Титановая бабочка

Бабочка. Клятва Гиппократа


Иду, как всегда, на смену, насвистывая детскую песенку про бабочку и воробья. Хотя настроение ни к черту. Тучи над Эгером сгрудились злой толпой и вот-вот готовы разразиться бранью грома, молний, а потом и поплакать дождем обид. Они точно передают мое состояние. О, оно вызвано и плохой погодой, и нервным утром. Голова моя уже месяц ощущает странное вращение, будто земля под ногами превратилась в юлу. Но нужно бодриться. На заводе меня знают, как Бабочку. Такое милое и легкое насекомое, которое порхает на крылышках и не знает бед. У меня же две проблемы. Первая - я плохая мать. Вторая - я плохая жена.
-А вот и наша Бабочка! - весело кричит мне Стрекоза.
Да, так получилось, что мы имен друг друга не называем. Даем себе глупые клички, которые не передают наш внешний вид или внутренний мир.
-Не ори так, а то сейчас сбегутся сумасшедшие, - хихикаю в ответ.
Стрекоза всегда умеет поднять мне настроение одним своим видом.
-Ну что? - вопрошаю у напарницы. - Смена была спокойной?
-На заводе нормально все, - махнула рукой подружка. - А вот в больнице проблемы. Дорогуша хочет увольняться. У человека - подавленное состояние.
-Оно у него всегда такое.
-Ну пойди, поговори ты. У него на лице написано, что либо он сбежит от нас, либо с прыгнет с моста.
-Черт возьми! - ругаюсь на разные голоса, выкладывая всю палитру эмоций, вкладывая вещи в шкафчик. - Чтоб ты съел!
Дорогуша - наш единственный хирург, который занимается протезами, суставами, титановыми костями. Конечно, если он пропадет, пострадает большая часть населения. Мы живем в жестоком 3.156 году. После войны с машинами каждый второй, если не первый - инвалид. А еще раньше автоматизированный труд снова становится человеческим. Конечно, уровень травм серьезный.
-Дорогуша, привет! - торопливо заскакиваю в кабинет врача. - Как дела?
-Привет…
По суженым зрачкам мужчины понимаю, что он принял сольду. Это вещество, которое поднимает настроение на несколько часов, потом лекарство от депрессии вызывает страшное похмелье. Но самое опасное - это привыкание к сольде.
-Зачем ты выпил эту штуку?
-Ты волнуешься за меня? - с усмешкой спрашивает коллега.
Но я не успеваю ничего ответить. Меня резко ведет в сторону против моей воли. Такое бывало и раньше, но дома, когда коллеги не видят. Теперь же падаю на глазах у Дорогуши. Прихожу в себя на кушетке.
-Что с тобой? - строго спрашивает хирург-протезист.
-Да так… не выспалась просто. Обычное дело.
Он не дает мне встать. Проникновенно смотрит в глаза, словно хочет разглядеть что-то на дне моих зрачков.
-Давно ты в обмороки падаешь? - его рука впивается в мое плечо.
-Неважно! - отбиваюсь от него и привстаю на жестком ложе. - Мы сейчас должны обсудить твое состояние.
Чтобы хоть как-то держать в состоянии работать последних дееспособных, на каждом заводе держат таких, как я. Мы - вопипы - врачи общей практики и психологии. Бегаешь по участку, как укушенная стаей диких пчел, следишь за состоянием других. Сутки через двое. Помимо меня есть еще Стрекоза и Мотылек.
-У меня все по-прежнему, - Дорогуша стискивает пальцы на руках до красноты.
-Зачем тогда поднимаешь себе настроение искусственно?
-Послушай, Бабочка, тебе нехорошо. И я это вижу невооруженным глазом.
-Да что ты там видишь…
-Ты сегодня завтракала?
Простой вопрос вызывает мурашки, которые на секунду захватывают мою кожу между лопаток. У меня давно никто таких вещей не спрашивал. Я живу для других. Не для себя.
-Да, - отвечаю нетвердо. - Ты от темы не уходи.
-Ты не завтракала. Я это вижу. Ты совсем бледная.
Дорогуша игнорирует мои лекции про психическое состояние. Он достает свой чемоданчик, вынимает два бутерброда и термос.
-Поешь, пожалуйста, - он не приемлет отказа.
-Что ты начинаешь!
Мы, на самом деле, с врачом видимся редко. В случае травм на заводе я помогаю остановить кровь, обработать раны. Потом пострадавшие сами идут к Дорогуше, если им нужно заменить кость, сустав, конечность. Хотя мне тоже два года назад понадобилась новая коленная чашечка. Тогда мы познакомились с Дорогушей ближе. Все его прозвали так, потому что его услуги дорогие. Но тогда мне помогли, собрали продуктовые карточки всем миром.
-Я расскажу тебе, что со мной не так, если ты позавтракаешь.
Синие глаза с сизыми, словно мраморными, лучиками смотрят настойчиво.
-Да я не голодная. И вообще!
Хочу встать, но головокружение предательски прибивает меня к кушетке. Хирург сердито сопит, садится рядом и начинает чуть ли не силком запихивать в меня еду. Человеку с сильными руками, строгим видом и бородой сложно отказать.
-Я тебя не выпущу, - угрожает он. - Будешь сидеть под замком.
-По какому праву? - будто бы сержусь.
-Заберу тебя с сыном у твоего непутевого мужа.
Только сейчас понимаю, что Дорогуша левой рукой подает мне бутерброд, а правой обнимает за плечо, очень тепло и ласково. Как давно меня никто не обнимал.
-Ты чего? - бросаю вопрос в его лицо, которое зависает перед моим в сантиметре.
-Я уже давно принимаю сольду, - шепчет врач. - У меня на это есть несколько весомых причин.
Вырываюсь из заботливо-железной хватки.
-Богларка! - он называет мое настоящее имя, словно это заклятие.
Но я закрываю за собой дверь, бегу на дрожащих ногах. Хорошо… скажу правду… под Новый год Дорогуша признался мне в любви. Конечно, мне теперь тяжело с ним общаться. Не знаю, с какой стороны подойти к этому странному человеку.
-Ну-ка, что тут у нас? - работа отвлекает меня.
Осматриваю очередного работягу, который пришел в цех с кашлем. Его сипящее дыхание выдает большой стаж курильщика, давнюю астму. Приходится вслушиваться в скрип легких особенно чутко. Нет, слышу, как влажные камни ворочаются в бронхах.
-Голубчик, иди домой срочно! - торопливо выписываю ему антибиотик. - У тебя - бронхит.
Следующий этап моей непростой жизни - отговорить женщину от суицида. Она стоит на стреле своего крана, неловко размахивая руками.
-Муж бросил - это не приговор! - кричу ей. - Ромашка! Я знаю твоего Козлика. Он форменный козел. Считай, что ты стала свободной!
-Я люблю его! - вопит сумасшедшая.
-А детей? Детей любишь? - я почти подползла к самоубийце.
-Конечно, - она оглядывается на меня.
Самый страшный момент. Так уже двое смотрели на меня, стоя вполоборота. Все равно прыгали.
-И с кем же дети останутся? Агнешка совсем маленькая. Как она будет без мамы?
Ромашка роняет слезы.
-Моя мама когда умерла, я думала… - давлю на душу женщины сильнее. - Я думала, что мое сердце остановится… Ну куда же ты собралась?
Удается ухватить работницу за руку. Она ревет, опустив бритую голову мне на плечо.
-Хочешь чай? - всегда важно переключить внимание после слезного катарсиса.
-Да, - кивает несчастная.
И сама же помогает мне спуститься. Моего запала хватило только для того, чтобы взобраться к ней. В глазах темнеет, ноги подкашиваются. Мне тоже нужен чай… так уж и быть, с сахаром. Вспоминаю прожигающий взгляд Дорогуши. Ладно, я поем! Беру суп. Желудок сводит от того, что в нем давно не было горячей еды.
-Здравствуйте, прекрасные леди!
К нам подсаживаются хохмачи. Это те еще занозы в теле общества. Обычно это инвалиды, которые не могут и не умеют работать. А кушать-то хочется… вот они ходят по столовым, травят анекдоты, байки, иногда даже предлагают интимные услуги. Я обычно не всматриваюсь в лица этих товарищей. Но голос одного из них, вязкий, терпкий, яркий, затягивает меня в воспоминания детства. Я сидела перед телевизором и смотрела кулинарное шоу с веселым и обаятельным Золтаном Диабасси. И слышала этот голос…
-Чего нужно? - строго спрашивает хохмачей Ромашка.
-Да пару комплиментов хотели сделать.
Напарник у Золтана грустный и тихий, не похож на горящего желанием распаляться перед дамами. Ромашку еще бьет дрожь истерики. Я тоже вся - в копоти, с порванной рубашкой, левый протез мой помялся еще сильнее.
-Разве не видно, ребята, что нам не до комплиментов? - задаю разумный вопрос.
-Видно, что вам нужно поднять настроение, - активный собеседник звенит струной менестреля.
-Валите, пока я охрану не позвала, - истеричный настрой рабочей прорывается и здесь.
-Девушка… ну что ж вы такая негативная.
-Ладно… держите талончик, только идите с миром, - отрываю от сердца продуктовую карточку.
В конце концов, большинство хохмачей стали такими не по своей воле. Они воевали, но проиграли в своей битве за достойную жизнь. Или слишком критично болеют, поэтому их не берут на работу. Чудо, что я сама не хожу от стола к столу с протянутой рукой. У меня стоят два искусственных ребра и колено, кисть руки - из металла, еще куча хронических болезней. Но я работаю…
-Чуть не прыгнула с крана, но передумала сама, вспомнила про детей.
Передаю Ромашку нормальному психологу в больнице. Потом ноги сами несут меня в кабинет Дорогуши. Нужно убедиться, что он живой. Ценный специалист сидит, скрючившись, и трясется в судорогах похмелья после сольды. Устраиваюсь рядом, ставлю ему капельницу с физраствором.
-Я могла бы тебе всадить своей крови, - держу дрожащее холодное плечо, чтобы из вены не выскочила игла. - Но ты прав… со мной все не так. У меня анемия.
Лучшее средство от ломок после сольды - кровь второй группы и положительного резус-фактора. Не знаю почему: так далеко не заходила в своих познаниях. Но при отсутствии оной можно перелить любую кровь или соленую воду.
-Спасибо, - стонет сквозь волны спазмов коллега.
-Это моя работа.
Этот день не хочет меня щадить. Когда возвращаюсь домой, вижу, как у мусорки двое бьют третьего. Он совсем худой и слабый. Видимо, падальщики не поделили территорию.
-Эй, вы! - грожу мужчинам своим протезом,
На самом деле, он хлипкий, но выглядит внушительно. Падальщики ретируются, горя голодными глазами. Я переворачиваю стонущего человека на земле. И обмираю. Его успели и ножом порезать. В худом лице признаю того самого молчаливого напарника хохмача.
-Где ты живешь? - спрашиваю его, заваливая несчастного себе на плечо.
С трудом добредаем до заброшенного строения. Так в условиях антисанитарии и помогаю бедняге.
-Вас нужно проводить, - настаивает бывший ведущий Золтан. - Бабочка, вы совсем бледная.
-Спасибо.
Для меня это удивительно… посторонний человек ведет себя так сочувственно. Да, я спасла товарища, но про хохмачей говорят, что они совсем пропащие люди.
-Я вас узнала. Вы Золтан Диабасси?
На лице мужчины проступает краснота сквозь щетину.
-Зовите меня, как все… Дурачком, - заявляет он. - Я уже давно не фонтан, не фейерверк и не Золтан.
Дома устало валюсь на диван прямо в одежде.
-Сколько раз повторять? - в дверях появляется Роднуля. - Снимай куртку!
-И тебе привет, любимый.
Муж смеривает меня сердитым взглядом. В комнату влетает мой Милашка и с разбегу падает на меня.
-Мамуня! - счастливо пищит он.
Моя жизнь идет на новый виток раковины, из которой грозит своими щупальцами серая повседневность. Ночью меня опять связывают колючей проволокой воспоминания о войне. Боевые действия до сих пор живут в моей голове. Мне снится, как я встаю из окопа, чтобы втащить в убежище молоденького солдатика, но робот-пулеметчик убивает его раньше, чем я успеваю дотянуться до парнишки. Просыпаюсь от того, что во мне выпускает свои ледяные иглы ужас. И не могу уснуть.
-Опять не спишь, - бурчит сонно Роднуля.
Отворачивается от меня к стене. Он хороший, когда у нас все нормально. Но, к сожалению, с появлением Милашки приятных моментов в жизни все меньше. Все чаще я слышу претензии, сетования и проклятия. Хотя казалось бы… дитя - это чудо, счастье, нежность. Иногда завистливо слежу за рабочими, которые ласково обнимают своих дочерей и сыновей, перед тем как сдать администратору детского сада. Неизвестно, откуда берется трепет в этих словно вытесанных из камня людях.
-Я устал от того, что он постоянно кричит! - Роднуля добавляет ноты агрессии в наше семейное утро. - Родила абы что!
Потом муж закрывается на кухне. Его коронный трюк от семейных невзгод. Я сама справляюсь. Одеваю ребенка, стараясь не психовать. Иногда просто не хватает спокойствия со стороны второй половины. Хотя бы этого.
-С тобой он всегда орет! - любимое обвинение мужа.
Да, я знаю, что я плохая мать и плохая жена. Оттащив в детсад свое большеглазое и кричащее сокровище, бреду домой. Останавливаюсь у магазина. Дома нет овощей, а нужно варить суп. В кармане еще лежит оплата за прошлые смены.
-Нужно охлебить два талона, - прошу продавщицу.
Третий оставляю при себе. Да, я мало ем, иногда даже голодаю, потому что собираю нашу продуктовую валюту. она нужна на врачей для Милашки. Каждый месяц его смотрят неврологи, ставят специальные капельницы, пока больше ничего не могут сделать.
-Ну привет, - за моей спиной звучит бархатный голос.
-И тебе не болеть, - автоматически отзываюсь.
Только потом поворачиваю голову.
-Я чувствую, тебе стоит зайти ко мне после магазина, - это Дорогуша.
-Почему?
-Посмотри, - он наклоняет голову на бок, указывая взглядом направление.
Опускаю вниз глаза. О нет! Шарнир, связывающий кисть и искусственное запястье выпал, я даже не заметила из-за истерики Милашки. Заливаюсь краснотой стыда, закрывая продуктовым пакетом свое уродство. Чувствую себя, как в первый день после ампутации. Тогда мне казалось, что все смотрят на мой обрубок.
-Идем, - шепчет Дорогуша.
Забирает мою поклажу, но встает слева, обхватывает мою руку чуть выше сломанного протеза, защищая меня от лишних взглядов. Оказывается, коллега живет совсем рядом с заводом и держит дома мастерскую. Он усаживает меня на стул, сам устраивается напротив на мелком табурете.
-Я так и думал, самый дешевый, - говорит вполголоса мастер, снимая изношенную кисть. - Интересно, отчего его так повело?
-Эээ… я в сентябре не аккуратно подняла станок, который придавил рабочего.
-Что?! - Дорогуша хмурит брови. - Бабочка! Ты же могла надорваться!
-Я не думала об этом.
-Как всегда…
Только сейчас, когда врач осторожно, почти ласково надевает мне искусственную конечность, понимаю, какие у Дорогуши красивые и пластичные пальцы. Свои. Он полностью цел и невредим.
-Я еще не копила на новый, - смущенно бурчу.
Но титановая рука именно такая, о какой мечтала. Черная, матовая, без смешных шарниров.
-Это экспериментальный, - отвечает мужчина, включая свой шедевр. - Я сейчас делаю заказ для армии. Здесь усиленные пневмо-суставы и реакция на импульс ускоренная.
Судорожно соображаю, сколько за такую радость придется отдать талонов.
-Поэтому бесплатно, - заканчивает свою речь Дорогуша.
-Что?
-Бесплатно. А ты потом мне расскажешь, что понравилось, что улучшить. И аккуратно с ним. Он может кочергу переломить, поэтому хрупкие вещи и чужие конечности в нем не сжимай.
-Дорогуша… я… ну прости, что вчера огрызнулась. И вообще… прости…
Именно сейчас стоит сказать что-то хорошее, доброе, нормальное, но мой словарный запас почему-то иссяк. Хорошо, что собеседник у меня не дурак - понимает, о чем я.
-Ну, если что… ты теперь знаешь, где я живу.
Его мраморные глаза сейчас, наоборот, кажутся серыми с синими крапинками. Они глядят многозначительно. А рука врача все еще держит меня за протез, словно он вот-вот хочет поцеловать титановую кисть. По моему загривку снова крадутся мурашки.
-Это ужасно… - опускаю взгляд. - Я замужем… у нас ребенок…
-Я в хорошем смысле… если что, я рядом. Слышишь?
Этой ночью меня терзают снова видения из прошлого. Вижу во сне, как нашу роту окружило полчище гидравлических пауков. Я тогда встала, закрывая собой проход. Хотела выиграть время для живых людей. Я знала, что пауки запрограммированы щадить женщин. Но видимо, один был сломан. Он выстрелил мне в грудную клетку. Снаряд был такой мощный, что бронежилет не смог удержать всю ударную силу. Я пришла в себя уже в палате.
-Вы что-нибудь чувствуете?
Видела, словно в расфокусе, и слышала все отдаленно… рядом сидел молодой медбрат. Даже во сне его черты неуловимы.
-Я хотела умереть, - прошептала я, облизывая сухие губы.
-Ну, значит, не в этот день.
-Как вас зовут? - после наркоза я соображала плохо.
-Василек, - его рука держала мою и стала еще горячее.
-А я Лютик…
Тогда мы с незнакомцем поцеловались. Это был самый нежный поцелуй в моей жизни. Возможно, потому что все происходило сквозь толщу наркоза.
-Да хватит со своим Васильком миловаться! - толкает меня Роднуля.
-Прости. Это было давно и неправда.
-Но вспоминаешь до сих пор…
И хотела бы найти медбратика, соратника по непростому делу. Когда я окончательно пришла в себя, рядом уже никто не сидел. Я себе выдумала Василька с широко распахнутыми глазами и мягкими губами. Нет такого человека в природе…
-Какого хрена он вечно орет? - утренняя симфония в исполнении сына и мужа начинается спозаранку. - Его же лечат! Разве нет?
-Не хочу в сад! - Милашка трясет ногами так, чтобы я не смогла натянуть ему колготки насильно.
Шандор психует и швыряет свою сумку так, что из нее вылетают документы. Черные глаза супруга искрятся праведным гневом. В такие минуты я даже немного боюсь его, как в детстве своего отца. Продолжаю бороться с гипервозбудимым Мартоном. Роднуля отрезвляет сына подзатыльником. Теперь маленький человечек ищет утешения в моих объятиях. Но мне некогда спасать детскую душу.
-Привет, Бабочка! - Стрекоза трясет меня за руки и замечает мою обновку. - Да наконец-то! Ой, какой классный! А сильный?
-А то, - хвастливо сжимаю в протезе эмалированный ковш.
-Да уж… - ежится сменщица. - Дорогуша превзошел себя. Он там, кстати, опять под наркотой пришел. Присмотри, пожалуйста.
А вот и повод поговорить с врачом. Он только входит в состояние похмелья. По его лицу идут судороги, но тело пока слушается.
-Прекращай, пожалуйста, - сержусь на коллегу.
Сегодня мне не дали физраствор. Такое бывает. Приходится выкачивать несколько кубиков крови у себя и всаживать идеальную сыворотку от сольды мужчине.
-Что ты делаешь? - стонет он.
-Я давала клятву Гиппократа, - у меня кружится голова после процедуры. - Похмелье может тебя доконать…
Жду, когда Дорогуша придет в себя окончательно.
-Не стоило тратить на меня кровь, - говорит он мрачно.
- Физраствора нет.
- Спасибо…
Жду, когда пациент придет окончательно в себя. Конечно, первым делом он кивает на свой подарок:
- Как протез? Слушается?
-Да так. Я неумеха просто. Сегодня испортила кастрюлю утром и порвала детские колготки.
Вспоминаю злое лицо Роднули. Сейчас уже утренние события кажутся анекдотом.
-Почему же неумеха? - весело спрашивает мастер. - Ты просто усердно выполняешь задачи.
Нервное начало дня находит выход в немного истеричном смехе. Дорогуша тоже хохочет. Потом выдает мне пачку капсул.
-Что это? - удивляюсь еще одному подарку.
-Это от анемии.
-Не надо.
-Возьми, пожалуйста. Это плата тебе, как испытательнице.
-Скажешь тоже..
Встаю, но врач все равно засовывает в мою медсумку витамины.
- Я спросил твой диагноз у Милочки. Так что не увиливай. Идем, я тебя провожу, пока ты нигде не упала.
Дорогуша ниже Роднули. Возможно, поэтому кажется более широкоплечим. Мне становится неловко, что сравниваю чужого мужчину с мужем. Дома перед сном ставлю титановую кисть на подзарядку. В гнезде для обрубка моего запястья вдруг нащупываю какую-то геометрическую фигуру. Изучаю в ярком свете лампы неровность поверхности. Это гравировка в виде сердца. Мурашки теперь забираются мне под кожу, заставляя испытывать что-то давно забытое под слоем пыли прошлого.
-Как ты ничего не заплатила? - муж нервничает, наконец, заметив мой слишком дорогой протез.
-Это экспериментальный.
Роднуля характерно трет переносицу, закрыв глаза. Не верит мне. Потом отравляет фирменным ядовитым взглядом. Следующие трое суток он со мной не разговаривает. Я не могу нормально отстоять свою честь. Протез, конечно, не экспериментальный. Не будет же Дорогуша оставлять солдату послание в виде сердечка. Да и каждый раз, как вспоминаю его синие глаза, начинаю краснеть.
-Что ж… судя по анализам, у нас две новости… - невролог изучает длинные листы.
-По классике: хорошая и плохая? - интересуюсь устало.
-Возможно. Первая новость… мы не от того лечили.
Вздыхаю, представляя, как будет орать Роднуля.
-Вторая состоит в том, что нужна операция. Врач торопливо и загадочно пишет свои закорючки в направлении. Читаю предписание на улице и чуть не падаю то ли от того, что ухает мое сердце, то ли от того, что уровень железа еще слишком низкий… Операция в Будапеште.
-Волшебно! Шедеврально! - муж бушует вместе с бурей за окном. - Лечили не от того. А ты куда смотрела? Ты же тоже врач!
Чувство вины - мой верный спутник - ворочается холодной змеей в груди, под титановыми ребрами. Милашка перевозбужден от криков. Начинается привычная котовасия. Я в тысячный раз слушаю, что наш сын больной выродок, а я не умею обращаться с детьми.
-Я, вообще, не уверен, что Мартон от меня! - Роднуля выходит на новый уровень агрессии и обвинений.
Брошенная фраза страшнее гранаты. Она рвет мне сердце. Протез, сынишка, дождевик - все, что мне нужно. Я бегу к Мотыльку сквозь стену дождя, прижимая правой рукой плачущего ребенка. Но у сменщика в гостях - любовник.
-Прости… но… - виновато улыбается врач.
-Ладно. Ничего.
На самом деле, мы с Мотыльком не очень дружны. Борюсь с ветром по дороге на завод. Там Стрекоза. Она может дать ключи от своей служебной квартиры.
-Мадам! - слышу крик сквозь сумасшедшую стихию.
-Нет, нет! - отбрыкиваюсь от рук незнакомца в плаще.
-Бабочка? Ты? - это снова Дорогуша.
-Да мы тут…
Не знаю, какое придумать оправдание безумному поступку. Хирург забирает Милашку под свой плащ, ведет меня под локоть. У себя дома он суетится, выдает нам сухую одежду, набирает ванну для Мартона, мне ставит таз горячей воды с горчицей.
-Пока так, - объясняет хозяин дома-мастерской. - Потом тоже примешь ванну.
-Я искупаю Милашку! - мне неудобно загружать Дорогушу своими проблемами.
-Сиди! Занимайся собой! - его взгляд снова осуждающий. - Мартон, мы же с тобой справимся? А? Мы же мужики!
-Справимся! - сын доверчиво идет на руки к моему коллеге. - Мы мужики!
Слышу, как они веселятся, плещут воду. Смотрю на свои синие ноги в тазике. Размышляю, ищет ли нас Роднуля.
-Так, герой, сейчас будет чай!
Врач усаживает моего сына в махровом полотенце. Ставит нам по чашке, источающей чайный и малиновый ароматы. Сам занимается ванной для меня. Быстро опрокидываю напиток в себя. Прячусь от возможных расспросов в ванной. А когда выхожу, понимаю, что Милашка разболтал все сам.
-Иди, выпей еще чаю, - бросает хозяин дома мне через плечо. - Я сейчас приду.
Закрывает передо мной дверь в спальню. Но я все равно слышу, как мужчина говорит тихо моему мальчику:
-Ты не выродок. Ты герой. Слышишь?
Стыд, обида, жалость к себе и сыну выливаются горячими слезами. Пытаюсь удержать предательские реки, но они так долго копились внутри, что похожи горные потоки. Дорогуша молча обнимает меня, тихо сев рядом.
-Почему ты так долго терпела? - спрашивает он, когда мои рыдания становятся слабее.
 -Я сама виновата.
-Не виновата ни капли.
Сидим в состоянии затяжной паузы. Мне даже кажется, что время застыло вместе с новым полком мурашек, которые захватили все пространство внутри груди. Теплая мужская рука впервые за всю мою жизнь касается моего лица, чтобы утереть соленые реки слез.
-Как ты нас увидел под дождем?
-Да просто захотелось внезапно посмотреть в окно. И я заметил, что бежит женская фигура с ребенком на руках. Я же тоже давал клятву Гиппократа. Я тоже привык всех спасать.
Сворачиваюсь клубком рядом с Милашкой на кровати. Звуки бури уже не кажутся такими страшными и холодящими душу. Наоборот, они звенят симфонией, несущей единственное правильное решение.



Дорогуша. Хватка любви

Утром в доме слишком тихо. Странно, ведь у меня заночевали Бабочка и Милашка. Такие гости должны быть шумными. "Наверное, еще спят", - решаю я и двигаюсь максимально тихо. По лицу женщины, словно выточенному из слоновой кости, было видно, что она надорвалась окончательно. Теперь Богларке нужно хорошо отдохнуть. Все равно мнусь перед дверью спальни, где спит мое сокровище, моя тайна и ее дитя. Вот бы остаться с ними на весь день. А на кухне нахожу завтрак и записку.
-Нет, глупая! - комкаю бумагу, будто она в чем-то виновата. - Черт дери!
"Милый Дорогуша!
Спасибо, что забрал нас из-под дождя. Спасибо за протез. Спасибо за сочувствие. Но мои проблемы тебе не нужны. Прощай.
Бабочка".
А что еще может написать гордая коллега? Она из тех, что готовы вытянуть все на себе и не думают о том, что сгорают дотла. Я это понял практически сразу, как попал в больницу при заводе Эгера. Рабочие с трепетом называют ее имя. Бабочка, которая всегда подбодрит, развеселит, кинется на помощь, очертя голову. Она всегда переживала за тех, кого приводила в больницу. Ни разу ее рецепты или действия не были ошибочными.
-Я не спасла, не успела…
В первый раз я увидел женщину под дверями кабинета психолога для медиков. Ее изумрудные глаза выражали мировую скорбь.
-Эх, Домонкош давно говорил о смерти, - пытался ее успокоить другой специалист.
-Я не заметила… я виновата!
Я привык к тому, что врачи еще за время войны очерствели и спокойно относились к смерти. Бабочка поразила меня тем, что пронесла через все ужасы свое сердце, способное сочувствовать.
Когда выяснилось, что хрящи в одном колене моей коллеги стерлись так, что пошло разрушение костей, весь завод собрал оплату для операции. Ценные продуктовые карточки. Я лично делал титановую коленную чашечку для хрупкой ноги.
-Доигралась в супергероя, - сетовал над пациенткой второй хирург Ене. - Вечно таскала на себе мужчин. Сначала на войне, теперь здесь.
Когда уже зашивали многострадальную коленку Бабочки, она вышла из наркоза. Сначала она делала такие движения, будто плывет. Потом начала забавно хихикать.
-Что вы там мне щекочите? - спросила она.
-Зашиваем тебя, - ехидством в голосе Ене можно отравиться.
-Так долго шьешь, будто делаешь из меня русалку.
-Что?
-Я говорю: ты решил, Нудик, мне одну ногу пришить к другой?
Моя часть работы была окончена, но я не мог уйти. Стоял над ней и давился смехом, звеня грязными инструментами в своей миске.
-Тогда отвезите меня в Болгарию. Буду плавать в Черном море.
-Почему именно туда? - поинтересовался я.
- Ну я ж Богларка.
Мне эта ситуация напомнила мой самый светлый момент из всех военных воспоминаний. К нам в госпиталь привезли несколько солдат и полевую медсестру. Она так была похожа на Бабочку. Нежная, бледная, с зелеными глазами.
-Одному парнишке нужно срочно спасать жизнь, - покачал тогда головой опытный хирург Имре. - Девочку пока некому штопать.
-Ладно, давай я с Салагой возьмусь, - влез его ассистент Липот.
Тогда он сам вытащил все обломки ребер, которые попали внутрь грудной клетки. Чудо, что медсестра дотянула до нашего госпиталя. Я помогал на сложной операции один. Тогда впервые узнал, на что способен титан.
-Осторожно, Эден, - командовал мне хирург. - Осторожно прикладывай пластину, тут нужна точность.
Мы вместе заменили девушке два ребра на искусственные. Пот от волнения застилал мне глаза, мысли спутались в бесполезный ком. Удивительно, как не дрогнула рука, когда я накладывал швы вместо уставшего Липота.
-Ладно, ты молодец, - хлопнул меня по плечу соратник. - Из Салаги переведен в Васильки. Иди, последи за девчонкой, а то все медбратья заняты.
 Она казалась диковинной птицей, нечаянно попавшей в госпиталь. Я держал ее руку, боясь отпустить, будто это оборвало бы ее жизнь… А выходя из наркоза, медсестра начала смеяться.
-С ума сойти… я попала в рай, может быть?
-С чего вы решили?
-У моей постели - ангел, - ее комплимент чиркнул по мне спичкой стеснения.
-Нет. Я человек.
-Жаль… я хотела сегодня умереть…
Я сгорел от смущения и страсти, когда девушка поцеловала меня, так и не очнувшись окончательно.
Лютик… ее звали Лютик… Не Бабочка. Но они так похожи.
Сходство с той потрясающей и мимолетной проделало со мной опасный фокус. Я влюбился. Думал только о Бабочке. Мечтал, что рано или поздно она придет ко мне за новым протезом. Она тоже воевала и потеряла конечность, спасая других. Я видел, что ее искусственная рука износилась. С нежностью полировал каждую деталь ее будущего орудия труда. Специально придал очень элегантные и тонкие черты. Но при этом поставил сильнейшие пневмо-суставы. Зову про себя этот протез "хваткой любви". Если попадешься в эти изящные пальчики - сгинешь навсегда.
-Ты - единственная причина моего хорошего настроения…
В праздничные дни между Рождеством и Новым годом мы остались в столовой больницы одни. Я забыл свои талоны, потому что проспал. И Бабочка разделила со мной свою трапезу. Мы сидели за одним столом в тишине. И мое сердце замерло, не желая биться без признания в любви.
-Ты самая добрая, смелая, сильная, умная, фантастическая, - мои слова заставили ее гореть огнями на впалых щечках. - Я так долго искал тебя…
-Нет… Дорогуша, пожалуйста, - она остановила меня, приложив холодный палец протеза к моим губам.
Но эмоции накрыли меня опасной лавиной. Я поцеловал мертвую руку моей Богларки, моего цветка. Она убежала, так и не дав мне договорить, что я - Василек… я не смог спросить: не она ли Лютик…
Конечно, она просто хранила верность своему мужу Шандору.
-Где Бабочка?
Супругу виднее, где его жена. Поэтому я в первую очередь иду домой к Богларке.
-Не знаю! - бросает он мне в лицо фразу с презрением.
-Как не знаешь?
Он злобно пучит свои черные глаза. Поджимает губы. Потом все же признается:
-Приходил какой-то облезлый хохмач и забрал вещи.
Куча безумных догадок бьется в моей голове. Но вряд ли Бабочка решила примкнуть к одному из самых низших слоев нашего чумного общества.
-Загулялась, - разводит руками со скабрезной улыбкой муженек. - Вместо того, чтобы заниматься ребенком, то на протез себе зарабатывает, то анекдоты слушает.
Я хотел было идти, но шуточки соперника скальпелем режут мое нутро. Поэтому я хватаю Шандора за плечо.
-Что за радость такая - жену оскорблять? -Не твое дело! Если ты с ней переспал, это не значит…
Я не даю договорить этому придурку и бью его в солнечное сплетение, вкладывая всю ненависть к тому, кто причинил страдания самой удивительной Бабочке.
-Прохлопал семью, - цежу слова. - Она тебя Роднулей звала… Но я вижу, что ты - Мразюля.
У меня тоже была жена… Похожая на Лютик. Я делал все, что мог. Но так получилось, что обучение созданию протезов было слишком непростым и дорогим. Воспоминания слишком тяжелы. Я тоже упустил свою семью…
-Не знаешь, где Бабочка? - вопрошаю уже Стрекозу на работе.
-Не знаю, - жмет она плечами. - Сама хотела бы знать.
Бегу к заброшенному дому, где в последний раз видел нескольких хохмачей.
-Что тебе нужно, сударь? - ко мне выходит немного пьяный и здорово потрепанный старик.
Да, эти ребята очень странные. Не то, что бы они мне не нравятся. Вызывают вопросы своим образом жизни. В прошлом красивые, сильные, порой даже известные, теперь эти люди побираются.
-Не у вас ли девушка? Она врач, - чувствую себя неловко под прицелом искусственных глаз. - Она такая… не очень высокая, с зелеными…
-Бабочка, что ли? - сипит старый хохмач.
-Да, она самая.
-Уехала она, наверное, - он наводит фокус своими окулярами. - С Дурачком и Кровинушкой.
-А куда?
-Хе, - старик делает характерное движение пальцами, требуя вознаграждение. - Два талона за информацию.
-Как же мы без этого? - саркастически замечаю, но выдаю то, что он хочет.
Хохмач прячет дрожащей рукой ценную валюту жизни. Зовет меня заскорузлым пальцем ближе.
-У Бабочки очень болен сын. Но излечимо. Ему нужно в Будапешт, на операцию. А муж не захотел помогать. Больше не на кого надеяться, кроме, как на самых облезлых и бесполезных.


Дурачок. Контузия гордости


-Да что ты, Кровинушка, - толкаю плечом падальщика, - не раскисай. А то из-за твоей мины голодными останемся.
-Скорее бы умереть с голоду.
-У меня тоже оптимизм льется с самого утра. У тебя нет затычки?
-Бог меня наказал, послав мне тебя.
-С этим спорным утверждением я бы поспорил.
Мы бредем вдвоем по улице. Мой товарищ, как всегда, делает страдальческое лицо. Из него бы вышел отличный король Лир или Гамлет. Возраст по уставшему от насыщенной жизни лицу Кровинушки невозможно определить. Поэтому он вписался бы в любую роль. Главное, чтобы персонаж хотел сдохнуть так же сильно, как мой спутник.
-Дорогие дамы! - прибиваюсь к парочке подружек, идущих гуляющим шагом. - Вы очаровательны!
-О, хохмач! - радуется одна из них. - Ну, что у тебя припасено для нас?
-Мой друг любит кофе, - красноречиво указываю на мрачного Кровинушку. - Я предпочитаю чай. Поэтому когда мы с ним встречаемся, мы пьем спирт.
 -Браво! - будто бы аплодирует вторая. - Давай еще что-нибудь!
У меня за пазухой души припасено очень много шуток и анекдотов. Я был хохмачом и до войны. Потому что я работал на телевидении ведущим кулинарного шоу. Сейчас, в это время, когда только кособокий юмор и спасает, я отчетливо вижу, что разницы между моими жизнями до и после нет. Это отличное оправдание, чтобы не переживать лишний раз.
-Я все думал, почему я так часто болею! - вытягиваю картинно руку перед леди. - Оказалось: у меня душа нараспашку.
-Так запахни! - весело советует одна из слушательниц.
-Пуговицы оторвались.
-А что скажет твой друг? - сквозь смех спрашивают зрительницы моей уличной клоунады.
-Дамы, я рад, что у вас все руки и ноги на месте, - изрекает Кровинушка.
-А это такая шутеечка, для избранных, - пытаюсь сгладить я черные шипы чужого пессимизма.
Женщины качают головами, но все же дают два талона.
-Как повезло, Кровинушка, - мне для радости нужно мало. - Если бы не твой комплимент…
Когда-то я был другим. Гордился собой. Еще бы. Родился и вырос в семье известных артистов Диабасси. Мне прямая дорога была - на театральные подмостки. Но преподаватели изрекли, послушав меня на вступительных экзаменах:
-Вы ведете себя, как дурачок.
-Ну, почему "как"?
Меня никогда не смущала чужая агрессия. Это даже мило и достойно высмеивания. И хоть я казался глупым, я все же пробился в теплое местечко. Вел кулинарное шоу с приглашенными известностями. Напитывался теплом от лучей чужой славы.
-Ах, Золтан, у вас такой юмор! - пищала очередная фанатка, хватая меня за руки. - Я люблю вас!
-Это так здорово, дорогая. Жаль, что я не могу сказать то же самое.
Да, сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что моя гордость была уродлива.
-О, прекрасная леди, здравствуйте! - мне всегда хватало пары слов, чтобы обаять любую девушку.
Я смело подсел в кафе к очередной. С кудрями цвета соломы и темно-серыми глазами. Но незнакомка предпочла отвернуться от меня.
-Простите, - удивился я. - А вы меня не узнали, что ли?
Красавица окинула меня таким взглядом, будто выбирала перловку на рынке.
-Узнала, конечно.
-Давайте познакомимся. Меня зовут Золтан. Ну, вы это знаете. Но вот о вас у меня нет никакой информации.
-Я вас узнала, - она оборвала мой поток слов холодным тоном. - Моя мама смотрит ваше шоу постоянно. Я же ненавижу эти глупости, которые вы несете.
Я сидел, ошалело открыв рот. Это было впервые в моей жизни. Я столкнулся с человеком, на которого не действовало коронное семейное обаяние Диабасси.
-Так что извините, Золтан, - с чувством поставила незнакомка точку. - Официант! Счет, пожалуйста!
Она вновь отвернулась, давая мне понять, что не стоит к ней лезть.
-Официант, дорогой! - крикнул я, не унывая из-за мелочей жизни. - Заодно принесите мне виски. Безо льда.
-С горя решили напиться? - внезапно серые лучистые глаза посмотрели на меня.
-Откуда вы знаете? Может, я праздную.
Она фыркнула, но продолжила следить искоса. Когда, наконец-то, подали счет… не знаю, почему… но я отобрал его у официанта.
-Что вы делаете?
-Вы пообедали, как птичка, - хихикнул я.
А потом положил крупную купюру в обложку кафе и отдал:
-Без сдачи, уважаемый. Мне потом еще виски принесите, пожалуйста. Но уже со льдом.
Девушка начала копаться в кошельке, пытаться отдать мне деньги.
-Нет-нет! Будем считать, что я заплатил вам компенсацию за моральную травму, - поднял я руки, обозначая, что ничего не возьму у нее.
-Мне неудобно…
-Тогда скажите, как вас зовут. А то я всю ночь буду гадать.
-В объятиях любовницы?
-Возможно.
Красавица все же закончила наше милое общение первой. А потом она появилась в наших телевизионных павильонах.
-Это наша новая гример, - представил ее редактор Флорентина. - Беата Петефи.
Беата пудрила меня с самым несчастным видом, словно ее приговорили к виселице.
-Петефи вам не идет, - я заявил смело девушке. - А вот Беата Диабасси звучит отлично!
-У вас все такой же ужасный юмор, - ответила она и неприятно ткнула мне кисточкой под глазом.
-Вы осторожнее, это мой любимый глаз.
-Он-то может и любимый. Но вот этот мешок под ним вам вряд ли нравится.
Да, у Беаты были всегда уместные шутки. Ими она сбила немного моей спеси. Где-то граммов на пять, наверное.
-Пожалуйста, Беата… пойдем на свидание!
-Ты вот так буквально решил пригласить? - она смотрела с подозрением.
-Ну на мои намеки ты отмалчиваешься. Значит, я говорю тебе прямо, - на самом деле, когда я в смятении, я начинаю говорить еще больше и громче. - Могу еще прямее.
-Хорошо. Давай. Удиви меня.
-Идем уже скорее на столько свиданий, сколько нужно тебе, чтобы влюбиться в меня.
Ей понадобилось десять встреч на милых моему сердцу улицах Будапешта. Тогда только Беата убедилась, что я не слишком глупый и совсем не чванливый. А я… а я уже со второго свидания трепетал при виде строгой обладательницы серых внимательных глаз.
-Ну что? Влюбилась в меня? - я придал своему голосу максимальное дуралейство, на какое я был способен.
Мы бросали хлеб уткам. Птицы весело гонялись за добычей по воде Дуная и пытались перекрякать меня по громкости.
-У тебя сейчас очень смешное лицо, - Беата тепло улыбнулась.
С нами случилось невероятное. Я захотел о ком-то заботиться, а она привыкла к моему чувству юмора.
-Тогда выходи за меня, иначе мое лицо никогда не перестанет быть смешным!
Я встал на колено с кольцом в руке, но это был не обычный какой-то театральный жест. Нет. Я сделал это от души, давая понять самой восхитительной на свете, что я умею быть серьезным.
-Дурачок! - обрывают мои звонкие воспоминания хохмачи. - Так ты спирт будешь?
-Нет. Вы же знаете, я и без него пьяный.
Когда останавливаю прохожих, сажусь перед кем-то, никто не успевает заметить, что я немного волочу ногу. Все думают, что я громко разговариваю, потому что вечно такой веселый. А вот и нет, друзья. Я контуженный на всю голову. И под дополнительным градусом я становлюсь совсем невыносимым.
-Коллеги, атас!
Самый старший из нас, Дубинка, испуганно отпрянул от окна нашей уютной заброшки.
-Что случилось? - отозвался я.
-Кровинушку несут.
-Что?
Мой депрессивный, но самый лучший друг! Выскакиваю без мер предосторожности. Иногда к нам наведывается полиция и с помощью дубинок объясняет, что хохмачество и бродяжничество - это плохо. Моего товарища на себе тащит вполне хрупкая женщина. Я узнаю в ней врача, которая иногда нам с Кровинушкой давала талон на еду. Но при этом каждый раз просила не шутить.
-Что с ним? - снимаю поклажу с женских плечей.
-Порезали падальщики.
Внутри нашего укрытия врач достает из сумки нитки, иглы, бинты. Бережно накладывает швы стонущему Кровинушке. Мы все стоим сзади нее, испытывая удушье стеснения и незнания, чем помочь.
-Хорошо отделали, - прокомментировал Улитка, почесывая свой чуб.
Потом медик и вовсе с помощью какого-то устройства перегоняет свою кровь в вену моего друга. Потом устало прислоняется к стене.
-Мадам, может, вам чая? - робко предлагает Дубинка, сверкая линзами искусственных глаз. - У нас еще вот есть немного хлеба и спирт.
Она переводит взгляд на нашего, скажем так, вожака.
-Ох, солдатики, - слабо улыбается. - Ну давайте чай. Потом мне нужно как-то домой дойти.
Торопливо наливаю спасительнице горячего напитка, все же настаиваю, чтобы она взяла кусок хлеба. Для нас для всех она - невиданное диво. Человек из другого слоя общества, который оказал помощь, а не прошел мимо порезанного хохмача.
-Я вас на войне таскала, теперь и сейчас немного поухаживаю, - поясняет врач.
У нее очень бледное лицо, поэтому зеленые глаза кажутся горящими самоцветами.
-Как же вас зовут, дорогая спасительница? - вопрошаю я.
-Зовите меня Бабочкой.


Кровинушка. На дне бытия


Этот мир превратился в толпу душевнобольных, которые не понимают, в какое страшное время мы живем. Все оголтело гоняются за продуктовыми карточками.
-Ты откуда такое чудо? - ко мне прицепился тип странного вида.
Высокий, громко говорящий, почти кричащий, в обычной одежде, но в шляпе.
-Неизвестно, кто из нас чудо, - бросаю ему через плечо.
Я очень занят. Использованный и выброшенный на помойку обществом, я роюсь в мусорных баках в поисках остатков еды, напитков и разных вещей. Всегда для охоты на что-то стоящее выбираю районы Эгера, где живут богатые. Они могут себе позволить выбросить засохший хлеб или лежавшую три дня сметану. Мне вполне хватает. Я - падальщик, влачащий свое существование на дне бытия.
-Ну, я хотя бы не в шубе осенью.
Я не хочу контактировать с хохмачом. Но тип слишком навязчив.
-Что тебе нужно, паяц? - злобно спрашиваю, когда незнакомец хватает меня за плечи и поворачивает на себя.
-Ты меня не узнаешь?
Да, какое-то время во мне еще признавали сослуживца, бывшего коллегу, учителя. Мне было в такие моменты дико стыдно. Но потом моя борода так отросла, лицо так осунулось, что больше никто во мне не признавал Габора Молнара.
-Ну как же, Габор, не помнишь? Ты был командиром моего отряда, - не хочу погружаться в воспоминания, которые до сих пор горят во мне огнем. - Я был Золтаном.
-Он был смелым, гордым, отчаянным парнем, - смериваю его взглядом. - Он десять раз вел нас в атаку в самые отчаянные секунды, брал огонь на себя. И никогда не носил такие идиотские шляпы.
-Ну, технически Золтан умер. Я - Дурачок!
Впервые за последние лет двенадцать усмехаюсь.
-Видно, что дурачок.
Приходится покидать самую удачную кормушку города и придавать шагу ту скорость, на которую способен мой голодный организм. Заноза догоняет меня, заметно волоча одну ногу.
-Слушай, я ж не осуждать тебя собрался.
-А что?
-Помочь хочу. Приподнять немного над той лужей, в которой ты уютно устроился.
-Я не пригоден даже для хохмачества.
Все послевоенное время я мечтаю просто умереть поскорее. А свести счеты с жизнью не хватает духа.
-Да ладно тебе, друг! Есть хочешь?
Два простых слова оседают судорогой на дне моего желудка. Но мне стыдно признаться, что всегда голоден.
-Снимай шубу, пошли домой.
Хохмачи кочуют по заброшенным домам, чтобы сэкономить на жилье. Внутри их очередного обиталища понимаю, что этим людям не чуждо ощущение комфорта. Они где-то раздобыли мебель и ковер. Территория вполне чистая.
-Что ж… иди искупайся, мусорный странник, - самый старый из общины, видимо, любит высокопарно выражаться.
Мне нагрели воды. Я так давно не сидел в ванной, что чувствую себя неловко.
-Бороду лучше укоротить, как и твои кудри, развевающиеся по ветру, - Дурачок с готовностью берет ножницы.
Когда я окончательно принимаю цивильный вид, все хохмачи напряженно вперивают взгляды в мое лицо.
-Так это ж Габор Молнар! - восклицает тот, что представился Улиткой. - Мы работали вместе в школе.
-Я не чувствую себя Габором, - моя голова тяжелеет от стыда - я ее поспешно опускаю.
-Хорошо… будешь Кровинушкой, - предлагает Дурачок.
-Что?
-Я последние кровные тебе отдал! - он кивает на хлеб и сало у меня в руках.
-Слишком ласково для меня.
-Ты себя в зеркало же видел. На что-то неласковое ты не тянешь.
Меня отгоняли от мусорок богачи, средний класс презрительно фыркал и брезгливо морщился, другие падальщики колотили в порыве соперничества. А накормил и обогрел человек, у которого больше причин сделать вид, что он меня не знает. Я был его командиром, теперь же я лежу на дне бытия.
-Дорогой, давай оформим наши отношения! - теперь Дурачок таскает меня за собой, я вынужден участвовать в его шутках.
-Хорошо, неси шарики, мишуру, гирлянду, - у меня не получается выглядеть веселым.
Но двое суровых на вид мужчин дают нам два талона на еду. Бывший Золтан открывается для меня с новых сторон. Он и раньше любил неуместно шутить. Тогда меня это качество раздражало. Сейчас я вижу, что юмор помогает моему сослуживцу держаться на плаву в океане отчаяния.
-Давай на секунду зайдем, - просит он непривычно серьезным тоном.
-Ты веришь в бога?
Мы стоим у церкви Святого Матьяша.
-Не могу сказать точно, - все же Дурачок не обходится без своих приколов. - Но всегда легче жить, когда есть с кем поговорить.
В храме он совсем теряет свою самоуверенность. Мой товарищ прячет лицо, что-то шепчет в руки, сложные корабликом. Только потом замечаю, что он сложил в ладони фотографию девушки. На выходе мой спутник пытается балагурить, но в его голубых глазах плещется море тоски и боли.
-С кем же ты общался? - я хочу поговорить по душам.
-С единственным остроумным человеком, - отрезает Дурачок.
Потом хохмач тянет меня в столовую при заводе. Там нам совсем не рады. И вдруг за одном из столов узнаю девчонку, которую учил в школе. Точнее, передо мной сидит уставшая женщина, нервно мешающая чай. Но она меня не признает.
-Не люблю это глупое занятие - клянчить, - умничаю на улице.
-А рыться на помойке лучше? Что ж, пошли вдвоем окунемся в этот дивный мир!
-Знаешь… я с тобой хохмачу уже несколько месяцев, но анекдоты у тебя несмешные.
-У тебя просто нет чувства юмора.
На самом деле, когда проводишь несколько лет в определенном состоянии, сложно из него выйти. Я долго бросал курить, меня очень сильно крутило после зависимости от сольды. Я понимаю, что со мной происходит, когда вижу свалку с контейнерами для еды. Вместо того, чтобы нормально воплотить завоеванные глупыми ужимками талоны, я лезу в мусорку. Руки словно и не отдыхали от привычных движений несколько месяцев. С видом бывалого быстро просматриваю пакеты и контейнеры.
-Да ты посмотри! Уже и хохмачи к нам лезут!
Сзади меня стоят двое небритых и воняющих мужиков. У одного на плече - большая дубина. Другой выпускает лезвие складного ножа.
-Что дядя, хорошая кормушка? - с хищной улыбкой спрашивает он.
-Ребят… я так…
Почему-то именно сейчас перед лицом реальной смерти все внутри меня замирает, кожа холодеет от испарины. Умом я готов умереть, но рефлексы кричат, что нужно бежать. Тело парализует перед стремительной неизбежностью. Меня валят первыми двумя ударами на землю, месят ногами, совершают замысловатые движения ножом по груди, словно хотят нарисовать узоры моих мучений. Резкий крик спугивает моих бывших коллег беспокойными птицами.
-Ты как, солдатик? - чувствую, как меня поднимают.
Только уже на ковре в нашей милой хохмаческой берлоге прихожу в себя. Меня отрезвляет новая порция боли: спасительница зашивает мои глубокие порезы. В бледном лице узнаю ту самую женщину из столовой, мою ученицу… Ее звали Богларка - "лютик". Воспоминания накрыли меня одеялом, представляя мне давнюю картину. Я тогда еще мог относиться к жизни с юмором.
-Что? Что она опять натворила? - глава семьи Варго, отец Богларки был в ярости.
Его вызвали в нашу школу в пятый раз за четверть.
-Она подралась с мальчиком, - поправил очки наш директор Фогор.
-Она защищала свою одноклассницу, - напомнил я начальнику, защищая ученицу от слишком сильного наказания.
Богларка, между тем, сидела перед нами с огромным фингалом под глазом. У нее, как всегда были растрепаны волосы, сползли гольфы до самых сандалей. Чума, а не девчонка. Была бы она другой, я бы не запомнил проказницу Варго.
-И потом Дьюла тоже дрался и слишком сильно взгрел Богларку, - я отчаянно пытался спасти ученицу.
-Поделом! - пригрозил кулаком дочери Валер Варго.
-Но она же девочка! Я бы вызвал и семью Баттяни.
Сейчас от той драчуньи остались только сверкающие глаза и несгибаемый характер. Ее отпаивают чаем после практически полевой операции с переливанием крови. Дурачок чуть ли не насильно кормит женщину хлебом. Когда ей становится легче, она хочет убедиться, что мне лучше. Меня, как раз, умыли и переодели. И во вторую нашу послевоенную встречу Бабочка узнает старика Габора.
-Подождите… - улыбается она. - Учитель Молнар!
-Нет, это не я, - меня будто выжимают, перекручивая по часовой стрелке - так мне неловко.
-Нет, это вы! - она обнимает меня. - Как здорово, что вы живы!
Я чувствую новые силы, когда Дурачок приводит Бабочку снова к нам буквально спустя неделю. Она в растрепанных чувствах обнимает своего маленького сынишку.
-Я заберу твои вещи, - громкий голос моего друга топором рубит сонную тишину утра. - Ты пока вот… поешь… ты, малявка, тоже. Когда поезд, говоришь?
-Через три часа.
-Отлично. Все успеем.
Хохмач надевает свою шляпу, будто считает, что лучше в ней выглядит, и уходит, насвистывая.
-Что случилось? - интересуюсь я с волнением.
-Нам надо в Будапешт… Милашке нужна операция.
Женщина в смятении опускает глаза. Знакомое действо… она не любит принимать помощь и сочувствие. Богларка выросла в человека, который живет для других.
-Все будет хорошо, - с чувством жму ее живую руку. - Ах, девчонка… Дурачок едет с вами?
-Да, навязывается. Хотя я попросила просто забрать вещи и карточки.
Когда наш хромой граммофон возвращается, я предлагаю и свою компанию.
-Кровинушка, ну, тебе еще трястись в поезде не хватало! - хохочет Дурачок. - Из тебя последняя душа вылетит, богатырь ты наш.
-Мне будет скучно в тишине, - парирую. - И я обязан Бабочке.
-А талончиков тебе на билет хватит? - подпирает бока руками мой друг.
-Едьте уже хоть к сатане на бал! - раздражается Улитка. - Не даете выспаться, крикуны проклятые!
Он торжественно выдает мне одну карточку. Делится своим богатством и Дубинка.
-Помочь такой женщине - святое дело, - подмигивает Жиголо, вручая мне еще талон.
-Что ж, - вздыхает Дурачок, - будет кого отдать каннибалам, если они нас захотят съесть при встрече.
-Я тобой тоже дорожу, друг мой.



Дурачок. Обесполовиненый

-Ты как будто дурачок, - командир Габор изучал меня придирчиво.
-У многих возникает это ощущение при знакомстве со мной, - я и не желал понравиться ему.
Когда до Венгрии дошли автоматические полки США, всю страну успели мобилизовать. Мне страшно не хотелось умирать рабом под чьей-то пяткой. Поэтому я собрал в кулак остатки храбрости и пошел добровольцем. Ах, как меня провожала моя Беата. Наверное, она тогда поняла, что шуток больше не будет. Меня взяли в авангардные войска. Я подходил по физическим параметрам. Высокий, не слабак, не мямля. Сойдет.
-Нам нужны здравомыслящие, - поднял палец вверх Габор.
-Мне сказали, что хватит того, что я здравобегущий и трезвобьющий.
Командир пожал плечами, но автомат мне дал.
"Я люблю тебя, Беата. Пишу на полном серьезе. Дождись меня, пожалуйста", - я посылал жене короткие письма, но они походили на молитвы к богу. Хотя раньше я за собой такого хобби не замечал.
Оружие нам выделили, какое было. Маленькая страна в центре Европы никак не рассчитывала встать на перекрестке в войне двух супер-держав. И мне приходилось периодически ремонтировать матом и скотчем свой бедный автомат.
-Ну вот и все, - изрек я, откладывая прицел.
-Что, починил? - поинтересовался командир.
-Нет, - я улыбнулся по привычке во весь набор зубов. - Поломал.
Габор цокнул языком.
Сейчас смотрю на уставший и истерзанный профиль бывшего военного, ныне Кровинушки. Он сидит на нижней полке рядом со мной, прикрыв глаза.
-Чай будете? - Бабочка очень заботливая соседка.
-Нет, спасибо, - тянет бывший падальщик, открыв глаза.
И самая интересная черта этого человека - его влияние на буйного Мартона. Бешеная трехлетка становится спокойным рядом с нашим рыцарем печального образа.
-Посчитай столбы за окном, пожалуйста, - просит педагог. - Мне очень нужно знать.
Ребенок, истеривший минуту назад, старается сконцентрироваться, что-то шепчет себе под нос, тычет розовым пальчиком в стекло.
-У него отлично со счетом, речью и мелкой моторикой, - резюмирует Кровинушка. - А раздражительность… Ну, Бабочка, может, он это в тебя. Ты же была такой оторвой.
Он всю дорогу расспрашивает женщину, как сложилась ее жизнь, про войну, про завод, не давая мне вставить свою монетку шутки в музыкальный автомат нашего скучного путешествия.
Вспоминаю тот момент, когда мои уши стали хуже слышать, а правая нога - волочиться… хотя это не самое страшное…
"Беата мертва. Не перенесла пневмонию", - короткое сообщение в грязном конверте оборвало во мне мою струну жизни. Я тогда решил, что мне уже не для кого себя беречь. Мы были окружены. Задача стояла прорваться.
-Ребята, не скучайте без меня, - все, что я смог сказать в тот момент.
Я выпрямился навстречу сотне дул роботов-автоматчиков. Мертвые самонаводящиеся глаза машин больше не вселяли в меня трепет. На удивление я смог прорвать цепь автоматических солдат.
-Золтан, ты герой, - похлопал меня тогда по плечу Габор и впервые посмотрел с уважением.
-Его нет.
-Что?
-Его нет. Он вышел.
Золтан Диабасси умер. Остался только несчастный Дурачок, не знающий, как жить дальше. Я устал считать, сколько раз шел в атаку первым. И каждый раз оставался на ногах. Смерть, словно издевалась надо мной, она не хотела отвести меня к Беате. Если все представляли эту опасную леди в черном балахоне с косой, то я думал, что моя смерть придет ко мне в синем платье с венком ромашек. Но чуда не случилось даже тогда, когда рядом со мной разорвался снаряд. Я стал контуженным. Бесполезным. Обесполовиненным в прямом и переносном смысле. Но все же продолжал дышать, говорить и думать.
-Так почему ты Дурачок?
За окном настала ночь. Милашка и Кровинушка уже легли спать. Остались только мы с Бабочкой на краю горьких воспоминаний.
-Потому что я такой дурак… ты не представляешь. Вот ношу всегда шляпу, рассказываю тупые шутки и даже умереть нормально не смог.
Женщина проникает на дно моей души своим испытующим взглядом. Качает головой.
-Кто у тебя погиб? - ее шепот растворяется в моей печали.
-Жена.
-А у меня мать…
-Ну… мама тоже… но еще до войны. Я тогда и подумал, что… что уж там… - мысли о родителях всегда со мной, в душевной ране под коркой запекшейся крови. - В общем… как меня Беата не отговаривала, я пошел на фронт. Наверное, поэтому она… я не уберег, получается.
Я всегда удивлялся, откуда в людях столько слез. Мне пришлось отвернуться к стеклу, по которому бежали огни фонарей. Я никогда ни с кем не обсуждал свою жизнь.
-А ты почему Бабочка? - нужно как-то свернуть с тропинки слезливой темы.
-Я пришла работать на завод. Директор взглянул на меня и протянул: "Ну ты и Бабочка". Я была в красном свитере и зеленой юбке.
-Да уж скорее светофор.
Хихикаем, зажимая веселье в кулаки. Вдруг поезд резко останавливается, издавая жуткий скрежет. Кровинушка летит с верхней полки прямо на меня. Мартон кричит спросонья от страха. Я пытаюсь протолкнуться сквозь толпу удивленных и ушибленных пассажиров.
-Вы, наверное, хотите спросить: "Какого черта"? - в дверях вагона появляется фигура с дробовиком. - А я отвечу: "Готовьте свои дрожащие тушки, господа хорошие".


Дорогуша. Сто дорог ищущего

Мне никогда не везло в любви. Славная традиция не изменила сама себе и в этот раз. Поезд, на который села Бабочка с сыном и двумя хохмачами, уехал.
-Да что вы все провалились! - бурчу злобно под нос.
Возвращаюсь с перрона к кассам. Следующий поезд - через несколько часов. Иду в больницу, чтобы взять отпуск за свой счет, как полагается.
-А если что случится? - изумляется заведующая Лакатос.
-Простите. Вопрос жизни и смерти.
Женщина смотрит недоверчивым и колючим взглядом. Но все же подписывает заявление. Потом тороплюсь отдать половину партии протезов в представительство министерства обороны. Заодно получаю столько талонов, что можно прооперировать несколько Милашек.
"Почему ты не хочешь моей помощи?" - задаю риторический вопрос Богларке, сидя на лавочке в ожидании своего рейса. Все равно невольно сравниваю ее с Лютиком. Эти изумрудные глаза не спутать. И характер. Бабочка готова отдать всю себя окружающим. А моя первая любовь закрыла собой дверной проем, защищая солдат.
Первая любовь… я никогда ничего подобного не ощущал до встречи с Лютиком. Сильные эмоции меня миновали что в школе, что на первых курсах университета. Возможно, судьба написала в моей книге жизни, что я должен прожить ровно, без влюбленностей. А Лютик сняла проклятие своим внезапным поцелуем. Я тогда вышел из палаты в состоянии безумной эйфории.
-Что, Василек, улыбаешься? - Липот любил задавать мне вопросы.
В университете я учился на лечебном факультете, но еще не успел выбрать специальность. Роботы промаршировали через нашу границу тогда, когда я был второкурсником. Меня и еще часть группы научили экстерном разрезам и швам, сразу отправили в госпитали и на фронт. Я попал в самую большую больницу. Меня сначала дразнили Салагой и держали на одном уровне с медбратьями.
-Все в порядке, - я ответил Липоту, хотел сохранить свою тайну.
Во мне смешались все чувства, пробежала жизнь перед глазами, губы горели еще сутки после нежности девушки. Может, сыграло и то, что мы повстречались на войне. Когда знаешь, что в любой момент можешь умереть, ощущаешь мир особенно остро. После нескольких часов сна меня ждала череда операций. И каждый раз нужно было ставить титановые кости.
-Я бы на твоем месте, - Имре курил прямо у дверей операционной, - потом пошел бы учиться на хирургию, там ставить пластины, суставы и прочее. У тебя талант.
-Ну… если выживем… - в девятнадцать лет я уже был реалистом.
После непростой службы, я сорвал для Лютика ветку сирени. Но медсестра спала. Я тогда провел час у ее постели, любуясь нежными чертами и морщинками, которые успели за полгода боевых действий залечь у коралловых губ, тонкой переносицы и милых глаз. Я думал, можно ли поцеловать мою милую еще раз. Но потом постеснялся тревожить ее сон.
-Как забрали?
На следующий день я принес для Лютика книжку и немного сахара в кусках. Но койка была пуста. Моя ветка сирени одиноко стояла в банке на тумбочке.
-Да вот так, - бросила через плечо санитарка, заканчивая мыть полы. - Пришли солдатики. Уж как обнимали, целовали во все щеки. Это ее касатики, которых спасла. А потом забрали.
Я ворвался к уставшему Имре. Мое сердце пыталось выскочить наружу через горло. Я не соображал, что кричал.
-Почему? Она же перенесла такую тяжелую операцию! - тогда я был готов расплакаться.
-Василек, успокойся, - снисходительно улыбнулся хирург. - Ее забрали в большой полк, там есть свои хирурги, они присмотрят за коллегой.
-Это опасно! Лютик потеряла столько крови!
-Эх, мальчишка… ты влюбился?
-Нет! - у меня загорелись пятки - так я засмущался. - Эээ… ну, я волнуюсь. Я же ее зашивал. Я в ответе…
Врач только посмеялся надо мной. Молниеносный роман засел глубоко в душе занозой. Я встретил Илону уже в мирное время. Тоже зеленоглазая, она заворожила меня так сильно, что я не подумал о том, что нужно сначала закончить образование. Да и сама девушка будто куда-то торопилась. Мы поженились.
-Ты же выпустился из университета! Зачем тебе какое-то обучение?
Наши ссоры начались через год. Илоне не понравилось то, что я пошел в протезисты. Это требовало дополнительных расходов времени и талонов.
-Ну, Лютик мой, - я любил называть ее именно так, - чуть-чуть потерпи. Я же работаю потихоньку.
-Этого мало…
Иногда я виню себя, иногда корю жену за то, что случилось позже… Я случайно напоролся в письменном столе на квиток на аборт. Край от него был ровно оторван - значит реализован. Мои мысли превратились в дикий вихрь, который мешал говорить спокойно.
-Почему? Просто скажи… почему?! - я швырнул квиток на обеденный стол.
Жена столкнула его с тарелки с томатным супом. Но бумажка уже занялась краснотой от юшки с одной стороны, словно кровью.
-Ну надо же потерпеть еще чуть-чуть, - ехидно ответила она мне.
-Что? - я не сразу понял, что она процитировала меня.
-Эден… честно скажу: не в наших условиях рожать.
Вены на голове пульсировали, отнимая у меня возможность мыслить логически.
-Почему же не сказала? - Илона показалась мне тогда жестоким палачом. - Я бы бросил учебу! Я пошел бы на всю ставку!
-А что мне делать?! Откуда я знала! - жена закричала мне в лицо. - И вообще! Это не просто - родить ребенка!
Наутро я остыл и просил прощения. Но Илона перегорела из-за этой ситуации. Она молча собралась и ушла. Я тоже упустил свою семью. Этот позор навсегда повис на моем сердце. Эта боль на всю жизнь пристроилась ко мне и кусает каждый раз, когда вижу ребенка. Милашка мог бы быть моим сыном, если бы все сложилось иначе. И при виде него я горю еще сильнее. А как вспомню, что малыш пролепетал, что его папа зовет выродком… у меня темнеет в глазах. Глупый и смешной карапуз, я бы никогда не назвал так тебя...
Мои воспоминания разрезает визг тормозов поезда. Высовываюсь в коридор.
-Всем оставаться на своих местах, - командует проводник.
-Что случилось? - испуганно спрашивает мой сосед.
-Впереди еще один состав.
Тогда я открываю окно, встаю на нижнюю полку. Да, мы застряли с предыдущим поездом среди леса.
-Здесь пусто! - кричит полицейский, сопровождающий нас.
Он прошуршал ботинками по гравию мимо вагонов.
-Наверное, опять лихушки.
В предрассветный час, полностью Опустошенный, я рвусь из клетки своего купе. Лихушки - это грабители-каннибалы. Раньше они нападали на автобусы и машины. Сейчас взялись за железную дорогу. Наш жестокий мир многих изменил до неузнаваемости. Кто-то не нашел свое место в новом мире, кто-то потерял свой разум, кто-то дезертировал во время войны. Все они перестали быть людьми и затерялись в лесах.
-У них - моя семья! - ору так, как будто меня едят лихушки живьем. - Бабочка, Милашка!
Но проводники настойчиво вяжут меня. Приходится бить одного из них лоб в лоб. Другого чувствительно пнул ногой. Еще одному выдернул руку из сустава. Уже в лесу прихожу в себя… у идущего - одна дорога, у ищущего - сто… С замирающим дыханием прорываюсь сквозь заросли. Вижу, что валежник здорово истоптан. Здесь прошла толпа.


Бабочка. Яд войны

Нас ведут под дулами автоматов. Совсем, как на войне.
-Что-то в этот раз совсем мало пассажиров, - ворчит один из лихушек, который идет совсем рядом.
Я несу Милашку на руках. Сын прижимается ко мне всем тельцем.
-Все будет хорошо, - обещаю дрожащему Мартону.
-Мамуня, - он обхватывает мою шею крепче.
"Прости меня, мой котенок, - горячие угли мыслей выжигают меня изнутри. - Я плохая мать. Я тебя не уберегла".
-Товарищи, ну, вы зря нас куда-то тащите, - Дурачок, видимо, слетает с катушек на нервной почве. - Разве не видите: в поезде все худые. И вряд ли вкусные. В вагоне-ресторане огурцы что-то горчили…
-Да у нас тут еще и хохмач попался, - моего товарища прожигает взглядом другой конвойный. - А ну-ка расскажи что-нибудь смешное.
Впервые у Дурачка есть благодарная публика. Конечно, они ему не дадут талонов, но с удовольствием послушают.
-Орел в неволе не поет, - изрекает громогласно хохмач.
Лихушки хохочут. Фраза глупая, но отражает состояние всех, кто попал к каннибалам.
-Рассмешил, придурок.
-Странно, у меня слишком тупой юмор, нормальные люди его не понимают.
А вот этот намек разбойники понимают. И Дурачок получает прикладом автомата в лицо.
-Спасибо за аванс, - выплевывает вместе с зубом хохмач.
Потом все дружно сидим в тесной комнате. У Милашки начинается приступ истерики.
-Тихо-тихо, - устало бормочу я.
Боюсь представить, что будет, если сынишка разозлит лихушек.
-Спокойно, Мартон, - у меня забирает мальчика Кровинушка.
Мой учитель. Самый любимый. Единственный в школе, кто не считал меня ненормальной. Хотя моим родителям даже советовали сдать меня в специнтернат. Меня постоянно дразнили, а я сразу кидалась отвечать словами и кулаками. Дома отец сек меня ремнем за то, что я позорила его. Мама обычно в такие моменты делала вид, что ничего не происходит. Это было, конечно, педагогично. Они воспитывали меня, что называется, сообща. И только учитель Габор давал кусочек того, чего мне так остро не хватало. Я задыхалась без понимания и сочувствия.
-Что случилось? - он нашел меня под черной лестницей в очередной раз.
Я подралась с одноклассником Ласло, который мне нравился. Он нашел в моих вещах свой платок и начал жестоко потешаться.
-Вот я не выдержала… и врезала ему… - проговорила я, глотая слезы. - Учитель Молнар, отца опять вызовут…
-Ну-ну, Богларка, - педагог погладил меня по спине. - Ласло еще глупый. Позже он поймет, какая ты замечательная. Но, наверное, будет поздно.
Тогда Габор поговорил с Ласло. Даже заставил извиниться передо мной.
-И родителям не жалуйся, - наказал учитель. - Мужчины так не делают. Ты понял меня.
-Угу, - закивал Ласло.
О каких нестоящих мелочах я переживала в детстве. Мой одноклассник был самым глупым мальчишкой во всей школе. Сейчас меня занимают мысли только о том, что погибну не только я, но и Милашка…
-Посчитай, Мартон, сколько нас тут, - хитро подмигивает малышу Кровинушка. - Я тебе помогу, когда у тебя цифры закончатся.
В духоте тяжело даже взрослым. Все равно Милашка начинает страдать и кричать.
-Так, я смотрю, вы приуныли, - вместе со спасительным сквозняком к нам заходит один из лихушек. - Поэтому сейчас мы повеселимся. Пошла, пошла!
Он тащит женщину, которая устроилась у самых дверей. Крик и мольбы несчастной заставляет меня дрожать. Я борюсь со своими фантазиями. Пытаюсь угомонить сына. Но двери распахиваются через минуту.
-Ты, что ли с ребенком? - резко спрашивает все тот же бандит.
Я немею от ужаса. Прошла через столько непростых ситуаций, но сейчас все внутри обмирает. Чтобы вырвать у меня из рук Мартона нужно трое лихушек. Потом они волочат меня по полу.
-Сейчас у нас будет мелодрама, - видимо здесь заведует каннибал с замашками хохмача.
Он бросает меня на пол. Рядом валят окровавленного Дорогушу.
-На нее хочешь поменяться? - веселится лихушка.
-И на ребенка.
-Ну, на полтора человека ты не тянешь, дружок.
Мне кажется, что мои мысли выпотрошили. Я схожу с ума, заглядывая в синие мраморные глаза мужчины, который зачем-то догнал меня у последней смертной черты.
-Ты больной, - все, что могу сказать, роняя слезы.
-Больной, - соглашается Дорогуша. - Но никогда… ни разу тебя не обманывал.
Он многозначительно смотрит на мою титановую руку. Я ее отключила, чтобы заряда хватило на более долгое время. Экспериментальный протез… Сейчас нужно незаметно нажать на утопленную кнопку у стыка с предплечьем…
-Мы не так, что бы держим слово, - предупреждает, отойдя в сторону, каннибал. - И дети всегда нежнее и вкуснее. Вы же любите каре ягненка?
-Никогда не ела, - заглушаю голосом тихий писк протеза.
Сейчас остается только понять… сколько во мне осталось яда от гадины-войны. И хватит ли силы воли, чтобы поступить не по клятве Гиппократа. Дорогуша вскакивает и бросается на лихушку. Тот не ожидал резкого движения, поэтому не успевает выстрелить. Адреналин поднимает меня так же стремительно и делает оружием смерти. Я сдавливаю горло убийцы, сама становясь его коллегой. Потом развязываю руки Дорогуше. Он берет дробовик мертвого каннибала и идет вперед, расчищая мне путь. Бандитов слишком много для одного стрелка. Конечно, врача ранят. Но я не даю его добить. Пробиваю голову одному из лихушек, пока он перезаряжает ружье. Ломаю шею тому, что наклоняется над Дорогушей. Помогаю идти своему напарнику. Адреналин отпускает меня только у камеры, из которой выпускаем машиниста, проводников, полицейских, пассажиров. Обнимаю пищащего от радости Милашку. Мой подельник по убийствам раздает всем, кто умеет стрелять, трофейное оружие.
-Подождите! - вспоминаю внезапно. - А как же женщина, которую куда-то увели?
-Идите вперед, - Дурачок словно становится выше, когда берет дробовик.
-Мы вытащим даму, - впервые за все время улыбается Кровинушка.
Люди в другом поезде встречают нас сначала огнем из пистолетов.
-Не стреляйте! - Дорогуша снова пошел на передовую, подняв руки. - Мы живые, мы свои! Из Эгера!
Когда буря страха опускает свои волны агрессии, врач ведет нас с Милашкой в наше купе. Мы напряженно ждем хохмачей и пассажирку. А пока мужчина чистит протез, спасший нам жизнь.
-Дорогуша, - любуюсь работой его рук. - Ты просто… просто Гефест и Марс в одном флаконе.
-Почему?
-Ты создал оружие смерти. А выглядит как обычная рука в перчатке.
-Это "хватка любви", - усмехается друг. - Я еще сделал для тебя "первый поцелуй". Этот протез раскаляется до ста градусов в бою и оставляет на противниках ожоги.
-У тебя странное представление о любви.
-Ну… - сейчас у него глаза кажутся больше серыми. - Потому что… Лютик, ты помнишь меня? Ты же Лютик?
Старая кличка кажется мне ледяной лавиной, накрывающей тьмой и холодом.
-Что? - мой голос звучит робко, я перестаю гладить пушистые волосы сына.
-Я - Василек…


Кровинушка. Передоз настроением

-Нужно было брать продуктовыми карточками! - Дурачок не перестает шутить.
Выносит мозг очередному лихушке, приложив дробовик бедняге к щеке. И смеется с окровавленным лицом. Примерно таким я и запомнил Золтана Диабасси, героя Третьей мировой войны. Он был единственным в моем подразделении, кто не боялся подходить вплотную к роботам. Один раз Золтан не просто вел себя отчаянно - он совершил невозможное. Выстреляв всю обойму автомата, бывший телеведущий оседлал машину-пулемет и заставил стрелять по ее же железным сестрам. Этот случай даже попал в полевую газету. А мы тогда качали Диабасси на руках. В те секунды раньше безбашенно веселый солдат казался мертвым - настолько он был безразличен ко всему происходящему вокруг.
-Ты сумасшедший, - сказал я боевому товарищу. - Ты в курсе?
-Я же предупреждал: я - Дурачок…
Он всегда очень обаятельно усмехался, словно работал на камеру. В последнюю свою атаку Золтан побежал, спасая позицию снайпера. Наше прикрытие рассекретили дроны, они сбрасывали снаряды. Сумасбродный солдат успел вытащить из-под обломков девушку-снайпера. А потом прогремел такой взрыв, что нас отбросило волной. Нормальный человек бы погиб. Но Диабасси, видимо, бог пометил наряду с другими шельмами.
-Смерть - капризная дама, - прохрипел Золтан, когда мы грузили его на носилки. - Вот не нравятся ей широкобровые брюнеты и все тут…
На фронт он не вернулся. Да и скоро роботы-убийцы отправились в Словакию, оставив свой кровавый след из мертвых детей Венгрии. Для нас война окончилась, хотя еще отдаленно рокотала с российских границ года два.
-Хотя зачем вам талончики, ублюдки. В лесу же их не охлебить! - Дурачок продолжает свой бенефис черного юмора, подкрепляя его кровавыми жертвами.
Я тоже будто вернулся в родные пенаты после дальнего путешествия. Видимо, госпожа война забрала с собой мою душу. Теперь же весь горю в адреналиновом пожаре, выпуская очереди из автомата по каннибалам, которые надеются одолеть тех, кого не убили бронированные твари.
Первые месяцы войны я плохо спал в часы отдыха. Снились погибшие товарищи, резало сердце осознание, что все это может никогда не кончиться. А потом я, как и все, покрылся ежовыми иглами ожидания своей гибели.
-Сколько сегодня? - у меня был помощник Йожеф, он все записывал.
-Мы сбили десять дронов, раскурочили три паука, подорвали один танк, потеряли одного бойца, - перечислял я ему.
Йожеф расписывал все наши злоключения в красках, добавлял статистику, и иногда в газетах про наших ребят выходила заметка. К сожалению, свой последний материал мой друг и соратник не закончил. На наши позиции напали среди ночи, когда Йожеф писал.
-Брось меня, Габор, - стонал он, глядя обезумневшим от боли взглядом.
Ему оторвало ноги снарядом от робота-минометчика. Но я тащил Йожефа до высоты, которую должны были взять.
-Слышишь… Йожи… - шептал я, теряя остатки разума. - Моя граната разнесла минометчика, Жигмонт подорвал паука, Тамаш подбил три дрона. А умер… умер только ты…
-Габор, - тогда Тамаш тряс меня, пытаясь привести в чувство. - Командир! Йожи мертв.
Я не плакал. Просто мое сердце получило очередную рану. Мы прошли все полтора года ада без подкрепления и пополнения. Из тридцати моих солдат к последнему бою подошли девять. Я был десятым. А внутри меня зияла двадцать одна дыра. Ведь я тогда не знал, что Золтан выкарабкался.
Поэтому меня не впечатляет зрелище, которое мы видим на кухне каннибалов. Кости в мусорных пакетах, судки с запасами из потрохов, капли крови…
-Я, короче, отсюда не уйду, пока не добью последнюю мразь, - шипит Дурачок. - Ты же видишь! Они охренели! Едят мясо без овощей. У них все равно уже проблемы с кишками без клетчатки.
Несчастная женщина, лежащая на столе абсолютно голая, рыдает. Я разнес голову лихушке, который хотел ее зарезать.
-Простите, мадам, - вытираю с ее веснушчатого лица чужие мозги. - Вот так-то лучше… а где ваша одежда?
Приходится сорвать с трупа бандита куртку, Дурачок отдает свою рубашку, я делюсь с леди своими сапогами. Она вся дрожит и не может идти. Несу бедняжку на руках. Ботинки с мертвой ноги натирают.
-Посторонись, челядь! - кричит хохмач, идущий впереди нас.
Он прошивает из нового трофея оставшихся каннибалов. Женщина плачет, утыкается мне в грудь, пробуждая во мне умершие эмоции.
Но добила меня обескровила не война… В мирное время меня никто не брал снова педагогом. Шутка ли - посттравматический синдром. Я белел и хватался за что-нибудь тяжелое от любого хлопка.
-Габор Молнар, мы предлагаем вам отличные деньги и благородную миссию…
Моим последним собеседованием стала встреча в медицинской компании. Они искали добровольцев с затяжной депрессией, чтобы создать лекарство от плохого настроения.
-Мы называем нашу разработку "сольдой", - объяснял мне свежий и улыбчивый молодой специалист. - Вещество поднимает уровень дофамина, серотонина и окситоцина. Согласитесь, то, что нужно нам после потрясений.
-Хм… возможно…
Я тогда не знал, на что подписывался. Не осознавал, что не могут хорошую вещь проверять в Венгрии фармацевты из Китая. Сначала я, действительно, искрился, словно фейерверк от хорошего настроения. А потом специалисты начали менять состав, стараясь удешевить лекарство.
-Что с мной происходит? - спрашивал я после очередного припадка судорог у врачей работодателя.
-Возможно, какая-то индивидуальная непереносимость, - комиссия была уверена, что все идет по плану.
Потом же меня в буквальном смысле складывало в несколько погибелей, казалось, что глаза горят огнем, во рту разверзлась пустыня. Мне становилось все хуже после каждого приема.
-Ну, привет, Габор… - в очередной припадок мне явились галлюцинации в виде Йожефа. - Как тебе на земле, живешь?
Кошмары стали преследовать меня все чаще. Медики заявляли, что все в порядке, нужно просто потерпеть… а после настала новая стадия. Это депрессия, которая не поддается даже десятикратной дозе сольды. Но без вещества я не мог спокойно жить: меня постоянно мутило и выворачивало.
-Вы уникальный случай, - развел руками менеджер.
И больше меня не приглашали, трубку не брали, внутрь в здание не пускали. Тогда я узнал, что такое ад. Когда война идет внутри тебя, каждый день ты стоишь на краю и думаешь, что в этот раз твое сердце не выдержит очередную волну ломок.
-Видите, все нормально, - неуклюже растягиваю я губы в улыбке.
Усаживаю спасенную леди на полку в ее купе.
-Нет, не бросайте меня! - хватается женщина за мои руки. - Пожалуйста, поедемте вместе… я боюсь одна…



Дорогуша. Альфа и омега


Всю дорогу Бабочка делает вид, что между нами совсем ничего не было. Даже мне кажется, что женщина сторонится меня. От этого превращаюсь в кастрюлю с кипящей водой. Слова сами вырываются из меня бурной пеной, когда оказываемся с моей неповторимой наедине. Я помогаю занести вещи в номер, но теряю контроль.
-Просто скажи, - целую ее протез, целую живую руку. - Ты хотя бы изредка вспоминала меня?
-Василек… - она пунцовеет и сверкает глазами. - Ты мне постоянно снился. Снился наш поцелуй… но это неправильно.
-Почему? - почти касаюсь ее щеки своей.
-Я замужем.
Наверное, я слишком резко отшатываюсь. Перед глазами стоит этот ее муженек.
-За кем ты замужем? - выдыхаю вопрос. - За человеком, с которым ты надорвалась. И он обижал собственное дитя.
-Дорогуша…
-Если, наконец, поймешь, что тебе нужны любовь и уважение… обращайся.
Я ясно видел в глазах Бабочки, что она хотела бы меня поцеловать. Тогда бы она точно закольцевала бы нашу историю. Спустя столько лет мы начали бы с чистого листа. В прохладе номера, в тишине своего уединения понимаю, что не могу держать дистанцию. И решаю все равно действовать.
-Это тебе, - вручаю женщине несколько веток сирени. - Помнишь?
-Это ты тогда принес мне сирень?
-Да.
Она мило льнет носом к соцветиям, наполняя мою душу надеждой. Бабочка разрешает мне проводить их с Милашкой в больницу. Мальчишка хочет идти между нами. Будто сильнее связывает своими руками. Внимательно изучает своими зелеными глазищами. Сначала Лютик общается с хирургом. Потом выходит уставшая после переговоров. Садится на банкетку, ее лицо выражает только страдание.
-Что случилось? - устраиваюсь рядом.
Так хочу ее обнять. Но боюсь снова обжечься о ее бессмысленную верность.
-Не хватает, - убитым слабым голосом шепчет моя милая.
Я захожу к хирургу. У нас с коллегой разговор короткий.
-Сколько? - меня волнует только этот вопрос.
-Сто пятьдесят.
Я отсчитываю ему талончики. Врач объясняет Бабочке, что он может положить ее сына в палату сегодня же. А прооперирует мальчика завтра.
-Сколько я тебе должна? - она не смотрит мне в глаза.
Я подхожу к ней так близко, что меня обдает электрической волной смятения.
-У меня много карточек, но они мне одному ни к чему.
-Пригодятся на черный день. И потом ты встретил бы…
-Я никого больше никогда не встречу. Ты альфа и омега моего сердца. Разбудила меня своим поцелуем… - я говорю вполголоса, чтобы Милашка не расслышал моих слов. - Я пытался жить без тебя… но потом понял, что нужно тебя искать, завоевывать, не отпускать…
Мы устраиваем Мартона в палате.
-Дорогуша, ты иди, - говорит Бабочка. - Я побуду с сыном.
-Ты устала, тебе надо выспаться нормально, - уговариваю в ответ. - Иди сама. Милашка, мы же справимся?
-Мы справимся! - он меня всегда веселит своей готовностью повторять слова за старшими и делать важный вид.
Читаю мальчишке его любимые сказки. Он с любопытством перелистывает книги заново, изучая картинки. Потом сорванец хочет веселья. Лезет ко мне на колени и показывает, что я должен его катать, а потом якобы ронять. За незамысловатыми играми проходит весь наш вечер. Ближе к ночи приходит Богларка.
-Дорогуша! - цепляется за меня Милашка. - Нет!
-Дорогуше нужно тоже отдохнуть.
-Нет!
Я и сам не хочу расставаться с маленьким человечком, который крепко сжимает мою шею.
-Мы нормально переночевали бы, - обнимаю Мартона в ответ.
-Нет, - женщина качает головой, - проводить ночь с ребенком в больнице может только родственник.
Фраза сжимает мое сердце в тиски, напоминая, что у меня тоже мог бы быть сын... Ночью одному в номере совсем неуютно, хотя я думал, что уже привык к одиночеству.
-Да давайте по очереди дежурить, - предлагает утром Дурачок.
-Я бы не стал доверять ребенка  контуженному, - умничаю я.
-Ах вот оно как! - хохмач напускает на лицо обиду. - Ну, у меня пока мозги на месте.
-Ладно… на пару часов, - со скрипом соглашается Бабочка.
На улице льет дождь, и я закрываю свою альфу и омегу курткой от холодных капель. По дороге в отель завожу женщину позавтракать в кафе, потом заходим за зонтом в ближайший магазин. Там сватаю своей спутнице новую пару ботинок.
-Твои совсем истоптались, - замечаю я.
-Ничего подобного, - она сначала сопротивляется.
Потом все же соглашается принять подарок. И сама мне тоже покупает ремень в ответ. Эмоции собираются снежным комок в моем горле и мешают дышать, пока перебираю в руках вещь.
-Зачем? - спрашиваю я.
-Потому что ты самый лучший.
Наедине в номере я понимаю, что нужно открыться заранее. Рассказать о себе все.
-Я не наркоман, - мне все равно тяжело срывать покров со своих тайн. - Мне нужна сольда только в определенные даты… пять лет назад я узнал, что моя жена сделала аборт…
Бабочка сочувственно кладет руку мне между лопаток.
-И у меня - титановая челюсть. Вот здесь, справа. Когда наш госпиталь взорвали, мне осколок разворотил часть лица. Я прячу под бородой шрамы.
Но на женщину это имеет обратный эффект. Она садится еще ближе.
-Видишь… Лютик… мне есть чего стыдиться… и я…
Но я не договариваю. Бабочка касается своими губами моих, открывая ящик Пандоры. Здесь годами прятались мои воспоминания, нежность, любовь. Они делают наш поцелуй дольше. Не хочу выпускать мою милую из объятий.
-Ты все равно самый замечательный, - шепчет она. - Я помню тебя, Василек. Мой ангел-хранитель у постели… ты в моей голове - все эти годы. Ты был медбратом?
-Нет. Я был начинающим хирургом. Я помогал ставить тебе ребра и сам зашил.
-Значит, весь титан в моем организме - это дело твоих рук.
Богларка кладет голову мне на плечо, выводит ласково пальцем замысловатые узоры на моей груди через рубашку.
-Скажи мне свое имя, пожалуйста, - меня пронзает наскозь эта просьба, заставляя тонуть в нежности.
-Эден.
-Очень красивое имя.
Так и сидим, обнявшись и молча. Моя душа поет те же песни, что и при первом поцелуе с моей альфой и омегой.
-Если… если ты вы останетесь со мной, - понимаю, что мне не хватает воздуха договорить. - Я клянусь, ты больше никогда не будешь падать в обмороки, Милашка никогда не будет говорить, что он выродок, вы не будете болеть и голодать.
Она только крепче обхватывает меня руками. Ощущаю, как быстро стучит сердце моей милой.
-Мой Василек… - и не понятно, это согласие или отказ…
Днем идем в больницу. Милашку увозят в операционную, поэтому мы с Богларкой ждем в коридоре вердикта коллег.
-Почему же ты раньше не сказал, что ты Василек? - любимая рука гладит мою ладонь.
-Я хотел, когда признавался тебе в любви. Но ты тогда так строго оборвала мою речь.
-Прости.
-Нет, ты была права. Ты хранила верность мужу… какой бы он ни был.
Спустя два часа хирург оповещает нас, что все прошло успешно. И мой Лютик на радостях крепко обнимает меня, всхлипывает, дрожит.
-Моя милая, мое солнышко, - утыкаюсь лицом в ее шею. - Все будет хорошо.



Кровинушка. Личная сольда


-А куда вы дальше? - спрашивает меня Амандина.
За оставшуюся дорогу в Будапешт я разговорился с прекрасной дамой, которую мы спасли в деревне лихушек.
-Я сопровождаю друзей, - мой язык не поворачивается сказать, что еду еще с какой-то женщиной. - Для их ребенка нужна операция. А путь, видите, какой опасный.
-Да, мир погрузился в хаос, - нервно усмехается Амандина.
-Я думаю, вам тоже нужен врач, - взволнованно советую. - После того, что вы пережили, вам следует пообщаться с психологом.
-Я и не такое проходила.
Постепенно собеседница рассказывает мне свою историю жизни, которая холодит нутро.
-Здесь у меня… - она немного стесняется. - Титановая пластина, на голове. Ставили еще на войне.
-Вы служили?
-Я была снайпером.
Теперь нежная леди предстает передо мной в другом ракурсе. Хрупкая, милая, со сдержанной улыбкой… она, возможно, была когда-то и моим прикрытием. Снайперы всегда выцеливали самые опасные объекты и разили машины своими разрывными снарядами. И часто спасали авангард, который шел чуть ли не врукопашную с роботами. Поэтому их старались уничтожить в первую очередь.
-Меня пытались подорвать дроны, но промахнулись, - становится свекольного цвета Амандина.
-Вам не за что краснеть, - отвечаю ей. - Вы героиня. Я тоже служил, командовал взводом.
У нас так много общих тем. Рассказываем друг другу истории, но не страшные и болезненные. В голову приходят необычные и смешные. Вспоминаю, как Золтан неудачно пошутил над Реже, и тот потом насыпал снега обидчику за шиворот. Смеюсь, как в первый раз, рассказывая про гнездо галчат. Мы выкармливали птенцов, пока они не оперились. Ухожу глубже в свои довоенные годы. На перроне не хочется расставаться с милой собеседницей. Видимо, адреналин от боя с лихушками разбудил мое сердце, а разговор с нежным снайпером отогрел мою душу. И начинает происходить невероятное чудо. Я чувствую жизнь и любовь внутри себя…
-Приходите в гости, - она сама пожимает мою руку.
И оставляет свой адрес. Приходится брать рубашку Дурачка на следующий день. Тороплюсь, нервничаю, ощущаю себя совсем молодым и глупым. Будто и не было войны, сольды, жизни на мусорках и хохмачества.
-Здравствуйте, это вам.
По дороге я нарвал цветов с клумбы. Сейчас моя совесть прижигает меня раскаленной кочергой. Но улыбка Амандины становится моей медалью на сердце.
-Я приготовила паприкаш из индейки.
А еще женщина надела синее платье, которое удивительно оттеняет ее красивые голубые глаза. Наедине с этим ангелом вечер пролетает незаметно. Я прихожу в свой номер среди ночи.
-Кровинушка, не шуми хотя бы, - бурчит со своей кровати Дурачок. - Видишь, я овечек считаю? Ты их напугал своим стуком дверью.
-Да ладно тебе. Посчитай волков. Они не такие пугливые.
А потом ко мне во сне возвращается мое жуткое прошлое. Я заложил свою квартиру, продал все вещи, чтобы только покупать сольду снова и снова. О, нет, она нужна была не для настроения. Мой организм дал сбой, и я больше никогда не чувствовал радость и счастье. Я не хотел чувствовать ломоту во всем теле, которая меня преследовала. Я попал в замкнутый круг необузданной зависимости.
-Смотри, здесь человек!
Меня подобрали какие-то прохожие. Я лежал полумертвый в проулке, судороги мешали говорить и двигаться. Это был мой третий день в роли падальщика.
-Что с вами? - спросила с сочувствием девушка.
 Я тряс головой и хрипел, извлекая правильные звуки:
-Сольда…
-Ему нужно в больницу, - проговорил парень.
Медики вылили в меня за сутки целый литр физраствора. А потом я снова оказался на улице, но хотя бы без припадков слабости перед моим палачом.
-Простите, Амандина…
Мы встретились с моим ангелом на берегу Дуная.
-За что? - женщина сама взяла меня под локоть.
-Я сразу не сказал… я был зависим от сольды… и жил на улице…
Моя история должна вызывать отвращение. Мою душу комкает газетой невидимая рука стыда.
-Как же это получилось? - Амандина внимательно смотрит, выжидает подробностей.
И я разворачиваю перед ней свои грязные грехи. Но ясные и добрые глаза смотрят с теплом.
-Вы же не виноваты, Габор. С вами поступили бесчестно и бесчеловечно.
Мечусь между желанием видеть моего ангела чаще и осознанием, что ей не нужен наркоман и падальщик. Понимаю, что стоит отпустить Амандину. Поэтому не прихожу в гости на следующий день. Дурачок о отправляется к Милашке в больницу. Бабочка и Дорогуша идут гулять, зовут и меня. Но я лгу, что заболел.
-Мне уже не быть счастливым, - шепчу сам себе.
Остаюсь в сером студне одиночества и дурных воспоминаний. И начинаю сгорать в огне чувств, которые давно не испытывал. До войны у меня было несколько романов, но без глубины. Сейчас понимаю, что за несколько дней проникаюсь женщиной так, что меня ломает без нее. Ломки сильнее, чем от сольды.
-Габор… - вдруг слышу стук и знакомый приглушенный голос. - Вы здесь?
Сжимаюсь внутри сумасшедшей пружиной. Но все же распахиваю дверь. Амандина стоит с бутылкой вина. Я, конечно, говорил ей название гостиницы. И теперь жалею об этом.
-Габор, я понимаю вас, - она заходит сама, приближается ко мне, опаляет взглядом. - Вам нечего стыдиться.
После двух бокалов мой ангел смело кладет голову мне на плечо.
-Вы не пришли, - ее голос похож на мерное течение Дуная. - И мне было так не по себе без вас.
-Мне тоже было не по себе, - глажу ее шелковые красные волосы. - Меня как будто снова подсадили на сольду.
Амандина осторожно касается моих губ, открывая ворота в мир забытых ощущений. Они трепетными стрекозами щекотят меня изнутри.
-Дайте мне маленький шанс, - теряю свою решимость оставить Амандину в покое. - Я уже не такой. Я изменился. И тем более… у меня есть вы… моя личная сольда…



Дурачок. Путь к себе


В Будапеште меня накрывает мыслями о тех временах, когда я был счастлив. На набережной боль разрывает душу в клочки и сжимает мой мозг до звездочек в глазах. Воспоминания врезаются стрелами, заставляя думать о родителях, о Беате, о том, каким я был раньше. Тороплюсь скорее в гостиницу, чтобы не потерять последний разум.
-Куда ты намылился? - удивляюсь, увидев Кровинушку.
Он собирается выходить из наших апартаментов. Друг не просто помылся - гладко выбрился, надел мою рубашку.
-Да я так… - товарищ мнется смущенно. - Я рубашку после себя постираю.
-Да просто скажи, куда собрался на ночь глядя!
-Хорошо… я иду на свидание.
Это заявление меня заставляет сесть.
-Ну, вот эту леди помнишь, которую мы спасли?
-А, рыжая эта.
-Амандина. Ее зовут Амандина.
По грустному взгляду мужчины понимаю, что он влюбляется в ту несчастную, которую мы вытащили фактически у каннибалов из зубов.
-Хочешь, забери себе рубашку насовсем, - бурчу ему.
Видимо, Будапешт был построен для того, чтобы бередить человеческие сердца. Только мое здесь истекает кровью от колючих воспоминаний. И для меня лучший выход - помогать Бабочке с сынишкой.
-В целом, мы с Милашкой на одном интеллектуальном уровне, - подыскиваю аргументы, но из моих запасов выпадают только глупые шутки. - Я имею в виду, что он очень умный.
Балуемся с Мартоном, прыгаем, я его катаю на спине. Когда мальчишка капризничает не иду на поводу.
-Милашка, опыт - это то, что получаешь, не получив то, что хотел, - наставительно поднимаю палец вверх.
После операции снова вызываюсь посидеть с сорванцом. Я просто вижу, что Бабочке и Дорогуше нужно много чего сказать друг другу. Они перебрасываются взглядами, от которых может воспламениться воздух.
-Странный дядя Дурачок, - замечает Мартон.
-Сам ты странный, дядя Милашка.
Малыш хохочет и повторяет "странный".
-Нет, я поторопился, когда назвал тебя умным.
Мои колкости с такой благородной публикой не долетают до цели. Ну и ладно.
-Дурачок, тебе нужно больше отдыхать, - Бабочка разговаривает со мной менторским тоном.
-Нет, я днем лучше посижу с Мартоном, - я не менее упрям, чем собеседница.
-Что происходит, Золтан? - вздрагиваю от своего имени.
-Я не хочу смотреть на этот город, - стараюсь дышать ровно. - Его архитектура вызывает ностальгический насморк. И потом… ты лучше бы не со мной тут препиралась, а шла бы к Дорогуше.
Богларка качает головой. Садится на стул у окна.
-Я делаю алаверды. Спрашиваю теперь у тебя: что случилось?
-Я его не заслуживаю. И принесу только проблемы.
Глаза Бабочки блестят, словно у больного лихорадкой.
-Дай мужчине самому решить, что ты ему принесешь, - в кои-то веки изрекаю что-то умное. - И пусть ты его не заслуживаешь. Но вот Дорогуша заслужил тебя.
Кровинушка тоже мается риторическими и важными вопросами. Я это слышу. Он не спит по ночам. Ворочается в своей кровати. Спустя несколько дней друг изумляет меня еще сильнее. Он устраивается репетитором.
-Ты, получается, остаешься тут?
От разговора мне немного неуютно. Теряю последнего близкого человека…
-Да, я постараюсь закрепиться, - впервые за долгое время Кровинушка выглядит воодушевленным.
-Ты ее любишь?
Я верю, что можно так быстро утонуть в другом человеке. Сам был таким в прошлой жизни.
-Конечно… у меня никогда не получались серьезные отношения… но с Амандиной все по-другому…
Когда собираемся в обратную дорогу, Габор провожает нас. Обнимаемся напоследок.
-Ну ты не забывай историческую родину, боец с лицом страдальца, - хлопаю по плечам Кровинушку. - Приезжай в гости.
-И я тебя в гости приглашаю.
-Ну уж нет. Это для тебя Будапешт - будущее. А для меня - прошлое.
 И я оставляю позади Будапешт и лучшего друга. Но в Эгере мне не дают вернуться к прежней жизни.
-Это Золтан, - Бабочка притащила меня в столовую больницы. - Он хорошо готовит.
Главный повар придирчиво изучает мое лицо.
-Ба! - изрекает он. - Не Диабасси ли это?
-Неважно, какая у меня фамилия, - пытаюсь увести разговор в другое русло. - Важно, откуда у меня руки растут.
Все же меня принимают на работу, хотя я не горел желанием.
-Ну как это называется? - деланно сержусь на улице.
-Дурачок, ты мне должен, - хихикает женщина. - Я тебе давала талоны, спасла Кровинушку и тебя. Так что будь добр выполни мое желание.
-Да я на джина не похож, - скрещиваю руки на груди.
-Не перебивай! Ты должен изменить свою жизнь. Ну если не для себя, значит для меня! - Богларка такая серьезная в этот момент. - В детстве ты был моим другом по телевизору, можно сказать, кумиром. Будь добр, не мешай светлый образ с грязью и спиртом.
-Эх… одно дело, когда деньги не пахнут. Другое - когда не пахнет деньгами, - артистично вздыхаю.
Я иду навстречу к себе прежнему. Помогаю на кухне повару и травлю свои байки, будто снова веду передачу.
-Золтан! - любит кричать мне во время обеденного перерыва Богларка в окошко.
-Аюшки!
-Золтан, сегодня макароны не очень.
-Что, испортил, когда лепил?
Мы с Бабочкой словно образовали дуэт клоунов с маленькими антрепризами.
-Нет, переварил!
-Бабочка, завтра я перетолку пюре! А послезавтра пересуплю суп.
Пусть шутки не смешные. Но я вижу, что моя подруга гордится телевизионным дурачком.



Бабочка. Клятва любви

Когда возвращаемся в Эгер, сложно поверить, что целая жизнь пролетела за неделю.
-Может, поедете ко мне? - Дорогуша изучает мое лицо. - Или наша история останется в Будапеште?
Его глаза сейчас - серые. Это признак волнения у Василька. Я помню обещание моего ненаглядного. Но если мы останемся с Эденом, возможно, он подумает, что у нас с ним начинается полноценный роман. Я замираю, понимая, что предаю Роднулю. Ну, пусть он устал от меня, но заслуживает верность.
-Наша история началась давно, - кладу руки на плечи Дорогуши. - Но это будет неправильно, если мы с Мартоном не повидаемся с Роднулей.
Эден скрипит зубами, но соглашается проводить нас домой.
-Ты думаешь, что после того, что произошло, я приму вас? - муж смотрит осуждающе.
Сейчас после непростого путешествия я вижу его словно в другом ракурсе. Это уже не мой Роднуля, с которым познакомилась пять лет назад. К сожалению, люди имеют свойство открываться позже. И вот бутон характера супруга распустился передо мной целиком. И если раньше страсть, усталость от работы, заботы о Милашке не давали мне времени посмотреть на каждый лепесток, то сейчас я вижу все детали. Он не плохой, просто устал, просто не привык к сложностям, а они на него обрушились.
-Шандор, я хотела поговорить, ну и там… вещи последние забрать, - отвечаю ему.
-Я их давно собрал.
-Как это мило, - парирую я.
Выглядываю на лестничную площадку. Мартон висит на руках у Василька, устало положив голову ему на плечо.
-Спит уже? - спрашиваю шепотом.
-Ну, конечно, ты с этим персонажем! - Шандор говорит громко, будит сына, выставляя чемодан. - А где же хохмач?
-Папуня! - пищит сонный Милашка.
Муж берет сына, обнимает. Потом без сожаления возвращает нам. На улице с чемоданами торопится помочь Дурачок.
-Я думал про тебя, что ты самая… а ты шалава, - смеется Шандор.
Эден пытается спустить с рук Милашку, бросает обозленный взгляд на моего почти бывшего мужа. Но на помощь приходит Золтан.
-Знаешь, друг, - густой голос хохмача приобретает высокие нотки, - не смог сделать женщину счастливой, не мешай другим.
Шандор таращит свои черные глаза, фыркает, отворачивается. Это сигнал, что он точно не намерен разговаривать. Дома у Василька вспоминаю, как оказалась здесь дождливой ночью. Тогда я не заметила, что у Дорогуши очень тепло и уютно.
-Все, товарищи, было приятно пострелять с вами в каннибалов, но мне пора к своим, - машет нам рукой Дурачок. Пока Милашка носится по комнате, Эден ласково обнимает меня.
-Дорогуша… понимаешь… - мне неловко ставить условия. - Пока я не разведусь с Шандором, я не могу… не смогу с тобой…
Врач улыбается, коротко целует в губы.
-Я уважаю твое желание, - успокаивает он меня. - Ты искренняя, верная, чистая. Я вижу это и ценю в тебе.
Мужчина отдает нам спальню побольше. Мартон лезет во все шкафы. Он очень быстро отошел от операции, хотя ему выписали еще целый курс на год вперед.
-Вы располагайтесь, отдыхайте, - хозяин дома говорит это с искрящейся улыбкой. - Я в магазин.
Укладываю сына спать, слежу за его серьезным лицом с закрытыми глазами. Черные ресницы дрожат на щеках. "Эх, сорванец, примешь ли ты Дорогушу? - кручу в голове волнующие мысли. - Какой он будет через несколько лет?" Утром встаю от шума с кухни. Эден готовил кашу и уронил горячую кастрюлю.
-Давай, может, я? - предложение вполне логичное.
-Да я просто неудачно схватился, - он держит обожженные пальцы под струей воды. - Уже почти готово.
-Ну, в следующий раз я тогда.
Помогаю накрыть на стол.
-Если ты думаешь, что должна… то ты ничего не должна, Богларка, - Дорогуша целует мою живую руку.
-Я предлагаю, потому что я так хочу. Хочу что-нибудь сделать для тебя, мой Василек.
Обычный быт, такой же, как и был с Роднулей, теперь кажется уютным миром. От меня больше никто не закрывается в другом помещении. Не нужно больше рваться на несколько частей, стараясь успеть позаниматься с ребенком, поработать, сделать все домашние дела. Эден сам водит Милашку в нашу больницу на реабилитацию и в детский сад.
-Мне можно с вами на прогулку? - смущается немного наш добрый опекун.
-Да что там, - пожимаю плечами. - Песочница, качельки, горки. Тебе это интересно?
-Очень.
Мартон глядит любопытным зеленым взглядом на мужчину. Он еще никогда не гулял с двумя взрослыми. Наш спутник хохочет, как ребенок, строит незамысловатый замок из песка, подкидывает Милашку в воздух. Берет нам мороженное на ценную продуктовую карточку.
-Ну, я заслужил прогулку с вами каждые выходные? - шутит он, тиская моего сына.
-Дорогуша! - пищит мой сын, прижимаясь к мужчине.
Каждый раз, когда прихожу со смены, Милашка прыгает на меня с разбегу.
-Ну-ну, Мартон, - мягко снимает сорванца с меня Василек. - Дай маме отдохнуть. Она очень устала.
-Да сегодня была тихая смена, - машу рукой.
-Нет, ты устала. Ты идешь отсыпаться. А мы поработаем в мастерской.
В тишине немного непривычно завтракать. В кои-то веки жую еду неспешно. Потом подсматриваю в щелку в двери за "мужиками". Милашка, как и прописали после операции, перекладывает и перебирает мелкие детали - для моторики пальцев. Дорогуша поглядывает на мальчишку, пока занимается очередным боевым протезом, и счастливо улыбается.
В очередную смену теряю часы. Тщетно ищу их по всему заводу. Кто-то из товарищей уже подобрал. Наверное, надеется выручить много продуктовых карточек.
-Это не беда, - смеется Дорогуша.
 Ласково кладет теплые пальцы на мою щеку, согревает мраморным взглядом.
-Завтра пойдем к часовщику. Я должен отдать его дочери новый протез для ноги. Заодно выберем тебе новые часики.
Запасаюсь перед походом к часовому мастеру своими талонами. Прошлый аксессуар мне обошелся в десятку. В этот раз хочу взять даже что-то дешевле.
-Выбирай, не спрашивая цену, - советует Дорогуша.
-Нет, не нужно подарков! - протестую я.
-Все - в счет протеза, - мой Василек очень упрямый.
-Да такая стопа стоит в два раза дороже моей работы, - отвечает часовщик.
-Слышала, Бабочка? Ты меня не разоришь.
Среди общего разнообразия замечаю часы из черного металла с циферблатом, выполненным в цвет мрамора.
-Нравятся? - интересуется Дорогуша, тоже зависнув над экземпляром.
-Да я так…
-Вот эти, пожалуйста. У них стрелки в темноте светятся?
-Конечно. А по краям - изумруды.
-Очень красивые… как твои глаза, Богларка…
Когда выхожу с часами на руке в коридор, слышу, как часовщик поздравляет врача:
-У вас очень красивая и скромная жена.
-Спасибо.
На улице запоминаю, как Дорогуша выглядит в состоянии счастья. Его глаза кажутся светлее, уголки губ приподняты. Клянусь сама себе, что со мной этот мужчина не будет выглядеть по-другому.
Когда, наконец, суд разводит нас с Шандором, я сама горю от нетерпения. Уложив сына спать, захожу в спальню своего Василька.
-Что-то случилось? - он замечает меня, поднимается на постели.
-Ты говорил что-то про свой шрам, - снимаю свой протез. - А что ты скажешь на мое изуродованное тело?
-Что оно самое желанное для меня, - Дорогуша встает ко мне навстречу, смыкает на моей спине свои сильные руки в нежные объятия.
Утром он обнимает горячо, покрывает поцелуями каждый мой рубец.
-Позволь стать твоим мужем. Я понимаю, что у тебя, наверное, сомнения… недоверие… - голос Эдена звучит мягко и тепло. - Но ты же знаешь… Я сдерживаю свои обещания.
-Мой любимый Василек... Ты вытащил нас тогда, но не из-под дождя… ты спас меня от бури в душе. Утешил в самый темный час. Конечно, я знаю, что ты другой! Конечно, я выйду за тебя!
Теперь из моих глаз катятся слезы радости. Я их не держу. Рядом со мной - человек, который не осудит за слабость. Дорогуша ласково привлекает меня к себе.
-Тук-тук-тук! - кричит Милашка через дверь.
-Войдите! - отзывается смешным высоким голосом мужчина.
-Ага! - сынишка прыгает к нам в постель с разбегу.
Мы все трое, наконец, обрели свой островок уюта в этом бушующем мире невзгод…