Организация «ЦентрЭВМкомплекс» имела региональные представительства по всей стране, а Вова занимался созданием такого филиала на Урале. Когда меня приняли, в организации было пару десятков человек. Только-только начиналось внедрение больших вычислительных машин серии ЕС, производимых по единой технологии всеми странами социалистического содружества. Это был наш ответ на технологический вызов Запада, может быть, не совсем удачный, и достаточно громоздкий, но ведь компьютеров, в современном понимании, тогда не было. Правда, была небольшая серия малых машин, управлявших технологическими процессами, и персонал, занимавшийся этими машинами, позже был присоединён к нам в виде филиала.
Мне предложили должность старшего инженера по общим вопросам с окладом 180 руб., да ещё премия 40% и уральские 15%. Выходило почти на сотню больше, чем у меня было раньше. «Жадность фраера сгубила...», и я согласился. Что за работа меня ждала, я представлял слабо. Когда написал на работе заявление на увольнение, Гринфельд сказал мне: «Толя, что ты делаешь? Ты ведь хороший инженер, и в душе, и по образованию, а там будешь снабженцем». Позже я понял, что он был прав. А тогда, новый молодёжный коллектив и существенно больший заработок были для меня привлекательны...
Я приступил к новой работе. Немногочисленный, пока, персонал занимался техническим обслуживанием вычислительной техники. Техника ломалась, и в мои обязанности входило обеспечивать рабочих запасными частями и материалами. Кроме этого я занимался поиском и обустройством новых помещений для персонала, а так же, как оказалось, многими другими вопросами существования нашей новой организации. Основные задачи, а именно, техническое обслуживание и ремонт техники курировал заместитель директора по производству.
Снабжение запасными частями было из Москвы, из центрального офиса, который размещался недалеко от метро «Новослободская». Почти ежемесячно мне приходилось отправляться в Москву и выколачивать с боем то, в чём мы нуждались. Дефицитные позиции выдавались с большим трудом, приходилось искать особенные подходы к московским клеркам, которые были уже изрядно избалованы, и по любому поводу ждали подарков, как должное. После преодоления препятствий, упакованные в деревянные ящики комплекты запасных частей приходилось отгружать багажом, в основном, по железной дороге, как правило с Ярославского, иногда с Казанского вокзалов. Это уже точно требовало индивидуального подхода к вокзальным начальникам, потому что всяких уловок и прочих требований, чтобы затормозить отгрузку, было предостаточно. Работа такая была мне не совсем по характеру. Я не имел склонности к неформальному общению с москвичами и не любил вручать подношения людям за то, что они просто выполняли свои обязанности. Но как говорится, не подмажешь - не поедешь. Понимая всю безвыходность положения и спасая свою карьеру, приходилось всё же так делать.
Я организовал качественный учёт и анализ потребности в запчастях, и вскоре, несмотря на чрезвычайно широкую номенклатуру изделий, положение с обеспечением ими наладилось. Снабжение расходными материалами и вопросы оборудования офисов нашей новой конторы были не такими сложными, но удовольствия от такой работы я все же не получал. Зато первое время радовало резкое увеличение дохода. Так же частые командировки в Москву давали возможность привозить домой дефицитные продукты и вещи.
В такой должности и в таком режиме я проработал около года. Затем у нас произошли изменения. Когда фирма уже встала на ноги и приобрела статус уральского управления, у нас появился новый начальник. По распоряжению областных властей руководить нашей организацией назначили бывшего управляющего трестом «Уралэлектроремонт» Осинцева Владимира Аркадьевича. Он был из известной в городе семьи. Его брат, Игорь Аркадьевич, был заместителем председателя облисполкома, а другой брат был одним из руководителей Уралмаша.
Владимир Аркадьевич был мужиком, вхожим в партийные и хозяйственные круги нашего города, и его назначение пошло нам на пользу. Он постоянно думал о развитии фирмы, и мы с ним пересмотрели несколько помещений в городе с тем, чтобы расширить наши площади. И тут освободилось старинное здание по улице Воеводина, там раньше было богоугодное заведение, а в нынешнее время, после реконструкции, размещается городской музей изобразительных искусств. Заняли мы это здание самовольно, без санкции городских властей, исключительно на авторитете Осинцева. Здание, конечно, требовало значительного ремонта, и мы кое-где его начали, но в основном приспосабливали старые помещения, понимая, что в конечном итоге, нас отсюда непременно выселят, но продержались мы в этом месте года четыре
Осинцев был человеком интересным и за словом в карман не лез. Я понимал, что на своей должности я его не очень устраиваю. Да и самому мне это не сказать, чтобы нравилось. И вот как-то, проходя мимо моего рабочего места, и видя как я по уши зарылся в составлении и заполнении огромных бланков заявок на запасные части, он, покуривая, бросил замечание: «Ты что, диссертацию пишешь?». А потом еще сказал Аверину: «Что это за снабженец у нас, с высшим образованием и без красного носа?». В его понимании, да так оно и было в то время, снабженец не должен быть особенно умным, а главным его достоинством была возможность выпить вместе с нужным человеком и решить проблему неформально. Такое было время и, может быть, он был прав. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Владимир Аркадьевич предложил поменять снабженца. И на моё место взяли нового человека, Валентина Кусова. Парень он был спокойный и к своему делу способный. У меня с ним сложились хорошие отношения, и он мне часто помогал, и по работе, и потом, когда у меня появилась дача. Судьба у него сложилась трагически. В девяностые годы, в разгул бандитизма, он при невыясненных обстоятельствах погиб. Его нашли повешенным на трубе отопления. То ли он сам свёл счеты с жизнью, то ли бандиты замаскировали злодейство под самоубийство... Но вернем сюжет назад, в конец 1980-го года. Мне предложили возглавить новое подразделение - ремонтно-восстановительное производство всего нашего Уральского управления.
Выделили площади, метров 100, в новом здании вычислительного центра Главснаба. Я привез из Москвы минимально необходимое для этого оборудование и начал набирать персонал. Это было моё дело на последующие 14 лет работы. Я старался брать на работу людей, хорошо знающих своё дело, молодых, по возможности с хорошими рекомендациями и с положительными особенностями характера. Коллектив получился дружный. Первый набор мне до сих пор, как родной. А самым первым моим работником был Валера Вильчинский, он как раз недавно демобилизовался. Служил в пограничных войсках. Потом он каждый год, регулярно 28 мая, надевал зеленую фуражку и исчезал праздновать со своими сослуживцами день пограничника. Кроме него, одними из первых были Саша Урубков, муж школьной подружки моей Иры, и Женя Рогов, племянник одного нашего сотрудника из отдела труда. Чуть позже я взял на работу монтажницу.
А, в общем, работа была, как работа. Особенно рассказывать нечего. Ребята работали, я же составлял бесконечные отчеты о проделанном и выбивал для них зарплату, изредка поругиваясь на эту тему с начальниками производства и отдела труда. Постепенно получали новое оборудование, набирали новых работников, обустраивали помещение, подружились и уже начали совместно отмечать отдельные мероприятия.
Наш директор, Владимир Аркадьевич Осинцев, вскоре заболел, и где-то через пол-года скончался от онкологии, вызванной, скорее всего, тем, что он беспрестанно курил. На похоронах было очень много народу, после в обеденном зале облисполкома были поминки. Хорошие слова о нём говорили оба его брата и приехавший на похороны заместитель директора нашей организации из Москвы, близкие его друзья и несколько наших сотрудников.
Новым директором утвердили заместителя начальника по производству Крамарева Александра Михайловича. Почему не поставили Аверина, не знаю. Может, он сам отказался, но его сделали главным инженером, уволив заранее с этой должности Юру Ошева, стоявшего вместе с Авериным у истоков организации. Крамарев был партийным, это было обязательным для назначения, но и какой-то минимальный опыт хозяйственной работы у него был. Он был, в принципе, неплохим начальником, но уж очень нерешительным и долго обдумывающим свои действия. Самое плохое для фирмы, связанное со смертью Осинцева, было то, что мы лишились безоговорочной поддержки в местных партийных и хозяйственных верхах. Это обернулось тем, что вскоре нас вытурили из особняка по улице Воеводина и отдали это здание музею изобразительных искусств, где он и поныне размещается. Но нет худа без добра. Нам отдали освободившееся здание радиотехникума по улице Нагорной. Здание было четырехэтажное, большой площади, не новое, но мы постепенно стали его восстанавливать.
Еще при Осинцеве, когда начали формировать аппарат управления, и в частности планово-экономический отдел, я предложил кандидатуру моей жены, Ирины, и её взяли. Семейный бюджет наш это назначение сильно поправило, но всё же, я думаю, что тогда я совершил ошибку и довольно серьезную. Эта совместная служба на глазах друг у друга, иногда, потом всё чаще, стала причиной наших первых выяснений отношений. Ира ведь была красавицей и всегда находилась в центре внимания в любой компании. Я гордился этим и был счастлив, что женщина моя - самая симпатичная среди всех сотрудников. Но поскольку я был рядом и в курсе этого внимания, поводов для начала ревности у меня было предостаточно
Это подпитывалось еще и тем, что регулярно, раз в месяц, для отчетности, в управление съезжались руководители и экономисты наших территориальных подразделений со всего Урала. Это сборище, традиционное по тем временам, заканчивалось коллективным фуршетом с работниками планового отдела, где работала Ира, и сотрудниками других служб управления. Всё это проходило в каком-либо ресторане, и, конечно, за счет приезжающей стороны. Проходило допоздна, и Ира часто возвращалась за полночь. Зная, что мне это не особенно нравится, и я не сплю, её дожидаясь, она уже с порога звала меня: «Толи-и-чка, я уже пришла», и обнимала меня. Я успокаивался, веря в её искренние чувства, хотя осадок на душе оставался, и, накапливаясь, незаметно подтачивал наши отношения.
С моим коллективом у меня сложились очень хорошие отношения. Я не перегружал их работой, её на первых порах было не так много. В свободное время я разрешал им заниматься своими делами. Саша Урубков был заядлым радиолюбителем, а раньше работал на крупном оборонном радиозаводе. Детали он частично получал оттуда, используя старые связи, кое-что покупал в магазине. Тогда модно было собирать усилители для звукоснимающей аппаратуры, потому что в страну пошел поток виниловых дисков с западными исполнителями, а слушать было не на чем. Ни усилителей, ни нормальных звуковых колонок в продаже не было. Также широко стали распространяться магнитофонные записи с музыкальным репертуаром, не звучащим на всесоюзном радио. И для шумного прослушивания, например на вечеринке, совершенно необходимы были усилители и мощные аудиоколонки. На этой почве Саша даже имел какие-то связи с Александром Новиковым, ставшим впоследствии известным бардом-исполнителем, который, однако, вскоре сел, по-моему, как раз за производство такой аппаратуры, ведь частное предпринимательство было запрещено тогда под угрозой реального тюремного срока.
Саша Урубков обучил и приспособил к своему занятию Женю Рогова, и они начали в свободное время собирать усилители и всевозможные варианты модной тогда цветомузыки, но не на продажу, а, в основном, для себя и своих знакомых. Основной работе это почти не мешало, и я закрывал на это глаза.
В монотонности наших рабочих будней осенью 1982 года всё же случилось одно, надолго запомнившееся, событие. Перед концом рабочего дня позвонили из управления и, не объясняя причин, попросили всех оставаться на рабочих местах. Пару часов мы гадали, что же случилось. Но земля слухами полнится, и вскоре мы узнали, что умер Брежнев. Я не препятствовал сразу же возникшему у народа желанию почтить память нашего Генерального секретаря, тем более было непонятно, когда же нас отпустят домой. Женька Рогов в магазин сгонял быстро. Мы устроились за столом, было немного тревожно, но скорби особой не было. Здоровье Брежнева уже давно было не лучшим, он неважно справлялся с исполнением своих обязанностей и был постоянным предметом народных насмешек. Что будет дальше, мы ещё не могли в полной мере представить, хотя были уверены, что серьезных изменений в политике не будет, и всё будет так же спокойно и монотонно, как и раньше. Из конторы позвонили в девятом часу, сказали, что умер Брежнев и разрешили всем идти домой.
Потом были похороны и все видели, а потом ещё долго обсуждали момент, где его как бы уронили в могилу при опускании. Новым генсеком стал Андропов. Политика стала более жесткой, и внешняя, и, особенно, внутри страны. Стали укреплять дисциплину на рабочих местах. В магазинах, в кинотеатрах, иногда стали делать облавы и вычислять тех, кто в это время должен быть на рабочем месте. На эту тему обновлялась наглядная агитация, и мы тоже в едином порыве с партией соорудили плакат «Рабочее время - работе!», повесили его на видное место и реально стали меньше заниматься в рабочее время личными делами.
Закручивание гаек по дисциплине основной массой народа, за исключением бездельников и фарцовщиков, вполне приветствовалось и поддерживалось. Все понимали, что с бардаком и безответственностью, так расплодившимися во времена доброго и мягкого Леонида Ильича, уже пора было начинать бороться. Но такой энтузиазм продлился недолго. Сначала стали сгущаться тучи на внешнем фоне. Наши неосторожно сбили корейский пассажирский самолет, по какой-то причине залетевший в наше воздушное пространство. Рейган назвал Советский Союз «империей зла», и международная обстановка стала напряжённой. Тут еще Андропов вдруг неожиданно заболел, и всё чаще и чаще в прессе стали появляться сводки о состоянии его здоровья. В общем перестроить страну у него не получилось.
Ситуация повторилась через год. Так же позвонили из управления, попросили задержаться на работе, но уже открытым текстом сказали, что умер Андропов. Дорожка в таком случае у нас была уже протоптанная. Мы послали гонца в магазин, и он принес пару бутылок «андроповки» и закуску. Водка такая появилась с приходом Андропова, стоила 4 рубля 62 копейки, и это было дешевле брежневской. Сама аббревиатура слова «Водка» в народе ласково расшифровывалась таким образом: «Вот Он Добрый Какой Андропов». Буквы на этикетке располагались не по прямой линии, от чего она получила еще одно народное название «коленвал». Мы помянули хорошего, в принципе, нашего руководителя, Андропова, и с его уходом, надежды на то, что дальше будет лучше, заметно поубавились.
После Андропова править стал помощник Брежнева, Черненко. Фигура ничем не примечательная, поставленная кремлевскими долгожителями с той лишь целью, чтобы он не мешал им стряпать свои дела. Он был стар и совершенно нездоров, через год состоялись очередные похороны. После, ставшей уже традиционной, трапезы по умершему Генсеку мы узнали, что к власти пришел молодой деятель по фамилии Горбачев.