Мое знакомство с рекой Большая Кокшага началось, как ни странно, в городе Йошкар-Оле. В нашей четырехэтажной “сталинке” жил дяденька с запоминающейся фамилией – Деревянных. “Деревянный” был страстный рыболов. Мы с пацанами не единожды наблюдали, как он, собравшись на рыбалку, выходил из подъезда с потертым рюкзаком, удочками в брезентовом чехле и упакованной резиновой лодкой. А какое-то время спустя, с наружной стороны его окна на четвертом этаже, появлялась длинная связка здоровенных лещей, которые вялились на солнце. Вороватые дворовые мальчишки не единожды покушались на этот деликатес, пытаясь с крыши подцепить вкусную соленую рыбину с помощью удочки и привязанного на ее конце тройного крючка. Но все их попытки позорно заканчивались неудачами. Слишком высоко и далеко висела желанная добыча. Перегнувшись, можно было легко слететь с крыши. Сорвать рыбу с прочного вешала никому не удавалось.
Это вдвойне подогревало интерес мальчишек, которые и сами ловили рыбу в реке Малая Кокшага, текущей в черте города, к тому, где этот умелец выуживает таких “рыбов”. Они тоже, предварительно засолив, вялили рыбку. Но это была мелочь. Сорожки, окунишки, подъязки.
В 60-е годы Малая Кокшага была совсем не похожа на сегодняшнюю реку. Старая деревянная плотина, стоявшая на месте теперешнего вантового моста, практически не делала Кокшагу шире. Узкая была речка. Уже в четвертом классе я смело переплывал ее в районе “березки”, где сейчас красуется пешеходный “театральный” мост. Тут на берегу со стороны города стояла лодочная станция, а на противоположном - жила своей жизнью заречная улица. С городом ее соединял деревянный мостик, который каждый год строили заново. То ли смывало его во время ледохода, то ли специально разбирали ближе к зиме. И с той, и с другой стороны берега были “облагорожены” деревянными помостами, где хозяйки полоскали белье. Перебравшись на заречную сторону, в конце весны мы ловили с таких помостов подъязков и сорожек, насадив на крючок толстых личинок ручейника и сделав из удочки короткую донку. Рыбы в те времена в Малой Кокшаге было много. Взрослые парни, соорудив из двух спиннингов “перетягу”, играли по поверхности воды нацепленными на крючки слепнями и выволакивали здоровенных язей и голавлей. Мужики уходили по реке ниже, в Сосновую рощу, туда, где, по рассказам старших, во времена оные стояла так называемая “харинская мельница”. Они тоже ловили крупную рыбу.
Но Большая Кокшага у мальчишек была притчей во языцех. Она была неимоверно далеко, труднодостижима, явно изобильна и потому интересна. Проехать 40 километров, чтобы рыбки половить - это не каждый захочет. Тем более, что и в черте города можно неплохо порыбачить. Но серьезные рыболовы, типа нашего “Деревянного”, туда ездили.
Лещей налавливали по бельевому тазу. И другой крупной рыбой свои семьи радовали. В те времена в магазинах свежая речная рыба встречалась очень редко. Карпов живых, бывало, привозили в больших железных бочках и прямо на улице торговали. Но такое случалось чрезвычайно редко и большие очереди выстраивались. Но, зато природа была еще в состоянии одарить любителей рыбалки хорошим уловом. И ехать далеко было не нужно. И на Малой Кокшаге, и на Ошле успешно ловили рыбу. Городские мальчишки на маленькую речку Нольку ездили на велосипедах, прихватив удочки. Усачей и пескарей там было полно. И клевали они непрестанно – это интереснее, чем крупную рыбу подолгу сторожить. Да и проблемы были при ее вылове. Леску рыбины обрывали, ведь у мальчишек подсаков не было.
Мы взрослели, помимо рыбалки было много других интересов. Но Большая Кокшага нет-нет, да и напоминала о себе каким-нибудь прошедшем огни, воды и медные трубы рыболовом в засопливленном рыбьей слизью потертом брезентовом плаще, который устало пер домой по улице снасти и мешок рыбы. Окружив, мы с неподдельным интересом расспрашивали таких случайных прохожих, где и как они ловили. Кто-то охотно рассказывал, кто-то проходил мимо с недовольным лицом. Но дело-то было ясное. Рыбу они ловили в Большой Кокшаге. На Волгу в те времена мало кто специально порыбачить ездил - далеко Смысла не было. Рыба то везде одинаковая.
И наши дворовые пацаны дальних выездов не делали. На велосипеде сорок километров педали крутить замучаешься. А на попутке деньги надо платить. Да и Козьмодемьянский тракт в те годы был совсем не похож на теперешний. Кокшайский то асфальтировать начали только в конце 60-х. Разве что кому-то со взрослыми доводилось до Старожильска прокатиться и в дикой лесной реке рыбу половить. Так разговоров потом было на долгие времена.
Я начал ездить на Большую Кокшагу со своими студенческими друзьями где-то во второй половине 70-х, уже отслужив в армии. Транспорта у нас своего не было, добирались до реки на случайных грузовиках. Дорога до Старожильска на попутке стоила 40 копеек. А, например, до поселка Дубовский, расположенного километрах в полутора от Волги, билет на автобус в 1975 году стоил один рубль.
Доехав до моста через Большую Кокшагу вблизи Старожильска, мы, обычно, шли по правому берегу вниз по течению километра полтора до знакомого места. Тут нас ждал небольшой изгиб реки, ямка и упавшие вершинами в воду деревья, которые держались корнями за грунт несколько лет. Позже их смыло половодьем. Был там небольшой песчаный пляж, заросший калужницей и белокрыльником, где мы, тщательно обрызгав друг друга репеллентом “Тайга”, продававшемся в больших аэрозольных флаконах, загорали, несмотря на то, что воздух был насквозь пропитан кровососами. Но пару часов после такой процедуры комары не доставали.
Примостившись на упавшем дереве, я на бечевке опускал в воду прикормку (сухари в женских капроновых чулках, продырявленных в нескольких местах ножом) на расстоянии полутора метров друг от друга. Для того, чтобы прикормка не всплывала, в чулки засовывал по четвертинке кирпича, найденных возле моста. А между ними забрасывал удочку, отмерив расстояние до поплавка так, чтобы насадка соприкасалась с дном. Лещей и сорогу ловил чаще на манку, которую никогда не варил, а капнув в крупу чуток нерафинированного подсолнечного масла, понемногу добавляя воду, мешал до состояния мягкой резины. Иногда сдабривал насадку анисовыми каплями или ванилином. Но, в принципе, и без этого рыба клевала неплохо. Манка, в отличие от теста, долго не слетала с крючка даже на течении. Один из дней такой рыбалки запомнился особо. Приехал я один, друзья обещали подскочить позже. Расположившись на своем месте и прикормив рыбу, закинул удочку и тут же “выдрал” из речных глубин приличного леща. Взял в подсак и переложил в садок. Клев был сумасшедший. Лещи сгибали в дугу мое легкое удилище и, недолго посопротивлявшись, попадали в садок. Ближе к обеду он был почти полон. Приехали друзья и я, решив похвастаться уловом, со словами “кто рано встает – тому бог дает”, вытащил садок из воды и гордо приподнял на уровне груди. Старый садок, связанный из капроновой нитки, не выдержав тяжести улова, порвался. Вся рыба ухнула вниз и растворилась в глубине. Успел поймать подсаком только двух заморенных подлещиков. Это была катастрофа. Друзья на берегу, слушая мой нецензурный монолог, обращенный к небу, смеялись, как нервнобольные, которым на завтрак вместо перловой каши наложили по миске черной икры. Кстати, клев кончился и пополнить свою потерю я уже не сумел.
Зато в другой раз, когда мы с приятелем, спустившись ниже моста километров на пять (туристы, тудыть твою в качель), четыре дня прожили на берегу этой чудной реки, мы наловили столько рыбы, что прокляли все на свете, выбираясь с тяжелым грузом назад по зарослям и буеракам. Выйдя к автобусной остановке в Старожильске, мы были похожи на колхозных коней, которые весь день провели на пашне, а потом участвовали в скачках, устроенных пьяными земледельцами. Наши рубахи, мокрые от пота, можно было выжимать. Алчущие рожи, увенчанные копнами нечесаных волос, не внушали никакого доверия. Жратва у нас кончилась, а на последний автобус мы опоздали. Хотелось лечь и умереть прямо тут, на остановке. Спасла продавщица сельского магазина, вернувшаяся за чем-то в свою “божественную обитель”. После долгих просьб, она продала нам два литра пива, налив его в котелок из бочки, и буханку черного хлеба. На большее у нас денег не хватило. Честно скажу, я мало чего ел в жизни более вкусного. Мы, устроившись на крыльце, с огромным удовольствием жевали хлеб, запивая его пивом. Настроение резко улучшилось, предстоящая ночевка на автобусной остановке ничуть не пугала. Молодость – бесстрашна. Опасались только, как бы рыба не протухла, которую подсолить не успели, рассчитывая вечером добраться до дома. Но нам повезло, мужик на легковушке остановился и довез до города в обмен на пару лещей и десяток мелких сорожек.
Много в жизни было дней и ночей, которые я провел на берегах этой прекрасной лесной реки. Закончив институты, друзья разъехались или занялись более важными делами, обустраивая быт семей. Прикупив мотоцикл, пробирался по песчаным осыпающимся дорогам к самому берегу. Ставил палатку и ловил рыбу. До середины мая, когда еще нет комаров, тут истинный рай земной. Короткими светлыми ночами соловьи поют – заслушаешься. Приляжешь после ужина у костерка, закуришь, чайку со смородиновым листом глотнешь – лепота! Вот оно, счастье, за кустом прячется. Никаких курортов не надо. Отдохновение души и тела. У самого берега щука, извернувшись, волну пустила. Мелочь в разные стороны брызнула. Надо будет завтра тут жерлицу поставить.
Годы шли. Мотоцикл заменили автомобили. Чем новее и дороже они становились, тем реже появлялось желание колесить по плохим дорогам в поисках рыбацкого счастья. Тем более, что и рыбы в Большой Кокшаге с каждым годом становилось все меньше. Лучше на Волгу иногда съездить, до Коротней - асфальт. Пусть подальше, но зато не сядешь в песке так, что откапывать приходится.
Кто-то вообще предпочитает оплаченное удовольствие вольному поиску удачи. Вокруг города полно платных прудов, где за 500 рублей у вас появляется реальный шанс поймать крупную рыбу. Или не поймать, если не повезет. Тогда приезжайте в следующий раз.
А Большая Кокшага – она не для всех. Здесь теперь много рыбы наловить – не главное. Тут главное – почувствовать свою причастность к несказанной красоте дикой лесной реки, не загаженной еще до конца творениями рук человеческих. Тут соловьи еще поют так же, как пели сто лет назад. И по утрам белые туманы, стелясь над водой, саваном покрывают реальность сегодняшнего дня: забытую на берегу водочную бутылку, консервные банки и, потерявшегося с вечера, пьяного мужика, громко поющего песню про кочегара, у которого огни в топках уже не горят.