Община наша жила дружно. Общие трапезы, причастие, открытость покаяний, радость прощения, забота друг о друге, общие задачи и общие средства на их решение делали нас родными. И, конечно же, нас скрепляли мудрый Иоанн и наша вера.
Немалая часть жителей городка относилась к нам как к безвредным, добрым чудакам. Круг чудаков потихоньку увеличивался. В нашем селении, как и положено, тоже был наместник великого императора, правящего великим римским миром. Правил этот император жёстко, деспотично, постоянно шли процессы, на которых судили оскорбивших его величие, что, естественно, заканчивалось конфискацией имущества оскорбителей, благодаря чему казна императора постоянно пополнялась. А растрачивал он её на зрелища, величественные постройки, чаще в свою честь, и конечно, на армию. Сенат при нём не играл роли, ничего не решал – был лишь красочной картинкой, за пребывание в которой надо было платить деньги. Таким образом можно было оказаться ближе к императору. Но друзей у императора не было, он любил уединение и одиночество, так как никому не доверял.
Конечно, наместник, правивший нашим городком, очень боялся этого императора – как и все наместники по всей империи. И поэтому был чрезмерно исполнительным при в общем-то мягком характере. Он должен был внимательно наблюдать за исполнением римских законов. И не просто наблюдать, но и пополнять казну, наказывая тех, у кого были деньги. Ведь такие люди могли, пусть даже предположительно, угрожать целостности великой империи, которая при этом властителе достигла максимальной протяжённости на восток. Войска Рима дошли до Каспийского моря, какой-то центурион искупался там и оставил памятную табличку о себе и великом императоре, которая цела до сих пор.
Откуда я это знаю? Что-то подобное мне рассказала однажды Оливия по моей просьбе. Более подробное описание жизни тирана можно найти в хрониках его биографов.
Так вот, этот человек ещё при жизни объявил себя богом и открыто именовал себя так, хотя подобное решение обычно принималось сенатом уже после смерти императора, каким бы великим он ни был. И конечно же, он стал преследовать и уничтожать всё, что угрожало его божественности.
А если он бог, то ему и его изображениям следовало поклоняться по всей империи и свершать жертвоприношения, как всем греко-римским богам.
Он запрещал все общества, которые жили или собирались жить по своим правилам, и всякие кассы взаимопомощи при таких обществах. Понятно, что имущество и кассы, после обвинения их хозяев в измене, должны были стягиваться в казну императора, которая истощалась на расширение и без того великой империи и на празднества по этому поводу. А наместник обязан был смотреть за исполнением обозначенного, в противном случае он тоже мог быть обвинён в измене императору, с конфискацией имущества. Или даже казнён, если имущества у него оказывалось немного.
И вот до императора-бога дошли слухи о том, что в восточных провинциях существует не одна христианская община с самостоятельной кассой. И число таких общин не уменьшается, а даже растёт при активном участии Иоанна – ученика Иисуса из Назарета, казнённого при Понтии Пилате. Этот старец – последний оставшийся в живых ученик Иисуса, из тех, кто знал Его при жизни. При этом Иоанна называют любимым учеником Иисуса, а самого Иисуса считают богом, хотя сенат такого решения не принимал…
Дорога в нашу общину была открыта для всех – бедных, богатых, рабов, хозяев, представителей любых народов, населяющих империю и близлежащие земли. Но членами общины, с участием в собраниях, трапезах с причастием и других таинствах, могли быть только принявшие Рабби Помазанником Бога. То есть наше общество вполне могло расцениваться Римом как тайное. К тому же мы не поклонялись статуям и изображениям богов и императоров, не свершали жертвоприношений, не принимали участия в сооружении храмов.
Воины центурии и раньше заглядывали к нам с проверками от наместника, но не находили в наших общих трапезах и собраниях чего-то опасного, воспринимали нас добродушными, суеверными чудаками…
За пару дней до события мне приснилась Оливия. Она сказала: «Загляни ко мне, надо поговорить». Я проснулся и заставил себя пойти ночью в рощу. Оливия ждала меня у кострища:
– Рада, что ты пришёл, услышал меня. Так потихоньку и научишься слышать мысли… Евсей, впереди опасность. Для Иоанна и Прохора. Им надо уходить из городка. Пока не знаю, на какой срок. Иоанн может не согласиться уходить. Пусть тогда Прохор уходит один. Передай им это сейчас, время торопит. Увидимся, – сказала Оливия и исчезла в темноте рощи.
Я разбудил Деда и Прохора. Рассказал всё. Дед задумчиво посмотрел на меня:
– Да, тревожно… Но я не уйду. Отец распорядится. Прохор, взвесь, реши сам.
Прохор долго смотрел в потолок, потом глянул на Иоанна:
– Остаюсь. Отец распорядится…
Скоро настал день, когда решением наместника Иоанн и Прохор были отправлены в тюрьму. Через три дня мы узнали приговор. Иоанн и Прохор обвинялись в нарушениях законов империи, в отказе от поклонения богам и императору, в осквернении мест поклонения, в создании тайного общества со своей кассой для подготовки восстания.
Свидетели-клеветники быстро нашлись в нужный момент – имперской власти боялись все… И приговорены были Иоанн и Прохор к смертной казни через распятие. И если для Прохора способ исполнения приговора был выбран однозначно, то для Иоанна, в связи с возрастом – а ему было за восемьдесят – вопрос о способе казни оставался пока открытым…
Это были тяжёлые, переполненные переживаниями дни. Мужчины общины приняли решение предпринять попытку освобождения узников и, в случае успеха, переправить их в дальнюю провинцию, скорее всего, на север империи. Мы хорошо понимали, что в случае провала нас ждёт такая же участь – казнь.
План разработали быстро. От мыслей и переживаний сжималось сердце и что-то скручивалось в солнечном сплетении. Я пошёл к роще. Оливия появилась сразу, откликнувшись на мои мысли. Я рассказал ей наш план по освобождению узников. Зачем-то сказал девушке, что действовать будем без коротких мечей – только дубинки и две кувалды для выламывания решётки. Оливия сказала:
– Идите туда завтра к ночи: будет гроза, ливень, сильный шторм. И закройте лица. Иоанн может не согласиться бежать – будет полагаться на Господа до конца.
– И что тогда делать? Как мы без Деда? Зачем тогда дубинки, зачем ломать решётку? – волновался я.
– Прохор уйдёт, ему надо уходить. Если Иоанн будет стоять на своём – а он, скорее всего, будет… Покажу тебе, Евсей, место за моей рощей, там один человек лет сто назад ящик с монетами зарыл. Вот они вам и пригодятся. Пусть кузнец отнесёт эти монеты с поклоном наместнику. Не от себя, а от полисного собрания. Монеты эти и для наместника, и для пополнения казны величайшего императора. Как вы говорите: кесарю кесарево… И попросите наместника поменять казнь старца на пожизненную ссылку. – Оливия проводила меня за рощу вдоль моря и указала место клада. Я отметил его тремя небольшими камнями.
Хозяйка рощи внимательно смотрела на меня. Прикоснулась к моей голове. Улыбнулась:
– Ты боишься… Это нормально. Твой первый бой. И это не твой мир. Впереди ещё много событий. Смелее, Евсей!