Постепенно границы Московского государства отодвигались на юг и восток. Большая заслуга в этом казаков, которых становилось с каждым годом всё больше. И этому была причина.
На Юрьев день, когда крестьянам разрешалось переходить от одного барина к другому, Борис Годунов наложил запрет. Но жажда свободы, вольного хлеба, да авантюрный характер толкали отчаянных людей в далёкий путь: на Дон, в Сибирь, в Запорожскую сечь - в казаки.
Михей и Прошка стали лихими казаками тоже волею судьбы. Поначалу они думали, что это временно, но степная вольная жизнь незаметно отсчитывала свои деньки и годочки.
Уже у бывшего мальчугана Прошки выросла окладистая борода, а Михей сильно постарел. В одной из станиц старшему из семьи Гречи приглянулась казачья вдова. Поразмыслив немного, Михей с одобрения атамана остался доживать свой век в тёплом курене. Уговорил он старшину, чтоб и племянник с ним остался, доказав казачьему кругу, что он уже не «тово», а Прошка должен продолжить род Гречи. С его доводом и, учитывая прежние заслуги, согласились.
Когда куренной атаман в присутствии писарчука спросил, как звать новых казаков, то старший в роду ответил:
- Я - Михей, а это - Прошка. А род наш наречён Греча.
- Греча гутаришь? Стало быть, гречиха, - размышляя вслух, проговорил старшина.
- Грехов-то на ваших душах много? Есть что скрывать, а это не красит казака. А?
- Вроде жили и воевали по-людски, по-совести, - повернувшись к Прошке, за двоих ответил Михей.
- Стало быть по-совести, говоришь. Ладно, примем на веру. Совесть-то она завсегда у казака на кончике сабли. И поди, порой, угадай в жарком бою, когда ты рубаешь по-совести, а когда нет. Так, Михей?
- Так-то, так-то, - подтвердил Греча.
- Ну и штоб вам совсем освободиться от прежних грехов. Конечно, я не поп, но, штоб вы меньше сумлевались, давайте назовём ваш род Гречухиным. А? Пойдёт?
- Как ты говоришь, Гречухин?
- Да, Гречухин. Ндравится?
- Слово-то дюже длинное. Греча-то короче было. Ну, да ладно. Корень-то остался, а это самое главное. Правда, Прошка.
- Согласен, дядька Михей. А чтобы на это изрёк дедуня Ефим?
- Деда давно нет, а решать нам. Зримо нас на бумагу хотять записать. Стало быть, тапереча мы законные казаки. Ладно, атаман, встремляй нас в свою писульку, как придумал. Гречухины, так Гречухины. Таперь, - он повернулся к Прошке, - нам дадуть цареву землю. Стосковался я по сохе. И позабыл уж, как пашечное поле пахнет.
Вскоре Прошке приглянулась молоденькая казачка. Об этом, не торопясь, сидя как-то на завалинке, рассказал он своему дяде. Тот, почесав огромной пятернёй, как гребёнкой, а это - признак хорошего настроения, густую бороду, лукаво произнёс:
- Эт, Прохор, дело нужное. Откладывать его мы не станем. Но изначально взведём тебе курень. Куды жа ты молодую жёнку приведёшь? А?
- Я тебе, дядя, гутарю, что девица люба, а ты уже и женить меня надумал.
- А что тута раздумывать, Проша, годы-то бегут, чисто водица в быстрой реке.
- Так-то оно так, - почесав своей тоже увесистой рукой окладистую бороду, ответил родственник.
- Мошнёй табе подмогну. Спасибо прежнему атаману. Подсобил. Дам в придачу двух коней из четырёх, что мы с тобой привели. Быков купим на ярмарке. Сохи, бороны, телеги, сани тожить нужны. Главное внуков мне, Прошка, народи! Внуков! Гречухиных! Понял? Голова твоя садовая, - прижимая шею племянника, сказал, улыбаясь, Михей.
- Понятно, тятя, освобождая шею из-под дядиной руки, смеясь, сказал Прохор. - Ты мне за отца давно уж, буду слушать тебя, как родного.
- Ну и на этом спасибо,- кряхтя, вставая с завалинки, сказал хозяин примак.
- Весь этот мужской разговор двух родичей внимательно слушал чёрный кот с белыми лапами. Он тоже с любовью принял в свой дом нового хозяина, которого теперь сопровождал по всему двору. За это Михей частенько брал его на руки и гладил по гладкой шерсти.
Через два года Михей умер. Когда его обмывали, то хозяйка и её сёстры очень плакали, подсчитывая про себя шрамы и рубцы на теле покойного.
А уже через несколько лет, на Пасху, когда Прохор вышел со двора своего куреня в новом праздничном кафтане, за ним выбежала целая ватага пацанов. Один за другим они встали подле отца. Прохор по привычке пересчитал их. Семеро сыновей озорно смотрели ему в глаза, ожидая, когда он каждого нежно потреплет отцовской рукой. «Прямо семь я», - подумал Прохор. Вскоре к ним в длинном красивом сарафане подплыла и мать - главная матрёшка большой семьи.
Продолжение
http://proza.ru/2022/01/23/775