Волшебный дар

               
               

             С высоты птичьего полёта весь мир ему казался совершенно другим. Лёгкие облака были такими близкими, а их форма была такой податливой для его безграничной фантазии, что так хотелось, протянув руку, самым первым в начале наступающего дня погладить их чистые невесомые тела. Однако восходящее солнце опередило и его, да и всех остальных жаждущих сказочного волшебства. Нежно лаская своими яркими лучами, оно вызывало лёгкий румянец смущения на их белоснежных боках, и те с радостью летели к нему навстречу уже охваченные чуть трепетным предвкушением.
 
              Молодой мужчина стоял на самом краю небольшого горного карниза. Весной этого года ему исполнилось тридцать лет, а у него не было ни любимой работы приносящей достойный заработок, ни любимой девушки, хранительницы домашнего очага, ни сокровенной цели в жизни, для достижения которой можно было бы свернуть целые горы. Кстати гор в своей жизни до этого момента он и не видел, как впрочем, не видел и океана, ну или хотя бы моря, не был никогда ни в пустыне, ни в тропических лесах, да и тайги ему не посчастливилось увидеть. Вывод напрашивается сам собой: жизнь почти прошла, а у него ничего-то и нет, и нигде-то он не был. Ни какой перспективы, одна убогая серость. И это в наше-то время. Просто вопиющий позор!
 
          Девушки, девушки. Конечно, у него была первая любовь, ещё в школе, но почему-то всё как-то не «срослось», наверно, он не входил в число избранных счастливчиков, лишённых изнурительных поисков своей «второй половинки». Ну, а  после первой любви всё как-то закрутилось, завертелось в суете жизни, появилась вторая, затем третья и так далее по списку, составленным для него госпожой судьбой. Серьёзные взаимоотношения с избранницами своего сердца, и не только сердца, длились по-разному: месяц, иногда три, когда и по полгода. два раза случалось и по полтора года, а бывало и это чаще всего, на одну ночь. По чьей инициативе расставались? По-разному. Раньше ему казалось, что чаще всего это было его решение. Но однажды после длительной словесной подготовки, обнимая вздрагивающее в рыданиях девичье тело, завершая свою речь традиционной фразой «Извини, но нам лучше расстаться. Так будет лучше для тебя», в его душу вдруг заползли сомнения, порождённые удивительно странной интонацией всхлипов, сопровождающих происходящую драму. Оторвав её голову от своего плеча, аккуратно взяв мокрое лицо девушки за подбородок, он заглянул в переполненные слезами, словно северные озёра, тёмные глаза и там, на глубине, у самого дна заметил, как зарождалась радость, радость свободы.
 
              Осознав всю сложность женской натуры, как истинный естествоиспытатель он поделил с тех пор прекрасную половину человечества на девушек глупеньких и умненьких. Как следствие принятого решения, именно тогда появилась огромная проблема в его жизни, проблема выбора: с кем продолжить своё дальнейшее пребывание на этой грешной земле, с умненькой или с глупенькой? Сложность заключалась в том, что в обоих вариантах были как свои плюсы, так и минусы.
         С глупой девушкой он чувствовал себя умным, богатым, щедрым, появлялась возможность, словно с «барского плеча» проявить своё снисхождение к ней, да и не только к ней. Скажите, пожалуйста, кому не хочется ощущать на себе восторженные взгляды? Ведь, как же приятно бывает хоть иногда, пребывая в близких отношениях почувствовать себя «богом».
 
         Ну, а с умной можно было поговорить на любые волнующие темы, не всегда деликатно поэксплуатировать её тактичную толерантность, заполнить пробелы в знаниях, при желании развить свои умственные способности, ознакомиться с творчеством диковинных современных поэтов и писателей, блеснуть своим чувством юмора, ну уж каким есть, не опасаясь быть неправильно понятым, ведь на то она и умненькая.
 
         Ах, женщины как же хорошо жить вместе с вашими плюсами одновременно лаская ваши тела, но когда дело доходит до ваших минусов, почему-то сразу хочется стать Робинзоном Крузо.
 
        Лёжа с девушкой под покрывалом Млечного Пути после космического секса, глядя в её глаза, полными сияния далёких звёзд, отрешёнными от бренного мира и утонувшими в мечтах, он чувствовал как где-то там внутри его сознания, чаша достоинств наполняясь, начинает перевешивать чашу недостатков и надуманных комплексов. И тут вдруг слышишь из её осветлённых улыбкой уст нежные тихие слова: «Нужно завтра обязательно убрать шубу с балкона. Слишком уж там жарко для меха».
 
         Или, слушая очередную лекцию на свободную тему, переполненную очередной умной информацией с переплетением диковинных непонятных слов, твой, утомлённый непосильной работой мозг, наконец, осознаёт всю свою ущербность и понимает, что вся жизнь прожита зря, впустую. И вот этот перегретый орган потихоньку, самопроизвольно без особых мучений рожает предсказуемую горькую истину: «Так Вы батенька попросту дебил». И… Жуткая тоска. Просто выть охота. Какой уж тут секс, какие уж тут планы на будущее, какие уж тут отношения.
 
            «Ах, как хорошо было бы, встретить мудрую девушку», - думал частенько юноша, прекрасно понимая при этом, что жизненная мудрость приходит с годами, ну а взаимоотношения с какой-нибудь бабушкой, его вовсе не прельщали, имея нормальную сексуальную направленность и не находясь в плену стяжательства. Ох, как же тяжело в свои уже тридцать лет быть ещё не самореализованным.

            Глядя на горные вершины, подёрнутые величественной красотой, от всех этих размышлений на душе у него стало грустно и весьма препротивно.
            Слегка наклонившись вперёд, мужчина поглядел вниз на ползущие цепочки муравьёв-туристов, которых вели на смотровую площадку, оборудованную чуть ниже горного выступа на котором он стоял. Высоты он вовсе не боялся. Скорее чувство страха в нём порой вызывало, какое-то странное, где-то на инстинктивном уровне отключающее самосохранение, навязчивое желание. Постепенно анестезируя его силу воли, подталкивая слегка в спину, оно заставляло, посильнее оттолкнувшись, просто прыгнуть в пропасть и в свободном полёте расправить руки-крылья... и уже превратившись в птицу... улететь меж горных хребтов в сказочную далёкую страну, где наконец-то хоть раз в своей жизни увидеть зелёные пальмы, тёплое ласковое море, и жаждущую именно его мудрую юную прелестницу. Но спасительный здравый смысл подсказывал, что такой полёт на крыльях мечты, в лучшем случае приведёт его на больничную кровать, вполне возможно даже и в психушке, а в худшем случае на чужое кладбище. Ах, и какая интересная эта штука - жизнь, как в ней легко порой меняются своими местами понятия «лучшее» и «худшее».
 
           Внизу, где-то под ногами издавая в утренней тишине тревожный щебет, промелькнули тёмные спинки двух маленьких птичек.

                -СТОЙТЕ!!!
                -Давайте поговорим! Подождите! – неожиданно «толкнул» его в спину женский вскрик, и если бы не ветка кизила, страховка, которая обвивала его руку, он точно бы отправился в свой последний полёт.

 Отскочив от края обрыва, одновременно разжимая руку и чувствуя при этом, как ветка кустарника срезает кожу, он приземлился на «пятую точку». Медленно проходящее оцепенение тела, рождённое страхом, пролило на его виске маленькую капельку пота. Облегчённо вздохнув и повернув отчего-то удивительно непослушную шею, он увидел её. Глядя в женские глаза, наполненные необычной смесью осуждения и жалости с оттенками высокомерия, он спокойно негромким голосом произнёс (из уважения к сединам Кавказа монолог слегка изменён): 
                -Дорогая Сударыня! Своим чарующим восклицанием Вы прервали мои размышления о красотах и ценностях бытия. И от счастья услышав столь изумительный голосок, я этого бытия то, чуть было, совсем и не лишился. Покорнейше Вас благодарю за такое чуткое, а главное своевременное ко мне внимание!

         Немного переведя дух, и чуть успокоившись, он уже более сдержанно негромко добавил:
                -Сука такая!!!

         Обычно при женщинах, пожилых людях и детях, мужчина не использовал в своём общении матерных слов, но сейчас страх перед преждевременной кончиной заставил показать всю глубину познания и мастерство владения не литературным, но широко распространённым в людских массах языком.

       Внизу «муравьиные» цепочки остановились, и напуганные туристы, с тревогой задрав головы вверх, стали оглядывать склоны ущелья, но через несколько секунд разобрав в какофонии эха такие с детства знакомые слова и тем более отпущенные не в их адрес, успокоившись, бодро зашагали дальше с улыбками облегчения на ещё сонных лицах.

         Девушка замерла на месте, её лицо покраснело, за все свои 26 лет она ни когда не слышала в свой адрес такой речи. Её раздирало сомнение. То ли ей извиниться за столь грубое вторжение в его уединение, то ли проучить грубияна, который охваченный своей трусостью посмел оскорбить приличную замужнюю девушку.

        Мужчина успокоился, и ему стало очень неловко от своей несдержанности.
                - Извините меня, пожалуйста, что я на Вас накричал. Просто это было очень неожиданно, - и чуть нервно усмехнувшись, добавил, - я едва не свалился.

        В этот момент из-за спины его собеседницы появилось испуганное лицо, не замеченной им ранее второй девушки. Широко раскрытые глаза излучали удивительную смесь эмоций.

          -Мы за Вами долго наблюдали. Нам показалось, что Вы хотите…, - голос её дрогнул и она замолчала.
 
      Мужчина ощутил огромную волну сострадания, нежно, но настойчиво затекающую в его душу.

                -Меня зовут Ева, а её Вика, - сказала девушка и вышла из-за спины, так и не определившейся в своих дальнейших действиях подруги.
 
                - Вообще-то Ева, это тебе показалось, что он суицидник, а я так и думала, что это безбашенный придурок, который стоит на самом краю и плюёт на головы туристам, - с огромным чувством собственного достоинства произнесла Вика ледяным голосом.

     Она даже и не пыталась скрывать свою обиду, как на свою подругу, так и на случайно подвернувшегося хама.
                -И вовсе я ни на кого не плевал, а любовался ущельем. Оттуда очень красивый вид, - возразил мужчина, испытывая небольшое смущение от того, что у него всё-таки было желание с высоты оросить ущелье, будучи совершенно уверенным, что в такую рань до восхода солнца, здесь на склоне он находится один, но правая рука его держалась за ветку кизила.

    О туристах внизу он совершенно не думал. Ладно, если уж совсем честно, в тот момент он просто надеялся на порывистый ветер.
 
    Ева оживилась, в её глазах вдруг вспыхнула какая-то чертинка.
               -Ой! Я тоже хочу оттуда посмотреть! – воскликнула она.

               -Хватит!!! Хватит на сегодня! – вдруг закричала Вика, и словно злая мачеха, поглядела на Еву, у которой лицо тут же вновь обрело испуганное выражение.
              - Давайте спускаться, - безапелляционно, но уже более спокойным голосом добавила она.

     По прежнему чувствуя за собой вину за несдержанность, да нет скорее за нецензурную брань, мужчина решил поддержать Вику:
                -Да, наверное, лучше будет спуститься к подножью.

     Он поглядел в её строгие глаза и примирительно улыбнувшись, представился, почему-то не ко времени слизывая с ладони ещё сочившуюся кровь:
          -Максим…. Меня Максим, зовут.
 
    По-прежнему ещё обиженная Вика фыркнула и, развернувшись, собралась было уходить.
                - Ой, Вика у него кровь течёт! Подожди, я сейчас перевяжу ему руку, - источая милосердие, воскликнула Ева.
 
     Она подбежала к Максиму, доставая на ходу из своей сумочки мятый целлофановый пакетик в котором лежал посеревший, как от соседства с остальными женскими необходимостями, так и от времени, начатый рулончик бинта.

     Максим протянул руку и принялся наблюдать, как девушка мастерски со знанием дела стала накладывать повязку на рану. В скором времени его взгляд, перебравшись с ловко орудующих маленьких пальчиков, забрался под распахнутую куртку и, не преодолев препятствие в виде толстого шерстяного свитера, отдав дальнейшее исследование на откуп бурному мужскому воображению, перебрался на тонкую шею, затем на узкие бледные губы и наконец, утонул в  глубине её карих глаз. Ева почувствовала его ощупывающий взгляд и, заливаясь краской от смущения, вдруг резко посмотрела ему в глаза.

                -Вы, наверное, медработник?- опустив свой взгляд на промокающий от крови бинт, смущаясь, словно застигнутый на мелкой краже, спросил Максим.
                - Почему Вы так решили? – кокетливо удивилась девушка и на её лице расцвела именно та еле уловимая улыбка, вестница появления высоких чувств.
                -Ну, как же, бинт в сумочке, и так профессионально делаете перевязку.
                - «Мать Тереза» она, - выплёскивая остатки своей обиды, произнесла стоящая в стороне девушка.

          И тут же отвечая на немой вопрос, читаемый в устремлённом на неё взгляде Максима, Вика добавила:
                - Да, да собачья «Мать Тереза».

                - Ну, вот и всё. Не сильно затянула? - спросила Ева, и обижено покосившись на свою подругу, почти шёпотом доверительно добавила, глядя Максиму в глаза, - не обижайся на неё. Сегодня она просто какая-то злюка.

           Молодые люди спускались по узкой каменистой тропе, серпантином сбегающей по пологому склону горы. Вика шла впереди, а сзади немного отстав, шли вместе Максим и Ева, их весёлая болтовня и смех наполняли ущелье чудесным настроением, которое очень сочеталось с великолепным солнечным днём в оправе живописного горного пейзажа. Складывалось такое впечатление, что они знают друг друга уже много лет. Как же это сейчас раздражало Вику.
 
            Плохое настроение. Ровно неделю назад вечером, хлопоча на кухне, она услышала, как открылась входная дверь, вошёл её муж и, снимая куртку, разуваясь, с ходу сообщил, что поездку в горы придётся отложить, у него срочный заказ.
            Вся жизнь Вики шла по заранее продуманному плану. Сначала она шла по ступенькам, которые воздвигала перед ней её мать. Сколько она себя помнила, та всегда занимала руководящую должность, как на работе, так и в семье. Секции, кружки, школа, всё кружилось вокруг мамы, вернее вокруг её целей, с приложением к ним маленькой дочки. Всё изменилось в восьмом классе, когда внимание женщины отвлёк ни с того ни с сего вдруг запивший муж, Викин отец. К воспитанию дочери он допущен не был, к чему впрочем и не стремился. Всегда тихий, незаметный, лишённый своего мужского слова, он прибывал в доме на правах тени своей супруги. Вика, получившая свободу в постановке и достижения теперь уже своей цели, бросила «музыкалку», понимая, что у неё не достаточно хороший слух, «художку», не хотелось быть посредственностью, и ушла из секции фигурного катания, где её  держали лишь по одной причине, так хотела её мама, курирующая вопросы спорта в администрации области. Остался кружок английского языка в школе, так как уж очень легко он ей давался, а вдобавок девочке очень нравилась молодая учительница, всегда модно одетая, стройная и с удивительно добрым, участливым взглядом. Ну и, конечно же, осталась школа, как необходимый этап в жизни каждого человека. По привычке, ранее привитой матерью, она теперь сама ставила перед собой цели и успешно их добивалась.

      В скором времени появилась ещё одна цель, Михаил. Парень был на два года старше её, и был первым из парней обратившим своё внимание на несуразную, тощую длинную «оглоблю», да ещё и ко всему «очкастую» отличницу. Вика ещё тогда решила, что когда-нибудь он обязательно станет её мужем.

      Прошли годы, девушка расцвела, превратившись в красавицу, к всеобщему удивлению поступила и закончила местный пединститут, иняз, дождалась Мишку из армии и вышла за него замуж, за обычного автослесаря. За год до этого события из дома исчез «призрак», тихий алкоголик-отец, и на её вопрос, мать ответила, что теперь у него другая семья, другая отдельная от них жизнь. И она, тут же тяжело вздохнув, решила освободившуюся энергию потратить на устройство взрослой жизни своей дочери, но получив с её стороны жёсткий отпор, про себя самоудовлетворённо подумала: «Вся в меня». Тем не менее, мамаша сыграла дочери свадьбу, соблазнила её ступить на путь предпринимательства, открыв салон красоты, после того как Вика отказалась идти работать в департамент образования с хорошей перспективой, а её мужу купила автомастерскую в которой тот работал.

       И вот эта достигнутая цель в жизни, Михаил, к этому времени успевший почти полностью развалить ранее успешную автомастерскую, зная с каким нетерпением, она полгода ждала этой поездки, всё испортил со своим срочным заказом.

                –Вика!! Вика, послушай!! Максим - наш земляк, и мало того, он учился в той же школе, что и ты! - чрезмерно радостный и оттого весьма неприятный окрик, вынужденной «замены» её мужа, подруги по институту Евы, выдернул Вику из грустных размышлений.
 
      Обернувшись, девушка пристально посмотрела на Максима и, сказала, что совершенно его не помнит. Да и как она могла его помнить, если кроме Михаила она в то время никого не замечала. Ещё раз, посмотрев на Макса, уже как на мужчину, а не как на случайное приключение в этот день на экскурсии, она отметила, что парень очень даже ничего. И в этот миг её накрыла очередная волна досады на своего мужа, что ни они с ним будут целоваться под нависшей меж горных хребтов чёрной бездной, усыпанной яркими звёздами, и не они будут запивать свою любовь местным ароматным вином, лёжа на кровати в гостиничном номере.

    Вика почувствовала, как в её душе стала зарождаться зависть к чужому счастью, а так как всю свою жизнь она презирала и боялась этого явления, считая его проявлением духовной слабости, девушка решила оставить весёлую компанию, сославшись на внезапную головную боль. И уж, чтобы совсем разделаться с этой мерзостью, она решила принести в жертву, ранее намеченную экскурсию, предоставив Максиму возможность вместо неё поехать с Евой. Она прекрасно понимала, что обида на мужа, подругу, Максима, да и в принципе на весь этот мир не даст насладиться впечатлениями от увиденных красот здешних мест. До отеля, в котором они с Евой поселились, было около часа пешего хода, а это как раз то, что ей сейчас было необходимо: не спеша пройтись одной. Но оказалось, что Максим приехал на своём автомобиле, который стоял на стоянке рядом с экскурсионными автобусами. Одна Ева не хотела ехать и решила показать Максиму город, кстати, которого она вовсе не знала. На стареньких «Жигулях» четырнадцатой модели они доехали до гостиницы, Вика вышла и сразу поднялась в свой номер, а Ева и Максим уехали навстречу своим приключениям.

            Ева вернулась в номер только под утро. Вика не спала и наблюдала, как подруга потихоньку, крадучись в темноте, собирала свои вещи. Всё с ней было понятно. Закончив сборы, Ева застегнула сумку, повернулась, собираясь потихоньку уйти, как вдруг в помещении загорелся свет, и она увидела Вику, стоящую у двери. В одно мгновение глупая улыбка на лице Евы только что светившаяся в темноте номера пропала и, ставшая вдруг похожей на нашкодившую собачонку, она, опустив глаза в пол, тихо промямлила:
                - Я… хотела тебя разбудить и попрощаться….
   
Но поглядев в грустные глаза, молчащей подруге, смутившись, вдруг быстро затараторила:
                - Я обязательно… обязательно бы тебе позвонила, утром…, попозже…. Я так и решила, будем выезжать из города, обязательно позвоню…. Тебе.

          Вика смотрела на Еву, на её умоляющие глаза, на взлохмаченные волосы, последствия романтического пребывания в автомобиле отечественного производителя. Обида в её душе лопнула, словно мыльный пузырь, уступив своё место искренней радости за свою подругу. Она развела руки в стороны и улыбнулась. Ева, выронив из рук сумку, бросилась в объятия Вики. Девушки крепко обняли друг друга, а из их глаз вдруг потекли слёзы.

           - Вика…. Вика он такой хороший… у него такие грустные глаза, - всхлипывая, открылась подруге Ева, - даже когда он смеётся, грусть ни куда не уходит. Он очень…. Он такой милый…. Он мне очень, очень нравится.
 
     Почувствовав, что подруга уже заканчивает свою фразу с улыбкой, Вика покрепче стиснула Еву и отстранилась.
                – Ладно, беги к своему «суициднику», а то он уедет без тебя.

        Ева резко подхватила сумку с пола и рванулась к двери. Сделав пару шагов, она услышала сзади вновь голос своей подруги:
                – Ничего не забыла? А то в темноте-то …

          Ева резко остановилась, развернулась, молча, подбежала к подруге поцеловала её в щёку и тут же полетела наружу к Максиму. Вика улыбнулась, подумав, что Ева сейчас очень напомнила ей маленькую собачку Дусю, с которой та однажды пришла на их встречу в городском сквере и спустила её с поводка.

                – Ева -   неожиданно для себя окликнула Вика свою подругу.

   Остановившись и не поворачиваясь, та взвыла, не скрывая раздражения:
                -Дааа!!? Ну что ещё?!!
 
                - И не рассказывай ему, пожалуйста, про своих питомцев. Ну, хотя бы пока…. Не каждый такое может выдержать.
 
                – Да ну тебя, -  срываясь с места, буркнула Ева.

     И уже из коридора через открытую дверь, сквозь весёлый смех Вика услышала:
                - Я уже ему про всех рассказала.


   Оставшись в номере одна, Вика закрыла дверь, выключила свет, подошла к окну, отодвинула в сторону штору и поглядела вниз. Максим стоял, облокотившись спиной о свою машину, и курил. Через несколько минут из здания выбежала Ева. Подбегая, она споткнулась, выронила сумку, но крепкие руки Максима подхватили хрупкую девушку, оторвали от земли, кружанули пару раз и прижали её улыбку к мужским губам.

     «Да уж… конечно… давно не виделись», - вздохнув, подумала Вика, и не дожидаясь завершения приветственного поцелуя, записала в смартфон номер машины. Она ни когда в своей жизни не видела маньяков, а вдруг они такие же симпатичные как Максим. Так на всякий случай. Мало ли что…
 
       Отойдя от окна девушка упала поперёк кровати и наверное первый раз за всю свою долгую жизнь пожалела, что не обращала в школе внимания на мальчиков старших классов, помимо Михаила. Она решила не ложиться спать, дождаться утра, собрать вещи и уехать домой.
 
«Оставаться одной? Глупо.
 Мерзкая поездка…
 Какие же всё-таки противные эти горы…».


             Огромное утреннее солнце, привычно всплывая между вершинами горной гряды, жадно выпивало из неба остатки ночи. Легко пронзая хрустально чистый воздух яркими лучами, оно с царственным безразличием дарило своё тепло слегка озябшим за осеннюю ночь мёртвым камням и живым людям. Проникнув в гостиничный номер через сдвинутую штору, его лучи по-хозяйски залили помещение светом и принялись исследовать репродукцию картины Николая Рериха «Калута» (горы перед рассветом), висящую в изголовье двуспальной кровати. Скользнув по засиженной летними мухами бумаге и чуть заметному жирному пятну в углу «картины», посланники солнца сползли вниз на спинку кровати и через минуту перебрались на постель, где обнаружили безмятежно спящую красивую молодость женского рода. Любуясь девушкой, замерев на несколько секунд в замешательстве, они всё-таки решили не тревожить её закрытые веки и, вспыхнув на мгновение на полуоткрытых, слегка подсушенных сном губах, исчезли, оставив после себя в гостиничном номере утренний свет.



 
             Он сидел в своём кабинете. Прошло уже целых два года, а он никак не мог привыкнуть ни к маленькому помещению, постоянно сдавливающему своими стенами его мозг, ни к этому холодному люминесцентному свету. С тихим гудением, из-за отсутствия окон, лампы светили и днём, и ночью. Мужчине почему-то казалось, что этот свет своим тремором убивал в нём само ощущение времени и с фатальной монотонностью потихоньку сводил его с ума. Он ненавидел эту «конуру». Ему очень не нравилось, что приходилось постоянно куда-то звонить, постоянно с кем-то договариваться, столько лишних слов и никакой конкретики. Как же хорошо было раньше, когда он работал здесь просто автослесарем. У него был строгий рабочий график, но самое главное он отвечал только за себя, за качество проделанной им работы. Ему не приходилось брать на себя ответственность за финансовое благополучие своих сотоварищей, с которыми после работы можно было по-дружески попить пивка.

     Вдруг дверь приоткрылась и появилась голова Марианны с огненно рыжей взлохмаченной копной волос. Многозначительно улыбаясь, она произнесла:
                - Шеф… к Вам жена. Впустить…?

           «Бог ты мой, почему Марианна его секретарша? Она же ведь его клиентка, очень хорошенькая…, но клиентка. Да и нет у него ни какой секретарши…».
 
            В кабинет, словно ураган, ворвалась Вика, ни слова не говоря, она уселась на стул напротив него и стала сверлить его своим строгим взглядом. «Как хорошо, что между ними стоял стол», с облегчением подумал он. Молчаливая сцена воссоединения молодой семьи затянулась. Ему стало как-то не по себе, не уютно. Ну, что…, что он сделал опять не так? В его голове судорожно замелькали мысли: «Может быть он после того как умывался утром забыл вытереть капли воды на смесителе, специально для этих целей лежащей рядом салфеткой? А может он где-нибудь в квартире бросил свои вчерашние носки?». Ему очень не хотелось её расстраивать, ругаться, спорить, что-то доказывать. Как же он всего этого не любил. Лучше уж стерпеть, «пропустить мимо ушей», промолчать, а затем потихоньку юркнуть к компьютеру, одеть наушники, и вздохнув с облегчением оказаться в своём мире. В голове мелькнула догадка, «А может быть, она нашла пустую бутылку от пива, которое он выпил вчера ночью, после того как она уснула?»
 
          Вдруг Вика вскочила, забралась на стол, в руках у неё появилась сковородка с жареной картошкой и стоя на коленях, на столе она принялась, словно младенца большой ложкой кормить его приговаривая:
                - Что… жареной картошечки захотелось?! Ну-ка жри, жри давай!!!
 
       Он хотел было встать…, ну или хотя бы взять самому ложку, но…, ни руки, ни ноги его не слушались. Ох…. До чего же он перепугался. Так не хотелось ссор, и он ел…, не ощущая ни вкуса, ни саму картошку во рту, созерцая боковым зрением, как в дверном проёме, совершенно не вовремя, Марианна, томно улыбаясь, танцуя, раздевалась, возбуждая его своим сногсшибательным стриптизом. Почему-то ему вдруг очень захотелось в туалет, ещё немного и он будет ходить на работе с мокрыми штанами…, какой позор!
 
        Он вздрогнул и открыл глаза, выпрыгивая из объятия очень уж странного сна. Михаил с облегчением вздохнул и, обливаясь потом, подумал, «Что это там внизу под его одеялом происходит». Откинув одеяло, он увидел рыжие взлохмаченные волосы, а уже через секунду на него смотрели невинные карие глаза.

                – Что разбудила…? – провинившимся сладким голосом спросила Марианна.
 
         «Ах, какая же она развратница», - восторженно подумал Михаил и притянул перегретое желанием женское тело к себе. Последнее, что пронеслось в его голове: «К чёрту эту работу. Всё к чёрту. За столько лет… могу же я…?!». Михаил был счастлив, наверное, как когда-то в детстве у бабушки, уплетая из чугунной сковородки горячую жареную картошку с поджарками, хрустя бочковыми солёными огурцами, вдыхая этот волшебный незабываемый запах свежеиспечённого ржаного хлеба. Но…, краешком своего сознания, он вполне допускал, что сейчас счастья было гораздо больше.

    Уже ближе к вечеру для восполнения затраченной энергии из и без того неполного холодильника исчезли все съедобные остатки: две баночки с резиновыми, как он называл их, «козявками» под названием мидии, трёхдневной давности вечно полусырые макароны под названием «альденте», которые перед отъездом для своего любимого приготовила заботливая жена. И наконец-то, благодаря очередному порыву страсти был прикончен увесистый кусок невероятно вонючего сыра, от которого, казалось на века пропахла сама пластмасса холодильного агрегата. Из шкафчика на кухне совершенно случайно испарились две бутылки какого-то «суперского» вина, приготовленного Викой ко дню рождения своей матери и полбутылки импортного коньяка, похожего своим резким запахом на одеколон.

    Атмосферу комнаты наполнял запах безудержного разврата, а стоящая на полке книжного шкафа в красивом переплёте книга «Кама сутра» от увиденных сексуальных экзерсисов за минувший день, со стыда готова была провалиться к чете пенсионеров, живущих на нижнем этаже.

    В очередной раз, выходя из ванны, Михаил застал Марианну в слезах. Он долго допытывался у одевающейся и наспех приводящей себя в порядок постоянно всхлипывающей девушки, в чём причина такой перемены её настроения. В его сознании подспудно витала мысль, что он чем-то обидел девушку и даже с облегчением вздохнул, когда Марианна, рассказала о постигшей её трагедии.
 
    Оказалось, что пока он был в ванне, звонил её родной брат и сообщил, что их отцу, лежащему в больнице с проблемами сердца, необходима срочная операция, которую могут сделать только в Германии. Девушке необходимо было побыстрее приехать к себе домой, на семейный совет, на котором нужно было срочно решить, где раздобыть на операцию деньги. Михаил смотрел на вздрагивающее плечо девушки, на котором под тёмно зелёной обтягивающей кофточкой, пребывала в необычайной грусти, недавно многократно зацелованная им родинка. Ему очень было жалко Марианну, жалко было и её отца, которого он совершенно не знал. Почему-то было жалко элитную иномарку, подаренную, как она говорила больным родителем по завершению её учёбы в университете, и на которой она уже успела попасть в ДТП. Но нет худа без добра, именно это обстоятельство позволило Михаилу познакомиться с Марианной, которая стала его клиенткой, как по поводу ремонта автомобиля, так и по поводу полного единодушия в вопросах сексуальных утех. К этому времени машину теперь, скорее всего, отремонтировали в его мастерской. Хорошая машина уйдёт за полцены – жалко, но куда деваться, раз так нужны деньги. Ему невероятно жалко было денег, семейные его с женой накопления, которые Михаил собирался дать девушке в долг, ведь не «сухарь» же он какой-то. Особенно было ну просто нестерпимо жалко, аж до боли в груди, самого себя. Надо же, всё так хорошо складывалось, и уехавшая в горы жена, и весёлая всё понимающая девушка, воспринимающая его таким, каким он есть на самом деле.
      Ах, рыжая Марианна, та которой от него ну ни чего не нужно!
      Михаил вспомнил, что его жена приедет через четыре дня. Да, сказка закончилась. Он стоял и ждал, вдруг всё как-нибудь само собой разрешится, и девушка останется хотя бы ещё на одну ночь. Но, реалии жизни… до чего, же они жестоки и не романтичны.

     У Марианны по причине её душевного состояния всё валилось из рук, то она выронила свою сумочку, и долго в томительной тишине нервно всхлипывая, собирала её содержимое, то надевая куртку, «заела» молния, случайно попал шарфик. Эх…, ни чего не разрешилось. Жизнь продолжалась.

      Михаил предложил Марианне денег в долг, с условием, что она вернёт их, как только сможет. Но девушка так сурово на него посмотрела, что он вдруг подумал: «Ну, точно прямо как моя жена», - и замолчал. Она подошла к нему и тронула его губы своими, солёными от слёз, и нежно попросила Михаила позвонить на свою работу, узнать, готова ли её машина. Чтобы уж совсем не обижать любимого, девушка попросила разрешить ей заплатить за ремонт своего авто немного попозже, как только будет полегче с деньгами.

     Глядя в её мокрые от слёз умоляющие глаза, Михаил неожиданно быстро для себя принял решение оплатить ремонт авто из своих средств. К его удивлению Марианна не согласилась, но после долгих уговоров, она подошла и горячо, с чувством благодарности, поцеловала его в щёку, сообщив, что как-нибудь потом обязательно вернёт ему эти деньги. Взяв в руки смартфон, оказалось, что он был выключен, Михаил связался с автомастерской. Машина была готова. Он перевёл деньги со своего счёта за ремонт, облегчённо вздохнул и, глядя в грустные глаза девушки, отчего-то глупо улыбаясь, произнёс:
                - Всё. Можешь забирать свою машину.

       Марианна вновь поцеловала его, развернулась, открыла входную дверь, вышла и уже на лестничной площадке обернувшись, сказала:
                - Пока…. Позвоню.


 

         Жутко тоскливый визг дикого животного ворвался в его спящий мозг. Сильный удар в подбородок… клацанье зубов… его зубов. В распахнувшиеся глаза ворвался окружающий мир, по поверхности которого заметались ослепительно белые искры, и тут же исчезая, они оставляли еле заметные тёмные следы на пылающем диске красного солнца, который уже вот-вот скоро должен был прикоснуться к горизонту.
 
        Рядом хлопнула автомобильная дверца, и через лобовое стекло Максим увидел знакомый силуэт, бегущую куда-то вперёд Еву. Ноги… почему-то он совершенно их не чувствовал, но положив на них руки тут же успокоился – просто отсидел. Медленно возвращающееся из чёрной кромешной бездны сна сознание, воспользовавшись воспоминанием, стало восстанавливать весь ход событий сегодняшнего дня…. Или вчерашнего…? Вдруг это восход?
 
   Чувствуя, как кровь потихонечку наполняет его ноги ощущением, что они у него есть, он открыл дверцу и попытался выйти из своей машины. Получилось не сразу. Опершись на дверцу автомобиля, переминаясь с ноги на ногу, он видел как метрах в пятидесяти у стоящей на обочине огромной иномарки, Ева беседовала о чём-то с её водителем через опущенное стекло.

          В скором времени из машины появились мужские руки и передали Еве два пластиковых стакана. Осторожно, чтобы не разлить содержимого, девушка возвращалась обратно к Максиму. Горячий кофе так и норовил, хвастаясь своей высокой температурой облизать её пальцы, но она терпеливо несла свою добычу. На секунду оторвав взгляд от стаканов, она увидела его стоящего у машины и громко закричала, стараясь перекричать шум проносящихся мимо машин:
                - Максим!!!
 
       Сорвавшись с места, он побежал к ней навстречу, а подбегая, услышал её весёлое «поскуливание»:
                - Оой… оой… Скорее, скорее…! Ой ёй ёй… сейчас выроню. Сейчас… брошу!

          Максим выхватил у неё стаканы, они уселись в машину и молча, пили горячий кофе. «Как же хорошо, что она согласилась поехать с ним», - подумал Максим, глядя на Еву, всё внимание которой было приковано к съезжающей с обочины и вливающейся в автомобильный поток иномарке.

               - Идиот. Чуть свою семью не угробил, -  девушка вслух подвела итог своим мыслям и, поглядев на Максима, уже обращаясь к нему, разъяснила, - уснул за рулём, а у него там жена и двое маленьких детей…. Поехал до ближайшего отеля, отсыпаться.

           Глядя на её лицо, охваченное праведным гневом, Максим решил умолчать, что тоже едва не уснул за рулём, после бессонной ночи, заполненной поездками по незнакомому городу, и таких долгих, приятных, но так изматывающих его мужской организм поцелуев. Всю дорогу, слушая весёлый монолог Евы о характерах нескончаемых питомцев, живущих у неё дома, ему было не до сна, мужской мозг перенапрягался, стараясь переварить информацию о сложившейся среди них сложной иерархии. В конце концов, Ева вдруг резко замолчала…, и он почувствовал упавшую, безмятежно посапывающую голову оратора на своём плече.

      Когда до города оставалось совсем ничего, в борьбе со сном победил сон. В какой-то миг, очнувшись на встречной полосе, Максим обливаясь холодным потом от страха, свернул на стоянку, зажатую растянувшимися вдоль дороги длиннющими посадками, немного в стороне от трассы и уснул.

          Максим допивал уже сильно остывший очень крепкий чёрный кофе. Ему нравился этот напиток, но сейчас помимо бодрости он вызвал странную тошноту. Впрочем, в этом он обнаружил положительный фактор: совершенно расхотелось есть. Вдобавок болел подбородок, и он осторожно потрогал больное место. Ева, заметив это движение, весело рассмеялась:
            - А я думаю, откуда у меня такой шишкарь на голове.

    Мужчина завёл двигатель автомобиля, поглядел на девушку и, указав взглядом на не совсем ещё потерявшие свои одежды посадки, спросил её:
                - Не желаете?

                – Ой, сейчас.
    Выскочив из машины, она скрылась в разноцветной гамме осенней листвы.

         Солнце, утопая в степных просторах горизонта, оставляло людям ещё немного времени для того, чтобы насладиться перед сном тоскливыми сумерками поздней осени, которые так щедро наполняют душу воспоминаниями, особенно в это время года.

        Кофейная тошнота прошла, и Максим чувствовал себя великолепно, не считая того, что очень уж хотелось есть. Осознание того, что до его родного города оставалось совсем немного, каких-то полчаса езды, почему-то ещё сильнее разжигало в нём аппетит.

       Раздавшийся хруст тут же насторожил слух опытного автолюбителя, но покосившись на девушку, что-то энергично жующую, с устремлённым в горизонт взглядом, Максим успокоился и спросил:
                - Чего это Вы, там дорогуша втихорца пожовываете?
 
                - Ой, извини, не предложила –  сказала Ева и, развернувшись к нему вполоборота, сунула ему в рот, какую-то вкусняшку.

        Минут пять они так, и ехали: он смотрел на дорогу, время от времени открывая рот, а она о чём-то улыбаясь, следила за тем, чтобы его челюсти не простаивали.
                – Какой-то странный вкус у сухариков?! - спросил он.

                – Ну, ты и смешной! Это же Чаппи. Ты что, Чаппи ни когда не ел? Отличный корм для собак, -  удивилась Ева и тут же добавила, - между прочим, этот корм совсем не дешёвый.

    Максим замер и почувствовал, как лёгкая тошнота стала вновь зарождаться в его животе, но на выручку пришла его память, он вспомнил документальный фильм, увиденный когда-то по телеку, и подумал «Эка Чаппи - тоже мне экзотика. Китайцы и не такое жрут».

       Все эти философские мысли о еде заняли буквально одну минуту, и всё это время рука девушки настойчиво пыталась засунуть ему в рот собачью еду.

    Вдруг Максим громко зарычал и, лязгая зубами, сделал вид, будто хочет укусить кормящую его руку. Ева отдёрнула руку, глаза её от ужаса округлились, и она резко отпрянула от него. Максим  поглядел на испуганную девушку, улыбнулся, по инерции пару раз гавкнул и совершенно спокойным голосом произнёс:
                - Да… Согласен, глупая шутка.

    Уже через секунду девушка зашлась от смеха, она неистово колотила себя по коленям, складывалась пополам, а через мгновение, откидываясь на спинку кресла, запрокидывала назад голову, делала глубокий вдох, и всё повторялось снова. Максим, изначально подхвативший столь заразительный смех девушки, через некоторое время уже с удивлением наблюдал за ней, ругая себя, что так сильно напугал её.

   «Вот те на…. Наверное, у неё истерический смех от испуга» уже с серьёзным лицом подумал он и съехал на обочину дороги, чтобы привести её в чувство. Но как только машина остановилась, Ева повернулась, и едва сдерживая смех, посмотрев на него мокрыми от слёз глазами, с трудом из себя выдавила:
                - А, я то… уже подумала…, вот угораздило меня дуру… сесть в машину к сумасшедшему…, - и она снова залилась смехом, к которому Максим, испытывая огромное на душе облегчение, тут же присоединился.

    В скором времени автомобиль, ловко лавируя по узким дорогам среди серых пятиэтажек, остановился на стоянке, чуть ли не уткнувшись в витрину продовольственного магазина. Ева выскочила из машины и, не закрыв дверцу, кинула на ходу:
             - Я сейчас, быстро. Подожди.

    Максим вышел, закрыл дверцу и закурил. В скором времени Ева появилась в дверях магазина, держа в охапке переполненный продуктами огромный пакет. Поспешив навстречу, он подхватил её ношу и направился к машине.
             – Максим! –  окликнула его девушка, он обернулся,- я здесь живу, в соседнем доме.
 
    И указала рукой на пятиэтажку. Уже стоя у двери подъезда, Ева, рассматривая устеленный опавшими листьями асфальт, вдруг устремив на него полный надежды взгляд, тихо предложила:
                - Слушай, а пойдем ко мне…. У нас будет сегодня пир по случаю моего возвращения. Да и мои будут тебе очень рады.

      Максим очень устал, ему хотелось спать, даже голова немного кружилась, но от слова «пир» у него началось обильное слюноотделение, а главное ему очень не хотелось расставаться с Евой даже на одну ночь, единственное, что его настораживало так это слово «мои».
     «Странно ведь она говорила, что живёт одна» подумал он.

      Ну, конечно же, Максим согласился, разве можно было отказать симпатичной девушке, тем более той, из рук которой он недавно ел собачий корм. Квартира Евы находилась на первом этаже. Немного повозившись в кармане куртки, она достала ключи и открыла дверь.

     Максим никогда в своей жизни не видел «торнадо». Слегка опешив, он замер на месте. Ева, мгновенно влетев в квартиру, ухватила его за рукав куртки, дёрнула и втащила его в эпицентр грозной стихии:
                - Давай быстрее, а то соседи будут ругаться.

      Он стоял рядом с девушкой, а вокруг них в тесном коридорчике по часовой стрелке вращался местный животный социум, бесцеремонно отталкивая, кусая, наступая друг на друга, подпрыгивая как можно выше, а затем опускаясь на чужие спины, заваливаясь вверх ногами. Всё это упорядоченное движение хаоса сопровождалось лаем, мяуканьем, повизгиванием, скулением, рычанием, шипением, скрежетом когтей о старый линолеум. Ева опустилась на колени, изливая на облепившую её животину словесную патоку и обволакивая каждую зверушку в отдельности, словно свежевыкаченным мёдом, своей любовью. Остолбеневший Максим стоял, открыв рот, и в какой-то момент поймал себя на мысли, что ему тоже очень хочется опуститься на колени и лизнуть её в щёку.

      Эмоции долгожданной встречи поостыли, и обитатели квартиры, наконец, заметив чужака, тут же разделились на две группы. Те, что потрусливее, вернее сказать поосторожнее, мгновенно исчезли, словно испарились, те что посмелее - доблестные защитники, зарычали, зашипели и двинулись на Максима, у которого сразу обильное слюноотделение вызванное мечтой о пире сменилось сухостью во рту.

                – Ну-ка быстро перестали! Стоит на несколько дней отлучиться из дома, как они сразу… ишь распоясались, –   негромким, но очень твёрдым голосом строгой учительницы старших классов вступилась за него Ева.

      Доблестные герои сразу превратились в миленьких безобидных существ, бесконечных потребителей ласки и внимания своей хозяйки. Девушка вытолкнула парня с пакетом перед собой и громко произнесла:
                - Это, Максим. Наш гость. Знакомьтесь.

      Юноша, глупо улыбаясь, зачем-то отвесил лёгкий полупоклон и, вкладывая в свой голос всю доброжелательность, которая у него осталась после «лёгкого» испуга тихо произнёс «Здрасьте». Казалось, что он вот-вот завиляет хвостом.

          Зверушки, не торопясь, с опаской стали к нему подходить и обнюхивать. Максим, конечно, догадывался, что главным объектом для знакомства на самом деле являлся не он, а пакет в его руке, уж очень вкусный шёл из него запах.

                – Ничего, ничего привыкнут. Главное будь с ними построже, а то сразу на шею сядут. А как только в твоих рука появятся «вкусняшки», ты сразу станешь лучшим другом. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока эта «вкусняшка» будет у тебя в руке, -   воодушевила его Ева, и через небольшую паузу глядя на своих подопечных нежно улыбаясь, добавила, - и всё-таки… какие же вы ужасные подхалимы.

   Взяв Максима за руку, она повела его на кухню.
      Поставив пакет на стол, он вернулся в прихожую, повесил куртку, разулся, посетил туалет, в ванной помыл руки и уселся за стол, на табуретку, стоящую в углу. Началась подготовка к пиру. Ева, отказавшись от помощи Максима, ловко управлялась с продуктами, периодически выгоняя свою живность с кухни твёрдым, лишённым каких бы то ни было эмоций, голосом. В какой-то момент, наблюдая за стряпнёй Евы, зная о её вкусовых мягко сказать странностях, в его голове мелькнуло страшное предположение, что сегодня ему предстоит попробовать не только сухой собачий корм, но и жуткую смесь мясного фарша, яиц, со всевозможными какими-то дополнительными ингредиентами. В скором времени приготовления были завершены, и Максим понял, что к праздничному столу он допущен не будет. Впрочем об этом он ни капельки не жалел и даже искренне радовался.

                – Ну, вроде бы всё. Готово.

     Поглядев с удовлетворением на продукт своего творчества, Ева вручила тарелку с бутербродами Максиму и добавила:
                - Ты иди, в зал. Сейчас, я их покормлю и приду. Поверь, тебе лучше это не видеть. С непривычки жуткое зрелище.

      В скором времени девушка появилась в зале в сопровождении своей облизывающейся банды, держа в руках два бокала. Максим с Евой сидели на больших старых креслах за журнальным столиком друг напротив друга, молча ели бутерброды, запивая горячим чаем, в окружении внимательно следящих за каждым их движением выпрашивающих, самых голодных глаз на земле, четвероногих друзей.
 
     Жёлтый подслеповатый свет от единственной уцелевшей «лампочки Ильича» освещал через помутневший от времени пластмассовый плафон комнату, интерьер которой являлся свидетелем крушения великой страны в конце прошлого века, и лишь в противоположном от окна углу располагался продукт развитого капитализма - компьютер.

     Чуть затянувшееся молчание совершенно не мешало молодым людям наслаждаться друг другом. Казалось что их мысли, каждые о чём-то своём и в тоже время друг о друге, переплелись в лёгком вальсе, зарождающейся музыки любви, под отбивающий в тишине такт ударов хвоста о диван одного из самых нетерпеливых питомцев. В скором времени бутерброды закончились, затихли удары хвоста. Молчание вдруг постепенно стало перерастать в напряжённую необходимость что-то говорить, а самое главное появлялся вопрос, как завершить вечер, не испортив его. Нерешительность, или даже скорее желание не обидеть девушку, и появляющаяся неловкость ситуации побудила Максима встать, поблагодарить за ужин, и сделать необходимую паузу надежды.

                - Может, останешься, – тихо даже не спросила, а сказала Ева. Максим молча с облегчением сел обратно на кресло.

                – Пойду…, сполоснусь под душем – тут же оживившись, не глядя на него и не скрывая радости, сказала Ева.
 
       Устроившись поудобнее, откинувшись в глубоком кресле, Максим наблюдал, как в аквариуме, стоящем на тумбочке в углу около окна под верхним искусственным освещением в густых зарослях валлиснерии, медленно плавали две цихлиды.

       Постепенно руки его онемели, по ним разлилось удивительное тепло. Максим увидел, как они вдруг стали увеличиваться и, обрастая перьями, превращались в белые крылья. Стены и потолок постепенно исчезали, растворяясь в чёрной пустоте. В какой-то момент кресло, словно катапульта вытолкнуло его, он расправил свои крылья, ощутил, что его тело потеряло вес и, став совершенно невесомым, зависло в дневном небе. Максим взмахнул крыльями и взмыл навстречу яркому солнцу, к редким парящим облакам. Прикоснувшись к их аморфным телам, Максим вдруг сильно испугался, осознав, что совершенно не имеет представления, как пользоваться своим новым приобретением и как ему теперь вернуться к земле. Но оказалось, что спускаться вниз было так, же легко, как и подниматься. Вместо страха в его душе поселился восторг от бесконечного простора, от ощущения власти над ним, от величия горных великанов, купающихся в солнечных лучах. Он стал, кружась, плавно опускаться вниз. Пролетая над землёй, он узнал ущелье, в котором недавно стоял на выступающем каменистом карнизе и вновь увидел цепочки туристов, которые поднимались на смотровую площадку.

    Приглядевшись, он обратил внимание, что это были исключительно одни молодые девушки, которые заметив его, подняли головы и стали о чём-то между собой переговариваться, указывая на него рукой. Максим опустившись пониже, увидел их лица. Это были его бывшие подруги, с которыми он раньше встречался. Они были весёлые и счастливые, от чего блистая своей красотой, словно россыпь прекрасных бриллиантов, излучали загадочную женскую энергию. Все девушки были удивительными, каждая по-своему, со всеми своими плюсами и минусами, со своими причудами и капризами, были теми фантастическими существами, которые легко и свободно могли свои недостатки превращать в достоинства, как впрочем, и наоборот.

    Окинув их всех разом взглядом, он вдруг подумал: «Как же они похожи между собой, чертами тела и чертами характеров, и в то же время, какое разнообразие. Да это были его вкусы и предпочтения».

    Ему очень захотелось вдруг закричать всему миру с высоты:
                - Я люблю тебя   разнообразие!!!

    Щемящий трепет заползал в его душу, там расцвела светлая печаль: глядя в их лица, он прощался с ними, с каждой в отдельности и со всеми сразу.

      И уже улетая от них, он увидел, как по извилистой тропе,глядя себе под ноги, на дно ущелья спускается Вика и, сделав над ней круг, он почувствовал, что она ещё обижается на него. Девушка нравилась ему, но налаживать с ней дружеские отношения, у Максима не было времени.

     Он взмахнул крыльями и вновь поднялся к лёгким одиноким облакам, устремляясь к далёкому тёплому морю, к высоким стройным пальмам к той, которая ждала именно его. Вскоре внизу показалось жидкая лазурь моря в оправе из многочисленных зелёных пальм и она, Ева, стоящая на белом песке у самой кромки воды. Увидев его, она распахнула руки и негромко нежно сказала:
                – Ну, давай иди, иди.
 
    Он мягко опустился в её объятия, крылья вдруг бесследно исчезли и девушка, словно ребёнка, положив его на мягкий тёплый песок, поцеловала в щёку, нежно, слегка щекоча ухо, прошептала:
                - Спи.

     Набежавшая волна накрыла уставшее тело своим тропическим теплом. Ему вспомнилось… как в детстве, укладывая спать, мама так же укрывала его одеялом, и на душе у него стало спокойно…, уютно…
     Он спал….

     Выходя из ванны в лёгком, накинутом на ещё влажное обнажённое тело халате, Ева хотела было предложить Максиму пойти принять душ, но, увидев, что тот уже спит в кресле, облепленный её мохнатыми зверушками, разложила диван и постелила постель. На коленях у спящего с вытянутыми вперёд передними лапами с невероятно гордым и довольным видом, улыбаясь, лежала, маленькая собачка Дуська, породы короткошерстная чихуахуа. Лениво помахивая хвостом, она очень внимательно наблюдала за действиями своей хозяйки.

                - Ах, до чего же ты Дуська бессовестная собака воспользовавшись тем, что Максим уснул, овладела его мужским телом, - произнесла Ева, сгоняя собаку, да и всех других любителей человеческого тепла.
 
    Она попыталась его разбудить, но поняв, что это бесполезное дело, словно санитарка на поле боя перевалила парня на диван, сняла толстовку, и немного подумав, всё-таки не решаясь снять с него джинсы, накрыла одеялом, поцеловала в щёку, шепнув на ухо:
                - Спи.

     Она подошла к шкафу, открыла дверцу и, воспользовавшись ею словно ширмой, скинула халат, одела практически новую шёлковую сорочку, выхватила с полки сборник стихов Виктора Левашова, забралась к спящему Максу под одеяло, включила бра, подцепив закладку, открыла книгу, поудобнее устроилась и тут же уснула.




          Вика прислонилась виском к холодному стеклу. Излишне тёплый воздух пропитанный запахами путешествий, плавное покачивание, монотонный стук колёс, размеренная болтовня супружеской пары в соседнем купе плацкартного вагона - всё это действовало на неё словно снотворное. Прошедшая ночь, заполненная непрерывным потоком мыслей, словно циклон, рождали в её душе бурю эмоций, которые не дали возможности сну окончательно овладеть её мозгом и телом. Сон её был рваный поверхностный.
 
       Короче говоря, она совершенно не выспалась. О чём были ночные мысли? Сейчас она не могла совершенно ничего вспомнить, какой-то сплошной сумбур, «винегрет», «каша». Но эмоции, да эмоции, они до сих пор жили в её душе. Досада, разочарование, сожаление - всё это постепенно заполняя её душу, рождали тягостную грусть, постепенно плавно превращаясь в тоску.

       Очень хотелось плакать…
       Но уж нет, она сильная женщина, и впереди у неё будущее, и её пока ещё не осуществлённые планы. Сидя на боковом сидении спиной по ходу движения поезда, девушка смотрела в уходящее «прошлое». Словно на экране широкоформатного телевизора, в окне вагона плавно проплывали: свежевспаханные просторы полей, цветные полуоголённые деревья в бесконечных посадках, пожухшая серо-жёлтая трава, над которой будто высокие мачты затерянных в штиле кораблей, возвышались сорняки с листьями, прихваченными первыми заморозками. Вике казалось, что всё до чего касался её взгляд, всё это, оставаясь позади состава поезда, исчезало, рассыпалось в серую сухую пыль и проваливалось в маленькую чёрную, разрастающуюся точку, откуда-то взявшуюся вчера в её душе.
 
      Ей постоянно очень хотелось поменяться местами с пожилым мужчиной, сидевшим напротив, и который на протяжении всей дороги тупо без капли эмоции на лице любовался своей пачкой сигарет. Однако она боялась…, ей было очень страшно…, что в увиденном будущем она увидит пустоту и, отгоняя одолевающий её сон, Вика вновь прислонилась виском к холодному стеклу.

      Коварное стекло, конечно, помогало бороться со сном, но вытягивая тепло, запросто могло простудить её лицо с массой ужасающих последствий.

       На душе у неё было препакостно, эта нескончаемая борьба со сном, да ещё этот «очкастый» придурок, который постоянно на неё пялился. Молодой парень в очках в тонкой металлической оправе, её ровесник, сидя по диагонали у противоположной стены вагона, держал перед собой смартфон и пристально смотрел на девушку. Но стоило ей оторвать взгляд от окна и посмотреть на него, как глаза парня тут же прятались в гаджете.

                «Ох, уж эти мужики, один обкладывает матом и увозит её подругу, обрекая на одиночество, другой беспардонно её рассматривает. Идиот, думает, она этого не замечает. А третий, тоже мне муженёк называется, мало того, что испортил всю поездку, так ещё и не отвечает на телефонные звонки. И с чего это он отключил свой телефон?» – краснея от смущения, глядя в окно, думала Вика, ощущая как эта сволочь, раздевая её взглядом, подбирался к нижнему белью.
 
    Она резко посмотрела на него, он так же резко опустил свои глаза в смартфон.
 «Как же всё-таки это противно. Как унизительно…. Какой противный «очкарик»,- с досадой подумала девушка, устремляя свой взгляд в окно и одновременно проваливаясь в объятия сна.
 
    «Интересно как я буду выглядеть спящей, сидя, и скорее всего с открытым ртом. И что этот озабоченный, себе нафантазирует?» - уже откуда-то из далека, словно эхо, она услышала свои мысли.

                – Девушка, девушка, –   будила её проводница.
                - Вам выходить. Ваша станция.
 
          Вика открыла глаза, потянулась, привела себя в порядок и когда поезд, замедлив движение, плавно подплывал к перрону железнодорожного вокзала, она собралась было уже достать свою сумку с верхней полки, как вдруг из-за её спины выскочил «очкарик», молодой придурок, о котором девушка совершенно забыла.
 
                – Позвольте, я помогу, - произнёс юноша, легко стянул увесистую сумку с третьей полки и, держа перед собой, пошёл к выходу.
    Вике, даже не успевшей ни чего возразить, осталось лишь молча проследовать за ним. В тамбуре уже открывшая дверь проводница продублировала сообщение, прозвучавшее по громкоговорителю железнодорожного вокзала, отчего-то громким скрипучим голосом:
                - Стоянка поезда пять минут.

     Вика увидела парня со своей сумкой стоящего на перроне. Мило улыбаясь, глядя ей в глаза, он протягивал руку, взявшись за которую девушка мигом очутилась рядом с ним, тихо произнесла «Спасибо» и, забрав свою сумку, быстро ускоряя шаг, направилась к стоянке такси.

                – Девушка! Девушка! - услышала Вика сзади приятный баритон и, обернувшись, вопросительно поглядела на своего бывшего попутчика.
                - Вы очень красивая! - крикнул молодой человек и тут же скрылся в вагоне.

    Девушка за долгое время впервые улыбнулась и уже не спеша, пошла к такси, походка её говорила, что и без всяких «очкариков» она знает себе цену, а в её голове вдруг промелькнула мысль:
                - Какой приятный молодой человек.

     Сидя в такси, Вика почему-то ни как не могла вспомнить отдельные черты его лица, зато прекрасно помнила фасон и цвет очков. Подъезжая к своему подъезду, она перестала мучить свою память, при этом отметив, что очки ему очень идут. Она достала смартфон – её муж снова в сети.
 
     Лифт остановился на её пятом этаже, двери открылись, и Вика вздрогнула от неожиданности, чуть не столкнувшись со спешащей войти рыжей девушкой. Уже подходя к входной двери своей квартиры, Вика подумала о явном противоречии, которое отражалось на лице рыжей: слегка смазанная косметика, мокрые покрасневшие от слёз глаза и в то же время удивительно счастливая улыбка, или скорее даже с трудом сдерживаемый смех. От незнакомки исходил аромат дорогих французских духов. Вика подумала: «Какой прекрасный запах? У неё тоже есть такие». Она достала из сумочки ключи и открыла дверь.




      Дым от сигареты больно щипал глаза, не давал лёгким дышать, от него ужасно першило горло, но она продолжала курить. Вика стояла у окна на кухне, прислонившись к откосу.

      Она смотрела на улицу и курила сигарету первый раз в жизни.
     На улице царила тёмная пустота, она заполняла дворы, улицы, парки, постепенно выдавливая сумерки, размывая на своём пути чёткие контуры окружающего мира, съедая и без того истончённые тени. Однако торопливо живущему городу было гораздо проще, чем ей: загорались фонарные столбы, вспыхивали разноцветные вывески над магазинами, в предсказуемом хаосе оживали окна в домах, подъезды, словно маяки зажигали свои огни, встречая и провожая своих посетителей. Вика затушила окурок в пепельнице, наблюдая как появившаяся в темноте россыпь угольков, вдруг ярко вспыхнула и тут же погасла.

       Дышать легче не стало.
       Ей не хотелось включать свет. После того как она выкинула в мусорку и свой халат, и постельное бельё, и грязные тарелки из сервиза с прикроватной тумбочки, и косметику, и духи, всё к чему прикасалась эта рыжая, злость и гнев тут же к её удивлению исчезли, а чёрная точка в душе разрослась, превратившись в серую тоску. С вышедшим из ванны чужим человеком, она не хотела ни ругаться, ни выяснять отношения и даже просто говорить, он оделся и молча, ушёл. Чужой…

       Она осталась на кухне одна со своей тёмной пустотой. Девушка понимала, что необходимо поплакать, а ещё лучше разреветься, но... не получалось.




       Бесконечные сумерки начала пасмурного осеннего дня, затекая в окно серой пятиэтажки, принялись лениво рисовать нечёткие тени, находящихся в комнате предметов.
 
      Проснувшись, Максим увидел рядом спящую Еву. Она лежала на спине с запрокинутыми кверху руками. Шёлковая сорочка, взметнувшись за ними вдогонку, собралась мягкими складками на шее, а узкое одеяло вдоль наполовину открывало чарующую красоту творения матушки природы.

      В тот миг он почувствовал себя зрителем в волшебном театре жизни, где судьба, поднимая один занавес вверх, а другой, сдвигая в сторону, выталкивала на авансцену великолепной возвышенности, спящий продолговатый сосок девичьей груди в обрамлении весенней бархатистой кожи, предлагая ему посетить чудесную сказку.
 
      Выстроив приоритет желаний, не отрывая от спящей красавицы взгляд, он аккуратно выскользнул из-под одеяла, можно сказать, стёк на пол, чуть не раздавив таксу, лежащую на полу рядом с диваном, и потихоньку прошмыгнул в туалет.
 
     Возвращаясь, он увидел, что его место на кровати было занято. Поверх одеяла, на животе, вытянув перед собой передние лапы, валетом с хозяйкой лежала гордая маленькая собачка. Она пристально ловила каждое его движение. «Вот так преграда» подумал ошарашенный столь необычной ситуацией Максим, и решил втиснуться между Евой и стеной, под защиту своей красавицы, надеясь, что проснувшись, она сама разберётся с этим наглым существом.

     Маленькая хранительница целомудрия своей хозяйки, видя, как к дивану в одних трусах подкрадывается гость с напряжённым вожделением, тут же залилась громким лаем, который подхватили остальные представители семейства псовых.

                – Хватит!!! Ну-ка быстро все замолчали!!! – громко крикнула Ева с закрытыми глазами, даже не шелохнувшись, из чего Максим сделал вывод, что для неё это было обычное, привычное пробуждение, ровно так же как другие просыпаются по звонку будильника.

    Девушка открыла глаза, машинально смахнула с дивана собаку, поглядела на него и призывно улыбнулась. Молодой мужской организм, восприняв сочетание недвусмысленных знаков внимания к себе как команду «ФАС», бросился на девушку в порыве страсти.
 
     В скором времени пребывая в сказочной неге и творческих изысканиях, Максим почувствовал, будто какая-то невидимая рука, чья-то посторонняя сила постоянно корректирует движение его тела. С трудом оторвав свой взгляд от женских прелестей, он огляделся по сторонам и увидел множество внимательных, сопереживающих глаз. Мужчина ни когда не участвовал в съёмках порнофильмов, и ему стало весьма неудобно, неловко от такого количества советов, поучений многочисленных «режиссёров».

     В добавление ко всему этот чёртов сбивающий ритм, ударов хвоста, который заползая в мозг,в его возбуждённое сознание, совершенно не к месту рисовал образ докторской колбасы. В результате столь разноречивых советов непрошеных соучастников, апогей функции секса получился какой-то смазанный, не яркий.
 
     Лёжа на спине, Макс нежно перебирал локоны приютившейся на его груди женской головки. Они молча наслаждались друг другом.

    Вдруг совсем рядом с его головой, на диван запрыгнул упитанный, а вернее даже сказать толстенный сиамский бесхвостый котяра. Он по-хозяйски пересёк весь диван, не обращая внимания на влюблённых, сходу брякнулся у них в ногах и, привалившись к Максиму, с яростью стал вылизывать своё тельце, заодно слизывая их любовное томление.

     Со словами «пора вставать» Ева поднялась и удалилась в совмещённый санузел, а Максим по-прежнему лежал неподвижно, стараясь не шевелиться, чтобы не потревожить котика, который продолжал сотрясать своим усердием диван.

     Юноша, глядя на слегка посеревшую от времени побелку потолка, ощутил ноющую боль нарождающейся в его душе досады. «Бог ты мой, до чего же это было унизительно, выслушивать поучения и советы от тех, кто постоянно по жизни вылизывает свои гениталии».
 
     Он услышал шум льющейся воды и весёлую детскую песенку, которую напевала принимающая душ Ева, резко выдернул ногу из-под кота, встал и пошёл к девушке.
 
     Да, вот он изменчивый мираж пристрастия, вот она непредсказуемость течения бытия. В стенах совмещённого санузла старой пятиэтажки Макс нашёл желанное таинство уединения, и с тех пор во всей квартире это помещение стало его самым любимым.

     Ах, время, как же быстро оно бежит, когда человек счастлив. Максим был влюблён, а это чувство, несомненно, является одним из главных атрибутов счастья. Но деньги для кого-то - беда, для кого-то - радость. Денег, то у него и не было. Беда, но на прежнюю работу ему не хотелось идти, было стыдно. В горы он уехал, не поставив ни кого в известность, спонтанно, поддавшись своему желанию срочно изменить свою жизнь, да и не нравилась эта работа ему совершенно, до отвращения.
 
    Ну и вот…, жизнь изменилась, завертелась, закружилась, и полностью броситься в её счастливые объятия, мешало лишь одно: отсутствие денег – фактора, непосредственно влияющего на быт.

    А выражение «С милым рай в шалаше» стало в наше время показателем убогости, неполноценности личности. Шикарная машина, большой дом, наличие крупной суммы денег стали такими же атрибутами счастья, как и любовь.
 
    Но у Максима первоочередной стояла задача заработать хотя бы на «поесть», так как, находясь в состоянии «наркотического опьянения», то есть влюблённости, быт его мало интересовал, а тем более само государство вселяло надежду, объявив о борьбе с бедностью.

     Но, то было обещание политиков, а для них святое дело – соврать. Конечно, будучи обычным обывателем, он ни как не мог понять, какое общество строим-то, если капиталистическое, то кого же тогда будут эксплуатировать буржуи, как не бедных? А если опять социалистическое, то почему пушки не стреляют? В его стране без этого не возможно?
 
    Вечером они ужинали готовыми салатами, всяческими кашами быстрого приготовления тем, что Ева покупала в магазине, возвращаясь с работы. Максиму было не по себе, кусок в горло не шёл, он чувствовал, как плавно пристраивается к когорте четвероногих иждивенцев, сидящих у неё на шее.

    Девушка прекрасно всё понимала, и после ужина частенько положив его голову к себе на колени, запуская тонкие пальцы, в его шевелюру, лаская, тихонько приговаривала «Ничего, всё будет хорошо. Какие у тебя печальные, красивые глаза».
 
     В эти минуты душа Максима разрывалась, конечно, ему очень нравилось прикосновение её рук, нравилось ощущать её девичьи колени, чувствовать пьянящий аромат её тела, но почему-то ему казалось, что такое излияние чувств по данному вопросу как-то ущемляло его мужское достоинство, конечно же, косвенно, но ущемляло.

    «Как же всё-таки жизнь банальна. Опять деньги. То же, кормилец ячейки общества, никак работы не найду. Да, однако…, не коммунизм», - размышлял Максим и, наплевав на своё высшее образование, не нужное развивающемуся капитализму в этой стране, он устроился на лесопилку в частную мебельную контору. Ему всегда нравился запах древесины, и до института он увлекался резьбой по дереву, достигнув в этом неплохих результатов.



      Унылые облака, закрывавшие землю от ярких весенних лучей солнца, с тоской смотрели в своё отражение такой же серый осевший снег. Начало марта - удивительное время: не видно солнца, по-прежнему зима, появилось, пригрело, вот вам уже и весна, время новых надежд и ожиданий.
 
     Одиночество.
     Кто-то бежит от одиночества, кто-то стремится к нему. Вика просто в нём зависла, словно смирившаяся со своей судьбой ещё живая муха в паутине, всё реже и реже предпринимая попытки обрести свободу.

         Подруги? У каждой из них была своя жизнь, свои проблемы, а надоедать, побуждать их к лицемерию ей не хотелось, и к тому же она так устала от самых мудрых советов, которые обязательно спасут её дальнейшую судьбу.

        Мужчины? Девушка она была симпатичная, но почему-то сразу было видно, что они с радостью желали пожалеть и выслушать её тело, не утруждаясь о её душе. На данном этапе жизни ей это не особенно то и было нужно, но в принципе можно было бы и согласиться при условии, что вместе с телом возьмут и её душу, а вот она-то в данных взаимоотношениях была для них лишней обузой.
 
      Мама? Она совершенно спокойно отнеслась к разводу своей дочери, постоянно сожалея лишь о том, что не появился ни внучок, ни внучка, ведь у неё скоро появится много времени, которое можно было бы посвятить воспитанию продолжения семейного древа. От этих маминых планов Вика вздрагивала, вспоминая своё детство, и тут же с облегчением вздыхала, радуясь тому, что Михаил не поехал с ней в ту поездку, в которой она, повинуясь своим глупым жизненным планам, хотела зачать от него ребёнка, всё как, и положено в порядочной семье. Ну, а сейчас, мама была занята, у неё был очередной прожект, мужчина на десять лет её младше. Через два месяца она уходила на пенсию, и он должен был занять её должность. «Взаимовыгодное сотрудничество», как объясняла эту связь она.

        Работа? Что это за работа быть владельцем салона красоты? Вот её директор Вера, девушка чуть постарше её. Да, вот у неё была любимая работа, у неё просто «горели глаза» и Вика всё чаще задумывалась, как всё-таки не справедлива судьба.
 
       Девушка смотрела на просевший огромный сугроб - творение местных коммунальщиков. Ранняя весна, разоблачая зиму, уже вытащила на его поверхность, скопившийся за студёные месяцы всевозможный мусор: многочисленные семена берёзы, фантики от конфет, окурки и городскую пыль, превратившуюся в грязь.

      Она постепенно превращала некогда белоснежного великана в поникшего серого старичка с источенными солнцем боками. «Вот вам и кристально чистое белое покрывало зимы, сплошное лицемерие», - размышляла весна, планируя в скором времени удивить всех своей молодой зеленью и как всегда неожиданной распутицей.

    Вика сидела на лавочке в парке, на краю которого возвышалась многоэтажка с её новой, после развода, квартирой. Строение возвышалось недалеко от старых «хрущёвок», хвастаясь перед серыми четырёхэтажными «кирпичами» с полуобвалившимися балконами, своей современной яркой разноцветной отделкой фасада.

     Вике не нравилась новая квартира со стандартной соцотделкой, спалось в ней плохо, то ли с непривычки, то ли от того, что по всему дому стоял шум строительных инструментов и запах свежего ремонта. Ей совершенно не хотелось следовать совету мамы заняться ремонтом, то есть делом, чтобы выйти из этого гнусного состояния.

      Для чего…?
     С каждым разом она всё чаще и дольше гуляла в близлежащем парке, где дышалось легче, и в голову не лезли всякие дурные мысли. Девушка сидела и смотрела на сугроб, чувствуя, как всё больше настывает её тело.





       Максим шёл не спеша с глупейшей улыбкой на лице, странно сочетающей в себе умиление от воспоминаний о счастливых днях и горе от того, что они закончились, от расставания. Спешить ему было некуда, дома его ни кто не ждал, да и ждал ли его сам дом? Вот уже почти четыре месяца он там не был. Встречные прохожие сочувственно поглядывали на него, издали определяя диагноз его душевного состояния. Не обращая ни на кого внимания, листая, словно страницы своего дневника ещё такие свежие воспоминания, он пытался ответить на вопрос «Почему? Почему они расстались? Ведь была же любовь. Была?»
 
      Наконец вынырнув из своих размышлений, Максим остановился перед витриной магазина с вывеской «Часы» и закурил сигарету. За огромным стеклом висели большие настенные часы, выполненные в форме наручных. Они были полностью лишены своего внешнего корпуса, предоставляя любопытствующему взгляду прохожего сложнейший механизм из маленьких, больших шестерёнок, всевозможных маятников и противовесов. Всё это блестело золотом и находилось в сумасшедшем ритмичном движении, которое подхватило сознание Максима, переводя его в состояние транса.
 
     Исчезла и витрина, и магазин, и дома, и улица, и весь город, в зияющей пустоте растворился окружающий мир, да и сам юноша растаял, оставив от себя зависшую в чёрной бездне неприкаянную душу.

     Когда в пустоте его взгляд зацепился за маленькую светящуюся точку, то ли она устремилась к нему, то ли он полетел к ней навстречу, но через несколько мгновений пред ним предстала удивительная картина.

    Словно на сцене, перед ним стояла прекрасная женщина в хитоне, в полусогнутых руках она держала маленькую незамысловатую шкатулку, а над ней зависли огромные часы с открытым работающим механизмом, которые словно солнце пытались наполнить чёрный абсолют пространства ярким медовым светом.
 
    Верх, низ и пространство за женщиной по прежнему оставаясь чёрными, не отражали падающих на них от часов жёлтых лучей, что не давало Максиму возможности определить границы пространства. У него складывалось впечатление, что женщина с висящими над ней часами стоит в бесконечной пустоте.

    Вдруг сбоку от женщины, из этой пустоты, будто из-за ширмы появились два мальчика лет пяти, из одежды на них были лишь набедренные повязки. Один мальчик, держа за руку, вёл к женщине со шкатулкой юношу, другой девушку. Казалось, это были обычные дети, пребывая в чудесном настроении, как и подобает детям их возраста они, смеялись, корчили друг другу смешные рожицы, скакали, дёргали ведомых ими людей за руку, при этом ни на секунду не выпуская взрослую ладонь из своих маленьких цепких пальчиков.

   Подведя юношу и девушку к женщине, они оставляли их перед ней и убегали наперегонки друг с другом за следующей парой. Женщина доставала из шкатулки уменьшенную копию часов висевших над ней и торжественно как бесценный дар вручала молодым людям. Получив подарок, и очень бережно держа его перед собой, они уходили в противоположную сторону от места появления в этом мире.

     Фантом Максима, повинуясь здравому любопытству, догнал пару и, заглянув юноше через плечо, увидел как изящный наисложнейший механизм, состоящий из огромного количества тонких почти полупрозрачных золотых деталей, в бешеном ритме вращал стрелки, которые отсчитывали предназначенное этой паре время, время влюблённости.

     Ну, до чего же ненадёжным выглядел испускающий удивительный жёлтый свет подарок прекрасной женщины. Максиму казалось, вот сейчас дрогнут руки молодых людей, качнутся в них часы, перекосившиеся оси и выскочат из опор, или пылинка, занесённая случаем упадёт на мельчайшие зубчики, согнутся тонкие шестерёнки и всё сломается, замрёт, превратится в золотой песок, который ту же утечёт сквозь их пальцы в чёрную пустоту.

     Но тут юноша поднёс к часам другую, свободную руку и Максим на его ладони увидел маленькую деталь, которая испускала уже дневной легированный свет стали. Повинуясь возникшей невероятной силе притяжения, она сорвалась с ладони юноши и в одно мгновение, словно метеорит врезалась в работающий сложный механизм, выбив в нём точно такую же, но хрупкую золотую деталь, которая в свою очередь, рассыпавшись мелкими жёлтыми искрами, утонула в человеческой плоти рук влюблённой пары. Девушка тоже поднесла к часам свою ладонь и её маленькая стальная шестерёнка так же переместилась в часы.
 
     Всё чаще с открытых ладоней молодых людей часы своей силой притяжения слизывали прочные закалённые детали, всё чаще сыпались мелкие искры и всё сильнее менялся цвет свечения самого механизма, с мягкого медового на яркий дневной.

       Вернувшись в первоначальную точку своего появления в этом волшебном мире, Максим наблюдал как пара, за действиями которой он только что подглядывал, удалялась в темноту, в неизвестность, в будущее, словно факелом освещая свою дорогу светом, исходящим от своих, только им принадлежащих часов.
 
       Когда девушка и парень превратились в светящуюся точку, только тогда Максим обратил своё внимание как много пар, разного возраста, с разным цветом кожи уже несли свои часы.

     Какие-то пары не успевали заменить детали из мягкого металла на более надёжные стальные, по вине обоих или кого-то одного из них, и тогда их часы останавливались. Золотой механизм рассыпался, утекая золотым песком вниз, исчезая в чёрном абсолюте твёрдой материи, а лишившиеся часов мужчина и девушка проходя обратно мимо прекрасной женщины, исчезали в темноте, откуда их недавно и выводили.
 
    Ему вдруг захотелось подольше понаблюдать за происходящим. Он увидел, как некоторые мужчины и женщины, изловчившись, вырывали свои руки из детски цепких ручек детей, а затем, проявляя невероятную прыть, убегали, обратно прячась в темноте.
 
     Вспоминая первую пару, его вдруг осенила мысль: только что он был свидетелем того, как подаренную им влюблённость - скоротечное чувство, молодые люди превращали в крепкую любовь.

     Максим удивился, увидев, какая это всё-таки непростая, тяжёлая работа заниматься таким волшебством, и ведь вдобавок к обоюдному желанию им необходимо было иметь в наличии подходящие детали для замены.

     Как же здесь всё было ясно и понятно, ему очень хотелось задержаться здесь, чтобы узнать ответы на появившиеся вопросы.

     Во-первых, почему удаляясь, уже далеко, точка света вдруг на какое-то время вновь становилась жёлтой, и, во-вторых, почему иногда свет вдалеке совсем угасал, а через некоторое время, из темноты по отдельности выходили мужчина и женщина и, проходя под висящими часами, исчезали в темноте. Конечно же, у него было много и других вопросов, но он почувствовал, как какая-то сила подхватила его и понесла мимо женщины с часами в чёрную пустоту. Максим спешно стал оглядываться по сторонам, ища Еву…


 

           Боль вцепилась ему в руку, пронзая всё тело и одновременно возвращая в глаза юноши витрину, улицу, дома, город, постепенно с небольшой задержкой вытаскивая в окружающий мир из состояния транса его сознание. Максим поглядев на руку, увидел, что на одном из пальцев появилось красное пятно ожога от истлевшей, словно бикфордов шнур сигареты.
              – Да. Больше ни когда не буду, есть собачий корм, - вспоминая своё видение, произнёс юноша и, развернувшись от витрины с часами, сделал шаг, проваливаясь по щиколотку в неглубокую, но чрезвычайно мерзкую холодную лужу.

                – Вот тебе и весна-время любви, - негромко вслух выругался Максим и подумал, что почему-то именно для него данное время года выливается обострением неприятностей, как больших, так и малых.

     Ощущая, как какой-то маленький мокрый носок на ноге вытягивает тепло из его тела, он решил, чтобы не заболеть прервать своё пешее путешествие. Уже забираясь в автобус, юноша ни с того ни с сего вдруг вспомнил, что почти как год не пил водочки.
 




     В полупустом автобусе почти все пассажиры были заняты развитием своего недюжинного интеллекта, загрузившись в растущие из рук смартфоны, а отсутствие человеческой речи в сочетании с монотонной работой двигателя, вновь унесло Максима в его воспоминания.

     До чего же было приятно вспоминать первые два месяца совместной жизни с любимой девушкой. Судьба перестала унижать его отсутствием денег, после того как хозяин мебельной фабрики, прознав о нём как об умелом резчике по дереву, предложил Максиму организовать и возглавить участок по изготовлению эксклюзивной мебели, назначив неплохой оклад и определив ему в помощники дряхлого старичка-алкоголика, советского краснодеревщика.
 
     Не сильно напрягало его и частое недосыпание из-за ночных приключений - поисков чужих пропавших домашних питомцев, группой любителей животных, в которой состояла Ева. Главным отрицательным фактором этих звонков являлось то, что как по закону подлости они частенько звучали в самый не подходящий момент, в момент омовения влюблённых душ и тел потоками наслаждений.

     Да, в то время он пребывал на верхней ступеньке сложившейся в квартире иерархической лестницы, ну, разумеется, после Евы, которая была для всех непререкаемым авторитетом.

     Исправно и слаженно работал волшебный дар - влюблённость, отсчитывая своими стрелками время совместного пути в одно единое для двоих будущее, освещая его медовым светом страсти и наслаждений. Лёгкие пылинки совместного быта проскакивали в зубчиках золотых шестерёнок, не нарушая работы сложного механизма взаимодействия их внутренних миров.

    И вот в последние часы уходящего года судьба подвергла их сложившуюся идиллию первому серьёзному испытанию в образе не такой уж и маленькой, можно сказать вполне упитанной «соринки», бывшего мужа Вики, Михаила.

    Отправляясь отмечать Новый год к соратникам Евы, семейной паре слегка их постарше, поражёнными той же любовью к домашним животным, проходя мимо воздвигнутого в парке полуметаллического «киборга» зелёного символа любимого праздника, молодые люди увидели, как блюстители порядка вытаскивали из сугроба полноватого мужчину. Было очевидно, что молодой человек, скорее всего слишком усердно провожал старый год. Увидев лицо пьяного парня, Ева резко вцепилась в него словно голодная собачонка, в огромный кусок мяса, объясняя при этом полицейским, что является его женой и потеряла пьяного и любимого, так как ходила за подмогой, указав на Максима.

    Полицейские с радостью передали находку в руки девушки, особенно после того как мужчина еле стоявший на ногах расплывшись в счастливой улыбке назвал её имя. Они совершенно не хотели возиться с тяжёлым «предметом», вместо того чтобы наблюдая со стороны, хотя бы в мечтах покружиться с молодыми чуть подвыпившими девушками, которыми были переполнены ночные улицы замершего города в самый канун Нового года.

    На прощание, поздравив Еву с наступающим, полицейские пожелали ей повнимательнее следить за своим «имуществом», отметив, что похороны нынче недешёвое мероприятие.
 
       Новогодний «подарок» был благополучно доставлен к Еве домой, где она принялась утешать вдруг разрыдавшегося Михаила. Сострадание через полчаса совершенно овладело Евой, к которой в первую очередь и был обращён монолог постепенно трезвеющего Михаила.

      От всего этого представления в душе Максима появилась нестерпимая досада от столь бездарно потерянного времени. Празднование первого Нового года с любимой девушкой было совершенно испорчено. Соплевозлияние продолжалось до трёх часов уже наступившего года, в котором Михаил довольно подробно описал все тяготы и унижения в своей никчёмной жизни.

      Ну, а после боя курантов возвестивших о наступлении Нового года, когда Михаил опрокинул фужеры с налитым шампанским, нестерпимая досада в душе Максима мгновенно переросла в нестерпимую ярость к этому нытику. Но сделать он, ни чего не мог, зная отношение Евы к сирым и убогим.
 
    «Как Новый год встретишь, так его и проведёшь» от этой приметы даже сейчас «кровь в жилах стынет». Михаил остался у них ещё на четыре дня, сославшись, что в его однокомнатной квартире, которая досталась ему после развода, идёт ремонт, а друг, у которого он ночевал последнее время, уехал к родителям забыв оставить ему ключи.
                «Вот и не верь в приметы» - подумал Максим.
      Но чёрная полоса в жизни когда-нибудь, да заканчивается, впрочем, как и белая. В скором времени Михаил просто исчез из их жизни, предупредив Еву по телефону, что не придёт. Максим обрадовался этому известию, чем вызвал недовольство своей девушки, которая обвинила его в жестокости, отсутствию сострадания к людям.

      В скором времени он почувствовал, как что-то хрустнуло, надломилось в их взаимоотношениях. С какой-то неминуемой неизбежностью наступило серое время неопределённости, недосказанности. Время вопросов и изводящих поисков ответов на них. Совсем неожиданно вскоре появилось второе одеяло. Уединения в совмещённом санузле становились всё реже, и за неделю до сегодняшнего дня, попытавшись зайти в него следом за Евой Максим обнаружил, что дверь заперта на шпингалет, который он сам и починил. Все его попытки вызвать девушку на откровенный разговор, разбивались о её молчание, и лишь недавно долго глядя на него отстранённым взглядом, она еле слышно произнесла:
           - Ты сильно изменился. У тебя взгляд стал совершенно другим.
 
   «Вот и пойми этих женщин. Что значит, изменился? Что значит взгляд другой? Какой? Зачем об этом молчать? Ну,… или хотя бы намекнуть. Конечно же, он тупой, но не настолько. Он очень, очень постарался бы понять… догадаться… измениться…».

     Мысли гонялись по кругу, словно загнанные кони, отчего-то порождая ощущение, будто он потихоньку превращается в очередного питомца, которого просто жалко выгнать. При этом замечая, как с каждым днём всё ниже и ниже он опускался по иерархической лестнице, занимая сейчас одну ступеньку с престарелой, доживающей свой собачий век одноглазой таксой, Беллой.

      И вот сегодня случилось то, что должно было произойти рано или поздно. Утром он узнал, что ему следует возвращаться на лесопилку, так как идея создания резной мебели хозяину разонравилась, слишком затратное занятие как он высказался. Максим психанул на буржуйскую блажь, развернулся и ушёл.

      Кипящая в его душе злость постепенно остывала, сменяясь на противное чувство омерзения, будто вляпался в дерьмо, и именно это ощущение не позволяло ему вернуться обратно на своё прежнее место работы к стабильной зарплате.
     «Что же, опять без работы, опять без денег»,- подумал он, и твёрдо зашагал домой к Еве, которая сегодня была дома. Суббота, выходной.

    Закрывая за собой входную дверь, Максим почувствовал запах жареной картошки и характерное нытьё, прерываемое слезливым хлюпаньем. «Да твою ж…! Михаил!!! Опять припёрся, сволочь»,- болью ударило по вискам, и понял, что если сейчас же не выкинет этого нытика, злость выжжет его изнутри.
    Максим ворвался в зал и опешил, замерев на месте.

    Михаил лежал на диване, положив свою голову Еве на колени. Из его закрытых глаз лились слёзы, а в зале висел плотный смрад свежего перегара. Девушка вытирала ему платком слёзы и, изливая на пьяного наглеца потоки сострадания и нежности, словно обращаясь к ребёнку, тихо ласково приговаривала:
              - Ничего, ничего всё будет хорошо. Всё будет хорошо, - мельком взглянув на Максима, Ева, бросила, - там на кухне картошка осталась, Миша пожарил…, доешь.
 
   «Как же так? Ведь и нежность, и сострадание, и даже слова - это же всё его. Ведь это его тонкие ласкающие пальчики…. Только недавно эти слова принадлежали ему…. Ну как же так?! Убью…!». Максим вдруг почувствовал, как внутри у него всё резко натянулось и…. звонко тренькнуло, словно порвалась струна, злость его потухла.
     Пустота….
     Пустота и одиночество, словно бесконечный осенний дождь, принялись смывать яркую акварель чувств и эмоций, превращая его душу в серый разбухший лист бумаги.
 
      Его блуждающий взгляд случайно остановился на плавающих в аквариуме цихлидах, которые выпучив глаза, улыбались ему своими рыбьими физиономиями. Они, широко, ритмично открывая рты, кричали ему из-за стекла:
                - Эй, парень давай к нам, третьим будешь!!! Крыша у тебя потекла с этой «лестницей», там же воды нет. Да и название у неё какое-то неприличное, чуть ли не матерное иерархическая.

        Максим взял пакет и стал собирать свои вещи, которых в принципе у него и не было. Ева, запустив тонкие пальцы, молча перебирала волосы притихшего Михаила, который, скорее всего, притворился спящим. Она изредка равнодушно поглядывала на спешно собирающегося Максима.
 
       Он остановился, поглядел на Еву и из него выпало:
                - Прощай, - и уже закрывая входную дверь, с разрастающейся в душе досадой подумал,- «Может, между ними ничего и не было? Может он всё это придумал? А вдруг сейчас откроется окно, и она позовёт его обратно…? Может… вернуться?»



    «Кто придумал, что замерзать не больно?
    Какая глупость… человек просто засыпает и всё...».
      Вика чувствовала, как холод всё глубже забирался в её тело, натягивал все мышцы, а зарождающаяся при этом мелкая пульсация, увеличивая свою амплитуду, прожорливо разливалась по всему телу.
    «Нет, всё-таки не могу… Слабовольная…. Трусиха».
     Вика собралась было встать и пойти домой, как вдруг… воздух разрезал глухой свист и,… хлопая крыльями, перед Викой опустилась пара голубей. Голубка принялась чуть суетливо что-то склёвывать на свободном от снега и льда участке асфальта.
     Казалось, что она совершенно не обращала внимания на охваченного страстной любовью своего ухажёра. Раздув шею, тот кружил вокруг неё в брачном танце, заливая всю округу своим воркованием.
     Вика смотрела на них чуть осоловевшими глазами. «Тоже мне… влюблённые… - Вика хотела от досады топнуть ногой, вспугнуть птиц, но ноги её не слушались, она их не чувствовала.

      Её тело перестало дрожать, и девушке показалось, что на улице стало теплее.
     «Любовь, что вы знаете о ней глупые птицы».
      Девушка увидела как, птицы отчего-то насторожились, их брачный танец остановился, они в напряжении вытянули шеи, вглядываясь куда-то, взмахнули крыльями и улетели.
      Вика, глядя на сугроб, вдруг почему-то вспомнила, как много прочитала книг о любви, как много о ней знает, как она о ней мечтала, но… её никто не любил по настоящему. Да и она… никого не любила. И теперь… уже ни когда… не полюбит.
    «Да и знает ли она на самом деле…, что такое… любовь? Да и есть ли она в жизни…, любовь то».


      На очередной остановке прошипев свой приветственный гимн, распахнулись двери автобуса, запуская в салон, свежий прохладный воздух улицы, разбавляя сложную смесь запахов пассажиров и солярки. Ворвавшаяся небольшая группа подростков тут же разрушила своей гиперактивностью процесс впитывания умных мыслей сидящих в креслах общественного транспорта интеллектуалов, переведя их в не менее интересное занятие, которое заключалось в обсуждении падения нравов современного подрастающего поколения.
     Максим поглядел в окно автобуса, на ускоряющий свой бег очертания домов и проулков, встал с сидения и приготовился к выходу: следующая остановка была его.
     В магазине, он набрал продуктов и, придерживаясь ранее намеченной цели – тупо напиться, долгое время провёл за выбором «облегчающего» душу напитка.
     При наличии огромного ассортимента, да ещё в добавление ко всему, не являясь специалистом в области алкоголя, юноша долго рассматривал этикетки и, повинуясь собственному опыту в жизни не доверять всему, что написано, особенно на этикетках, выбрал средний вариант как по объёму так и по цене.
     Ко всем неприятностям, постигшим его этим днём, добавились ещё две, не такие уж большие, но всё же неприятности: мокрый носок, который свернувшись валиком, опустившись за пятку, начинал натирать мозоль и громкий неприличный звук, издаваемый при ходьбе, от трения той самой теперь оголённой части ноги о задник ботинка.
     Уже изрядно прихрамывая, он шёл по скользкому тротуару, который подпирали к узкой дороге подстриженные деревья, застывшие в ожидании весеннего тепла. Вдалеке появилась старенькая пятиэтажка.
      От вида родного дома в душе появилось странное ощущение,  как бы смесь приятных воспоминаний с чувством стыда от осознания, будто предал близкого человека, который несмотря ни на что всё равно ждёт его возвращения.
      Как ни велико было желание поскорее попасть домой, Максим решил сделать небольшой крюк, пройти через парк, где можно было сесть на лавочку и, наконец, поправить мокрый носок, словно жгут перетянувший его ступню.
     Вспугнув пару голубей, он присел на скамейку и с облегчением исправил хотя бы одну несправедливость, из общей череды, возникших в его жизни. Собираясь уходить, Максим поглядел на девушку, сидящую на другом краю скамейки и, узнав её, то ли поприветствовал, то ли спросил:
                - Привет Вика! Ты чего здесь делаешь?
   Девушка не глядя на него, еле слышно произнесла:
                - Я здесь живу.
   Проследив за её взглядом, он увидел большой, уже успевший осесть серый сугроб.
                – Похоже, здесь сейчас даже мыши не живут.
      В его голову вдруг пришла догадка: «Вика, скорее всего немного перебрала. В принципе с кем не бывает. Да, нужно отвести её домой, а то замёрзнет. И чего это она здесь одна?».

     Сожалея, что видно не скоро попадёт домой, исходя из предыдущего опыта обращения с подвыпившими дамами, он подхватил её, перевёл в вертикальное состояние и твёрдым уверенным тоном, не терпящим противоречия, произнёс:
                - Так, пора домой. Ну-ка… давай-ка… давай живо. Где ты живёшь? – и, не удержавшись, добавил, - разумеется, помимо сугроба.
 
     Девушка молча, слабо взмахнув рукой, указала на его пятиэтажку, торчащую из-за недавно построенного здания.
    «Странно, откуда она знает, где я живу?» - удивился юноша.
     Спрашивать у пьяной девушки причину, по которой она не желала идти в таком состоянии домой, совершенно глупое, бесполезное занятие.
     Только открывая входную дверь своей квартиры, Максим вдруг подумал: «Странно. От неё совершенно не пахнет спиртным, неужели…. Вот «геморрой»!!! Вот так денёк!»
     Закрыв за Викой дверь, не разуваясь, он прошёл на кухню, поставил пакет на стол и, вернувшись в прихожую, заметил, что девушка сползла и сидит на корточках у порога, прислонившись к дверному откосу спиной, по-прежнему в верхней одежде.

    «Ну, вот и начались… капризы», - подумал Максим, сожалея о накрывшейся перспективе интимного заливания своего горя крепким алкоголем. Расстегнув «молнию», одним движением он стянул с неё куртку, повесил на вешалку и, усадив девушку на банкетку, принялся снимать сапоги.
     Вдруг, лишённая обуви женская нога в его руке впервые за всю его прошедшую жизнь вызвала неподдельный ужас.
     «Не может ведь такая ледяная нога принадлежать живому человеку».
       За всё время общения он впервые поглядел в её глаза - безбрежный океан тоски и отчаяния.
      «Твою ж мать! Вот ведь…! Надо же так замёрзнуть!», - в сердцах выругался Максим.
    Он убежал в зал, застелил диван постельным бельём, второпях достал из шкафа свою доисторическую толстую фланелевую рубаху, бутылку спиртовой настойки, шерстяные носки, которые ещё когда-то ему связала бабушка. Вернувшись, он подхватил девушку на руки, перенёс её к дивану и, опустив на белую простыню, начал её раздевать.
    Вика вдруг напряглась, прижала к груди руки, и из неё как-то по-детски послышался протяжный протест:
                - Ууууууу….
                - О, значит не совсем всё плохо, - заметил Максим, глядя в округлившиеся глаза девушки и, пребывая в борьбе с премудростями женской одежды, добавил, - я, что же, по-твоему, голых женщин не видел!? К чёрту…, к чёрту эту ложную стыдливость. Кончай кочевряжиться. Ну…, представь, что я доктор... что ли.

     Надев на девушку свою рубаху, нацепив носки, уложив и закутав в одеяло, он находился в неком замешательстве.
    Что делать с перебравшими алкоголь, он знал - осторожно протрезвить, а затем успокоить, можно конечно и поменять действия местами. С девушками, у которых «разрывалась душа»: напоить, успокоить, протрезвить и опять успокоить.
        Ну, а тут?
        Ему ещё никогда не приходилось спасать девушек от переохлаждения. Максим решил обратиться за информацией к всемирной компьютерной сети. Он набрал в поисковике «Первая помощь пострадавшим от переохлаждения» и, прочитав статью, следуя рекомендациям, стал превращать подобранную «снегурочку» в обычное симпатичное теплокровное создание.

      Он снял носки, заварил чай, набухав туда от души мёда, и пока он остывал, нашёл в шкафу спортивную шапочку, свидетельницу его обучения в университете.
     Надев шапочку на голову девушке, Максим сходил за чаем. Убедившись, что сладкий напиток не слишком горячий, сделав глоток, он усадил Вику, подперев её сзади своим телом, и стал очень осторожно поить «переохлаждённую» из бокала.
      Допивая чай, девушка вдруг задрожала всем телом да так, что в протесте застонали пружины старого дивана.
     Максим поставил пустой бокал на журнальный столик и начал раздеваться. Чем меньше на нём оставалось одежды, тем больше расширялись глаза девушки.

                – А чего ты хочешь? Нет у меня водяного термометра, чтобы в ванне тебя отогревать, грелок тоже нет… и даже пустых бутылок нет. Нечего было дурью маяться, –  забираясь под одеяло, сказал Максим, обнимая девушку и плотнее прижимаясь к её холодной спине.
                - Не буду же я тебе кастрюлю с горячей водой на грудь ставить…. Да, и чем я хуже кастрюли?

      «Вроде всё обошлось»,- с облегчением подумал Максим.
 
      На улице давно стемнело, наступила мартовская безлунная ночь. Свет уличных фонарей, заползая в окно и согреваясь на чугунных рёбрах радиатора отопления, заливал комнату мягкими тёплыми воспоминаниями о давно минувшем детстве.
      Почему-то всё, что с ним произошло за последнее время, ему сейчас показалось незначительным, не важным, конечно, неприятным, но совершенно каким-то мелким.
         «То, что расстались с Евой, может оно и к лучшему, не сумели сберечь любовь. И, что это за совместная жизнь – сплошные недомолвки, сплошное мучение», - подумал Максим, вспоминая последние месяцы их отношений. Однако от мысли о ней, где-то там у него внутри всё равно предательски защемило сердце.
    То, что он остался без работы? Так это тем более ерунда, до пенсии ещё очень далеко. Зато он понял, чем ему хотелось бы заниматься, чем зарабатывать деньги, а главное как.
 
    Удивительно… почему-то именно сейчас, обнимая просто знакомую девушку, без каких бы то ни было намерений, можно сказать по доброте душевной, из чувства сострадания, Максим вспомнил свои теории о глупых, умных, мудрых женщинах, которые теперь показались ему страшной ахинеей.
     «Да, уж очень странные алогичные существа…. И всё-таки… как приятно спасти человеческую жизнь», - подумал Максим, только сейчас осознав, как сильно он испугался за неё.
 
       Вика перестала дрожать и тихонько засопела.
      «Как же всё-таки хорошо вернуться в родной дом», - уже падая спиной в чудесные объятия его величества сна, услышал он свои мысли.

        Откуда-то издалека из темноты послышался родной мамин голос: «Вставай Максим ты ещё не всё для неё сделал. Ну же… вставай!»

     Ногу пронзил холод, который выдернул его сознание из сладкого плена. Максим поглядел на девушку. Лёжа на спине, согнув ноги в коленях, она смотрела в потолок и снова мелко дрожала. Заметив, что он проснулся, Вика шёпотом произнесла:
                - Я случайно задела тебя ногой. Прости что разбудила.

   Максим вылез из-под одеяла, в полумраке комнаты нашел стоящую на полу старинную литровую бутыль спиртовой настойки из листьев армы, которую давным-давно сделала его бабушка, и сел с ней на край дивана.
        В голове у него словно слайды в диапроекторе мелькали события вчерашнего дня и, наконец, когда появилось изображение ранее прочитанной статьи о спасении «переохлаждённых», вспомнив её содержание, он приступил ко второму этапу возвращения к жизни своей подопечной. Он достал из-под одеяла руку девушки, задрал рукав рубашки наверх, с большим трудом откупорил бутылку, плеснул жидкость себе в ладонь и стал её втирать, точь-в-точь как и было написано в статье, «нежно», отметив при этом, как это слово подходило к её коже.

     По комнате разливалось благовоние ещё советского спирта, гармонично соединяясь с терпким обволакивающим запахом тропического растения.

                – Ты чего проснулась? – почему-то тоже шёпотом спросил Максим и, не дожидаясь ответа, тут же задал следующий вопрос, - твоя мама не будет волноваться, что ты осталась у меня? Да… и откуда ты знаешь, где я живу?
 
                - Проснулась…? Ноги никак не согреются, - так же шёпотом ответила девушка, слегка вздрагивая от прикосновения холодной жидкости. В скором времени она почувствовала, как в её руки начинает медленно затекать тепло от ласковых поглаживаний его жарких ладоней.

              – Мама уехала на юг в санаторий со своим бойфрендом, и я совершенно не знала где ты живёшь. Просто оказалось, что теперь мы соседи, я живу…, - продолжила Вика, вздрогнув, чувствуя как холодная настойка, теперь щедро растекается по её ступне.
             - Ой…, только не надо опять про сугроб… – опять шёпотом перебил её Максим, заканчивая растирания и натягивая на её ноги шерстяные носки.
 
              – Причём тут сугроб? – удивилась девушка.
              – Я живу в соседнем доме, на который тебе и показывала. Ты меня сильно напугал, когда потащил мимо дома, я подумала, что ты маньяк.

       Девушка видела, как в бледном свете вытягивается его лицо, и расширяются глаза. Сейчас он очень походил на приведение, которое узнало, что оно не существует на самом деле в реальном мире.
      Она не на шутку напугалась, что вот-вот сейчас из глазниц выпадут его глаза и потеряются в складках одеяла, а лицо с треском разорвётся пополам. Но неведомая сила, вдруг согнула и повалила юношу, заставив биться мужское тело в её ногах, которое через несколько секунд взорвалось в тишине полумрака комнаты оглушительным смехом, от которого задребезжали стёкла в деревянных рамах, и заворчали разбуженные соседи. В скором времени они уже на пару не давали спать жильцам дома.

   Девушка ощутила как тепло, растекаясь по замёршим конечностям, преодолев невидимую преграду, принялось наполнять её душу, и как неожиданно для неё самой, вдруг звуки искреннего смеха стали переходить в безудержное рыдание. Максим тут же перестал смеяться. Он не стал утешать девушку, просто сидел и молча держал её за руку.
    Как же давно Вика не плакала, а ведь иногда, особенно последние месяцы, ей так хотелось, сидя одной дома, чтобы ни кто не видел, ну хоть немного пореветь, чуть-чуть, немножко, но…
   А тут на тебе, смех, слёзы, и всё на глазах у совершенно постороннего человека.
   Она вдруг перестала плакать. «Какой же он теперь посторонний, если раздел меня до трусов? – подумала Вика, - Как порядочный человек он обязан теперь на мне жениться».
      Максим немного насторожился, заметив что девушка перестала плакать и поглядев на него как-то по особенному вдруг рассмеялась. «Ну, всё наконец-то успокоилась. Вот чудо-то» - не успел с облегчением подумать он, как Вика снова принялась плакать.
      Она ощущала, как слёзы вымывают из её души боль обиды и горечь досады на весь мир, и в первую очередь на себя.
     Но слёзы продукт не бесконечный, и в скором времени они закончились, оставляя дальнейшее врачевание страдающей души не очень-то хорошему, но уж какому есть, лекарю – времени.
     Всхлипывая носом, Вика спросила Максима:
                - Ты думаешь, что я дура?
                - Нет, нет… что ты, что ты, - поспешил ответить он, но увидев, как проницательно она на него смотрит, через несколько секунд добавил, - ну, если честно, то да. Такие красивые ноги хотела угробить.

     Она по-прежнему пристально смотрела в его глаз и вдруг снова заплакала. Почему-то на душе у неё стало тепло, спокойно и уютно, ей показалось, что она давно живёт с ним в этой квартире.
     Успокаиваясь, Вика подумала: «Плохо – реву, хорошо, тоже реву. Прорвало». Максим забрался под одеяло, легонько приобнял девушку и мягко сказал:
                - Ну, всё…, всё. День какой-то был…. Давай спать.

     Он закрыл глаза и… всплывающие в его сознании Викины красивые глаза, изящные руки, стройные ноги и кружевное бельё, все эти образы вместе с запахом её согретого тела стали выталкивать из него долгожданный сон.
    Перевернувшись к девушке спиной «от греха подальше», он почувствовал, как через какое-то время она вздрогнула, улетая в долину снов.
    Отправляясь вдогонку за ней, Максим услышал тихий шёпот:
                - Можно я шапку и носки сниму? Колются...
                - Да, - прозвучал голос уже спящего человека.



        Прикосновение…
        …он вздрогнул и открыл глаза.
       Темнота….
       Темнота, пугающая своей неизвестностью….
       … движение…
        он шёл…
   …он наступал в пустоту.
       Но, как не напрягал своего зрения…. Ничего.
       Закрываются и открываются его веки,
       … весь мир – чёрная пугающая пустота.
       …существует ли он?
       … только лишь воображение….
    До чего же удивительна способность человеческого мозга - воображение при отсутствии точки соприкосновения с реальным миром. Утоляя жажду сознания, воспалённого неизвестностью, воображение, словно из кривого зеркала низвергает на человека потоки как не существующих, так и существующих образов, идей и представлений. До чего же благодатная почва для буйного разрастания и цветения всевозможных чувств и эмоций!
       Ах, да… прикосновение….
       Кто-то властно тянул его за руку….
      Но… недостаток, недостаток информации, будто большой ложкой перемешал в его сознании рождённые ранее образы, лишь слегка изменив цветовую гамму чувств и эмоций.
      Вдруг свет!
      Осторожно, поднимая веки, привыкая к лучам света, он вспомнил…
      Он вспомнил прекрасную женщину под часами, удивительный, пребывающий в бешенном циклическом движении, их золотой механизм.
      Он вспомнил двух мальчиков, которые словно две руки госпожи Судьбы, с такой детской непосредственностью, играючи, находили тех, кому была предназначена великая привилегия, получить волшебный дар, исток любви – влюблённость, в образе маленьких часов с золотым механизмом и, приложив немалый труд превратить его в любовь. Максим искренне надеялся, что второй мальчик вывел из темноты ту, которую спас чуть более девяти месяцев назад….
      А может быть они спасли друг друга?