И лишь дверь за Петрухой в затвор, как в ней подруга явлением.
Шубейку на пол, кофтёнку сбросила. Пуговки на платье перебрала. Дышит часто, ладонью обмахивается, локоны со лба сдувает, а на щечке пунцовой ссадина свежая.
- Не знаю, Маня, с чего и начать! И хорошая весточка тебе, и неприятностей с ней короб.
Велела Лизка тебе, к ней явиться…
--
От Мани Влада сразу к мадам напрвилась
Вошла через «черный» ход в прихожую, а из неё дверь в залу приоткрыта.
Посреди залы в кресле сам Столп сидит.
Филарет у воров человек знатный, почитай, все они под ним ходят. Злой, властный. Говорят лет восьмидесяти. Одет франтово, выбрит чисто, ароматами заморскими благоухает. И не сказать, что вор. Смотрит на свои ботинки черные, носами вертит.
- Ты, Лизавета, мне девку эту сыщи в скорости, и что бы до меня волосок с её головы не упал. Времени нет, - и рюмку с коньяком пригубил.
- Ворон, как рехнулся: за три дни состояние своё на неё переписал. Богатая нынче невеста вышла.
Теперь, в тюрьме он с портками и остался, - Столп нервно постукивал тростью о пол.
- Всегда я деловитости его дивился, но вот так, не знай кому богатство двинуть - не ожидал. Конечно, воля его, но и с людьми делиться Бог велел, чай, не один состряпал состояние!
Ему, теперь дорога кандальная, длинная. Думаю, десятком лет обойдется, а как в несознанке будет, глядишь, еще сроку накинут, и вернется ли с рудников одному Богу ведомо, - Филарет перекрестился, и вдруг, сплюнул в сердцах.
- Ты, Лизка, хоть какую икону поставила! Не гоже в доме без образов, не по-человечьи!- и глянул в окно
- Люди мои весь дом зухерши перевернули – нет ничего. Видать плохо ты Ворона слушала, или не доверял тебе, как ты представлялась? Хотя, коли девку бестолковую в наследницы выбрал, тебя презрев, то и не стоишь ты ничего, - тростью в грудь Лизке уперся, набалдашником прозрачным к подбородку, приподнял ей голову, да и ткнул палкой.
- И вот что: коли подписалась ты под дело клада Карповского, доведи до конца!
Я и без тебя знаю- есть он. И коли не сыщешь – не сносить тебе головы. За слова отвечать!- Столп хлопнул ладонью о столешницу звонко.
- Карпа, говорят, оскопили тогда, вот, и тебе так будет! - глянул глазенками зелеными из-под лысых век, что кипятком плеснул, - и мнится мне, нашел нычку Ворон, и как отец его утаил, сученыш!
Устрою тебе свидание с ним в тюрьме, следователь до денег охоч. Выведай, голуба, выведай! – и легко из кресла поднялся, - сей разговор последний, далее ты сказывать будешь. И лучше не байки!
Только и успела Влада за дверь шмыгнуть, и вниз по лестнице!
Вошла через парадный вход в гостевую, где из-за занавески старуха беззубая зло глянула, прошамкала: «Лизавета Петровна за тобой послали, а ты уже здесь. Иди, можа не убьет сразу».
Хохотнула утробно, и как не было её.
В зале, воздух стылый, окно враспах, парит с морозу. Мадам, что свекла красная. Стучит каблуком нервно, в длинном платье путается. Папироску искурила, а все мундштуком пыхтит. Увидела Владу. С размаху пощечину и влепила! Вторую, третью...
Глаза стеклянные насквозь смотрят, лицо маской злой.
Схватила коробчонку серебряную. Порошок на ладонь. Вдохнула дозу шумно, глаза закатила. Свалилась в кресло, замерла.
- Чего молчишь, паскуда? – прошипела. Зрачками широкими глаза полнятся, румянцем кожа полыхнула.
- Не стала Манька со мной говорить, так и вытолкала с порога, - всхлипнула Влада.
- А Петька?
- Не было его …
- Вона, как! А для чего ж ты послана была, рвань!? С деревенщиной справиться не смогла, к чему ты нужна такая! - и полоснула по щеке ногтями, как лезвием. Кровь из раны так и брызнула!
И видать, как ждала Лизка красненькой. От вида её и успокоилась вмиг.
Нос заострился, крыльями затрепетал, глаза зрачками узкими смотрят.
- К вечеру, с ней ко мне! А раньше приведешь, - будет тебе милость. По другому – убью тут же!
Ногой топнула в сердцах, ойкнула пискляво – каблук сломала.
Вот такие пироги… И сладки, да зубы обломаешь.
Одарил Ворон богатством, отчего горя и прибавилось, дела прежние - уж мелочь ненужная: за спиной-то «костлявая» встала.
- Схорониться тебе, Маня,- Влада платок в руках теребит,- надолго, подальше. Глядишь, Ворона оправдают, иль Филарет Богу душу отдаст. Лизка без него беззуба. Ей самой расклад нынешний не в кон. Иначе никак. Приговорена ты. Вот, уж где невиновному, а смерть.
Заберут богатство Ворона, но чую, в живых не оставят тебя. Перед Вороном никто ответа держать не станет. Вот, такая нынче судьба тебе прописана.
Ох, и колотнуло Маньку! Вот, только от прежнего избавилась, в барыню обернулась, враз богатой стала, а теперь …
Что ж за судьба такая, с коей не совладать никак! И вроде при всем она, и нет ничего! И к чему жизнь такая? Спросить у кого!?
А может быть и не судьба, а лишь обстоятельства, от коих и избавиться?
Задумалась Манька, вдаль глядит, и вроде знает теперь где правда её. Замерла каменно, оборка на платье не шелохнется.
- Ты, бы к дохтору сходила, а я, к Лизке, - промолвила, как в забытье, - лишь управлюсь с делами дам тебе знать, - и, надев шубейку, отправилась к мадам.
Отворила Маня дверь с красным фонарём, а перед ней старуха с глазами, будто взаймы взятыми.
- Пришла, голуба, объявилась. Иди девка, жизнь сызнова начинай, заждалась тебя судьба, не оплошай, - да, и пропала старая.
Поднялась Манька по лестнице, дверь распахнула.
Лизка в удивлении на неё из кресла смотрит. Маня к ней стремглав и револьвером в висок . Мнет вороненый ствол кожу нежную. Капля рубиновая на бледной коже замерла.
- Я бы тебя порешила сразу, без сожаления. Но нужна ты мне б… старая. До какого срока не ведаю, но как закончится он, знай – нет тебя.
Ох, и не узнать Маньку, какую рожу скривила.
- Нынче сделаешь так: на днях труп сыскать должны в реке. Будто утопилась я. Опознаешь. Акромя образины твоей, никто более меня в лицо не знает. К тому же, с полицией трешься, подошва старая, тебе девку свою и признавать.
А не сполнишь, знай: перстень, что воры ищут, теперь тобой утаен. Да, да! Тобой!
Как не сделаешь, что велю, Филарету и сдам то место, где спрячу богатство. Теперь ты крыса, о чем молчать будешь вечно!
Раскрыла Маня ладонь, а на ней маркиза со змейками, что навстречу движутся.
- Она теперь, жизнь твоя. И коли поможешь мне - и жить тебе, и денег дам.
Манька бросила револьверный патрон к Лизкиным ногам.
- А это смерть твоя, нынче не исполненная. Помни!
Плывут поля заснеженные, месяц молодой в окошке бежит весело, паровоз черным дымит. То гуднёт, а то засвистит долгим паром из души железной.
Стучат колеса монотонно, качается вагон, а сна и нет, всё мысли, мысли…
Как в первый приезд, среди ночи и свалилась Маня к сродственникам Вороновым.
А встретили все так же: радушно.
Елисей ладошки ей холодные растирает, тетка баню подтопить кинулась, а из-за шторы, в сумраке Ворон показался…
Так и шлепнулась Манька в обморок!
Глаза открыла, тетка передником машет.
- Спужалась девка, - голос бабий жалостно посетовал.
Обернулась Маня. В свете лампы мужик: Ворон и Ворон лицом, лишь седой.
К столу хозяйка вина подала, мужикам, что покрепче. Вспомнилась поездка прошлая до города. Здесь и поведала Маня о недавних своих приключениях
- Да, крепок Филька Столп. Умен, паскуда, хитер! От копейки не откажется, а уж от денег Егоровых и вовсе. Делиться, говоришь, требует? - Карп, смешным голосом вещает, - не по закону чужое взять задумал, через бабу, не своими руками. Хитер, бестия! – кулак сжал, аж кожа заскрипела.
- Ты, дочка, верно поступила. А Феньку жаль, - поторопился сынок, Да, видать, виной тому я. Мал тогда Егорка был. Как он Феньку запомнил? А что же, за клад-то, говорил ли тебе? – с надеждой на Маньку глянул.
- Нет,- ответила та.
- Значит, сгинуло моё богатство, теперь и не узнать ничего, - вздохнул Карп.
- Эх, Фенька, Фенька! Убедила она меня накануне оставить его у ней, Да, вот, как вышло.
Дождемся, Маня, когда имя твоё прошлое мертвым объявят. Заявлюсь я к Фильке, не видать ему нашего! А, там, глядишь, и Егору побег. Эх, кабы деньги, те… Ужо б, я выкинул фортель!
Ну, спать теперь, спать, к утру, глядишь, и мысли посвежее будут.