Убийство без отягчающих. (Рассказ Фельдмаршала.)
-------------------------------------
Преступление у Валеры было с юридической точки зрения не сложное — всего одна статья - 101. Легко запоминающаяся. Убийство без отягчающих. Когда я спросил, что значит без отягчающих? Валера объяснил:
- Просто убил и все, нах... Не ограбил, не изнасиловал, не расчленил там - руки и ноги отдельно, а голову отдельно.
Прокурорша Фрунзенского района, паскудная мымра у нее была непропорционально большая голова и темнозеленая фуражка 56 размера, залупилась:
- Как это без отягчающих, когда задушил. Убийство совершено с особой жестокостью.
Потребовала переквалификации. Судья требование отвел, сказал, что в каждом убийстве есть момент жестокости и нужно различать применение сотой и сто первой. Тем более, что старик, которого Валера задушил, был пьяный и напал на него первым.
Валера был спортсмен, учился в ИФК, специализировался по лыжам. Был единственным, кто в камере не курил. «У нас лыжников очень сильные руки», — говорил он, когда объяснял, как душил.
Я был всего месяц в тюрьме, еще не потерял физическую форму и, когда мы вечером за столом сели с Валерой меряться руками, несколько раз его положил. Это произвело впечатление, Валера принял подчинительный в наших отношениях тон, хотя мне его подчинение совершенно не было нужно. Он мне не нравился. В камере его не любили, но боялись. Любой конфликт переводил в драку.
Началось с того, что однажды утром в кормушку передали диету на одного человека. Сливочное масло и манную кашу . Сперва все подумали, что это ошибка. Кто съел масло, кто кашу, но на завтра диету дали опять и стали давать каждый день. Поскольку никто не объявился, пайку запустили по кругу на всю камеру по очереди. Когда подошла моя очередь, я отказался. Прикинул по времени, из последних пришел дед лет семидесяти, с виду полусумасшедший. Он ни с кем не разговаривал, ни во что не вмешивался, словно впал в анабиоз, лежал под своим огромным кожухом.
Пришел в камеру дед в сапогах с портянками. В первый же вечер, когда ложились спать, он развернул свои портянки на батарее, камера взвыла. Портянки выбросили, деда заставили мыть ноги с мылом и выдали кем-то забытые тапочки.
Торчащие из под кожуха босые дедовы ноги спровоцировали Валеру на "велосипед".
Велосипед — была забава для всей камеры. То, что жертвой оказался семидесятилетний старик никого не волновало.
Делали ли вам когда-нибудь в тюремной камере велосипед. Нет, вам не делали велосипед. Ряд ярчайших сновидений которые мгновенно сменились в голове, когда загорелись вложенные между пальцев полоски газеты, я буду помнить всю жизнь. О, ужас пробуждения с горящими ногами. Крикнул в темноту с колотящимся сердцем: «Пидарасы!». Если бы кто-нибудь выдал себя, я бы убил.
Дед сразу понял, кто. Вскочил босой в нижнем белье, страшный как Чапаев, кинулся на притворяющегося спящим Валеру, принялся его душить.
Деда оттянули. Валера, когда отдышался, сказал:
— Мало тебе своей статьи, ты еще мою хочешь.
- Пох... мне вашыя статьи. Я ўсё роўна хутка памру. У мяне рак жалудка. Гэтая дыета, якую вы дзеліце паміж сабой, мая дыета. Але мне пох. Жрыце, хоць падавицеся.
С той стороны стал метаться вокруг глазка попкарь, кричать, стучать большим металлическим ключом в стальную дверь, требовать, чтобы все разошлись по своим койкам. Зеки подчинились и скоро уснули.
На завтра день выдался удачный. Две передачи, отоварка, библиотека , дворик, в который нас вывели на прогулку, был блатной — одиннадцатый - самый большой. Я сразу пошел вдоль длинной стены бить тусовки, ко мне присоединился Валера. Мы молча ходили минут десять, Валера держал темп, в какой-то момент, когда мы ушли от всех в задний угол сказал:
— Я за Динамо выступал. Это менты. Меня к оперу вызывали. Сказали, своих не бросаем. Если я в четыре года общего уложусь, на зону не отправят, оставят в тюрьме работать.
— В четыре ты не уложишься со своей статьей, — сказал я.
— Уложусь, если переквалифицируют на самооборону.
— Не переквалифицируют.
— А вдруг повезет.
— Не повезет.
- Почему?
- У тебя карма засранная.
- Что за херня? - спросил Валера.
Я объяснил. Валера отнесся к будистскому учению серьезно. Спросил:
— Так, что теперь делать?
— Чистить.
— Как?
— Совершать добрые поступки.
— Где я тебе возьму добрые поступки в тюрьме?
— Диету нужно деду отдать, — сказал я Валере.
— Отдавай! — воскликнул он. - Ты что, думаешь я стану залупаться из-за этой диеты. Я ее раз в месяц жрал. Просто ебнулись все на этой диете. Если они отдадут, пусть забирает.