Катуану казалось, что с рассвета минула целая вечность. На самом деле солнце едва перевалило зенит. Ни Барон, ни хуторской Старшина не хотели задерживаться в этом проклятом месте дольше, чем было жизненно необходимо. Но именно жизненная необходимость требовала возвращения на пожарище. Катуан и Микль свидетельствовали о сохранности подвальных помещений Гостевого дома с многочисленным добром, включая драгоценный скипидар. Стремительно налетевшие обильные дождевые потоки и то, что глубокие подвалы в посёлке, промышлявшем добычей живицы и производством скипидара, были не в одном лишь Гостевом доме, гарантировали, что уцелело много всякой всячины. А уничтожение Ползунца давало серьёзные основания надеяться, что никакой другой пакости ни в остатках поселения, ни на уцелевшем инвентаре, не объявится. Впрочем, неисповедимы пути… Но люди в Пустоши твёрдо усвоили: разбираться с крокозяблами надо исключительно по мере поступления. Место здесь и без того сложное, а бояться того, что может случиться, а может и не случиться – непозволительная роскошь. К тому же, как объяснил Катуану Микль, каждая община, кочевая ли, оседлая ли, располагала собственным набором приёмов очищения предметов, найденных в сомнительных местах или приобретённых сомнительным способом. И если отдельные приёмы такого очищения часто служили своего рода разменной монетой между отдельными людьми, то системы в целом считались исключительной собственностью исторически сложившейся группы. Слушая путаные пояснения парня, Катуан пришёл к выводу, что по всей Пустоши использовались три основных принципа. Во-первых, это мог быть священный предмет, считавшийся постоянным вместилищем благодатного духа, распугивающего тёмные миазмы. Во-вторых, это могла быть стела или идол за границами поселения, в которые можно было по необходимости призвать могущественного покровителя; в недолгое время присутствия одухотворённый артефакт обливался водой, молоком или другой жидкостью, которая и впитывала в себя благодать явленной силы, а уже эта жидкость, в свою очередь очищала подозрительные предметы. Третий же принцип основывался на том, что очищающими способностями обладал по крови или особым обстоятельствам, свидетельствовавшим по мнению общины об избранности данного индивида, человек, который проходил инициацию и длительное обучение у предшественника.
Пока горожанин усваивал эти премудрости сельской жизни, Барон и Старшина хуторян, уединившись под бдительным оком охраны от обеих сторон, решали некие неотложные проблемы. Суть этих проблем скоро выяснилась. Долговязый селянин, лысый как колено, но по глаза заросший всклокоченной и местами подпаленной рыжей бородой, отделился от оцепления, подбежал к славной парочке и пригласил присоединиться к высоким особам. Согласовывали размеры виры, которую возьмёт каждый. Насколько понял рыцарь, в нападении участвовали несколько общин от каждой из сторон. Барон представлял интересы родственников жертв среди кочевых племён, Старшина выступал представителем оседлых. Было заранее решено, что всё, взятое в результате набега делится по числу и статусу пострадавших между этими двумя, а уж потом каждый из них из полученной части удовлетворяет отдельные семьи, вычтя свою продажу. Поскольку Онгото и наш почтенный гость оказали присутствующим неоценимую услугу, героической парочке предлагалась десятая часть всей добычи до раздела между старшинами. И высокие стороны хотели знать, как герои предпочитают взять свою долю.
Микль с Катуаном переглянулись. Предложение застало их врасплох. Рыцарь чуть не заржал, представив, как гонит перед собой по Пустоши табунок коз вперемежку с телятами, впрягши Кобо в тачку с тяпками, глиняными и деревянными мисками и парой кувшинчиков скипидара. Но быстро завязался узлом, понимая, что для этих людей раздел имущества вопрос серьёзный.
- Почтенные господа, - он дипломатично наклонил голову куда-то между достойных мужей. - Для бедного наёмника это вполне удовлетворительное предложение, которое я почтительнейше приму. Но, как человек не имеющий возможности осесть в вашем благословенном и чрезвычайно занимательном крае, ибо в данный момент нанят для другой работы, я, если таковое возможно, предпочёл бы взять свою часть вознаграждения в звонкой монете. Кроме того, все эти прекрасные животные и несомненно ценные вещи, которые мы видели на пепелище, гораздо нужнее здешним жителям, чем такому перекати-полю, как я.
Важные господа кивнули и посмотрели на Микля. Тот как-то подобрался, глубоко вздохнул и выпалил:
- Я взялся проводить его, а потом вернусь в город. Я тоже выбираю деньги.
- Что ж, - сказал Барон. – У меня есть соответствующие возможности, но не здесь, и не сейчас. Вас устроит вексель? Моё слово: он будет хорошо обеспечен и принят в любом банкирском доме.
- Вы и впредь можете рассчитывать на меня, Владыка, - поклонился Катуан.
- Вам придётся задержаться до тех пор, пока пожарище не обыщут и не подсчитают вашу долю, чтобы я мог дать каждому соответствующий документ. - продолжил Барон.
- Я прошу Вашего позволения, милостивые господа, сопровождать людей в осмотре пепелища. Раз уж нам с Онгото придётся задержаться, я хотел бы получить ответы на некоторые вопросы относительно природы Ползунца.
- Пустошь и есть ответ на все вопросы, - раздражённо бросил Старшина хуторян. Как успел заметить Катуан, разговор не доставлял тому удовольствия, а при словах Барона о десятой части беднягу аж передёрнуло. Рядом с увешанным золотом оппонентом глава поселян выглядел совсем серенько: добротная, но хорошо ношеная одежда и никаких украшений. А тут ещё упоминание об открытых кредитах в банкирских домах. Катуан терялся в догадках: жители хуторов такие бедные или такие жадные? Судя по тому, что он видел в одном только подвале сгоревшего Гостевого дома, некоторые оседлые общины тоже вполне могли себе позволить иметь собственных банкиров. Или здесь далеко не всё было замешано на кровной мести, просто месть стала ещё и хорошим поводом? Рыцарь горячо надеялся, что эти подробности его не коснутся. Поэтому не стал выворачиваться наизнанку, доказывая, что он не верблюд.
- Воистину так, почтеннейший. Однако, поручение, данное мне Владыкой Таатаром, учёнейшим книжником нашего времени, предписывает не только изучить, но и записать все подробности, касающиеся любых порождений Пустоши, которые мне доведётся встретить в этой экспедиции.
Старшина махнул рукой, сплюнул и отвернулся к своим людям. Спорить с Владыкой Таатаром даже для независимых жителей Пустоши было чревато. Барон поймал взгляд Катуана. Они отошли в сторону.
- Что тебе в Ползунце?
- Не знаю, - честно признался рыцарь. – Не люблю вопросов без ответов. Такая офигительная хрень где-то же должна была сидеть? И потом, всё равно торчать здесь, пока ваши люди обшмонают пепелище. Интересно, а скипидар как вывозить будете? Дуры там здоровенные, их ещё выколупать надо. Или разольёте по фляжкам?
- За нас не волнуйся. И не такое уносили. Да так, что хозяева во сне даже не ворочались. До вечера управимся. Ночью разделим, утром разойдёмся. Спать никто не будет. Опасно.
- От Пустоши сюрпризов боитесь, от союзников или подданных?
- Мы здесь тоже Пустошь, друг друга стоим, - пожал плечами Барон. – Мне по руинам ползать не по чину, пойду с тобой. Я к расчёту понадоблюсь. Поговорим. У нас ведь ещё одно дело есть.
Барон кликнул Курмато. Мордоворот подошёл с двумя лошадьми: Кобо и крупным круглобоким и лохматым пони в богатом уборе для барона. После тяжёлой ночи и страшного утра, старик легко взлетел в седло и озорно глянул на рыцаря.
- Веди.
- Парчу и шёлк по кустам не оборвёте, Владыка?
- Повозражай мне тут…
Курмато с Миклем пристроились чуть сзади, чтобы не мешать беседе.
Для начала они просто медленно двигались среди руин. Катуан старался понять общий план городища, по временам спрашивая Микля. Община была сильно расслоена. Зажиточные или Лучшие люди состояли из хозяев скипидарного промысла, заготовки строительного леса, лекарственного или магического сырья, а из Пустоши за такое сырьё могли сойти хоть коровьи лепёшки и козьи шарики. У столичной оккультной шушеры слово Пустошь вызывало неудержимый приступ расточительства. К высшей прослойке общины принадлежала и мать Микля, выполнявшая главную здесь жреческую функцию. Все они жили ближе всего к площади перед Гостевым домом. Это не были дома в городском смысле. Скорее усадьбы: несколько однокомнатных строений с сенями, разбросанных на некотором расстоянии друг от друга. Тёплая бревенчатая изба с кирпичной печью использовалась зимой и опечатывалась при первой же оттепели. Семья перебиралась в так называемую клеть, хлипкое строение из хвороста, а еду готовили в обложенной саманом земляной яме. Посёлок во всех смыслах стоял на скипидаре, и пожара боялись больше, чем холода, голода и болезней вместе взятых. После заката иметь открытый огонь для освещения либо иных целей имели право только Лучшие люди и то за мзду в общинный фонд. Отдельно стояли помещения для животных и хозяйственные постройки. В каждой усадьбе был глубокий подвал. Заборов как таковых не было, разные хозяйства разделяли невысокие, по колено, плетни, укреплённые вкопанными в землю толстыми корневыми корягами, служившими ещё и привязями для животных.
- Чтобы легко было заметить и всем миром потушить, - объяснил Микль. – Красть тут нечего, все на виду, у всех всё наперечёт.
За Лучшими селились Средние люди, у которых могла быть доля в скипидаре помимо собственных промыслишек вроде ферм со скотиной и птицей, льняной и шерстяной мануфактуры, варницы красителей для тканей и пекарни. И уж совсем под защитным частоколом селились люди Меньшие или Чёрные, батрачившие на хозяев. Церемония призвания Ползунца, сопровождавшаяся разделкой незадачливого родственника, проистекала на Гостевой площади.
- Даааа… - Задумчиво протянул Катуан. – Всё и правда на виду. Что говорят твои люди, Владыка, в подвалах ничего необычного? Вы же чужих подвалов перевидали немало.
Барон, который всю экскурсию переговаривался со своими людьми, копошащимися в руинах, покачал головой.
- Как обычно. Всё ценное под землёй. Провизия, инструменты, товары. Никаких знаков, оберегов, предметов силы. Даже непонятно, как его звали.
- Получается, кровью. Призывал тот, кто имел кровное право и способность звать.
Барон и Катуан оба разом посмотрели на Микля. Тот как раз отвернулся и не заметил.
- Получается, может…
- Может, если осталось, кого. И кто ему скажет?
- Шутить изволите, Владыка? Стоп! Господа хорошие, чего-то во всём этом бардаке не хватает.
- Поделитесь, господин рыцарь.
- А покойничков вы здесь куда деваете? Кладбище-то где? Могилки, склепики, саркофагики, мавзолейчики благородных семейств… Где всё? Или..?
- Или.
- Поподробнее, милостивый государь. А то в свете произошедшего всякое на ум лезет.
- В общем, правильно лезет, - пожевал губами Барон. – У нас не как на Большой Земле, усопших самим себе не предоставляют. Потому что всякое может случиться. Ещё до Спящего, с Древних Времён разные истории ходят. Иной раз в Пустоши человек пропадает, а потом выясняется, что он погиб. И так выясняется, что легенды поколениями живут.
- Даже не хочу догадываться. Как выкручиваетесь?
- Это смотря где. И кто. Племена в горах варят покойного в большом котле, а потом выкладывают птицам. Птицы возносят его тонкую сущность в небеса, где никаким тварям до неё не дотянуться, а из костей делают ритуальные предметы. Мы пеленаем дорогого человека в промасленные ткани и отвозим в тайные пещеры, которых избегают все существа. Эти пещеры отнимают воду у всего, что в них попадает. Там в покое и великолепии, в парадных одеждах сидят наши предки. И ничто не смеет приблизиться к ним. Только несколько дней в году, когда сила пещер ослабевает, мы приходим, чтобы принести им подарки и сторожим их, творя охранительные обряды. В степи мёртвых хоронят под полом. Там, говорят, они словно бы и не умирают. Следят за домом, дают советы, знаки…
- А здесь, в лесах?
- Здесь в лесах единственный способ уберечь тело – опустить его в болото. Болото сохранит его от разложения и от нечисти. Болото ничего не отдаёт назад.
- И здесь поблизости есть болото! - воскликнул осенённый Катуан. Ему вдруг стало понятно, откуда в распадке под стоящей на песчаном холме сосновой рощей от короткого ливня взялось столько вязкой жирной грязи.
- Должно быть.
- Э, Микль. Где здесь ваше похоронное болото? Веди.