ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
*
За любой ночью обязательно придет и утешит утро. Человеческая жизнь делится на две части – то, что у нас есть, что произошло и исправить нельзя, и все остальное – половинки неравные. Явь по эту сторону - и сон, надежды и желания по другую. Между половинками – острая дивья грань. Везде так, просто в Утылве явственно проступает – и явью становится то, другое. Максим Елгоков испытал на собственной шкуре. Пока пусть отдохнет кортубинский гость, но тылвинские события не потерпят промедления. Злополучные кусты волчавника уже переломаны дважды. Как нетерпеливы люди – и не только люди.
В Утылве настало утро. И вроде ничего особенного. На Востоке – там, где Пятигорье – зажглось рассветное зарево, остальное небо еще таилось сумрачно, когда язычки красного пламени ярились и подъедали по кусочкам глубокую ночную тайну. Наступление дня шло неудержимо.
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем.
И оно уж недалеко –
Солнце красное с востока.
Рассвет в Утылве, действительно, был красным – без всяких намеков.
Утром – примерно в седьмом часу – в поселке Новый Быт из пятиэтажного дома так называемой улучшенной планировки – кирпичного, с высокими потолками, просторными лоджиями – вышел мужчина. Возраст еще не старческий, но достаточно пожилой. Худощавый, одет небрежно – старомодный серый плащ, черные брюки, на голове кепка. Плащ не застегнут, кулаки в карманах. Это был экс-директор Б.С. Васыр – личность, известная в Утылве всем и каждому.
Он просыпался рано по привычке. Десятилетия на работе в директорском кабинете Васыр появлялся задолго до восьми часов и нередко из окна наблюдал, как ночная смена покидает завод, а дневная смена только подтягивается. Васыр от природы жаворонок, и персонал заводоуправления вынужден подстраиваться под его распорядок, начиная рабочий день раньше положенного. Васыр вдобавок и трудоголик, так что работа начиналась раньше, но никогда раньше не заканчивалась. Карьеристы терпели – против васыровского крутого нрава не попрешь.
Советские трудовые подвиги давно в прошлом, и даже с проходной демонтировали лозунг «Х пятилетке качества – наш ударный труд!». Нет более пятилеток, актуальны рыночные лозунги. И последние годы ТыМЗ трудился, вообще, в одну смену. Все меньше тылков по утрам в любую погоду устремлялись к проходной. Понятно, что время необратимо, но куда же оно движется? неужели вперед?
Сегодня, например, дверь в третьем подъезде пятиэтажки в Новом Быте хлопнула один раз. На улице показался Васыр. Какое дело в эдакую рань вытолкало его из теплого жилья? Ведь он уже не директор. Сейчас заводом управляет молодой энергичный кризисный менеджер – к смущению и даже обиде тылков женщина! – Варвара Ядизовна Пятилетова. Успешно управляет – начальство в Стальинвесте довольно. А Борис Сергеевич Васыр освобожден от груза проблем и отдыхает на пенсии.
Хорошо же ему отдыхается? Если вскакивает ни свет, ни заря и исхаживает ногами всю Утылву. Прежде Васыр не демонстрировал склонности к физическим упражнениям. Его работа в основном сидячая – кресло в кабинете, поездки куда-либо на персональном автомобиле. Ну, еще посещения цехов и прочей заводской территории – хотя последнее не в режиме нон-стоп. Что интересно – и в бытность свою директором, и сейчас пенсионером – Васыр ничуть не изменился – такой же тощий, костлявый, носатый, в кепке.
Вот и сегодня Васыр вышел из подъезда и зашагал, не вынимая рук из карманов, полы плаща волочились за ним. Куда же пойти? Утылва – не Москва и даже не Кортубин, маршрутов для культурных прогулок не предусмотрено, а проще то, что из одного края до другого можно легко добраться пешком. Кажется, Васыр выбирал направление в сиюминутном порыве – зачастую, спускаясь по лестнице, он еще не знал, куда пойти. Сегодня его путь был таков – из Нового Быта через пустырь на берег Кляны – и далее по подвесному мосту в Кашкук. По этому мосту с послевоенных лет тылки из Кашкука ходили на свои огороды через реку. Огороды до сих пор сохранились – то же святое для аборигенов, а многоэтажки Нового Быта выросли подальше, за пустырем. И жители Нового Быта тоже ходили на свои прежние участки. Т.е. дорога старая, протоптанная – на велосипедах проедешь, а на четырех колесах уже нет. Летом здесь ходить – одно удовольствие – зелено кругом, река журчит; зимой все засыпало снегом, и мост, случалось, обрывался и так вмерзал в Кляну, весной его извлекали и водружали на место. Ну, зимой ходили по льду. Когда тылки начали обзаводиться личным транспортом (здесь в семидесятые годы), дорогу расширили, продлили до капитального бетонного моста и регулярно посыпали гравием, машины поднимали тучи пыли. Но сейчас дорога пуста и чиста – смена на ТыМЗ считалась с восьми часов, да и к тому времени здесь не образовывалась людская толчея – некуда идти и незачем. Завод не работал.
Зато у Васыра имелась надобность. Он шагал мерно и быстро, почти не задыхаясь – только легкие всхрипы попадали в такт шагам. Прям как молодой. Шел и смотрел себе под ноги, о чем-то напряженно думал, шевелил бровями. Накопились неутешительные мысли. Отмахав солидное расстояние, Васыр тормознул уже на качелях моста, нащупал ногами доски покрепче из настила, а руками вцепился в стальной трос для равновесия. Причина остановки – внизу, на берегу с Кашкукской стороны, возле полоски зарослей ивняка он заметил серую фигуру – очевидно, такого же энтузиаста ранних прогулок. Ба! старый знакомец…
Старый – не потому, что давно знакомый, а потому, что старик – сильно старше Васыра. Совершенно белые волосы и борода. Розовая кожа – такая бывает только у стариков и младенцев. Держится прямо, плечи развернуты. Серая поношенная одежонка, резиновые сапоги. Простая удочка.
Эй! – Васыр усмехнулся – Как клев с утра, дед?
Старик задрал бороду и в свою очередь посмотрел на Васыра странно светлым взглядом из-под седых бровей. Пожевал сухими губами.
Да какой клев? Я только пришел. Окуньков бы взять, щукаренка. И обратно ужо…
А-а… Ну, удачи, Мобутя.
Придется. А ты куда, Борис Сергеевич? Еще не всю Утылву истоптал?
Так, гуляю. Врачи приписали для здоровья. Надо исполнять.
Оно, конечно. Здоровье важно. Бодро шагаешь. На мост взобрался и не задохнулся. Спортсмен! Куда бежишь?
Сегодня же праздник. 9 мая. Все будем праздновать Победу. СССР победил Гитлера. Годовщину Октябрьской революции не отмечаем – словно не было ее…
Какая-то красная дата есть в ноябре. Но я – старый - не запомнил…
Не красная! Кончилось все красное… Митинг на площади проведут. И я туда же. А перед тем успею заскочить к другу – Володе Щапову. Погоди, я спущусь к тебе… Бегу!!
Васыр присоединился к старику. Беседа продолжилась ровно с того же момента.
Врачи в Германии объясняли пользу физкультуры. Я с детства занимаюсь. Плавал всегда. И на лыжах бегал. У меня со школы грамоты есть. За призовые места в соревнованиях. И повыше награждали. Тогдашний начальник над всеми школами в области – помню, что тоже немец – Генрих … Федорович?... нет, Фридрихович? Шульце! Хороший человек. Детей любил.
Согласен. Правы немцы. Бегать нужно. Пока еще способен, и ноги слушаются.
Ты, видно, тоже бегал, дед? Годков-то тебе, а смотри – не горбишься и не хрустишь косточками…
Ага. На дальние дистанции. Тайга большая – беги, куда хошь. Ну, или пока не поймают…
Тебя же не поймали вроде? Повезло…
Не поймали. Только затык - пока бегал, жизнь тоже бежала и даже обгоняла…. И прибежала, наконец. В Утылву – здесь конечный пункт, слазить надо... Ты, Борис Сергеевич, главное – не останавливайся. Срок придет – упадешь на бегу и помрешь, не заметив. Вот оно – счастье.
Чего-о??
Можа, так и лучше. Все закончится разом… Уже закончилось. Эдакой махины – Советского Союза – нет. Как сквозь землю провалился, и гигантская воронка не его месте – закручивает, засасывает. Дальше жизнь закрутилась мудрено – словно не на самом деле, а в дивьем зеркале. От чего раньше отказывались, что клеймили позором – теперь в почете. Ведь собирались коммунизм построить. Не мы – так дети наши. Например, соседка моя Лидия Грицановна – дочь Калинки и Грицана… М-да, как все обернулось… Покойнице хорошо – ничто не тревожит. Лежит, а ветерок могилку обдувает. А мы еще здесь – землю топчем...
В воронку сползаем, что ли? Если все вместе, то не страшно… Ты, дед, жалеешь, что не помер? Про справедливость долдонишь. Килька Кулыйкин ближе к реальности – он все про упадок… Ты старый и мудрый – понимать должен.
А то что, если старый? Не слепой и не глухой. По нынешним временам возможно всякое, что ни в сказке сказать, ни пером описать… Однако народ у нас в основном честный – даже в ущерб себе. Новые хозяева обкрадывают, тылки молчат, диву даются – неправильно так, что от всех взять и себе в карман хапнуть. Вот где воры-то, а не те, кто из гостиницы мелочь стырил. Нет, конечно, отдельные несознательные личности найдутся – глупые малолетки или выпивохи ради бутылки. Но в массе своей тылки – советские люди.
Беда! Потому они и пострадавшие…
Ох, верно. Жуликов развелось. Хотя бы этот бизнесмен – этот… как его… Цукин?
Цуков, а не Цукин. Бизнесмен как бизнесмен – все они такие. Крылышков за спиной нет – ни ангельских, ни корыльбуна… Фамилию Цуков тылки перековеркали – вроде издеваются, но ведь как по правде… Он приехал и пришел ко мне работу просить, иначе есть было нечего. Худенький мальчик. Я взял. Образование неполное высшее, техническое. Получить диплом не успел – перестройка грянула. На заводе были выпускники Алматинского института – к нам не раз из Казахстана по распределению приезжали. Никаких претензий, крепкие, грамотные специалисты. Цуков определился в технический отдел. Тут у нас началось – нет работы, нет зарплаты, а без зарплаты никто работать не желает, тогда опять же за что платить? чехарда. Формально на заводе числишься, а ничего не получаешь. У тылков хоть какой жирок имелся – огороды, скотина. Участки по берегу Кляны снова вскопали, засадили. А Цуков гол как сокол. Он недолго потерпел, уволился с завода и подался в коммерцию. Удачный сукин сын!
Ты жалеешь, что устроил его тогда? Нет, правильно. Люди должны помогать друг дружке, иначе совсем пропасть…
Мобутя, ты толкаешь советские лозунги. Сам же говоришь, что дурят наш народ.
Я не за советские – я за всехние лозунги… Люди не звери.
Ясно. Поднабрался от соседки. Покойницы Лидии Грицановны. Интересным она была человеком. Там по отцовой линии та-акое наследство! Но она сама по себе - не синий цветочек в волчавнике… В партии не состояла, политики избегала и религией не утешалась – по всем направлениям поперек вставала. Не спорила, не скандалила. Однако цельное ядро в ней было – твердое, отцовское. И заблуждаться не стоит. С виду – мягкая, ласковая, добродушная, но ведь не своротишь ее – словно внутри камень или даже гранит…
Дочь моего друга. Хороша женщина. Совестливая – это главное. И умная. Мне говорила, что в жизни надо по сердцу да по справедливости поступать – и лучше даже по сердцу, оно всех пожалеть норовит. Надо жалеть! Я ее спрашиваю – ты пожалеешь, а не оценят, посмеются над тобой, скажут – дура! Она мне – все равно пожалею, пусть и дура. Потому большой умницей была…
Себе на уме всегда. И не воображай, что кроткая овечка. Далеко не проста. В тихом омуте черти водятся – или даже в глубоких норах ворпани. У Лиды же характер – не в мать Калинку, а в папу Грицана. Жаль, ты ее раньше не знал – когда по диким углам прятался, да хоть не одичал…
У каждого своя судьба.
Не спорю. Я впервые свою судьбу ощутил, когда в классе появилась она – новая учителка. Хм, учительница – это сильно сказано. Мы школу заканчивали старше, чем сейчас – это по возрасту, а уж по сознанию сравнивать с современной молодежью смешно – не испытали они и малой доли того, что нам выпало… А если нас с вами сравниться, то разница еще больше. Но я почему-то не завидую… Наш последний класс – зрелые парни. Дорога после школы – прямая, без извилин и без углов. Армия, завод. Надо зарабатывать, семьям помогать, развивать социалистический строй. В школе понимали и особо не цеплялись – да учителя мужчины с нами на равных общались. Кое-что в голову вложили – и айда! дальше жизнь научит. Очень разумно. У кого мозги включались – поступали заочно в техникумы. Я после техникума в Кортубинском политехе оказался – тоже на заочном. Что меня подвигло?.. Ездил на сессии, там с женой встретился. Семья образовалась, дети… Теперь старик, вдовец – короче, финиш. Софочка моя – ангел, сколько от меня терпела… Жизнь вот так прошла, а могла совершенно иначе – нутром чую, что могла… Не веришь, дед? Как увидал я молоденькую учителку – ее, Лиду. Глаза закрою, и стоит она передо мной, как тогда. Пухленькая, крепенькая. Одета просто – светлая блузка, темная юбка – и юбка-то перелицована, и блузка у нее одна – единственная, на переменку нет. Старомодная – чуть ли не от матери…
Не могет такого быть. Калинка худющая была, маленькая. Не подошло бы…
Вот. А кофта широкая, голубая, старинного покроя с плотным воротом, рукавами, присборенными по краю, с деревянными резными пуговицами… Ни колечка, ни сережек – ни золотых, ни стальных или даже с гранитным камушком. Круглое серьезное лицо, румяные щеки, брови нахмурились. Волосы в косы заплетены, на висках выбиваются кудряшки. Глаза карие, выпуклые, взгляд распахнутый. Парни обомлели. Она нам русский язык и литературу преподавала, но мы мимо ушей пропускали - только на нее смотрели… Тишина в классе – слышно, как муха пролетит. Старые перечницы из учительской именно этого опасались, объясняли нашей Лидочке про дистанцию и про науку педагогику… Бред, не было пошлости в наших мыслях! Она для нас – воплощение женственности… Чего уж там, дела прошлые, но я впервые признавался в любви Лиде, даже записку ей накарябал – не помню что, но искренно. Это бурлило во мне, будоражило, веселило, и летал я подобно корыльбуну… Потом я женился на Софочке. Ее нет, и теперь Лиды нет. Никого нет… Отказала она мне тогда – спряталась за правильными словами. Как ты, Мобутя, прятался и молчал. Домолчался до того, что всем не интересно стало. Тайна, не интересная никому – не тайна. Прости ты уж... Вот и Лида не раскрылась. Ушла. Теперь никогда не узнаем.
Ты ж говорил, что неинтересно?
Я про тебя говорил. И не то имел в виду. Ты, понятно, мужчина. Многое повидал, поучаствовал и огреб, что полагалось. С тобой – понятное дело. А Лида? Ее жизнь как на ладони. Все здесь жила – в одной квартире, работала в одной школе. Ничего не прятала, никуда особо не стремилась. Как бы мирское все мимо нее… Не разгадали мы нашу Лиду. Теперь пустота… Понимаешь, она будто всегда чувствовала себя виноватой - что она должна. И долг свой безропотно исполняла, отдавала, от любой награды отказывалась. Схима такая – служение. Вот! точное слово нашел. За всю жизнь ей надо было свою службу отслужить. Так усердствовала, что осталась безмужней, бездетной.
Это странно. При ее-то легком, уживчивом характере.
Ты про Лиду? Разочарую, дед. Это она в старости смягчилась. А по молодости – упряма, сердита, как комок внутри собрана. Ожесточена. И никогда не откровенничала – не доверяла никому. Женщины любят поболтать, посплетничать. Уж на что Агния – завуч, секретарь партийной организации в школе, лучшая математичка, депутат – не могла отказаться. Лида не участвовала в пересудах – ни тени интереса у нее к бабским глупостям. Невозмутимая, суровая. Не красилась, не наряжалась. Монашки свободней живут. Люди наталкивались на ее отчуждение, пытались достучаться, а там стена. Словно она рядом, и одновременно нет ее – ты здесь, а она по другую грань зеркала…
Лида?
Лида, Лида! Ты ее не с матерью Калинкой сравнивай, а с отцом. В девице и властность, и гордыня, ум. Ничем не пользовалась, ни на что не притязала. Не спорила, не настаивала, не обижалась, голоса не повышала. Она мне напоминала мертвую царевну из сказки – лежит в хрустальном гробу, и через крышку черты размыты. Маска, а не лицо. Я же знал, что она – другая! Всю жизнь ее знал. Уезжал из Утылвы, возвращался, потом женился, обзавелся детьми, директорской должностью. А Лида всегда оставалась там, где и в начале – в том доме, в котором ей сперва дали комнату, а позже – когда соседи переселились в Новый Быт – двухкомнатную квартиру… Я школьником дежурил под ее окном – это когда наивным дураком был – а она не пожалела. С тех пор я там не появлялся – зачем? Лишь на похоронах… Больно вспоминать. Больно ли ей? ведь одна осталась – не ведаю. Конечно, встречались. Редко, но она виду не показывала – ровная вежливость, улыбка… Это все закончилось, не начавшись – она так хотела. Словно хотела сделать себе больно, пострадать. Что больно мне, ее не поколебало… Она же не только мне отказала – многие пытались ухаживать... Зато на чужих детей сил не жалела. Несколько поколений тылков – ее дети и внуки… А мужиков – меня и прочих – побоку…
Понимаю, Борис Сергеевич. Сочувствую.
Засунь свое сочувствие… Извини, дед. Ты же сам один как перст. Ни жены, ни потомства. Чем так бога прогневил?
Я говорил, что у каждого своя судьба. Видать, у меня вот такая… Если уж суждено… И я не сразу в деда превратился. Волосы не отродясь седые – и борода. Кровь раньше пела и ярилась во мне, прям в голову ударяла. Однажды узрел я дивью девочку – тоже как ты в первый раз. Только память в старости ослабела – расплывается фигурка, словно в зеркале искажается, но абсолютно точно - не кареглазая она, не кудрявая и не румяная. Сестра ее – да, темнобровая и розовощекая. А эта - рыженькая, худосочная до прозрачности, личико веснушчатое. Для меня она тоже – красавица несравненная, сказочная царевна.
Пошел туману нагонять, Мобутя. Запутанная твоя судьба. Столько намешано. Досконально не известно, лишь догадки. Ты же ничего не объясняешь. Все молчком да молчком. Или еще лучше – на все вопросы твой излюбленный ответ: может быть… Тебя Мобутей прозвали за эту присказку… Таинственный граф Монте-Кристо – только не граф, а дед.
Потому не рассказывал, что раньше невместно было, а теперь неинтересно уже. Кому какое дело, как я прожил? Прожил и все тут. На родину вернулся, чтобы здесь срок свой дождаться – ха, пусть под судом не стоял, но срок мне назначили… Только не думал, не гадал, что дочь Калинки хоронить буду…
Дочь Калинки? Один ты так Лиду зовешь. Знал, что ли, Калинку? Ах, рыженькая твоя зазноба? Древний ты, дед!
Очень древний. Самому страшно. Но ворпани до сих пор не утащили.
Интересно про тебя… Не надоели игры, тайны? Вон гора Марай прячется, блуждает, а все равно покажется… Все в итоге возвращается к началу, а тебе есть куда – вернее, к кому возвратиться… Родители имеются у каждого – даже если их давно нет. Нифонтовы в Утылве сохранились. У одной из двух сестер мальчишка – продолжатель рода. Хватит тебе беспокоиться – понравишься или нет? Какая есть родня. Не тебе выбирать – и не им… Тылки ведь догадались, хоть ты не подтверждаешь. Может – было, может – нет… Хорошо тебя выучили… Лучше Лиды-то учителя попались?
Лучше ее отца.
То поколение помнишь, Мобутя? Грицана, Калинку… кого еще?
Фаину – сестру Калинки. Ее мужа - хромого Антона Кулыйкина – председателя поселкового Совета перед войной. Конечно же, Кирилла Наумовича Солина – нашего командира. Сашку Анютина с соседнего хутора. Мы дружили с детства. Многих, кого уже нет… Но дочь Калинки я пережить не должен был! Несправедливо…
Похоронные мысли. Не растравляй себя. Не скоро еще твой черед. В порядке ты – кости крепкие, и осанка – эвон! не рядового, не деревенщины. Сейчас по берегу с удочкой идешь – вышагиваешь как на плацу. Офицерская стать. Голос зычный, командирский – издалека слыхать. Тылки не ошиблись про тебя.
А мне неважно. Хотят – пусть болтают. Ничего исправить нельзя. Да и не стремлюсь! Я старик, и дело мое стариковское – в сухости да тепле пристроиться, чтобы кости не ныли, и прошлое во сне не являлось, душу не бередило. Чтобы тихо все… В бараке сейчас обретаюсь…
Не-а, не надейся. Покой нам только снится. Нам – тебе, мне, парнишке Лешке Нифонтову, Утылве… Сейчас настал серьезный момент. На переломе мы. Нельзя смириться, успокоиться – руки поднять и сдаться. Эти из Стальинвеста только и ждут – сожрут махом! Бороться надо!
Как бороться? когда песок сыпется… Ведь смешно – от советских порядков бегать, а теперь их защищать. Выходит, что совсем дед сбрендил!
Ниче, ниче. Мы здесь такие. Тылки. Присоединяйся. Ты еще телом крепок и духом молод. Сталинская закалка – круто!
Издеваешься? Молод я был давным-давно. На Шайтанке. В тот раз в бою потеряли мы комиссара и половину отряда. За что? За всякие глупости – за справедливость, за общее счастье, за мечту. Теперь звучит дико. Дожили мы!
Что дико – согласен. На дикие глупости мы не замахнемся – силенок не хватит. Сейчас не до жиру – быть бы живу. Надо элементарно выжить Утылве. Если завод закроют – то никак. Конец. В таком случае ты лучше бы не возвращался, дед. Рыбу ловить в другом месте можно. И кости греть, и дрыхнуть беззаботно...
Еще как можно! На Утылве свет клином не сошелся… Заболтался я с тобой. Солнце подымется, припекать начнет. Ни одной рыбешки не взял. Из-за тебя, Борис Сергеевич! Стоишь тут и громогласно вещаешь. Не на директорской оперативке ты. Всю рыбу распугал. И философствовать лучше получается у Кильки Кулыйкина. Хотя он тоже на большое замахнуться не способен, водка сгубила светлую голову… Вообще, чего ты хочешь? Справедливости по чуть-чуть не бывает. Она последняя и окончательная.
Я не герой. То есть, не герой большевик Кирилл Солин – твой комиссар… И время сейчас жертв не требует – к лучшему или худшему... Да не собрался я мир переделывать! Я лишь хочу нормальной жизни для Утылвы. Чтобы продолжилось все – обыкновенный порядок, спокойствие, уверенность. Золотых гор не требуется, но чтоб на прожитье хватало – и денег, и смысла…
Много хочешь, Борис Сергеевич. И еще завод вернуть хочешь. Доказать свою правоту, за обиду заплатить. Самолюбив ты…
Я ж не только для себя – для тылков… И не только я так думаю. Утверждаешь, что ты не слепой и не глухой. Нынешняя ситуация – аховая. На краю пропасти. Властвует на заводе подлая команда – дамочка Варвара и ее подручные Клобы – рыжие архаровцы. Откуда принесло ворпаней? Из Стальинвеста! Холдингу не интересен ТыМЗ – никого там не колышет, что угробив производство, погубят и город. Орудовать уже начали! Народ разогнали. Инвентаризация акционерного имущества – что есть ценного для продажи. Совести нет! распродают машины, оборудование, складские запасы, металлолом, так и до зданий дойдет – разберут и продадут кирпичи, арматуру, трубы... И не заметишь, как вместо завода окажется чистое поле. Надо положить предел!
Не преувеличиваешь, Борис Сергеевич? Не позволит государство самоуправства. Мы же не в джунглях живем.
Сейчас власть в Утылве – эти из Стальинвеста. Они мэром своего человека поставили – Сережку Колесникова. Против них он не смеет слова вымолвить.
А тылки как же? Тоже ничего не смеют?
Тылки – это кто? Ты, я и другие – Кулыйкины, Нифонтовы, Авдонины, Анютины, Щаповы, Имбрякины. Мы все! Волшебник на вертолете не прилетит – и без волшебника у нас тут бесплатное кино каждый день! Надо собраться и решить, как действовать сообща.
Против властей?
К х… такие власти! Уселись там, в Москве, и вообразили себя царьками. Шапки горлатные напялили, шубы соболиные. Бороды лопатой, морды надменные…
Сейчас все бритые. И в костюмчиках. Только стражники в мундирах…
Бородатые они! и непрошибаемые… Для них народ – смерды, быдло… Достали уже! досуха выжали… Без завода здесь пустыня будет! Где людям работать, спрашивается? как семьи содержать? При таком раскладе уцелеет один курорт Редивей для богатых туристов – где ж столько богатых на Урале?.. Красивейшие места кругом – Швейцария, ети..! Но человек – не сказочный корыльбун, чтобы порхать над Пятигорьем. Ему и кушать, и одеваться – и жить еще требуется…
Вы решили…
Решили воспрепятствовать холдингу. Не дать закрыть завод! В конце концов, это наша земля, и Стальинвест может что-то здесь содеять только нашими же руками. Смешно! мы сами помогаем вогнать себя в гроб. Сами списки на увольнение составляем, заводское имущество описываем, сами грузим и везем… Персонал ТыМЗ, за исключением трех чужаков, местные. Кто в Утылву поедет по доброй воле?
Директорша же поехала. Молодая женщина – красивая, образованная…
Плевать на ее образование! и красоту. Что, ей теперь букет подарить за ее старания? Уж она старается! гвоздь в гроб вогнать!
Вы против – нет, а че? тут любой против… Решили выступить против нынешней генеральной линии – капиталистической? Кто с тобой? Володя Щапов, Агния, владелица магазина Дюша, заводские – им терять уже нечего... Антипартийная группа получается. И примкнувший к ним Мобутя… Эдак мы всех порвем!
Дед, не язви, а скажи – ты с нами?
Старый я уже!
Старый конь борозды не испортит. Мы скоро собираемся. Тебе сообщим. Приходи.
Ах, заговор уже готов? Ты по этому делу с утра лыжи навострил? по секретному? И по пути еще сторонников вербуешь? Я-то думал, что ты из-за ночного переполоха в Кашкук направляешься.
Какого переполоха, Мобутя?
Ты не слышал? Спите вы у себя в Новом Быте как сурки. Нервы у заговорщиков железные. А Кашкук не спал! ноченьку глаз не сомкнул. Да и как было тут дрыхнуть? Машины ездили, моторы ревели, сирена звенела. Столпотворение!
Где?
У нас в Кашкуке. На Проспекте. Говорю же – мертвого разбудят. Всем таким гамбузом пожаловали в гостиницу. Огни горели на двух этажах, двери хлопали, в окнах люди прыгали.
И там что? Конец света?
Почти. Небывалое происшествие в Утылве.
Мобутя, выражайся яснее. Гостиница – это Мара, что ль? Где кортубинские топ-менеджеры окопались? Там же охрана и лично Поворотов. Берегут ценные кадры холдинга.
Так вот, ночью гостиницу обокрали. Воры залезли и похозяйничали. Пока вы советуетесь, думаете, заговоры составляете, кто-то уже действует! Храбрец – удалец! Его, к счастью, не поймали…
А я – а мы все остальные – трусы, хочешь сказать? Ничего не предпринимаем? Сообразить, что положение очень серьезное, наскоком не взять. У нас теперь не тоталитарный режим и не общенародная собственность, и завод находится в частных руках. Его просто не отобрать – не взмахнуть же саблей и не экспроприировать! Необходимо найти законные способы…
Видишь ли, Борис Сергеевич, я всегда на закон… или от закона…
Вижу! Да мне тоже эти новые законы поперек горла встряли… Сколько красивых слов, обещаний! Про СССР тоже любили разводить турусы на колесах – планы на пятилетку и еще к каждой красной дате, совещания, рапорты, марши и речевки, съезды. Сам я отчетов гору написал… Но там на восемьдесят лет распределилось – размазывалось как-то; и ведь действительно было что предъявить – не одну идеологию – заводы, плотины, города, космические корабли и ковры - самолеты, победу в войне, гордость за страну. Теперь же что? Как под красивой шелухой до ядра добраться? Зае…ли уже! Россия с колен встает! В глубинке все хуже – все ниже и ниже. И кризис вдобавок, будь он неладен! Опять власть не виноватая – то ж во всем мире, не у нас одних…
Эк, тебя раздирает, Борис Сергеевич…
Какие заговоры, какие к едр… заговорщики? Это они сговорились и обобрали народ!.. Закончилось терпение! И терпилы тоже…
Ах, не тайный заговор? Ты хочешь им в открытую войну объявить? Чудеса! Вот так пойдешь? и не засса…?
А вот пойду и объявлю! Сомневаешься во мне, Мобутя? Только вы, что ли, там, на Шайтан-горе, не засса...?
Отчего ж… Безумству храбрых поем мы песню… Куда ты?
Куда надо! Иду!!..
Не на шутку разъяренный Васыр немедленно пошел исполнять свою угрозу.
**
На Проспекте Космонавтов под номер 28 значилось двухэтажное кирпичное здание 80-х годов постройки. Типовой образец брежневской экономной экономики. Простая коробка - стены, окна, двери. Единственный изыск в типовом проекте – длинная лоджия, которую почему-то пристроили на стороне, противоположной фасаду. Очевидно, архитекторы сделали это со смыслом – фасадом гостиница упиралась в Проспект, и с лоджии на втором этаже можно было лишь глотать пыль от главной тылвинской магистрали (в то время самой оживленной – Нового Быта не имелось даже в планах). А за гостиницей огородили обширный участок, для чего даже снесли несколько послевоенных ветхих бараков – здесь собирались разбить нечто вроде, как сейчас бы выразились, рекреационной зоны – клумбы, дорожки, скамеечки (с лоджии предполагалась любоваться всем этим). Для культурного отдыха тылков и гостей города. Девяностые годы похоронили многие благие начинания, и за гостиницей остался пустырь – ну, еще там хозяйственные постройки. Утылва продолжила жить – вернее, выживать – по золотому правилу российской провинции – ничего лишнего. И вообще-то, ничего плохого. Это была единственная в Утылве гостиница под названием Мара. И ее всегда хватало. Городок жил тихо, изолированно. Рядом нет современных автострад с нескончаемой чередой проносившихся автомобилей – и не грозило такое явление на сельскохозяйственной окраине Кортубинской области. Какая тут еще возможна движуха? Да, местная станция – довольно оживленный узел Южноуральской ЖД, но через нее идет в основном транзитный поток. Поезда следуют с остановкой в Утылве не более семи минут. Если на перрон сходили пассажиры, то они, как правило, приезжали к родственникам и селились у них же. Услуги гостиницы не требовались. И ни у кого не имелось барской привычки снимать отдельный гостиничный номер. С родственниками лучше – в тесноте, да не в обиде. А тылки, вообще, народ гостеприимный (да, да! не верьте странному происшествию с Максимом Елгоковым – мало ли что ему приснилось).
Утылве, вообще, не свойственно барствовать. Мара была в самом конце Проспекта Космонавтов, который через два дома обрывался спуском к реке – аккурат к бетонному мосту через Кляну. Гостиницу умудрились втиснуть в убогое окружение - послевоенные бараки, из которых давно выселили жильцов и временно (куда уж постоянней!) разместили совсем не парадные службы – баклабораторию, слесарную мастерскую, склад химикатов. Насчет вида из окна для постояльцев гостиницы – то смотреть было особо не на что, а вернее, глаза бы на все это не смотрели. Единственный объект красовался по соседству – отремонтированный и покрашенный двухэтажный, с новыми окнами, снабженными белыми алюминиевыми жалюзи, с входной табличкой, на которой поблескивали буквы – много букв и строчек, среди них читалось «Межрайонный отдел по ветеринарному и фитосанитарному контролю Управления Россельхознадзора по Кортубинской области… качества зерна и семенного контроля…». Солидное государственное учреждение. И еще свежая зелень распустилась в изобилии и скрыла прочие облезлые стены.
Повторимся, всегда – и сейчас тоже – в Утылве была одна гостиница. Хотя в указанных рамках произошли некоторые подвижки. В пятиэтажке в Новом Быте – точнее, в пристрое – открылся частный отель. Громкое название - отель. Пристрой возводили скорехонько, без готового проекта, собственник руководствовался исключительно соображениями экономии и налепил в отеле номера - клетушки, что даже советская гостиница, построенная по тогдашним архитектурным канонам и СанПиНам, выглядела чудом комфорта и вкуса. Масса чудес в Утылве! Как и прежде, скупые тылки своих гостей в отель не отправляли, теснились в квартирах и домах. Ну, и чудики!..
За какой надобностью в Утылве построили с интервалом в три десятилетия две гостиницы и оставили все же одну? Причудливая математика. Мара изначально была заводской гостиницей и принимала тех, кто приезжал по делам на ТыМЗ и не только – представителей различных официальных структур, командированных в Утылву – всяких ОБЛОНО, ОБЛЗДРАВа, технадзора, прочих властных и контрольных органов. Двух этажей в Маре хватало с лихвой. Приезжие в гостинице никогда не толпились.
Существование Утылвы в советский период (и до него) базировалось на принципе разумности и достаточности – никакого дублирования, могущего повлечь ненужные затраты. Похвальный принцип тылков чудесным образом достиг государственного верха, когда дорогой Леонид Ильич провозгласил яркий лозунг своего правления – экономика должна быть экономной. Другой вопрос, что в советский период понимали под этим «должно быть». Выразимся современно - MUST HAVE. В районном городке (более, чем на двадцать тысяч жителей) должны быть: многопрофильная больница со штатом квалифицированных врачей, дополнительно профилакторий для оздоровления работников ТыМЗ, средняя школа с педагогами предметниками уровня А.Н. Кулыйкиной и Л. Г. Чиросвий, Дом Культуры, учреждения дополнительного образования – например, музыкальная школа (да, в Утылве!), спортивный стадион, лагерь летнего детского отдыха (он был, на его месте теперь новые корпуса курорта Редивей), городской музей, библиотека и еще много чего, отнюдь не считавшегося излишеством. Но советский период благополучно завершился, а капиталистический уклад в вопросе с общественными нуждами тяготел к еще большей рациональности. Массовое жилищное строительство остановилось в Новом Быте в конце 90 годов, такие учреждения, как Дом Культуры, детсады, профилакторий частично или полностью перепрофилировались, в них помещения передавались для коммерческих целей. Опять же беда – коммерсантов среди изуродованных советским менталитетом тылков проклюнулось мало – уже знакомая Дюша (Авдонина Галина Викентьевна) или мигрант Федор Цуков. Если нет тех ушлых коммерсантов, циничных акул капитализма, то где же их взять? а, господин Чубайс? Ну, не смогла Утылва перестроиться, не вписалась в рынок – так в отместку похороним ее? Недолго ждать – вот закроется завод, а там… Что делать тылкам? Каждый сам за себя!
Один из немногих примеров предпринимательства – отель в пристрое в Новом Быте – тоже должен был разориться за отсутствием платежеспособной клиентуры (вот не имелось богатых людей в Утылве – ни постоянно, ни проездом!). Тут как раз началось строительство горнолыжного курорта Редивей – и пока он строился, отель не пустовал. Сейчас условия в Редивее лучше, комфортней, но и дороже. Хотя не всем ведь кататься на горных лыжах, парить на дельтаплане, наслаждаться европейской кухней в ресторане, лежать в джакузи и т.д. Частный отель в Новом Быте выстоял благодаря упомянутому рациональному принципу здешнего бытия – в Утылве по-прежнему была только одна гостиница на всех.
А что же Мара? Ее использовали для совершенно иных целей. После добровольно-принудительной отставки Б.С. Васыра холдинг присылал чужаков для руководства заводом. Новичкам выделялись для житья номера в заводской гостинице – поначалу немного, один – два номера. Последние доверенные лица Стальинвеста – госпожа Пятилетова и господа Клобы – заняли всю гостиницу и распорядились больше никого не впускать. Мара изменила свое первоначальное назначение – теперь она стала резиденцией начальства ТыМЗ. Начальство устроилось наверху, а на первом этаже расположились просторный холл с ресепшен, бар, кухня, помещения для обслуживающего персонала, охраны, прачечная. Все для удобства высокопоставленных жильцов. Несмотря на финансовые трудности, завод отремонтировал гостиницу, и сейчас там пластиковые окна, керамогранит на ступенях, перегородки из гипсокартона, износостойкий ламинат на полу, изящный кафель, удобная мебель. Вполне европейский интерьер. А еще цифровые замки, новые кабели коммуникации, сигнальные датчики. Высокий забор из кирпичных блоков, ограждающий задний двор. Мара превратилась в неприступную крепость. Тылки поговаривали, что по периметру ограждения даже пустили электрический ток, однако нынешний ночной визит показал, что еще не пустили – ничего, теперь сделают. Проницательная госпожа Пятилетова уже сообразила, что тылки что-то задумали. Какой-то смельчак полез на рожон!..
С гостиницей Марой сложилась причудливая ситуация. Официальная резиденция мэра Утылвы С.Н. Колесникова расположилась в другом конце Кашкука – ближе к вокзалу, на площади с памятником Герою на кирпичной тумбе. Но подлинная власть в городе без лишнего шума переместилась в двухэтажное кирпичное здание по адресу Проспект Космонавтов, 28.
***
Утро 9 мая 2008 года (знаменательная дата!) началось в Утылве не только для Бориса Сергеевича Васыра, заметившего с подвесного моста фигуру рыбака Мобути. Примерно в то же время в другом месте – в Кашкуке - из-за угла соседнего с гостиницей Мара дома (отремонтированного барака Россельхознадзора) вывернула другая фигура. Обыкновенная женщина. Невысокая, стройная, не первой молодости. Одета скромно, но вполне прилично – серые брючки из полиэстера, ярко-голубая ветровка с капюшоном. Ветерок трепал легкие пшеничные пряди. Лицо напряженное, не выспавшееся, без макияжа, который очень не помешал бы, поскольку природные краски блеклые. Кожа тонкая и бледная, и уже проступали приметы увядания. Заостренный нос, губы в трещинках, терпеливый взгляд. В целом приятная внешность, а могла бы стать даже красивой, если сама женщина захотела бы (например, младшая сестра Ирэн умела приукрасить себя). Лариса Имбрякина – в девичестве Нифонтова – так звали женщину. И сейчас она спешила – почти бежала, размахивая зажатой в левой руке старомодной объемистой сумкой.
Лариса направлялась к гостинице. Входная группа из пластика. Перед ней разбиты цветочные клумбы. Высажены рядами красные тюльпанчики (конечно, не редивеи). Асфальт аккуратно подметен. В беленый бордюр уткнулись припаркованные авто – серебристый Авентис с заводским номером, здоровый черный Лэнд Ровер (он! он самый…), элегантный белоснежный Мерседес, на котором ездила госпожа Пятилетова, полицейская машина (наверное, она ночью завывала и будила тылков), еще микроавтобус, на котором ездили охранники ТыМЗ. Народу-то слетелось из-за ночного переполоха!
Помимо парадного входа, с торца гостиницы имелась железная дверь – Лариса набрала код замка и шмыгнула туда. Уже в здании простучала китайскими балетками по коридору в сторону холла. Она хотела, не привлекая внимания, незаметно оказаться на ресепшен. Ее смена дежурного администратора начиналась в 7.30. То есть сегодня случилось опоздание – тем более досадное, что это была новая для Ларисы работа. Она устроилась в Мару после увольнения с завода и хорошо понимала, как ей повезло. Сколько тылков сейчас примеряли незавидную участь безработных!
Лариса – старшая из сестер Нифонтовых, коренных жителей. Изначально фамилия происходила из хутора Чагино - рядом с тогдашним селом Утылва. Хутор здесь упоминался неоднократно, что можно составить на его счет кое-какие соображения, но лучше не надо. Вот просто так ничего не надо. А то опять речь пойдет о парнях с окрестных хуторов – Бузаковки, Сафрина, Чигино. О Грицане Решетникове, Антоне Кулыйкине, Сашке Анютине и Агапе Нифонтове. Из четырех друзей, принявших в 1918 году в составе отряда К. Солина знаменитый бой с белоказаками на Шайтан–горе. После всей трагедии и большом количестве смертей, ополовинивших отряд, в Утылве остался один Антон Кулыйкин. Не повезло ему из-за ранения в ногу. Ну, это как сказать - не повезло? Судьба Антона сложилась в целом удачно. За участие в революционных боях и безупречную бедняцкую биографию товарищ Кулыйкин пользовался доверием у большевиков, был допущен в местную власть – председательствовал в тылвинском Совете. С личной жизнью тоже хорошо – женился на красавице Фаине Чиросвий. Так переселились Кулыйкины с хутора Сафрина в Утылву и с тех пор живут, планов уехать куда-либо не строят – Утылва для них родина. Зато друзей Антона после того первого боя раскидало по свету. Грицан, Агап и Сашка пошли воевать в Красную Армию – первые двое остались служить после разгрома буржуев, в мирное время. Сашка Анютин демобилизовался, но возвращаться на родной хутор не хотел, а предпочел город не столь в отдалении, но покрупнее – Орск. Там занял место при первом своем командире Аристархе Кортубине, подвизавшимся на ответственной работе в Горкомхозе. Аристарх помог Сашке и в дальнейшем взял его под свое крыло. Кортубин забирался по советской номенклатурной лестнице, и Сашка вместе с ним – вплоть до поста секретаря комсомольской организации на строительстве металлургического комбината возле деревни Батя.
Все четверо были парнями не промах. В советскую власть уверовали безоговорочно, готовы были жизни положить ради торжества коммунизма – царства справедливости на земле. Грицан, Агап и Сашка – молодые, честные, упорные, самолюбивые, потому им представилась возможность подняться из социальных низов – даже не из Утылвы, а из ближайших хуторов, где прежняя участь их – крутить хвосты быкам. Чего парни сумели добиться и почему потерпели крах? Долго рассказывать, а все равно по полочкам не разложишь. Пожалуй, самый удачливый Антон Кулыйкин – он вообще Утылву не покидал. Трое других попробовали взмыть на крыльях корыльбуна. Им даже удалось!
Все выше, выше и выше
Стремим мы полет наших птиц.
В Утылве сказочные летуны – корыльбуны… Ну, вот, хотелось же избежать отступлений. Тут только за любой кончик дерни, и клубок приведет в свою сказку.
Биография Агапа Нифонтова тоже не подкачала. Агап попал на восток страны и прекрасно зарекомендовал себя на армейской службе. Поэтому в тридцатых годах определен в перспективные кадры для обучения в бронетанковой школе в Горьком, там проучился два года. Армия перестраивалась по новым техническим требованиям. Шашками теперь запросто не намахаешь! И раньше пеший отряд Кирилла Солина, состоящий из немногих солдат, необстрелянных рабочих с железнодорожной станции Утылва, хуторского молодняка, мало что мог противопоставить конным белоказакам. Прогресс неудержим! А люди все те же…
На родине искренно гордились земляком из восточного автобронедивизиона РККА. Страна тогда жила тревожными сообщениями с монгольско-китайской границы. Халхин-гол еще только предстоял, но в Монголии уже разворачивались советские части, в том числе танки и бронемашины. Необходимо показать силу и мощь Красной Армии! Никто не сомневался – и тылки тоже, глядя на молодого офицера Агапа Нифонтова.
Когда в недолгих случаях он приезжал в Утылву, местная молодежь буквально задыхалась от восторга. Старики беседовали уважительно. И, разумеется, все тылвинские девушки поглядывали с тайной симпатией. Завидная партия! Молодой, мускулистый, поджарый – никакой ворпань ему не страшен. Коротко стриженный крутой затылок (возможно, Дюша ошибалась, и Ларисин сын Лешка умной головой пошел не в отца Вениамина Имбрякина, а в родню со стороны матери – в Нифонтовых, то есть). Агап олицетворял волевой, энергичный типаж молодого комсостава РККА – той самой армии, что от тайги до британских морей всех сильней, и которой надлежало воевать на чужой территории (и навоевались! но без Агапа…) А тогда в Утылве он производил впечатление! В новенькой форме стального цвета с красным кантом. Френч, блестящие хромовые сапоги. Черные бархатные петлицы с одной шпалой и эмблемой в виде миниатюрного танка. Какой энтузиазм вызывали эти слова – командир бронемашины! Бог войны! И кожа, загоревшая и огрубевшая под красным солнцем Востока. Снисходительный прищур глаз, папироса в углу рта... Нет, отпор решительно невозможен. А если уж два друга одновременно сваливались на Утылву!! из краев, неведомых за зеркальной гладью Виждая, далеко - далеко от Пятигорья. Друг Грицан подстать Агапу. Только форма немного отличалась. Цвет хаки, малиновый кант. Петлицы крапового цвета с ромбом, обшитые золотистым галуном. Звания у друзей одинаковые, да только майор НКВД гораздо значимей и страшней. Как говорилось, чем страшней, тем чудесатей…
Девичий цветник распахнулся перед парнями – выбирайте! Могли они, бывшие хуторские босяки, представить, что внучка самого Калины Егоровича и первая красавица Утылвы Фаина Чиросвий не станет с порога отвергать ухаживания? Девушка и впрямь хороша, женихи вились около нее как пчелы над распустившимся красным цветком – редивеем. Из-за Фаины даже произошла размолвка давних друзей – Грицана и Антона. Виновата, конечно, девушка. Вместо надежности и определенности Фаину прельстили неясные мечты – как наваждение затуманило голову. Несмотря на сговор с Антоном, когда он поступал честно – благородно, собираясь жениться на девушке чуждого происхождения. Как ни крути, Калина Егорович был не из рабочего класса и не из хуторской бедноты, а богач и эксплуататор, владелец мельницы! Для Фаины брак с героем гражданской войны Антоном Кулыйкиным есть выход из трудного положения. Но приехал Грицан Решетников, и Фаина размечталась. Конец истории известен – Антон и Фаина поженились, но Антон возненавидел друга Грицана и дождался случая тому отомстить (фу! не анонимный донос настрочил – он же подписался). А пока невеста выбирала между двумя мужчинами – между лучшим и хорошим – ее беспокоила еще одна головная боль. Младшая сестра Калинка – рыжая, вертлявая, голенастая, на личико не ахти. Дедушкина любимица. Эдакая дивья девочка. Грицан не воспринимал Калинку всерьез – ведь она еще подросток, егоза - стрекоза и надоеда, мозгами малость повихнутая, но Калинка такое отчебучила! Ее задумка – как охмурить парня - вошла в местный золотой фольклор – сказки Пятигорья. Совершенно дикий случай знакомства с русалкой. Короче, Калинка обставила красавицу Фаину – отбила-таки Грицана. Лучше бы она этого не делала…
Агап и Грицан не ссорились. И Агап не отбивал у Грицана дивью девочку, хотя Калинка к тому времени повзрослела, вытянулась (но ума не набралась). Она нравилась Агапу, и даже сейчас в разговоре с Васыром Мобутя Калинку вспомнил. Запала на сердце. Но счастливым соперником оказался Грицан. Друг ведь!.. А Грицану не повезло с женщинами – ни с Калинкой, ни с Марьяной. Обе родили ему по ребенку, обе умерли молодыми. Карма, значит, такая. Наказание Граниту Решову. Тогда Агапа Нифонтова за что судьба наказала?
История отношений Грицана и Калинки разворачивалась на глазах друга – начиная с игры в русалку в голубой воде Виждая с плавающими золотистыми блестками и заканчивая взрослым серьезным чувством и рождением дочери Лиды. Грицана тянуло в Утылву – только сперва он гулял с Фаиной, в следующие разы приезжал именно к Калинке. Приворожила его удивительная рыжая девочка, что не смог утешиться с городскими красотками там, куда забрасывала его нелегкая служба – т.е. утешался, наверное, но чувствовал, что подлинное счастье ждало в родных местах – на берегу Виждая, в сказочной стране Пятигорье. Жизнь шла своим порядком – простым или даже страшным, когда Марай то исчезал, то появлялся вновь, и сердце трепетало от любви к наивной дурехе. Ведь это было, было!.. Вообще, мужчина наивнее женщины. Из-за случайной размолвки Калинка не сказала Грицану о беременности. Его очередная побывка в Утылве закончилась, он уехал, а Калинка при родах умерла.
Грустная история, после которой дружбу Грицана и Агапа огорчила холодность. Друзья отдалились на последующие годы. Агап ходил на могилу Калинки на тылвинском кладбище, стоял и молчал, и осознавал, что молодость прошла. В тот год струи Кляны сделались холодными и горькими, синие тени расползлись по Шайтан-горе – и там, где они упали, распустились не любимые Калинкой редивеи, а другие особые цветы. Не на солнце, в зеленой траве, а в тенистых местах – в своеобразных гнездовьях из переплетенных веток и сухих стеблей - одиночные цветоносы. Три широких, плотные лепестка с щетинками по краям поднимаются вертикально и захлопываются, образуя кокон. Лепестки покрыты чем-то липким, пахнут сильно кисло. Яркая упредительная окраска – темное пятно в центре переходит в синий фон, и темная же каемка все завершает – лепесток словно диковинный глаз, а пятно - расширенный зрачок – качается, дышит. Очень редкие цветы. Под мудреным латинским термином значатся в Красной книге. Как и редивеи. Эти синие коконы тылки в просторечии кличат ядкой и относятся предвзято. Цветы можно встретить только на Шайтанке. Их не срывают, не приносят домой. Считается, что ядка сильно ядовита – опасна даже для скотины. Вызывающая ядовитая красота. Ядка фигурирует в местных легендах.
Реальная жизнь – не легенда. Она заканчивается. Гранит пережил смерть Калинки и встретил новую любовь. В этот раз он женился. Так получилось, что бывший друг Агап Нифонтов тоже присутствовал – среди прочих важных гостей – на торжественном вечере по случаю открытия клуба на комбинатовской стройке. Друзья встретились и даже по привычке обнялись, но как же холодны и принуждены объятия.
А! привет! ты как? нормально? И я…
Больше ничего не нашлось сказать, хотя не виделись давно. Даже сидели на концерте в разных местах – согласно субординации. Начальник ИТЛ№9, всемогущий Гранит Решов рядом с партийным руководителем А.С. Кортубиным, а танкист Нифонтов дальше от сцены. На концерте играла юная пианистка Марьяна Елгокова. Ничем не напоминала Калинку – высокая, черноволосая, в синем платье. Зрители восторженно аплодировали. После концерта Решов пригласил Марьяну на банкет для избранной публики. Они танцевали вместе – упоительно кружились. Агап был тем разочарованным человеком, который наблюдал исподтишка за красивой и счастливой парой. Агап недолго оставался на банкете – придумал какую-то причину и покинул клуб. Гранит сделал вид, что его это ничуть не задело. Друзья расстались окончательно.
Агап Нифонтов больше не приезжал в Утылву. Оказалось, что приезжать не к кому. Раньше он обманывал себя, что ездил к друзьям, к родне. Верные друзья его с хуторского детства – Грицан, Антон и Сашка. Верны навсегда – однажды в юности нашли острый камень возле Негоди и расцарапали свои запястья – смешали кровь и поклялись. Мужская дружба сильна, но слабая женщина может ее разрушить. Фаина Чиросвий поссорила Антона и Грицана, а Калинка бесповоротно развела Грицана и Агапа. Ох, уж эти женщины! Красота – страшная сила…
Агап уехал насовсем. Нифонтовы получали от него редкие весточки, хвалились перед тылками, но потом замолчали разом – как воды в рот набрали. Ну, народ-то был уже ученый и сообразительный. Утылва старалась жить тихо, незаметно, отгораживалась от соседнего бурлящего Вавилона – комбинатовской стройплощадки. Но даже здешнюю ветхозаветную пустыню настигали вести – особенно печальные. Газеты сообщили, что на комбинате выявлена вредительская организация во главе с начальником стройки И. Глайзером. Вредить ему помогали подельники, в том числе и разваливший комсомольскую работу А. Анютин (пытался распропагандировать молодых ударников П. Сатарова, Пивых и др. – целые бригады); прикрывал же всю эту преступную банду матерый шпион, проникший (о, ужас!) в ряды НКВД Гранит Решов. Таким образом, среди разоблаченных врагов народа называли двух тылков – слишком много для маленькой Утылвы. Компетентные органы должны заинтересоваться и провести тщательное расследование на месте. Тучи сгустились над Утылвой. Но председатель тылвинского Совета Антон Кулыйкин дал показания о подлых планах Г. Решова, подтвердил свою преданность советской власти. Утылву оставили в покое – что взять с захолустья? Обычное село – заборы, саманки, огороды, курицы гребутся, коровы ходят и мычат, пыль столбом. Нет размаха, нет опасности – чему здесь вредить? Фантазии не хватает. Даже парочки приличных фигурантов для громкого дела не отыщется… Вообще, тылки – вредный народец! пусть и дальше в грязи и несознательности. Зато вместо деревни Батя коммунизм будет построен, сказка в реальности воплотится. Вот тогда тылки своими куриными мозгами поймут! вернее, не поймут никогда… Они ж не различают строго научный марксизм – ленинизм (учение как изменить мир) от глупых сказок Пятигорья. Дикость, упрямство – вот тылвинское наследство. Подлежит слому.
Ну, понятно, коммунизм – это светоч мира. Пока оставим без оспаривания.
Вернемся к Нифонтовым. Агап – самый известный представитель семейства в Утылве. С непростой – вывихнутой – отраженной в дивьем зеркале – судьбой. У прочих Нифонтовых жизнь обыкновенная, не сказочная. Российская глубинка при любом, даже самом справедливом строе живет трудно. А тут еще история страны так складывается. Нифонтовы – не особенные. Из дух братьев Агапа старший Горгин пропал еще в детстве, младший Покор всю жизнь проработал в совхозе. Дети Покора после войны вкалывали на ТыМЗ, как большинство тылков – где же еще? в ритейле, что ли, или в шоу бизнесе? ох, ох.. Тылки честно трудились, пятилетние планы выполняли, однако новых ярких героев не выдвинули – предпочитали не высовываться. Старое, мудрое правило – благодаря ему Утылва многих бед избежала в своем существовании, но не в двадцатом веке – теперь получается, что и не в двадцать первом…
Интересный вопрос. Кто они? эти тылки? Если поискать популярные аналогии (из области фэнтези, к которой принадлежит и данная книга), то тылков лучше сравнивать с хоббитами. Разумные, обыкновенные люди – тылки, то есть – не хоббиты. Всегда твердо стоят на ногах, надеются только на себя, выбирают реальные цели, не склонны к бурным фантазиям – все так. Даже слишком заурядные, приземленные – ограниченные, что ли. А иначе как суметь прожить в столь сказочном месте – в Пятигорье? Где есть блуждающая гора Марай, зловещая Шайтанка, сонное озеро Виждай с зеркальной гладью чистых вод – не озеро, а зеркало, прям НАВАЖДЕНИЕ. И еще масса чудес. В подобных условиях мозги повихнутся. А тылки живут, и ничего им не деется – по крайней мере, так было до недавнего времени.
В этом недавнем времени в Утылве жили Нифонтовы – две сестры, Лариса и Ирина, и подросток – сын старшей из них. Ларисин муж – ныне уже покойный Вениамин Имбрякин – тоже далеко не последний из числа тылков. Лешка - интересный парень, в городе его отличали среди таких же парней. Дюша, говоря о Лешке – как ни выкручивайся, о сводном брате своих сыновей – сетовала на отцовское – Имбрякинское – наследство. Дескать, не пойдут сейчас на пользу Имбрякинские черты – такие, как гипертрофированная жажда справедливости, перфекционизм, суровость в сочетании с интеллектом – это когда большая голова от умных мыслей пухнет… Засада! Но Дюша не совсем права – не только сейчас, а вообще, когда подобные качества помогали? В Лешке текла кровь и Имбрякиных, и Нифонтовых. Первый в Утылве Нифонтов – уже упоминавшийся Агап – тоже был умный, самолюбивый и справедливый. Нифонтовская порода – не слабее гранита.
Семнадцатилетний Лешка – далеко не подарок. Он родился и рос среди женщин – матери и сестры. Мать – тихая и робкая, а тетка Ирэн наоборот, в ней все нараспашку – шум, блеск, тарарам. С теткой интересно и весело, но и свою мать мальчик любил. Однако заметное влияние женское окружение на него не оказало, да этот маленький мужчина и не допустил бы! Независимый характер проявлялся с рождения. Никто не способен им командовать – ребенок не желал подчиняться; он не капризный и не вредный, не вспыльчивый, но его можно было только уговорить, а лучше убедить. Природный ум рулил с самого начала. В семье не конфликтовали – сестры признали за мальчиком право на самость. Ирэн это забавляло, а Лариса смирилась, как и со всем в своей жизни. Только мудрая Дюша – первая жена Вениамина Имбрякина – горестно качала головой и предвидела проблемы для самого умного мальчика в Утылве, но ничего изменить тоже не могла. Наследник Нифонтовых – Имбрякиных уродился вот именно таким.
Что думал про своего потомка Мобутя? Мысли его – тайна. Дед появился слишком поздно. Лешка возмужал – эдакий дракон успел вырасти. Мобутя молчал и не навязывался родственникам – поступал он предусмотрительно. Нежданное возвращение Мобути не обрадовало Ирэн. В ее глазах он – подозрительный, невероятный тип, без документов, без прошлого, друзей и знакомых. Где и как он жил? чем дышал? что, вообще, от него ожидать следовало? Наврать-то всякое можно, на жалость надавить, а по сути – чужой человек, даже преступник – схлопочешь с ним неприятностей. Нельзя бродягу подпускать к племяннику. Ирэн кричала, что нога Мобути не перешагнет порог Нифонтовского дома, а Лариса смотрела на нее как кролик и бледнела от ужаса – за Лешку, за сестру, за себя. Несколько месяцев Ирэн отсутствовала в Утылве, Лешка учился в лицее в Кортубине и жил в тамошней общаге, а Лариса запирала дверь и не открывала никому.
С детства Лешка прослыл одаренным ребенком. Еще в садике главный декламатор стихов на всех утренниках, чтением и счетом овладел задолго до школы, и когда в первом классе сверстники, старательно пыхтя, выводили непослушными пальцами закорючки в прописях, Лешка откровенно скучал. Не заносился, а именно скучал, учитель принуждена была давать ему дополнительные упражнения. На протяжении школьных лет Леша Имбрякин – первый ученик, отличник, умница. Завуч Агния Николаевна Кулыйкина честно признавала, что не сталкивалась прежде с подобным уникумом. Вундеркинд, да и только! Агния почти облизывалась на Лешкины математические способности, предрекала блестящее будущее – институт, карьера. Но Лешка и близко не напоминал пай-мальчика, учительского любимца – сумел утвердиться среди одноклассников, не трусил – если подпирало, то дрался (силенок и характера хватало), всегда стоял за справедливость, рассуждал, не пасовал перед общим мнением. Класс уважал его лидерство. В советской школе выбрали бы Лешку комсоргом или старостой – заслуженно. Комсомольской организации нет, и Агния Кулыйкина больше не завуч. Но с Лешкой она занималась отдельно перед поступлением в Кортубинский лицей, ее воспитанник оправдал надежды – поступил – первый и единственный в Утылве. Других примеров нет. А что есть? Проще ответить, чего опять же нет. Нет советской школы – стройной, отлаженной системы, что подавляла свободную личность, обкорнала и втискивала в коллективные рамки. Уцелели ничтожные винтики порочной системы – советские учителя на пенсии, эти уныло образные, зашоренные тетки с начесами (теперь уже бабки) – вроде А.Н. Кулыйкиной или Л.Г. Чиросвий (она недавно умерла). Жалко, но такова жизнь. Что не нужно и скомпрометировало себя – должно отмирать. И снова вопрос – понятно, что старики (и старухи) не нужны - а нужны ли при новом демократическом устройстве такие умные и справедливые русские мальчики из глубинки, как Леша Имбрякин – как же им добиваться своего?
Лешка уехал из дома – в его планах было после лицея поступление в институт, возвращаться на родину он не намеревался. Его манили большие мегаполисы, новые страны, интересная работа, мир без границ. А маленький городок в степи закапсулировался в прошлом, и даже это прошлое под угрозой – неведомые в прошлом звери под именами рецессия и кризис напали, чтобы разорвать. Тяжко придется Утылве! Зачем тогда хоронить свои мечты? Здесь все закончится, умрет.
Без Лешки в Утылве остался его хороший друг. Пацан Петька по прозвищу Глаз. Происхождение обыкновенное - из тылков. Родная семья – Анютины - те самые, хуторские. Это все известно, но среди Петькиных предков, помимо Анютиных, значился настоящий немец – родной прадедушка. Таинственная фигура. В памяти Утылвы сохранилась Анна – сестра Александра Анютина, жена того немца, хотя даже в ее судьбе он сыграл эпизодическую роль. Тем не менее, немец был, и ребенок у Анны родился, и дальше растила она его одна, и так жила – то ли безмужняя, то ли вдова. Прадедушка то ли женился на Анне, то ли не женился, но в любом случае давно помер, а насчет правнука Петьки ни за что не скажешь, что ему передались хваленые немецкие черты типа дотошности, дисциплины, аккуратности.
Почему Лешка Имбрякин и Петька Глаз подружились при разительных отличиях в характерах? Загадка. Красиво прибегнуть к историческим аналогиям – когда-то очень давно, в прошлом веке, родичи наших мальчишек – Агап Нифонтов и Сашка Анютин тоже ходили в друзьяках. Но те первые комсомольцы с хуторов свое уже отходили и отсидели. А Лешка и Петька – они тут и сейчас. Сколько треволнений доставлял Петька семье, школе, доброй русичке Лидии Грицановне, поощрявшей его опыты в стихоплетстве, участковому, ИДН, Дому Культуры и др. Однако никто даже не подозревал, что это лишь цветочки, а ягодки впереди, когда возвращение из Кортубина примерного ученика Леши Имбрякина сулило Утылве такое… такое… К чему готовиться-то?
Петька по общему убеждению (еще снисходительному!) – баламут и раздолбай (тот цветочек!). Правда, экспрессивный, талантливый. Внешность колоритная. Беловолосый и толстый, на удивление подвижный. Глаза ярко-голубые, глубоко посаженные. Румяные щеки. Язык как насмешливое жало. Короткие, пухлые, ловкие пальцы. А уж Петькин взрывной темперамент! Его всегда захлестывали эмоции; не мог спокойно усидеть на месте - ему надо куда-то бежать, хвататься, участвовать (и не просто участвовать, но первенствовать). Речь торопливая, сумбурная, но живая – как скорострел выпаливал слова и целые фразы. Вот он вечно бежал, катился колобком, шумно отдувался. Петька ничуть не комплексовал из-за своей толщины – колобком он был всегда – но не вялым и бессловесным. Физически уступал сверстникам – и тяжело бы ему пришлось, если бы не Петькины активность, заразительность, беспечность. С ним всегда было интересно. Неистребимое любопытство толкало на авантюры. В маленькой скучной Утылве Петьке любопытно буквально все – даже то, что не происходило. Сразу тысячи вещей, возможных и невозможных на свете. Например.
Откуда взялась буква «У» в названии городка и почему она раньше потерялась?
Как кот Кефирчик сумел протиснуться в маленькую форточку в квартире и стащить еще не усолевшее сало на столе? Не кот, а проныра!
Что скрывает дед Мобутя за личиной бомжа? И точно он прадедушка Лешки Имбрякина? Но Мобутя – не немец!
Упорные слухи, что нынешний мэр Сергей Колесников сейчас повис на волоске - покровители из Стальинвеста бросили, а он разочаровался в политике. Власть поменяется?
Куда смотрит милиция и заводская Служба безопасности? ведь через транспортную проходную ТыМЗ машинами вывозят железо и прочее добро? Когда посадят в тюрьму местного вора в законе по кличке Тулуза? заодно и скупщика краденного Сукина! сына!! Честные люди не могут молчать! Глас народа – он как труба…
Действительно, Ирэн пытались похитить в черном автомобиле, и тогда же был потерян чемодан с деньгами и документами?
Вопросы, догадки, поползновения мучили, не давали спать по ночам. А как заснешь тут, если в Кашкуке прошлой ночью мужик в красных труселях гулял?! Петька своими глазами видел! Примечательно, что пузырьки интереса к жизни шипели и лопались в Петькином котле, и варево начинало закипать. Взрыв будет очень кстати, чтобы пробудить тылков из старозаветной спячки.
Не может оказаться случайностью стечение уже перечисленных (и не…) обстоятельств. Каких? Выбирайте! Кто-то ухватится за фантастичный инцидент – разбой рыжих ворпаней на дороге в Утылву. Кто-то с насмешкой предъявит скандальные красные труселя и внезапный приезд племянника на следующий день после похорон бедной старушки. Или свежая новость (чистое безумство!) – тайное проникновение в резиденцию заводского начальства, в гостиницу Мара. Наконец, самые рассудочные скажут, что все это вздор и выдумки, зато ТыМЗ действительно остановлен, и тылки остались без работы и без денег – с чем остались-то?
Несомненно, все это важные, но внешние признаки. Объективные. А как думают тылки? Что за мысли ворочаются у них в головах? Даже автор не ответит, хотя чувствует некое моральное родство с жителями маленькой Утылвы, поскольку вырос в подобном городке в Оренбуржье. Мы одним миром мазаны! не тылки – совки. Недобитые. Так вот, применительно к совковому менталитету – что важнее? объективные или субъективные признаки? Что первично – материя или сознание? Правильный по-марксистски ответ нам вдолбили в голову. Маркс – он, конечно… Конечно, Александр Македонский – герой, но зачем же табуретки ломать? И зачем - скажите, пожалуйста - лезть в апартаменты госпожи Пятилетовой?! А затем!!! Переиначим ответ – не столь важны внешние события, как наше к ним отношение. Если бы это было не так, не было бы всей российской (и нашей тоже) истории.
Вот современный молодой человек, который про Александра Македонского знает, а про Карла Маркса – навряд ли. Семнадцатилетний Алексей Имбрякин. Он неожиданно вернулся из Кортубина в Утылву и ни с кем не пожелал обсуждать причины и последствия своего поступка. Лешка просто заперся в своей комнате в квартире. Его мать Лариса сходила с ума от беспокойства. Лешка не впустил даже друга Петьку, который стучал в дверь, затем обежал дом и встал под Нифонтовскими окнами, прыгал, кричал. Так с другом не поступают! Тем более, что Петьке тоже нужны были помощь и совет. Если бы Лешка откликнулся, то (есть вероятность) Петька не влез бы в очередную авантюру. А теперь все пропало! Для Петьки…
Для Лешки тоже?.. Поведение молодых людей ненормально – кто знает, до чего они додумаются, ожесточившись? Первично то, что человек думает – делает он потом. Не зря Мобутя встревожился и решил при таком серьезном раскладе нарушить мудрый (и вредный!) принцип невмешательства - зайти к Нифонтовым, объявить свой родственный статус и попытаться расспросить мальчишку. Пока Мобутя выбирал наилучшую тактику для беседы, из Европы вернулась его ярая недоброжелательница Ирэн. Визит Мобутя отложил до подходящего стечения обстоятельств (куда они стекут?).
А в доме Нифонтовых минувшей ночью никто не спал. Наутро Лариса чувствовала себя совершенно разбитой, с больной головой. Неудивительно, что она опоздала на работу – на ресепшен в гостинице Мара.
****
Опоздавшая к началу своей смены Лариса Имбрякина сильно нервничала. Меньше всего она желала сейчас попасться кому-нибудь на глаза, и неважно – начальству, рядовым работникам, постояльцам. В жизни Ларисе только мешали ее застенчивость и тревожность. Она родилась и выросла в Утылве, особенным умом или хотя бы экспансивностью и артистизмом своей сестры похвастать не могла. Обыкновенная женщина средних лет – о, ужас! Печальное возрастное определение по меркам провинции - как крест на тебе поставили. По современным же представлениям молодость не заканчивалась ни в тридцать, ни в сорок лет, а в книге будет немало сорокалетних персонажей, автор тоже в подобном статусе (еще раз ужас – ужас!). Главное, как ты сам себя чувствуешь. В том проблема, что молодость и беспечность Лариса не чувствовала никогда. Лишилась родителей в юности, заботилась о младшей сестре. Хотя Ирэн в заботе не нуждалась, прожигала свою жизнь с безбоязненным легкомыслием (или так казалось?). У сестер Нифонтовых в Утылве несхожие репутации. Лариса полностью соответствовала (и подчинялась) косным тылвинским предрассудкам. Каждому свое.
Жизнь старшей сестры протекала скучно и однообразно. Успехи в учебе скромны, сама ученица тиха и незаметна. Это Лидия Грицановна Чиросвий возилась со всеми детьми без разбора, а Агния Николаевна Кулыйкина была убеждена, что нужно уделять внимание и дать максимум знаний тем, кто способен взять – робкую девочку Ларису она даже не замечала. После школы Лариса пошла на бухгалтерские курсы, организованные при заводском училище – сейчас многопрофильном техникуме торговли и сервиса, штампующем остродефицитных для городка специалистов – поваров, парикмахеров, юристов, стилистов, менеджеров. С корочками бухгалтера Лариса благополучно трудилась несколько лет в сборочном цехе ТыМЗ, затем в связи с внедрением типовых бухгалтерских программ перешла в табельщицы в том же цехе. В обоих случаях тихая женская работа, но Лариса звезд с неба не хватала. Сейчас цех закрыт, люди уволены, и Лариса переквалифицировалась в дежурного администратора гостиницы Мара – это ей внезапно повезло.
А так удача редко освещала ее обыкновенную жизнь. Сходила замуж, но сперва дождалась совершеннолетия и самостоятельности сестры Ирэн. Муж гораздо старше Ларисы – заметная фигура на заводе и в местном общества. Вениамин Игоревич Имбрякин – выпускник советского вуза, специалист в металлообработке, начальник техотдела – так сказать, штаба инженерной мысли ТыМЗ, ведающего всеми техпроцессами и оборудованием, а оборудование было разным и даже уникальным (до недавнего времени успешно эксплуатировались немецкие трофейные станки). Директор Б.С. Васыр очень уважал Имбрякина за башковитость, называл нашенским Кулибиным, прочил карьеру. Нет, директором Имбрякин не стал бы – он ярко выраженный технарь, и лучше разбирался не в людях, а в машинах и механизмах, вдобавок свою неколебимую уверенность, что миром правят законы логики и целесообразности, переносил на общественные отношения. Являлся искренним коммунистом, и на излете советской эпохи его даже избрали секретарем парторганизации завода (это когда более ушлые поняли, куда ветер дует), Имбрякин согласился тащить воз, груженный массой проблем. Что случилось с неподъемным грузом и наивными лошадьми - идеалистами, всем известно. Утылва пожалела об Имбрякине – спился он. Нелегка участь жены при таком муже. Дюша вот ушла, прихватив сыновей, и не охнула. А Лариса осталась с Имбрякиным до конца. Терпение – Ларисина сущность. Она не роптала. Сколько женщин в России живут по домостроевским правилам – наверное, не все они дуры и страдалицы? ни к кому не лезут – напротив, это их лишают права решать за себя. Вопрос – счастлива ли Лариса в браке или она принесла жертву? Естественно, со стороны лучше знают!
Замужество длилось не так, чтобы долго – не всю жизнь. Успел родиться сын Леша – замечательный малец. Пусть не счастье, но что-то же получили оба супруга? Ларису можно не брать во внимание – наплевала на себя ради семьи – нет, не толстая тетка с начесом, но унылая домашняя клуша. Зато Имбрякин – не простой алкоголик; он – инженер, каких много имелось в Союзе. Про одного даже песню сочинили - про технолога Петухова. Помните у Визбора?
Вот я, говорю, и делаю ракеты
Перекрываю Енисей…
Пусть ТыМЗ не делал те самые ракеты, но являлся вполне успешным предприятием колоссального народохозяйственного комплекса СССР. И мы – благодаря тысячам и тысячам подобных Имбрякиных и Петуховых – действительно были впереди планеты всей в таких вещах, которые уже следующему поколению – К. Кулыйкину и другим – даже не снились, увы… Теперь это прошлое. Лариса овдовела и одна воспитывала сына, переживала нынешнюю провинциальную безнадегу – эти кризисы, импичменты, приватизации, инфляции, девальвации, дефолты – всего не упомнишь, да и есть смысл вспоминать? как будто прибавится что-то... В маленькой семье весьма скромный достаток – много ли заработает цеховая табельщица на ТыМЗ (актуальная поправка – зарабатывала)? По такой причине Нифонтовы (и подавляющее большинство тылков) оказались на обочине современной жизни, не испробовали ее манящих соблазнов. Они ни разу не отдыхали на российском юге, в Турции или Египте. Европа материализовалась из фантомной дали лишь для Ирэн - она в последние годы ездила на заработки в Москву и за границу – не разбогатела, а сейчас, вообще, вернулась без денег, чемодана, документов – в одной красной юбочке. Ну, хоть так пощеголяет перед тылками. У Ларисы скромный гардероб – да это и лучше при ее совковых привычках. Квартиру Нифонтовы (родители сестер) получили еще при Союзе. Трехкомнатная по тогдашним нормам – на четверых человек – родителей и двух дочерей. В одной из первых в Утылве пятиэтажных панелек по улице Коммунальной, 8А в Кашкуке (рядом с жилищем бабы Лиды). В квартире многие предметы из старого обихода. Евроремонт здесь сложно представить. Нифонтовы рассчитывают только на свои силы. Две сестры и мальчик Лешка работают на огороде – 6 соток на берегу Кляны, около подвесного моста, крошечный домик, построенный старшим поколением. Не личная прихоть и не модное хобби – без своего урожая семье не прокормиться. Материальные потребности и возможности давно определены и приведены к общему знаменателю. Грустно. Но полная безысходность обнаружилась только сейчас, когда встал вопрос о Лешкином образовании. Велика вероятность, что наследник Вениамина Имбрякина без институтского диплома снизится в социальном статусе, не сумев претендовать на интеллектуальный род деятельности. Сын инженера вероятно не станет инженером. Хотя смешно – какая интеллектуальная деятельность сохранится в Утылве?
Кому-то смешно, а кому-то не до смеха. Лариса вся извелась в тревоге за сына. И добро бы сложности были с Лешкиной учебой – нет, по единодушному мнению тылвинских учителей во главе с А.Н. Кулыйкиной Лешке – прямая дорога в институт на техническую специальность. С его-то мозгами. То есть, мозги имелись в наличии, а денежных средств в семье нет. Что Лариса зарабатывала на заводе, то и проедали. Без вариантов. Как тут выкрутиться? Лешка сдал экзамены в престижный кортубинский лицей на бюджет, но за общежитие надо платить, и еще самостоятельно питаться. Мальчик слишком молод, чтобы крохоборничать – да и это не спасло бы. Требовались деньги – по мнению тылков агромадные – вот так буквально. Ларисины скудные сбережения потрачены в первые два месяца учебы – сбулькали они. Тетка Ирэн в очередной раз уехала из Утылвы, и среди причин отъезда помимо авантюрных склонностей бродяжьей души значилась необходимость заработать деньги для племянника – Ирэн была порывистой, легкомысленной, но не жадной и бесчувственной. Лариса в одиночестве пала духом – посоветоваться и поплакаться не с кем – и совершила поступок, приведший к катастрофическим последствиям. Взяла кредит в ростовщической лавке ДеньДжин в Малыхани. Теперь надо выплачивать.
Минувшей ночью – после внезапного появления Ирэн на пороге квартиры Нифонтовых – сестры провели бессонные часы в разговорах, думах, мучительных поисках выхода. Так и закончили ничем. Утром Лариса опоздала на работу.
Добравшись до холла с ресепшен на первом этаже гостиницы, Лариса столкнулась здесь со свое знакомой. Примерно того же возраста, пониже ростом и плотнее в телосложении. Волосы закручены в пучок на затылке. Лицо припухлое, не выспавшееся. Ресницы и брови редкие и короткие, отчего лицо странно выглядит как бы голым. Зрачки темные, бойкие, прилипчивые. В ушах маленькие золотые гвоздики. Движения суетливые. Повторюсь, Лариса и та, другая – почти ровесницы, но другая выглядела свежее и здоровее, была одета в гостиничную форму. Коричневое платье – халат на пояске, к карману на груди приколот бейджик с именем «Людмила». Если сравнивать двух женщин, то Людмила проигрывала. Производила, так сказать, впечатление плебейки. Ох, уж эти впечатления! как их объяснить и разумно обосновать? Вроде Лариса – скромная мышка, а Людмила шире в бедрах, и халат на ней чуть короче, чем следовало бы; взгляд более назойлив, частое закатывание глаз, громкая речь, размашистые жесты. Вот и получалось, что одна в этой паре – плебейка, а другая нет. Догадайтесь, кто из ху?
Лариса не гадала, а поспешила изобразить радостную приязнь.
Люда, здравствуй.
Вот те раз! Кого я вижу? Лариска! Только мне кажется, что я уже как с полчаса должна освободиться. Смена моя вышла. А я тут торчу и жду – где же моя сменщица? Подружка ненаглядная!
Люда, ты меня, пожалуйста, прости. Не получилось… Честное слово…
Совести нет! Обнаглела ты быстро. Не успела на работу в Мару устроиться. Полагаешь, что если нет проходной, турникетов и пропусков как на заводе, то и торопиться не надо? Сегодня ты на полчаса опоздала, а завтра к обеду явишься? И будешь мямлить – простите, извините… Я за тебя упахиваться на собираюсь!
Люда, извини. Я отработаю. Когда скажешь.
Скажу еще. Много чего скажу. И расскажу. Дурдом у нас. Конец света.
Слышали. Кашкук среди ночи из-за шума поднялся. Глядь в окна, а в Маре – иллюминация.
Это уж потом. Это не сразу. Сначала все было как всегда. Моя смена с семи тридцати вечера. Я вовремя пришла! в отличии от некоторых… Свою работу сделала. Ох, и до черта работы навалилось!.. Кстати, в левой стороне коридора последняя лампочка в ряду перегорела – я записала в журнал – ночью менять не стали. Ты электрика позови! И воду для кулеров надо заказать. Будь добра.
Закажу.
Так разговаривая, Людмила бесцеремонно трогала собеседницу, наклонялась к ней слишком близко, почти дышала в лицо. И тараторила беспрерывно, часто не вслушиваясь в ответы. Лариса улыбалась, подавала краткие реплики. Речь сменщицы заинтересовала ее, а когда это произошло, Лариса стала вслушиваться с прилежным вниманием. Сменщица воодушевилась и позабыла, что собиралась уйти. Беседа (вернее, монолог) получилась пространной, и ясной логики здесь лучше не искать. Но ночное происшествие в гостинице Мара заслуживало подробного описания.
Еще освежители в туалетах – на флаконах написано «цитрусовый аромат», а пахнет странно – кисло, едко… Особенно ночью сильная волна запаха накатила – я аж зачихала, из глаз слезы полились – не от освежителей ведь. Если от них – выкинуть... Народ у нас до утра толкался. Приехали толпой, с мигалками – никто их не звал и не ждал. Я на второй этаж не давала пройти, так они заявили, что им обязательно – удостоверения под нос совали. Да идите вы, куда хотите!.. У нас свои порядки, и для Мары милиция не указ. Как Варвара Ядизовна постановила, так мы исполняем… И что? арестуют меня за препятствие расследованию? Я человек маленький… Варвара Ядизовна вправду не любит, когда ее дергают. Она двери всегда запирает. А тут ввалятся гости незвано, непрошено!.. Хорошо, что один брат Клоб спустился и разрулил. Следователям показали разбитое окно на лестнице – будто бы через него в Мару проникли. Они с умным видом там пошарили, осколки собрали, отпечатки сняли, остальное время внизу были – расспрашивали, шлялись везде, курили, туалеты посещали, цитрусовым освежителем брызгали – навоняли! Я бар для мужиков открыла. Пили водку и прочее пойло – дорогое, между прочим! Поворотов – бездонная бочка – литер армянского коньяка выхлестал! или не литр?.. Ботинки в грязи – где он ступал? в кустах под окном? Потом сел в кресло в холле – раздавил своей тушей.
Погоди. Поворотов же не из милиции. Из службы безопасности ТыМЗ. Он что здесь потерял?
Ты лучше спроси, что он здесь нашел? Эта бестолковая команда – не найдут они ничего… Ларис, в прачечное полотенце в красных пятнах – не пугайся. Разбили бутылку кампари, пол затерли. Напиток кампари пожелал Витька Пятнашков – менеджер, интеллигент хер… - потягивал со льдом и тоником. Я им прислуживать должна?! Воду из кулеров выдули. Как дикое стадо набежало…
Что стряслось? Я сгораю от любопытства… Ты же присутствовал, Люда.
Я мало чего видела. Мое место за стойкой. Ниже плинтуса. Ночью обыкновенно тихо. Работа какая – по мелочам. Наши постояльцы у себя сидят, на замки защелкнуты. Варвара Ядизовна перед этим днем не показывалась – и вечером. Еду ей наверх носили. Я кофе сварила. Салатик, сухарики, сыр – все на подносе, цивильно. Легкий ужин для сохранности фигуры. Она дверь открыла в шикарном шелковом халате до полу – темно-синем, с серебряной вышивкой, пояс с кистями, рукава до локтей, кожа бледная. Сама не накрашена, волосы распущены – грива у нее… Взяла поднос, поблагодарила, опять закрылась. Думаю – до утра теперь. Мне же лучше – приберусь и успею покемарить на диванчике. Завтра – уже сегодня, то есть – праздник, все на площадь попрутся, и я… Другие постояльцы – рыжие братья – из Кортубина приехали. Лэнд Ровер их в пыли как в покрывале – потрясись по нашим дорогам!
Ах, это они… А ты, Люда… гм… ничего не заметила? странного?
Загадки загадываешь? Не заметила. Только приехали братья совсем не в духе. Смотрела я на них – похожи! И фамилия общая – Клобы. Братья ведь, но не близнецы. Один светлее, выше, тоньше – может, даже младше. Что-то дитячье не вид – лицо слишком белое, на щеках золотистый пушок – до бороды там далеко. Волосы рыжие, но на красном свету золотятся. Второй брат старше, сильнее – плечи и руки как напряжет, так вены вздуваются. Кость твердая, матерая. Вот старший как раз рыжий – и на теле рыжие волоски. Голос с хрипотцой. Но все равно оба слишком молоды – тридцатник никому не стукнул. И сумели же выбиться в начальство! Над ними только директорша, а под ними – весь остальной завод. Поделом тылкам! Старый Васыр считал, что он вечно директорствовать будет. Обернулось же – выгнали его. Коммунисты кончились. Сейчас у молодежи шанс.
Люд, ты не восторгайся. Братья эти… как бы тебе объяснить… Держись от них подальше. Поверь, так лучше.
От них подальше? Ты сказанула! А к кому поближе? К пенсионеру Васыру? Кому он нужен? Его подруга молодости - баба Лида - померла. Ходит неприкаянный… Да что я? На меня Клобам на… ть. Они мимо моего ресепшена прошли и не взглянули. Им не важно, кто стоит – тетка или бабка, или дедка… Мы для них – тылки. Валенки. Молодежи не надо на стариков оглядываться. И я не про себя думаю. Вот для моей Тамарочки нашелся бы подобный молодой человек. Иначе потопнет в нашем болоте, и даже пузырьки не булькнут.
Ты дочь свою хочешь этим братьям… чтобы что? Люда, ни в коем разе! Беда будет… Если правду Ирэн говорила, а она не шутила…
Сестра вернулась? Пугает всех, а сама счастья по заграницам ищет? Тылки плохи, не достойны ее? Девчонкой-то она с Килькой моим хороводилась, но ума хватило не связываться с эдаким муженьком и со свекровушкой. Ирэн, значит, не прельщает тылвинское житье – бытье, а другие барахтайтесь тут.
Люд, я из самых благих побуждений. Дочерей побереги от этих… этих…
Спасибо. У Тамарочки есть жених. Не хуже рыжих братьев. А Леська и Машутка не выросли пока.
И слава Богу!
Не пойму, зачем твоя сестра нагнетает. Сказки рассказывает. А люди слушают – и даже Дюша.
Ну, не верь Ирэн. И рыжим не верь. Только не связывайся… Ночная иллюминация в Маре из-за Клобов случилась? Вот видишь…
Не из-за них! Клобы приехали днем. Злые – презлые. Идут и шипят. Переругиваются свистящим шепотом. Я ни словечка не разобрала. Жуткая передряга. Утомились страшно. Белые рубашки на них тряпками стали; серая корка от пыли и пота хрустит, манжеты в клочья изодраны. Дух от братьев – крепкий, как от зверей – не от цитрусового освежителя. Рожи вытянутые. На руках у обоих и на щеке у одного – красные полосы - словно ожглись от крапивы или волчавника. Разодравшиеся собаки. Я от них за стойку юркнула. Не понравилось мне, что Ирэн говорит.
Она предупреждает! И тебя тоже…
Она-то? Боевая твоя Ирэн!.. Короче, Клобы к себе удалились и до ночи не высовывались – наверное, раны зализывали. Думаю, они свою начальницу избегали – кто же захочет в эдаком виде позориться… После восьми ужин затребовали. Легким салатиком не обошлись. Мясо – по толстенному куску – лишь бы в тарелку влез. Макароны с сыром, шаньги, колбаса. Пшенная каша с салом и картошкой. Сладкое блюдо – рис с апельсинами, курагой, черносливом, фундуком и медом. Здоровому мужику обожраться! Но без водки… Таскали еду наверх подносами. Все умяли. Кости обглодали, обсосали. Посуда чистая, блестящая… Упласталась я вконец. Потом затихло все. Я на диванчик легла, плед набросила. Не забыла проверить центральный вход, боковую дверь, замки подергала. Свет выключила и задремала.
И дальше? Не томи.
Я вора не видела. Но когда следователи в баре сидели, я им в рюмки подливала и слушала. Наслушалась! Вор зашел сзади – с огороженного участка. У нас здесь новый забор начали устанавливать – столбы бетонировать, профлисты к ним крепить – красиво получается. Высоченный – больше человеческого роста. Но не все сразу. На две трети новый забор, а в дальнем углу – рядом с баклабораторией – сохранилось старая кирпичная ограда. Собственно, это не наша ограда, а лабораторного барака. Общая – раньше все общим считалось. Просто наполовину стенка, которая разрушается, кирпичи выпадают. Ограда с самого начала низкая. Никто не боялся – воровство ведь при СССР искоренили как пережиток. Планировалось забор поменять летом. Чтоб, значит, надежная крепость. А пока ограничились тем, что поверх кирпичей колючую проволоку натянули. Если полезут идиоты, то все изорвут. Но вор не идиот.
Как же вору удалось-то?
Он же не идиот. Готовился. Или идиот?.. Ох, не знаю я. Но не с бухты – барахты полез. Накануне колючку вырезал, место себе освободил. В кустах со вчерашнего валялся старый тяжеленный секатор. Добротная вещь – обе половинки цельнометаллические, пружинки, винтики… Показалось, что я уже видела такой секатор у парней Анютиных – у Матвея и Демида, но следователям ничего не говорила… Это потом сразу нашли, где вор с забора спрыгнул. Там не земле широкая вмятина – не иначе, как от чьей-то задницы – вор не спрыгнул, а шмякнулся с маху. Акробат! ну и больно ему было… Дальше что? Вор протопал по участку прямиком к старому пристрою – ну, что от него осталось – к тем железякам из каркаса. Тоже руки не дошли разобрать окончательно. Вдавленные следы на земле туда ведут. А там же совсем низко – рукой за верхнюю поперечину запросто ухватишься. Вот вор и ухватился и забрался. И еще за кусты хватался, наломал. Давно надо было волчавник выкорчевать, но Варваре Ядизовне нравятся синие цветочки. Она говорит, что это не дикий ядовитый волчавник, а его благородный родственник. Культурное растение – даже ценное. Она когда на лоджию выходит покурить, то окурки туда бросает… Вор достал-таки до окна второго этажа. Окно на задней лестнице приоткрыто – май месяц, теплынь… Плевое дело – залез внутрь, и по коридору до лоджии. Лоджия в решетку забрана, но он же проник не снаружи, а изнутри – в центральную секцию вход из общего коридора. Затем перелезть в боковую секцию через перегородку – и ты уже в помещениях постояльцев. Вор перелез в бок директорши, а затем в ее комнату. Проще простого.
И вы не слышали?
Не слышали. Я, вообще, чиста и неповинна. Мимо моего ресепшена не крались воровски. Можешь пойти и убедиться, где здоровая дыра над кирпичами. Чтобы кто-то свою толстую задницу протащил внутрь, а кто-то опять же в заднице оказался – например, Поворотов. Его охранники лоханулись! Мара охраняется – у нас днем и ночью служба безопасности в засаде сидит. Специально отведена им комнатушка – там сейф для оружия, лежанка, телевизор, электрочайник. Сутки удобно перекантоваться. Ничего героического от этих шкафов не требуется. За порядком следить – в гостинице, на стоянке перед входом, на участке внутри забора. Чтобы никто самовольно не проник. Если днем охранника видно – выходит на свежий воздух, гуляет или на скамейке рядом с клумбами сидит, развалясь - то ночью дрыхнет! из пушки не подымешь. Додрыхлись окончательно. Поворотов уволил сразу троих – и тех, кто днем гулял, и тех, кто ночью в закутке спал. Виноваты – прошляпили! На меня тоже пытались наехать, но я отбрила: проверять замки – это обязанность охранника, но я же проверяю! Нам, дежурным администраторам, спать не запрещено, если дела сделаны. Я Поворотова натыкала мордой в его же дерьмо. Он покраснел, надулся – от страха или от коньяка. На месте уволенных охранников не желает очутиться – попробовал уже…
Да черт с ним, с Поворотовым! А вор?
Странный вор. С такой задницей!.. Что ему понадобилось? Не проверил – у себя ли постояльцы. Они все у себя были – и Варвара Ядизовна, и братья Клобы. Наглый вор – прям нарочно нарывался. Столько следов после него. У нас – у следователей, то есть – имеется снимок подошвы его кроссовка – хорошо в землю вдавлен. Еще отпечатки всей пятерни на стекле. Правда, в перчатке – такие следы от вязаных полосочек... Улик навалом! Его сегодня же арестуют. Сейф директорши не открыт. Гору деньжищ не украли, удовольствовались мелочевкой - значит, дадут много – лет десять. Теперь ответит!
Тогда из-за чего шум?
Сама не пойму. То ли она спала – то ли нет – наверное, спала, потому что не сразу зашумела. В это время Клобы нажрались до отвала – пихали в себя все, начиная с мяса и заканчивая фундуком и черносливом. Набили животы…
Ты утверждаешь, что ничего не видела и не слышала, однако вон сколько подробностей. Ты - кладезь информации про гостиницу.
Смейся, а как бы ты на моем месте была? Не до смеха тут. Я проснулась посреди ночи от дикого вопля. Поверишь ли, чуть не описалась от ужаса. Внутри все заледенело.
Кто ж кричал, Люда?
Сперва непонятно – мужчина или женщина. Вопль протяжный, звериный. Я не сразу поняла, что кричала она. Директорша. Вопль раздался наверху, там только трое – она и Клобы. Рыжие братья так кричать не могут – они больше шипят и хрипят. А она? вот и не знаю… Варвара Ядизовна всегда говорит тихо, выражается культурно. Этого у нее не отнимешь – даже когда сталкивается с матюгами наших дремучих тылков. Васыр-то будучи директором, с мужиками общался на их языке – нормально. Варвара Ядизовна – нет. Она словно королева… гордо себя несет.
Она кричала? или кто?
Она. Больше некому. Все, кто был в гостинице – я и охранники – ринулись по лестнице наверх… Вот мы скачем по лестнице – я босиком, охранники в ботинках. Дверь у директорши настежь, она лежит на полу. В том же синем халате, руки раскинуты, сама повернута на бок. Подол задрался, и видно ее ногу – красивую такую, стройную, гладкую… э-э… епилированную. Свое бедро целиком показала, а кружевные трусики нет – может, она без трусиков была… Грива на лицо упала. Лежит бездвижно – в обмороке, надо полагать. В подобных случаях пульс проверяют – что, если она не обмирала, а померла уже от страха? Нельзя так дико кричать – сердце разорвется… Я хотела пульс на шее пощупать. Охранники ее трогать не посмели – испугались как бабы. Правильно их Поворотов уволил – бабы и есть – стоят, мнутся, а время идет… Я только наклонилась над ней, и тут мне в нос ударил кислый, едкий запах – из комнат директорши… Слушай, если вор брызнул каким-то ядовитым газом?
Точно. Нервно-паралитический яд из цитрусовых. Под видом освежителя.
Ты еще язвишь? Зачем я тебе рассказываю?
Нет, пожалуйста! Люда! Умоляю – продолжай.
Если просишь… Дотронуться до директорши мне не дали. Выскочили из своего помещения Клобы. И спрашивается, чего они запоздали? Были же рядом, на одном этаже, ближе всех… Пардон, братья выскочили в трусах и майках. Спортсмены!.. Трусы-то синие – хоть не красные… Старший весь волосатый, рыжий – на ногах, на руках… Младший – тоненький, бледный мальчишечка. Они сразу зашипели злобно, нас оттеснили. Не иначе выслужиться хотели, что вовремя директорше на помощь не пришли. И это удивительно! потому что, если бы поспешили, то кто знает? и вора смогли бы схватить. Ну, мужики пошли – ну, трусы!..
Как схватить?
За шкирку!.. После выяснилось. Всех взбудоражил вопль директорши, а перед тем она вора обнаружила у себя и закричала изо всей мочи. Пока мы по ступенькам прыгали и попами стукались, вор выбежал в коридор и сообразил моментально. У окна монстера в горшке – здоровая, под потолок. Вор спрятался за горшком – в коридоре темно, свет не горит, и его широкую задницу не заметили за разлапистыми листьями. Это точно – за горшком ошметки грязи с его кроссовок – земля с заднего двора. Вор принес, ведь днем мыли, а я чистоту проверяю. И пыль вытирали, и монстеру отодвигали. Это я к слову…
Неужели директорша померла? Что теперь будет с Утылвой? Ой, мамочки…
Тише ты, Лариска. Не голоси. В порядке директорша. Я, правда, ей пульс не щупала. Младший Клоб выставил руки вперед – ладошки у него розовые – и нас вытеснил на лестницу. Шипел при этом. А старший – я же говорю, силенки в нем! – подхватил директоршу и поволок от порога в комнату. Естественно, нас туда не пустили – холопам в барские хоромы хода нет… Дальше разыгралась катавасия! Охранники позвонили своему начальнику – Поворотову. Чтобы себя обезопасить. В их дежурство случилось покушение на директоршу! скандал! Поворотов тоже в штаны наложил – примчался да не один – с милицией. Пятнашкова зачем-то прихватил. Ну, Витька же сейчас в фаворе – директорша его приблизила. Из заводоуправления его в Мару присылают с докладом. Пятнашкова уже просто Витькой не кличут – только Виктором Мироновичем. Завидуют ему. Но не похоже, что он счастлив до задницы – тьфу! опять про задницу… Так или иначе, но Витька Пятнашков – один из немногих нынешних счастливчиков, кого Варвара Ядизовна подпускает – он к ней на второй этаж поднимался. И я ни на что не намекаю!.. Только сегодня Витька зря приезжал. Дверь директорша никому не открыла. Ну, хоть кампари выдул…
А директорша? директорша жива – здорова?
Очень интересный вопрос. Как Клобы сволокли ее в комнату, так замки защелкнулись на все обороты. И больше она нас своим появлением не осчастливила… Испугалась, наверное. Понятно, обнаружила ночью незнакомца рядом, а она ведь женщина, пусть и директорша… Сомневаюсь, что вор даже малость себе позволил… На этом все. Приезжал Поворотов с компанией – топтались, расследовали, пили, пели до утра. Отличная смена! Не заскучаешь…
Вор как? С ним что?
Про вора-то я не вспоминала. Крутилась словно белка в колесе… Повторюсь, что вор – не идиот. Не попался – юркнул за монстеру, и это его спасло. В следующую смену я горшок передвину… Когда младший Клоб нас выгнал вниз, вор все еще стоял и дрожал за горшком – никто же не проверил, все за здоровье директорши опасались – вот как ты сейчас… Я к себе на ресепшен пошла. Вновь ложиться смысла не было – до утра не уснуть. И нервы, да и люди не дадут. Охранники стали Поворотову звонить и жаловаться на судьбу. Он им по телефону сказал, что приедет, и хвоста накрутил. Один охранник боковую дверь открыл, вышел на воздух, дабы показать шефу - он на посту и бдит. Сквозняк получился, и снова кисло запахло – невесть откуда. Я по коридору заковыляла, чтобы попросить дверь захлопнуть, сквозняк ликвидировать. И тут в подходящий момент вор выскочил из-за горшка – весь в черном, представляешь?! А мое представление смутное – что-то квадратное, черное… Как рванул к той двери, меня на бегу к стенке отшвырнул – хорошо, хоть затылком не ударилась. Нам с широкой задницей вора одновременно в коридоре не разойтись. Может, он не пытался сделать мне ничего плохого, но был слишком неловок, отдувался шумно… Глупо, нелепо…
Ты его видела? Знаешь кто?
В коридоре темно. Вор, вообще, как квадратная черная тень. Свет включили уже для следователей. Тогда в Маре иллюминация началась.
Да. Весь Кашкук наблюдал. Диву давались!.. Убежал вор?
Убежал. Везунчик! Напоследок столкнулся в дверях с охранником – вот тот идиот! стоял и курил, начальства дожидался. Его первым и уволили – мог вора схватить и не схватил. А где уж ему? они оба – вор и охранник – ударились и упали. Вор сверху – после охранник оправдывался – тяжелый и толстый чертяка! Вор первым же опомнился – поднялся и был таков.
За ним хоть погнались? Просто дали уйти?
Охранник не погнался. Я закричала – конечно, не так, как директорша – с улицы сирена долетела, и уже во второй раз с лестницы вниз кинулись. Нате вам! я опять возле стенки лежу, только рот разеваю – из-за сирены меня не слышно… Сил никаких нет! Да что же это такое!... Братья Клобы кинулись в погоню – уши торчком под рыжими патлами, ноздри раздуваются, в глазах бесенята пляшут… Но я уже плюнула, побрела на ресепшен, держась за стенку… Гори оно все синим пламенем!.. М-да, халат у директорши тоже синим был… Взвейтесь кострами синие ночи… Бедная моя головушка… Пришлось рюмку Поворотовского коньяка проглотить – чисто как лекарство.
Ну и?
Чего – ну? Мало, что ли? Ну, ты, Лариска!! опоздала, бросила меня…
*****
В Утылве продолжалось утро. Все больше его признаков кругом. Короткие, косые красные лучи упали от окон и светящимися дорожками пролегли на полу. Ночная тайна растворилась в порхающих в воздухе пылинках – исчезла вместе со странным гостиничным вором. Обстановка стала обыденной. И женщины в холле гостиницы, пережив самую волнующую часть повествования – одна в качестве многословной рассказчицы, а другая изумленной слушательницы – беседовали уже мирно, без надрыва. Кулыйкина, протараторив, позабыла, что с утра ее подгоняли срочные дела. А Лариса находилась под сильным впечатлением – от всего, случившегося этой ночью.
Сочувствую. Вы столько пережили… И у меня тоже…
Да что у тебя-то стряслось? Проспала? Сыночек учудил? Подогнал матери забот? Вот они – детки наши… Твой-то Лешка, как упрется рогом, не своротишь – будет бодаться... Терпи, Лариска. Хорошо, что у меня девки. Пусть трое, но доглядеть за ними я пока в силах…
Хорошие девочки. Помощницы.
Не только. Старшая моя, Тамарка, перед всеми девицами – как лебедь перед утками. Не совру. Рост, стать, загляденье! И себе цену знает – на кашкукскую или малыханскую гопоту не смотрит. Правильно! Что с них взять? грубят, дерутся, пивом наливаются. А когда завод закроют, то уж совсем…
Права ты. Что ждет…
Сама знаю, что права. Не дура. У меня мужик – уж на что умный, из Кулыйкиных. При советской-то власти ихний родак Антон Кулыйкин – пуп земли тутошней. И свекровь моя – гордячка. Бывшая завуч школы, в райкоме заседала, депутатом выбиралась. Где они сейчас? Кулыйкины-то? те пупки – тьфу, тылки! Натерпелась я от свекровушки. Все мной помыкала, к дочкам лезла – не так воспитываю… Ты воспитала сына! Килька – пьянь… Выгнали его раньше, чем завод закрыли. Горе мое горькое… Теперь окончательно сбрендил. Домой ночевать не приходит. Где он таскается? Раньше-то я знала – где – вернее, с кем. С дружбаном – муженьком твоим Венькой. Нашлись родственные души! Оба с высшим образованием, оба инженеры, умники великие – и оба хуже идиотов… Ты меня понимаешь, Лариса, мы с тобой пострадали… Эти двое как с Луны или с горы Марай свалились… Они вместе в техотделе работали, а после работы на пару пили, на карачках домой приползали. И Имбрякин ведь партийный. Что не помешало ему развестись, от двоих Дюшиных детей уйти, а ты, глупая, его приняла. Совесть не мучает, что семью разрушила? и карьеру Имбрякину? Хотя какая у пьяницы карьера… Держали его в отделе до поры…
Что ты, Люда! Не разрушала я – да я бы никогда… Не Веня ушел, а Дюша – она на развод подала.
Правильно сделала. Как в воду в Виждае глядела – там до самого дна видать… Не ошиблась Дюша. А тебе счастья не прибыло. Он насколько тебя старше? Старик…
Зачем же так? Веня – добрый. Ко мне хорошо относился, и к сыну. Заботился. Ни разу голос не повысил.
Интеллигентный. Во всем. Даже не напивался - лишь культурно принимал. А уж какие интеллигентные беседы вели они с Килькой – мои уши в трубочку сворачивались. Про крах СССР да про всеобщий упадок… И заливали все водкой… Если даже не костерил тебя, то на ногах не стоял. Каково с ним жить? Эдакое выносить? Нет, я Кильку сразу выпинывала к свекровушке – пусть она мозги ему промывает и похмеляет его. Я не из железа и не из гранита!
Веня болел. У него почки…
Ну, столько водки потреблять… бл..ь… Как Венька допился, я понадеялась, что мой-то образумится. Его на Венькину должность посадили – начальником техотдела. Дальше жить бы да радоваться. Денег прибавилось – оклад-то другой. Можно ремонт в квартире сделать, дочек приодеть, в отпуск за границу съездить, искупаться в настоящем море – не в нашей луже, на Виждае… Съездили, ага! Водка все сгубила, планы нарушила… Червоточина в нем – в Кильке – болячка какая, а водка – единственное лекарство… Проклятая должность в техотделе. Продолжал он пить, работы лишился. Нечего было перед хозяевами умного из себя корчить – по-дурацки вести. Справедливость, вишь, ему покоя не давала!.. Вот и гуляй, Вася… Киля… Я Агнии сказала, что сыночка ее – пьяницу и тунеядца – кормить не стану. Выгнала! Слышала, что с Мобутей он – с вашим дедом. Тот всю жизнь бродяжничал, на старости лет вернулся, в расселенном бараке сейчас живет. Да тебе известно!.. Мобуте не жалко – пускает на постой в свои хоромы. Стекол нет – окна фанерой заколочены, замков на дверях нет, удобств нет. Бросит одежонку на пол – там и спи. А моему муженьку ничего и не надо. И жрать не надо, только водку заглотнуть. Как огонь внутри пылает – надо все время водкой заливать. Ему что? ничего! Ничего, что детям есть, пить требуется, а они девушки – их еще замуж выдавать. В приличных семьях невестам приданое готовят, а у нас дома лишнего пододеяльника, подушки, скатерки нет – старье одно застиранное! Нищета… Зато у Тамарочки жених скоро может предложение сделать. Не на голом же месте им начинать – в пустом бараке…
Неужели? Кто жених? Поздравляю!
Рано пока говорить. Скоро узнаете. И тогда от Кулыйкиных я отопрусь. Дочки замуж выйдут, фамилии мужей возьмут. И не останется Кулыйкиных в Утылве! как Чиросвиев…
Люд, обида у тебя на мужа, на свекровь… Агния старая уже…
Я не права?! Всю жизнь так. У меня ума хватило после свадьбы уйти в заводскую общагу, не тесниться на жилплощади свекровушки. Как родились Тамара с Леськой, ТыМЗ трехкомнатную квартиру дал в панельке. Опять же рядышком с домом Агнии. Тогда всем давали. И для Машутки места хватило. Но девчонки выросли. Им свой, отдельный угол нужен. Отец должен позаботиться, а он зенки заливает… Старуха Чиросвий умерла. Она родня Кулыйкиным. С Агнией дружила, на ее стороне была – еще когда Агния меня тиранствовала. Ну, и к Машутке баба Лида благоволила – с чего бы?.. А я говорила, что Машутка мала, и надо квартиру старшей оставить – вот выйдет Тамара замуж и заживет там. Не фонтан жилье-то, но на первое время сгодится. Дальше самим… Машутке квартира – больно жирно! Глупая она и поперешная – вроде не из-за чего, но поперек обязательно встрянет. Однако Агния и та, другая бабка, покойница, к Машутке больше всего благоволили… Потому, как не они ее выкрутасы сносили! Матери грубит – сколько раз я ее по губам хлопала. Не понимает ничегошеньки! На меня глазюками зыркает, а сама к бабкам льнет… Мать должна быть не первом месте! если ты хорошая дочь… Я же хорошая мать… Кто ее, дурочку, замуж возьмет – наплачется вволю… Твой Лешка, например.
Лешка?! Ему учиться надо…
Видать, научился уже. Приехал к вам из Кортубина… А что? Лешка в школе за Машутку заступался, когда ее ребятишки цепляли. Она ведь и там куролесила, вдобавок учеба не давалась – учителя злились и прямо меня спрашивали: она, что, дурочка? Я до сих пор не знаю, как понимать… Только бабу Лиду Машутка не раздражала, а так всех... После началки ее даже отлупить хотели – не сильно, для порядка. Тогда Лешка защитил. Приглянулась ему, что ли?.. Теперь Лешке семнадцать, Машутка на три года младше. Нормальная разница. Но годика два-три подождать… Если твой сын в Утылве останется (куда он денется?), то успеет училище закончить, работать пойдет… Пы-ых, завод закрылся… Но будут же где-то тылки работать – не положено сиднем сидеть. И даже сидя есть хочется… Власти придумают. А там наши дети подрастут. Однако ты уж сама о жилье позаботься. Может, барак Мобути сломают, и ему в Новом Быте квартирку дадут. И помрет он – не вечно же ему суждено… Слышь, Ларис, дед ваш в бараке на птичьих правах? Просто Щапов пустил пожить или ордер выписал? Ордер – основание претендовать… Что тебе известно? Пошевелиться надо вам – родственникам… Зато когда я младшую с рук сбагрю, то вздохну с облегчением – все нервы она мне выдернула, жилочки вытянула. Как ее родной папаша.
Люд, у тебя три дочери. И он – родной отец. Вот такой…
Такой – сякой… Я хочу спросить. Правда, что сестра твоя приехала? Из самой что ни на есть Европы? Чемоданов навезла. Деньжищ. Подарков всем вам. Разбогатели теперь Нифонтовы. Я потому не удивилась, что ты к восьми часам не пришла. Думаю, зачем ей теперь работа? Не нуждаетесь вы. Жить будете – как сыр в масле кататься. А здесь копейки…
Кто это сочинил?
Все говорят. Слухами земля полнится. У нас, в Утылве…
Да, Ирэн вернулась. Вчера вечером. Только без чемодана. Ужас!
Я в сказки про ворпаней не верю. Что по правде? Будто бы Ирэн приехала не одна, а с кавалером. Для нее привычно. Она свистнет – и даже на Марсе к ней мужики сбегутся.
Так о моей сестре… это… это…
Не про это я! Не про Ирэн. Про ее кавалера. Сомнительный тип. Представляешь, тут болтают, что он – племянник бабы Лиды. Вы его документы проверяли? Люди очень доверчивы.
Документы? Ирэн потеряла документы вместе с чемоданом. Там совершенно дикая история…
Ах, документов нет? Отлично! А если он проходимец? Любой племянником назовется и у любой бабки наследство утянет. Запросто. Законные наследники с носом останутся. Разве справедливо?!
Кто же законный наследник? Кому наследует?
Мы, Кулыйкины. Бабе Лиде. Я много терпела, и настал мой час. Я своего не упущу!
Ничего не понимаю. Нет документов. Зато будет канитель – все восстанавливать. Кругом бюрократия.
Неприятно. Давай договоримся. Ты мне все расскажешь, а я тебе помогу. Обещаю! Так и быть! Сознаюсь. Моя Тамарка закрутила с Сережкой Колесниковым. Нашим мэром. Он тоже из тылков. Из Нового Быта. Ни в коем разе нельзя Тамарке свое счастье упустить. Меня вот судьба постоянно мордой об стол – фэйс об тэйбл. Они дружат, а я дочери внушаю. Мужик молодой, образованный и уже при должности. Дальше пойдет. Надо брать. Пока другие не расчухали… Тамарка смышленая, она к Сережке ключики подбирает. Дай Бог, дай Бог… Понимаешь теперь, Лариска? Если дочь попросит, то Колесников распорядится, и новые документы быстро выправят – считай, за день или два. Власть все может, если хочет… Может найти, а может потерять. И тогда кавалер Ирэн ни за что не докажет, что он – племянник.
Чей?
Какая разница? Не твой.
Верно. Не мой. А у Ирэн один племянник – Лешка.
Кто тогда с Ирэн приехал? Не темни!
Чужой человек. Нет у него наследства в Утылве. Он заранее отказался. Во всеуслышанье заявил – отказываюсь, мол. Не только Ирэн при этом присутствовала, но и Дюша – она подтвердит. Если надо, то и в суде. Ты не сомневайся, Люда. Никто, кроме Кулыйкиных, на квартиру бабы Лиды не претендует.
Хорошо. Осторожность не помешает. Где этот тип?
Как – где? Ночевать остался. Не возвращаться же ему обратно в Кортубин в темноте. На дороги ворпани разбойничают. Вот Дюша предложила – ночуй, говорит, у бабы Лиды. Все равно квартира пустая, и по закону шесть месяцев пустовать будет. Вдруг еще наследнички нарисуются? Кроме вас.
Где ночевать? У бабы Лиды?! О-о…
Ну, строго говоря, она ему не бабушка, а тетка. Пусть он не Чиросвий и не Решетников. Ирэн называла его – Максим Елгоков. Родной внук Грицана.
И он теперь… где? Где разлегся наглый самозванец? Елгоков!! И как Дюша смеет распоряжаться тем, что ей не принадлежит?! Квартира не ее!
Не кричи. Это формальность. Вам же все равно в суд идти. Но беспокоиться не о чем, когда мэр за вас. Колесников все устроит.
Да хорошо бы… Но если Тамарка будет без квартиры – как есть бесприданница – то он может не захотеть жениться. Подумает, что не ровня…
Если любит, то не посмотрит. Глупость это и пережиток – приданое. С милым рай и в шалаше.
О-то рай у тебя с Имбрякиным! Завидки берут… брали…
Тамарочка – такая умная, такая красивая. А у нашего мэра жилье в Утылве есть.
Ага. Двухкомнатная, сорок три квадрата, в Новом Быте, в панельке. Прописаны родители и брат. Сам Колесников в служебной квартире живет.
Ну, и что? Ты вон с мужем в общаге начинала.
Молодежь сейчас другая. И Сережка – гонористый. Это в Утылве Тамарка – первая красавица, а отсидит парень здесь свой мэрский срок и уедет в Кортубин – там городских девок хватает.
Почему отсидит, Люда? Словно в тюрьме…
Ой, да Тамарка говорит, что Сережка именно так и относится. Наша дыра ничем тюрьмы не лучше – даже тоскливей. И должность мэра – начальная ступенька. Поженятся они и уедут туда, где люди живут, а не прозябают… Потому молодым собственное жилье в Утылве очень пригодится – продадут и купят себе что-нибудь в областном центре. А если квартира будет Тамаркина и деньги ее после продажи, то и в семье она не бесправная – кого мужик только ради красоты взял. Так надежней! У меня все продумано. Будет у Тамары счастье! Пусть хоть у нее…
Люда, поражаюсь тебе… О старшей дочери ты позаботилась, а о двух других? Олеся и Машутка счастья не достойны?
Позабочусь. Но Машутке я голову не приставлю. А если приставлю, то она развернет ее, голову-то, как хочет – да хоть затылком наперед - и поступать будет по-своему. Советы в одно ухо влетели – в другое вылетели. Я же не зря про Лешку говорила. Его умом как-то проживут… Но другого жилья у меня нет! Разве что квартира свекрови…
Она же еще живая. Окстись… Агния моложе бабы Лиды.
Ну, и пусть живет. Леська в школе доучится. Хроменькая она, и скованная. Жениха как у Тамарки ей не захомутать. Но она хотя бы не выкобенивается, не дуркует по Машуткиному примеру... Раз так, свекровкина квартира Леськиной станет. Я позабочусь о своих детях.
Ты распланировала от сих до сих. Удивительно. А если…
Вот то самое – если! Если непрошенный племянник не уберется из города подальше и сегодня же… Вообще, я не буду против, если ворпани утащут его из чужой квартиры! Он – жирный, лакомый кусок – больше, чем твоя Ирэн. И с Дюшей я разберусь. Выискалась доброхотка за наш счет! Могла бы племянника в своей квартире ночевать оставить. Места мало?!
Люд, не горячись. Ну, переночевал – ну, так что? Утро уже. Уедет, и все забудется. Не увидим его больше никогда. Не бери в голову. Да плюнь…
Да не могу я! Легко сказать… Тут жизнь зависит… Из-за квартиры все наперекосяк пойдет. Ах, Дюша! Ах, хитрованка! богатеиха… Не перебегала я тебе дорогу, но ты же гадость вытворяешь! Нет, не стерплю. Я ж не ради себя. За дочку на куски разорву! Дождешься от меня! Подлюка, а с виду эдакая благородная, добрая… Правильно Имбрякин ее бросил! и сынком придурком наградил! Каждому по делам его…
Грех так выражаться!
Ты чего Дюшу защищаешь? Пожалела? Вину чувствуешь, что Имбрякин к тебе ушел? Не заблуждайся! Венька не сам ушел, а она его отпустила. И с тобой он был ровно столько, сколько позволено ему. Там – дала, а тут – взяла… Она не то, что свое – она чужое не уступит!
Люда! Люда, ты слышишь, что кричишь? Тише, пожалуйста. Кругом люди.
Пусть все слышат! Я скажу! Я ей прямо в лицо скажу!.. Мочи нет терпеть… Так вот! Решено. Смена моя закончена. Ты здесь. Проходи. Я тебе дела передала.
Да, спасибо.
Мне бежать надо. Я даже пересидела. Еще до этого надо было уйти. Сегодня же праздничный митинг на площади. В десять часов.
Ты после ночи пойдешь? Тем более, после эдакой сумасшедшей ночки? У тебя же минутки свободной не выпало, чтобы прилечь.
Прилечь!.. Ладно, пережили. Я Тамарочке обещала пособить. На митинге Колесников речь произносит – положено, он ведь мэр. Тамарочка собралась прийти, посмотреть, похлопать. Девочка хочет выглядеть сногсшибательно – чтобы тылки рты раскрыли, и Сережка осознал, какое счастье ему привалило. Маечка со стразиками, юбочка покороче – а че? ножки у нас не подкачали. Шпильки круглоносые я ей купила в Дюшином бутике – купила, а не из милостыни выпросила! Спрашиваю дочь – ты до площади на каблуках доберешься? и там простоишь? Но она для жениха старается… Тамарочка попросила ее причесать. У меня хорошо получается локоны завивать. Это ж времени требует! Прям не знаю, что сначала сделать. Думала добежать до Дюши, посмотреть ей в глаза. Заодно убедиться, что племянник освободил квартиру. Успею?
Слишком много дел. Навряд ли успеешь.
С Дюшей поговорить подробно надо. Ох, и выскажусь я!.. Или лучше к дочери успеть?.. Так, Лариска, я пошла. Ты остаешься на хозяйстве. Все обговорили. С ресепшена надолго не отлучайся – мало ли что. Варвара Ядизовна у себя. Клобы умчались куда-то – пехом, ихний Лэнд Ровер во дворе на приколе. Ключи Клобов в ящике стола. Не знаю, как у тебя день сложится. Мне хватило. Кормить начальство или гостей – не твоя обязанность. Бар можешь открыть. Медведь Поворотов полбутылки коньяка выхлестал – он вернется и еще потребует. Другим тоже предложи – по обстановке. Главное, про кофе не забывай. Не вари кофе для мелкой шушеры. Растворимый из банки сойдет. Хороший кофе – только для Варвары Ядизовны.
Поняла. Все выполню. Только…
Чего – только? Лариска!
Я никогда не работала в гостинице. Непривычно. Боюсь ошибиться… Меня обратно на завод не возьмут. Всех табельщиц уволили, кроме двоих в ОТиЗе, им на компьютере программы запустили – должны справиться.
А че справляться-то? Скоро и те двое не понадобятся. Выгонят неделей позже. Работники стройными рядами на выход!..
Никогда раньше такого не было. Борис Сергеевич не сделал бы…
Васыр – не директор. У нас сейчас Варвара Ядизовна. Ее из холдинга прислали. Начальству виднее. А ты, Лариска, не болтай языком. Ты не на заводе – в Маре работаешь. Молчи и улыбайся на ресепшене.
Да. Голова кругом идет – куда податься? Одна я, сын в Кортубине учился… И так оклад небольшой, а тут дополнительные расходы. Я в кредит влезла… Столько денег! не расплатиться… Надеялась, сестра приедет с деньгами, а она вон как вернулась – без ничего…
Ты мне жалишься? Я сама без мужа! Что он есть, что нет его…
Ты поймешь. Мне нельзя ошибиться!
Ниче сложного. И не гостиница здесь давно. Постояльцев не селят. Наверху директорша и ее подручные Клобы.
Вот-вот. Какие они? Что скажут, если…
Вопросы. Любопытство не поощряется. Твое дело маленькое. Я сколько раз обязанности повторяла? Торчишь на ресепшене, отвечаешь на телефонные звонки. И кофе. Варвара Ядизовна не может без кофе. Ты помнишь, как она любит?
Ну… да…
Никаких «ну»! Не годится совершенно. Кофе – слабость директорши. Она сразу почувствует, если не так. Просто пить не станет. И тогда тебя уволят.
Я очень постараюсь.
Забудь про кофемашину. Она для гостей, которые приезжают в Мару для встреч, совещаний. Им варят много кофе. Пакеты с зернами в шкафу. Молоко в холодильнике. Только не вздумай подавать эту бурду Варваре Ядизовне. Кофе для нее я держу отдельно.
А то что?
Вылетишь с треском… Для директорши маленькая серебряная турка на две чашки, если с молоком, и одну, если без. Кофе уже смолото, засыпано в банку. Три ложечки с горкой на турку. Варвара Ядизовна любит горький. Ни в коем случае не на газу варить – вон электроплитка. Сахар не клади никогда!
А как я узнаю, что она хочет кофе? У меня нет телепатических способностей.
Не умничай. Варвара Ядизовна всегда позвонит и скажет. И ты не суетись. Лучше сделай все, как надо. Она не терпит неаккуратности. Лучше задержаться, чем поспешить… Давай, Лариса, принимайся за работу. Заболталась я с тобой… Ухожу! Никого на второй этаж не пропускай. Даже если заявят, что для расследования. Нечего там расследовать! Вор убежал – вот пусть и ловят. С собаками или ворпанями. Варвара Ядизовна не терпит, когда ей мешают.
Лариса проводила сменщицу до боковой двери – не центральным же входом пользоваться прислуге! Попутно заверила, что помнит ее ценные указания и будет неукоснительно их соблюдать. Наконец, Кулыйкина удалилась, вместе с ней стихнул бурный словесный поток, атмосфера в гостинице успокоилась. И вправду, довольно потрясений!
Лариса заступила на смену. В закутке за стойкой - перед своим шкафчиком - она переоделась в гостиничную форму. На стройной фигуре коричневый халатик сидел хорошо – где надо собирал складки и где надо не топорщился. Вполне приличный наряд, а не одеяние служанки. Вообще, Лариса, когда не чувствовала на себе чужих взглядов, преображалась – распрямлялась, движения обретали свободу и плавность, взгляд переставал прятаться. В женщине было столько мягкости, неосознанного очарования, что Имбрякин ни разу не пожалел о своем выборе. Светлый волос щекотал кожу. Лариса забавно морщилась, вспоминая странный инцидент, качала головой. Хорошо, что ночь позади, и начинался обыкновенный день. Или необыкновенный – праздничный, 9 мая 2008 года. Дальнейший порядок можно предсказать и объяснить. Все можно объяснить. Например, шаркающие шаги в коридоре, стук и вслед за ним плеск воды – уборщица притащила полное ведро и уронила швабру, выражая тем самым недовольство, что должна вывозить грязь за ночными посетителями, а их случилось немало. Лариса собрала на поднос стаканы, рюмки – это тоже надо вымыть и убрать по местам.
Напрасны надежды, что на дневную смену хватит неожиданностей. Заверещал телефон. Лариса вздрогнула. Звонок через гостиничный коммутатор – резкий, требовательный. Загорелся огонек на пульте, и Лариса внутренне сжалась. Ответила без промедления.
Слушаю, Варвара Ядизовна.
Вы… вы там? Как вас звать?
Что?.. Лариса…
Хорошо. Очень хорошо. Лариса, сварите мне кофе. И предупредите шофера. Мы сейчас поедем в мэрию. Митинг ожидается. Но быть надо раньше. Вы все поняли?
Да. Я принесу кофе. Пять минут.
Положив телефонную трубку, Лариса заметалась. Перерыла в памяти Людмилины наставления. Насыпала в турку особый кофе. Включила электроплитку. Налила в ковшик молока, чтобы тоже вскипятить.
Так… сколько ложечек? две, три? Она же пьет горький… Ах, ладно… И молоко…
Бормоча себе под нос, Лариса совершала приготовления. Персональная кофейная чашечка госпожи Пятилетовой стояла в шкафу – эдакая инфантильная розовая, с золотым ободком, из фарфора. Лариса осторожно взяла ее кончиками пальцев, полюбовалась и оторвала взгляд – он тут же уперся в окно. Чистое прозрачное стекло – совсем не зеркало – но тоже в своей пластиковой раме. Повинуясь безотчетному внутреннему чувству – то ли боязни разбить чашку, то ли еще чему-нибудь – женщины застыла. Она почувствовала – да, именно почувствовала - что-то происходит. Неужели ночь не исчезла окончательно? И вор не сбежал, а по-прежнему прячется за горшком с монстерой? Ничуть не удивительно… Тонкий фарфор в Ларисиной руке жалобно зазвенел.
Не вор!! В эту самую минуту – нет, не со стороны деревни Чмаровки, а со стороны Нового Быта – по обочине Проспекта Космонавтов к гостинице подошел человек и остановился напротив центрального входа (Ларисино окно как раз слева от него). Худой мужчина в просторном плаще и кепке. С худой – не воровской - задницей. Борис Сергеевич Васыр. Он энергичным шагом преодолел дистанцию от подвесного моста до Мары, дабы исполнить намерение, родившееся в разговоре с Мобутей – объявить о бескомпромиссном поединке. Вопрос – как?? практически?.. Войны между странами начинаются по международным правилам. Драки между индивидуумами – тоже понятно и безобразно. А тут как быть? У Васыра нет перчатки, чтобы благородно бросить в лицо противнику – да и кому? женщине? Интересно, как решился этот вопрос?
Разумеется, Васыр не заблуждался – ему здесь не рады. То есть три главных обитателя – Варвара Пятилетова и Клобы – его заклятые недруги. И хватит притворяться. Маски сброшены! Ирэн разоблачила рыжих братьев, и Утылва (в том числе Васыр) все узнала. Экс-директор ТыМЗ не испытывал смущения или другого неудобства. Занял позицию там, где его хорошо видать с любых точек на фасаде Мары. Расправлены костлявые плечи. Носки ботинок выброшены наружу. Голова в кепке вскинулась, носяра уперся в небо (не иначе как). Глаза в щелках под кустистыми бровями. Кулаки выпирают из карманов плаща. Вызывающая поза – это еще слабо сказано. Васыр застыл молча и монументально – он не кричал, не делал ничего, чтобы привлечь внимание, но был твердо уверен, что его заметили. Та уверенность сродни Ларисиному чувству, когда зазвенела Варварина чашка – опять же мистика! На втором этаже – в окне госпожи Пятилетовой – волна прошла по шторам. Васыр подождал еще; не мог отказать себе в удовольствии – сладком для мужчин напряге перед открытой дракой.
За его спиной поднималось от Пятигорья красное солнце. Угол падения лучей менялся, и тень Васыра на асфальте - вопреки физическим законам - растягивалась в длину. Неожиданно рядом возникла еще одна тень – не человечья. Тело на четырех конечностях – с одного боку круглая голова с ушами, а с другого широкий веник (очевидно, хвост). Страхолюдина! ах, тень не людская, а кошачья. Кот – известный всей Утылве питомец бабы Лиды – Кефирчик. Покойницу схоронили два дня назад, а он это время скитался на улицах (даже успел стащить чье-то сало; ну, не чье-то – не мое и не ваше, а просто соленое сало, разбойник!). Коты – чувствительные и даже мистические животные. Несомненно, Кефирчик тоже почувствовал – как все участники безмолвной сцены. Вот и бедная Лариса на ресепшене не издала ни звука, глаза ее почти вылезли из орбит…
Дальше – больше. Безумная – немая сцена как в Гоголевском ревизоре. Только гораздо безумней – солнечный свет сыграл так, что (опять же вопреки законам физики) тени от двух тел, находящихся рядом в сравнении – человека и кота – очутились чудовищно несоразмерными. Тень кота выросла до гигантской величины, достигла фасада Мары, и окна первого этажа поблекли. У Ларисы расширились зрачки – она оторопела с чашкой в руке.
Насладившись сценой из русской литературной классики (баба Лида хорошо учила! хотя в те далекие времена еще не бабушка, а девушка) – не меньше пяти минут, что показались вечностью – Васыр презрительно хмыкнул, повернулся и нарочито медленно зашагал прочь. Кефирчик, превратившись в обычного кота, потащился за ним, заметая хвостом. Давешнее Васыровское обещание Мобуте исполнено. Война объявлена. Таким странным образом.
Лишь тогда Лариса Имбрякина, дежурный администратор на своем рабочем месте – на ресепшене в гостинице Мара – очнулась. Она судорожно вздохнула. В ноздри проник крепкий приятный аромат – кофе сварился. И сразу – шипение, лопание волшебных пузырьков.
Ой, молоко убежало…
ГЛАВА ПЯТАЯ
*
Среди исконных тылвинских фамилий неоднократно упоминались Щаповы. Крепкое, зажиточное и самостоятельное семейство. Предки Щаповых были среди переселенцев, основавших Утылву. Занимались тяжелым крестьянским трудом – больше всего выращивали пшеницу, на ней поднялись. Как и Чиросвии. Рачительные хозяева. Просторный дом в Утылве. Десятки гектаров плодородной земли. Лошади, коровы, овцы. Молотилка. Имелись постоянные работники и нанимались сезонные батраки с хуторов. Хозяйство расширялось, достаток прирастал.
Щаповы и Чиросвии образовывали, так сказать, верхушку местной общины - и вовсе неплохую. Сельские богатеи еще не оторвались от крестьянских корней – это было лишь первое или второе поколение, которое само не кожилилось на земле, исполняя тяжелую работу, а с помощью наемного труда создавало и с прибылью продавало созданные продукты. Чиросвии владели мельницей. Щаповы помимо традиционной деятельности нашли иной род занятий, начавшийся с оригинального интереса и приведший к весьма успешному предприятию. Один из Щаповых после военной службе на Кавказе, приобрел страсть – изготовление деревянных тростей. Финансы семьи уже позволили ему отдаться этому делу, а подходящее сырье оказалось под рукой – ясень, клен, береза. Щаповы смекнули быстро - отказались от услуг посредников и организовали свой прибыльный бизнес. Палки снабжали, как сейчас бы выразились, своим логотипом. Крепкие, добротные, с изогнутой рукоятью. Украшенные резьбой и покрытые лаком. Продукция разлеталась по Уралу, в Поволжье. С отъездом Щаповых из Утылвы в конце двадцатых годов промысел заглох и так не возродился. Другие проявления Щаповских деловых талантов - получили выгодные подряды на строительстве железнодорожной станции; на своих лошадях возили грузы, снабжали провиантом строителей. По доходам они даже переплюнули Чиросвиев, но на отношениях это не сказывалось.
Иван Семенович Щапов – еще дореволюционный патриарх семейства – водил дружбу с братьями Ларионом и Калиной Чиросвиями. Знаменитый Гранит Решов – тогда еще хуторской парень Грицан Решетников – работал у Щаповых. И отношения между хозяином и батраком, очевидно, складывались неплохо – одну сторону удовлетворяло усердие работника, а другую отношение и плата. Спустя много лет Гранит Решов, находясь на вершине своего могущества (в должности начальника ИТЛ№9) выручил прежних покровителей, ставших простыми пролетариями на строительстве КМК. Решов отблагодарил Щаповых. Значит, не таким он был мерзавцем (а вы как его представляли?).
Нравы в Утылве простые и скромные, верхушка жила, ничем особенным не выделяясь на общем фоне. Да, конечно, они имели дома, имущество, кое-какие капиталы. Но жизнь в степи, в небольших хуторах и селах, подчинялась своим – тутошним, природным - законам. Труд тяжелый и размеренный, по строгому календарному циклу - от сих до сих. Результаты конкретные – можно увидеть глазами, пощупать руками, употребить. Отвлеченные мысли не вмещались в исконный порядок вещей – значит, зачем они? Главная забота, идея фикс, материальный и духовный стержень бытия – выращивание пшеницы. Другие зерновые культуры – овес, рожь – сеяли для скота, еще ячмень, горох выращивали для семьи. Но пшеница на первом месте. Степные почвы и сухой жаркий климат подходили для ценных, твердых сортов. Такая же пшеница из соседнего Оренбуржья еще до революции награждалась дипломами и медалями на заграничных выставках. Ну, тылки пшеницу не экспортировали – они ее выращивали. Случались, конечно, неурожаи и даже голод, но, как правило, подобные факты из ряду вон. В Утылве – на земле довольства и счастья – не было голода. Тылки нарабатывали себе на прокорм и не только. Вкалывали так, что пот съедал исподнее, и сами поесть любили. Мясо – говядина, свинина, баранина, птица – гуси, куры. Речная рыба. Каша, пироги, блины, ватрушки. И исстари повелось: никакая иная пища не могла заменить хлеба – он всегда во главе стола. С хлебом стерпишь нехватку чего-либо, а без хлеба придет бедствие. Существование тылков подчинялось примитивным истинам, и они даже не понимали их гнет. Другой жизни не знали. Здешние аборигены объединялись в общее архаичное племя, в нем к началу двадцатого века наметились черты разложения – все строго в рамках исторического материализма (который у нас теперь накрылся). В Утылве появились богатые фамилии – Чиросвии и Щаповы. Но до классических капиталистов – эксплуататоров они не дотянули. Время не позволило – и совесть. Теперь смешно звучит?
Законы общественного развития объективны. Что должно рухнуть – рухнет обязательно. Как неэффективное производство на ТыМЗ. Тысячи совковых моногородков в России - каждый со своим ТыМЗ. И даже огромная держава – целая 1/6 часть суши (или не 1/6? ох, обкорнали нас…). Тогда все зря? все было зря? рухнуло, упало в бездонную нору к ворпаням? уж они воспользуются… Люди – странные существа. Не только Чиросвии или Щаповы. Жаль только, что нам не с кем сравниваться, чтобы почувствовать эту странность. Но если попробовать? Например, люди страннее (и страшнее) ворпаней – по крайней мере, люди наворотили делов гораздо больше и с катастрофическими последствиями. Да ворпани – просто милые рыжие зверьки перед мега-злодеем Гранитом Решовым. Или ворпани есть часть здешней сказки - образец постоянства, собственной (ну, нечеловеческой, понятно) морали. Сказочные враги людей. Некий противовес в природе. Нельзя же одной стороне бесконечно злодействовать. Как раз предателями – или скажем мягче, отступниками - в нашей истории выступили именно люди. Несчастные отступники – потому неважно, что или кого предал, в мелочах или по-крупному – все равно вперед предал себя!.. Ах, не понимаете? Аристарх Кортубин обличал товарищей, ставших врагами народа - Ивана Глайзера и даже своего протеже Александра Анютина; Антон Кулыйкин оговорил друга детства Грицана Решетникова; Сатаров Пров Прович и Васыр Борис Сергеевич благодаря своему директорскому положению прибирали к рукам бывшие советские заводы, презрев идеалы комсомольской молодости (ведь не родились же они с мечтой стать олигархами!). Сколько еще в этом длинном списке Иванов Ивановичей и Иванов Никифоровичей, и Михал Сергеевичей – смело включайтесь в их ряд! И дочка Решова – наша добрая бабушка Лидия Грицановна – правильно сказал Васыр: никто ее толком не знал, а узнал бы – ахнул! Что могут ворпани? напугать до ужаса глупую девицу в красной юбке? больше ничего… Сколько людских судеб – столько же несправедливости, разбитых надежд и отчаяния. Тьма тьмущая, перед которой просветлеют самые глубокие норы под Шайтан-горой. Почему? за что? Человек лишь хочет счастья. Ну, и самые лучшие из нас хотят счастья не только для себя.
Счастья всем и сразу даром!
Тылки – они простые, не столь продвинутые. Совсем не гении злодейства. Наивные провинциалы. Но и ворпани тоже – просто звери – пусть и сказочные.
Продолжим про тылвинских богатеев. Они сохранили привычный образ жизни и вместе образ мыслей. Внешне не отличались от сельчан. Носили все то же – рубахи и порты из холстины, суконные штаны, зипуны; зимой овчинные полушубки, армяки с верблюжьей шерстью. Обшивались в Утылве – и все на один манер. Затем одежда стала из покупного сукна. Появились картузы, пиджаки, пальто, брюки. Щаповы по торговым делам много ездили, привозили образцы городской моды. Примеры успешной мимикрии. Ворпани тоже так умеют – принимать вполне благообразный рыжий вид, надевать итальянские белые рубашки. Но внутри остаются ворпанями. Так и местные богатеи внутри остались прежними тылками. Не исправить. Ларион Чиросвий – рослый, могучего телосложения – лично таскал тяжеленые мешки с мукой и азартно откликался на любые подначивания помериться силами. Предположительно надорвался однажды и умер молодым.
Интересные эти братья Чиросвии. Любой рассказ об Утылве обязательно содержит упоминание о братьях. Мечтательность у них в крови. И некая отстраненность, обособленность. Ларион – порывистый, проницательный, насмешливый, а Калина – сдержанный, медлительный, дотошный. Самый рыжий из них – Ларион. У Калины жидковатые русые волосы. Любимая Калинина внучка – младшая, Божана – тоже рыжая, не в родного деда, а в двоюродного; зато старшая, Фаина, унаследовала резкий ум Лариона. Чиросвии разбогатели усилиями Лариона – у него и коммерческая жилка играла, и удача сопутствовала. Калина просто продолжал дело брата, не выказывая ни особых талантов, ни любви. Мельница работала, но бизнес не расширялся и роста доходов не давал. Впрочем, денег хватало на всех Чиросвиев – деда и двух девчонок. Сын Калины Егоровича Андрон погиб в начале империалистической. Чем дальше в послереволюционной России, тем деньги становились более опасными. В конце двадцатых годов мельницу изъяли из частной собственности. Калина тогда был больным стариком, абсолютно равнодушным к утрате семейного имущества – и не только мельницы.
Каменный дом Чиросвиев доныне сохранился в Кашкуке. В тридцатые годы лишился прежних владельцев естественным путем. Старый Калина умер; внучка Фаина, выйдя замуж за местного коммуниста Антона Кулыйкина (тому, вообще, нафиг буржуазное наследство), отказалась от своих прав на дом (не дом – две комнаты в нем); ее младшая сестра Божана умерла. Особняк национализировали и использовали под различные нужды – в последнее время там размещалась частная аптека. Дом Щаповых снесли при послевоенной застройке Кашкука. Уцелела лишь мастерская по изготовлению тростей.
Чиросвиев нельзя назвать успешными в коммерции, состояния они не нажили – и не могли этого достичь. При всем желании, а Чиросвии не желали. Материальное благополучие семьи покоилось на заделе Лариона. Но никто в Утылве не считал Калину неудачником – напротив, его уважали за честность и справедливость, рассудительность. Изначально братья не тряслись над богатством, на себя тратили скромно, помогали сельчанам, жертвовали церкви, хотя сами не слишком верующие – больше по привычке. Все правильно. На что же издавна полагалось жертвовать? На церковь, на сирот да на убогих. На нужды общины. И Чиросвии своим отсталым мировоззрением не понимали – как же иначе? Наверное, Утылва – сказочное, идеальное место. Даже богачи здесь – не типичные мироеды. Им, конечно, нравились деньги. Нам всем нравятся.
Деньги нужны.
Деньги важны –
Мерилом в жизни служат.
Но не наполнят они сны
И не согреют душу.
Ах, если жить под тыщу лет
Довольно и богато,
Но так не будет круто – нет!,
Совсем не чудесато.
Теперь все в прошлом. Не важно.
Автор тоже чувствует свою принадлежность к прошлому, которого уже нет. Сгинула целая эпоха – интереснейшая! С ней часть жизни автора – туда же. Словно отражение в дивьем зеркале исказилось и пропало. Сказочные фокусы! Утащил Кефирчик сало – и теперь с концами – сожрал!! Но ведь у многих людей исказился смысл жизни – как должно быть правильно и справедливо, и прогрессивно. Как они согласились бы жить. А по-другому – как стало – не согласны. Например, у В.И. Имбрякина и его младшего коллеги по техотделу ТыМЗ К. Кулыйкина не получилось совсем. Но есть другие, кто отыскал в себе душевные силы жить с подобным неразрешимым противоречием. Особенно тяжким, что советский менталитет абсолютно не допускал этого «неразрешимого», когда -
Мы все добудем, поймем и откроем.
А тут непонятно и неразрешимо. Но некоторые смогли. Удивительно и завидно. Кто же? Да Владимир Игнатьевич Щапов – бывший мэр Утылвы, ныне тихий пенсионер, живущий в частном доме в Кашкуке. Про Щаповых-то мы позабыли!
Володя Щапов родился в семье полноценных кортубинских жителей – не в Утылве. Это уже третье тамошнее Щаповское поколение. Как же они оторвались от своих корней? Сын семейного патриарха Ивана Семеновича, Семен – то есть, Иванович – с женой и детьми покинул родину, опасаясь попасть под каток крутых перемен в период Сталинского Великого Перелома, когда в здешней степи создавались колхозы. И рядом с Утылвой тоже образовано коллективное хозяйство, местные энтузиасты во главе с Антоном Кулыйкиным собрались присвоить ему имя героя большевика Кирилла Солина. Хотя Щаповы предусмотрительно ужали свою деятельность – не имели они уже столько земли и скота, не эксплуатировали наемный труд. Оставили себе мастерскую, где сами и работали. По факту и по документам сделались ремесленниками – кустарями, чей доход основывался на изготовлении тростей и палок. Конечно, не сельские пролетарии, но и не эксплуататоры – исчадия ада. Щаповы наслышаны о тяжкой участи лишенцев и испытывали сильную тревогу – кого ж в Утылве раскулачивать и лишать прав? Кого-то же надо, если советская власть требует! Кандидаты на лишенцев – Щаповы и Чиросвии. Однако не найдется среди тылков (не среди ворпаней) первостатейного мерзавца, кто тронул бы Калину Егоровича Чиросвия. Во-первых, Калина для всех (даже тылвинских коммунистов) – авторитет. Во-вторых, одряхлел он и обезножил, не встает с кровати, долго не протянет – и что? тащить больного старика? куда? и за каким х...? А в третьих, местный заводила Антон Кулыйкин женился на Калининой внучке – Фаине, и теперь они родня. Как не крути, а показатели по чистке села от чуждых элементов будут выполнять за счет Щаповых – больше нет никого. Вдохновленные подобной перспективой, молодые Щаповы готовы отправиться хоть на край света – но туда не потребовалось. За две сотни километров от Утылвы, в деревне Батя возводили металлургический комбинат. Щаповы определились на строительство и поселились в брезентовом поселке. Отнюдь не райское место. Все уже описанные бытовые прелести. Роптать бессмысленно – так лучше, чем в ИТЛ№9. Хотя почему лучше? Добровольные строители гиганта индустрии еще жили в палатках или сооружали землянки в Коммуздяках в то время, как первые капитальные бараки поднялись рядом с площадкой в лагере для зэков. Жизнь по обе стороны от колючей проволоки не сильно разнилась. Все равно бежать некуда. На стройке гремели подвиги бригады Прова Сатарова. Но и Семену Щапову повезло отличиться – многотиражка Трудовая Вахта напечатала его портрет, и подпись гласила: «Новичок на строительстве С.И. Щапов на месте бетономешальщика демонстрирует большевистские темпы - это пример сознательного отношения. Борец за наивысшую производительность труда». После окончания строительства Семена Ивановича направили в литейный цех, там он превысил вредный стаж почти дважды, доработал до пенсии – фактически до смерти. С.И. Щапов давно умер, похоронен на кортубинском кладбище. Один из его сыновей – Игнат – как раз отец нашего Владимира Игнатьевича.
Семен Щапов среди первых построил землянку в Коммуздяках – счастье-то какое! после собственного дома на родине предков. Слишком сильны очутились тылвинские устои, что Щаповы на новом месте постарались их возродить. Было по всякому – и хорошо, и плохо, трудно, а еще была война. Игнат Семенович Щапов призывался на фронт, воевал в пехоте, был ранен, награжден медалями «За оборону Москвы», «20 лет победы в Великой отечественной Войне 1941-1945г.». Брат Игната Савелий с войны не вернулся. В стране – и в Кортубине, и в Утылве тоже - наступило мирное, спокойное время, о прошлом вспоминать нет нужды, и это прошлое - как блуждающая гора Марай – скрылось из жизни Щаповых аж на целых два поколения – Семена Ивановича и его детей. Теперь у тех детей уже собственное взрослое потомство. Семейство Щаповых продолжилось. Постепенно в Коммуздяках рядом вставали два дома – Щаповы и Тубаевы соседствовали.
Наш герой – Щапов Владимир Игнатьевич – старший сын. Как и вся Щаповская порода – крепкая, цельная, серьезная. Володя родился после войны – в новом справедливом мире, когда коммунизм был уже на подходе – вот-вот. Учился – не на отлично, но без резких всплесков. Осваивал с равной готовностью технические и гуманитарные предметы. Учителя претензий не имели – обычный пацан, не без ленцы и гонора, твердый середнячок. В Володе всего в меру – в меру успевал, в меру ловчил, в меру дрался и самоутверждался в пубертате, в свой срок включил мозги, повзрослел – с ним вполне можно договориться и сверстникам, и взрослым. Счастливое советское детство и юность. Детсад; затем побыл октябренком – внучонком Ильича. Пионером в составе звена в классе - решал дроби, зубрил Пушкина и писал сочинения про Зою Космодемьянскую и Марата Казея, веселился под новогодней елкой, ездил в летний лагерь и и участвовал в зарнице, каждую осень со всей школой собирал картошку на колхозных полях, играл в футбольной команде и посещал кружки в Стальконе. Лучшая пора. Для всех детей в Кортубине. Комбинат работал надежно – платил зарплату тысячам горожан, обеспечивал социальным жильем. Новоселы получали обычные тесные квартирки с кухоньками в шесть квадратов – и были на седьмом небе от счастья. Хрущовки, а потом и брежневки вытягивались одинаковыми рядами в одинаковых дворах в спальных районах на окраине, а старая часть Кортубина блистала сталинским ампиром (конечно, гораздо скромнее, чем в столице). Площадь Труда с фигурой Аристарха Кортубина на постаменте перед Управлением КМК – зданием из серого камня – жемчужиной городской архитектуры, культурным памятником. Улица Социалистическая с трамвайными рельсами и троллейбусными линиями, сталинками, арками, фонтанами. Зеленые скверы, цветочные композиции, Дворец Культуры Сталькон. Стадион Сталькон. Корпуса КорИСа – Института Стали, интеллектуальной штаб-квартиры всей кортубинской индустрии – царства чернины. И как могучие, надежные стражи над городом возвышались комбинатовские трубы. Клубился дым, Кортубин жил в ритме рабочих смен - целенаправленно, стабильно. Все определено Коммунистической партией и правительством, расписано в пятилетних планах. Так было – и так будет впредь. Ну, что тут скажешь?..
Вот и начнем… найдем, что сказать. Тот самый А. Кортубин в шинели и в чугуне – то есть, не советский деятель, а памятник ему. На октябрьские праздники Володя Щапов с другими пионерами стоял перед памятником в почетном карауле. Славная традиция – пионерский пост перед главным памятником города. Будущее отдает дань уважения героическому прошлому. На десять минут детская фигурка в белой рубашке, красной пилотке и красном галстуке застывала – рука поднята над головой в салюте. Выдерживали, не шелохнувшись. Затем, печатая шаг, подходил новый пионер на замену. Огромный истукан и ребенок. Мимо шли на работу кортубинцы, и никто не хмыкал – уважали торжественный момент. А у мальчишек замирали от восторга сердца… Это да, но следующее поколение юных кортубинцев – Герман Сатаров, Максим Елгоков и др. – уже не стояли у памятника и не могли понять и разделить эдакий восторг. Наверное, так все начинается – точнее, заканчивается? Потихоньку – по одному камешку, пузырьку, мальчику… Касается обычного человека и человека – легенды, увековеченного в чугуне, и целой страны.
Для полной ясности повторим – Володя Щапов стоял на пионерском посту на Площади Труда. И его рука в салюте за десять минут не обессиливала и не падала вниз. Он честно терпел. Рос активным, сознательным мальчиком – будущим мужчиной. Любой строй нуждается в защитниках – тех, на ком все держится, кого запрягают, и кто тащит. И Володя Щапов был не против тащить. СССР создали его предки – дед Семен Иванович тоже, потрудившись ударником на стройке КМК и потом в литейке; отец Игнат Семенович с оружием защищал страну, дядя Савелий погиб на войне. Подоспела очередь внуков. Во взрослой жизни надо поступать честно – если ты мужчина. Все правильно. Потому биография Владимира Щапова сложилась именно так, а не иначе. После школы отслужил в армии – тогдашней провинциальной молодежи в голову не приходило увиливать. Затем учеба в Кортубинском политехе, диплом по металлургической специальности. Инженерная должность на комбинате. Девушек после института посылали в отделы, а парней совали прямо в пекло – на производственные участки. В. Щапов стал самым молодым мастером в новом цехе – на запущенном широкополосном универсальном прокатном стане. Пример последней советской модернизации на КМК. Комсомольская деятельность. Молодежные бригады, встречные планы, социалистическое соревнование, движение новаторов и рационализаторов, субботники и пр. Энтузиазм. Как писали в казенных характеристиках «мастер В. Щапов завоевал доверие своих товарищей, принимал активное участие в освоении передовой технологии, выступал на республиканском семинаре по обмену опытом строительства прокатных станов РСФСР на примере стана КМК. За досрочный запуск стана в эксплуатацию комсомольской организации КМК вручили Памятное Красное знамя ЦК ВЛКСМ». Владимира Щапова избрали сначала заместителем, а потом секретарем комитета комсомола комбината. Карьера начиналась честно, удачно. Дороги наверх открыты. В. Щапов пошел по комсомольской линии – его работу вовсе нельзя назвать синекурой. Избран делегатом на 18 съезд ВЛКСМ. Парень рабочего происхождения с Урала отнесен к перспективным кадрам. Очередное повышение – глава кортубинского горкома комсомола. Дальнейшее образование - Всесоюзный заочный финансово¬-экономический институт в Москве, где спустя время защитил диссертацию. Кандидат экономических наук. Получил назначение в организационный отдел ЦК ВЛКСМ. В конце восьмидесятых годов крутой разворот в судьбе - направлен в Афганистан советником, приходилось участвовать в боевых действиях (очевидно, армейская школа пригодилась). Продвижение энергичное. В. Щапов успешно одолевал этапы своеобразной обкатки будущих руководящих кадров (разумеется, работая в ЦК ВЛКСМ, он уже состоял в партии). Набирался опыта, матерел. Не малодушничал. Это советская школа лидерства. Причем всерьез – не через блат и иные специфические приемы. Конечно, попадали во власть случайные личности, карьеристы и интриганы, чьи-то родственники или протеже, бессовестные подлецы, но они не впрягались в государственный воз, и с них какой спрос? даже не спросишь «Вы что, с Урала, что ли?». Да, Щапов с Урала – и да, предвижу вашу иронию: тот, другой уралец тоже не был только лишь карьеристом. Ну, пил, любил власть, выступил пробивным тараном против старого государственного механизма, пораженного склерозом своей элиты. Но не только. По крайней мере, хочется верить. В 90 годы он олицетворял собой неизбежность перемен. Но ведь он тоже был коммунистом!
Вот это «не только» (??) сыграло с Владимиром Щаповым жестокую шутку – с честными намерениями угодить в западню – а дальше до Утылвы шаг шагнуть. Так получилось, что он по собственному желанию выпал из обоймы перспективных кадров для центральных органов. Упс! как Кефирчик одним взмахом хвоста вымел вон. Внезапно все оборвалось. Карьера Щапова стопорнула даже раньше краха Союза. Ему тогда было сорок лет – прям магический возраст – возраст подведения итогов первой половины жизни, критической оценки. Что пережил, передумал, переломал внутри себя – никому не говорил. После вывода войск из Афганистана он решил вернуться из Москвы на родину – в Кортубинскую область. С вершин Пятигорья столицы в глубокую нору. Без всяких объяснений. Друзья (а они имелись у Щапова везде, где довелось поработать – человек он компанейский, справедливый) устроили ему новое назначение уже по партийной линии – сперва в промышленный отдел Кортубинского обкома; затем еще одна – последняя – неожиданность – Щапову предложили, и он без долгих раздумий согласился занять должность первого секретаря Тылвинского горкома. Фактически стать хозяином Утылвы.
Кортубинская область - обширный промышленно-аграрный регион. Далеко от Москвы - у черта на куличиках. Единственный крупный город – Кортубин, и его главное предприятие – металлургический комбинат союзного подчинения. Отсюда редко уезжали на повышение – ну, разве что специалисты на такие же металлургические производства, а чтобы на партийные или государственные посты – этого нет. Считалось, что местные кадры способны справляться лишь в привычных условиях – ради их блага не трогали. Циничное правило – такие безнадежные провинции должны пахать и подчиняться центру. А сейчас иначе?
Продолжим логику, в свете которой действия Щапова не поддаются объяснению. Если для Москвы Кортубинская область – степное захолустье, то для Кортубина Утылва – дыра дырой. Из столицы в область могли прислать серьезно проштрафившихся, а как назвать тех, кто очутился даже не в Кортубине, а в Утылве? рухнул вниз, не задержавшись на промежуточном этапе? Что же надо совершить для столь позорного наказания? Ситуация больше странная, что означенный В. Щапов не производил впечатление раздавленного человека, потерпевшего крах своих планов. Он был открыт, свободен, ровного настроения, легко общался и ничуть не комплексовал. Не похож на неудачника. Видный, умный мужчина с безупречным послужным списком – просто этот список оборвался на нынешнем этапе. Чего искать в Кортубине или даже в Утылве? Щапов широко улыбался и кивком головы подтверждал – да! да, именно Утылва – У-ТЫЛ-ВА-А. Желанная цель. Чудеса, да и только.
Воцарение Щапова в Утылве произошло без проблем. Как заведено, представитель обкома – не какой-нибудь начальник, а рядовой инспектор (для здешней дыры сойдет!) предложил кандидатуру Щапова. Тогда в моде уже были демократия, гласность, плюрализм, и кортубинский эмиссар разговаривал без повелительных ноток в голосе – дескать, окончательное решение за вами – кого выбирать, а мы со своей стороны советуем для вашего же блага… Тогда за длинным столом сидели не простые тылки – члены бюро Тылвинского горкома – директор ТыМЗ Васыр Б.С., завуч школы Кулыйкина А.Н., секретарь заводской парторганизации Колесников Н.В., председатель профкома Цыбин, директор совхоза имени К. Солина Г. Сыродь и другие. Одного взгляда на них довольно – неискушенные провинциалы, запряженные лошади – но не пристяжные, а коренники на своих участках. И дело не в мозолистых руках и обгоревших до коричневого цвета лицах (хорошо, хоть не красного) – такая физиономия только у Сыродя, он занимался севом и мотался по совхозным полям. Агния Кулыйкина никогда физически не работала. Васыр давно запамятовал, как в молодости отстаивал смену возле станка. Это все люди, занимающие должности, но вот их манеры, мысли, отразившиеся чувства. И их слова.
Ишь, из самой Москвы. Из этого Центрального Комитета. Ничего себе! – присвистнул Николай Колесников.
Агния прошипела:
ЦК ВЛКСМ. Ты чем слушаешь, Коля?
Ну, и хрен! К нам только ссылают… Что ж ты, паря? Угождал бы начальству – жил бы в Москве. По заграницам ездил. Лафа… Да ты и ездил!
Какая заграница? Сдурел?
Теперь уже Васыр вмешался:
Афганистан – не заграница. Не курорт. Человек исполнял свой интернациональный долг. Не умничай, не лезь!
Я и не лезу. Взаправду он мечтал об Утылве. У нас тут рай!.. Постойте! Это который Щапов? Из Кортубина, говорите?
Усек? Из Кортубина – не из Москвы.
Эх, куда вас, Щаповых, занесло. Помним старого Ивана Семеновича – не лично, конечно. Могилка его на кладбище на пригорке. Их фамильное место. Калина Чиросвий – там, где кривая береза. Внучку Калинку недалеко от деда похоронили…
Так этот из наших Щаповых будет?
Из ваших… то есть, из наших. Не кричи ты, Цыбин. Здесь все хорошо слышат. Не на митинге в цехе…
И не кричу! Вот еще!.. А ты, нашенский Щапов, позаботься о чем – заборчик и крест Ивана Семеновича надобно поправить – покосилось все, краска облезла… Ты хоть знаешь про Ивана Семеновича? Кто он тебе? дед? прадед?
Э-э… предок мой. Отец – Игнат Семенович – рассказывал, что предок из здешних мест.
Точно Игнат. И брат его – Сава. Внуков Ивана Семеновича так звали… Сходи на могилку-то, наследник. Пусть не племянник, но тоже наследник. Уважь память деда.
Схожу. Непременно схожу. Сделаю все.
Хорошо, если так… Но вы ведь давно в Кортубине обретаетесь. Сюда носа не кажете. Забыли, где она есть – Утылва – и есть ли вообще.
Это личные разговоры… Товарищи! У нас бюро горкома, а не посиделки на лавочке. Мы собрались для решения важного вопроса.
Ах, ты начальником хочешь стать?
Щапов взглянул открыто и неожиданно ответил:
Хочу. Выберете меня – буду стараться. Честное слово. Не подкачаю.
На том заседании за В.И. Щапова проголосовали единогласно. Началась вторая половина его жизни, отличная от первой. В Утылве.
Это уже было перед девяностыми годами. Власть КПСС в стране завершалась, силы иссякали. Партийная элита примеряла новое – демократическое – обличье. Сказка в новых декорациях. Атрибуты советской империи – красные флаги, портреты Ленина, партбилеты, научные труды вождей – вскоре изымут из употребления. Красное знамя уберут из конференц-зала в управлении ТыМЗ в кладовку, барельеф Ленина оставят – лишь бы стенку не разврачивать. Как до этого царские регалии – шапку Мономаха, бриллиантовую корону, державу и скипетр – что еще? ах, да, соболиную шубу. Через время кое-что снова извлекут на свет и потрясут, и торжественный ритуал воцарения на российском троне возобновится в византийском блеске. Все возвращается. Так может, в порядке очередности, народу вдругорядь предъявят Ильича в кепке вместо иконы? В России возможны невероятные вещи – к примеру, лики здравствующих вождей на мозаике в храме. И еще похлестче. Прекрасно. Для пущего эффекта автору тоже остается скреативить - прибегнуть к историческим параллелям: М.С. Горбачев очутился последним Генсеком и первым и единственным президентом СССР, а в безвестной Утылве В.И. Щапов стал последним секретарем горкома партии и первым, но не единственным мэром Утылвы. Это автор занимается притягиванием за уши. За уши ворпаней.
Биография Щапова, мотивы его поступков автору нравятся. Хотя он – человек отжившей эпохи. И с чего бы завидовать людям в тоталитарном государстве? Ведь тогда существовали только два типа: жертвы и палачи – черное и белое. Ах, еще борцы с режимом были – чего ж не побороли, не победили? Большевикам же удалось… Вот старик Порываев до сих пор не решил, кто он – коммунист или диссидент? А Щапов в себе уверен! Всем хочется верить, что живешь не зря. Верило большинство в СССР – и его сторонники, и противники.
Должность Щапова называлась по-разному - сперва партийный босс, затем всенародно избранный мэр. По итогам его руководства сейчас можно заключить: Утылве повезло. Очень пригодились организаторский талант, упорство, здравомыслие, ответственность и порядочность. Да неважно, как Щапов титуловался – важную горлатую шапку и соболью шубу не носил. Его срок – почти двадцать лет. Что за выражение! действительно, срок отбыл от звонка до звонка, и не на блатном местечке, а в самой, что ни на есть Утылве. За этот срок много чего свалилось на тылков, и еще больше пузырьков в Кляне и в стране полопались – вся советская система, булькнув гэкачеписто, потонула, а кто же крайний? Понятно, тылки (мы с вами – совки). Утылва не избежала испытаний – как в девяностые годы встал ТыМЗ (это в первый раз, а сейчас уже во второй – все снаряды в одну воронку). Прекратили выдавать зарплату, и воцарился натуральный обмен – по культурному, бартер. В Утылве живые деньги видели лишь на железной дороге, стремились туда попасть. Ничего, выдюжили. Местный народ, как и везде у нас
Вынес и эту дорогу железную –
Вынесет все, что господь ни пошлет!
При чем здесь железная дорога? Ни при чем. Просто некрасовские строчки из русской классики. Ах, баба Лида – мировая бабушка!..
Вынесли не в последнюю очередь благодаря Владимиру Игнатьевичу Щапову. Он не занимался перестройкой, свержением режима, демократией – все эти годы просто и как-то буднично тащил свой воз. В Утылве не было митингов, разоблачительных компаний, пафосных дискуссий, которые тогда заполонили федеральные каналы. С привлечением все той же незабвенной классики: сам дурак! а подать сюда Ляпкина – Тяпкина! а вот у нас в Травкинском или Травянском – ой, Шаховском – районе; если же, вообще сравнить с 1913 годом… Зачем сравнивать? В 1913 году в Утылве железнодорожную станцию начали строить, не откладывая. Грязная пена из пузырьков не волновала Утылву – здешние места тихие, удивительной красоты как отражение вечности в Виждае, когда политические дрязги не достигают и не пачкают. Во времена сразу после Союза Утылва словно выделилась наособицу – прервала связи даже с Кортубиным. Эти годы были нищие, но неплохие – среди тылков еще не образовалось неравенство, и не обнажились большие несправедливости – ворпани еще не вылезли на поверхность из своих нор. Для прокорма люди вернулись на землю – на участках, выделенных на берегу Кляны, рядом трудились главный механик ТыМЗ Ю.Д. Анютин, начальник техотдела К. Кулыйкин, табельщица механического цеха Л. Имбрякина с сыном Лешей и сестрой Ириной – взяли в руки лопаты и айда! Да, тяжело, но голода не было.
Перечислим заслуги В.И. Щапова. В условиях начинающейся неразберихи и безалаберности завершил застройку Нового Быта – заселил все дома. Доведен до конца еще один долгострой – новая четырехэтажная школа на замену старой возле вокзала. На этом советская лавочка в Утылве закрылась – дальше уже только латание дыр, страховка узких мест, поддержание штанов. Особо вспоминается, как самой тяжелой зимой люди трудились в холодных цехах на ТыМЗ; отопление не включили даже в административном корпусе, и директор Васыр ходил в меховой безрукавке, с синим носом, злой и раздраженный; в квартирах тылков батареи согрелись к концу ноября, и единственные помещения, получившие живительное тепло – детские сады, школы, больница. И это пережили. Щапов и Васыр работали в дружной связке – их тандем обеспечил функционирование всего тылвинского хозяйства. В критический момент нашелся выход – пока ТыМЗ только пересаживался на коммерческие рельсы, выстраивал новые цепочки связей, искал подходящие условия кредитования, Щапов договорился с КМК о поставке местных продуктов (из совхоза им. К. Солина). Сначала опять же по бартеру (за комбинатовские стальные заготовки, нужные ТыМЗ), потом в расчетах появились деньги, и город вздохнул. Так тихо и трудно выживала провинция – все на плечах людей, подобных Щапову В.И., Сатарову П.П. Яркая обертка демократии переливалась не в Утылве и Кортубине – здесь зачастую неблагодарная пахота. Ну, Сатаров оценил свои труды в акциях КМК – может, он продешевил?.. Еще один удачный Щаповский проект – возведение на юго-востоке от Утылвы горнолыжного курорта «Редивей». Щапов нашел инвесторов, пригласил, убедил. Стройка предоставила рабочие места для тылков. С курортом связывали большие планы – сделать здесь новую Швейцарию, не меньше! Это был вариант для советского моногорода – хоть какая-то перспектива. И все бы хорошо, если бы не кризис…
В.И. Щапов принадлежал к лучшему числу советских людей. Без насмешки назовем их Homo soveticus – тип ранее не встречавшийся и выведенный искусственно в СССР. Они получили лучшее в мире образование (именно так!), впитали коммунистические идеалы. Чувствовали за собой историческую правоту. Примат общественных интересов над личными. Идеи равенства, справедливости, бескорыстия. Определенный мессианский комплекс – теперь как-то не хочется над ним смеяться. Вообще, не хочется смеяться над возвышенным. Высокая цель облегчает жизнь - как ни странно. Жить нам сейчас тяжело.
Прежде ответственность за 20-тысячный город лежала на Щапове. Он справился со сверхзадачей. Это вам не в прогрессорство играть – встраивать варварскую Россию в цивилизованный рынок. Подведем итоги – в далеком 198… году на бюро горкома сидели за столом хитрые и проницательные тылки, они не ошиблись в выборе – разглядели, кого им сватали. Не лопухнулись тогда. А как сейчас? избрав мэром Утылвы молодого демократа из Правого Блока Сергея Колесникова? Тылки удивлялись, чесали репу – заморочил он сказкой о демократии, богатой жизни как на Западе, потерянной букве «У» в исконном названии города. Поманил, и жители купились на сладкие речи. Щапов ушел на пенсию. Думаете, нашей сказочке конец? Наивные…
**
Дом экс - мэра Утылвы, а теперь пенсионера Владимира Игнатьевича Щапова располагался в Кашкуке – ближе к вокзалу. Это историческое ядро Утылвы представляло собой сплошь частную застройку. Если дореволюционные железнодорожные казармы выровнялись вдоль первой спланированной улицы Железнодорожной, то дома тылков распределялись хаотично – на месте родовых гнезд. Но это были не ветхие халупы, а вполне приличные строения из традиционного материала – саманных блоков - под шиферными крышами. Обихоженные участки с огородами, теплицами, банями и гаражами. Тылки – люди хозяйственные, и руки у них к тому месту приставлены. Масштабная – если так выразиться – реконструкция старого Кашкука произошла в недавнее время, когда с северо-запада поднимался жилмассив Нового Быта. Все собственными силами, средствами и придумкой. ТыМЗ тогда за отсутствием госзаказов сделал упор на ширпотреб (главное, чтоб купили) и освоил полезную новинку – машину для формовки грунтоблоков. В степи отродясь строили из самана, и с придумкой ТыМЗ процесс весьма облегчился. Суперская штука, в качестве сырья нужны глина и вода – дешево и сердито. Хит заводского ассортимента - идеальное решение отдела маркетинга ТыМЗ и в нем активного менеджера В.М. Пятнашкова (Васыр его очень хвалил – и Пятнашкова, и машину). Покупатели приезжали отовсюду, отстегивали наличными, да и сама Утылва преобразилась. Работникам завод продавал по льготным ценам и даже в счет долгов по зарплате. Васыр не скоро избавился от привычек красного директора – думать о простом народе. Тылки отоварились строительным оборудованием, и работа в Кашкуке закипела. Штамповали блоки, сносили старые стены и воздвигали новые. Душа радовалась. Кашкук возродился – после совковых ограничений по площади и высотности на частное жилье люди пускались в строительство, кто во что горазд. Могли присоединить к имевшемуся дому пару комнат или даже следующий ярус, сенцы величиной с холл. Для любимого механического коня – Лады или иномарки – не гараж, а прямо бункер. Еще сооружали голубятни, сараи, беседки – что входило в понятие удобной жизни. Естественно, смотрелось все в разнобой, без оптимального архитектурного решения, но здесь не Рублевка (и там точно также). То есть, хаос сохранился, жизнь упорно продолжалась.
До сих пор частные дома не газифицированы. Даже в областном центре газ провели только в элитный поселок Коммуздяки, в других местах жители с трудом наскребали денег просто на проект – когда дело до труб дойдет. Тылки покупали газ в баллонах. Водой обеспечивались через общие колонки на улице. Помимо огородов держали курей и кроликов, поросят. Коров в Кашкуке не было – молоко привозили с Малыхани – там стояли бывшие совхозные коровники. Но тылки предпочитали брать молоко, сливки, сметану, творог у частников – в еде привередничали, привыкли к свежему и натуральному, от привозных эрзацев нос воротили. Выращивали овощи и фрукты, и даже виноград. Делали заготовки – соленья, маринады, варенья. Осенью сараюшки заполнялись доверху. Каждый тылок – эдакий куркуль.
Кашкук жил хорошо – сытно и спокойно, но без всяких изысков. Что зависело от них, тылки вкладывали честно – свой упорный труд. И Утылва – земля довольства и счастья – платила благодарностью. Сложился удачный симбиоз. Неприятности всегда приходили извне – и не со стороны Пятигорья (с востока, то есть), а с запада. Уж насколько тылки – ушлые типы, и носы у них всегда по ветру, но никто не мог предугадать пертурбаций 90-х годов после краха Союза и нынешний мировой кризис. В Виждае дальше дна не видать. Обыкновенно тылки не жаловались на судьбу, но сейчас же совсем край пришел.
А до того Владимир Игнатьевич Щапов показал себя образцовым хозяином Утылвы. И в своем собственном хозяйстве – в частном доме по улице Рабочей – успевал не хуже. Вот о его жительстве упомянем подробнее. По приезде Щапову предложили служебную квартиру. Он для вида согласился. Хотя привлекло иное. Сходил на экскурсию по старой Утылве. Дом прадеда снесли, но мастерская тростей сохранилась – хорошие крепкие стены из сырцового кирпича. Прадед Семен Иванович строил на века – чтобы и детям, и внукам, и правнуку хватило. Владимиру Игнатьевичу приглянулось насиженное место. Недолго думая, он решил здесь поселиться постоянно. А что Щапов задумывал, он всегда исполнял. Дом числился в частном владении – за Щаповыми, но давно уже пустовал, ветшал. Владимир Игнатьевич уладил формальности (других претендентов Щаповых в Утылве нет), починил и оштукатурил стены, заделал цементом дыры и трещины в погребе, перекрыл крышу, навесил окна, двери, разобрал старую и сложил новую печь, пристроил веранду, огородился и зажил припеваючи. Поработали Щапов с женой. Разумеется, это не они одни – за часть работы заплатили, за другую поблагодарили – откликнулись и помогли соседи, кашкукские куркули. Кто-то одобрил возвращение дома исконным владельцам, кому-то приглянулась мысль о немалой выгоде, если главный городской начальник будет жить по соседству.
Жена Щапова – маленькая милая женщина. В облике отпечаток советскости, прям ностальгическое ощущение. Химическая завивка на волосах, коротко постриженная челка надо лбом – круглая кудрявая головка. Тихий голос, мелодичные интонации. Типично так выглядели интеллигентные женщины в Союзе – и тогда приятно, и сейчас. Ни намека на вульгарность – ни разу не подчеркивала, что она – жена такого мужа, первая леди в Утылве. Старомодность и одновременно вкус – не носила джинсов, кроссовок – туфельки на каблучках, капрон телесного цвета, платьица, дамские сумочки. Добропорядочная мать семейства, для которой превыше всего – интересы мужа. Умна – да, несомненно, умна, но ум не на поверхности, а спрятан под мягкими женским штучками. Всегда в хорошем настроении (чего уж ей это стоило – никто не видел, как она плакала, и не слышал, как кричала, устраивая семейные сцены).
Жену Щапова звали Калерией Арвидовной – звучит не по-русски, загранично так. Тылки всегда обращались к ней по имени – отчеству – им нравилось выговаривать с раскатистым звуком - Калер-рия Ар-рвидовна. И как человек она им тоже нравилась. Большая аккуратистка, расторопная хозяйка. Все в доме делалось будто исподволь: кипенно – белые простыни, собственноручно подрубленные полотенца, отутюженные костюмы Щапова, надраенные до блеска кастрюли отнимали пропасть женских усилий, но сама хозяйка словно не перетрудилась – легка и улыбчива. Она еще успевала за детьми ходить и работать. В СССР все должны были работать – статус домохозяйки не внушал доверия (если ты не жена начальника) – почему-то сразу задавались вопросом: что, если муж бросит? Но Калерия Арвидовна – не домохозяйка, и муж ее не бросал – и мысли у мужа не возникало. Работала жена в единственной в городе библиотеке по улице Совхозной (это в Кашкуке) – в кабинете, среди женского коллектива. Никто не сомневался – они там чаи гоняют и языками треплют, но поскольку Калерия Арвидовна не разыгрывала из себя гранд даму, то никто не возмущался – должна ведь жена мэра где-то работать. Она уже достигла пенсионного возраста, когда случилась отставка мужа – и жена тоже ушла. Ее из библиотеки не гнали – вполне могла остаться. Тылкам даже было бы приятней, если бы осталась, а то как-то нехорошо сложилось – Щапова прокатили на выборах (несправедливо, чего уж), а на жену вроде как гонения. Но Калерия Арвидовна все уладила, ни с кем не рассорилась, и коллеги ее проводили по-доброму. За годы Щапова вполне приспособилась к Утылве, сделалась аборигенкой.
Щаповы привыкли жить на широкую ногу, не мелочась, и здесь расположились удобно. Отделали комнаты в старом доме в современном стиле – функционально и ненавязчиво – никаких малиновых обоев как у Дюши или старинной мебели (массивного шкафа с зеркалом и антресолями) как у Юлии. Вкусы у Щаповых были европейские. Первый в Утылве персональный компьютер на Windows 95 – Щаповский. Всевозможная техника – мощный пылесос, видеокамера, кухонный комбайн, кофеварка, тостер и пр. Щапов в прежние годы много переезжал, занимал служебные квартиры, организовывал быт с нуля, поэтому ко многому относился философски – в семье не терпели избыток в материальных вещах, не копили старья, а выбрасывали без жалости и заменяли на новое. Даже гардероб Калерии Арвидовны часто подвергался ревизии и избавлению от залежалых нарядов. Владимир Игнатьевич регулярно менял машины, сейчас ездил на новеньком Хендай Элантра цвета серебристый металлик.
Супруги поддерживали хорошие отношения с соседями, радушно принимали гостей. Щаповы были начисто лишены распространившегося в то время чванства нуворишей. Собственно, к новым русским Владимир Игнатьевич не относился никогда. Помимо работы занимался с удовольствием своим садово-огородным участком. Особенно сейчас – на первом году пенсии. К началу мая Щаповские владения выглядели образцово. Земля очищена от мусора с прошлого сезона, сломанных веток, осенней мульчи. Обработаны от грибков теплица и парники. Опрысканы насаждения, побелены стволы. Вырыты дренажные канавы. Владимир Игнатьевич самолично выполнил обрезку деревьев и кустов острым секатором, срезы обработал толченым углем. Разрыхлил почву, удобрил. Пролил горячей водой смородину, потрудился в малиннике, удаляя сухие и слабые, пострадавшие от мороза ветви. Прополол клубничник. Спина болела после того, как вывез на тачке навоз на грядки, посадил чеснок, свеклу, морковь, капусту, не забыл лук, горох, зелень. Еще дожидались томаты, перцы, баклажаны. Калерия Арвидовна возилась со своими цветами. Оформила клумбы для однолеток – георгины, бальзамин, календула, бархатцы, душистый горошек. Высадила луковицы гладиолусов. Конечно, она мечтала, чтобы у нее на саду расцвел хотя бы плохонькой редивей. Но пока нет – и неизвестно, когда и если.
Соседи, взирая на результаты титанических трудов, вздыхали и разговаривали с Владимиром Игнатьевичем исключительно вежливо – даже словно виновато. Щапов затрачивал массу усилий, чтобы отогнать вредные мысли. Но что сделано – то сделано. Он больше не мэр Утылвы.
За несколько месяцев жизнь изменилась. Щапов уже имел перед глазами негативный пример – Васыр, лишившийся директорской должности еще раньше. Они дружили, но это была не та дружба, что рождается из искренней приязни или в силу внезапных потрясений. Их отношения складывались вынужденно. Им пришлось работать вместе, и чем тяжелее времена, тем более тесная притирка требовалась. Два главных лица в Утылве просто не могли себе позволить междоусобицы – да городок бы не выдержал. Ну, еще они – взрослые, опытные люди – когда на тебе лежит ответственность… Вроде все устаканилось, тылки вроде довольны адекватной властью. Известно, что лучшее – враг хорошего. И вроде как засвербело в одном месте – избиратели клюнули на молодого красноречивого Сергея Колесникова – дескать, у нас будет современный продвинутый мэр, а не убеленный сединами совковый столоначальник, которого за три версты видать. И-эх… С отставкой Васыра и Щапова Утылва пустилась в кризисное плавание без руля и без ветрил. Куда приплывет-то?
Сказать, что отставка потрясла Щапова – неправильно. Да, невероятно. Да, несправедливо. Но мужик должен держать удар. Щапов не зашатался – ушел достойно. Так уходили умные, гордые люди, когда их время заканчивалось – старая Юлия или вот Щапов. Уходили спокойно, не оглядываясь. А дальше время продолжилось, и эти люди стали уходить буквально – стали умирать. Как баба Лида. Остальные пока здравствовали.
С поста мэра на пенсию Щапов перескочил словно в запале. Бурные эмоции – удивление, гнев, досада, гордость – соединились и тащили его последние месяцы, как придавали драйва. Когда он горы свернул - сделал в доме ремонт (нарочно своими руками), вылизал огород. Адский труд. Телесная усталость врачевала душу. Зато тревожили настроение Васыра, его бесцельные метания по Утылве. И будто оказалось мало – чтобы добить, умерла Лидия Грицановна Чиросвий, Васыровская юношеская любовь. Щапов видел, как друг переносил потерю. В.И. ходил на похороны бабы Лиды. Знал ее плохо – рядовая учительница, уже давно пенсионерка, обыкновенная бабушка. Щапов услышал больше после ее смерти, чем при жизни. И пожалел. Не он один – многие пожалели. Ординарное событие – умерла старая бабушка в Кашкуке – без друзей, семьи. И вдруг все ощутили пустоту, рвущую душу. Щапов тоже – и еще кое-что. Он словно споткнулся на бегу, понял – с его несправедливой отставкой, а теперь и со смертью учительницы окончательно закрылась - подобно Мараю – его прежняя жизнь. Детство, молодость, мечты, условности, любимые игрушки. Его счастье. Советское наследство исчерпало себя. Пугающе зазвенела пустота. Горько сознавать! и не вчера Владимир Игнатьевич стал ворочаться во сне, на его переносице пролегла глубокая морщина. На беспокойство Калерии Арвидовны муж не жаловался – действительно, на что?? Работал честно и усердно, не подличал, жена любила, дети выросли (теперь учились в Кортубине и жили у двоюродного брата в Коммуздяках). Все как у людей. Не стыдно, но больно. Странная бабушка – она ведь тоже жила, дышала, радовалась. И мир перед ее глазами освещали красные лучи солнца, умывали дожди, разукрашивала радуга. И у бабы Лиды было счастье – у нее тоже. А теперь что? НИЧЕГО. Могилка с надписью, вместившая целую жизнь. Щапов встревожился – не из-за учительницы, а из-за тихого ужаса в зрачках Васыра, спрятанных под кустистыми бровями. Он не решился откровенно поговорить с другом. Но для себя решил – не смирится. К черту все!! Отремонтированный дом, образцовый участок, чувство вины тылков, пенсию, любимую жену!.. Нет, Калерию Арвидовну не надо туда… Он не смирится!!
Ждать смирения напрасно,
Наш упертый пунктик – сказка.
Щапов решил не сидеть в своей удобной норе – пусть там уютно и тепло – но ведь он не ворпань. А кто он? И кто в действительности ворпани? Кто мы в своих собственных глазах?..
Сегодня, 9 мая 2008 года, все тылки побывали на городской площади. Одновременно гордая и скорбная традиция на протяжении десятков лет – святой праздник Победы. Состоялся митинг. Выступил Сергей Николаевич Колесников. На трибуне собрался цвет Утылвы. То есть, сам мэр, председатель городского Совета ветеранов Цыбин, от ТыМЗ – исполнительный директор Варвара Ядизовна Пятилетова, ее заместитель и нынешний фаворит Виктор Пятнашков, для внушительного эффекта (устрашения?) медвежеподобный Поворотов – глава Службы безопасности завода, еще какие-то шустрые рыжие молодые люди. Толпа выслушала речи, поникла в скорби на минуту молчания. Сценарий празднования определен давно – даже не в эпоху свободы и демократии – с тех пор не менялся, и чистый огонь той великой Победы не затух под всем наносным, пошлым, мелочным, обдавал волнительным жаром людские сердца.
Владимир Игнатьевич Щапов впервые отстоял митинг не на высокой трибуне, а внизу – в гуще тылков. На выход он надел строгий темный костюм, приготовленный Калерией Арвидовной – так он одевался на публичные празднования, но сегодня, стремясь избежать лишнего официоза (был мэр, да весь вышел), не стал повязывать галстук. Да, Щапов – мудрый человек. Тылки шушукались, раздвигались, образовывая уважительное кольцо вокруг недавнего пенсионера. Сотни глаз с любопытством шарили по его лицу, на котором застыла легкая благожелательная улыбка. Глубинных чувств бывший партаппаратчик не демонстрировал. Вполне разумно.
В свои шестьдесят Владимир Игнатьевич выглядел хорошо, но не только. У него – типичная советская внешность. Вот как объяснить смысл, вкладываемый в эдакое понятия? если без подковырок? Щапов – не рядовой обыватель, столько лет на руководящей должности на ЦэКовском уровне (правда ВЛКСМ, а не КПСС – кто сейчас помнит те аббревиатуры?), что ко многому обязывает. Он внушал людям доверие – моложавый, осанистый, с открытым лицом, серьезным, пристальным, отеческим взором. Старшее поколение автора поймет, а тут еще строгий костюм довершал ассоциацию. Вспоминались портреты членов Политбюро – достойных, облеченных властью людей. Их лица были чем-то неуловимо похожи – чистые, открытые, посветлевшие, вне возрастные – словно одинаково отретушированные. Странные портреты, созданные по странным строгим канонам. Своеобразная партийная иконопись. Память автора способна на выкрутасы, чудесатости – из дальнего уголка вдруг зазвучит, отдаваясь в сумбурных мыслях, детская считалочка, произносимая хорошо поставленным дикторским голосом – на золотом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич… на трибуне Мавзолея члены Политбюро ЦК КПСС Горбачев… Дзасохов… Каримов, Лучинский… Назарбаев, Ниязов… Строев… Янаев. И череда официальных фото этих деятелей. В строгих костюмах со значками делегатов XXVIII съезда КПСС. Чистые, гладкие, высоколобые лица – как лики. Только нимба и крылышек не достает. Или достало? все это!!.. Они отнюдь не ангелы – коммунисты; потом стали президентами, вице-президентами, сенаторами новых демократических стран. А СССР не стало.
М-да… Чудесатые мысли посещают в Утылве. Но автор любит этот город! и не перестает удивляться. Вот, например, Щапов. Предыдущее сравнение жестоко для него. Владимир Игнатьевич работал в ЦеКовском отделе, но никогда не являлся членом ЦК КПСС или ВЛКСМ. Вершины не достиг. А коммунистом остался, партбилет не сдал. И сохранил верность идеалам советской молодости. Он не маскируется, не нарочно так выглядит – что люди проникаются к нему большим доверием и симпатией. Просто с годами все тайное раскрывается – скорее, не тайное, а твои глубокие мысли, поступки отпечатываются на лице, и каждая морщинка на нем есть знак – чего? твоей истинной натуры. У Владимира Игнатьевича честное лицо – без обмана и без ретуши.
Потому в толпе на площади не нашлось никого, кто хотя бы помедлил протянуть руку, произнести приветствие. Щапова накрыла признательная волна. Тылки были, пожалуй, чересчур усердны. Но и любопытства из них никакими силами не вытравить. На митинге общее внимание сосредоточилось на четырех субъектах. Заметных – видимых в тот раз. О Щапове уже сказано. Приковывала к себе взоры (и сама злилась из-за этого) рослая, эффектная синеглазая брюнетка на трибуне – Варвара Пятилетова. Одета с заграничным шиком – черная кожаная куртка, черные брюки, мерцающие бриллиантовые звездочки в ушах. Другая красавица – по слухам почти невеста мэра – Тамара Кулыйкина в смелом коротком и обтягивающем наряде (несколько простецком, да и дешевом, но на молодой фигуре все смотрится). На лице Тамары нарисован яркий макияж – опять мера не соблюдена. Пушистые волосы завиты локонами и уложены затейливой пирамидой, что возвышалась над головой то ли как корона, то ли боевой шлем. Четвертый субъект – хорошо известный Борис Сергеевич Васыр – опальный директор и Варварин ненавистник. Весь митинг он простоял в вызывающей позе – руки в карманах, подбородок презрительно вздернут, носяра сморщился, глаза упирались в госпожу Пятилетову.
А пятый субъект зачем? спросите вы. Мы же в Пятигорье – здесь цифра пять с особенным смыслом. Пятый субъект отсутствовал – наверное, заблудился или не смог прийти. Ведь мог же он не смочь? Максим Елгоков, получивший в Утылве кличку племянник, после пережитого ночного издевательства лежал в постели, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Тем более не способный вернуться в Кортубин – подальше от здешнего безумства, которое, вообще-то, заразно. Вот Максим и заболел.
Нечто готовилось, сгущалось над толпой. Но дождь еще долго не прольется, не охладит и не успокоит заряженную атмосферу.
***
Вернувшись домой после митинга, Щапов с женой прошли на кухню. Калерия Арвидовна быстро собрала на стол легкий завтрак: поджаренный теплый хлеб, масло, солоноватую брынзу, зеленый лучок, редис, вазочку с мармеладом. На плите зашипел гейзерный кофейник Gipfel, и по чашкам был разлит крепкий тягучий кофе. Праздничный обед состоится позже, а пока все на скорую руку.
Гостей ожидали. Васыр на площади подтвердил, что обязательно придет, а пока у него важные дела. Это какие дела? ногами топтать, исхаживая Утылву? Хорошо, хоть обещал. Хозяин намекнул, что надо обсудить животрепещущие вопросы.
Напившись кофе и сунув в рот мармеладинку (подсластиться после горечи), Владимир Игнатьевич вышел на свежий воздух. Летняя теплынь. Окинув равнодушным взором свой огород (уже перестал радовать), прогулялся до забора – а что там? на улице? Соседи словно караулили его появление – потянулись навстречу. Столпились мужики – сам Щапов, Цыбин, старший Пятнашков, Жадобин, Анютин и другие. Курили, беседовали – тон не светский, очень даже раздраженный. Разговор шел за жизнь – что и как? да почему? и кто в этом виноват? Само собой разумеется, кто-то виноват, что в Утылве проблем по горло. И недалекие тылки не спешили все списывать на мировой кризис – такой далекий, что даже сказочный. Трезвая фраза, что у любой проблемы есть имя, фамилия и адрес. Власть в Утылве и в стране тоже не абстрактная – конкретные люди со своей позицией и политикой. Ну, если рассматривать власть как главную проблему.
Слышал, Игнатич? Мы все уже наслышаны. На заводе – полный беспредел. Так в сорок первом не было. Конец света. В башке не укладывается…
Ну, мужики – ну, в мире же кризис. Вы телевизор не смотрите? Жизнь меняется. Килька Кулыйкин – самый умный на ТыМЗ после покойничка Имбрякина - что трындел? Перестраивать производство надо! это как?
Затрахали уже со своей перестройкой! Ты, Цыбин, тогда свято верил, и теперь…
Не как в перестройку. Тут либо специфику меняй, либо переобучение или переориентацию персонала. Я передачу смотрел – по полочкам разложили, что делать.
Опять начитался и насмотрелся! Надо тебе электричество обрезать – будешь пялиться в темный экран. Поумнеешь… Обрежь ему провода от столба, Юнар!
Вот и кумекай! – подхватил Мирон Пятнашков. - Специфику поменять – это когда вместо прессов делать пресс-папье, а вместо гильотинных или кривошипных ножниц - маникюрные или щипчики для бровей, пинцетики…
Пресс-папье что такое?
Да какая разница, Гриша? Кашляй себе… Главное, что и там, и сям – пресса. Придавить чтобы… Шестьдесят лет наша продукция нужна была – да еще недавно очень нужна, а теперь – раз! и вы свободны… Гуляй, Вася – ты, то есть, Григорь Алексеич… Специфика такая, вишь… А насчет переориентации – у местных нехорошие мысли с этим словом – ориентация… Все с ног на голову поставили… Бабу в директора!
Мирон, твой Витька к мадам директорше поближе. Что известно? Долго нам еще осталось? и когда конец?
Витька здесь никаким боком! Нечего наговаривать!
А никто не наговаривает. До недавнего времени мозги пудрили. Начальство отпиралось. Дружно хором пели! И твой Витька!.. Что именно? Мы концентрируем внимание на ключевых производственных процессах. Некоторые виды работ будут переводиться на аутсорсинг – это мировая практика. Только что на ТыМЗ можно перевести? Просто начали резать вспомогательный персонал. Сразу гильотинными ножницами! И еще меры по экономии. Срезали денежки на социальные мероприятия – их и так не много. Грубо говоря, прекратили ремонт женских туалетов и душевых на территории завода… Ты, Цыбин, в профсоюзе. Чего молчишь?
Он уже не там, а в Совете ветеранов. Они дома моются.
Правильно. Моются после работы. С нового года четырехдневка. Соответственно, зарплата в усеченном виде. А она и без усекновения мала… Дальше – пуще. Опять не твой Витька сказал. Изменения в основном штате будут, но совсем незначительные. Это слухи!.. Незначительные?! После этих незначительных изменений останется только директорша и ее прихвостни Клобы – а они еще, оказывается, рыжие ворпани!
Ужас, как у нас боялись (теперь перестали) этого слова – сокращение. Сразу поправляют – не сокращение, а оптимизация. Хрен редьки не слаще. Вообще, новое начальство – баба Пятилетова с рыжими братьями – по подлому себя ведут. Что директорша обещала? Дескать, кадры незначительно сократим и встроимся в современные жесткие рамки. Все на мази будет! Если данную меру тщательно спланировать и грамотно выполнить, ТыМЗ получит конкурентные преимущества перед другими рыночными игроками. Станут наши кривошипные ножницы самыми кривошипными в мире… И чего ее, такую умную, к нам законопатили из Стальинвеста? Перед тылками бисер метать?
Все верно. Директорша обнадеживала. Информация из первых уст – как не поверить? Ты скажи, Мирон!
Отстаньте от меня! Все в таком дерьме…
Мастерам и мелким начальникам спускают указивки, что говорить людям. Пытаются уговорить на уход по собственному желанию – намекают, что все равно уволят, но когда ситуация нормализуется (это месяц – другой свистопляски) то будут выбирать, кого назад звать, и кто уходил по сокращению штатов - пусть не надеется…
Вообще, кто надеется-то? Оптимизацию запланировали в три этапа – чтобы не выглядело навроде массового сокращения. Начальникам цехов негласно говорят – как хотите, но чтобы люди были уволены без дополнительных выплат… Сокращения на заводе волнами идут. С 1 февраля, затем с 1апреля. Подлая политика. Стараются по максимуму сломить, чтобы сэкономить. А кто останется – тех уже подводить под сокращение по ТК.
Да вы, мужики, великолепно осведомлены! Разведка работает?
Легковой автопарк ТыМЗ не тронули – это священная корова. В наличии и директорский мерседес, и Лэнд Ровер. Обслуживание, бензин – на заводские денежки. И чего-то шофер директорши не волнуется, что его сократят.
Я, например, решил уйти в глухую оборону. На любые вопросы тупо отвечать – заявление писать не буду. Я – не какая-нибудь доверчивая тетя Маша, но ведь и у этой тети дети есть. Что делать? Противно все!
Теперь стало предельно ясно. Сколько можно подобно страусу голову в песок прятать? Остановлены основные цеха. Платят две трети тарифа, долг за три последних месяца. А наши хозяева из холдинга – что?! Помогли!! Основной партнер КМК отказался размещать свои заказы. Денег нет, но вы держитесь! Угу. Шеей за веревку лучше всего подержаться… Но это временно. Нет ничего более постоянного, чем временное…
Че вытворяют ироды! Людей вызывают в отдел кадров и подсовывают бумажку об увольнении, а ты эту бумажку должен подписать и поблагодарить. Издевательство над народом! Целая карусель организована. Уведомления печатают, списки составляют – списки расстрелянных… Каждый ждет, когда его вызовут, и трясется под лавкой. Спрашивают друг дружку перед сменой – тебя уже вызывали? иль нет?
Это тех работников, кто внизу. С ИТРовцами не лучше. Вызывают и без всяких приказов о сокращении – просто на словах – начинают предлагать такие должности, на которые никто не согласится – или идти по собственному желанию. У меня сноха в техотделе – ей и другим женщинам предложили идти мести в цехах. Техничек куда девали?
Ну, уволенным же что-то заплатят…
Заплатят! Догонят и еще заплатят! и еще… На заводе заработки давно – крохи. Это если брать с премиями и разными надбавками. Бухгалтерия крутит. А все для того, чтобы рабочий человек был абсолютно бесправен – дескать, мы обязаны заплатить тебе только тариф или голый оклад. На этом твердые обязательства исчерпываются. Прочее зависит от многих показателей, и главный из них – как хотим, так и заплатим. До смешного дошло – твердая часть в заработке в лучшем случае треть. За то, что сверху, будьте особо благодарны – лбом в пол постучите… Вот пособия при увольнении. В законе-то хорошо расписали. И в виде исключения упомянули. А хозяева - дураки, что ли? Людям сказали – посадим на две трети тарифа, сами поувольняетесь к едрене фене! на эти деньги не прожить. И пособия с тех цифирек…
Я слышал о заработке за три месяца. В виде исключение. Если не удается трудоустроиться. А если всем в Утылве негде трудоустроиться? Где работать? на Луне?
По соглашению увольняться - два средних оклада оплачивают. Я для детей узнавал. Ух, как обрадовался… Пенсионерам предлагают три средних оклада и пять тысяч еще в благодарность за многолетнее усердие. Пенсионеры согласились — они до конца месяца работают. Вольные птицы!
Благодетель ты наш – холдинг. Тяжеленькое наше железо!
Кто уже в возрасте – за сорок – держится, надеется на что-то. Например, гору Марай увидеть и умереть счастливым. Кто помоложе – плюнул, сразу написал заявление об увольнении и ищет другую работу – работу, знамо дело, не в Утылве. Но не все ведь могут на вахту ехать! и куда? на севера? Отсюда далековато…
В Кортубин. На комбинат. Говорят, там работы хватит.
Спасибочки. А местные, кортубинские? в Москву? Они там гастрабарничать, а мы у них? Круговорот в природе. Где убыло – там прибыло. Только в Утылве все убыло…
Люди даже бунтовать пробовали. Тогда еще до края не дошли, но задержки по зарплате случались. Непуганые идиоты. Поворотов тогда пострадал – уволили. За то, что вожжи распустил… Явились десятка три человек к управе – те, кто смену закончил. Такие обыкновенно по начальству не ходят. Политесу не обучены. А тут приперлись. Загалдели. Посмотрели квиточки из бухгалтерии и взвились. Женщины кричат, мужики молчат и злобой наливаются. Зарплату-то снижают не первый месяц. Как погнали Васыра из директоров, так и начали снижать. Очевидно, начисляли больно много – не отрабатывали мы. И ведь какие фокусы. Директорша выступает, говорит, что повышается тарифная ставка. А в квитки глянь – мать чесная… Они, ловкачи из управы – тарифы подняли, а другие доплаты убрали, в итоге не вверх, а вниз. Удобная арифметика – кто-то всегда в проигрыше. И этот кто-то известен. Чистейшей воды обман! Тылки на заводе всегда честно работали. У нас есть, у кого тридцать и даже сорок лет стажа. Вон у Цыбина в Совете ветеранов… У молодых – дети, кредиты. Боятся места лишиться – боялись еще недавно.
Экономят на всем. В цехах уборщица душевые раз в неделю моет. А если зараза заведется? Так уже! Развели в раздевалке блох! Люди за свой счет их травили.
Нет запчастей, не проводятся ремонты. На таком оборудовании травмироваться запросто. Кто грех на душу возьмет? Ты, Юнар? Килька Кулыйкин не стал и ушел из техотдела.
Сначала не верили, что уволить могут практически любого – ну, ладно дебошира, бракодела. Но нормального работника!!.. Теперь убедились – выметут любого. На заслуги не посмотрят. До чего дошло – вызывают целую бригаду и объявляют, что не нуждаются. Оно так сподручней. Остальным сказали, готовиться – вот-вот уже.
Всегда готовы!!
Начальник отдела персонала (скоро персонала не будет, один начальник – ему же лучше и легче) говорит, что нет массовых сокращений. О как! Кто куда – на другую работу, на пенсию, в ж…!.. То есть, сокращения случаются – они практически каждый месяц. Оказывается, обычное дело. Или перевод работников из одного цеха в другой – по конкретной загрузке. Не бойтесь, у нас все под контролем. Угу, у вас…
А профсоюзы? Что они? защищают? Ни мычат, ни телятся. Слушай, Цыбин! Профорг с каменной мордой (его у нас кличут не по фамилии и, тем более, не по имени-отчеству, а так - ЭТОТ) заявил во всеуслышанье, что сокращений на заводе нет – идет плановая оптимизация (опять оптимизация!). Дооптимизируемся до ручки. Соловьем поют: сейчас, наверное, на каждом предприятии в стране происходит некая оптимизация то в сторону увеличения, то в сторону уменьшения в целом. Но никак не в смысле увольнения. Маятник пошел вверх – потом вниз… Бум-бум по голове!
Самой боевой оказалась тылвинская ячейка Правого Блока. Того, из которого нынешний мэр Колесников. Молодые ребята. Они сказали, что готовы поехать в Кортубин и пикетировать перед областной администрацией. И они ездили к своему лидеру – этому Чигирову. Он им ответил – вот проголосуете за меня осенью, я порядок наведу. До осени еще дожить надо!
В той ячейке наши дети. Кто и за что там, в Правом Блоке – им до лампочки. Они увидели картинку в телевизоре, пошли и записались. А про них забыли. Не сезон – в политике тоже сезоны. Вот ребятишки сами шумят, воют – хоть не трусят. Как мы комсомольцами…
Молодежь не молчит… Очень даже понятно. Если в корень смотреть. Кинули нас. Помните, с чего начиналось? Васыра с со старыми социалистическими приемчиками турнули и с хитрой стороны зашли. Какая-то хрень – бережливым производством называется. Лозунги везде вывесили, книжки всем раздали. Вы получили свои экземпляры?
Получили, расписались. Еще при увольнении сдать заставят. У кого нет книжки – цену вычтут при расчете. А ты как думал!
Да? Не предупреждали же…
У сменщика книжка в рабочем шкафчике лежит – под спецовкой. Я не знаю, где моя… Кто-нибудь прочитал?
Мы больше на слух воспринимали. Лектора слушали. Витька Пятнашков выступал. Он же в Стальинвесте обучался, корочки лидера имеет.
На заводе один Килька Кулыйкин прочитал от корки до корки. Ну и че? Он много читает. Все равно кажный день пьяный, и работы лишился раньше всех. Килька – он умный, говорил, откуда ветер дует – с Шайтан-горы!
Про что конкретно книжка-то? Кто знает?
Про Тойоту.
Про японские машины? Хорошая вещь. Но мы – не автомобильный завод. У нас станки, пресса, ножницы…
Книжка про Тойоту – не про авто, а про японскую компанию. Очень они там бережливые, просто жуть берет…
И не говори! Раньше принуждали Малую землю штудировать, теперь – Тойоту… Один хрен! без толку…
Светлая идея нынешней директорши. Котелок у нее варит. Она с идеей сюда приехала и внедрила. Попила у народа кровушки. Лучше бы с мужиком приехала – было бы, чем по ночам заняться в гостинице… Преподавателей из Кортубина приглашали, деньги им платили, а те толковали про базовые инструменты бережливого производства. Охренеть!.. Я не забыл Килькин треп. Про сокращение затрат, улучшение качества, повышение производительности труда и эффективности оборудования, высвобождение трудовых ресурсов. Конспектировали! экзамены сдавали… Дураки мы - эх, дураки… Те же самые станки стоят. На слесарях – ремонтниках сэкономили… Свояк – он из ремонтной службы – говорит: сейчас, чтобы заявку на запчасти утвердили, нужно чуть ли не в Кремле подписывать. Правда, Юнар?
Ну, как бы… Еще хуже!
Директорша тогда в комиссии на экзамене сидела, кивала умно. Она-то умная, а мы так легко доверились… Обман это! Чтобы людям мозги промыть, чтобы легче ими управлять. В марионеток превратить. Мы, работники, значит, ужиматься должны, ресурсы беречь, а для кого и для чего? Чтобы хозяин холдинга – олигарх Сатаров - себе новую яхту купил? или замок во Франции? Нам-то что? Иди, дурочек, вкалывай и береги хозяйское добро! Делай за себя и за того парня – мы потом одного из вас сократим. А когда окончательно не нужны будете, мы и второго… Ударники капиталистического труда! Точно все тылки здесь – по голове ударенные… Прав Килька…
Да. Свои своих же предают. В угол загоняют. Директорша-то что? она не нашенская – перед холдингом отчитывается. Директивы ее кто проводит? Поворотов!! Забыл, что это такое – совесть. Начальник службы безопасности ТыМЗ. Гнилой оказался. Столько лет рядом жил. Из общего котла питались. Квартиру ему в Новом Быте завод выделил. На него и пятерых детей. Трехкомнатный особняк. А он на нас плюет!
В нашем цехе числилось 120 человек (ну, примерно) – все скопом, считая секретаршу; сейчас осталось 40 – и они на волоске висят. Даже табельщицу уволили! вдову Имбрякина… В других цеха то же самое. Мужики осатанели. Начальство к рабочим не суется. Списки составляет!
Наше местное начальство сопли жует. И взирает на директоршу как кролики на удава.
А че так? Она ж баба… Против бабы не смогли?
Нашелся один смельчак – или дурак. Не знаете? Сегодня же ночью в гостиницу залезли.
Знаем! Весь в черном. И с широкой задницей! Другого героя не нашлось? Да и что там, вообще, было? Секрет?
Покушение на директоршу было. Как она кричала! Весь Кашкук подняла.
Враки. Сегодня на митинге она стояла на трибуне. Тоже вся в черном – мода такая? Для директоров и воров?
Точно!
Не выступала, правда. Она же царица! Васыр всегда речь произносил – с победой поздравлял, ветеранов благодарил… А Варвара – молчком. Вызывающе это.
Ты не ветеран!
И ты – ветеран труда. Получил звание-то – и льготы. Пользуешься!
Думали – одолели наши деды супостата, и жизнь пойдет по справедливости. Пошла и дошла! До края! Немец досюда не дошел – мы сами завод с землей сравняем. Сами ворогам помогаем – как Поворотов.
Поворотов – пешка. Не он, так другой. Директорша играет.
Чего он тогда для нее кожилится? Всех подсчитал, уведомления распечатал - под монастырь, то есть под увольнение, подводит.
Ты же сам сказал – пятеро детей у него. Такой груз. Ораву кормить, обувать, одевать нужно.
Ему премию с каждого уволенного выплачивают? Иудины денежки!
Поворотова раньше увольняли. После бунта работяг. Полгода назад. Директорша Варвара Ядизовна. Вот попала ей однажды вожжа под хвост – а давай кого-нибудь уволю! чтоб другие боялись. Она ж как заняла Высыровский кабинет, так не слишком ей обрадовались. Пятки не лизали. Считали, что временно она тут, да и женщина – явно чья-то… ну, понятно… Сплетничали, что даже олигарха Сатарова… Игнорили ее коллективно. Тылки из управы чуть не в лицо кидали – ты никто, ты не наша... Зато она последней посмеялась. Вот баба! Взяла и выстроила всех.
Когда тебе власть дадена…
Не скажи. Помимо власти, мозги иметь надо. У этой Варвары Ядизовны мозги острей. Поворотова она показательно уволила. Для вразумления идиотов. Нас!!
Но вернула ведь на службу.
А перед тем он дома посидел. Как огурец усолел в банке. И поседел на голову. Потрепал себе нервишки. На потолок лез. И люди сделали вид, что это – так, один эпизод, и никого больше не затронет. Поворотова затронул!
Тогда еще завод работал – шел бы в цех! к станку.
Легко рассуждаешь. Ему уже сколько лет? У станка – для молодых. А если у тебя болячки, и самолюбие, и дети… После должности простым трудягой? Ты бы пошел, Цыбин?
Я на пенсии. Свое оттрубил.
Вот видишь. Поворотов неправильно понял? каждый сам за себя? Мы же за него не заступились!
Некрасивая история. Директорша – ловкая ловчилка. Сперва уволила, после решила вернуть. Облагодетельствовала. Поворотов стал как пес верный – на кого кивнут, на того и лает. Покусать готов. Преданность собачья – что Варваре и требовалось. Она удовольствие испытывает, когда он на задних лапах…
Фу, представил – противно…
Мыслишка у меня, что все обдуманно совершалось. И с заводом эдакое сотворить они заранее задумали.
Кто они? Враги народа? нашей страны? американцы?
Не, из области. Из холдинга. Они план сочинили, как нас всего лишить. Уничтожить Утылву подчистую.
Зачем же? Если завод не крутится, то и прибыли не приносит. А для капиталиста главное что? прибыль. Он за эти – как их? – триста процентов душу дьяволу продаст. Не я – Маркс сказал.
Поворотов дешевле продался. Своих предал.
Свои у него - дети. А ты – взрослый, самостоятельный, дееспособный. Выживай, как хошь. У нас везде рынок! это как пустыня…
Я выживу… Выживу!
Вместе надо. Сообща. Так всегда у нас бывало. Собраться и отпор дать. А рыжих – гнать в шею!
Власть наша тылвинская что делать будет? в кустах волчавника прятаться?
Сложно сказать. Всенародно избранный мэр, вождь и отец наш – Сережка Колесников - вдруг красноречия лишился. А перед этим ораторствовал! Как все просто в его речах было – дурак осилит. Надо только коммунистов погнать. Избавиться от советского наследства. Букву «У» к названию присобачить, все вывески в Утылве поменять. И станем богатой Швейцарией! К нам еще приезжать будут и дивиться – не на Виждай, а на нас, недотумков…
Не верю я этому молодому да раннему. Для Колесникова Утылва – эпизод в карьере. Что он лепил на пресс-конференции? О сокращениях в связи с кризисом говорить рано. У нас пока все в рамках Трудового кодекса. Есть, конечно, сокращения, а где их сейчас нет? На головном предприятии холдинга – кортубинском комбинате – тоже проводится оптимизация. И это он говорил, когда уже приказы на заводе составлялись. А потом они пачками повалили!
Нехорошо. Глупо. Ой, как глупо… Тебя, Игнатич, прокатили на выборах. Отблагодарили за долгую службу. Поди обижаешься? Имеешь право.
Нет, отчего же? Мне шестьдесят годов стукнуло. Я теперь пенсионер – дома или в огороде, на холодке… Да и то, когда-нибудь надо же уходить. Никто не вечный.
А мог бы до 65 лет сидеть. Положено по закону.
Вот именно – сидеть, штаны просиживать, а не работать. Зачем такой мэр?
Совестливый ты, Игнатич. Из прошлого века.
Тем более дорогу молодым освобождать надо. Мы свое отжили.
Молодым? Кому? Колесникову? Он нас холдингу продаст! и не охнет.
Дайте ему время. Нельзя сразу на человека всех собак вешать. Он недавно мэром стал, не разобрался. И потом – он же не рыжий!
Не ворпань, хочешь сказать?
Ничего не хочу. Но делать что-то надо.
Что делать, Игнатьич? Бастовать рабочему классу?
Погоди. Не все так просто. Ты хочешь бастовать – то есть, не работать. Так этого же и хозяева хотят – да чтобы еще тебе не платить.
Что тогда нам остается?
Падать духом нельзя. Надо найти выход.
Ну, как тут извернуться? У кого деньги и власть – тот и прав.
Думай! Для чего голова на плечах. Достучаться до властей. Они ж не на Луне обретаются. И не в чужой Галактике.
До властей – это до Колесникова Сережки? Получили мы обещанные им при демократии золотые горы. Горы – да! только не золота, а дерьма… Как самого совесть не мучит. Холдинг творит здесь, потому что Колесников – прикормленный мэр.
Он же не чужак. Мэр маленького депрессивного городка. Да если мы исчезнем – область не вздрогнет.
С чего вдруг мы исчезнем-то? А-а, приметы уже видны. Ворпани за девушками бегают. По ночам племянники в красных труселях гуляют! Точно последние времена в Утылве наступают. Смерть нашей бабы Лиды – тоже примета. Ушла и все хорошее, что в ее время было, с собой забрала. Бардак воцарился!
Есть обстоятельства, над которыми мы не властны. Человек живет и умирает… А где можем попробовать. Власть – она с виду такая недосягаемая и уверенная, что лучше народа все знает и что угодно сотворить может. А в России хоть уже демократия расцветает как ядка на Шайтан – горе, но советская инерция сильна. По инерции продолжают прикрываться народным мнением – дескать, при единодушной поддержке принято решение сократить или повысить – чего там?..
Чего? Надои молока у Сыродя!.. А ты чего, Игнатич?
Хоть бы так… Что характерно для советского времени и до сих пор не изжито. Это пока цветочки синенькие, а когда волчьи ягодки пойдут – увидим мы оскал капитализма… Но воля народа по-прежнему. И народный глас что-то да значит… Губернаторы у нас в России поставлены, чтобы протестов на их территории не было – каждый за свой огород отвечает. Открытые бунты – уже ахтунг, но и просто роптание… Царь и свита его полагают, что если протесты не перехлестывают на федеральный уровень, то пусть местные разбираются. Раньше власть возражала против сокращений – хоть на копейки, но люди на своих местах сидят и на штурм Зимнего не попрутся. Теперь, вишь, решили применить рыночные методы.
А мы что применим? Против лома нет приема.
Окромя другого лома. Если они хотят, чтобы все тихо было – тихонько нас придушить… Не доставим удовольствия. И уже началось. Вон в гостиницу к директорше проникли.
Так этот тип безбашенный. Что с ним? цел и невредим? Кто знает?
Я знаю.
****
Зычный голос перекрыл шум от собравшихся перед Щаповским домом тылков. Они дружно повернули головы.
К ним приблизилась здоровая фигура в линялых синих джинсах и распущенной рубахе в красно-коричневую клетку. Неспешная походка вразвалку. Шапка спутанных темных волос, что давно просились остричь их. Скуластое лицо с твердыми чертами. Глаза навыкат – карие, веселые, морщинки гусиными лапками от углов. Широкие плечи, мощный торс. От внушительного облика веяло некой безалаберностью, самодовольством и стойкой уверенностью, что все непременно будет хорошо. Обаятельный и наглый тип. Это и есть Николай Рванов, которого тылки дружески звали Колян.
Колян, здорово! Ты откуда? Не с митинга же. Не видели тебя там…
Эх, Юнар. Слона-то я и не заметил…
Не было его!
Не ругайтесь, мужики. Я только приехал. На родной буханке. Надо было груз отвезти в Кортубин. И обратно груз доставил в «Редивей» и Новый Быт - в целости и сохранности. Сдал, расписался. Теперь свободен.
Денежки теперь получишь…
А как же! Деньги нужны – деньги важны.
Мог старшего сына отправить. И на митинг попал бы. Не по-людски это – все приходят, празднуют, а ты…
Извиняюсь! Женька еще раньше уехал. Впервые фуру ему отдал. Далеко – на север, в тамошний город Укалаев. На ихний металлургический завод от нашего завода повез.
ТыМЗ еще что-то изготавливает? Или последние складские запасы по дешевке распродает?
Мое дело – маленькое. Сказали – вези, сказали – куда. Вот Женька и поехал.
Женька-то? Значит, нет его? отсутствует? Зря он. Зазноба его Тамарка Кулыйкина нового хахаля нашла – мэра Колесникова. Уж она к нему льнула, кудри специально накрутила для охмурения...
Что в этот раз вез из Кортубина? Диковину какую? У нас же в Редивеи богатые гости! Птичье молоко - полакомиться курортникам? Тряпочный шурум – бурум в бутик Дюши? Или особо ценный хабар заместо того, что из гостиницы утащили? Интересно, что? Эти – как их? – крылья, чтобы парить над Пятигорьем. Навроде сказочных корыльбунов. Нам, значит, после увольнения суждено упасть в норы ворпаней. Потому как бесправные рабы. А кому-то все блага мира. Хозяева! Несправедливо…
Несправедливо? Хозяева? Кто? Не врубаюсь я…
Да тебя наши проблемы не интересуют! В Утылве не одни богатеи живут…
Оно так… конечно… плоховато чегой-то… Но ты перехлестываешь, дед!
Нисколько не перехлестываю. Не честный пролетарий ты, а хозяйчик частный!.. Собственная фура у него…
Не собственная. По кредиту еще платить и платить.
Николай Рванов родился и всю жизнь прожил в Утылве. Не тянуло его никуда и никогда за пределы здешней степи. Он ходил в садик и в школу вместе с сыном Агнии Кулыйкиной и детьми других тылков. Все росли в одинаковых условиях. Советские учителя не делили подопечных по статусу их родителей, ни на ком не ставили крест. Завуч А.Н. Кулыйкина слыла убежденным коммунистом, подвижником своей нелегкой профессии, великолепным предметником. Коля на голову выше своих сверстников – и сильнее и выносливей их. Соображал на уроках не столь быстро, но катастрофично не тупил, особенно в житейском плане. Всегда имелись друзья и недруги. Обыкновенный поселковский мальчишка. Из числа твердых троечников – тех, кто преуспевал в жизни и сейчас, и в Союзе. Истина оправдалась на сравнительном примере. Килька Кулыйкин после школы поехал на учебу в Москву, где у него приключилось горе от ума и в дальнейшем только усугубилось, а Рванов попал в армию, затем на завод.
Сейчас Николаю сорок лет – ого! сколько уже таких сорокалетних. Значит, одно поколение – воспитанное при советском строе и приспособившееся (или нет) жить в нынешнее время. Кирилл Кулыйкин, Николай Рванов, Клим Жадобин, Поворотов, еще дети Б.С. Васыра и др. Это поколение, как говорится, сейчас в самом соку. По логике оно должно прийти на смену Владимиру Щапову и его товарищам – сменить их в Утылве. И потащить Утылву на своем горбу – раньше к светлому будущему, а теперь неизвестно куда. Как-то у них все получится? Пока не очень.
Из выше названных Рванов – выдающаяся фигура (физически выдается). Два самых больших мужика в Утылве – он и Поворотов. Два медведя. От природы силушки неимоверной. С буграми мускулов, выносливыми хребтами, бычьими шеями, тяжелыми кулаками. Правда, Поворотов постарше и уже начал жиром обкладываться, брюхо наращивать. Рванов пока держится, хотя немало мяса на костях таскает. Нельзя сказать, что оба Голиафа еще супер интеллектом поражают. Природа любит равновесие (в ее распоряжении разные веса). Во всем, кроме буквальных размеров, наши мужики, в общем-то, обыкновенные. Темперамент у них притушен – если эдакая громадина взорвется!.. Сангвиники как бы оба. Поворотова неприятности по жизни доконали (несправедливый случай с увольнением) – он стал пыхтеть, есть просто по-свински (на нервной, а не на свинской почве), и здоровое бычье сердце, случалось, давало сбой. У Рванова все спокойней и навроде удачливей. Но удача не свалилась к нему с неба – пришлось вкалывать и продолжать до сих пор. Оба женаты, имеются дети – у Поворотова аж пятеро спиногрызов, что сравнимо катастрофе. Трудовую биографию начинали в СССР одинаково – на заводе, но Рванов потом ушел, а Поворотов остался. Закончил заочно кортубинский техникум. Применял свои таланты – землю носом рыл - услужливо терся в управе, рос в карьере, достиг должности главы Службы безопасности ТыМЗ. Перенес нежданную опалу, но затем госпожа Пятилетова сменила гнев на милость. Вот она умна – видит людей насквозь ведьма. Функции, вмененные Поворотову, заключались в беспрекословном следовании приказам сверху – не думать, а навалиться своей медвежьей силой и сломить. На кого директорша указала – того и сломать. Очевидно, она решила как один знаменитый Дон в Арканаре, что в определенный момент в Утылве умные ей не надобны – надобны верные (не мешало бы вспомнить, чем закончил Дон, изрекший эту мысль). Но Варвара сейчас главная здесь (то есть, в Арканаре), а Поворотов – не Дон, а подручный. Не стоило ему влезать в змеиный клубок интриг на заводе – уже попробовал и вылетел с треском. Теперь больше молчал, отдувался и подчинялся. Начальство сомнению не подвергал (хотя, может, для виду? а на поверку выходит - изрядный хитрец). На должности в Службе безопасности пока усидел.
Пусть Поворотов и Рванов внешне похожи, но отнюдь не родственники. И по жизни не пересекались. Николай после школы отслужил в армии и пошел шофером на ТыМЗ. Все обыкновенно. Знай, крути себе баранку еще довоенной полуторки. Заслужив доверие, пересел в трехместную кабину мощного ЗиЛа. Ездил в Утылве, исколесил всю область, командировался на полевые работы в совхоз. Добросовестно трудился, не отлынивал. Женился на ровне – девушке из простой кашкукской семьи. И еще родней приходился многим коренным тылкам – Анютиным, Пятнашковым, Жадобиным, Цыбиным. Счастливый брак потому, что супруги мало задумывались о столь эфемерном понятии, как счастье. Жили семьей, растили детей, обихаживали собственный дом в поселке, принимали общие заботы и радости. Николай – мужик работящий, хотя не без пофигизма, не злой, отзывчивый. Его женушка въедливая и упорная, памятливая – случается, допекает мужа, тот терпит – терпит, а затем как рявкнет – она отцепится, и у Рвановых опять мир. А из-за чего сильно сориться? лишь изредка поцапаться. Семейный порядок закрепился, роли супругов определены. Каждый приучен выполнять свои обязанности: у жены – женские, а у мужа… гм… мужские. Никто ни на кого не сваливает. Распахать огород, залатать крышу сарая, корчевать пни, чистить выгребную яму, вбить гвоздь – это мужское занятие. Жене не вздумается пустить мужа к плите – наоборот, она его тряпкой оттуда погонит. Женский список – мыть, стирать, штопать, всех кормить и ублажать. Секрет семейного счастья? Никакого равноправия! Тсс… слушайте сюда: женщина могла мужу плешь проесть – это ее право, муж… ну, тоже кое-что мог… наверное. При всем том в счастливой семье твердое правило – прежде чем грузить мужика, его надо накормить. Николай любил поесть - много да пожирней, а с набитым желудком становился добродушным, словно сонным – ручным медведем. Вот тогда и бери его!
Рвановы жили по примеру своих родителей – и их родителей тоже. Были вполне удовлетворены. Никакого полета фантазии, тонких духовных запросов, психологических вывертов. Простые неказистые привычки. Скромный быт. Пусть корыто простое, но не разбитое и свое, собственное. У мужа одни штаны (ну, не буквально), и жена должна их постирать и заштопать – а где щеголять-то? Хотя Николай хорошо зарабатывал – рабочему классу, гегемону, на заводе в СССР платили больше, чем ИТР. Уже родился старший ребенок, когда Рванов купил авто – серо-бежевую шестерку - заплатив почти девять с лишним тысяч полноценных советских рублей. Эдакие деньжищи! Но по традиции в семье транжирой считается жена – она кожаные сапоги требует, когда местные войлочные боты хороши и практичны. Одним словом тылки – совки, то есть – или наоборот. Запутаться можно. И ужаснуться (вот чему? работяги всегда так живут).
Изгаляются артисты,
Что за жизнь их неказиста.
Ну, а стерпит ли бумага
Жизнь простого работяги?
Рвановский дом издавна стоял в конце улицы Рабочей. Там рядом - через заросший пустырь - железнодорожные казармы. Жилище скромнее, чем у Щаповых. Ну, так Владимир Игнатьевич – мэр, а Николай – шофер. Хотя теперь мэр – бывший, а шофер – не простой, но работягой остался. Кому что суждено по неказистой жизни – ужасаться, изгаляться или вкалывать. Николаю Рванову – последнее. Тем не менее, почти сказочные метаморфозы постигли Рвановых. В девяностые годы случились первые неприятности с ТыМЗ, и тогда же Николай ушел с завода на вольные хлеба. Сам он не решился бы, но выхода нет. Двое сыновей богатырским сложением удались в папашу, и вторым жена не смогла сама разродиться – кесарили экстренно в роддоме. Потеряла много крови, добавились другие осложнения – надо обращаться к областным врачам, лечить, покупать дорогие лекарства. Нужды неотложные. Муж на свой страх и риск выпросил у родни и знакомых деньги в долг (тогда тылки не слышали о процентах, давали под честное слово, выручали друг дружку), выкупил по остаточной стоимости у ТыМЗ дряхлую полуторку – ту самую, на которой начинал ездить – жива, оказалась, старушка, ржавела в заводском гараже. Рванов ее отремонтировал, вылизал и занялся коммерцией (звучало дико). Тылки на него смотрели, разинув рот – какие такие частные перевозки? У нас же все государственное – и грузы, и машины, дороги, ГАИ. Сюда в игольчатое ушко не просунуться. Рванов вежливо отвечал: я родное государство не подвину, мне бы денежку – маленько и сейчас - я же не за так, я отработаю. И не прогадал. Условия оказались благоприятными. Конкурентов в Утылве не имелось совсем, а с Рвановым договориться проще простого – без бумажек ударили по руками – и ехай, Коля. Что значит репутация честного человека. Нанимали его кооператоры и торговцы. Мотался везде – в Кортубин, Оренбург, из Казахстана привозил тюками китайский ширпотреб – тылки покупали и щеголяли зимой в пуховиках ядовитых цветов. Рванову - первому из частников - доверил Васыр доставлять заводскую продукцию заказчиками в область. Г. Сыродь из бывшего совхоза тоже пользовался его услугами. Раскрутиться получилось. Когда другие подоспели, Рванов успел пригнать битую темно-зеленую буханку УАЗик, затем кредитную Газель - трехлетку. На частном строительстве в поселке Кашкук Николай неплохо заработал – домовладельцам много чего понадобилось. Подросли сыновья и сели за руль. Семейная фирма не то, чтобы благоденствовала, но вполне сводила концы с концами. Последнее приобретение – еврофура. Конкуренты пытались наступать на пятки – у одного местного коммерсанта, господина Цукова, появился грузовик. Но уже поздно. Рвановская фирма веников не вяжет! – работает четко, профессионально. Кризис поколебал занятые позиции. Ну, так это везде – не только у Николая.
Судя по разговору, у нашего бизнесмена завистники имелись в Утылве. Нормально.
Я и спал-то за ночь часа три. Все за баранкой.
Представь, мы тоже глаз не сомкнули! Но на митинг пришли – святой дело. День Победы.
Да не успел я. Счас только возвернулся. Машину на стоянку, и сюда – ножками.
Тогда с чего ты знать можешь про наши потрясения?
А вот знаю! И получше вас. Из самых первых уст.
Самых - самых? А, понятно… Но тогда… Лучше всех знает тот, кто участвовал. Там в гостинице только двое было – вор и директорша. И еще ночь была… Ты от директорши слышал? Она с тобой запросто откровенничала? Чудеса!.. Эй, Мирон Кондратич, похоже, на заводе новый фаворит. Твой Витька отодвинут. Гляди, еще выгонят – уволят как Поворотова.
Гадости не говори!
Почему же? Колян у нас – видный мужчина. Выдался с коломенскую версту. Директорша тоже баба справная. Подходящая пара.
Гадость! Какая директорша?!
Наша. Общая. Варвара.
Языком не треплись. Двину и не посмотрю, что ты старик, Цыбин. До седин дожил – ума не нажил.
Ладно. Для смеху я…
А мне не смешно ничуть, - вмешался Рванов. - Наоборот, жутко стало. Когда услышите – поймете. Или наоборот – когда поймете, тогда и услышите меня.
Давай. Но как ты оказался причастным? Где гостиница и где ты… был?
Я из Кортубина ехал. В два места надо попасть. В Новый Быт и в комплекс Редивей. Поэтому я на Негодь свернул, чтоб не сразу в Кашкук, а через мост – с другого конца.
Вон оно что…
То самое! До моста добрался без приключений. Мне потом про бабылидиного племянника и про Ирэн Нифонтову рассказали – верно, что кусты там поломаны, синие цветочки осыпались… Я уже думал, что на сегодня все – быстрехонько обернусь и домой, спать. Еду – тихо, темно и пусто. Никого навстречу. Утылва десятые сны видит. Глаза слипаться начали – я их тру, тру… Вывернул на мост и тут… Хорошо, я не гнал. Аккурат до шестидесяти. Не зря опасался. Это его и спасло.
Кого?
Того, кто в меня чуть не влепился. Представляешь? Мой грузовик и человек – кто кого круче? Сто пятьдесят лошадей против головы одного дурня! А ему все равно…
Я представляю. На таран!.. Ты цел? а машина?
Повезло. Я, конечно, резко по тормозам. И так меня встряхнуло – сон мигом слетел. Глаза прям оленьими сделались – едва яблоки не выпали и не покатились... Ну, соображаю – что за черт?! У меня фары горят – распяль зенки-то. Шляются пьяными, а водила отвечай! за средство повышенной опасности.
Кого ты переехал? Насмерть?
Мужики, я, кажется, догадываюсь. Это же племянник покойной. Ну, то есть не покойный племянник, а покойницы… Ну, вы поняли…
Ни хрена не поняли…
Тебе разжевать надо? Племянник по ночам гуляет. В красных труселях. Ты заметил, Колян? или нет? Он что, без трусов был? Непотребство!
Нет же! Этот не в красном, а весь в черном – с ног до головы. Аки тать в ночи. Вот я его не углядел на дороге. Но мне же никакой суд не поверит!
Чем тебя утешить, Колян? Получается убийство по неосторожности. Много не дадут.. А если адвоката наймешь – ведь есть денежки…
Ты, Цыбин, жаждешь меня тюрягу засунуть? Что я сделал-то? Лысый черт!
Сам признался. Все слышали. Ты человека убил. Да, Коля, да! Племянник – тоже человек.
Тьфу! Мои племянники в добром здравии. Усек, Цыбин?
Как же…
Никак! Не давил я никого. Успокойся. Дай рассказать-то!.. Продолжаю. Для полной ясности всем здесь – это он кинулся, а я не переехал. Вылез из кабины – посмотреть, чего там…
И чего там? Ворпани? Они успели с утра от Негоди до моста добежать?
Погодите! До них я еще дойду… Там чудак в черном. Я сначала не поверил. Черная водолазка под горло, черные штаны, ботинки. Даже перчатки на руках – черные, хэбэшные – на заводе слесарям выдают. Они возле оборудования вечно как чумазые чукчи… Для довершения картины – голова тоже черная.
Голова черная? Она, в самом деле, такая?
Ты чем слушаешь? Замаскировался чудик – чтобы ночью не разглядеть его. Только я не стал бы разглядывать, а задавить мог! И голова у него в черное закутана – то ли шапка, то ли тряпка… Специальные прорези для глаз. Глаза обыкновенные – зрачки бегают и таращатся, белые белки… По виду – человек ряженый, а не ворпань. Вдобавок – толстун. Комплекция у него – спереди подушка и с заду… Нет, в черной одежде эдак не разбабахает…
И он живой? Взаправду, Николай?
Живой, живой – как я или ты. Ну, или чуть живой. Не пьяный, точно. Отдышаться не мог. Вдох, выдох – в груди бурлило и булькало. После бега. И бежал он, думается мне, как заяц от собачьей своры. Нормы ГТО не сдал бы…
Кто ж у нас толстун? Как ты распознал, если он в черное вырядился?
Не ты, Цыбин, не ты. На сушеную воблу походишь. Лысую.
Зато ты сала нагулял! Вон на боках трещит и не лопается…
Потише. Я таким уродился. Не толстым. Природу не обманешь… И кто этот чудик, я догадался еще до того, как штуковину с прорезями скинул… А там на дороге злость меня взяла, и смешинка в горле защекотала. Ты, говорю, Зорро, блин, х..! показывай личико! И шапку – долой… Точнехонько – он. Пацан Петька Глаз – кто ж еще?!
Ах, Петька… Действительно…
Выдал я ему сразу на месте – ты чего людей пугаешь? Черными только черти могут быть, а ты не черт и даже не ворпань – ты кретин! Если бы я из-за тебя сел – накостылял бы… Только, мужики, вот что. Глянул я снова – стоит он красный, дрожащий, распаренный. Дыхание перехватывает. Белые вихры во все стороны – и, поверите ли, дрожат… Мокрая курица… Жалко пацана. Во что он вляпался…
Теперь уж не тайна – во что. Пробрался тайком в гостиницу Мара. Стащил чегой-то. Устроил тарарам на всю Утылву!.. Прям не мог выждать, чтобы никого не было. Полез наобум. Там директорша – неважно, директорша или генеральша, но все равно молодая женщина. Одинокая. А тут к ней лезет черный парень. Нехорошо… Оно хоть ценное? что Петька стащил?
Жизнь – главная ценность. Пусть директорша порадуется.
Игнатич, ты прав – все как всегда.
Не такой человек Петька, чтобы… Знаем мы его. Пацан хитрый, прилипчивый, нахальный, но не пакостливый.
Что вы знаете? Он – из нынешних. Молодых да наглых. У которых ветер в голове. Важны только собственные хотелки. На общество плевать! Раньше их воспитывали – когда еще пионеры были и комсомольцы. Все похе...но. Молодежь навроде сорной травы – что выросло, то выросло…
Угу. Воспитывали. А еще раньше пороли.
Не лишне будет. Возобновить.
Как ты этого лося выпорешь? Не дастся!
Вы чего? Петька – не вор. И не гопник. Воспитанный он. В дурных вещах не замечен. Семья хорошая, культурная. У него даже дедушка – немец. Или прадедушка…
В гробу дедушка-то перевернется после сегодняшнего. Позвольте сказать – ни один из наших гопников или уличных бандюков не сумел бы додуматься, а Петька взял да сделал – залез к директорше. Вот интересно…
Он – школьник. Малый да глупый. Испугался до полусмерти. И Колян говорит…
Подтверждаю, Кондратич. Пацан трясся. Чуть не блеванул со страху.
Чувствует, что виноват. Чует кошка, чье мясо съела…
Не кошка, а кот. Кефирчик. И не мясо, а сало…
И потом, кто тут говорил? хороший, воспитанный. Не кот!!.. Внук немецкого деда. Школьный ботан – тюльпанчиками интересуется. В Богутарскую степь ездит с твоим родственником, Игнатич. Петька – на правах волонтера. Последний их проект – защитить цветок редивей. Прям тимуровец для матушки природы – или бабушки…
Ты плохого про Петьку не собрал, как ни старался.
Это его волонтерство – ладно, модно. А еще чем занимается помимо ботаники? Политикой! то есть, самой такой хренью. Их ячейка против властей выступает. И против директорши.
Конечно. Ты же трухаешь открыто выступить. Вот и приходится молодым ребятам…
А вы не подумали? Что начиналось с детской шалости – теперь превращается в крупную пакость… Так непакостливый Петька, говоришь?!
М-да… развлекаются детки…
Ах, развлекаются? За похожие развлекухи раньше статья была. Отправить в солнечный Магадан – туда за тюльпанчиками!
М-да, кончилось то время – и хорошо. Не сажали раньше – считали бытовым хулиганством. Просто штраф.
То есть Петька, по меньшей мере, хулиган. Не воспитанный… Ниче хорошего! Порядок уважать надо. И пуще власть.
За мэра Колесникова вступаешься? Ты же не любишь его.
Не люблю. Но порядок должен быть. А то помои льют не на мэра, а нам за шиворот – ведь мы здесь живем. Возмутительный бред! в устах наглого юнца… И если бы только он. Посмотрите, посмотрите, что в последнее время происходит. По Утылве в труселях гуляют, а вы говорите, что уже и без… Сам Петька до кражи докатился! Дальше что? разбой? убийство? Девку Нифонтову чуть до смерти не убили…
Не в ту степь ты…
Свобода также во вред! Да и на кой она? вот этим заниматься? Пусть идет в Дом Культуры – то есть, дом высокой культуры быта!.. Учили мы их, учили, облысели все…
Ты точно облысел, Цыбин.
Даже если и облысел (вот нисколечко!), но у пацана точно с головой не нормально.
А что у нас сейчас в жизни нормального? у тебя, у меня? Может, у тебя, Игнатич? Огородик-то причесал, но не спасет это… впору взвыть…
Не ворчите. Хорошая у нас молодежь. Свободная, думающая. Ей бы возможностей, как при советской власти – учиться бесплатно, работать, подвиги совершать…
Дураков нет! Никто героем не хочет быть! Героям – вон на могилке памятник – звезда с лучами и ве-ечная память… Как в сказке хотят – и дудочку, и кувшинчик. Хотят только хорошего и от того, и от другого строя. Чтоб им дали, а они ничем не обязаны. Нет, если ты наследство принимаешь, то с долгами и со всем геморроем.
Ты, Цыбин, чего сейчас заверещал? Захлопнись! Превратил ты Совет ветеранов в свою вотчину. Директоршу как огня боишься. В нынешних-то условиях мог рядом с ней на трибуне на митинге отказаться стоять! в знак протеста. Да где уж… Погрязли вы там в склоках – завод закрывают, а вы из-за заслуг и званий собачитесь, подарки делите, устроили войнушку за кресло председателя. А еще у вас там на стенке портрет Андропова не убран – ты якобы против… Андропов Ю.В. - на тебя малость смахивает, Игнатич…
Была б моя воля, я бы Сталина там повесил. Ой, не в том смысле – не Сталина, а портрет его.
Ты, Мирон?! Ну-у, загнул! Портрет Сталина днем с огнем не сыщешь… Правильно Агния вам заявила: старичье замшелое, мозги склерозом отбитые… Это я не про Андропова – умный мужик – жаль, что рано помер.
Агния не старичье? Вишь, идейная была. Мы коммунистов уважаем – таких, как Сталин, Андоропов или как ты, Игнатич.
Спасибо за уважение. Всегда старался оправдать.
Зато ты таким коммунистом никогда не был.
Пусть я не был. Агния перестала быть. Когда КПСС разоблачили, она в другую партию подалась. В ЛДПР вступила.
А ты в Единую Россию просочился. Ренегат. Хоть и ветеран.
Юнар, кончай! Тут не Цыбин подлец, а жизнь така-ая…
Благодарю! Определил, кто я есть… А в Утылве в Единой России только подлец Цыбин числится?
Не ты один. Много местных начальников. Они организованным набором вступали – вроде двадцатипятитысячников в Союзе – только те поехали колхозы организовывать, а наши на руководящие посты. Народ быдлом считают. Были мы хозяевами в советской стране, а стали крепостными у господ – бояр в собольих шубах. И у царя – батюшки…
За подобные слова можно… Хотя слову-то сейчас – грош цена…
Вспомнил! вспомнил! что про тебя, Цыбин, говорили: все как с гуся вода – или с лысого лучше обтекает…
Я-то обтеку. Не барин. А ты скоро загремишь этапом…
Не загремит. Правду не задушишь, не убьешь! Хорошие у нас ребята! Честные, активные. Горят желанием помочь народу. Уже нашлись интересанты. Приятели Сережки Колесникова – такие же члены, только не КПСС. Они собирают у себя перспективную молодежь, сколачивают Правый Блок. В Утылве есть ихняя ячейка.
Я верю! верю, что подымется Россия с колен! Мы еще мир удивим! Мужики, так и будет.
Лозунгами шпаришь. Ну, верь! нам не жалко. И на обломках самовластья – точнее, под обломками. Наше железо-то акционерное - тяжеленькое… Эти обманщики из Блока просто еще до власти не дорвались, а там забудут.
Колесников вроде отошел от политики – не рвется больше. Перегорело… Вообще, пьет он. Как Килька Кулыйкин – только Килька не таясь… Гляди, погонят как Кильку…
Не погонят. Килька-то по нынешним временам – никчемный человечишка, инженеришка. Холдингу не нужный и даже вредный. Холдингу целый завод здесь не нужен. А Колесников – власть. Или пусть видимость власти… Без завода можно, без власти никак.
Нет правды на земле…
Не горюй, Мирон Кондратич. Политика вызывает прилив желчи. Оставь. Лучше приходи обедать.
На уху зовешь? Видел – Калерия Арвидовна рыбу чистила. Сам наловил?
Нет, дед Мобутя. Не терплю я этих червяков в банках. И живую рыбу крючком протыкать… Уха жирная будет. С зеленым лучком.
И под уху будет?
Будет тебе… на орехи… На свежем воздухе сядем. Поговорим конкретно. Борис Сергеевич Васыр к обеду появится.
Ясно. Когда совещание по текущим вопросам? Мы же успели обсудить.
Вы галдели, а не обсуждали. Без толку. Через часок подтягивайтесь.
Условившись о времени, тылки развернулись было от Щаповского забора. Их снова оглушил громкий голос Николая Рванова.
*****
Николай Рванов явно раздосадовался над эдаким отсутствием интереса к своему рассказу. Уже упоминалось, что был он человеком ровного, дружелюбного настроя и вдобавок изрядной степени самодовольства. Не как ложка дегтя в бочке меда (очень большая бочка), но и не наоборот – как перчинка, без которой получалось чересчур густое, однородное, безвкусное варево. Рванов всегда сохранял о себе хорошее мнение. Полезная черта. Скепсис, самокопание и, еще пуще, депрессняк с нашим богатырем никак не сочетались. Поэтому спивался одноклассник Рванова – Килька Кулыйкин, а Николай, особо не парясь, удерживался на солнечной стороне жизни – ценил простые истины, над сложными материями не размышлял. В итоге вполне доволен собой (даже счастлив?). Любил вкусно поесть, собраться с приятелями в гараже, выпить тоже не дурак, съездить порыбачить на Сутайку и Виждай. Весьма словоохотлив - попав в центр общего внимания, начинал лучиться, пузыриться. Тылки знали эту его павлинью черту и порой цепляли, но не сильно. У Николая не имелось заклятых недругов в Утылве – если возникали шероховатости, то изначально неосознанно – просто задел мимоходом и не заметил (обидно последнее). Его давний – не то, что враг, а скажем так – недолюбливатель – сосед Цыбин. Мелочный, вредный, активный пенсионер больше злился на Николая, когда тот не велся на его подначивания.
Сегодня Рванову очень хотелось повыступать и покрасоваться на публике. И повод для того великолепен. После дороги и кашкукских событий отправился не домой спать - пришел не к кому иному, а к Щапову. Чувства буквально распирали Николая. Он занял горделивую позицию на пригорке возле щаповского забора и нарочито эффектно разыграл свою сцену.
Я знаю!..
Ну, ну, посмотрим, что он знает.
Рванов почти на голову высился над тылками. Говорил громко и раскатисто, жестикулировал – его большие пальцы сжимали какую-то бумажную трубочку. С подъемом повествовал о пережитых чувствах – не Петькиных, а своих. Грудь под рубашкой в красно-коричневую клетку вздымалась. Впрочем, тылки знали Кольку как облупленного. Это не умаляло факта, что прошедшая ночь была из ряду вон, и многим досталось. Например, для Николая мало ночной ездки из Кортубина, когда опасность подстерегала перед поворотом на Утылву – в цветущих кустах волчавника. Но оказалось, что нет – не там…
Эй! Куда вы все? Только стояли, шумели, руками махали…
Так это… Игнатич на уху зовет. До дому надо – и обратно. Ты чего хотел, Колян?
Я уже забыл, чего хотел. Языком чесать вы здоровы. Теперь моя очередь. Должен я досказать!
А ты разве не уже? Мы с твоих слов поняли, кто в гостиницу проник. Петька Глаз. Ему теперь отдуваться.
Нет. Я и до половины рассказа не дошел. Вы спутали, увели… Слушайте сюда! Если ты, Цыбин, опять встрянешь… Все остальные рты захлопнули! Где я прервался?
Ты не переехал Петьку Глаза. И слава Богу.
Не переехал. Я только его схватил за грудки – за черную рубаху. И черную шапку сдернул. Его личность обнаружил. Петька словно помрачился. Трясучка его одолела. Слышно сердце колотится – бум! бум! бум! – из груди вырвется… Я ему – ты чего, парень? со страху? Чтобы ты не натворил – ну, поймают и побьют – ну, на пятнадцать суток посадят – ну, не смертельно же… Из тюрьмы после отсидки возвращаются. А что натворил-то? пристукнул кого? если все живые, то вообще – плюнуть и растереть… Петька головой мотает, не в силах выговорить, вцепился в меня, и пальцы у него – не сосиски, не слабее клещей… Наконец, выдохнул и заверещал: дядя Коля, спаси, спаси!.. От чего или кого спасать, спрашиваю. Что ты отчебучил? Колись, Петька! Он в ответ лопочет – не все разобрать – гонятся за ним. Они гонятся! на рыжих лапах. Настигнут – и порвут когтями. Морды звериные! уши торчком – они нас слышат, счас придут… По запаху чуют, по следу идут… Да куда идут-то? и кто идет? собаки за тобой? игра в охотников и в добычу? Я вот возьму и надаю тебе и твоим дружкам!.. Тут пацан взмолился – согласен, только спаси!.. Я вижу – он не притворяется, дурака не валяет, да он ни разу не дурак… Озирается, зрачки мельтешат. И я поверил.
Втравил он тебя в историю?
Молчи, мой лысый друг. Ты-то меня никогда не предашь, я знаю… Серьезно. Про запах – это пахнет страх. Едко, одуряюще. Пробирается под одежду. Я ощутил. Мерзко… Думаю – после из тебя, пацан, все вытрясу, а пока делать что-то надо… Только что? Огляделся – откуда ждать? и чего и кого именно? Петька ведь не объясняет, тарахтит – спаси! спаси!.. Кусты качаются, хрустят. Свет моих фар – как струйка дыма рассеивается, ближайшие дома в ночи не видать. Рядом с мостом бараки, где не живет никто – окна пустые и темные. Одни мы одинешеньки в целом мире. Тут уж я вспотел. Толкаю пацана – спрячься под мостом! давай быстрее! Сам смекаю – не оставлять же буханку на мосту? Все равно как признался и расписался... Я за руль – съехал с моста и к забору приткнулся, свет потушил – утонули мы в темноте… Да, рассказываю я долго, а вы с глупостями перебиваете, но произошло все быстро… Успели мы. Тут как по команде зажглась иллюминация в гостинице: вот оно! начинается… Пацан правду говорил… Затаились. Я из-за стены выглядываю, Петька ко мне приполз – еще пнул его, чтоб не скулил... Звук мотора. Со стороны Кашкука машина едет – именно в то самое время. Не повезло.
Милиция? Поймали? Достукался Петька?
А ты и рад, Цыбин? Это им не повезло – тем, кто в машине, а не нам… Не милиция была. Когда наши доблестные менты в срок поспевали? Догонять – не равно убегать. Тем более, если сам рвешь когти – ну, не когти, а ногти – свои, собственные. Про когти я еще расскажу… Опять же про милицию я почему вспомнил? Будто не знаю, чей это грузовик – по номеру. Знаю! Федьки Цукова. У него недавно появился, стоит в Малыхани. Там официальная точка – лом принимают, и помимо лома все, что им из разных мест тащут без разбора, лишь бы деньги выручить. С завода тоже. Жулик этот Цуков! Ментам отстегивает, а они ему нервы не треплют. Вот милиция вовремя и не приехала! Смешно после всех событий – что же лучше? если бы приехала, то как объяснить про груз в кузове? откуда добро? кто хозяин?
Ну, почему так сразу? А вдруг все законно? Гм…
У Цукова?! Кондратич, я прекрасно знаю. И ты знаешь. Машина от транспортной проходной ТыМЗ. Ночью отъехала, чтобы меньше глаз видели. На проходной стоит сообщник – начальник караула Ляпустин. Ваш родственник – Пятнашковых. Семейственность. Витька тоже касательство имеет – в его ведении ценности, что на завод попадают и покидают. Шишка в коммерческой службе, в управе на одном этаже с Варварой сидит – значит, одна шайка - лейка. Расплодили коммерсантов. Вся наука, как обдурить, цену накрутить и людей в дураках оставить… ТыМЗ издыхает, а они мародерствуют. Конечно, я мог бы культурно назвать, но, по сути, мародерство. Не удивлюсь, если Поворотов в деле… Ты, Цыбин, правду говоришь? что не замешан здесь Поворотов, что нет его... А плитки на полу в цехах из нержавейки есть! И штампов – гора, каждый штамп в несколько тонн весом, из ценной стали.
Угу, еще немецкой, трофейной. Есть такие штампы…
Твой Витька по распоряжению Варвары весь металл в цехах посчитал, в ведомость занес. Распродавать завод будут на корню. Чистое поле останется. Степь да степь кругом… Не придраться – честные коммерсанты по закону действуют. Частная собственность! Однако Федька Цуков перед Варварой и холдингом – клоп маленький и вонючий. Подворовывает потихоньку. На грузовике металл везут на точку. Федькина совесть чиста – не он, так другие обдерут и продадут.
А мы кто? никто! Совсем не при чем – не при деньгах, не при акциях, не при власти. Получается, что не наше это – АО Наше Железо. Э-эх, злость берет!
Злись себе. У директорши телохранители – братья Клобы. Не подступиться. Она далеко не проста. Ты ее лишь как красивую бабу воспринимаешь.
Зато у Цукова охраны не имеется. Можно ребра пересчитать – и нескольких недосчитаться. Цуков уже многим тут поперек горла встрял!
Истину глаголешь. Грузовик на что выкуплен? на металлоломе да на том, что с людей утянул. Грабительские у него кредиты в ДеньДжине!
Поздно. Завел Федька охранника. Настоящего уголовника. Конечно, Тулуза не молод и не продвинут, как братья Клобы. Больше по старинке, по воровским законам действует. В итальянских рубашках не щеголяет. Но ножичек всегда при нем, и орудует он ловко – ножичком-то.
Как же они спелись? Цуков и Тулуза? Цуков – бывший инженер, интеллигент – тоже бывший. А у Тулузы университет – тюрьма.
Бизнес общий – и левый. У каждого свой вклад. У Цукова голова, а у Тулузы – силовое прикрытие. Только кажется, что Тулуза больше на публике уголовника играет, а тылки обмирают со страху. Может, он не такой крутой?
Точно. Когда на него крутые наехали, едва уцелел. Я вам все расскажу.
Еще что-то знаешь, Колян? или видел?.. Не подружились они – наша парочка - а почти породнились. Через баб. Цуков из Казахстана, здесь поселился у Гельки Веселкиной, стал жить с ее старшей дочерью Райкой. Вроде как зять. На роль второго зятя – для младшей дочки Татьянки – малахольный сынок Дюши Костяня претендует. Тулуза неизвестно откуда свалился в Утылву – теперь материн полюбовник. Как бы тесть и как бы зять – как бы есть, но как бы взять? Роковые женщины эти Веселкины! Возле коров красота расцветает несравненно…
Мужики, ша! Кончай про баб – это вечная тема.
Ты же сам, Колян, про Цукова начал!
Не про Цукова – про его грузовик. Он ночью с проходной ТыМЗ вырулил. Ну, а про Тулузу… Дальше дело было так. Мы с Петькой в засаде сидели. Глаза распялили, уши растопырили. Оба настороже. Сначала – ничего, но недолго. Потом звук – наподобие шуршания. Не человеческие шаги. Я про лапы подумал – пушистые, с поджатыми когтями. Кто-то пробежал – мягко, на лапах. Звук стих. Мы почуяли, что не надо высовываться, обнаруживать себя – как вылезешь, вот тут и… и… разорвут! Наш нюх не обманул. Тогда Цуковский грузовик показался. Ну, едешь – и езжай – я же не кинусь ментам стучать, что ворованное везешь. Акционерное имущество! но мы не акционеры… Да будто менты не знают!.. Грузовик мимо нас на мост проскочил. И после как под мою копирку – как у меня перед тем было. Скрип тормозов. Застопорил на месте. Любопытство меня подзуживает – высунул нос, силюсь разобрать. Хорошо, что фары не выключили – видать, но не слыхать. Немое кино. Сцена у нас на ладони. Из кабины шагнул Тулуза – дверца бамс! Перед ним вынырнули фигуры. Темные. Их-то я со спины лишь углядел.
Какие фигуры?
Нормальные. Человечьи. Без хвостов и ушей. В одежде, а не в рыжей шерсти. Молодые, ловкие, гибкие – двигаются, столбом не стоят. Словно танцуют, но зловеще как-то… Тулуза – вот влип, бедняга! хотя и не бедняга – напрягся весь, плечи к ушам прижал, подбородок вывернул – острый угол у него там образовался – и ну, пошел на этих быковать. А что ему оставалось?! Я вам скажу, зрелище не для слабонервных! Не столь страшен Тулуза, как эти… эти… нелюди.
Жалко – ведь тоже человеком был… Пойти собрать Тулузовские бренные косточки и в гробике похоронить? В последнее время что-то на кладбище зачастили. Дорожка туда – хоть через мост, хоть мимо него – мимо статуи с руками…
Да ну вас! Уголовник не сдрейфил – надо отдать ему должное. Что-то говорить еще пытался… Они не слушали – танцевали перед ним. Тулуза сунул руку в карман – за своим ножиком – а сам старался держать их, не упускать из виду. Отступает, но не поворачивается спиной. Правильно мыслит. Только они – быстрые, ужас!, а он уже старый. Танец неумолимый – все ближе и ближе. Тулуза за ними не догонял, потому размахался ножом – не подходи!.. Пока одному угрожал, второй зашел сбоку и вынырнул буквально под носом. В точности я не разглядел – Тулузу заслонил темный силуэт. Неуловимое движение – как мягкой лапой мазнули – раз! – урка отшатнулся и чуть не упал. Лицо осветилось – у него поперек красная черта – нос ему как острым когтем перерезали. Аккуратно и глубоко – до мозга, что ли?
Страсти мордасти… Прям побоище развязалось…
Тот, второй – который лапой уголовника резал – обернулся и посмотрел. У меня внутри заледенело – он именно в нашу с Петькой сторону посмотрел – будто в темноте видел, что мы там... Лицо бледное и чистое. Длинная тонкая шея. Мальчишечка! Если бы я своими глазами не видел, что это он Тулузе нос изуродовал – не поверил бы!
Застращал нас вконец. Твой нос вроде целый.
Целый! И у тебя будет, какой заслужил! Не стерпишь, чтобы ехидство не ввернуть… Мужики, нисколько не сочиняю. Он смотрел, и губы в улыбке кривились... Улыбался, говорю вам! Так зверь то ли улыбается, то ли скалится… Думаю, наша очередь пришла…
Колян, мы не поняли. Ты столько нагородил… Чем все закончилось? Как бы благополучно?
Ну, да… как бы… Спасло нас одно – сирена завыла в Кашкуке. Громко. В гостиницу милицию вызвали. Сирена тылков перебудила. Они соседние окна облепили. Какие уж тут тайны… Эти с лапами исчезли в момент – просто испарились. Сказочное издевательство! или обман… Тулуза со своим носом и ворованным добром поспешил – подальше от моста, от гостиницы. Ехал и сильно вихлял. Должно быть, в Малыхань рванул – спрятаться под кроватью у бабы Веселкиной. Я его не осуждаю. Мы с Петькой страшно обрадовались, вылезли из кустов. Если увидите там место, где поломано – знайте, это мы там… Смешно, Цыбин?
Сомнительно…
Верите ли, когда напряжение спало, руки – ноги задрожали мелко. Сомневался ведь, что сегодняшнюю ночь переживу. Сил не было Петьку по уху двинуть – заслужил!
Пацан где? Петька? Ты его отпустил?
Как я мог? Если те рыжие черти где-то рядом спрятались? Кусты кругом… Петька, говорю, благодари судьбу, что легко отделался. Дуракам везет, но ты же не дурак? Бросай! Лучше бы в своей Молодежной ячейке в политику игрался, даже власть полоскал. Больше шансов уцелеть… В школе учись, балбес! Родителей слушай, старушкам помогай, тюльпаны спасай. А то, как с Тулузой, который зря пострадал – ведь за тобой они гнались, чтобы прищемить любопытный нос! Уразумел? в следующий раз… По Петькиному истерзанному виду ясно – уразумел, еще как!.. Идти он был не способен – даже до гостиницы, чтобы сдаться. Я его спрашиваю: ты сейчас куда, Зорро? блин! Он: домой, домой! хочу домой!.. Нельзя ему – чтобы эти его дома достали… Короче, мы полностью очухались и поняли, кто они.
Колян, ты пацана бросил?
Не бросал я! И я же придумал, куда ему спрятаться. Вишь, что эти вытворяют – могут по носу, по животу, по шее – по яремной вене – вжик! Коготь как бритва… Нельзя домой. Надо в другое – неприступное – место.
Где же у нас место, куда ворпаням не добраться? О, ё-о… моё-о…
Вот – вот. Только там. Я и Петьке сказал – хочешь уцелеть? Отвезу тебя в Пятигорье. Прямо сейчас на буханке доброшу. Конечно, не на Шайтанку – в самый вертеп их. Заберись на Казятау и сиди, не шелохнувшись, нос береги. Переночевать можно в хижине козопасов. Не вздумай спускаться до утра. Ночь – время охоты ворпаней. А ты – глупая добыча.
Ты доставил пацана на Казятау?
Нет, по дороге из машины выкинул. Надоел… Разумеется, довез, опять повторил, вдолбил ему в головенку…
Как считаешь, он осознал? будет осторожен?
Очень надеюсь, что до рассвета продрожит там. Но сейчас уже полдень. Парень нетерпелив. Мы пока ехали, он помаленьку ожил. Речь вернулась. Мысли закрутились шариками в черепушке. Обмолвился кое о чем… Не успокою вас, мужики.
Дык че? Мы не первый день долдоним. Про завод да про директоршу. Что нам выбрать? Издохнуть быстро или попробовать побрыкаться?.. И что такого твой Петька разузнал в гостинице, если ему погоню с ворпанями организовали? Главную Варварину тайну разглядел? ту, что под халатом?
Бредит он. Иначе не назовешь. Красочно, интересно, но бред же! Я не все понял, а что понял – передавать воздержусь. Вы меня же вруном бессовестным назовете… Не горюйте, скоро Петька сам разболтает. Меня избавьте.
Погоди, Колян, все, что ли? Больше ничего не последует? На самом интересном месте! Ты же до Пятигорья в рассказе дошел – то есть, доехал…
Что ты в руках держишь? В лицо мне тыкаешь – прям в глаз. Осторожно! Какие бумажки?
Такие. Петька стащил у директорши. Говорит – касательно ТыМЗ. Просил передать Игнатичу для разбирательства. Чтобы планы холдинга и директорши выяснить и упредить удар. На! доверяем тебе, Игнатич. Ты в академии учился, почти академиком сделался – или кандидатом... Знание – сила. Хотя, конечно, когда тебя по носу… В ответ тоже по носу надо дать! Неужто не придумаем ничего супротив Варвариных подлостей?
Из-за секретных бумаг сыр – бор разгорелся? Гостиницу едва по кирпичику не разнесли.
Хотелось бы. Что можно понять и исправить. Но Петька бормочет речи непонятные, несуразные…
Что больше несуразное, чем перерезанный нос? и твой рассказ?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
*
Что за деньки (и с ними ночи) пошли в Утылве после смерти старой учительницы Лидии Грицановны Чиросвий! Одно за другим. Пока события сосредоточились в основном в Кашкуке – там сразу густо, пора расширить географию. Следует перенестись на юг – в так называемую Малыхань.
Сегодня главный интерес сосредоточится на семействе Веселкиных, состоявшем исключительно из особ прекрасного пола. Геля и ее дочери Рая и Татьяна. Все трое очень похожи - описывая одну из них, можно в точности представить облик двух других. Геля, конечно, старше, но выглядела хорошо – физическая работа на свежем воздухе, надсада возле совхозных коров способствовали моложавости – никакие косметологические процедуры или модный фитнес не сравнятся. Геля родила детей, не выйдя ни разу замуж. Простая женщина – деревенская (это ее изначальная константа), а дальше сплошные не – не интеллигентша, не хабалка, не неврастеничка, не мымра, а даже красавица. Девчонки по ее же типу. Наливные яблочки. Невысокие, круглолицые, грудастые, крутобокие, с розовой кожей и светлыми глазами, незамутненным взором. Говорливы и насмешливы, но приветливы. Три женщины жили под одной крышей и управлялись в семейном хозяйстве сносно – был приусадебный участок, дом (половина коттеджа), обстановка в нем, домашние привычки, свои тараканы (в переносном смысле – Веселкины, вообще-то, чистюли). Родное гнездо сохранялось.
Да и с чего рушиться? Веселкинское жилье принадлежало к серии кирпичных коттеджей, построенных еще 80-ые годы совхозом им. К. Солина для своих работников. В Малыхани располагалась центральная усадьба. Так сказать, витрина зрелого социализма, когда уровень жизни города и деревни сравнялся. И это не пропагандистская байка – совхозные коттеджи превзошли качеством и комфортом частные дома в Кашкуке – здесь проведены газ, водоснабжение, канализация, проложены тротуары. Аптека, магазин, детский сад, клуб. Благоустроенный поселок. Жилье приватизировано. То есть у Веселкиных – собственная недвижимость. Интересно, а как сегодня могла бы решить жилищный вопрос одинокая доярка с двумя детьми? Авторской фантазии не хватает – это же не истории фэнтези сочинять.
Уже упоминалось, что Геля Веселкина замужем не была – отцы ее дочерей разные. И ведь она не гулящая – просто невезучая легковерная баба. В Утылве ее жалели, хотя нередко чихвостили. Детей вырастила, не задумавшись подать на алименты с любовников. Трудилась дояркой сперва в совхозе, затем в агрохозяйстве АО Тылвинское – в обоих случаях руководил Г. Сыродь – бывший коммунист, нынешний капиталист. Больших денег Геля не заработала. Все и всегда сама, без поддержки – пусть не ловко и даже не умно. Не роскошествовала и дочек не баловала. Старшая Рая недолго походила на ферму вместе с матерью, после устроилась в магазин Дюши в Кашкуке. Татьянка только школу заканчивает. Все обыкновенно. Геля делала ошибки и за них прилежно расплачивалась. Какие претензии? к кому?
Женское царство Веселкиных просуществовало и, наконец, было свергнуто несколько лет назад. Еще до того, как дочери выросли и заневестились, в доме появился мужчина – не гость, случайный любовник или постоялец, а хозяин. Звали его по-иностранному, смешно – Тулуза – прозвище, конечно. Никто в Утылве не запомнил точную дату – месяц, число, год, а Тулуза еще сам предпринял усилия, чтобы все запутать. Как и большинство визитеров (которым не посчастливилось, а именно угораздило), попал через станцию Южно-Уральской железной дороги. В солнцезащитных очках, в спортивном костюме из синей плащевки и поверх в Пилотовской кожанке, в дорогих кроссовках на ногах незнакомец смотрелся круто, хотя не желал того. Из багажа у него – простая черная сумка почтальонка через плечо – много ли туда вместится. Большой поклажей не обременен. Постоял на разогретом красными лучами асфальте, выкурил фирменную сигарету, смял и выбросил пачку – в красном круге черная надпись Lucky Strike. Мужчине явно некуда податься. До следующего утра он перекантовался в зале ожидания на ободранных деревянных скамьях, затем отправился бродить по Утылве. Обнаружив рядом с вокзалом заброшенные казармы, несколько раз ночевал там – прямо на полу, положив сумку под голову. Несмотря на фасонистый вид, денег у незнакомца нет – очень даже, что совсем. Солнцезащитные очки он спрятал, ночевки на полу тоже сбили лоск. Откуда родом, прежние занятия, от чего (или кого) бежал – про это Тулуза молчал наглухо. Пообщавшись среди тылков, помятый и запыленный мужчина пришел в Малыхань к Сыродю проситься на любую работу. Тот окинул кандидата проницательным взглядом, подумал и сообщил:
Беру. Временно. Охранником. Как трактористу или шоферу платить не стану. Да ты не сможешь так. Но будет у тебя собачья работа. Хорошо, что не местный. А то у нас тут общая кодла. Иной раз долбануть не мешает – для порядку. Я скажу. Ну, согласен?
Незнакомец помялся:
Насчет документов…
Я же тебе не золотой запас доверяю охранять. Как звать-то?
Тогда впервые услышали, что мужика в синих спортивках зовут Тулуза. Ему посоветовали в Малыхани хозяйку, которую можно уговорить дешево сдать комнату – Веселкину А.С. У нее уже обретался один жилец – Ф. Цуков.
Тылки любопытны и проницательны. В свое время приехавшему на княжение в Утылву Щапову В.И. они устроили допрос с пристрастием. Но Щапов искал их поддержку, стремился понравиться, а Тулуза сторожился – как старый облезлый волк (потерявший пусть не рыжую, но свою собственную защитную шерсть) только щерил желтые клыки на малейший интерес. Дикий зверь не верит никому и твердо знает – лучше нападать первым, если же настолько обессилел, то хотя бы подыграй – зарычи, иначе разоблачат и разорвут, что люди, что ворпани. И Тулуза прав! Тылки разоблачили Мобутю, а ведь он маскировался всю жизнь и достиг в этом совершенства – может быть… Из Тулузы кое-что удалось вытянуть – немного, на разживу людскому любопытству. Нельзя же всегда молчать. Тылки – дикий народец - не культурный, не обученный уважению приватности. Не избавиться от их назойливых расспросов. Даже если надеть непроницаемую железную маску (образно), тылки будут стучать по ней палкой и добиваться ответа (может, и буквально бить). Хошь – не хошь, а Тулузе пришлось говорить. Да, собственно, ничего выдающегося не выяснилось. Не граф Монте-Кристо – не дед Мобутя. Но тоже биография как бы...
Детство и юность Тулузы пришлись на излет советской эпохи – это когда вершина позади, и дальше все вниз. Простая рабочая семья с одного спального района Кортубина (Восточного) – туда ехать от центра несколько километров по прямой трамвайной ветке, что доходила до окраинных панельных высоток – с их девятых этажей видна начинающаяся за городской чертой степь и на заднем плане уральские предгорья; внутри жилмассива ветка разворачивалась на 360 градусов и возвращалась – в центр, в советский рай, где обретались старожилы – семьи Сатаровых, Елгоковых, Тубаевых, Пивых, Щаповых и др. Родители Тулузы оттрубили до пенсии на КМК без особых званий, наград. Прежние идеалы исчерпали себя, общая жизнь загонялась в формальные, даже депрессивные рамки. Про себя Тулуза говорил, что рос уличным пацаном, ножик носил со второго класса, показывал, но ни разу не применял. Училка закатывала глаза, вызывала в школу мать и прочила упрямцу судьбу уголовника. От судьбы не уйдешь. Учился плохо. Дрался всегда. Пока малышня - то простая свалка, волтузили друг друга руками, коленями, головенками. Потом начались серьезные стычки. На улице господствовали жесткие вещи – пацанские понятия, принципы разделения на свою и чужую территории – двор, квартал; собирались компании, пришлым могли накостылять. Мальчишки повально пытались наносить удары ногами – даже в прыжке, удавалось мало, в реальности били кулаками. Западло струсить, не стерпеть боль. Малолетние бойцы сосредоточились на боксе, но Тулузе больше нравилось в стрелковой секции. У подростков появились самодельные пистолеты; эдакую «волыну» Тулуза с друзьями таскали в школу, стреляли на стадионе по железному ведру. Тулуза говорил, что беспредела не допускалось. Сочинять байки не след. В спальном районе правила соблюдались строже, чем в центре – на Социалистической улице много начальства жило, и детки у них ой как куролесили, а на окраине в каждом доме «сидельцы» – те, кто с зоны - возмутительные факты пресекали быстро и на корню. В квартале Тулузы авторитетом пользовался старый вор Бабай. Устанавливалось, что нельзя толпой набрасываться и запинывать одного, по голове прыгать, нельзя мелкотню трогать, если парень с девчонкой, то тоже не наезжать. Честно, справедливо. Подростковый максимализм нуждался в авторитетах – и они нашлись. Уголовники. Распространилась мода на уголовную романтику, блатной язык, воровские законы. Короткая стрижка, спортивные штаны, ботинки. Тогда крупные города Союза поразила напасть – неофициальные молодежные группировки. Не все криминальные, но здесь речь пойдет именно про них. В Кортубине не лучше и не хуже, чем в других областных центрах. В каждом микрорайоне своя банда. Числом аж до ста подростков. Между бандами вспыхивали разборки с использованием велосипедных цепей, арматуры, кастетов. Стрелки назначались в парке Сталькона – там целые битвы разгорались, кровь лилась. В. И. Щапов, вернувшийся из Афгана, в ужас пришел – в его время такого не было. Но Щапова благополучно законопатили в дикую Утылву – пусть там умничает! А банды распоясались в Кортубине. После выхода громких статей в областной прессе (в газете Родные просторы и др.) милиция вмешалась – банды разогнали, кого-то посадили, кого-то поставили на учет. Внешне ситуацию переломили. Тулуза был из тех, на ком учинили показательную расправу – дали срок за участие в драке.
После отсидки Тулуза вышел, закрепив соответствующий образ мыслей и привычки. Подался к прежним приятелям, к уважаемому человеку Бабаю – куда же еще? Тогда махровым криминальным цветом распустились 90 годы – словно жгучие синие цветы ядки на Шайтан горе. О, эта постперестроечная эпоха обнагления и ограбления – раздеребана целой страны. Она была недолгой, яркой, пронзительной – предельно искренней. Перекочевала в анекдоты, песни, сериалы. В память народную. Кажется, ушла безвозвратно. Уже не увидишь черных турецких кожанов, бритых затылков, золотых цепей, назначенных стрелок, смертей, роскошных мраморных надгробий с годами жизни точно на войне – двадцать, тридцать лет… Действительно на войне – методично отстреливались человеческие понятия справедливости. И это не ворпани стреляли. И главные виновники – не стрелки. Азартно делили советское наследство. Уличные банды переродились в серьезные ОПГ, и Тулуза стал рядовым членом. Кортубин разграничили на сферы влияния. Уже не гопстоп, не воровство, не рэкет – серьезный бизнес. Торговля, транзит, заводы, банки. Вершина над всем этим – металлургический комбинат. Вот за него между местными и внешними структурами развернулась нещадная борьба – не на жизнь, а на смерть. Криминальные события затронули кортубинских промышленников, представителей власти, силовиков. Старый директорат выдюжил, отбил атаки. Вслед за этим перешел в контрнаступление и взял город под контроль. Губернаторские полномочия получил ставленник КМК. Тогда же решительно вычистили криминалитет, большинство авторитетов ОПГ сели на большие сроки, уцелели немногие, кто легализовался, но им указали на их место. Всякую бандитскую мелюзгу давили без счету. И вот теперь – приличные костюмы, речи про законность, депутатские мандаты и министерские посты, ножи и вилки для цивилизованного поедания жирных кусков, и под итальянскими рубашками готовая вздыбиться звериная рыжая шерсть. Хищники, завладевшие добычей – предприятиями, землями, недрами, миллионами и миллиардами. Теперь они в полном порядке – в собольих шубах, в дворцовых покоях. Их не интересует, что будет с Утылвой (да будет ли она? будем ли мы?).
Этот период мер по санации областного общественного организма совпал с приездом Тулузы в Утылву. Видимо, по каким-то причинам Тулуза посчитал для себя очень желательной дистанцию в двести километров между Кортубиным и нынешним местом жительства.
По приезде в Утылву Тулуза вынужден устроиться охранником у малыханского феодала Г.Сыродя. Если точнее, выполнял всякие простые поручения, караулил, сопровождал шефа. Это не могло быть долго: во-первых, после преступных доходов совхозные денежки для Тулузы – мелочь, а во-вторых, сам Тулуза – натура неорганизованная, демонстративная, не приученная к размеренному образу жизни (рабочих день от сих до сих, аванс и получка по таким-то числам – ну, и насчет выплат…). Естественно, Тулуза не восхитился заурядным житьем – бытьем, высказывался в своем стиле, на что тылки бойко отвечали: тебя кто-то сюда звал? держат насильно? прячешься от кого? кто тебе хвост прищемил?
Тулуза сжимал челюсти аж до хруста, чем подтверждал – да, действительно. В Утылву его привела судьба – как и всех героев нашей истории (хотя кто-то наивно думал, что едет не туда и не за тем). Кто принял, кто нет, кто-то остался здесь навсегда.
Олицетворением судьбы для уголовника Тулузы стала женщина из Малыхани. Геля Веселкина. По возрасту старше его. Прежний бурный опыт общения Тулузы с противоположным полом тут бесполезен. Эдакий мачо, побывавший во многих передрягах, повидавший мир за пределами Утылвы. Его нельзя удивить, тем более над ним нельзя восторжествовать. Ну, последнее – не характерно для Гели. Тихая, спокойная, такая уютная женщина. Полноватая фигура после двух беременностей. И целлюлит, и варикоз, опухающие ноги. Милое лицо, морщинки под глазами, при улыбке слева виден скол на зубе. Волосы небрежно скручены на затылке. Мягкость, безыскусность и женственность. Все вызывало покровительство и теплоту у Тулузы. Именно Геля примирила его с Утылвой. И началась новая жизнь.
Тулуза очутился в Малыхани в доме с тремя женщинами. Как лис попал в курятник. Кругом все было сделано женскими руками, наполнено женским пониманием смысла и красоты, женским запахом. Гендерный перекос везде. Тулуза исправил его, начав жить с хозяйкой. Геля не ломалась – получить ее было легко. Опять же никто из соседей не удивился – все Гелины отношения развивались по единому шаблону. Правда, для третьего ребенка уже поздно. Не поздно оказалось для другого. Бывший уголовник, никогда не имевший своего пристанища, семьи, захотел жить с женщиной – не просто спать, а именно жить с ней, включая все в это понятие. Еще Тулуза ушел от Сыродя и сумел стать участником неофициального бизнеса по скупке цветмет и чермет сырья. Компаньон по бизнесу – второй квартирант Веселкиных, молодой Ф. Цуков. С выросших доходов Тулуза давал Геле деньги – на нее, на дом. Дальше – больше. Понаблюдав за жителями в Малыхани, Тулуза сам приступил к мужским делам. Первый раз копал огород лопатой до кровавых мозолей и, натягивая пленку на деревянный каркас теплицы, долбанул себя молотком по пальцу. Чинить электропроводку в комнатах ему помогал сосед справа – цеховой электрик с ТыМЗ, вместе с соседом слева корячились с ломами, устанавливая бетонные блоки под крыльцо. С обоими соседями ходили в баню, хлестались березовыми вениками, пили пиво, вели длинные разговоры за жизнь (соседи разнесли потом по Утылве подробности Тулузиной биографии). Тут только начни – конца и краю не видать! Неожиданно Тулузе понравилось ощущение – свое – свое хозяйство, свои собственноручно изготовленные клетки с кроликами, своя рассада помидор, сгоревшая оттого, что не открыли теплицу, свой дом, своя женщина.
У своей женщины были еще свои дети. Дочери Райка и Татьянка. Но они уже подросшие девушки – как все деревенские, вполне самостоятельны. Разумеется, ни о какой отеческой симпатии речи не возникло – Тулуза их не замечал. Девчонки пытались грубить материному сожителю, но для него это так – мошкара зудит. Когда Тулуза решил по-серьезному относиться к Геле, он, сделав зверское лицо, цыкнул на дочек – те описались от страха и присмирели. Потом начали общаться. Нормально, в общем-то. Девчонки – копия матери – красивые, светлокожие, вдобавок с ее легким, не вредным характером. Такие – даже бесприданницы – быстро замуж выскочат. Вот старшая Рая влюбилась и мечтала о свадьбе с ненаглядным Феденькой. Веселкины и Тулуза притерлись друг к дружке, мирно сосуществовали. Подытожим. Рая и Татьянка не могли отнестись к Тулузе как к отцу – или даже как к отчиму, но признали за ним права вожака прайда – женщины легко это признают, если мужчина не только притязает на место во главе стола, но еще добывает на охоте мясо для трапезы. Тулуза с Гелей не регистрировали отношения – для них это чистая формальность. Их все устраивало, и оба не сомневались, что будет устраивать еще долгие годы – то есть, навсегда. В Малыхани их тоже считали семьей. Тулузе даже льстил непривычный добропорядочный статус. Вот такую сказочную вещь сотворила Утылва с бывшим уличным хулиганом, бывшим уголовником, бывшим одиноким волком. Все бывший, а каков же нынешний? Тулуза не задумывался – он не философ, а просто новообращенный тылок, все в его судьбе утряслось. Он счастлив. Прошлое не вернуть никогда. Никогда? Ой ли?!..
Уже упоминалось про любовь старшей дочери Раи. Она - ровесница Тамары Кулыйкиной, самой эффектной красавицы в Утылве - яркой, напористой, нацелившейся на выгодную партию – молодого мэра. Пока лишь на каблуках обхаживала Колесникова, вила кудри, смотрела с томным обожанием. А Райка Веселкина – деревенщина. Еще какая! Свежая, пышная - ситцевое платье до круглых коленок, бретельки от лифчика видны в вырезе горловины, белый платок. Губы накрашены, нижняя прокушена. Темно-коричневая помада совершенно не для ее цветотипа, но у Раи лишь один тюбик - изотрет его и купит другой (может, даже розовый). Молодая телочка. Хотя Цуков до сих пор на ней не женился. Что мужикам надо?! Обе красавицы – Рая и Тамара – в равном положении, и им очень хочется замуж. Нормально. Младшая сестра Веселкина физически созрела наравне со старшей. Итак, она звалась Татьяной – не той, не пушкинской Татьяной – с красотой и румяной свежестью у нее было более чем. Будущая свекровь Дюша уже крепко задумалась поженить сына Костяню с Татьянкой, но окончательного решения не приняла. И Рая, и Татьянка – Евины дочки – да, да, пусть и коровницы…
До Тулузы у Гели Веселкиной квартировал Ф. Цуков – молодой парень, приехавший в Утылву из Казахстана в начале 2000-х годов. Тоже немало времени прошло. Имея перед глазами нынешнего Федора Ильясовича Цукова – упитанного, щекастого, важного - сложно представить его же почти десять лет назад. А тогда он был худеньким брюнетом с жесткой шевелюрой – явный полукровка. Смуглая кожа, темная корка на губах. Крутые брови почти без прерывания от переносицы до висков – самые заметные на лице. Ресницы длинные, изогнутые. Глаза обыкновенные, не узкие. Нос небольшой. Вроде вполне европейские черты, но есть нечто своеобразное – азиатчинка как у Дюши. За все время жительства в Утылве никто про его семью не слышал - не знали даже, живы родичи или умерли – поглотила казахская степь с концами, там еще больше властвует судьба, фатум. В Утылве, по крайней мере, верят в сказку про счастье – аж скулы сводит, как верят. И Федор Ильясович, когда совсем припекло на родине в Казахстане, отправился на поиски нового счастья. Принесла нелегкая в Утылву – все на тот же вокзал на станции Южно-Уральской железной дороги. Уже несколько героев в нашей истории так сделали, среди них Федор не первый и не последний.
Повторялся один ритуал. Вспомним первый раз здесь? Тогда… выпускница Орского института Лида Чиросвий впервые ступила на благословенную землю Утылвы – землю покоя, довольства и счастья. Просто спрыгнула на перрон из вагона, сзади ей подали чемодан, мешок и связку книг – вот и вся скромная поклажа. Крепкая, кареглазая девушка в черном плюшевом жакете - роскошные косы и серьезное выражение лица… Через сколько же? через пять десятилетий? из покрытого толстенным слоем пыли поезда Караганда – Москва выбрался черноглазый паренек, стащил вниз багаж – чемодан и больше ничего. Больше никто не вышел из вагона. Поезд помедлил четыре минуты, затем дернулся, застучал колесами, набирая скорость, и исчез в направлении к Кортубину – то есть, строго на северо-запад. Одинокий Цуков остался на перроне.
Новый человек произвел в здешнем заповеднике впечатление двойственное. Симпатичный, вежливый, улыбчивый, готовый услужить. И одинокий, холостой. Тылвинским девушкам Федя сразу понравился – свои-то парни успели надоесть до чертиков (рыжих). Смущало то, что у Цукова в Утылве не имелось родни – вообще, никого и никогда – то есть, о нем стало известно только после приезда. И еще чувствовали тылки - некую отчужденность подобно той, что была в бабе Лиде – ох, в нашей загадочной бабушке. Вот и Цуков ровен, обходителен, но близко не подпускал. Не доверял людям. Не раскрывался ни с печалями, ни с радостями. А уж печалей-то у него с молодости скопилось с лихвой (даже лишенько ему стало), что вынужден переехать из родных мест фактически в никуда – в Утылву.
Русские тогда возвращались с краев, вдруг обернувшихся чужбиной, и родина принимала их не как родных детей, а пасынков. Будто они в чем-то виноваты! На обломках прежней империи происходило становление национальных государств (насколько долговечных – покажет время), и русское население массово выдавливалось. Цуков – частичка в общем изгоняемом потоке. Его семья (была же она!) лишилась дома, скарба, работы, привычного окружения, уверенности. Жили Цуковы до того в городе примерно таком, как Кортубин – на холмах, с севера искусственное водохранилище, с юга горные складки, а в городской черте на востоке металлургическое предприятие. Грохот, дым, гарь. Область, похожая на Кортубинскую. И опять же степь. Вкус горечи от ковыльных и полынных трав. Чувство потери. Нить из прошлого запуталась. Клубочек по тропе из рельсов и шпал привел в сказку – в Утылву. Только Федор Цуков так не думал – и сейчас не думает.
На месте необходимо было решать практические вопросы. Не надеяться ни на кого. Федор и решал - нашел съемное жилье в Малыхани, устроился на ИТРовскую должность на ТыМЗ – вот так пришел с улицы и устроился. Правда, с дипломом Алматинского вуза. В техотделе заметили, что новичок не глуп, схватывает на лету, способен рассуждать и пр.; из своего коллектива В.И. Имбрякин выделял перспективных кандидатов – К. Кулыйкина и Ф. Цукова – и предпочитал опираться на них в работе. Федю просили при запарке задержаться после работы, когда имелись срочные проблемы – он оставался несколько раз, а потом в конце месяца обратился к табельщице с вопросом об оплате переработки. Имбрякин, услыхав, удивился:
Да, ладно, пара часов. У тебя что, семеро по лавкам? Никого нет. И потом, у нас так принято. У ИТР ненормированный рабочий день. Все работали!
Федя отвечал вежливо:
Это неправильно. Не так называется. Позвольте напомнить, что ХХ числа я задержался с такого-то часа до такого и еще, и вот еще… Вместе получается за месяц…
У Цукова переработки скрупулёзно подсчитаны. Тылки добродушно посмеялись над молодым чудиком – они еще не отошли от совковых порядков, когда все вокруг общее, и все трудятся на светлое будущее. На себя, как же! Прав оказался Цуков, но ему даже тогда полностью не заплатили – дали малость. Эпизод сочли курьезом.
Не вошли в положение репатрианта. Слово-то какое! неслыханное. Была везде большая тоталитарная родина, а как мы освободились, то стала не везде - зато свободная и демократическая. Вот Цуковы жили у себя дома, в Казахстане – и получается, их оттуда выпроводили восвояси – тоже домой, в Россию. Налегке выпроводили. И теперь Федя ютился на съеме - в маленькой комнате в доме Гели Веселкиной. Спартанская обстановка - скрипучая софа, стол, табуреты, шифоньер. Понятно, что молодой человек не в восторге! Старался чего-то добиться. На заводе работал упорно, алчуще. В рекордные сроки освоился с чертежами и прочей специфичной документацией. Демонстрировал аккуратность, дотошность. Как-то незаметно – в считанные месяцы – опередил коллег, трудившихся в техотделе годами – это все коллеги женского пола. Но женщины занимались своим – бумажками, формальностями, что тоже важно, без них никуда. В итоге всей работой в техотделе рулили – весьма успешно – трое мужчин: начальник Вениамин Имбрякин и его помощники Кирилл Кулыйкин и Федор Цуков. Кирилл – любимец отделовских дам – красавчик, приветливый и прекраснодушный, светлая голова, принадлежал к лучшим семействам в Утылве – Кулыйкины по женской линии самим Чиросвиям родня, а мать Кирилла Агния – влиятельная до недавнего времени фигура в городе. Кирилл учился в Москве и лишь из-за несправедливых злоключений судьбы вернулся на ТыМЗ – возможно, попал он в техотдел по блату, но удержался здесь благодаря реальным качествам. Имбрякин поручал Кириллу серьезные вопросы и сглаживал огрехи (как правило, техническая сторона у Кирилла трудностей не вызывала, а вот все сопутствующее…) и с полным правом сделал его своим заместителем. Именно в тот период в техотдел пришел новичок – Ф. Цуков. Моложе Кирилла, внешне и по характеру абсолютно отличен. Кирилл выше интеллектом, но Цуков упорнее, сосредоточеннее – даже как-то злее. Прилагать усилий Цукову приходилось в разы больше. Кирилла все знали и любили, везде поддерживали, а Цуков – чужак, выскочка, не в курсе хитросплетений между тылками – не знаком с причудливыми ракурсами, под которыми могут выстраиваться на фоне красного светила пять здешних вершин – Пятибок, Шайтан, Кашиха, Казятау и Марай – и то их всего пять, а судеб людских несравнимо больше. Цукову некогда вникать в эти подробности – некогда ждать, покажется ли Марай, и все разрешится справедливо и окончательно. За Цукова его проблемы не решит никто. Силы брошены, чтобы выдвинуться, стать начальником и тем способом улучшить свое материальное положение. В голове змейские планы отодвинуть Кулыйкина и даже Имбрякина. Слишком оголтелый, неприкрытый карьеризм. Тылков покоробило, они это одобрить не могли. В Утылве, вообще, не одобряли, что сверх меры перехлестывает. А тут против дремучих совковых (и даже ранешних) устоев - не высовывайся! будь как все – личное выпячивается вперед общего. Цуков должен сознавать и исполнять правила – потрудиться на рядовой должности, впитать традиции коллектива, слушать старших, делать «ку!» и т.д. Правила везде и для всех без исключения – в том справедливость. Для Цукова, для его компаньона Тулузы – да! для уголовника тоже. Криминальная карьера Тулузы развивалась строго по правилам: сперва мальчишки во дворе – шпана, затем подростки – середняки, возмужавшие парни – старики, ядро уличного братства; дальше уже взрослые… бандиты? Фу! зачем же так? Так или не так, но Тулуза про правила говорил даже с романтической ноткой в голосе. Тогда сам почему сбежал в Утылву? И тогда почему Федор Цуков чего-то должен? и кому-то?
Цуков не хотел никого слушать, подлаживаться, терпеть. В нем рано проявился эдакий мужик – цепкий, зловредный, властный. Характер не для подчинения. Конечно, он еще и не глупый – если бы существовал резон, то скрепился бы, вытерпел, одолел все ступеньки – это если бы как в Союзе карьера светила. А так… СССР – бульк! нет его; СССРовские правила - туда же. Из Казахстана с родных мест уехал, прежнюю жизнь нарушил, очутился в богом забытой дыре – в Утылве. Как здесь-то быть-то? Ни кола, ни двора. С заводом тоже непонятно что – зарплаты не выдают, предлагают ждать – чего? А Цуков не может ждать! и не хочет. Всему есть предел.
В тылвинском совке уже имелись удачливые единичные примеры – простой шофер Николай Рванов не пропал на вольных хлебах – не разбогател, но был зажиточнее заводчан, которые, вообще, засели в безденежье. Когда по ночам на скрипучей софе Цуков не засыпал, то лежал и думал, взвешивал в уме «за» и «против» своего положения. Нет, тылки не желали Цукову зла – тогда не желали. А что они желали и что могли предложить? Единственно – то же, что и всем. Такую же судьбу. Давно известную и испробованную. И расписанную: прямо поедешь… а вот если направо свернешь… Цуков приехал в Утылву и застрял здесь. Он не хотел похоронить себя навеки вечные в Пятигорье. Надо ему выбираться.
Федор ушел с завода, пока Имбрякин еще работал начальником техотдела – Имбрякин удивился и предложил повысить оклад, Федор не согласился, Имбрякин подумал и кивнул. Из всего отдела лишь начальник понял Цукова. Прочие были изумлены, оскорблены.
Да что он себе позволяет? Пусть катится! Кажется, вчера приходил, умолял принять на ТыМЗ. Взяли, научили уму – разуму. Категорию дали. Чего неймется? Куда-то лезет, чего-то ищет… Завод – это надежно. Здесь работа будет всегда. Государство наше все равно поддержит. То ж всех касается. Должно слаженно работать.
Ишь чего захотелось! Где они, большие деньги? Ау! У рыжих – у Чубайса да у ворпаней. Мы – честные люди. Нас учили родину любить. Вперед о родине заботиться. А парень этот о себе…
Как он хотел? Чтобы ему миллионы платили? Нет в Утылве миллионеров! И при царях не было… Люди приходят, начинают с низов, копейки им платят. Федька немного поработал. Имбрякин на него надежды возлагал. И вот благодарность!
За съем, видите ли, платит. В Малыхани. А как мы в Кашкуке жили! Углем топили. Газовые баллоны позже появились. Собственную квартиру в Новом Быту Цукову ни за что не купить.
Пусть увольняется! Попробует покрутиться! на жопе. Если у Кольки Рванова получилось, так Колька – шоферюга, а этот тоже баранку будет крутить? Заработает на особняк в сто квадратов. Там же деньги с неба падают – там, куда Колька ездит – на северах.
Злые вы люди…
Выяснилось, что тылки в большинстве не одобрили решение Цукова уйти с завода, но он все равно ушел. И да, совпало – для своего первого частного дела привлек того же Рванова. Понадобился грузовик с шофером. Точка по приему вторсырья расположилась в Малыхани. Место нашлось. В свое время совхоз при государственной поддержке немало построил – зернохранилище, зерносушилки, коровники, станцию по ремонту сельхозтехники, склады – теперь частнику Г. Сыродю столько не требуется. Это же содержать надо – освещать, отапливать. Стоит заброшенным и зарастает. Одну из таких построек Цуков занял самовольно. Потратился на старые промышленные весы и новый замок, из брошенных тут же, ржавевших листов Рванов сварил ворота, закрепил их. Вывеску на куске фанеры намалевал Цуков. Через менеджера торгового отдела ТыМЗ В. Пятнашкова свел знакомство с работниками металлобазы в Кортубине. Туда сначала ездил Николай Рванов, после отрядил сына Женьку. Организация всего дела лежала на Цукове. У него обнаружился незаурядный коммерческий талант – получалось и с людьми, и с цифрами.
Федька повел дела с тылками, не разводя антимоний – сухо, конкретно – сколько будет в килограммах, рублях. Привезли, взвесили, оценили. Если самим железо не допереть до точки и нужен грузовик, то итоговую сумму уменьшаем. Рассчитались, разбежались. Никаких благодарностей или обид. Ничего личного, только бизнес.
Тылки диву давались – как из вежливого паренька вдруг вылупился махровый делец. Что на заводе происходит, чем прежние коллеги живут – не интересует – лишь деньги значимы. От людей Федор отдалился. Проводил время на своей точке – там место у него оборудовано: стол, печка буржуйка, чайник, радиоприемник, на скамью топчан брошен, чтобы спать. Несколько месяцев просидел практически безвылазно. И не сидел – сам принимал, грузил, взвешивал, резал ацетиленовым резаком, сторожил. Досталось бывшему инженеру. Ну, тогда он уже оказался не один, а в компании. Встретил у малыханской знакомой Гели Веселкиной любопытного типа в синих наколках, по прозвищу Тулуза. У Феди мелькнула мысль: бизнес потихоньку поднимался, требовались помощники – чтоб и руки были, и голова в нужном направлении работала – все ж по-прежнему нелегально. А тут прям готовый кадр просится в дело. Тулуза принят. Ему вменили в обязанность разъезжать на бортовой Газели по окрестностям, собирать металлолом. Цуков даже доверил Тулузе разовые расчеты с клиентами – и не прогадал – у уголовника гордость имелась, воровство у своих он презирал.
Итак, точка по сбору вторсырья функционировала, приносила доход. Клиенты накатали туда широкую дорогу. Волокли все, что попадется. В том числе канализационные люки, кабеля, дорожные знаки. Собирали железо с совхозных полей – даже нужное и не бесхозное. Цуков, конечно, рисковал статьей УК. Действовал ловко и нагло. Городские власти в лице В.И. Щапова пытались вмешаться, но не поймали за руку. А денежки текли ручейком – в карманы Цукова и Тулузы. Обидно, что работники ТыМЗ тащили со своего предприятия – прежняя идеология выветрилась, а новые хозяева страны показали, как деребанить общее наследство. Там, наверху, значит, можно, а тылкам нельзя? Они должны если не брежневский лозунг «Экономика должна быть экономной», так тойотовское бережливое производство в жизнь воплощать? Нашли идиотов! Для начала хотя бы на прокорм заплатили. Федор Цуков платил сразу наличными. В чем-то он щепетильно честен. Если бы лишь на этом остановился, то все бы у него сложилось благополучно – набил бы со временем кубышку и свалил в Кортубин – хоть какую-то цивилизацию после дикой Утылвы.
Но Федор Ильясович Цуков – человек умный, основательный, мозги у него работали и подсказали еще один способ извлечения дохода. Даже здесь, в Утылве. Старый как мир. Читанный – перечитанный Федором у знаменитого тезки – у Федора Михайловича Достоевского, еще у Бальзака и других. Деньги от металлолома Цуков начал давать в долг тылкам. На той же самой точке в Малыхани, у ворот встала коробка из блоков – железная дверь, окна с решетками, внутри помещение разделено перегородкой – часть попросторней для приема клиентов, поменьше – служебная. Для приема стол, стулья, компьютер, сейф, кулер с водой. На двери кодовый замок, кнопка звонка и камера. Так возникла частная финансовая контора ДеньДжин. Пристойное впечатление. По стенам развешаны плакаты с бодрыми моложавым пенсионерами, улыбающимися во весь ряд зубных имплантатов, уморительными песиками и пухленькими пупсиками, фигуристыми дамочками и их мужественными спутниками. Агитация в чистом виде. Возьми деньги и будь счастлив! Прозябание для лохов! Цуков уговорил посидеть в конторе дочку Гели Веселкиной Раису – делать ничего не надо было, только надеть короткую юбку и декольтированную кофточку – даже особо кнопки на компьютерной клавиатуре не надо нажимать. Ну, сперва тихо было, а потом деятельность ДеньДжина сотрясли скандалы, и Рая перешла работать в магазин Дюши в Кашкуке.
Цуков сначала правильно рассчитал. Тылки – они ж как дети. Нет, в школе учились (кто-то и после школы), и А.Н. Кулыйкина – великолепный преподаватель – как дятел долбила задачи про проценты. Простые действия тылки способны совершить – калькулятор в помощь. Но кредит – это высшая математика, когда нужно брать во внимание массу факторов – даже неизвестных. До тылков стало доходить далеко не сразу – многие успели наподписывать договоров и взять денег. Люди возмущались, жаловались мэру Щапову, напирали на несправедливость. Однако теперь ценность свободы перевешивает все прочее – получается, каждый свободен залезть в кабалу. Фамилию Цукова в Утылве склоняли и так, и эдак, и тогда же перековеркали – сперва Цукин, затем Сукин. Сукин сын. Федор виду не подал, что его задело. Щапов грустно вздыхал:
Далеко пойдешь, парень. Людей догола раздеваешь. Не шевельнется у тебя ничего внутри.
Я не нарушаю. Все по закону.
По закону да. А по совести?
После скандал Цуков стал осторожней на поворотах. Уже не допускал вопиющих случаев, чтобы выплата кредита превратилась в непосильное бремя для неразумного заемщика. Потому как в Утылве заемщик, может, и неразумен, а крайним очутится кредитор – хоть контора ДеньДжин на отшибе в Малыхани, но обозленные тылки добегут и спалят вместе с плакатами, мебелью и кулером. Русского (и казаха, и башкира, и рыжего ворпаня) не надо до крайности доводить. Все равно образовалось несколько неподъемных долгов – остановка ТыМЗ тому способствовала. Среди заемщиков числились и пьяницы, и простаки, безработные, просто одинокие женщины с детьми. Долги висели, проценты капали, а жители в последнее время кидали очень недобрые взгляды на вывеску ДеньДжина. Цуков решил проявить терпение. Будто его это спасло!
Если планы по обогащению у Цукова исполнялись, и ему хватало выдержки не гнаться, а то, действительно, неприятностей огребешь, то личная жизнь пребывала в статусе неопределенности. Сразу решил для себя, что не собирается жить в Утылве и уж тем более не собирается здесь жениться. Это железная гиря на одной чаше весов. А на другой – малыханские девчонки Веселкины, что пышут здоровьем, улыбаются бесстыдно, и энергия в них бьет током. Бедного Федю аж ушатало. Выбрал старшую Райку. И она была без ума от своего Феденьки. Геля простодушно радовалась за дочь. Что мешало счастью влюбленной пары? Мечты, материальные притязания Федора Ильясовича Цукова (будь они неладны!), которые заставили его сегодня утром подняться из нагретой молодыми телами постели и приступить к серьезным приготовлениям.
**
На следующий день (еще до обеда) молодой человек Федор Ильясович Цуков запланировал один визит. И для того прибегнул к тщательным приготовлениям. После плотного завтрака из трех яиц и пары ломтей колбасы, поджаренных на сковородке, салата из свежего редиса со сметаной, сладкого чая и батона с маслом живот несколько раздулся и забурчал. Цуков встал из-за стола, с улыбкой поблагодарил Ангелину Степановну – обращался к ней исключительно по имени–отчеству – никак не мама и не теща, а женщина его звала просто Федей. Геля давно считала его родным человеком – ну, не сегодня, так завтра поженятся, между ним и дочерью все сговорено. Рая тоже не сомневалась – своего Федюньчика она любила, пусть не сумела пока окрутить.
Теперь Цуков занялся тщательным подбором гардероба, в котором намеревался выйти из дома в поселке Малыхань. Куда собирался? Об этом позже. Для своей цели Федор облюбовал в гостиной высокий трельяж, что занимал особый угол, краешек левого зеркала слегка треснул, но не помеха. В бабылидиной квартире стоял предмет попроще – трюмо, одиночное зеркало. А тут сразу три створки! и еще с полированной тумбой. Кондовый советский трельяж. Этот ширпотреб был куплен десятилетия назад, по случаю. Когда стали заселять новые коттеджи, директор совхоза Г. Сыродь добился, чтобы для новоселов завезли дефицитную мебель. Одинокая молодуха Геля все деньги вбухала в трельяж. Говорили ей умные люди – что делаешь? прочих нужд нет? оставь зеркало нам, ведра купи, кастрюли, даже кровати нужнее будут. Советчики таили корысть – продавали дефицит только работникам совхоза, а те, кто не малыхане – идите мимо. Вот ведь извращение – деньги есть, а потратить не на что… Геля не пожалела о покупке. Хотя долгое время у нее в гостиной стояли трельяж и три стула по стенкам. Ничего – зато просторно. Есть где маленьким девчонкам резвиться.
Сейчас Федор Цуков тоже был доволен. Трельяж высокий – удобно видеть себя в полный рост сразу в трех зеркалах, а уж обсматривался и так, и эдак. Геля стояла рядом, тоже смотрела, смотрела, раскрыв рот, но сформулировать конкретную мысль не получалось. Наконец, женщина напряглась и озвучила, что на язык просилось.
Феденька… Ты с утра куда собрался? Не иначе, как на бал? Примеряешь то и это, и все недоволен... А Раечки нет…
Цуков задумчиво пробурчал:
Да… да… То есть, нет… Ах, нет?... Да, она же на работу пошла. В магазин Дюши. Там с девяти открываются. Уже открылись. Дюша попросила ее помочь с товаром. Рванов вчера привез коробки. Барахло разное.
Знаем. Все знают. Рая там, а ты тут… чегой-то сильно занят. Подожди ее. Она лучше посоветует.
Советы глупой девчонки? – фыркнул Цуков. – Да понимает ли она, сколько, допустим, стоит вот этот галстук Хугобос? или Валентино? Слышала когда-нибудь про стиль?
Какой еще Валентины? Ты чего, Федя, балаболишь? У тебя Рая!
Валентино – дизайнер! Вы тоже сморозите, Ангелина Степановна…
Про стили не ведаю. У Раи – глаз острый. И в магазине работает – в вещах разбирается.
Ага. В китайских шмотках…
Дай посмотреть! Рая мне объясняла, что подделки сейчас отовсюду везут. И сомнительно, чтобы ты, Федя, заплатил за яркую тряпочку ох…ые деньжищи! Дай, говорю, посмотреть! Что это? шелк? жевали его?
Неча смотреть!.. Ладно, не обижайтесь. Красивые глаза у вашей дочери – как голубой свет. Я правду говорю. Попросил Рванова привести Рае подарок – наверное, ей уже передали. Штучка одна – недешевая, между прочим. Нитка жемчуга. Мне не жалко.
Настоящий жемчуг?!
Со дна Виждая. Жемчужинки как ядрышки. Майорка.
Я боюсь даже уточнять от какого майора. Ты же вроде в армии не служил… Ну, ладно, жемчуг и жемчуг… Спасибо, Федя. Порадуется девчонка-то. Не балованные они у меня. К домашней работе усердны. И за детишками уследят, когда они у вас будут. Не сомневайся.
Да зачем же? Пусть все идет, как идет.
Это жизнь. Ты не загадывал, а получилось. Вы оба – молодые, здоровые. И ребеночек у вас сладится.
Глупости. Я лишь подарок подарил. Ничего больше. Лучше, Ангелина Степановна, выберите галстук. Вот голубой цвет – такой роскошный, изысканный. Или серый – элегантный… Как вы считаете? Что подойдет?
Я? Я, зятек, отродясь, галстуков не носила. Сколько их было у отца – один, два… Цвета точно не вспомню, а уж элегантно или нет… Что значит элегантно?
Кхм… Не забивайте голову.
Не буду. Только, пожалуй, голубой – не твой цвет.
Это почему же? Я что, недостаточно изысканный?
Ты же смуглый. У тебя как есть в родне кто-то из казахов. Черноглазый.
Да что вы понимаете! Это очень модно и изысканно! А уж дорого!
Извини меня, дуру…
Я другой галстук примерю. Не стану вас отвлекать. У меня важное свидание – не в смысле с женщиной – нет, нет! деловая встреча.
Закипешил! Не смотрю я на твои галстуки… Э-э… зато кажется, что костюм тебя плотненько обтянул, на боках аж швы трещат.
Не может быть! Новый костюм. Недавно брал у Дюши. В магазине свободно болтался на фигуре. Принес домой, на вешалку повесил, не грязнил, не стирал. Сесть ткань не могла. Дюша заверяла, что хороший костюм. Долго носить буду. Поносил, значит!
Он – костюм-то – хорош. Не из блестючего полиэстра. Строчки аккуратные, нитки не торчат. Подкладка не нейлоновая, чтобы продохнуть. Не костюм сел, а ты, зятек, раздался…
Вот еще! Неправда! Ничегошеньки я не растолстел. Не чувствую нигде.
Ты пуговицы застегни и повернись.
Х-хэ-э… Х-хтой за-а… х-х-ерт… Х-х-ак в панцирь зах-ховали... Ангелина Степановна, гляньте, у меня в пройме не лопнуло?
Цело. Крепко сшито. Пуговицы не отлетели. Только ты уж больше корпусом резко не двигай. Не в балете.
Да-а?
Сними пиджак. Не замерзнешь. Тут в одних красных труселях ночью гуляют… А брюки как?.. Понятно.
Чего вам понятно? Брюки терпимо.
Я же говорю – понятно. У тебя толщина сверху набирается – в плечах, в груди. Ноги – прежние. Всегда бери пиджак на размер больше, чем брюки.
А сейчас что? Мне обязательно в костюме надо быть! Внешний вид первостепенен. Про искусство переговоров слышали? Да откуда?!.. Не могу позволить смотреться деревенщиной!
Просто не застегивайся. Ходи, и пусть пиджак свободненько тебя скрадывает.
Все вы, Ангелина Степановна! Ваши пирожки, блинчики, ватрушки! Пичкаете меня насильно! Скоро в Поворотова превращусь!
Разве плох солидный мужчина? Важный, себе цену знает, и люди уважают, дорогу уступают. Надеюсь я, что ты тоже станешь начальником – ну, или хугобоссом, олигархом по-нынешнему – и дочь моя за тобой как за каменной стеной. Счастье будет вам!
Жалко костюм. Надо спортом заниматься.
Занялся один такой! глазастый и задастый! бегом. От Кашкука до Пятигорья. Чтобы телеса согнать.
Я же слышал, что не добежал, а довезли его. С ветерком. Рванов довез. Мир не без добрых людей. Вот ваша стена надежная – теперь с носом.
Чего?!
Ваш ненаглядный Тулуза. Теперь пострадавший. За свою доброту и надежность. А Петьке Глазу хоть бы хны. Я всегда говорил – не делай людям добра, не получишь зла!
Федь, зря ты насчет моего мужика. Он со вчерашнего лежит, охает.
Не зря. Его пример – другим наука. Вот вы, Ангелина Степановна. Не спешите сразу осуждать. Особенно за ту гору вранья, что несут люди! И касательно вашего Тулузы тоже.
Уж я-то…
Уж все мы… Где лежит этот несчастный?
У меня в спальне.
Дрыхнет, что ли? Врут люди, что он через нос до мозга раненый? Ах, разжалобил вас, Ангелина Степановна? Добрая женщина… Тылки сочинили уже байку, как Тулуза голыми руками сражался с дикими зверями – взял и отстоял жизнь свою и грузовик… мой. Правильно сделал. Потому как случись что с грузовиком – даже ворпани ему милыми котятами показались бы. За грузовик еще не все банку выплачено. И Тулузе отвечать пришлось бы! своей долей…
Ой, Федя, я в ваши расчеты не суюсь. Но не слепые же кругом. Чего вы по ночам через проходную ТыМЗ туда – обратно шастаете? Поймают – посадят.
Не страшно. Наш герой отобьется!.. Тулуза! Эй, Тулуза! Слышь!..
Че орешь-то? Со слухом у меня в полном порядке.
А нос как? Лежишь? на щеку давишь? Мягко на перине? Ты вон с носом утонул в пуховых складках.
Насмешку в твоем голосе слышу – еще из гостиной. Мог там и оставаться.
Хочу выразить сочувствие. Вроде как травма на работе. С последствиями? глубокими?
Отвяжись, Федька!
А ну-ка, повернись к свету… Матерь божья!.. глубоко резанули…
Федь, скажи ты ему – я уже говорила. Доктора надо позвать. Если загноится и внутрь пойдет… Не шутейно это…
Не надо мне никаких врачевателей с щипцами и крючками. Не позволю! На мне все затянется как… как…
Неважно. Ты прав. Мозг не задет – нет мозга-то. Дикая история. Почему именно с тобой приключилась? Почему ты по Проспекту Космонавтов рассекал точно на параде? Ты что вез? Памперсы?.. Тулуза, ты не виноват – если мозгов нет…
Сам попробуй! Рискни! Рассуждать горазд – как надо да как лучше…
Молчи. Твое дело – кулаки, силушка твоя… Оказалось, сдаешь, слабеешь. Не такой прыткий, ловкий. Эвон гостиничный вор – залез к директорше в башню, и толстая задница ему не помешала! И главное, как он испарился…
Найду и надеру ему задницу! Мясо клочками висеть будет! Кровью умоется!.. Куда залез? В башню? это на второй этаж гостиницы-то?
Фуй, свирепость уморительна. Напоминаю. Я все обмозговываю, подготавливаю - нахожу клиентов, договариваюсь. Ты исполняешь. И план чуть не сорвался!.. Напоминаю – мы не одни, у нас обязательства. Тот же Поворотов с загребущими лапами... Да твой нос всем до... до этого самого. Деньги нужны!
Я же привез груз…
Где?
На точке. Грузовик там же. Не трясись за свое добро… Пехом до дому. Рубаху скомкал и к лицу прикладывал – пока добрался, все кровь напитала… Геля меня встретила, рану промыла холодной водой. И я видеть начал, а то перед глазами красное марево, даже на ресницах капли…
Кошмар! Зверство…
Теперь уже засохло. Боль словно продергивает. До утра не заснул. Только забудусь – и снова судорога…
Жаль, что меня не было.
Да уж. Спасибо, друг… Вечно ты здесь толкаешься. Известно почему. Девчонка приворожила и не отпускает, хотя ты не рад… Однако же, Федька, подозрительно вот что. Как все сошлось в этот раз. И ты словно почуял – не явился тогда на точку… Где ночевал?
Где? Ах, дома, дома... Я оправдываться должен?
Нет. Потому что все должно идти обыкновенно. Как условлено, я на точку приехал, хоть и ранили меня. Там пусто. Топчан твой свернутым валялся. Ты испугался и сбежал? Не только вор ночью по Утылве бродил. Ты услыхал шум, увидал иллюминацию в Кашкуке и сразу подумал на грузовик… Заявился ты уже утром, выяснив подробности. Сразу начал про мой нос... Хитрован ты, Федька!
Ладно, я. Главное, что с тобой пронесло.
Не совсем так. Резанули меня. Представь, очень больно. Вот я лежу и думаю – почему со мной? и точно ли пронесло?
Когда голова от боли пухнет, дурные мысли отгоняй.
Я не ругаться, я поговорить с тобой хочу. Что-то неспокойно мне, муторно… Лежу, ворочаюсь и думаю, думаю…
А че так? Боевая рана ноет? Водочки дерябни, и полегчает. Расслабишься. Водка еще и дезинфицирует. От микробов.
Ты мне предлагаешь водку не в рот, а в нос заливать? Полезный совет! Хохма такая?
Да я не… Чем тебя? Ножом? У вашего брата, уголовника, так принято уродовать? Вроде отметину ставить?
Не разобрал я, чем. Молниеносно. Раз!! мне уже глаза кровь заливает. Нарочно сделали или с еще большей досады. Заранее не собирались – вернее, не меня… И вообще, это все дурь… Я, конечно, не верю, о чем сейчас Утылва гудит. Не звери они, а люди. Оттого противнее становится…
Размягчило тебя. Лежишь, страдаешь… Извини, могло быть и хуже. Извернулся ты с наименьшими потерями.
Коне-ечно, ты же ничего не потерял! ни грамма сала своего. Даже кот у тебя не оттяпал с боков кусочек... Груз я привез, успокойся. Все, как ты договаривался. Караульщики в проходной меня пропустили, до цеха проводили, а там выдали мне на металлолом, знаешь что? Штуковины ржавые.
Штампы, что ли?
Они. Трубки. Батареи. И от распиленного станка станину. Тут же краном подцепили и в кузов.
Только станину?
Только! Раскатал губу? Электродвигатель до меня сняли. Я знаю, что там медь! У нас с тобой одна чернина. Будь доволен! Литая штука весом тонны три. В механическом цехе демонтировали.
Где? Ах, знаю те станки. Я в техотделе чертежи на них восстанавливал. Старье. Но мы курировали их обслуживание. Говоришь, демонтировали? Они могли еще поработать.
С мясом вырвали. На месте – яма. И земляной пол. Металлические плитки рабочие отодрали и сами к тебе на точку носят, сдают. Каждый деньгу зашибает…
М-да… Жалко… Ладно, нам еще чегой-то обломится. Курочка по зернышку клюет. Поворотов выполняет договоренности. И мы должны!
А подавиться не хочешь? Не понимаешь? Тьфу! Похоже, правду народ говорит. Завод закроют. Место с землей сравняют. Каково?!
Сентиментальный стал… Ты свою долю получишь.
Так… Сосед мой получил. Бумагу об увольнении. Его сын и сноха получили, расписались. Предложили им без отработки. Он электрик, а сын инженер в энергослужбе. Решил, что пойдет к Сыродю – обещались взять.
Ну, рад за него. Видишь, все устраиваются как-то… Не конец света.
Ты не понял. Именно конец света. Сокращения поголовно. Скажи, когда раньше готового специалиста убирали? Когда оборудование вырубают и включать потом не собираются? Исправный станок демонтируют, станину – на металлолом.
Законы рынка. Ничего не попишешь.
Идиотизм, понимаешь!
Не нам решать. И не твоему электрику. У завода есть хозяин. Кортубинский холдинг. Олигарх Сатаров.
А люди что? на свалку? за ненадобностью?
Ты насчет справедливости радеешь, Тулуза? Как Ленин и большевики? Всю жизнь по тюрьмам и ссылкам? Революцию предлагаешь сделать?
Неправильно! Получается, целый город с одной стороны и олигарх с другой. Для кого все? Харя не треснет так жрать?!
Я одного не постигаю. Ты чего суетишься, Тулуза? руками машешь? Осторожно, нос не задень… Ну, закроют избушку на клюшку. ТыМЗ. Распродадут заводское имущество – да там все еще с 1913 года, раньше статистику не вели. Как эвакуировалась в войну артель со своим добром, и предприятие заработало. А до того было село – и после село будет. Как есть Утылва. Плюс – здоровая экология. Сказочная природа. Заповедник – дикая степь – эта Богутарская… Тюльпанам и редивеям раздолье!.. Еще на курорт люди приедут отдыхать и насладятся полной мерой. Не все так плохо. В конце концов, мир обойдется без кривошипных прессножниц.
А мы как же?
Мы? Ты себя к тылкам причисляешь? К здешнему терпеливому безответному народцу? Ты же волк, Тулуза, а не овца. Или ты крутого бандита только строишь? А сам сидел, может… за что? Ну, не знаю… за кражу или мелкое мошенство? А, Тулуза? врут про твои подвиги? Ты давеча на мосту ножиком-то воспользовался или тебя как барана?
Надо ножиком укоротить кому-то языкатому…
Но, но!.. Лежи, лечись. Выздоравливай. Нам еще много ездок на завод предстоит. С Поворотовым договоренности. Не переживай. Своих денег мы не упустим.
И это интересно. Что у вас с Поворотовым. Вдруг он осмелел. Распиленные станки на балансе! Сомнительно, что Поворотов по собственному почину рискует. Трус он! Особенно после увольнения – он же тогда сидел, дрожал… И сейчас директорша на него искоса взглянет – с ним медвежья болезнь сделается… Не может он главным быть. Вообще, столько людей участвует – вахтеры, цеховые. Прям мафия. А ты – организатор, Федька. И сидеть тебе…
Тьфу! Не пойман – не вор. И потом, я не ворую.
Тогда я, что ли?
Ты перевозишь. Тебя попросили. Без всяких бумажек. Шито-крыто… Ответственен тот, чья подпись стоит на заводе в материальных ведомостях. Кто этот конвейер покрывает. Не мы с тобой.
Кто? Опять Поворотов?
Дался тебе Поворотов! Дурак он и трус. Ты прав – нигде и ни за что не подпишется. Трусость слишком воняет. Отстегивают ему, конечно...
Это сколько же? Какая наша часть от общего целого?
Тебе знать хочется? Меньше знаешь – крепче спишь. Я же говорил – не одни мы.
Зато по носу резанули меня одного. И кого я должен благодарить за эдакую честь?
Боевые шрамы украшают мужчину. Ангелине Степановне понравится. Она не привереда. Твоих денег ей хватит.
Кто у нас пахан? Кому львиная доля идет?
Если у тебя подгорает (больно так?), то скажу. Мы ж компаньоны. У меня выход на молодого Витьку Пятнашкова, а он недавно назначен коммерческим замом директорши.
Вона как! Ты смотри! Начальник сам с завода тырит… А волк и уголовник – это я. Сталина на них нет! Пересажать к чертовой матери! Воры хуже бандитов!
Ага! Бороться надо. Организовать маленький гулаг. Участок - поболе нашей точки - обтянуть колючей проволокой, чекистов расставить, наганы им выдать… Только почему маленький? Степь большая, места хватит…
Не ржи, в зубы дам! При коммунистах у меня батька с мамкой работали, нормально жили; и если бы я сдуру к шпане не примкнул, к Бабаю не прислонился, то и в тюрягу не попал бы, и остального тоже не было… Я ж не волк, а человек! Здесь в Утылве тоже люди. Куда им теперь? Норы под горой рыть?
Почему под горой? и куда рыть? зачем?
Потому что бесполезно все!
Ну, и не страдай. Да пусть сгинет Утылва! Тебе-то что? Деньги есть, трать их. Резиновые сапоги у тебя новые, блестящие. Навоз на огород купил, чтобы урожаем завалиться. Еще Ангелина Степановна – дама твоего сердца - в серебряном гарнитурчике щеголяет. Молодец! Даже мне пришлось срочно Райке нитку жемчуга покупать… Возьмешь заначку и махнешь в Кортубин – купишь квартирку в родном спальнике.
Я как-то не рвусь обратно. Что там? Дым, копоть, бетонные муравейники. И люди не богаче – просто больше их числом, а уж чтобы счастливее…
Ты, выходит, сторонник сельской идиллии. Трава, коровки, дом, огород. Завод закроют – заживете как сельчане. Денег, вообще, не надо. В любом случае ты в выигрыше.
Что за хер… несешь? про коровок? Работа силы высасывает! Хватит Геле в коровник бегать! Что я бабу свою не обеспечу?
И даже не ее одну.
Погоди. Ты же с Райкой любовь крутишь. Каждую ночь ты здесь. Навроде прописался! Ты, давай, или женись, или за комнату плати. Не то повадился на дармовщинку! Кот гулящий! котяра…
А ты кто? отец? или хотя бы отчим? Уже расписался с хозяйкой и стал хозяином в доме? Блюдешь интересы семьи? Ты какое право имеешь меня котярой обзывать?
Не обзываюсь, а правду говорю! Федька, ну в самом деле, прекрати на счетах щелкать, взвешивать, что выгодно, что нет. Ты не в ДеньДжине. Досталась тебе красивая девчонка – радуйся. Женись как человек. Нет же у тебя никого…
Ой, вот не надо…
Чего не надо? Чего?! Ты куда с утра вырядился павлином? Хвост распушил? И галстук этот… Костюм, рубашка - чтобы на точку сходить?.. Костюм-то узковат…
Ну узковат!! Попрошу без оскорблений!
Куда идешь, Федька? Колись!
Фиг тебе! Никого не касается.
***
Своему другу, деловому партнеру и почти родственнику Тулузе Федор Цуков так и не признался, куда держит путь. При полном параде – в костюме и галстуке. Но теперь возможно проследить – именно в Кашкук, на улицу Коммунальную (как все знакомо!). Нет, не в дом №6, где жила покойная учительница, а недавно поселился ее странный племянник. У бабы Лиды Цукову искать было совершенно нечего – он вырос и выучился в других местах, покойницу не знал и не стремился. За годы житья в Утылве Федор не стал для тылков своим – никогда не хотел стать. Единственный человек, растопивший слегка ледяную корочку на его сердце – малыханская красотка Рая Веселкина. Это правда. Но тогда что он собирался сделать сейчас? Какая шальная идея озарила его разумную крепкую голову и восхитила непомерное самолюбие, что он с утра побежал в Кашкук? Ведь тот же Цуков выговаривал Тулузе – дескать, если мозгов нет, то и не приставишь; а еще добавлял, что в подобном случае за них (за мозги, то есть) опасаться нечего. Так вот, он сильно ошибался. Порезанный нос – видимо, осязаемо и больно. Да не только нос. Но вы дерзайте, Федор Ильясович! убедитесь сами…
Еще раз. Цуков направлялся на улицу Коммунальную – НЕ К ДОМУ НОМЕР ШЕСТЬ. Его цель располагалась неподалеку. Что там? После дома бабы Лиды стоял детский сад – старое двухэтажное оштукатуренное здание посредине огороженного участка, за ним уже в 60-ые годы прошлого века реализовался первый опыт массового жилищного строительства в Утылве – квартал панельных пятиэтажек. Детсад – соответственно, дом №8. Следующая пятиэтажка – по адресу Коммунальная, 8А – цель Федора Цукова в это майское утро. Он зашел во второй подъезд, поднялся на второй этаж и деликатно, но настойчиво постучал в одну из квартир.
За дверью прошелестело:
Кто там?
Э-э… Откройте, пожалуйста…
Да кто же…
Звякнул замок. В приоткрывшуюся щель выглянуло бледное настороженное лицо.
Вы? – женщина удивилась. – Как вы? Что случилось?
Ровным счетом ничего. У меня небольшое дело. Ерунда. Можно, я зайду?
Колебание в ответ заметно дольше, чем полагалось по правилам приличий. Затем дверь распахнулась и пропустила Федора Цукова внутрь. Довольно просторный прямоугольный коридор, на полу старый и местами протертый линолеум, в углу вешалка, на которой висят плащи, куртки, пальто – поверх всего голубая ветровка. Три двери – крашенные деревянные - две комнатные, одна в совмещенный санузел, кухонный коридорчик. Аутентичный советский интерьер. Евроремонтом здесь не пахнет.
Удовлетворившись внешним осмотром, Федор сосредоточился на невысокой стройной фигуре перед собой. Одна из сестер Нифонтовых – старшая Лариса, по мужу Имбрякина. Лицо выдавало приметы недавнего сна – вялость, легкие припухлости под глазами. Светлые волосы не уложены в прическу – свободно распущены, лишь передние пряди заправлены за уши. Домашняя одежда - не бесформенное одеяние, не затрапез, а комплект – футболка и легинсы; просто и по очень демократичной цене, но смотрелось даже стильно. У некоторых женщин есть особое свойство – хорошо выглядеть по утрам - после сна, без макияжа, когда ничего не спрячешь. Это не значит, что у них нет огрехов. Просто Лариса была вот такой. Приятной, мягкой, застенчивой. Идиллическое впечатление, нарушенное внезапным визитом. Ларисина левая бровь поползла вверх и там осталась. Опять молчание.
Федор поспешил завязать разговор.
Здравствуйте, Лариса Вячеславна.
Здравствуйте… Федор… Федор Ильясович?
Да, это я. Не волнуйтесь, все объясню. Я… просто зашел. Проходил мимо и зашел. Разумеется, у меня дела в Кашкуке. Вот я и…
Ах, прошу. Нет, нет, не разувайтесь. Сюда в комнату – на диван… Федор Ильясович, может, чайку?
Не откажусь. Просто чаю. Три – нет, четыре… пять ложек сахару. Каюсь, я сладкий люблю. Больше ничего…
Сейчас принесу… Угощайтесь.
А зачем печенье-то? Я же не просил…
Пустой чай пить скучно.
Ладно. Давайте, похрустим… Вкуснятина… У вас тут хорошо. Мне нравится. Особенно…
Федор пробежался глазами по комнатному убранству, попытавшись выделить оригинальный предмет, но ничего не было. Бедная квартира. На полу все тот же коричневый линолеум, старые деревянные плинтуса. Бумажные обои на стенах с полосами выцветания от солнца. Советская мебель кортубинской фабрики – прежде в Утылве дефицит, за которым гонялись. Еще вспомнить трельяж Веселкиных – у Нифонтовых не трельяж, а трюмо – одинарное зеркало. Диван застлан клетчатым пледом. Придвинут журнальный столик. В углу цветной телевизор Витязь – очевидно, гордость хозяев – плоский экран, 54 сантиметра по диагонали. Обилие цветов на подоконниках.
Вот как вы живете… Квартира трехкомнатная? Там две смежные? И балкон на дорогу?
Да. Еще наших родителей. Потом мы вдвоем с сестрой жили. Потом с мужем. Сейчас трое нас – я, Ирэн и Леша, сын мой.
Мальчик-то, я слышал, вернулся из Кортубина. Заморочки какие у него?
Все нормально. Просто великолепно. Учебный год закончился. Студенты разъезжаются по домам – те, кто все сдал, у кого нет э-э… долгов.
Закончился? Начало мая еще…
Леша не среди отстающих. Он уже отчитался. Впереди лето – каникулы.
Когда я был студентом, у нас сессию на июнь ставили. Самая горячая пора.
Лариса смотрела на Цукова, не понимая, глаза ее легко округлились. Чувствуя досаду, Федор опять попытался:
Еще раз прошу прощения, если не вовремя. Но уже одиннадцать. Я счел возможным… Надеюсь, никого не разбудил?
Нет, нет. Я же с ночи. В гостинице двенадцатичасовая смена. Я закончила и давно пришла. Даже прилегла.
Очень хорошо… Э-э… Вопрос вот в чем. В связи с мировым кризисом и местными трудностями мы… э-э… рассматриваем клиентуру ДеньДжина – конечно, начиная с определенной суммы кредита. Нас волнует платежеспособность – и сейчас, и в перспективе…
Федор Ильясович, у меня хорошая работа. Честно. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. До сих пор не верится, что меня взяли на ресепшен в Мару. Пока несколько смен. Я расплачусь, но не сразу. Пожалуйста, войдите в мое положение. Я ведь не отказываюсь. И не отказывалась. Полгода платила регулярно… почти. Но я же одна. Мужа нет. Сын учится в Кортубине. Я кредит брала ради сына. За общежитие платить, питаться, еще другие нужды – не бестелесный же он. Леша – добрый мальчик. Он знает, как мне тяжело, лишнего не попросит.
Да понятно, понятно…
Что вы понимаете? У вас дети есть?
Дети? Нет. Надеюсь, будут еще…
Тогда поймете. Леша хорошо в школе учился. Мечтал об институте. У отца-то высшее образование. Вы ведь у Вениамина в техотделе работали? Значит, у вас тоже – туда только инженеров брали. Зам Вени – Кирилл Кулыйкин – вообще, в Москве учился. Ну, мы про Москву не думали – не потянем. Вот в Кортубин… Леша понимал, что тяжело будет – выложить деньги за все годы учебы. Мы ж не миллионеры. Даже если бы Веня был жив… Леша предложил: давай, говорит, мама, я попробую на бюджет поступить. Представляешь, сколько сэкономим? Я ему: давай. А как, сынок? Для начала придется потратиться, чтобы два года проучиться в лицее при институте. Преподают профессора, натаскивают. Шансы на поступление на бюджет растут… Сели мы с Лешкой, посчитали на листочке, подбили итог: действительно… Агния Николаевна – Лешина учительница – поддержала: не сомневайтесь, идите, нельзя, чтобы такие мозги пропадали… Ой, как нельзя. В лицее Лешей довольны… И нам бы радоваться, но все деньги проклятые!!
Вы же взяли кредит на обучение. Заключили договор с ДеньДжином. Заплатили.
Ну, да. Ухнули денежки. За первые полгода мои сбережения, за вторые – кредит. Подчистую. Как на следующий год быть? Снова брать у вас? Еще этот долг отдавать… Парень мой скромный, не балованный. Новых вещей ему не покупали – вообще, ничего. Кроссовки сам заклеивал. Из пуховика клочки лезут, и в этом месте насквозь продувает – кашлял зимой беспрерывно… Должен же он хоть раз в день в столовую сходить – организм требует. Он мне говорит – мам, я больше хлеба ем… Каково это слушать…
Где же ваш мальчик? Он приехал?
Леша? Зачем он вам? Дома. В своей комнате. Леша ни в чем не замешан. Он после приезда на улицу не выходил. Отдыхает. Столько сил отнимает учеба!
Я просто спросил…
Ни разу не выходил! Ни с кем не виделся. Друзья его местные здесь остались, а он в Кортубин уехал. Несколько месяцев не было его. У любого спросите.
Ну, для дружбы расстояния не преграда.
Говорю вам, у Леши главное – учеба. Институт. У мальчика серьезные планы. Даже если этот Петя, приятель прежний, забегал – так ведь не запретишь же. Приятель странный, суматошный, но не плохой. Добрая душа. Петя тюльпаны охраняет. Бескорыстно.
Для Утылвы первостепенное дело. Толпы безработных – пшик. Но не моя проблема…
И Лешу никак не касается. С Петей они даже не встретились. Постоял Петя под окном, не дождался. Он все сделал сам – без Леши… По сути же ничего плохого не сделал. Детская шалость! Что его теперь, убивать за это? нос ему резать? диких зверей по следу пускать? Онжеребенок!
Кто? Ваш Петя? Целый откормленный жеребец! Госпожа Пятилетова хуже думает. Петя ее до смерти напугал – считай, унизил перед Утылвой. И чего он вырядился? весь в черном. Романтический бред!
Поверьте, пожалуйста. Петя – хороший мальчик. Семья у него хорошая. Всегда Анютиными были. Это родители решили взять фамилию деда или прадеда, как в перестройку все открылось. Но немецкий дед-то тоже был, негоже от дедова наследства отказываться… Петя – прямой наследник. Он читать любит. Отличник. Ничего ему не будет.
Не знаю. Директорша решит. Она мстительная. Я бы просто выпорол.
Нельзя так. Бесчеловечно. У мальчика обостренное чувство справедливости. Да, его высказывания спорны, его поступки… Анютины все за словом в карман не лезут. И прадед его в тридцатых годах репрессирован. Петя вот такой… Юношеский максимализм. Кто им не болел? Вы не болели, Федор Ильясович?
У меня возможности не было! А потом совсем ничего не стало - и дома тоже. Ваш Петр не понимает, что он счастливчик. Ничего, ему объяснят. Не с первого раза, так со второго. Он что, как колобок в сказке думает – я от директорши ушел? Другие пострадали!
Но Петя не виноват.
Не виноват – по головке погладят и отпустят… Или съедят. У этого Пети семья есть – есть кому вправить мозги великовозрастному оболтусу… Семья – главное. Лариса Вячеславна, я слышал, что все ваше семейство нынче в сборе. Не только сын. Но и сестра Ирина Вячеславна.
Ирэн тоже вернулась. Внезапно. Не ждали ее так рано. Однажды вечером постучались в дверь – Ирэн стоит на пороге. Должна была сезон отработать, но говорит, что у нее предчувствие… И все оправдалось. Баба Лида умерла.… Ирэн очень спешила. Такая ужасная встреча на дороге. Ей повезло ноги унести и самой живой остаться. Черт с ним, с чемоданом-то – в буквальном смысле. Документы выправим, вещи новые наживем. Не конец света.
Философское отношение. Поддерживаю. В наше время иначе нельзя… Сестра ваша также считает?
Ирэн еще спит. Если ваш приход ее не потревожил. К местному времени она не приспособилась – встает позже. Поездка ее утомила…
Жаль. То есть, желаю ей побыстрее нервы успокоить. Собственно, я шел к ней. К Ирине Вячеславне. Предложение у меня.
Если от ДеньДжина, то не трудитесь. Да, чемодан она потеряла – в нем документы и деньги – всего лишилась. Тяжело. Однако новый кредит мы сейчас брать не можем. Непозволительная роскошь. Придется справляться своими силами. Слава Богу, гостиницу не закрыли – я там на ресепшене. Ирэн тоже пойдет работать.
Куда, если не секрет? ТыМЗ останавливают. В Мару не требуется батальон прислуги. И захочет ли Ирина Вячеславна так унизиться?
Унизиться? А мы можем выбирать? Сейчас любая работа в Утылве ценится. Поищем. Авось найдем. Например, на курорте. Горничной или кем еще.
Не забывайте – у вас выплаты по кредиту.
Разве забудешь! В страшном сне вспомнишь – число, сумму… Федор Ильясович, я попросить вас хочу… Возможно как-то поменьше платить?
Снизить платежи? Чтобы без дополнительных санкций?
Ну… да. А каких санкций? Еще санкции бывают? За что?
Надо согласовать. В ДеньДжине идут навстречу клиентам. Всем трудно. Мировой кризис. Приходите, обсудим и подпишем новый договорчик.
Спасибо, Федор Ильясович.
Не благодарите. Я все понимаю. И ценю искренность. Я вижу, что многим сейчас нелегко. Я не бесчувственный истукан. И не паук, который кровь из людей пьет… Нет у меня цели разорить. Я, наоборот, даже предупреждаю человека: а ты подумай, как отдавать станешь? это ж каждый месяц определенного числа. Что если не такую сумму, а поменьше возьмешь? Но люди обижаются – я не милостыню выпрашиваю, я сам решу. Ну, сам-то сам... После начинаются хождения, просьбы: потерпи, скости, в этот раз не получается – свадьба, крестины, рыбалка, похороны. Важная причина. И идешь навстречу. Люди везде одинаковы, их мысли и поступки обыкновенны… Мои личные проблемы никого не интересуют – выкручивайся, ты же бизнесмен – жулик, то есть…
Федор Ильясович, честное слово, я не думаю...
Все думают без исключения. Я не обижаюсь. У меня же огромные доходы – наживаюсь на тылках. В чем только выражается? До сих пор прозябаю в Утылве – никуда не уехал. Царских хором не построил. Комнату снимаю в Малыхани. На шикарных тачках не раскатываю – на мерседесах или Лэнд Роверах. Итальянских рубашек не ношу. Где миллионные капиталы? Как сон, как утренний туман… Вообще, тылки идут ко мне с четким осознанием, чего они хотят – всегда очень конкретного – телевизор, стиральную машину, телефон, модную вещь. Никого не интересует, чего хочу я. А я ведь тоже человек! Ведь я тоже хочу!!
Прочувственную речь Цукова прервал шум. Из ближайшей из двух смежных комнат сначала в коридор, затем к нашим собеседникам вышла младшая сестра. Ирэн Нифонтова. В отличие от Ларисы вид у нее не ахти какой. После ночи она не отдохнула и не посвежела – словно не спала, а погрузилась в томительное забытье. Всклокоченные темные волосы напоминали прическу воронье гнездо. Лицо насуплено, губы плотно поджаты. Встав с постели, Ирэн нарядилась в милый ситцевый затрапез, ладошкой прикрывала ленивый зевок. Неожиданный визит гостя отнюдь не вдохновил ее.
Две сестры, очутившиеся сейчас рядом, сильно отличались; сложно поверить, что они – дети общих родителей. Лариса – светленькая, худенькая, кроткая; Ирэн – энергичная, уверенная, фигуристая. Обе живут, как умеют: Лариса тихо и незаметно в своей норке, Ирэн – ярко, насыщенно, даже авантюрно. Зато Лариса более устойчива, сосредоточена, хотя с виду тихая мышка, у Ирэн случаются резкие перепады настроения, порой апатия. Несмотря на контраст, они не сорятся в родительской квартире по адресу улица Коммунальная, 8А. В разное время там появились жильцы мужского пола – Ларисин муж Вениамин Имбрякин и сын Леша.
Федор Цуков в курсе личных обстоятельств семейства Нифонтовых. К ним в дом он попал, еще когда Вениамин Авдеевич был жив, и тогда же увидел свояченицу шефа - красавицу Ирэн. Она ему понравилась – реакция вполне предсказуема. От Ирэн шалели все мужчины – дерзкая, соблазнительная, эффектная, за ней вечно ходили толпы кавалеров. Прям тылвинская Кармен. Местные давно бросили возмущаться роковой красоткой, мудро рассудив – кому что суждено. И вправду, кто-то рождается просто голубоглазым, кто-то со стрекозиными крыльями, кто-то племянником или рыжей дивьей девочкой, белым котом, кто-то не человеком, а гранитом, кто-то счастливчиком – Ирэн родилась вот такой. Среди ранних жертв роковой красотки – известный Кирилл Кулыйкин. Но Кирилл женился по настоянию матери, обзавелся выводком из трех дочерей – то есть, сначала остепенился, потом женился и, наконец, спился – прошел все три стадии, а Ирэн осталась прежней. В чем убедился племянник покойной бабы Лиды Максим Елгоков, встретив девушку по дороге в Утылву и будучи ею очарован. Аж завидки берут! Но в жизни Ирэн тоже не все безоблачно, и ей приходилось платить – чем же и за что? вероятно, узнаем – или не узнаем никогда. Она далеко не дура – умна, хитра, никого к себе в душу не пускает – никого, кроме близких людей – сестры Ларисы и племянника Леши.
Сейчас Ирэн стояла на пороге, хмуро смотрела на Цукова, сидевшего на диване и задыхавшегося в тесном парадном костюме. Лицо Федора раскраснелось и взмокло, глаза забегали. Ирэн накрутила на палец темную прядь так, чтобы стало больно – поморщилась, но раздражение подавить не удалось.
О! у нас гости. Не ожидала от тебя, Ларка. Ты даешь! Пока мы спим как сурки…
Ирэн, помнишь Цукова Федора Ильясовича? Он прежде работал в техотделе у Вениамина.
Помню, помню. Накрылся техотдел медным тазом. И всех там накрыло. Со столами, шкафами и кульманами. Но вы избежали печальной участи, господин Цуков? Небось, радуетесь? Как я вас понимаю!
Я… это… не вправе радоваться…
Почему же? Что вас сдерживает? Эпопея с заводом не коснулась.
Но когда вокруг тебя так плохо…
Бросьте лицемерить. Вам не пойдет. С самого начала вы производили впечатление трезвомыслящего человека – малость зашуганного, правда. Задарма работать вы никогда не хотели. Очень верно! Не как наши тылки – они тысячу лет терпеть будут… Вам что за дело до всех? После вас Килька покинул техотдел, там одни пенсионеры – пердуны эти. Нет будущего.
Ирэн, Кирилл ушел и совсем пропал. Гробит он себя водкой…
Каждый волен. Я не мечтала работать на заводе, жить всегда в Утылве. Я здесь с тоски зачахну. Завянет мой редивей. Это ты, Ларка, домоседка. Ничего не видела, никуда дальше Пятигорья нос не совала.
Да куда мне теперь… Теперь уж Леша…
Я ей раньше повторяла: продай квартиру да переезжай хоть в Кортубин. В ответ охи – ахи: ой, да как же? куда мы поедем? кто ж купит? ни в жизнь не продать… Досидела, доохала – теперь, действительно, не купят. Зачем квартира в городе, где нет работы?.. Интересно, заводская котельная дальше будет отапливать жилой фонд или печки ставить придется? Красота!.. Лешка сбежит – не тем, так иным способом – что, ему похоронить себя в Утылве надо? Я тоже на месте не сижу – сегодня тут, а завтра вещи покидала (или без вещей) и нет меня. Никто сюда не вернется. Не останется Нифонтовых в Утылве – ну, кроме того сомнительного деда Мобути – он, вообще, перекати поле – следующие полвека опять в тайге проведет… Ты, Ларка, не рассчитывай, дотянуть до пенсии в Маре на ресепшене. Неужели кто-то еще сомневается, что директорша Варвара послана сюда все распродать, а после и гостиницу продадут – не будет гостей… Правильно, Федор Ильясович?
Что?
Вы когда нас покидаете? В числе первых? Железо с окрестностей собрали и продали? и нужное, и ненужное? Сыродь вам бошки не открутил? Столько совхозной техники раздели! Слышали, сейчас прямо с завода вывозите? Станки и оборудование распиливаете на месте – в цехах – и грузите. Дружной командой работаете! Грузовик для таких целей приобрели. Не сомневайтесь, окупится. Вот что прибыльней – металлолом или ДеньДжин?
Я… гм…
Чего стесняться-то? Все равно разворуют. Хозяева из холдинга – по крупному. Хозяева же не воруют. Работники – сколько смогут унести и не попасться. У вас грузовик – вам сподручней.
Честное слово, не понимаю вас, Ирина Вячеславна.
Чепуха! ДеньДжин – доходный бизнес. Половина Утылвы вам должна. Необязательно рулить из конторы в Малыхани. Оставить представителя – сборщика, вымогателя долгов. У вас же друг уголовник? Какие полезные знакомства бывают! Где словом, отеческим внушением, а где и… Соберете свои законные проценты – в разы больше, чем тылкам давали…
У нас все законно. Легально. Никто никого не принуждает.
Естественно. Кого принуждать-то? Лариску? Она сама искала, где деньги занять. С ее зарплатой табельщицы банк кредит не даст. А сына учить надо! Ваш ДеньДжин – истинный благодетель. Ей теперь долг возвращать – платить и благодарить. Абсолютно искренно!
Ирина Вячеславна, вы что-то желчно отвечаете. Вы же не клиент ДеньДжина. Волноваться не стоит… Наверное, плохо спали? Это я не ко времени зашел… М-да, совсем не за тем шел… Нарочно готовился. Хотел поговорить честно и откровенно.
Любопытно. Вид у вас. С утра как на бал. А мы не прибраны… Ах, не послать ли к бабушке за ее желтым роброном?
За чем? Куда? Кого… послать? Меня послать?
Шутка. Бабушка умерла. Нет бабы Лиды. А вы разоделись в пух и прах.
Вот-вот. Говорю же – от вас желчь и сарказм. Мне заранее боязно.
Бросьте. Надоело. У меня с ночи голова болит. Раздернули словеса, что вникнуть сложно. Приперлись ни свет, ни заря, всех разбудили…
Одиннадцать часов! Скоро полдень…
Да? У меня время сбилось, так до сих пор не выстроилось. Это не отменяет моего вопроса. Че надо, Цуков? Срок платить по кредиту? Денег нет!
Сбитая с толку происходящим Лариса молчала, только округляла глаза. Однако сейчас тон сестры - помимо раздражительного - стал еще откровенно грубым, и Лариса дипломатично вмешалась.
Федор Ильясович по другому делу зашел. Они всех клиентов ДеньДжина обходят, у кого большой долг. Интересуются положением.
Помощь предлагают? Новый кредит?
Нет, нет. Я все понимаю. Только бы поменьше платить…
Ты, Ларка, и меньше платить не можешь. Ничего не можешь. Точнее, если станешь этот кредит выплачивать, то Лешке областной лицей не светит. Будете здесь на хлебе и воде сидеть. И за следующий год ничего не скопите. Как Лешке в институт поступать?
Я уже голову сломала… Не знаю!
Кха… кха…
Закашлялись, Федор Ильясович? Глотните чаю, смягчите горло.
Кха… Положение у вас впрямь сложное…
Мы бы извернулись, если бы я деньги не потеряла. А так здоровая дыра – или нора – образовалась. Все в ту нору… Ума не приложу…
Надо постараться… приложить. Найти выход. Для мальчика. Хотя молодежь не ценит.
Лешка, вообще, странный. Я с ним после приезда еще толком не поговорила. Понятно, что он не в восторге – понятно, что бесится…
Ирэн, я скоро чокнусь. В мозгу карусель – Лешка, институт, кредит; и затем по новому кругу играет - кредит, институт, Лешка…
Ладно, ладно. Тормози. Это наши дела. Не для посторонних. Вот гость чаю напьется и уйдет, тогда мы и обсудим в который раз…
Но почему же посторонний, Ирина Вячеславна? В вашей власти изменить!
Господин Цуков, не машите руками. Потише. И костюм попроще. Жара ведь – сваритесь.
Ирина… Ирэн! Да, это имя вам… тебе подходит. В твоем имени чувствуется нечто иностранное, блестящее – чуждое нашим тылкам лапотникам. Ирэн, ты как редкий цветок – редивей. Каждый, кто тебя увидит, зачаруется. И я… Кто придумал для тебя это имя? Отвечает и внешности, и характеру.
Кто придумал? Скажу. Килька Кулыйкин. В школе он учился в старших классах и считался ботаном. Можно выпендриваться, когда мама завуч. Математичка Агния… Килька любил книжки про сыщика Шерлока Холмса – пробовал ему подражать. Это словечко всюду совал – элементарно… Сноб! Трубки у него не нашлось, и кепки как у Холмса тоже. Зато подружка требовалась обязательно. В книге ее звали Ирэн Адлер. Когда меня удостоили этой чести, я прочитала рассказ про нее до конца. С тех пор я – Ирэн.
Удивительная история. И конечно, он был неравнодушен…
Самовлюблен он был. И глуп. Невыносимый подросток. Ты не такой?
Нет. Я давно не в том возрасте.
Очень жаль. Не в том смысле, что ты уже здоровый дядечка. Бизнесмен хренов. Наших тылков обобрал и дальше пойдешь. Не в Утылве.
Так я и предлагаю. Ирэн, если согласна, давай вместе. Хочешь? поедем в Кортубин. Все же областной центр. Ты здесь чужеродна – да, да, хоть и родилась здесь.
Это почему же ты решил? По внешнему облику? Внешность обманчива. Я обманулась с ворпанями.
Ты повторяешь, что тебе здесь противно, что ты чахнешь, мечтаешь уехать…
Да, бывает, что опротивет. Да, уезжаю, но всегда возвращаюсь. Закавыка в чем – постоянно жить в Утылве не могу и постоянно без Утылвы тоже… Кортубин, говоришь? Что Кортубин? Город при комбинате, и комбинат главный. Через год грязью кашлять начнешь. Онкология. И та же скука и скудость. Ты же меня не в Москву или Питер зовешь. Я там была, и за границей. Не соблазнишь. Ты что-то интересней предлагай. Я – девушка разборчивая.
Что именно?
Например, Килька придумал для меня имя Ирэн. Сказке про Ирэн Адлер все подружки страшно завидовали. Племянник бабы Лиды спас от когтей ворпаней – и от чего похуже. А ты? Деньги от ДеньДжина даже по сниженной ставке – фу, не прокатит…
Боюсь ошибиться, но то, что я слышу, звучит как насмешка. А услышал я чересчур много. И вором меня называли, и обиралой… Даже если проигнорировать неподходящее время, раздражительные эмоции, мой неуместный вид… Похоже, в любом виде и в любом костюме я вызвал бы раздражение… Такому гостю не рады. Обрадуются, когда с лестницы спустят…
Федор Ильясович, вас никто не хотел обидеть…
Ларис, прекращай перед ним лебезить. Кредит он тебе не уменьшит. Не нравится – пусть уходит. Не приглашали...
Очень обидно выходит. Я-то полагал, что у вас – воспитание, культура. Уважаемая семья Нифонтовых. Слухи, что в родне кадровые военные. Майор танковых войск. Даже бронетанковых. А вы – внучка или правнучка офицера?.. Сами путешествовали, расширяли кругозор. Не как здешние тылки, что закостенели и верят в своих дурацких корыльбунов и ворпаней. Ведь в Европе побывали – в сердце современной цивилизации… Оказалось, что без разницы, где прислуживать – мыть, чистить, одинаково задницы подтирать. Прислуга – презренная категория. Чем же вас прельщает?
Ах, разочаровался? Гляди-ка, принц благородных кровей! казахских, что ли? Вот я не принцесса! И горничной, и официанткой была. Не брезговала. Сама на себя зарабатываю. С мужиков деньгами не беру. Живу, как хочу. Может, коряво, неправильно, но никто мне не указ! Куда хочу, туда и ворочу!!
Оно видно, куда воротишь. Каждый раз круче и круче. До чего доворотилась, вся Утылва узнала – с ворпанями в кустах! Бесстыдство! Сочинила дикую сказку себе в оправдание, а тылки – дураки! – верят, но правда гораздо хуже…
Чего тогда явился с предложением, хомяк? Нажрал щеки на Веселкиных харчах, девку испортил, а жениться на малыханских невестах гордость не позволяет? Ишь, разборчивый! Жук! деньжук! Ты, урод, так выбираешь? прицениваешься, а если товар не продается или вовсе не товар, то грязью обольешь! Сколько огрехов во мне нашел – и не мила, не румяна, не бела, а верх всего – прислуга! На себя посмотри! Ты! образец морали! Обдираешь людей как нитку. Не зря тебя прозвали Сукин! сукин сын!
Профурсетка! Стрекоза! бунка!!
Кровосос! Живоглот! Вор! Черный заяц!
Кто-о??
Ворпань! Черный заяц! Уши у тебя… Как у тех на дороге…
Они же рыжие? ворпани?
Они на красном солнце рыжие. А ты – черный. Не лучше их…
Проститутка!
Энергичный обмен оскорблениями завершился – спорщики перешли к непосредственным боевым действиями. Ирэн, махнув ситцевым подолом – он ничуть не мешал ее движениям дикой кошки – прыгнула вперед и попыталась ногтями вцепиться в широкое лицо незваного гостя. Хорошо, что красивые подпиленные женские ноготки, а не звериные когти. Цуков, сохраняя остатки самообладания (и прямо чувствуя, как они, остатки, лопаются подобно пузырькам – бульк! – в его бедной голове), защищался локтем. Нелегко сдержать разъяренную женщину! Глаза Ирэн пронзали насквозь, щеки пылали, она изловчилась и дотянулась-таки до цели, погрузив свои красивые кинжальчики в толстые Цуковские щеки словно в масло. Федор взвыл, задергался – только не в нос, не в нос! С грохотом полетел журнальный столик, одновременно на пол посыпались осколки чашек, куски печенья.
Лариса забилась в угол дивана, повторяя едва слышно: Ирэн… Ирэн… прошу тебя… умоляю… Помощи от нее в сражении ждать не приходилось – да Ирэн не надеялась. Действовала сама. Эмоциональный взрыв – бамс! из множества пузырьков – очень ей помог, буквально ошеломил Цукова, и на его лице моментально зардели глубокие царапины. Хотя силы изначально не были равны – пусть не сразу, но мужчина опомнился, оттолкнул женщину, в гневе занес над ней кулак – эх, Ирэн, бедовая твоя головушка! Ну, сама виновата…
Не миновать бы Ирэн заслуженной трепки – нет, а че? у нас же равноправие! или нет? Все равно женщинам нельзя лица расцарапывать – неважно за что. Но никто никого не спрашивал – и больше не бил и не царапал. Внезапно вмешалась внешняя сила – высокий парень спортивного телосложения – телосложение-то его как раз было во всей красе, потому что ничего, кроме трусов (синих! не красных) не надето. Парень очутился за спиной Цукова, ловко обхватил его за плечи и крутанул – у Цукова не получилось среагировать. Ирэн с яростным шипением и с окровавленными ногтями отлетела в сторону, а мужчины продолжили кружение: раз – оборот, два – оборот, три... Они не топтались на месте, словно в диком вальсе двигались к двери. Цуков мотал головой, давился, пытался крикнуть какое-то ругательство. Парень за спиной молчал и крепко держал его в объятиях – ситуацию контролировал полностью. Провальсировав по коридору, нащупал пальцами замок, нажал, распахнул дверь и так красиво, в последнем широком обороте придал Цукову стремительное ускорение. Тот прохрипел – Я тебя!..- и вывалился в подъезд. Площадки узкие, возможности затормозить нет, и Федя загремел по ступенькам. Странный эффект – после, вспоминая и покрываясь краской гнева и стыда, Федя уверился, что его не просто спустили с лестницы, а еще и дали здорового пинка под зад – иначе как по законам физики объяснить, что на первом этаже он больше ускорился и начал кувыркаться – ох!у-ох!у-а-ах!.. Подъездная дверь услужливо распахнулась, и тут Федя приземлился точно на пятую точку – тр-р-рах!! Этот неприятный звук поразил Федора в сердце (хотя чему уже поражаться??), но он не хотел верить своей догадке – похоже не только пиджак лопнул по швам, с брюками случилась катастрофа, а ведь утром он уверял Ангелину Степановну, что брюки ему нормально. Это все нормально?!!
Нет, такой позор одному пережить не дадут. Вот уже и зрители подоспели. Ну, конечно!
****
В квартире Нифонтовых никто не выразил желание насладиться зрелищем позора Федора Цукова. Там захлопнули дверь и обратились друг на друга.
Гневные силы, всколыхнувшиеся в Ирэн, разлились и булькали в ней и подвигли на бесшабашную выходку. Физиономия Цукова была разукрашена до крови. Ведь бедный Федя ни в чем не повинен – пришел с честными намерениями. Да и весь вышел – уж больше он замуж никогда не позовет. А Ирэн не юная девочка – третий десяток давно и благополучно разменяла. Тут небезосновательно отметить (никого не задевая): если не подобные, то чем-то связанные случаи возникали с Ирэн прежде. При ее завидных достоинствах – яркости, шарму, темпераменту – временами прорывались вот эдакие дикие насмешливые выходки. Ирэн могла быть жестокой и бесчувственной, а еще после внезапных всплесков на нее накатывал упадок сил – скорее душевных, чем физических. И как объяснить противоречие – Ирэн, безусловно, одна из ярких звезд в Утылве и никогда не испытывала недостаток воздыхателей – в нее влюблялись страстно, но она до сих пор не замужем. Супружеские добродетели не прельщали нашу эмансипированную красавицу. В старомодном предложении руки и сердца нет ничего смешного – Федор не виноват в этом, а во всем остальном, что Ирэн ему наговорила? Язычок у нее…
Сейчас Ирэн обессилела, что с трудом поднялась с пола, куда была отброшена в пылу схватки. Руки, ноги подрагивали мелкой дрожью. Она одернула подол, мотнула головой, стараясь привести чувства в порядок. Пошатываясь, побрела на кухню. Вернулась оттуда уже с чашкой остывшего чая – поднесла к губам, жадно отпила.
Ну, вот так получилось…
Сестра Лариса на диване уревелась совершенно, но тоже начала затихать – ее всхлипы становились реже, короче.
Третий член семейства Нифонтовых. Высокий парень в трусах – очевидно, тот самый Лешка. Сын Ларисы, который был абсолютно не причастен к любым делам, произошедшим в Утылве во все времена – абсолютно! А если бы Ларису спросили насчет нынешнего эпизода, то она, привычно округлив глаза, заверила бы, что и здесь Леша не участвовал. Цуков сам выпал из подъезда, сам кувыркался, и брюки у него не просто узкие, а заранее разорванные. Чистая правда!
Глядя на залитую слезами Ларису, на парня в трусах, Ирэн сперва лишь усмехнулась. Глаза тетки и племянника встретились и как бы подмигнули. Поняли друг друга без слов. Ирэн хохотнула громче, Лешка подыграл ей булькающим баском: ха-ха! бульк-бульк! Ирэн расплескала свой чай и совсем закатилась со смеху. Тут даже Лариса отреагировала – неровные толчки сжимали и разжимали ее горло, и она уже не всхлипывала. Трое Нифонтовых предались нервному веселью.
Как ты его… протанцевал. Лешка, я не подозревала, что ты умеешь танцевать вальс. Кавалер из тебя заправский. И дама попалась… На раз-два-три, раз-два-три… Ты же ему отступиться не дал – до двери довел… А я смотрю на них – танцую. Не верю глазам – танцуют!
Я сам не понял, как вышло. Не драться же с бугаем…
Ага! Веселкина откормила скотину. Больше центнера веса. Сдавать на мясо и сало.
А он все равно от ее дочки прибежал к тебе свататься.
Свататься! Брюки на животе не сходятся! Лешка ему не дал формальное предложение сделать… Проворонила я свое счастье. Стала бы Цукова – Сукова. А мои дети – Сукины дети. Прелесть!
Ирэн, не зубоскаль. Нехорошо. Насчет детишек.
Набил мошну и возомнил, что все купить может. Ну, Цуков! Ну, сукин сын! Приехал в Утылву тихонький, пришибленный. Зато теперь мурло вылезло!
Еще раз встречу – настучу по башке. Если к тебе подойдет. Никаких танцев. Ирэн, только скажи.
Племянник звал тетку просто по имени, без церемоний. При всей мужской сдержанности и рациональности, теткины эскапады не отвращали его. Ирэн и Леша питали друг к другу искреннюю симпатию.
Он не подойдет больше. Или ближе, чем на пушечный выстрел. На бросок картошкой…
Отсмеявшись, парень в трусах скрылся туда же, откуда пришел – в дальнюю комнату. Шум в квартире стих. Женщины остались одни, погрустнели. Как водится, эмоциональный всплеск растворился на утомленной глади. Лариса еще недолго посидела на диване, сложив прилежно руки, помолчала. Ее веселье тоже исчезло. Она принялась убирать осколки и крошки с пола, выходила на кухню и возвращалась. Ирэн задумчивым взором провожала ее движения – наконец, схватила за руку.
Хватит. После чистоту наведешь.
Разнесем вмиг по квартире.
Пусть! Больше женихов не ожидается. Или я ошиблась, и Цуков вовсе не жених? Только я – не глупышка Райка Веселкина.
Ирэн, мы его обидели. Ты зло посмеялась над ним. А уж лицо расцарапала!
Ниче. До свадьбы заживет. С Райкой… Или мне нужно было его облизать из-за того, что он – твой кредитор?
Я не это имела в виду.
А я это самое. Не суетись, Ларис. Оставь мусор там, где он есть сейчас – под ногами. Садись и рассказывай. Про свой кредит. Все как на духу. Сколько взяла, сколько выплатила и сколько еще должна? Хватит рыдать. Я не утешительница. Ты же аккуратистка – табеля всю жизнь вела, подшивала, и дома бумажку к бумажке складываешь, ничего не выбрасываешь. Скопилось хлама. Неси!
Чего нести?
Документы по кредиту, какие есть.
Ой, Ирэн… Я покажу. Я записывала все суммы. Сколько могла – платила.
Представляю! Что ты могла наскрести? Хотя нет. Колечки, цепочки, что Имбрякин дарил, где? В ломбарде? в том же ДеньДжине? Опять круглые глаза!.. Зачем ты, вообще, кредит взяла? Чем ты думала? головой или чем?
Как чем? и чем же? Тебя не было рядом. Совета, помощи ждать не от кого. Не от сумасшедшего же деда Мобути. А он без тебя зачастил – в квартиру не приходил, но во дворе я его постоянно вижу – стоит, смотрит, молчит… Слушай, неужели ему столько лет, сколько говорят? А кожа розовая точно у младенца. Ему и шестьдесят не дашь… или дашь?
Ах, он ходил, и ты еще пускала?! Я что внушала и кому? стенке?
Нет. И он не пытался. Никогда.
Не важно. Не это важно сейчас… Так. Вот твоя шпаргалка. Исписала, намельчила… Ты почему платить перестала? Когда? Вот уже месяца три… Да ты только пару раз и платила… А это пени? Сколько – сколько?! Ты в договоре читала, что махонькими буквами написано?
Ирэн… я не виновата…
Кто виноват? Мобутя?
Нет у меня денег! Нет!! Чем платить? Чем?! Я честно собиралась платить…
Собиралась она…
Ирэн, не кричи. Не вынесу я… На заводе вообще не получала – вообще… Перед тем тоже не полностью выдавали - кинут людям копейки…
Как же вы выкручивались? Ты и Лешка в Кортубине? Расходов-то на житье по отдельности больше!
Ты опять рассердишься… Нам помогли…
Кто помог? Истинный доброхот. Может, он еще за твой кредит расплатится?
Мобутя помог…
Дедок этот? розовый? Откуда у него деньги? Он же вечный оборванец и бомж!
Откуда я знаю? Говорит, что подрабатывает. Он хоть и старый, но не развалина. Руки у него сильные. Столярничать может. Пилит, строгает, колотится. Конечно, не капитальные работы – так, мелкий ремонт. Справляется. Он как-то в хорошем настроении рассказывал (правда или нет?), что еще мальчиком в Щаповской мастерской сидел – палки вырезал. Трудяга... Еще он дворник. Официально в ЖЭКе не устроен, но метет и убирает, ему платят. Немного. На себя не тратится. Ходит в старье. Не пьет – это да. В рот не берет. Зачем ему деньги? Принес мне пачку, в тряпку завернутую. Говорит – как хотите, берите или не берите – если не возьмете, у меня лежать будет или даже потеряется. Все равно не потрачу. Я взяла… Не надо было брать, Ирэн?
А ты верни.
Мне нечего возвращать. Я Лешке на карточку перевела.
Сколько раз было? Дедок тебя выручал?
Один… или нет…
Дожили… Ты соглашаешься брать деньги у человека, которого не знаешь. Как это назвать?
Ну, не чужой же он нам…
Ларка, сдурела? Не чужой?! Родной, что ли?! Нашла родственничка. Беглого варнака. Это он всем лапшу вешает, что майор. Майоры в дворники не нанимаются. У майоров хорошая пенсия. Дед – неизвестно кто. Никаких документов нет. Ни наградных, ни кредитных. Ноль без палочки. Нет его. И нам никого не надо. Мы своей семьей живем. Самое худшее настанет, если ты допустишь этого дедка к Лешке. Он мальчишке накрутит мозги!
Ирэн, мне почему-то кажется, что хуже уже не станет. С Лешкой.
Так. Кредит пока оставим. Давай про Лешку. Про главное, наконец. Плевать на все. На кредит, на завод – ты там уже не работаешь. На Мобутю – чей он родственник. На Утылву – померла, так померла. Только бабу Лиду жаль. Пусть земля ей будет пухом… Плевать на чемодан, на ворпаней, на племянника – не на моего племянника. Не на Лешку. Ты как хочешь себя успокаивай, но ненормально это. Понаблюдала я. Ларка, ты же мать. Что творится с твоим сыном? Ты должна знать!
Ирэн, я сама словно в темноте блуждаю – в норах под Шайтанкой. Не пойму, что у Лешки на уме.
Так много я от тебя не требую. В Лешкину голову не залезешь и не похозяйничаешь. Весь в отца. В Имбрякина. Просто расскажи про все события – что за чем последовало. Не пытайся объяснять или сочинять. Просто!!
Хорошо, Ирэн… Леша полмесяца назад приехал. Почти. Без предупреждения.
Как? Взял и приехал? А учеба? Его что, выгнали? Натворил чего-нибудь?
Он не говорит. В рот воды набрал. Весь багаж с ним – чемодан и спортивная сумка. Все его вещи. В общежитии ничего не осталось. Незачем возвращаться.
Должен же объяснить! Он бросил лицей? свою мечту? Причина должна быть?
Не устраивай допрос с пристрастием. По мне, так не трудно догадаться. Содержать его в Кортубине я не могла. За последний месяц в общежитии не заплачено.
Дорого выходит за студенческий клоповник?
Не только за койко-место. Там их еще кормят. И следят. Воспитатели, вахтеры, технички. Они же считаются детьми. Организуется быт для иногородних, когда мама с папой далеко. За месяц сумма набегает.
Попросила бы отсрочки…
Я и хотела. Но Леша раньше времени вернулся. Общежитие от своих вещей освободил.
Ладно. Что сделано, то сделано. Отдохнет, успокоится, проведет лето дома. Авось, все направится. Надеюсь…
Ирэн, хорошо бы… очень хорошо… Леше нравился лицей. Учиться у него получалось. Агния верно говорила, что мозги у него. Друзья появились – и общежитские, и кортубинские. Я имена их помню – Иван, Сергей, Никита. Леша им звонил из дома, обсуждали что-то. Хорошие ребята. Волонтерами были. Как прежде комсомольцы. Я на Лешу не нарадовалась!
И тут бац! или бульк!..
Это до Нового года. А теперь Леша вернулся. Боюсь я. Боюсь, что он сорвался, все бросил, сгоряча всех послал. И смотался в Утылву. Он же гордый.
Похоже на то. Взорвал мосты.
Ужасно, но Леша молчит. Я пробовала к нему подступиться – и ласково, и кричала, и ревела. Он – камень, гранит…
Ты способна слезами утопить. Если утонет, то не расскажет... Звонила в лицей?
Номера телефонов у Леши. В его вещах. Он даже сумку не распаковывал. И мне не дает. Вещи свалены в его комнате, в углу. Раньше не замечала в нем неряшества…
При желании можно узнать. Позвонить этому Ивану или Сергею.
Лешка пригрозил, что если я влезу в его дела, он не простит и уйдет из дома. Не шутил! Я испугалась. Вениамин повлиял бы на сына, а мы с тобой…
Понятно. Глупые бабешки. А у него отцовский характер. Упрется как баран. И ну бодаться… Твой муж, Ларка, старый баран Вениамин. С широким темечком – слишком рога раздаты, места рогам мало. Чересчур много ума – тоже плохо, как и мало. Что отец, что сынок – оба башковитые. Кому мозги нужны в Утылве по нынешним временам? И образование не нужно. Все станки распилим и на металлолом сдадим…
Вениамин не одобрил бы, если бы мы не приложили усилия. Леша должен учиться в институте. Чем он хуже других детей Вениамина?
Действительно, чем он хуже Костяни?
Я не про Костяню. Про старших. Они выучились. И Леша должен!
Никто никому не должен. Или ты должна? ДеньДжину? А Леша – куда ему деваться? Поработает летом у Сыродя в совхозе. Там станут выбирать из массы желающих – из бывших заводчан. Или дедушка – майор Мобутя - пристроит его в дворники. Или на хутор Бузаковский вернемся. К тому идет.
Ирэн, ты все смешала. Или уехать за границу или на хутор – куда же лучше?
Никуда. Нет выхода.
Не пугай меня. Я и так, пока ты в отъезде, ночей не сплю, думаю. Плохо у нас – не только в нашей семье, но и в Утылве. Нарушилось все. Смерть бабы Лиды – дурной знак.
Это знак того, что по-старому уже не будет. Будет плохо или хорошо – но не по-старому. И не хорошо. Смерть бабы Лиды – первый знак. Ворпани на дороге – второй знак. Племянник этот в красных труселях – тоже знак – я только не разобралась, что означает…
Что деется… Что нас ждет…
Я здесь сколько? да нисколько! два дня. Но уже почувствовала брожение в Утылве. Пока лишь пузырьки. Люди обозлены. И тылвинская верхушка – пусть бывшая, советская – тоже обозлена. Ох, нарвутся они с этими рыночными законами и мировым кризисом!
Кто они?
Ну… ОНИ. Буржуи! Завладели народным добром.
Если заварушка случится? Тылки против холдинга попрут? Ведь нормальной жизни лишают!.. О-о-е-ей! Леше восемнадцати нет, но все равно молодой парень… И злой он – Леша-то.
Холдинг далеко. Его доверитель здесь – Варвара. Делает черное дело. Она подготовилась – телохранителями себя окружила. В гостинице окопалась. До нее тоже не дотянешься. Хотя молодые не внемлют ни страху, ни голосу рассудка. Залез же Петька в Мару, решился. Интересно…
Что интересно? Что с Петей будет?
Вот и интересно. Позволят тылки Петьку наказать? А если не позволят?
Простить надо Петю. Он молод, наивен… У него благородная цель!
Это какая цель? Варвару в неглиже углядеть? Я понимаю, гормоны бушуют, ударяют в голову и пониже… Будто только один Петька номера откалывает! А твой Лешка?
Да, Леша…
Ты все деньгами объясняешь. Нет, положение аховое... Сдается мне, что не одни деньги тут роль сыграли. Без них, конечно, никуда… Но у Леши потребности не сына олигарха. Он разумен. Однако безденежье – это унижение, особенно когда оно хроническое. Перед друзьями, знакомыми, перед девушкой. Он девушку завел? Опять не в курсе? Ему хочется с ней в кафе сходить, на дискотеку. Парень ведь не на Луне и не на диком хуторе. А если он еще и влюбился? Да в первый раз? Ой-ой-ой!.. Наш Лешенька – мужчина.
Не замечала. Про Кортубин. Друзья у него там были. Девушки нет. А вернулся – и появились признаки.
Чего? Отшельничества? тихого помешательства?
Первое время Лешка безвылазно дома сидел – в своей комнате. К двери крючок прикрутил и закрывался. Ел тоже там. Даже грязную посуду не трудился выставлять. Накопил горы. Я терпение потеряла, накричала, что тараканов сам травить будет. Или, говорю, ты меня в комнату пускаешь, или сам с тряпкой все вылизываешь. Не пустил, но вымыл. И с тех пор, хоть не садится со мной за стол, но, поев, посуду приносит на кухню и моет.
А он ест? Не голодает?
После приезда совсем плохо. Отказывался. Потом раза два за сутки, и все ближе к вечеру и по ночам. Прям такой образ жизни. Днем отсыпается, а ночью бодрствует.
Что делает?
Сперва ничего. В комнате сидел. Потом потихоньку выходить начал. На балкон. Стоит, свежим воздухом дышит. Я сплю. Не слежу за ним. И потом – Лешка злится, если подглядываю. Он очень злой был. И молчаливый. Я, дура, его донимала – расспросами, увещеваньями, он сорвется, нагрубит и снова молчок. Его внутри словно корежило… Ой, ну, что такое может быть?
М-м… Влипли… Ты о кредите голову ломаешь, а Лешку мало что интересует. Закрыл он уже тему с лицеем. И это плохо. Хуже, чем пеня на твои просрочки.
Что может быть хуже? У меня долг разросся, что скоро квартиру придется продавать. Не дай Бог…
Ты меня спрашиваешь? Может! Ты Имбрякинскую породу не изучила? Дюша тебе растолковывала! Ум и гордость непомерная – и окончательность, что обжалованию не подлежит. Имбрякин когда помер? – вернее, когда водкой стал себя травить? именно травить. Когда не согласился жить при новом порядке – ломать себя, прогибаться. Был инженером, специалистом, нужным человеком, мужем двух бабенок, отцом стольких детей, а оказался по нынешним меркам отсталым, никчемным совком, нищетой, быдлом. Как ко всем нам относятся власти? как холдинг относится к заводчанам? эта череда исполнительных директоров после Васыра. Они исполняли волю холдинга. И как апогей – Варвара. Она всех работников выгонит за ворота. Вениамин понимал, еще пока вы сказкам верили. Потому и пил. И помер… Ты не замечала, Лешка не выпивает?
Да ты что?! Из-за того, что отец злоупотреблял, Лешка на дух не переносил всего этого. Ни в каком виде – даже глоток шампанского в день рожденья для него под запретом. Не курил. А после возвращения заметила у него бутылки из-под пива. Наверное, ночью выходил и покупал. Молодежь сейчас пьет пиво. Правда, где он деньги берет?
А девушка?
Какая девушка?.. Ах, девушка!.. Не пойму. Я тут однажды проснулась среди ночи. Что-то меня разбудило. Потихоньку вышла из комнаты. Лешка на балконе наклонился вниз, переговаривается с кем-то на улице. И оттуда доносится серебристый смех.
Ты, конечно, выяснила?
Уходит он каждую ночь, уже не таясь. Парню гулять надо – тесно ему в квартире. Разговаривать по-прежнему не желает, но настроение более ровное. Не корежит его. А когда Леша за порог, я…
Ты что?
Я через минутку бегу к окошку. В темноте меня не видно. А я его вижу – свет от нашего фонаря падает. Часто ждут его. Женская фигура на скамейке. Высокая, красивая. Темные длинные волосы. К свету лицом она не поворачивается - избегает.
И? Они целуются? Обнимаются?
Она его целует. Я бы не сказала…
Ты не говори. А они? наши голубки?
Они-то как раз больше разговаривают. Странно очень. Не производит Леша впечатление страстно влюбленного…
Идиота?
Да… Что? Ах, нет… На свидание не похоже. В разговорах время проводят. Все обсуждают. Он еще нервничать начинает, опять раздражаться, жестикулировать, вскочит со скамейки и бегает вокруг нее. Навроде как на митинге выступает. Или заберется на скамейку, на спинку, а ноги на сиденье поставит, так сидит, словно нахохлившийся воробей… Чего обсуждать-то?.. Девушка рядом сидит, спокойно ему отвечает, иногда смеется, и смех у нее завораживающий, серебристый… А как они поцеловались я только один раз видела – это она поцеловала – обхватила его внезапно и прижала, он оторопел…
На той скамейке перед нашим домом я с Килькой Кулыйкиным целовалась. Летят годы-то… Ну, хоть она его поцеловала. Молодец! Ты, Ларис, не препятствуй. Пусть парень убедится, что у него помимо головы еще сердце имеется.
А если?.. Рано ему жениться!
Захочет жениться – женится. Тебя не спросит!
А институт как же?
Чихать на твой институт. Любовь главнее.