Зима в том году выдалась суровая. За две недели до Нового Года стояли тридцатиградусные морозы, по ночам вовсе все минус сорок и ниже. Тоска для Никитича: ни рыбалки, ни охоты!
В такой мороз нос из дома мало кто высунет, так только - на работу и с работы. А Никитич - пенсионер, куда ему ходить? В морозы и снег не валит, чтобы выйти почистить. Одно дело было у старика, знай дрова охапками в дом носи. За то время, к огромному огорчению Никитича, поленница дров почти растаяла на глазах.
По всей деревне тянулись в высь столбы дыма. Каждый активно топил печки, запах дыма от берёзовых дров пропитал воздух над селом.
Новый Год уже много лет подряд не был каким-то грандиозным праздником. Никитич его не отмечал. Засыпал как обычно в часов десять вечера, а просыпался в три-четыре утра из-за своей уже старческой бессонницы, в часов шесть утра он опять ложился спать и так каждый день.
В канун Нового Года соседка Поля принесла ему тарелку холодца и пригласила отметить праздник к ним, а старик, как всегда, отказывался. Уговаривать его никто не собирался, это было бесполезно, да и приглашение имело ненавязчивый характер, а так - для приличия.
Сквозь сон Никитич слышал по телевизору бой курантов, до этого ему снился и сам президент. Нарядный с пламенной речью у елей. Сперва его голос витал где-то далеко, вещал он о светлом движении вперёд, о том, что было тяжело, дальше будет ещё тяжелее, но если все объединятся, то станет скорее всего легче.
- Но это не точная информация. - сквозь сон промусолил старик.
А потом в его сне заиграла до боли знакомая мелодия, от которой Никитичу захотелось встать и пойти вперёд на свершение новых грандиозных идей. Только тело его не послушалось. А потом он сам себя успокоил тем, что это всего лишь сон и делать лишние телодвижения сгоряча в его возрасте уже не умно.
И тут вдруг стало тихо. Так Никитичу нравилось больше. И вообще он отвык от снов. Сдуру принёс телевизор к своей кровати да так и не выключил его, уснул. "Голубой огонёк", который, по мнению деда, был уже не тот, прошёл мимо него, так как он проспал весь этот "не тот" концерт.
Всепоглощающую тишину вдруг нарушил стук топорика, Никитич обернулся назад и увидел, что стоял он в заснеженном лесу и был ребёнком.
- Батька! - крикнул он своим не детским, а старческим привычным голосом.
Человек вдали, рубивший берёзу, посмотрел на него, снял верхонку и, вытирая пот с лица, широко улыбнулся, а потом помахал снятой верхонкой в знак приветствия. Это был отец Никитича, совсем молодой, лет тридцати пяти, усатый, но ещё не бородатый, бороду он отпустил позже, в лет сорок, для солидности. "Какой щегол!": подумал Никитич и решил не упускать возможности обнять отца, которого так давно не видел. Он сделал шаг вперёд и сразу утоп валенком в воздушном снегу. Второй шаг, третий... И вдруг услышал оглушительный батин свист, тот согнулся в коленях, сунул два мизинца в рот и громком просвистел.
- Стой! - громко крикнул потом отец.
Снова свист.
- Стой! Стой! Стой!
Свист.
- Стой!
И Никитич проснулся...
За окном бил салют. По традиции после пламенной речи президента и боя курантов, все деревенские выпивали по маленькой, закусывали на скорую руку и выбегали во двор или на улицу. Кто-то запускал фейерверк, кто-то просто глазел на это невероятно красивое действо. И все вместе просто радовались новому рубежу. Только что, две минуты назад, была проведена жирная черта под тем старым и уже не важным, плохим, трудным, печальным. Свободный ход остался только всему доброму и светлому, пусть идёт дальше, для него черты не существует. Пусть будет так!
Никитич встал с кровати. Вспомнил про холодец и сразу захотел есть. По телевизору продолжился "Голубой огонёк", в нём какие-то молодые люди пели про ледяной потолок и дверь скрипучую. На полминуты старик задержался на просмотре исполнения этой старой песни на новую манеру и даже увлёкся, потом одобрительно закряхтел и сунул ноги в валенки, которые стояли тут, возле кровати.
Давно Никитичу не снился отец. Даже и припомнить он не мог сколько. Лет тридцать точно. Только после смерти "навещал", а потом отправился, видно, по своим небесным важным делам. У каждого своя миссия, рассуждал всегда Никитич, на Земле она одна, на небе другая и ,может, поважнее нашей будет.
- Не хочешь, значит, чтоб я к тебе шёл. Ну, ладно уж... - рассудил, улыбаясь, Никитич. Надел свой тулуп, взял папиросу и, невзирая на мороз, вышел из дома во двор, чтобы посмотреть салют. Первый раз за лет десять...