Инструктор по горному туризму Евгений Осокин не вернулся из районного центра на турбазу «Торпедо» после двух выходных дней. Если бы это был любой другой инструктор, мы бы наутро после этого дня не беспокоились и не обрывали телефон бесконечными звонками в милицию, потому что каждый из нас мог бы зайти в ресторан , выпить там лишнего, за что и быть препровождённым в отделение. Но Осокин так поступить не мог, потому что в районный центр, который находился от нас в десяти километрах, он ехал или шел пешком для того, чтобы посмотреть новый фильм в кинотеатре «Родина» или взять книги в районной библиотеке, чей фонд в десять раз превышал фонд нашей турбазовской библиотеки, прочитанный Осокиным до последнего корешка.
После долгих и безрезультатных попыток дозвониться до РОВД, самый нервный и молодой из инструкторов, по имени Хазби Бутаев, разбил трубку телефона, шмякнув ею об стол и сказал:
- Пошли к директору, у него телефон совсем новый.
Наш добрый и болезненный директор Иван Петрович Шевелёв сидел за столом и что-то усердно писал. Видимо, он уже сочинял приказ о вынесении выговора инструктору Осокину за неявку на работу. На нашу просьбу позвонить он безучастно подвинул к краю стола новенький красный телефонный аппарат и продолжил свою писанину.
Когда в трубке раздались всё те же короткие гудки, Хазби сказал:
- Я сейчас попробую позвонить моей сестре, муж которой работает в милиции. Может, она что-нибудь знает о Женьке.
До сестры он дозвонился сразу же и долго разговаривал с ней по-осетински. Потом положил трубку, вытер со лба крупные капли пота и пояснил:
- Сейчас дежурный по милиции будет звонить нам.
И, действительно, не прошло и минуты, как раздался звонок. Директор переключил телефон на громкую связь, и мы услышали четкий голос дежурного:
- Гражданин Осокин Евгений Васильевич задержан и находится в СИЗО по адресу...
- За что?! – закричал Хазби.
Но на том конце провода уже положили трубку.
Директор перечеркнул написанное им крест на крест и вызвал секретаршу Люсю:
-Скажи моему водителю, чтобы немедленно готовил машину.
Затем он посмотрел на каждого из нас и спросил:
- Кто поедет выручать Осокина?
Все дружно назвали мою фамилию, и Иван Петрович тут же принялся инструктировать меня:
- Первым делом, Афонин, иди к начальнику РОВД. Скажешь, что тебя послал я, потому что сам не могу приехать по причине болезни. Выяснишь у него, за что задержан Осокин, и сразу позвонишь мне. Прямо из кабинета начальника. Дальнейшие инструкции получишь сразу после звонка. Деньги у тебя есть?
- А зачем мне деньги?
Вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, директор открыл сейф, достал из него пачку пятирублевок и протянул её мне.
- Я думаю, - сказал он,- что тебе будет необходимо узнать что-либо о случившемся от самого Осокина. А чтобы попасть в СИЗО, надо дать дежурному «на лапу», Ты меня понял?
- Еще бы не понять, - буркнул я в предчувствии неожиданных приключений с нарушением закона, которые не любил с детства.
А теперь, в ожидании машины, давайте разберемся, кто же такой Женька Осокин, из-за которого в нашем небольшом и дружном коллективе вдруг поднялся такой бедлам, да еще с применением запрещенных законом действий в виде дачи взятки.
Осокин, на первый взгляд, был обыкновенным парнем, двадцати пяти лет отроду. Глядя на него, никто бы не сказал, что он является аспирантом Московского авиационного института, имеет удостоверение пилота гражданской авиации и совершил более ста прыжков с парашютом. Но мы, его друзья и соратники по горному туризму, уважали его не за это.
Он обладал даром вносить в наш разношерстный или, как он сам говорил, «пёстрый» коллектив, равновесие и покой. А теперь давайте посмотрим, что он имел в виду, называя его «пёстрым». По возрасту: все инструкторы были от двадцати до шестидесяти пяти лет. Самым младшим был Вася Горячкин, студент горно-металлургического института, самым старшим - Бабу Абаев, основатель нашей турбаза и потомственный проводник. По образованию: семь инструкторов имели неполное среднее образование, то есть, окончили семь классов аульской школы, но они выросли в горах и знали о них больше, чем другие, даже с высшим образованием. Потом шли люди с полным средним образованием, в основном выпускники горно- металлургического техникума, потом – с высшим, и, после аспиранта Осокина, венчал эту пирамиду доцент Новосибирского университета Валерий Семенович Клюев. По национальности: осетины – восемь человек, русские -семь, грузины – два, еврей – один, эстонец – один, чувашка -одна. По половому признаку: мужчины – пятнадцать человек, женщины – пять. И, наконец, по социальному положению, а, сказать точнее, по уровню жизни: более половины из нас жили бедно, едва сводя концы с концами. Аульские парни числились колхозниками, которых председатели по просьбе родителей отпускали на лето работать инструкторами турбазы, как в стародавние времена помещики разрешали своим крепостным уходить в города на сезонные работы. Свой заработок наши парни вносили в семейный бюджет, а себе не могли купить даже приличного костюма. Пять человек из нашего коллектива жили, не испытывая особых трудностей. Это- Бабу Абаев, о котором я уже говорил, и Нина Ивановна Чулкова, жившая на турбазе тоже круглый год и зимой работавшая на ней сторожем, мой герой аспирант Осокин, доцент Клюев и чувашка Лена Горбунова, чьи родители были состоятельными людьми, а она работала у нас на каникулах, будучи студенткой педагогического института с романтикой в голове. И три человека в коллективе жили хорошо, если не сказать, богато. Они приезжали на турбазу на собственных автомобилях просто отдохнуть да еще и подзаработать, и на столе у директора к концу сезона скапливалась стопочка жалоб на их работу, написанных туристами, не терпевшими разгильдяйства и грубости.
И в заключение этого пространного анализа инструкторского отдела турбазы «Торпедо», я опишу наше жилье. Двадцать человек нашего коллектива располагались в двух комнатах, находившихся рядом. В огромной комнате для мужского состава почти впритык стояло пятнадцать кроватей и столько же тумбочек, взглянув на которые, вы опять-таки могли убедиться в том, что одинаковых людей не бывает.
На одной из тумбочек вы могли бы увидеть горку книг, а на второй - початую бутылку водки и круг «Краковской» колбасы; на третьей- букетик альпийских цветов, а на четвертой – грязные носки; на пятой – портрет любимой девушки, а на шестой – альбом с порнографическими фотографиями. Продолжать, я думаю, не надо, вам и так, надеюсь, стало все понятно .
В небольшой комнате для девушек стояло всего пять кроватей с тумбочками, и там всегда было уютно и чисто.
Но речь в моем рассказе идет, в основном, о мужчинах, и я предлагаю вам подумать: мог ли такой коллектив жить пять месяцев в одном и том же помещении бесконфликтно, без споров и ссор, которые у мужчин обязательно переходят в драку?
И тут я вспоминаю один из вечеров в накуренном помещении, когда мы, уставшие и полуголодные после скудного ужина в турбазовской столовой, вповалку лежим на кроватях и думаем: идти сегодня на танцы или не идти?
Двое из нас уже решили для себя этот вопрос: это известный вам Хазби Бутаев и грузин Бесо Жвания.
Хазби смотрится в маленькое зеркальце на стене и, довольный собой, говорит:
- Бесо, хочешь, я сегодня познакомлю тебя с красивой девушкой из Ростова-на-Дону?
- Она русская? – спрашивает красавец – грузин.
- Да.
- Тогда не надо. За ними не интересно ухаживать, они сразу сдаются.
С противоположного угла комнаты раздается голос молодого и очень наивного Алана Цебоева:
- Бесо, зачем ты так говоришь о русских девушках?!У моего старшего брата – жена русская, и он за ней ухаживал два года, прежде чем она согласилась.
- Аланчик, тебя чем сегодня кормили в детском саду? - спрашивает его Бесо с нехорошей улыбкой. – Манной кашей? Знакомая твоего брата просто выжидала, когда он построит свой дом, в котором она будет полновластной хозяйкой.
- Ты хочешь сказать, что мой брат – дурак? – кричит Алан, уже направляясь к кровати, на которой сидит грузин.
- Это плохое слово ты произнес первым, - спокойно отвечает ему Бесо и встает, сжимая кулаки.
И в это время в комнату входит Осокин. Он мгновенно оценивает сложившуюся обстановку и еще с порога кричит:
- Бесо, ты неправильно стоишь!
- Почему? – удивленно спрашивает Бесо.
- А потому, что учебник по джиу-джитсу советует при бое в загроможденном пространстве принимать позу рассерженного павлина.
- Это как?
- Голову гордо подними вверх, правую руку вытяни вперед и шевели пальцами, левую спрячь за спиной и тоже шевели пальцами.
- А дальше?
- А дальше считай, что бой уже окончен.
- Почему?
- А потому, что твой противник просто рассмеется, увидев тебя в такой нелепой позе, и продолжать бой не сможет.
Мы все хохочем, а через минуту к нам присоединяются и непримиримые, казалось бы, противники. Конфликт исчерпан.
Приведу еще один пример миротворческой деятельности Осокина.
Каждую неделю четыре группы туристов совершали двухдневный поход к леднику Дальний. Шли мы врозь, по разным тропам, но на ночевку останавливались все вместе на специально отведенной для этого поляне среди густого леса. В тот раз группы вели Нина Ивановна Чулкова, Боря Фридман, Осокин и я.
На привале дежурные сварили три ведра гречневой каши с тушенкой, туристы умяли её за один присест, выпили по кружке чаю, после чего долго пели песни под гитару и танцевали вокруг костра.
В десять часов объявили отбой, наши подопечные разошлись по палаткам, а мы остались еще посидеть у затухающего огня, помолчать и насладиться покоем соснового леса.
А я был особенно рад тому, что сегодняшний вечер обошелся без язвительных и беспощадных нападок на своих коллег со стороны Бори Фридмана, который всегда находил повод уличить кого-либо из нас в неблаговидных поступках. Зная эту его привычку, я не любил ходить с ним в походы и сидеть у костра.
Но не прошло и четверти часа, как мой покой был нарушен въедливым голосом Бори:
- Нина Ивановна, а кому вы так усердно строили глазки на тропе и во время ужина?
Нина Ивановна, самая старшая из инструкторов женского пола, была одинокой и неприкаянной. Ей было уже далеко за тридцать, она не признавала косметики и моды, а угасающую с возрастом энергию она черпала из небольшой фляжечки, для которой сшила на внутренней стороне свой штормовки специальный карман.
Видимо, Нина Ивановна уже успела за ужином не раз и не два приложиться к этому бодрящему сосуду, так как на на ехидный вопрос Фридмана ответила развязно и немедля:
- Боря, человек, которому, как ты говоришь, я строила глазки, не тебе чета. Это профессор из Ленинграда, совсем недавно ставший вдовцом и нуждающийся сейчас в простом человеческом участии.
- … и особенно в женской ласке, - не преминул добавить Фридман.
- Ты, как всегда, угадал. Именно об том он сказал мне перед тем , как лечь спать. Он пригласил меня приехать к нему в Ленинград и обещал показать мне все его достопримечательности. Поэтому я сейчас сижу и думаю, как бы мне наскрести деньжат на поездку. А ты мешаешь мне своими дурацкими вопросами.
Такого Фридман не ожидал. В нем проснулось элементарное любопытство, свойственное людям недалёким и праздным, и вопросы посыпались из него, как из рога изобилия: а есть ли у профессора дети и внуки; а что и где он преподает; а какая у него квартира; а сколько он получает, и так далее, и тому подобное.
Но на все эти вопросы Нина Ивановна отвечала одинаково:
- Не знаю.
И тут раздался голос Осокина, без остановки выдавший всю информацию о вышеупомянутом вдовце:
- Профессор Никита Николаевич Лисаневич, выдающийся специалист в области гидравлики, преподает в Кораблестроительном институте. У него есть сын, дочь и два внука. И еще теща, разбитая параличом, которая не встает с постели уже несколько лет. Вся эта большая семья проживает в двухкомнатной квартире на Васильевском острове.
- Откуда ты это всё знаешь? – потерянно спросила Нина Ивановна.
Осокин взглянул на нее мельком, словно она не имела к предмету этого разговора никакого отношения, и пояснил:
- Вчера я проводил с этой группой занятия по вязанию туристических узлов, и у Никиты Николаевича никак не получался булинь. А когда получился, он от радости пригласил меня выпить в кафе «Вершина» по кружечке пива. Вот там он и рассказал мне всё о себе.
- Пойду я, пожалуй, спать, - сказала Нина Ивановна, и её рука невольно потянулась к заветному карману.
Потом ушел и Фридман, а мы с Осокиным остались у костра одни.
- Да, тяжелый удар нанес ты этой несчастной женщине, - сказал я.
- Не думаю, - равнодушно ответил Осокин. – Уверен, что она уже спит без задних ног, прикончив перед сном свою фляжечку.
Таким Женьку я видел в первый раз, и мне стало не по себе.
- Однако, Осокин, ты жестокий человек, - сказал я.
- Напротив, - вдруг рассмеялся он. – Добрее меня только старик Хоттабыч из детской сказки. Ты просто представь себе, что бы случилось, если бы я не выдумал всю эту галиматью о профессоре…
- Так ты к тому же всё выдумал! – возмутился я.
- Да, выдумал. Но мы, действительно, вчера вместе с ним вязали узлы, и я узнал, что его зовут Никита Николаевич Лисаневич, как и записано в маршрутной книжке у Нины Ивановны. А теперь успокойся и сделай то, что я просил: вообрази себе поведение Нины Ивановны в двух вариантах, без моего описания профессорского бытия и после него… Трудно тебе это сделать, Афонин, очень трудно. Потому что ты очень плохой психолог и не наблюдательный человек. Тогда слушай. Поехала бы Нина Ивановна к профессору в Питер? Конечно же, нет, хотя ей и очень хочется. Но!... У неё нет денег даже на билет туда, а на билет обратно тем более. К тому же, она безвыездно живет на турбазе вот уже десять лет и, естественно, испытывает страх перед дальней дорогой. И, главное, ей придется ограничить себя в потреблении алкоголя. И, несмотря на это, каждый вечер перед сном она бы казнила себя одной и той же мыслью: «Ну почему я не еду к нему? Ведь он меня пригласил, он ждет меня!»
Я увидел эту картину, как наяву, и был сражен Осокинской мудростью. А он, между тем, выдержал великолепную паузу и закончил:
- А о чем она думает сейчас? «Господи! – шепчет она перед тем, как заснуть. – Как хорошо, что я не поехала к нему! Шесть человек в двухкомнатной квартире, теща, разбитая параличом! Может быть, я ему и понадобилась, чтобы ухаживать за ней?» А теперь подумай о своих словах о моей жестокости…
Вы спросите: а причем здесь миротворческие способности Осокина? Между кем и кем он установил мир?
И я вам отвечу: нет ничего важнее, чем мир в душе человека.
Когда человек спокоен и уверен в себе, он и к другим будет относиться с добром и заботой, и тогда и весь окружающий нас мир может спать спокойно.
А теперь, я думаю, пора вернуться к основному сюжету нашей полудетективной истории, когда я выехал в районный центр, чтобы выручить из милиции Женьку Осокина.
В милиции мне никто мне не смог объяснить, за что его задержали. У них был какой-то аврал, дежурный пять минут рылся в бумажках и сказал мне так:
- Ничего не понимаю… Был ордер на Осокина, и нет ордера… Иди, дорогой, в СИЗО, там тебе всё расскажут. Это у нас во дворе, дверь справа.
Но в СИЗО со мной вообще не захотели говорить. Высокий старшина, пивший за столом чай, сразу закричал на меня:
- Зачем сюда ходишь? Ты что, адвокат? Нет? Тогда не ходи! Посторонним вход запрещен!
Давать взятку, когда на тебя кричат, я посчитал неуместным, и позвонив из автомата директору, рассказал о сложившейся ситуации.
- Хорошо, - сказал он, - тогда найми адвоката. Хорошего. Спроси в бюро Семена Наумовича, фамилию забыл.
Семен Наумович был занят, но, узнав, что я от Шевелева, внимательно выслушал меня.
- Этот вопрос мы решим с вами за двадцать минут, - уверенно сказал он .
В кабинет начальника милиции мы вошли вместе. Пожилой полковник, взглянув на адвоката, расплылся в широкой улыбке и сказал:
- Ты почему ко мне не заходишь, Семён?
- В субботу буду обязательно, готовь шашлык, - коротко бросил Семен Наумович. – А сейчас ответь мне всего на один вопрос: за что задержан гражданин Осокин Евгений Васильевич?
- И всё? – удивился полковник.
- И всё, - подтвердил адвокат.
- Тебе повезло, Семен, - сказал начальник. - Я лично занимался этим вопросом и сейчас тебе всё объясню. Недавно мы получили из центра вот эту ориентировку.
Он достал из папки какую-то бумажку и протянул её адвокату. Тот внимательно её прочитал и спросил:
- Вы всегда получаете такие уведомления о лицах, объявленных во всесоюзный розыск?
- Нет, обычно мы получаем их по телетайпу.
- А тебя не удивило, что этот документ напечатан на машинке и на нем нет печати?
- Удивило, но я подумал, что, может быть, у них аппарат сломался.
- Ты плохо думаешь о технических возможностях МВД, уважаемый Аслан Муратович. Я возьму у тебя на время эту писульку, ты не возражаешь?
- Не возражаю. Но только потому, что ты мой друг. Вернёшь мне её через час и объяснишь мне, почему ты назвал этот документ писулькой.
- Хорошо. До встречи!
Мы вышли из кабинета, и я робко спросил Семена Наумовича:
- Так за что задержали Осокина?
- Он объявлен во всесоюзный розыск как злостный неплательщик алиментов.
- Так Осокин, кажется, не женат! – удивился я.
- Никогда, юноша, не говорите «кажется», когда имеете дело с уголовным кодексом, - строго осёк меня адвокат.- Сейчас мы всё выясним в СИЗО: женат он или нет.
Старшина, который недавно кричал на меня, на этот раз был вежлив и исполнителен.
Семен Наумович сунул ему под нос какую-то бумажку а про меня сказал:
- Это мой помощник, практикуется в адвокатуре.
И через минуту мы вошли с ним в камеру, где в одиночестве сидел Женька Осокин, осунувшийся и несчастный.
Он вскочил с узкой скамейки у серой и мокрой стены и хотел мне что-то сказать, но адвокат строго приказал ему:
- Сядьте! И отвечайте на мои вопросы!
- Хорошо, - робко согласился Осокин.
- Вы женаты?
- Нет… То есть, да.. Понимаете, я живу, вернее, жил с одной женщиной … В гражданском браке, так сказать…
- Дети у вас есть?
- Нет… Кажется, нет…
- Что значит, «кажется»? Казаться здесь ничего не может! Есть или нет?
- Понимаете, мы с ней расстались год тому назад… Может быть, за это время она могла родить…
- Одного, но не пятерых, как написано в этой бумажке.
- Нет, - неожиданно улыбнулся Осокин. – Пятерых детей у меня точно нет. У меня была всего одна женщина, о которой я вам уже сказал. Она ушла от меня, когда у нас детей совсем не было. Может быть…
- Это мы уже слышали, - прервал его адвокат. – Вы расстались, и она родила… Стала бы она от вас уходить, собираясь рожать. Она же не полоумная…
- Нет, не полоумная, - подтвердил Осокин. – Вполне нормальная женщина… Инженер на авиационном заводе…
В это время в дверь камеры постучали, и знакомый мне старшина просунул в нее голову:
- Разрешите? Тут Осокину передачу принесли. Подождать или сейчас возьмете?
- Кто принес? – всполошился Семён Наумович.
- Девушка из библиотеки, Зарема Кесаева. Говорит, что задержанный их дальний родственник.
- Пусть подождет пять минут, мы сейчас заканчиваем.
Семен Наумович облегчено вздохнул:
- По-моему, всё ясно. Вы, Осокин, знаете эту Зарему Кесаеву?
- Конечно, знаю! – воскликнул Женька. – Я у неё каждую неделю книги беру в районной библиотеке.
- Тогда всё сходится, - задумчиво произнес Семён Наумович. – Пойдем к Зареме.
Очень красивая девушка в светлом сарафане сидела в коридоре, держа на коленях плетеную корзиночку с передачей.
- Вы Зарема Кесаева? – спросил адвокат.
- Да – ответила она, вставая.
- Осокин Евгений Васильевич - это ваш родственник?
Девушка покраснела, но ответила уверенно:
- Да, только очень дальний. Моя бабушка по материнской линии была русской.
- Если он ваш родственник, так с чего вы тогда взяли, что у него пятеро детей? Ведь у него детей вообще нет. Разве вы не знали?
Девушка смутилась еще больше и ответила чуть слышно:
- Я так подумала…
- Подумали и написали на него кляузу в милицию под видом ориентировки на лицо, объявленное во всесоюзный розыск, не так ли?
- Так, – прошептала Зарема и заплакала.
- Наверное, вы очень любите читать детективы?
- Люблю, я только одни детективы и читаю.
- Понятно. Только одно мне неясно: зачем?! Зачем вы решили упрятать его в каталажку? Отвечайте мне честно, так как от этого зависит ваша собственная судьба: сядете ли вы сами в тюрьму за подлог или нет.
- Я сделала это, потому что я люблю его. Я знала, что за неуплату алиментов его строго не осудят, дадут условный срок, а во время следствия я буду ходить к нему на свидания и носить передачи, и он полюбит меня.
- Сколько вам лет?
- Девятнадцать…
- Оно и видно… Если вы поженитесь, ему еще долго придется учить вас уму-разуму… Старшина, возьмите у девушки передачу для Осокина Евгения Васильевича!
Всё развивалось так стремительно, что мне не удалось с Женькой даже словом переброситься. Через пару минут мы уже были в кабинете начальника. Семён Наумович положил ему на стол фальшивую ориентировку и сказал:
- Порви это, Аслан, и выбрось в корзину. Кто состряпал эту филькину грамоту, нам уже не узнать, да и без надобности. Главное я выяснил: у Осокина никогда не было детей. Тем более, пятерых. Официальный ответ на мой запрос в Москву ты получишь завтра, а пока прикажи отпустить этого парня на волю. Его ждут друзья и прекрасная девушка, готовая ради него совершить подвиг.
- Хорошо, прикажу сейчас же. В субботу жду тебя, Семён…
Шофер директора подогнал машину прямо к воротам СИЗО. Женька взобрался на сиденье сзади и сказал:
- А я так и не понял, за что меня задержали…
- За то, Женька, - весело ответил я ему, - что ты у нас самый честный, самый добрый и самый… красивый! За то, что тебя любят девушки, готовые ради тебя пойти на каторгу!
- Дурак ты, Афонин, - вздохнул Женька. – Адвокат мне про детей что-то долдонил, ты - про девушек. Видно, делать вам больше нечего…