Елецкая мужская гимназия – альма-матер Ивана Бунина и Михаила Пришвина, из которой он бежал в Азию
Вспомните строки из раннего бунинского рассказа «В деревне»: «Когда в конце декабря я бегал по утрам в гимназию, видел в магазинах сотни блестящих игрушек и украшений, приготовленных для ёлок, видел на базаре целые обозы с этими зелёными, загубленными для праздника ёлочками, а в мясных рядах — целые горы мёрзлых свиных туш, поросят и битой, ощипанной птицы, я с радостью говорил себе: "Ну, теперь уж близко праздник!"».
Четыре года проучился Бунин в Елецкой гимназии.
В апреле 1869 года в Ельце было открыто техническое железнодорожное училище — первенец подобного рода учебных заведений страны. Помимо этого Александровского железнодорожного училища, елецкие власти заставил российского короля железных дорог Самуила Полякова построить ещё и мужскую классическую гимназию в 1871 году.
Строили её по типовому проекту, кирпичную, в два этажа. Но при этом, как любой дом в городе, предельно привязав к окружающему ландшафту. Была здесь и ещё одна характерная местная архитектурная изюминка. Идёшь вдоль глухого, искусно выложенного каменного забора, и вдруг перед тобой открывается вся картина здания с литым чугунным балконом, сад, с весёлым фонтаном перед главным фасадом. Сюда приходили за знаниями не только юный Иван Бунин. Елецкую гимназию окончили Михаил Пришвин, первый нарком здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко, Народный художник СССР Н. Н. Жуков, здесь преподавал Василий Розанов.
«Бунин Иван. Из дворян. Местожительство родителей: в с. Озерках Елецкого уезда. Лицо, у которого живет: у мещанки А. О. Ростовцевой… Мещанка Анна Осиповна Ростовцева, Рождественская улица, Шаров переулок, дом чиновника Федора Петровича Высотского…», — гласит запись «Дела канцелярии Елецкой гимназии о ведении и устройстве учебно-воспитательного процесса». А буниновед А. К. Бабореко уточняет: «В списке учеников, живущих не у родителей или близких родственников, составленном на 1 сентября 1884 года, значится, что Бунин, ученик 3 „б“ класса, жил у мещанки А. О. Ростовцевой — Рождественская улица, д. Высотского, №74; поступил на квартиру 16 августа 1883 года». 20 августа классный наставник Романов посетил эту квартиру и нашел ее «удобною».
В Елецком краеведческом музее нашлось письмо Дмитрия Ивановича Нацкого, коренного ельчанина, многие годы отработавшего врачом в железнодорожной больнице. В нём восьмидесятишестилетний Нацкий вспоминал в 1956 году: «Во время моего учения в Елецкой гимназии (1882—1885 гг.) Бунин жил в доме №49 на углу М. Горького и Орджоникидзе. Дом этот деревянный, значительно обветшавший, но уцелевший. Оба писателя были моими товарищами по гимназии. Бунин был моим одноклассником и жил со мною по соседству. Пришвин был на один класс моложе меня, но я с ним дружил и впоследствии имел с ним переписку. Поэтому мне хорошо известно, где жили названные писатели, будучи елецкими гимназистами». Архивы подтверждают, что Нацкий был одноклассником и ровесником Бунина, так что его словам можно было доверять.
Бунин в «Жизнь Арсеньева» описал елецкую гимназию, единственную свою альма-матер: «Чистый каменный двор её, сверкающие на солнце стекла и медные ручки входных дверей, чистота, простор и звучность выкрашенных за лето свежей краской коридоров, светлых классов, зал и лестниц. Звонкий гам и крик несметной юной толпы, с каким-то возбужденьем вновь вторгшейся в них после летней передышки, чинность и торжественность первой молитвы перед ученьем в сборной зале…».
Вспомнил учителей гимназии: «…первое появление в классе учителя, его фрака с журавлиным хвостом, его сверкающих очков, как бы изумленных глаз, поднятой бороды и портфеля под мышкой…». И учеников: «все с иголочки, всё прочно, ловко, всё радует: расчищенные сапожки, светло-серое сукно панталон, синие мундирчики с серебряными пуговицами, синие блестящие картузики на чистых стриженых головках, скрипящие и пахнущие кожей ранцы, в которых лежат только вчера купленные учебники, пеналы, карандаши, тетради…».
В «Автобиографическом конспекте» за 1881 год Бунин запишет: «С конца августа жизнь с Егором Захаровым (незаконным сыном мелкого помещика В. Н. Рышкова, нашего родственника и соседа по деревне Озерки) у мещанина Бякина на Торговой улице в Ельце. Мы тут „нахлебники“ за 15 рублей с каждого на всем готовом».
Выпускник Бунин два раза посещал новогодние балы в родной гимназии.
Вот что сообщает нам о Елецкой мужской гимназии исследователь А. М. Шевелюк: «О печатных трудах. Их имели и директор Елецкой гимназии Закс, и инспектор Федюшин. Казанцев Николай Константинович, преподаватель географии написал учебник «Русская география». Ферри Вячеслав Николаевич преподаватель русского языка имел труд «Хрестоматия избранных произведений в стихах». А если вспомнить Розанова В. В., в дальнейшем виднейшего философа, который в Ельце написал несколько своих работ, переводчика с греческого Первова, то видно, что и в Ельце было не хуже, чем в Москве, у Поливанова. Заметим, что и Первов, и Смирнов, и Кедринский потом работали в Москве. Кедринский директором гимназии, Смирнов в Московском университете, а Первов стал замечательным московским педагогом…
Любая школа славится не столько своими учителями как учениками. Так вот, в последнее время исследователи в Московском университете подсчитали в промежуток времени с 1881 года по 1916 окончивших его и рассмотрели города и гимназии, откуда эти выпускники пришли. И вот факт: «елецкий интеллектуальный феномен», так они назвали получившийся результат. Подсчет количества будущих студентов, получавших среднее образование в разных городах России, позволяет установить, что Орловская губерния занимает по этому показателю второе место среди всех регионов Российской империи (1063 человек), а Елец с большим отрывом выходит на первое место среди всех уездных городов. Деятельность открытой в 1871 г. Елецкой мужской гимназии обеспечила подготовку 337 выпускников старейшего и крупнейшего вуза России, что составило 32% от всех уроженцев Орловской губернии и 1,2% от всех выпускников университета за изучаемый период. Размеры елецкого землячества превышали таковые большинства российских губерний!
Выпускник Елецкой гимназии Кричевский А. М. пишет: «Гимназия давала глубокие и прочные знания, которые пригодились мне на всю жизнь… Богатство и влиятельность не решали успеха… Строжайшая дисциплина и порядок дали мне для жизни большую закалку, которую чувствую и поныне».Ему вторит Пришвин, в своём дневнике: «24 октября 1944 г. Вспомнил, как я несправедливо выступил в „Кащеевой цепи“ против учителей Елецкой гимназии. Нужно было пройти таким 60 годам, чтобы учителя были поняты мною, как хорошие учителя».
В своём дневнике Михаил Пришвин вспомнил себя — гимназиста в январе 1952 года: «Не знаю, делал ли кто-нибудь этнографическое исследование силы зла, известной в народе под именем нечистой силы. Никогда этим не занимался я, и не знаю, занимало ли что-нибудь исследователей, представителей разных народов о силе зла, но думаю, что наш русский черт чем-то очень отличается от всех чертей во всем мире. Но мне кажется, будто наш русский черт сильно отличается от всех иностранных чертей и каким-то образом связан с электричеством и авиацией. Если хорошенько углубиться в себя и улететь во времена конца царя Александра второго и начала царствования Александра третьего, то вспоминается учитель с большой бородой и мелом в руке у черной классной доски. Он доказывал нам, мальчишкам, формулами математическими, что человек никогда летать не будет. «Будет! — смело возразил один дерзкий мальчишка. — Докажи! — улыбнулся Иван Васильевич. — Это доказано, — ответил Миша Алпатов, — почитайте Гоголя «Ночь под Рождество», как Вакула-кузнец оборол черта, сел на него верхом и заставил лететь его к царице за башмаками для своей невесты». Посмеялись, кажется, и утвердились в том, что летать можно только на чёрте.
То же и с электричеством было. Был этот разговор в самом начале царствования Александра третьего в Елецкой гимназии. Помню, как тот же самый Иван Васильевич в день коронации обещался показать электрическое солнце. Весть об этом солнце разнеслась по всему городу, и, когда вечером загорелась иллюминация, то мужская гимназия была окружена несметной массой народа. Слуховое окошко на самом верху здания, круглое, величиной, как нам кажется солнце, было освещено слегка жёлто-керосиновым светом, и в этом свете видно было, что Иван Васильевич усердно возился, показывался, исчезал и опять показывался. Заметно, ему что-то не удавалось, чего-то не хватало. Слышно было, как он с кем-то ругался, кого-то посылал к черту. Терпение в толпе истощилось, кто-то возле меня сказал: «Ну, раз к черту обращается, погодим немного: черт большой мастер в этих делах». И что же! только скажи он это слово о черте, вдруг светом великим, чудесным, невиданным электрическое солнце на миг осветило всех нас. И погасло. Об этом сейчас не расскажешь. Для того нужно детство и время, когда электричества на улице не было. Чудесный свет на одну минуту залил всех нас. В слуховое окошко в желтом керосиновом свете высунулся Иван Васильевич и крикнул: — Больше ничего не будет! — Чёрт пошутил, — сказал мой сосед, — не надо было путать чёрта в такие дела.».
Моя коллега Людмила Цыферова, изучая писательские дневники, выяснила интересные факты из жизни гимназиста Пришвина: «На страницах дневника, который писатель вёл на протяжении всей жизни, описан яркий эпизод детства — побег в Азию.
12 сентября 1885 года в мужской гимназии случилось чрезвычайное происшествие. На уроки не явились Михаил Пришвин, Николай Чертов, Владимир Тирман и Константин Голофеев.
Каждый бежал по своей причине: кто-то бежал от неразделённой любви, кто-то — по бунтарской натуре, кто-то от ненавистных уроков, латыни, Закона Божьего, гимназического устава и полицейских порядков. А ведь именно по этим дисциплинам необходимо было иметь оценку отлично.
Сейчас, даже трудно представить, что Мише Пришвину знания никак не давались. Учился он плохо, даже очень плохо. Уже в первом классе его оставили на второй год. Через два года его догнал младший брат Сергей, с которым он сидел за одной партой. Вспоминая потом гимназическое время, писатель однажды скажет: "Ни одного предмета из всего, что преподавалось в школе, я не любил, не понимал, и если в чём-нибудь успевал, то брал это только насилием, зубрил".
Особенно боялся маленький Пришвин латинской грамматики, из-за которой, собственно, и бежал в Азию.
И у мальчиков созрел план: бежать в Азию. Сначала сплавиться на лодке по реке Быстрая Сосна, потом добраться по ней к Дону, "а из Дона по берегу Азовского моря". Кто признает их, кто будет искать? Но к счастью или несчастью на квартире у Голофеева нашли записку уведомляющую, что мальчики отправились в Азию. Инспектирующий Федюшин тут же известил об этом уездную полицию, и поиски начались незамедлительно.
Обсуждая план, друзья сразу договорились: не выходить на берег, не разводить костров. Но когда ночью на реке в лодке стало совсем холодно, один из мальчиков дрогнул: "А может, сдадимся, пока не поздно". Все остальные наотрез отказались. "Вперед и только вперед!".
На третий день приключений, когда ребята радовались свободе, тем более они уже были в 30 верстах от Ельца, вдруг на берегу послышался звон дорожных колокольчиков. Мальчишки быстро причалили к берегу и хотели спрятаться на деревьях. Вдруг не увидят, вдруг пронесет. Но Мише пришла идея получше: прятаться надо под лодкой. Но, беглецы упустили одну деталь: лодка была мокрой, а дождя в тот день не было. И знаменитый на весь Елец полицейский, подойдя к лодке, сразу обо всем догадался. Тут-то всё и закончилось.
Полицейский не стал их бранить, выкручивать руки, а даже устроил с маленькими преступниками пикник и стрелял уток. А в беседе с подростками рассказал, как его самого выгнали из шестого класса гимназии. Но каждый из пойманных знал: наказание ещё впереди и позор неминуем.
"Они прибыли в гимназию как раз во время большой перемены в сопровождении пристава, и я видел, как их вели по парадной лестнице на второй этаж, где находилась приёмная комната директора гимназии Николая Александровича Закса. Трое шли с понурыми головами и хмурыми лицами, а Пришвин заливался горькими слезами", — лаконично повествует об этом событии учащийся той же гимназии Д. И. Нацкий.
Всю жизнь после этого Пришвин с горькой иронией вспоминал шутку, которой встретили неудачливых беглецов гимназисты: «Поехали в Азию, попали в гимназию».
Один из участников побега, Константин Голофеев, в своих показаниях заявлял: "Первая мысль о путешествии была подана Пришвиным, которому сообщил о ней проживавший с ним летом кадет Хрущов, а Пришвин передал об этом Чертову, а затем мне. Устроил же побег Чертов".
История сохранила документы. Согласно одному из них, «…педагогический совет, рассмотрев все вышеизложенные обстоятельства, признал, что ученик Чертов был главным руководителем всех поименованных учеников и, располагая денежными средствами, приобрёл на остальных влияние, которым и воспользовался для задуманного им путешествия, что им же, Чертовым, куплены револьверы, ружья, топор, порох, патроны и лодка; остальные ученики, по убеждению педагогического совета, были только исполнителями задуманного Чертовым плана, увлекшись заманчивостью его предложений, а потому совет постановил: ученика II класса Николая Чертова уволить из гимназии… а остальных, Пришвина, Тирмана и Голофеева, подвергнуть продолжительному аресту с понижением отметки поведения за 1-ю четверть учебного года».
Подробности в книге Владлена Дорофеева «Русская история: неизвестное об известном»
Владлен Дорофеев