок колбасы и жёлтые глаза сверкнули в мою сторону. – Чего вылупился? Домовой он, Домовой! Врубаешься?
– Гибрид? – я чувствовал, что тело снова готово окунуться в пучину беспамятства, – Ты говоришь?
Пушистая молния мелькнула над столом, чудом не задев бутылки и тарелки. Впечаталась мне в грудь и больно схватила за уши. А оскаленная пасть грозно зашипела прямо в лицо:
– Я Зигфрид! Не Гибрид, не мешок с блохами, не хрен мартовский! Зигфрид! Зигфрид Третий! С двумя поколениями медалистов! Ты уяснил, алкаш синюшный?
– Зиг, успокойся, – заговорил мужичок.
– Ерофеич, – кот отпустил мои уши, но сложив лапку в кулачок, помахал им перед носом, ¬– да достали уже его пьяные выходки! Тебе ли не знать?
– Знаю, Зигушка, знаю. Вот и поговорим сейчас об этом. Давайте-ка все за стол. И да, чуть не забыл, – мужичок звонко щёлкнул у меня перед носом пальцами. – Так-то лучше будет. И веры прибавится, и удивления поменьше будет от всего этого.
Домовой, говорите? Ну, почему бы и нет. Кот говорящий? Так всякое бывает. Широко улыбнувшись, я сел за стол и подпёр ладонями подбородок, не обращая внимания на струйку слюны, стекающую по нему – так мне хорошо стало в одночасье, так легко, всё казалось ласковым и тёплым, моё тело – невесомым, хотелось смеяться, радоваться и парить в обл…
– Ерофеич, по-моему, ты перестарался.
– Да заметил уже.
Щелчок пальцами и вся непонятная эйфория моментально улетучилась, оставив вместо себя Домового Ерофеича и моего кота Зигфрида. Ничего необычного.
– Так вот, мил человек. Завязывал бы ты со своими пьянками. Добром же пока прошу, не за себя радея, а за дом наш, за хозяйку, которую ты изводишь выходками своими. Хотя, за себя тоже прошу.
– Давайте уже по порядку, пока у меня окончательно крыша не съехала.
– По порядку, говоришь? Ну, значит, по порядку, – Домовой поёрзал на стуле, усаживаясь поудобнее. – Каким бы ты материалистом ни был, а я есть. И не только я. В каждом доме, в каждой нормальной семье есть свой домовой. Ну, читал же сказки в детстве, мультфильмы всякие смотрел, верно? Что бы ты ни думал, а правда всё это. Знаю, знаю, о чём спросить хочешь. А зачем нам на глаза людские показываться? У вас в этом мире сейчас и без нас хлопот хватает. Мы так, в тенёчке обитаем, работу свою исполняем. За домом или квартирой следим, о хозяйстве заботимся. Большинство людей или не замечают нашу помощь, или списывают всё на случайности, на свою забывчивость и прочее. А мы, между тем, почти как члены семьи.
Я перевёл взгляд на кота. Тот с излишним усердием что-то рассматривал на своей лапе, изредка бросая на меня косые взгляды, сверкая глазами.
– И если в семье лад, – продолжал меж тем Ерофеич, – то и нам на сердце покой да благодать. А ежели скандалы да попойки, ругань да ссоры… Какое уж тут спокойствие? Многие домовые не только руки опускают, но и жильё оставляют, уходя на поиски лучшего места от бессилия что-то изменить.
– Что, у нас всё так плохо, что ты решил лично явиться читать мне нотации? Да ещё и кота моего говорить научил.
– Я и сам умел! – оскалился в мою сторону Зигфрид. – Это ты слышать не хотел. Смотри, скоро и ослепнешь со своими пьянками!
– Тише, тише, – Домовой примирительно замахал на кота ладошкой, – не наседай на него так. Его ж тоже можно понять ¬– не каждый день такие чудеса случаются.
– Молчу, – кот подцепил последний кусок (и когда только слопать успел?) колбасы.
– Так вот, хороший мой, – Ерофеич с укоризной смотрел на меня, – у вас не всё так уж и плохо. Бывает и намного хуже, поверь мне – за сотни лет всякого навидался.
– Ну вот, видишь!
– Вижу. Конечно, вижу. Вижу то, что если тебя сейчас не остановить, то в скором времени всё потеряешь. И семью, и работу, и уважение к тебе, как к хорошему доктору. А там глядишь, жизнь и закончится. Совершенно внезапно.
Пальцы домового неожиданно щёлкают у меня перед глазами. Я замираю, всё вокруг покрывается мутной пеленой, сквозь которые всплывают различные образы, как маленькие отрывки фильма. Зал суда и развод с Маринкой. Пьянки, незнакомые лица. Прогулы на работе. Новые лица и новые пьянки. Увольнение. Квартира пустеет от продаваемых вещей. На кухне, а потом уже и в остальных комнатах не пройти от пустых бутылок и мусора. Дальше кадры замелькали с такой частотой, что ничего невозможно было разобрать. И только последний застыл, впечатываясь в моё сознание. Знакомое отделение больницы. Потрескавшийся кафель. И моё тело, опухшее, посиневшее, на столе из нержавеющей стали.
Вздрогнув от очередного щелчка, я оторопело уставился на Ерофеича:
– Так будет?
– Ну, не обязательно именно так. Но исход всегда один и тот же, поверь мне. Есть у меня возможность глянуть, что с хозяевами будет в их жизни.
– И ничего уже нельзя изменить?
– Ой, дурак…
– Зигфрид!
– Молчу, молчу.
– Изменить? – в вопросе Домового явно ощущалась усмешка, – а хочешь? Вижу, хочешь. Напугал я тебя, да? Только ты подумай хорошенько – для чего ты это хочешь. Для себя?
– Конечно! Как-то не горю желанием превратиться в бомжа и оказаться в морге!
– Да? А ты о хозяйке своей подумал? Ты знаешь, как она тебя любит? Знаешь о том, как плачет ночами? Как переживает о тебе, злится на тебя, но любит. Я даже удивляюсь. Другая б на её месте уже давно взашей выгнала или пару оглобель о спину твою переломала, а она, будто первый день после свадьбы с тобой носится. Как с дитём неразумным! Да и мне ладу в семье хочется. Вон, знаешь, какие вкусные пряники мне хозяйка частенько оставляет на кухне оставляет? А мне и посуду помыть замест неё незазорно, пока она с тобой пьяным возится. Мне покоя в нашем доме хочется. Чтобы любили друг друга, в счастье да радости жили, а не в скандалах. Я, может, детишек ваших поняньчить хочу! А какие детишки, коль хозяин такой?
– Тоже… Детишек хочу… – просипел я, размазывая внезапные слёзы по небритым щекам.
– Тряпка! Всё, молчу.
– Зигфрид! А ты соберись! Негоже тут сырость мужику разводить. Просто решай сейчас, иного шанса не будет больше. Никогда.
Я молчал. Понимал, что Домовой прав. Всё катится в черноту. Как давно я уже пересёк границу между отдыхом и банальной пьянкой, цель которой не расслабиться, а просто ужраться как свинья? Понимал, что верю во всё происходящее, что это не наваждение и не белая горячка. Марина… Как давно я с ней был счастлив? А она со мной? Дети те же… Наверное, если бы не пил, давно б семья полноценная была. Наверное?
– Я больше не хочу всего этого, – твёрдым голосом сказал я и показал пальцем на стол. – Если поможешь раз и навсегда избавиться от этого, то по гроб жизни буду должен.
– Ну, до гроба дожить ещё нужно, а помочь завсегда можно.
И громкий щелчок пальцами погрузил меня в очередное беспамятство.
Проснулся я от привычного городского шума за окном. Долго сидел на кровати, вспоминая произошедшее. То ли сон, то ли явь, то ли пресловутая белая горячка. Странные ощущения какие-то. Вытянул ладони вперёд – памятник позавидует. И выпить, вопреки обычному не хочется. На стуле с моей одеждой спал кот.
– Зигфрид, – показалось или в глазах проснувшегося кота промелькнуло удивление, – колбасу будешь? В холодильнике ещё должна остаться.
Кот как-то совсем по-человечески с недоверием посмотрел на меня, но спрыгнул и пошёл следом. В зале ничего не напоминало ни о новогодней пьянке, ни Домовом. Уже на кухне, нарезая тонкими ломтиками колбасу, я услышал, как в дверном замке проворачивается ключ и застыл на месте.
– Ну, чего стоишь, статуй в трусах? – из-за холодильника показалась взлохмаченная голова улыбающегося Ерофеича, – иди, встречай хозяйку.
Не обращая внимания на свой внешний вид, я ломанулся в прихожую, где уже стояла Марина. Налетел, обнял, расцеловал в холодные от мороза щёки, коснулся губами тёплых губ:
– Мне так много всего нужно тебе сказать… Мариночка… Хорошая моя…
Обнял сильнее, улыбающуюся жену, совершенно не обращая на то, как она украдкой суёт в руки внезапно появившемуся Ерофеичу пакет с пряниками. Теми самыми, самыми вкусными.