Рассказ написан на конкурс "Снеговик"
http://proza.ru/avtor/speech1
Иногда мне кажется, что я вообще не вылезаю из этого трамвая. Всё еду и еду. Мне скучно, неинтересно, но выйти из него у меня не хватает духу. За окном всё чёрно-серое. Чёрная кляклая земля. Чёрные крыши, которые никак не прикроет снегом. Чёрные люди идут вдоль путей. Из серых труб завода, что виднеется вдалеке, валит серый дым. И серый призрак неба, над которым кружит, кружит серебряный жук Декабрь, с морозами, снежными тучами, метелями, солнечными просветами. Кружит и не может прорваться к нам.
Я ехала на работу и думала, что вот трачу своё время на то, что не приносит мне радости. И в школу я попала случайно. И отработала три года без особого удовольствия. Нелогичная, убогая программа, странные темы уроков. Но я всё делаю, как положено. Я плыву, плыву по течению, почти не шевелясь. Мне кажется, я с тем же успехом могла бы быть кем или чем угодно. Этой трубой завода или вот этим... а что это? Проезжая супермаркет, я с удивлением увидела, что на его крышу водрузили нечто. Нечто, вероятно, называлось надувным снеговиком. Но до конца его так и не надули. Он колыхался на ветру большой бесформенной массой. Его приплюснутая голова, и два осевших недошара тела накренились вправо. Безрадостное, удручающее зрелище, с какой-то даже чертовщиной. Но ужаснее всего было его лицо. Так же, как и все остальные части, оно скособочилось на сторону. Одна щека была гладкой. Другая сморщенной. И черты его - нарисованные на белом тёмные глаза и рот, курдюк рыжей морковины - всё это шевелилось как живое, ухмылялось, подмигивало. Я не отрываясь смотрела на неведомое существо. Когда двери трамвая закрылись, сильный порыв ветра приподнял сморщенные части снеговика и перевернул его тело вперёд. Снеговик издевательски поклонился мне.
В учительской говорили о новом завуче, которого присылают сегодня, неизвестном совершенно человеке. Все предчувствовали недоброе.
После второго урока я, как обычно, накинула пальто и выбежала в узкий безлюдный проходик за школой - покурить. Из учителей курила только я одна. Но, поскольку старалась выкурить свои две сигареты потихоньку, незаметно, мне прощали.
Я с удовольствием зажгла спичку, запалила сигарету, затянулась. Вдруг вдалеке, в проходе, появился невысокий пузатый человечек. Он направлялся прямо ко мне. Господи, здесь даже старшеклассники не появляются, они курят со стороны парка, а в моём родном закутке сто лет никто не ходит. Человечек приближался. Я теперь могла разглядеть его бледное лицо. Оно было асимметрично. Один глаз был тёмно-коричневым, большим и выглядел неживым. Другой, светло-серый глаз щурился, смотрел хитро. Посередь лица свешивался курдюк носа. Боже мой! Он был вылитый надувной снеговик!
Человечек быстрым шагом, немного прихрамывая, решительно подошёл, выпятил грудь. Я замерла, всё застыло во мне, и мысли, и движения. Я чувствовала себя внутри Гофмановской сказки, лицом к лицу с крошкой Цахесом! Похоже было, что он сейчас пробуравит меня своим хитрым глазом. А я загипнотизировано уставилась на второй, почти чёрный и неживой. Человечек явно хотел мне что-то сказать. Но выдохнул, погрозил пальцем и отвратительно усмехнулся.
Когда он уходил, я почувствовала, как дотлевшая сигарета жжёт мне пальцы. Промелькнула мысль: "Вот, вот. Ещё немного и я тоже превращусь в такое чудище."
Я собиралась на работу и долго разглядывала себя в зеркале. А был ли там кто-то? Мимикрия в чистом виде. Рыжее каре с годами превратилось в русый пучок с проседью, тёмные костюмы пришли на смену броским балахонам из лоскутов. От прошлой жизни у меня остался пирсинг, привычка красить губы алой помадой и выкуривать несколько сигарет в день. Три года назад я была совершенно другой. И одевалась ярко, и жила ярко. Выставки, вечеринки, весёлые выходки. Всё сломалось в тот момент, как на одной из этих вечеринок наш друг Антон, будучи под кайфом, выпал из окна. Может моей вины в том и не было, и ничьей не было, но мне захотелось исчезнуть, раствориться в воздухе. И, надо сказать, мне это удалось. Теперь я живу спокойной, размеренной жизнью, почти сливаясь с окружающей средой. Ничто мне не угрожает. И я сама почти ничто. Иногда, правда, я испытываю досаду на саму себя, на свою трусость, жизнь-то идёт, но сделать ничего не могу. Так что - трамвай, школа и обратно.
С появлением нового завуча мне ещё меньше хотелось ходить на работу. Я ехала в трамвае мимо покачивающегося уродливого снеговика на крыше магазина. Почему его не надуют, наконец, как следует? А приехав на работу, я видела живого Снеговика по имени Игорь Ильич.
Я встречала его в безлюдном коридоре. В пустой раздевалке. Неожиданно выскакивал он, когда я выходила из туалета. Мы оказывались с ним вдвоём в учительской. Он то отчитывал меня, то многозначительно молчал, ухмылялся, а во мне всё холодело от одного его вида. От этих чёртовых разноцветных глаз и розоватого большого носа на бледном лице. И ненормального взгляда. Пузатенькая фигурка мелькала по школьным лестницам, тёмно-серые брюки, белая рубашка и светло-серая толстая кофта, указка в руке.
Я почему-то немела от его взгляда, как будто под прицелом гремучей змеи.
В школе только о нём и говорили. Одни считали, что он наведёт наконец порядок. Другие не знали куда от него деваться.
Он всё время ко мне цеплялся. Говорил про посты в соцсетях и лицо школы, про одежду и про причёску, даже про обувь. Влезал в учебный процесс, правил программу, сидел на уроках. Ученики стали дёргаными и ещё более непослушными.
Я еду на работу. Около супермаркета трамвай останавливается. Он стоит и стоит. Когда же он поедет снова? Мне же нужно поскорей. Но он стоит невероятно долго, а я смотрю и смотрю на ухмыляющегося надувного снеговика. Вдруг... я просто не верю своим глазам... страшный снеговик начинает перемещаться. Он неловко спрыгивает с крыши и направляется ко мне. Он переступает складчатыми резиновыми ногами, перетекая с одной стороны на другую. Заходит в трамвай, берёт меня за руку. Мне ничего не остаётся, как пойти за ним. И вот мы уже в ЗАГСе. Марш Мендельсона, на мне нелепое белое платье в каких-то блёстках. И мой жених-снеговик посматривает на меня разноцветными глазами и шепчет на ухо:
- Ты такая... такая...
Меня ужасно тошнит, мне надо в туалет. На вопрос "согласна?" я вынуждена ответить "да" - меня загнали в угол, у меня нет выбора, лишь бы только отвязались. Я не могу дышать, мне плохо... и тут звенит будильник.
Сегодня в городе наконец немного похолодало. Лёг снег. Но всё равно было пасмурно, уныло. К вечеру всё растает. Проезжая магазин со снеговиком я увидела, что его наконец надули. Он стоял во весь рост, гордо выпятив грудь. Смотрел наглым глазом прямо на меня. Я опаздывала. То есть успевала впритык. Вбегу в класс со звонком. Как же всё надоело! Осточертело!
Я влетела в пустой вестибюль и столкнулась нос к носу с завучем.
- Майя Борисовна, эхх, Майя Борисовна! Опаздываете, - обратился он ко мне тихим вкрадчивым голосом. - Вот курите вы. И колечки эти ваши в ушах. Сколько это у вас их, колечек этих? - он приблизил своё противное лицо с ненормальными глазами прямо к моему уху. Я чувствовала его дыхание. Я увидела, что у него почти нет губ. Тонкие тёмные полосочки вместо губ. Они шевелились. Я застыла, почти не могла дышать. - Четыре, пять. Не многовато ли? Для учительницы? Даже пигалицам негоже. А уж вам, Майя Борисовна! Ай-ай-яй! А ведь вы такая... такая...
Я стояла, захлёбываясь от отвращения. Всё же мне удалось выпрыгнуть из ступора, встряхнуться и ожить. Я развернулась и убежала в класс.
Во вторник мне позвонила подруга из моей старой училищной компании. Предлагала снять вскладчину мастерскую. Когда-то я и сама ей предлагала. Ведь в стенном шкафу, заваленные барахлом, пылились мои текстильные панно, хорошие панно, которые надо было бы натянуть на рамы и доделать. Чтобы ожили на них спящие фиолетовые птицы, зелёные рыбы и красные цветы. На антресолях полно ниток и лоскутов, которые просятся в руки. Хочется, порой, их достать, чтобы разбирать, перекладывать, а потом, глядишь, взяться за ножницы, нитки и клей. Но нет, я их не достану. Даже от звонка подруги в моей голове возникла маленькая фигура Антона на асфальте и лужа крови под его головой.
Мне не под силу изменить всё в одночасье. Раньше я легко принимала решения, вообще была легка на подъём. А теперь вечно раздуваю из мухи слона... И самой муторно, оттого, что я такая бесхребетная. Боюсь конфликтов, решений. Как-нибудь само всё устроится.
Но само не устраивалось. Господин Снеговик возвёл моё безрадостное существование в школе в такую степень, что дальше уже было некуда. Глядя на него мне стало казаться, что, если я не решусь сбросить с себя всю эту ненужную шелуху - нелюбимую работу, всех сопутствующих противных снеговиков, случится что-то ужасное. Ещё более ужасное, чем тогда. Ну, что уж теперь. Что я могла сделать?
За окном темнело. Было опять сыро, промозгло. Неужели где-то далеко существует синее небо, море, и пальмы? В классе было уже пусто. В школе, наверное, тоже.
Пора собираться домой. Вдруг дверь без стука открылась и зашёл Снеговик.
- Майя Борисовна, я ненадолго. Можно присесть? - всё двигалось на его нереальном лице кроме чёрного глаза. А я, как всегда, проваливалась в него, терялась, растворялась в этом неподвижном глазу.
- Да, присаживайтесь, - пыталась произнести я обычным тоном, но голос дал петуха и вышло нечто несуразное.
- Вот, как хорошо же вам без этих колечек в ушах. Другое дело!
Я удивлённо дотронулась до уха. И правда, забыла вдеть колечки. И губы, кажется, не накрасила. Что же со мной творится? Мимикрия съест меня без остатка.
- Майя Борисовна, я вот о чём. Я всё смотрю на вас и думаю. А действительно ли вы хотите работать в школе? Может быть ваше призвание в другом? Я ведь давно догадывался, что вы именно тот человек. Таких один на миллион! Ваше призвание быть снеговиком!
- Что... что, простите, вы сказали?
- Я говорю, успеваемость у вас хорошая. Но часов маловато. Не согласитесь ли вы с января быть ещё и трудовиком?
- Ох, нет, Игорь Ильич. Я больше часов не возьму. Я и так-то... нет... нет...
- А вы всё же ещё подумайте. Я просто уверен, что вы, в конце концов, согласитесь. Ну, не смею вас задерживать, - он привстал, довольно ухмыльнулся, оттолкнул от стула своё шаровидное тело и вышел.
Странно, подумала я. О чём это он говорил сначала? И он уверен! Ну надо же, он уверен. Но ведь я сама виновата. Невооружённым глазом видно, что из меня можно верёвки вить.
Я еду на работу. Опять этот трамвай. Господи, неужели я никогда, никогда от этого не отделаюсь? Где сон? Где явь?
Опять всё серое. Когда же зима наступит?
Надо наконец решаться. Хватит волокиты.
Я выхожу из трамвая, подставляю к стене магазина длинную деревянную лестницу. Долго поднимаюсь по ней и оказываюсь на крыше. Давно пора было это сделать!
Я теперь большой надувной снеговик. Моё тело переваливается на ветру из стороны в сторону. Я вижу проезжающие в серой дымке красные трамваи. Снег растаял. Сегодня утром всё окутано туманом. Я машу людям рукой. Они посматривают на меня с опаской, ёжатся от сырости и повыше поднимают воротники. Я теперь спокойна, всё решено - я большой надувной снеговик.
Обрывки моей души ещё не полностью растворились внутри надутой оболочки. От меня осталось так мало, что оно умещается в конусе носа-морковки. Я пока осознаю, кем была прежде, но постепенно начинаю забывать. Внезапно ужас пронизывает остатки моего сознания и помогает мобилизоваться. Я начинаю метаться маленьким привидением внутри чудища. Здесь темно, душно и ужасно пахнет резиной. Я рвусь то вверх, то вниз. Из большого шара в средний, потом в верхний небольшой, потом обратно вниз. Я как на ледяной горке подпрыгиваю на трамплинах перетяжек, качусь с огромной скоростью по гладким сферам. Я то замираю, то с новой силой вихрем устремляюсь в поисках выхода из своей тюрьмы. Я хочу в мою человеческую оболочку. Мне не всё равно кто я! Я столько смогла бы, у меня вся жизнь была впереди. А теперь мне вечно придётся пугать людей, стоя на этой крыше. Махать им надувной рукой. И улыбаться приклеенной фальшивой улыбкой. А всё из-за моей трусости, бесхребетности.
Нет, нет! Я не буду снеговиком! Ну, пожалуйста, дайте мне ещё один шанс! Я ведь на самом деле совсем другая. Я и в школе смогу, и панно смогу, всё смогу! Это мне только казалось, что я - ничто, которое может превратиться во всё что угодно! Только и нужно было очень сильно захотеть измениться. Это так просто! Это всего лишь щелчок в голове. Ну вот. Я щёлкнула пальцами для верности и стала разрастаться внутри снеговика. Я росла пока не стала больше него. И тогда он лопнул.
Сегодня я задержалась в школе. А когда отправилась домой, решила не садиться в трамвай, а пройтись пешком. Надо что-то менять. Всё-таки надо. Для начала хоть пройтись пешком, а не садиться в трамвай. Около супермаркета я увидела лестницу, прислоненную к подсобке. Где-то я её уже видела. Давно у меня не было дежавю.
Я подставляю лестницу к стене, ощущение повтора не отпускает, забираюсь на крышу. Надувного снеговика тут нет, убрали наконец. А вот Игорь Ильич уже поджидает меня на крыше.
- Вот вы где, Майя Борисовна! А я вас искал!
Порыв ветра подхватывает нас. В руке я с удивлением обнаруживаю детский деревянный меч. У Игоря Ильича, как всегда, пластмассовая указка. Он сверлит меня своим глазом. Я на лету твержу себе - главное не бойся, главное помни - всё очень просто, нужно только очень захотеть, всё очень просто, щёлк и всё.
Вокруг нас начинают кружиться белые мухи. Их всё больше. Среди них летает серебряный жук Декабрь. Он жужжит и подбавляет снежных хлопьев. Он со мной заодно.
Игорь Ильич парит надо мной. Он кричит мне:
- Майя Борисовна! Не упрямьтесь! Таких как вы - один на миллион, повторяю. Вы наверняка согласитесь! Вы должны стать снеговиком!
- Ах вот как! Наверняка? Ну уж нет! Я буду тем, кем Я захочу!
Я бросаюсь к нему со своим мечом. Он отлетает, как Человек Паук. Но я тоже, оказывается, кое-что умею. Я устремляюсь к нему ещё быстрее. Но стоит ли злиться на этого человечка? В чём собственно, он виноват? Это я во всём виновата. Мне надо злиться на себя саму. Как я могла профукать три года? Прятать всё время голову в песок. Мне надо бы собраться с мыслями, но Игорь Ильич набрасывается на меня с новой силой. Я делаю резкий выпад и ударяю его по костяшкам пальцев той руки, в которой он держит указку. Щёлк, он роняет её и начинает стремительно уменьшаться. Он становится как мальчик, как мышка, как мушка... и, наконец, исчезает.
Это и правда было так просто? Ничего себе! Щёлк и всё.
Я медленно планирую на присыпанный снежком тротуар и иду по улице. Такой победной, чистой радости, как сегодня, я не испытывала давным-давно. Я вижу, что оказывается, ещё открыты магазины. А вот и парикмахерская, тоже открыта. Зайду, попытаю счастья. А снег всё сыплет, сыплет. И душа радуется.
- Майя Борисовна, у вас сейчас свободный урок, зайдите на минуточку.
Я зашла в учительскую. Игорь Ильич стоял перед своим столом, как перед трибуной. Видно было, что он вне себя от негодования. Сейчас начнёт отчитывать.
- Майя Борисовна, что же это такое! Я на вас рассчитываю, вы сильный педагог. И вдруг такие ребячества. Я неоднократно указывал вам на ваш пирсинг. А вы не только вернули идиотские колечки, а ещё и покрасили волосы в фиолетовый цвет, и вырядились в шутовской цветастый балахон!
Его голос всё повышался, повышался и к концу монолога достиг небывалых высот. Я старалась сохранять спокойствие, хоть пальцы на руках и похолодели, а связки опять обещали дать петуха. Я внутренне собралась и, не торопясь, довольно тихо, для верности, сказала:
- А знаете, Игорь Ильич, пирсинг-то у меня не только в ухе.
Он выпучил серый глаз и приоткрыл от возмущения рот. Бледное лицо стало покрываться красными пятнами. Мне стало смешно оттого, как он выглядит и что сейчас себе представляет. Это придало мне сил. Я вдохнула поглубже и продолжила громко:
- И вот, что я еще скажу вам, Игорь Ильич! Я буду одеваться, как хочу. В рамках, конечно. И более того, я собираюсь поменять суть моей учебной программы. Основные навыки останутся в пределах образовательного стандарта, но принцип будет другой. Я сегодня проведу первое занятие. Покажу детям футуристов. Надо раскрепощать фантазию и пробуждать желание экспериментировать. Если хотите, тоже послушайте. А программу я вам через неделю принесу для ознакомления.
- Но...
- Никаких "но". Если вас что-то не устраивает, ставьте вопрос о моём увольнении. Без боя я не сдамся. Как вы сами сказали, я сильный педагог. И собираюсь стать ещё сильнее. А вы, Игорь Ильич, здесь ненадолго. Вы всего лишь снеговик. И когда придёт весна, вы растаете. Просто растаете.
- Простите, что вы сказали?
- Я говорю, что довольно ко всем придираться, Игорь Ильич. Лучше сделайте то, что действительно необходимо школе. Из вас выйдет прекрасный трудовик. А то мелькаете тут, всех пугаете...
Красные пятна опали с лица Игоря Ильича. Он стал белым-белым. И на белом выделялись разноцветные пуговицы глаз и нос-морковка.
Я ехала на трамвае в школу. Теперь это была другая школа, хотя она, конечно, и осталась прежней. Теперь и трамвай другой. И я - другая. Все проблемы были внутри моей головы. Это было так просто изменить - щёлк и всё. А я так долго мучилась. Столько сомневалась, столько делала заходов, прежде чем решиться.
Мимо супермаркета я теперь проезжала совершенно спокойно, ни разу не взглянув наверх. Ведь я знала, что там ничего нет. А может быть и не было? Декабрь выдался снежным. Город наряжался к празднику разноцветными гирляндами. В небе кружили серебряный жук, фиолетовые птицы, зелёные рыбы, распускались красные цветы.