- Антон, вас хотела... то есть, вас просила подойти Инга, она в ординаторской, - молоденькая медсестричка густо покраснела, насупила бровки и вздернула конопатый пионерский носик, пытаясь скрыть смущение.
Антон - летчик, красавец, заправский ловелас - проводил ее покровительственным взглядом и поднялся с жесткой как разделочный стол больничной кровати. "Вас хотела" - наконец-то! Инга - самая красивая медсестра отделения, высокая, стройная, с легким прибалтийским акцентом, насмешливо отвергала его ухаживания. Антон же, только распаляясь от сопротивления, не сдавался, заваливал девушку шоколадками, апельсинами, обволакивал томными взглядами и чувствовал - крепость вот-вот сдастся. Видимо, час настал!
Подойдя к зеркалу, он поскреб трехдневную брутальную щетину, поиграл густыми бровями, высунул зачем-то язык, чуть взъерошил челку и вышел из больничной палаты.
В полутемном коридоре мигала и потрескивала тусклая люминесцентная лампа, пахло йодом и гипохлоритом кальция. Вдоль серых стен, уныло покачиваясь, медленно передвигались темные силуэты больных старух и обрюзгших стариков, израненных и древних, как пленные французы.
Две толстых санитарки грохотали в проходе металлической каталкой с больным, укрытым до самого подбородка несвежей простыней. Больной охал, морщился и шарил костлявой рукой по груди.
Как только Антон перешагнул через порог, лампочка на потолке щелкнула, перестала мигать и озарила коридор ровным дневным светом. Все невольно оглянулись.
В люминесцентном сиянии по коридору шел уверенной, чуть танцующей походкой превосходно сложенный и красивый как Аполлон молодой человек. От него разбегались во все стороны флюиды мужской сексуальности, дьявольской обольстительности и божественной притягательности. В воздухе запахло фимиамом, мохито и горелыми спичками.
Антон шел, небрежно пошаркивая тапочками, мимо смущенно порозовевших стен, мимо пораженно откинувшихся откидных стульев, мимо парадного строя медицинских стеллажей, подобострастно позвякивавших медальками ампул при каждом его шаге.
А что делалось с больными!
Пленные французы вытянулись во фрунт, как перед ожившим Наполеоном. Женщины распрямили спины, включая 90-летнюю горбунью, задышали, вздымая грудь, приподнялись над войлочными тапочками на воображаемых шпильках. Улыбки, кудряшки, пальчики, реснички! При беглом взгляде среди них не оказалось ни одной старше сорока.
Антон шел, чуть улыбаясь краешком рта, чуть щурясь краешком глаза, чуть поигрывая бицепсами, трицепсами и ягодицами. Когда он проходил мимо двух одинаковых застывших кариатид, державших каталку, больной на ней привстал и попытался последовать за Антоном, но так и замер в восхищении с простертой дланью, словно исцеленный в Вифезде.
Антон шел!
И вот, когда свет в ординаторской уже обозначил врата рая, когда оттуда вот-вот должен был выпорхнуть белоснежно-марлевый ангел, когда гипсовые потолочные серафимы уже трубили аллилуйю в его честь, дверь действительно отворилась, но вместо ангела высунулась голова Медузы-Горгоны в белом чепце, и громовым басом старшей медсестры возвестила на всю преисподнюю:
- Антон Кукушкин, возьмите пеленку и пройдите в процедурную на клизму! Инга вас там уже ждет.
«Инга-Инга-Инга...клизму-клизму-клизму...» – эхо прокатилось по коридору, отскочило с дребезгом от оторопевших стеклянных шкафов, со стуком ударилось об остолбеневшие колонны, заметалось среди брезгливо скривившихся серафимов под потолком и рухнуло вниз с серым облачком штукатурки.
«Кли-и-из-му-у!» - хаотично рекошетила по всему телу Антона паника со смещенным центром тяжести.
Он по инерции сделал еще три шага. Последних три шага сраженного героя.
Шаг первый – и рухнули мраморные колонны, и пал Карфаген!
Шаг второй – опрокинут вверх ботфортами посрамленный император, только бикфордов шнур кружки Эсмарха торчит из белоснежных лосин.
Шаг третий – уходит в пике сбитый летчик. Погиб. Разбился вдребезги!
Все!
Антон замер. Замерло пространство. Замерло время.
Но вот песочные часы перевернулись, пространство качнулось, и время заструилось дальше - песчинка за песчинкой, мгновение за мгновением, безразличное и безучастное к человеческим взлетам и падениям, рождению и смерти.
Из полумрака перед процедурной раздалось гнусное хихиканье старикашки-сатира:
- Что, Геракал, давно не какал? Дуй за пеленкой, за мной будешь.
Пунцовый Антон поник, скукожился и медленно поплелся за пеленкой...
В конце коридора щелкнула и заморгала люминесцентная лампа. Коридор погрузился в дрожащий полумрак и нервное потрескивание.
Толстые санитарки очнулись и загрохотали каталкой дальше. Больной на носилках охнул, откинулся на спину, уронил простертую длань. Лицо его вновь исказила гримаса боли. Он устало прикрыл глаза и натянул простыню до самого подбородка.
В коридоре запахло гипохлоритом натрия и чем-то неприятно знакомым из процедурного кабинета.
Вдоль серых стен закачались согбенные силуэты больных старух и обрюзгших стариков…