Епифанская земля постоянно подвергалась набегам татаро-монголов. Являясь тогда по своей природе частью «Дикого поля», Алаунская возвышенность очень привлекала ордынские кочевые отряды.
Опустошительные набеги татар в период Смутного времени начисто разоряли тамошние уезды. Порой не оставалось ни одной деревеньки и села, где бы в домах теплилась жизнь, где бы на полях колосилось жито, где бы на лугах паслась скотина. Не раз эта пригожая местность зарастала бурьяном.
Многие слободки и сама крепость безжалостно предавались огню. Людей, оказывающих сопротивление, убивали, а уцелевших уводили в постыдный и постылый полон. Приходившие сюда через многие годы люди, чтобы вдохнуть в эти пустые места новую жизнь, замечая метким глазом щербатые оскалы недогоревших срубов, горестно говаривали:
- Ай-яй-яй, как осиротела здесь матушка-земля.
Лихолетье чёрной смуты затронуло тогда всю центральную часть страны. Межвластье кровавой бороной прошлось, прежде всего, по простому люду. Заметный след разбоя на печальной донской траве оставили польские легионы и их сторонники.
Род Ефима Гречи (и всё с любовью и трудом нажитое им) сильно поредел. Не вернулись с войны братья-ополченцы Михея. Чудом уцелели он сам и его племянник Прошка. Их спасло то, что в день набега татар, они вдвоём поехали в лес заготавливать дрова. Когда они поздно вечером вернулись, то увидели уже затухающий дымок на их некогда обихоженном дворе. Ни родичей, ни скотины, ни съестных припасов не обнаружили. Лишь домашняя собачонка, спасшаяся каким-то чудом, виновато подбежала к ним, повизгивая и виляя хвостом.
Постояли, погоревали казак с казачком, поклонились низко родной земле и подошли к подводе. Михай глянул на Прошку, и тот всё понял: надо сгружать с подводы никому уже ненужные дрова. Так они и сделали. А потом заколесили старший и младший Греча вниз по течению Дона.
- А куда мы едем? - спросил, наконец-то немного успокоившись, Прошка, когда тьма стала окружать их со всех сторон. - Ты ведаешь?
- Ведаю, и не ведаю.
- Как эта?
- Думка есть пробраться к казакам. Будем ехать рядом с Ногайским шляхом. Авось повезёт, и повстречаем отчаянных рубак. Молись, малой, и Бог подскажет нам нужную тропинку.
Уповая на всевышнего, телега с бедолагами, где по прямой, а где, виляя, всю ночь катилась под руку с Доном. Утром, когда над рекой стал подниматься туман, усталые путники незаметно уснули. Лишь кобыла, её жеребёнок и семенившая за ними собачонка двигались вперёд.
Вдруг, вспотевшая от ночного похода, лошадь остановилась. Потом, словно извиняясь, залаял пёсик. Михей, ещё сонный, услышав лай, потянул не к месту вожжи. Серая кобыла обернулась при этом, словно говоря: «Будя, приехали. Поди мне пора и травки пощипать».
Михей открыл заспанные глаза и увидел перед собой небольшой из камыша шалаш, а около него лениво дымящийся костерок. Немного погодя из одноместной хижины на четвереньках выполз мужик и сонными глазами попытался оценить обстановку. «Главное - не басурман», - мелькнуло в их головах одновременно.
- Ты ж мой шалаш чуть конём ни затоптал, - первым опомнился хозяин положения.
- Дык я, дык мы не хотели. Лощадь сама притащила сюда, - попробовал оправдаться Михей и глянул на родного племянника, спящего за троих. Взяв зипун, осторожно накрыл его, и, не зная, что сказать, уставился на незнакомца.
- Отколь и куда тебя несёт? - поинтересовался бородач, - как кличут-то тебя?
- Михей я. А со мной племянник Прошка. Мы из-под Епифани. Можа слышал? Разорили нас степняки. Вот и едем, куда Дон течёт.
- Да у вас целое хозяйство. Лошадь добрая, а подле - жеребёнок, телега и даже собачка имеется. Не хватает, стало быть, только дома. А меня родители Мефодием прозвали.
- Это всё, что осталось, добрый человек, от большого хозяйства. И быки, и корова, и лошади хлев грели. Другую скотину и птицу имели. Слава Богу, что мы с Прошкой живыми остались. Да в подарок вот это, - он легонько дёрнул вожжи, чтобы лошадь не подумала трогаться. А она жадно щипала влажные стебельки донской поросли.
- Да-а-а, беда и горе. Не дают нехристи пожить нам мирком промеж себя. Не успеешь корни пустить, а они тут как тут. Ладно, слезай с телеги, буди своего племяша, трапезничать станем. Сейчас раздую костёр и подогрею вечернюю уху. Так, стало быть.
- Благодарствую, мил человек. У нас ни хлеба, ни ложек. На себе только медные крестики.
- Эта ничего, поочереди похлебаем. Ни в первой, небось, сочтёмся. Присаживайтесь.
Продолжение
http://proza.ru/2022/01/21/641