Пушкин в 1826-ом - московское общество, впервые титул нац. поэта и следом позорный ярлык "шпион правительства"
Сентябрь, 1826-го.
Пушкин (АСП), окончательно сломавшись на Перекрёстке своей Судьбы в глуши ИТУ Михайловской ганнибаловой губы, подчинился «непреодолимой силе власти» и новому государю-императору-вешателю: он написал прошение вернуть жить в столицы и подписку с клятвой верности вассала и обязательством не принадлежать к оппозиции и никак с ней не сотрудничать против власти. Более того, возвращенный и окрыленный перспективой «другой жизни» по формуле царя «Мой Пушкин», он привез с собой «Бориса Годунова» (пьесу о новом царе, самозванце с обликом автора и душегубстве, оборванной на странной фразе «нард безмолвствует») и вариант «Пророка», в котором тайнописью обозначил свою миссию не Поэта - рупора Свободы и Республики, а покорного прирученного вещателя слов и идей царя и его власти.
Москва в момент возвращения АСП после коронации Никса-1, исходившего в своих проектах государства из теократического понимания своей миссии монарха от Бога, была по характеру устройства её просвещенного общества многоликой. В его составе, в котором Герцен нашел «затишье после бури бунта 14 декабря и расправы», можно было выделить следующие группы или партии:
- секта придворных — особая честолюбивая замкнутая каста, сплоченная на базе взаимных интересов карьеры и обогащения — это группа «Двор и дворовых»
далее по формуле « Где кончается Двор , там начинаются партии»:
- партия I - «русских патриотов» с ее кумиром — А.П. Ермоловым и паролем «Спасение России» - и с центром из либералов явно антинемецких и антиавстрийских (из-за проектов К.Нессельроде — министра инодел) настроений; это те, что «кричат против немцев» (читай — Романовых): в России из 22 генералов — 11 немцев, из 69 генерал-маеоров (так) — 26 итд.
- партия II - студентов и профессоров Московского университета — кружок «архивных юношей» с лидерами - В.Ф. Одоевским, Веневитиновым, Соболевским, бр. Киреевскими (И. и П.), Титовым, Мельгуновым и др. (Аксаковы в то время еще томились в Оренбуржских степях, а А.С. Хомяков был в самовольной отлучке), основавшими из поклонников философии Шеллинга «Общество любомудров» и бредившими бессмысленными кабинетными «реформами в русском духе», издавая свой «Московский Вестник»
- партия III - либералов-литераторов и приверженцев литературного романтизма, как рода оппозиции и русского «свободомыслия на кухне»
- партия власти и ярых консерваторов, николаевцев, охранителей и душителей во главе с деятелями РПЦ.
Все они, однако, были окружены и опутаны агентами и доносчиками только что созданного Третьего Отделения Собственной Е. В. Канцелярии под руководством генерала А.Х. Бенкендорфа — контролера устоев, режима, состояния умов и настроений всех слоев общества. А формула русского бытия по Уварову С. «самодержавие, православие, народность» сделала паутину мыслей и слежки за ними не прорываемой до самых пу-времен ...
В этом месиве настроений и интересов легко было запутаться и Пушкин, ивстретившие его в патриотическом угаре «русского духа», где по усам не течет но в рот редко что попадает, запутался ...
Вернувшийся Пушкин, о сломе, метаморфозе, сути способе покаянии которого еще никто не знал, не догадывался и «порядком не расчухал» (по методике АСП), стал кумиром партии II – любомудров, целыми ночами «философствовавших о веревке». Для них вернувшийся поэт Пушкин был не тот, кто сам признался еще в 1821 о том, что с либеральны бредом он покончил, а все еще тот Поэт, кто рупор Свободы, либертин либертинажа, автор хрестоматийного «Кинжала» и свободолюбивых од (в.ч., «Оды Вольность» будто грамоты на вольность»). Прием этой партией, ничего не знавшей о сговоре и превращении Поэта в библейского пророка, возвращенца Пушкина был анахронизмом восторженным и громким и поставил его «на высшую ступень мыслимой поп-у-лярности» (П.Н. Милюков).
Но какого Пушкина она чествовали?
Ведь АСП так относился к этому любомудрию принципиально отрицательно:
в письме А. А. ДЕЛЬВИГУ. 2 марта 1827 г. Из Москвы в Петербург. Милый мой, на днях, рассердясь на тебя и на твое молчание, написал я Веневитинову суровое письмо. Извини: у нас была весна, оттепель — и я ни слова от тебя не получал около двух месяцев — поневоле взбесишься. Теперь у нас опять мороз, весну дуру мы опять спровадили, от тебя письмо получено — всё, слава богу, благополучно. Жду «Цыганов» и тотчас тисну. Ты пеняешь мне за «Московский вестник» — и за немецкую метафизику. Бог видит, как я ненавижу и презираю ее; да что делать? собрались ребята теплые, упрямые; поп свое, а чёрт свое. Я говорю: господа, охота вам из пустого в порожнее переливать — всё это хорошо для немцев, пресыщенных уже положительными познаниями, но мы......— «Московский вестник» сидит в яме и спрашивает: веревка вещь какая? (Впрочем, на этот метафизический вопрос можно бы и отвечать, да NB. Прим. П.Н. Милюкова = Намек на басню Хемницера «Метафизик»). А время вещь такая, которую с никаким «Вестником» не стану я терять. Им хуже, если они меня не слушают. « А свое отношение к «простонародному» он определил еще в 1822 г и оно в корне отличалось от партийного… Источник: http://pushkin-lit.ru/pushkin/pisma/222.htm
Однако, фра, трезвость знакома и русским, даже спецам «научного патриотизма». Некоторым эта резвость дать очистку и перезагрузку мозгов … Так вскоре московское общество узнало о фактическом сговоре их Поэта с Царем и властью, познакомилось с последствиями «прощения» - с добровольной кабалой отступника, с его «Стансами» и «Друзьям», переполненными словами самых благонамеренных выражений покорности и раболепия, глубокой преданности и благодарностей царю… Положение АСП оказалось двусмысленным — он вдруг предстал с челом Двуликого Януса... Шокированы были все партии, группировки и персоны.
Пушкин решил оправдываться:
Нет, я не льстец, когда царю … тра-та-та да трататушки ...
Кто оправдывается — тот себя же и обвиняет…
Даже царю такие стихи показались перебором и он выдал свое высочайшее заключение как единственного теперь цензора АСП: «Это можно распространять, но нельзя печатать». АСП и распространял … Но Москва уже не примирилась с изменой и изготовила ярлык почти ханский = «Шпион правительства!»
И потому торжествовали недруги АСП и всей оппозиции в его двусмысленном лице. Вот мухомор А.Ф. Воейков выдал язвительную эпиграмму:
"Я прежде вольность проповедал,
Царей с народом звал на суд;
Но только царских щей отведал
И стал придворный лизоблюд"
Инерция, фра, однако, была сильна, а партийные интересы превыше как всегда всего… В 1828 г Иван Киреевский был первый, кто назвал Пушкина «национальным поэтом» (см. Киреевскiй И. Н;что о характер; поэзіи Пушкина. Моск. вестникъ,1828).
До этого ни одна душа ни одного поэта на пространствах Российской Империи и окрест такого титула не удостаивалась!
рис. Kireevskij И.В.
Признательными Пушкину за его поэтический гений как таковой остались единицы. Выступая от них Шевырев адвокатом ренегата, сервилиста и отступника, выразился в защиту падшему так: « ...Москва неблагородно поступила с ним: после неумеренных похвал и лестных приемов охладели к нему, начали даже клеветать на него, взводить на него обвинения в ласкательстве и наушничестве и шпионстве перед государем. Это и было причиной того, что <он> оставил Москву.» (см. ШЕВЫРЕВ С. П. РАССКАЗЫ О ПУШКИНЕ)
Тогда же он поставил себе одну цель в социальной задаче: быть принятым «большим светом» и стать членом аристократической части дворянского общества. Мысль о благе отечества его не посещала. Это была очень заметно и об этом с обидой написал Ксенофонт Полевой (см. К. А. ПОЛЕВОЙ «ИЗ ЗАПИСОК» илиКсенофонт Полевой. Наш недруг Пушкин www.librapress.ru : «...Я готов согласиться, что Пушкин, человек высокого ума, никогда не был глубоко убежден в том, что проповедовал так громко о русском аристократстве и знатности своего рода; но он играл эту роль постоянно, по крайней мере, с тех пор, как я стал знать его лично. Он соображал свое обхождение не с личностью человека, а с положением его в свете и потому-то признавал своим собратом самого ничтожного барича и оскорблялся, когда в обществе встречали его как писателя, а не как аристократа.»
Попытки Пушкина быть естественно свободным и иметь «чистую свободу» закончились фиаско командировки на юга агентом и затем высылки в глушь «псковских степей» (как он определил это в Е.О.). А попытки быть относительно свободным ценой сговора с властью закончились моральным падением в бездну навеки испорченной общественной репутации «шпиона власти» и искателя милостей. И что архипечально, для такого ярлыка этого были все основания. Поэт сам решил быть «своим среди чужих». А это требовало отказаться от свободы и совести как основы бытия. Впереди его ждал полосатый кафтан младшему царедворца = дворового с функциями «комнатного юноши»
Мне не неловко за такого нацгения — мне просто стыдно ...
Но, que faire? (что делать? = архетип русских вопросов о сущем)
С’ est la Vie …
Помытарив в Москве и слетев с Олимпа под шипение бывших друзей и коллег по цеху да под улюлюканье врагов по перу, Пушкин не смог сорвать ярлык шпиона, покинул Москву и оказался ... вновь в Михайловском…
До того он попытался исполнить свои обязательства оп Сговру с царем-вешателем : жениться. Женитьба тогда означала , что мужик наконец перебесился и остепенился = будет как все
Но Софи Пушкина ему отказала
...
1828 год.
Наступил период гона решительного женихания = поэту для полной реабилитации власть настоятельно «рекомендовала» жениться … чтоб успеть продолжиться = часы Приговора тикали