Лонг-лист 24-го номерного Конкурса

1 Чужая своя беда
Евгения Козачок
               
Наш городок небольшой и любая весть «птицей» перелетает из одной точки во все стороны. А уж о быстроте распространения полученной новости в микрорайоне и говорить нечего.
Не успела Татьяна Марковна переступить порог своей квартиры с крохотным ребёнком на руках, как эта весть молниеносно разлетелась по всем домам: «Марковна удочерила девочку, от которой отказалась какая-то студентка».

Татьяну уважали и соседи, и коллеги  на работе. Не из коренных жильцов она. Но, как  говорится, быстро пришлась ко двору. Купила двухкомнатную квартиру в нашем подъезде десять лет назад, когда было ей в ту пору тридцать два года. Работала акушеркой в районной больнице. Красивая, статная, приветливая, но скрытная очень. Свою жизнь на десять замочков закрыла от посторонних глаз и ушей. Каким бы боком к ней соседушки не подступали, но ни словом о себе не обмолвится. О работе, детях, погоде, собачках театре хоть час беседуй с ней. Таня умная и внимательная ко всем, сердцем добрая. Вначале её приезда прошла небольшая волна разговоров о том, что уехала она от мужа, который ей изменил. То ли это догадка чья-то по подъездам гуляла, то ли на самом деле кто-то до сих пор носит в себе обиду, неведомо.
С мужчинами не встречалась, так и оставалась одинокой до появления ребёнка в её жизни. О том, что ребёнок родился с больным сердечком,  тоже и словом никому не обмолвилась.
 Три года, данные государством для ухода за ребёнком, она лелеяла, берегла, лечила, возила к светилам и таки пошла Алёнушка на поправку. Девочка была не капризной и очень любила свою мамочку. И  мамочка
души в ней не чаяла.

Так год за годом Алёнушка выросла в красивую, стройную девушку с косой почти до колен, на которую многие смотрели с удивлением. В нынешнее время девушки редко косы имеют, а тут такое богатство. Бывают  дни, может настроение хорошее или другая какая причина, когда Алёна, распустив волосы, и одев самый лучший свой наряд, брала за руку Татьяну и шла с ней на прогулку в парк. Люди оглядывались на колышущие волны волос и на девушку, улыбающуюся матери и идущим навстречу прохожим. Все прохожие видели с какой гордостью и любовью девушка смотрела на свою маму.

После окончания института Алёна работала в городской библиотеке, где было тихо и спокойно. Ей был противопоказан непосильный для её сердца физический труд и волнение. И эта работа ей подходила по всем параметрам.
Татьяна Марковна тоже продолжала работать, хотя была уже на пенсии. Всё было у них хорошо и покойно.

И вдруг случилась беда, Марковну вечером увезла «Скорая». Инсульт. Алёнушка растерялась, когда впервые в жизни одна осталась дома. Взяла отпуск, чтобы ухаживать за мамой и не отходила от Татьяны, стараясь угадать каждое её желание, чтобы помочь, принести, подать...
В доме её не видели, считай, что переселилась в больницу. Врачи заверили, что кризис миновал и Татьяна пойдёт на поправку. Но получился снова какой-то сбой в организме и Татьяны не стало. Алёна увидев, что мама умирает, потеряла сознание.
Похоронили Татьяну коллеги по работе и соседи. У Алёны не оказалось ни средств на неожиданные похороны, ни сил, ни знаний, чтобы всё сделать правильно и провести маму в последний путь.

Около двух месяцев мы, соседи, старались привести её в чувство и возвратить к  жизни. Закупали продукты, готовили борщи, супы, привлекали к уборке квартиры.
 Иногда  нам, пенсионеркам, приходилось провожать её на работу и посылать за ней такси. Постепенно у Алены жизненные силы восстановились, появился  интерес к окружающему миру. Мы обрадовались! Радовались, да недолго.

В один из вечеров Алёна призналась мне, что влюбилась и о том, что доверилась мне, как ближайшей соседке по подъезду, уделяющей большую часть своего времени не своей семье, а ей. А влюбилась она, на своё несчастье, в женатого человека.

- Тётя Люда, он молодой, очень красивый и внимательный. Он учится заочно и через нашу библиотеку заказывает необходимую ему литературу. Я не помню такого дня, чтобы Валентин пришёл к нам без цветов. Их он всегда дарит мне.

- А как фамилия твоего Валентина?

- Свиридов.

- Господи, Валька Свиридов? Так он же женат! И живут они со Светланой через два дома от нас. Ты что впервые влюбилась?

- Впервые и навсегда. Я знаю, что он женат, Валентин мне сказал  об этом. И о том, что Света очень хорошая и любят они друг друга. Но и меня он полюбил, как только увидел в библиотеке. И теперь мы не знаем, что нам делать. Он не хочет Свету огорчать, меня любит, жалеет и сердце его разрывается на две части. Встречаемся мы только в библиотеке. Еще не целовались. Когда Валентин прикасается к моей руке, то весь мир становится прекрасным. Хочу, чтобы он всегда был со мной.  Мне надо видеть его глаза, слышать его дыхание, чувствовать тепло его рук. Если его не будет рядом, я просто умру.

-Господи, деточка, и угораздило же тебя влюбиться именно в Валентина. Он, конечно парень очень хороший, красивый, но ты бы видела как он за Светой, как ниточка за иголочкой,  ходил с первого до выпускного класса. Они же никого вокруг себя не замечали. И об их любви знает весь наш микрорайон. Никто из парней не смели подходить к Светлане, а из девушек к Валентину. Это было негласное табу! И вдруг такое с  Валентином и тобой приключилась. Не сможет он уйти от Светы, не сможет! Не дай Бог, чтобы она  узнала о вас. Она так сильно любит его. Не отпустит.  И кто его знает, что она сгоряча может натворить. Она смелая, честная и не будет играть с вами в «кошки мышки», а разрубит связывающий узел вашей любви или привязанности, даже не знаю, как назвать ваши взаимоотношения.

- Мы любим друг друга. Я это чувствую.

- Ой, Боже ж ты мой. Даже не знаю, что тебе сказать. Единственное, в чём могу дать совет так это в том, чтобы скрывали свою любовь от посторонних глаз. Не ровен час узнает Светлана о вас, беды не миновать.

И беда не заставила себя долго ждать. Света узнав, что Валентин уже больше года встречается в библиотеке с Алёной, вмиг выгнала его за порог квартиры, даже не дав рот открыть для объяснений. Вышвырнула вслед ему две спортивные сумки с вещами и словно сирена завыла от неожиданной сильной боли. Крик её слышали не только в третьем подъезда. Соседка их, Надя, рассказывала, что  у неё мурашки по спине поползи, и жутко стало от такого душераздирающего крика. А потом вдруг затихла. И стало ещё страшнее.

- Мы, соседи по площадке, собрались все и стали прислушиваться к звукам за дверью. Вначале было тихо, потом послышался стук двери и шум  воды в ванне.  Анна   первая сообразила, что ванная Светлане после такого стресса, как будто бы ни к чему, кроме одного - вены себе резать. Позвала своего Николая, благо всё произошло в выходные, и мы быстро открыли дверь. Аня оказалась права. Светлана сидела в ванне, и вода уже  окрасилась  в красный цвет. Вызвали «Скорую». Света ко всему была безучастна. Только и сказала: «Валентину не звоните, а родным я сама позвоню. И ещё одна просьба, потерпите несколько дней и никому не рассказывайте обо мне. Хорошо?»

Соседи Светланы эту просьбу её выполнили и вторую тоже. Сдали её квартиру в аренду, а Светлана уехала к родителям в другой город. Отец её получил предложение работать архитектором в строящемся городе. Родители уже три года жили там, оставив Свете и Валентину свою трёхкомнатную квартиру.

Уехала Светлана из города и Валентин теперь стал нашим соседом. Мы не знали радоваться ли счастью Алёны, но к Вальке поначалу все отнеслись более чем сдержанно, а некоторые так прямо ему и говорили, что он поступил подло по отношению к Свете, предал её.
Валька опускал глаза и никогда никому не отвечал ни на осуждение, ни на подбадривание мужиков. Был всегда и везде только с Алёной. Все соседи и бывшие и теперешние смирились с таким поворотом судьбы в жизни троих людей – Алёны, Валентина, Светланы.

Жизнь так непредсказуема, словно погода. Только солнышко светит, вдруг набежит туча, гроза, пройдёт ливень, потом тишь, что и листочек не шелохнётся. А потоки воды уносят с земли щепки, листья, разравнивая бугорки почвы, словно готовят её для новой жизни.
Так и у Алёны с Валентином - успокоились, что их никто не тревожит, да и не потревожил ни единым словом - ни Светлана, ни её родители. Вот только на Валентина навалились сразу все беды. Во время аварии погибли его родители. Он был единственным ребенком в семье. Потом, не прошло и года после их похорон, он потерял работу.
И тут же Валентин узнал, что Алёна беременна. Не успели обрадоваться этому счастливому событию, как врачи выразили тревогу, что Алене с её- то сердцем надо быть всё время под наблюдением. И за девять месяцев в ожидании ребёнка, она была больше в больнице, нежели дома. Валентин крутился, как юла и в доме всё надо убрать, приготовить к рождению ребёнка, и к Алёне в больницу надо бежать, бульон принести, фруктов купить. Продал родительскую квартиру. Поскольку не работал, то деньги так быстро разошлись, что не почувствовал, что они и были. Алёна после родов была так слаба и требовала постоянного внимания, что Валентин не знал к кому первому бежать к жене или к Ирочке. В первый год жизни он обеспечивал доченьку всем необходимым для нормального развития. Вскоре и Алёне стало лучше. На втором году жизни Ирочки она научилась её купать, готовить смеси, каши, активно помогать мужу. А муж становился всё грустнее и грустнее от того, что Ирочка и сидеть долго не может и на ножках твёрдо не стоит, в то время как другие детки кто до года пошёл самостоятельно, кто после годика. А педиатр всё успокаивала их, что ничего страшного,  каждый ребёнок имеет индивидуальное развитие. Есть много примеров, когда дети и до пяти лет молчали, а потом чётко и внятно вмиг заговорят. Так же и ходить начинает ребёнок, когда его время придёт.

У Ирочки это время не пришло и в три года. И тогда врачи вынесли приговор – ДЦП. Для Алёны наступил период депрессии, а для Валентина - крах, отчаяние, беда! Надо лечить ребёнка и жене с сердцем всё хуже и хуже становится. Взял кредит, нанял сиделкой медсестру, Доверил ей самое дорогое – дочь и жену и поехал на заработки. Два года работал на шахте. Всего четыре раза приехал за это время. Но деньги присылал ежемесячно и рассчитался с половиной кредита.

А потом Лидия Григорьевна ( медсестра), приняла в свои руки телеграмму, которая жгла руки и разрывала на части сердце. В ней Алёне сообщалось: «Ваш муж, Валентин Свиридов погиб в шахте во время обвала. Компенсацию, по потере кормильца, привезёт представитель от шахты. Примите наши соболезнования».
Лидия Григорьевна с этой телеграммой тут же прибежала ко мне. Я к другим соседям побежала. Собрались мы и не знали, что нам делать с этой телеграммой, Алёной и Ирочкой. А Алёне в это время совсем худо было с сердцем. Решили пока не сообщать ей о смерти Валентина. Пусть лучше думает, что он по какой-то причине не может ей звонить. А деньги, которые привезёт представитель, давать её ежемесячно.

Недолго хранилась эта печальная тайна вне стен квартиры Алёны. Каким образом проникла она туда, так никто и не узнал. Алёна в реанимации. Ирочка под присмотром Лидии Григорьевны. Мы помогали ей, как могли.

А на третий месяц после смерти Валентина приехала в город Светлана. Кто-то сообщил ей о том, что её бывшего мужа нет в живых. Светлана прямо с вокзала пришла в наш подъезд и позвонила в квартиру,  в которой поселилась беда. Лидия Григорьевна её не знала и поэтому не сразу впустила к Ирочке, а снова прибежала к нам за советом.
Так мы и встретились со Светой через столько лет. Она нас настолько удивила тем, что приехала помочь Алёне, что не нашли ответа на её решение. О себе Света поведала, что замуж не вышла и не собирается потому, что любила, любит и будет любить только Валентина. А его беда в его семье, это и её беда. Пожила неделю у подруги, пока съехали квартиросъёмщики с её квартиры. Друзья помогли устроиться на работу. И каждый день Светлана была и у Алёны в больнице и у Ирочки, помогая Лидии Григорьевне.
Прошло полгода, а Алёне не становилось легче. Светлана просила врачей помочь ей встретиться с теми врачами, которые бы смогли помочь Алёне. Приезжали, смотрели, она оплачивала их консультации, но ничто не помогло. Алёна умерла в больнице ночью. А за день до этого попросила прощения у Светланы за то, что её с Валентином любовь разрушила ей жизнь. Да и они мало в счастье пожили. Потом ей захотелось увидеть Ирочку. И Лидия Григорьевна привезла её в больницу. Позже нам рассказывали, что на Светлану, Алену и Иру без слёз невозможно было смотреть. Ирочка, обняла маму ручками, целовала её и пыталась что-то сказать. Но так и не поняли, что девочка говорила. А Светлана обняла обеих и всё шептала: «Всё будет хорошо. Не бойтесь. Я с вами».

Так Светлана и осталась с ними – Валентином, Алёной, Ирой. Вернее, только с Ирочкой. Девочке уже семь лет. Света вывозит её в коляске на прогулку и верит в то, что Ирочка сможет ходить, хорошо разговаривать и жить полноценной жизнью, как все дети. Лечит Иру, выплачивает оставшийся долг по кредиту, взятому Валентином. Доводы друзей или сочувствующих ей, что она губит свою жизнь, не действуют. Она сказала, что беда этой семьи – её беда, и она живёт для того, чтобы жизнь этой девочки была счастливой.
2 Детство без компьютера
Евгения Козачок
               
                "Как счастьем детства хорошо делиться.
                То, что прошло, уже не повторится.
                Ведь суета всей жизни быстротечна.
                И сердцу с этим надо примириться".

              (Кира Крузис - http://www.proza.ru/2016/04/28/1476)



Нашему внуку Кириллу, полтора года. Шустрый, любознательный. Слов мало говорит, но зато руками и угуканием так «расскажет», что сразу поймёшь, что ребёнок возжелал. В десять месяцев принял решение перейти на взрослое питание. И заставить его возвратиться к маминому молоку, оказалось невозможным. В годик полюбил мобильный телефон. Чтобы не разбил мамин телефон, купили настоящий игрушечный - звуковой, многофункциональный. Ходил по квартире, приложив к уху это чудо техники и лёкал: «Папа лё. Ту-ту». «Деда, баб…» тоже говорил. Но не так часто как «папа». А вот озвучить слово «мама» ну, никак не удавалось. «Ляля», и всё. А потом вдруг чётко произнёс: «Мама». Ему это так,что «забыл» ранее часто произносимые – папа, деда, баб… Телефон за ненадобностью заброшен. Ибо объект общения - мама, всё время рядом.

Радует нас тем, что внимательнее стал слушать сказки и детские стишки. Иногда смотрит мультики по телевизору или компьютеру. Напрасно показали, что свою любимую песню «Чунга-чанга» и мультфильм можно посмотреть и по ноутбуку. Теперь свой маленький ноутбук без присмотра нельзя оставить и на минуту. Моментально мышкой начинает «работать» и заменять один мультик другим. Каким-то образом умудряется иногда открывать их ссылку, сохранённую на экспресс панели. И это в полтора года!

Мы с дедушкой в большом удивлении. Так как все эти азы, нам не сразу покорились. Смотрим на детей и внуков, вспоминаем своё детство без компьютеров, мобильных телефонов. Даже обычного телефона ни у кого не было на нашей улице. А потом в доме появился телевизор. Забыла, какой марки, Но хорошо помню, что экран у него был маленький и с проигрывателем на «крыше». А вот пластинок у нас было много. Да они и сейчас ещё сохранились! Всё слушали с превеликим удовольствием – народные, эстрадные песни, частушки и даже арии из опер «Кармен», «Сильва», «Маскарад». Полдня можно было смотреть балет «Лебединое озеро» или «Щелкунчик». И в театр не ходи. Для нас, сельских детей, это были познавательные программы, которые компенсировали отсутствие библиотеки и Клуба в селе.

Передвижной кукольный театр организовали сами. Бабушки и мамы сшили маленькие тряпичные куклы, которые можно было одеть на пальцы. Выносили из дома во двор стол. По его бокам ставили лестницы, закрепляли на них покрывало и театр готов. Начиналось чудесное действо. Зрители, взрослые и дети, усаживались на стулья, лавки, табуретки и прямо на землю. Захватывающее зрелище!

Большие тряпичные куклы, любовно сшитые бабушками и старшими сёстрами, были главным предметам наших игр. Мы им шили новую одежду, переодевали. Устраивали «кастинги» - чья кукла красивее и наряднее одета. Готовили им обеды в листьях и цветках мальвы. А в кустарниках сирени и дерезы выстраивали для них великолепные домики из битого кирпича и черепицы. Там же и сами питались красными ягодками похожими на кизил, цветом акаций – ароматно и вкусно. А уж паслён на огородах, да с большим куском хлеба – был основной дневной пищей. Обеды нам были ни к чему. Все овощи, растущие на огороде, были в нашем дневном рационе. Разве что к ужину домой являлись, где уже с родителями чинно и благородно за столом ели приготовленную взрослыми пищу.


Ложились спать в десять часов вечера. А рано утром радио гимном будило всех, даже тех, кого и пушкой не разбудишь.
Просыпаешься и бежишь во двор «помогать» бабушке доить корову, насыпать зерна птицам, побеседовать с хавроньей, и с Барсом побегать пока стадо коров с начала улицы, не дойдёт до нашего двора. Далеко слышно щелчок кнута о землю и голос пастуха: «Пошли, милые, пошли быстрее, пока ещё не жарко». Провожу нашу Зорьку за калитку. Она подходит к соседской корове Майке,с которой они всегда рядышком идут на пастбище и обратно. Мы заходим в пыльный туман, поднятый копытами с дороги, и идём в нём, под прикрытием, за стадом за село. Постепенно пыль рассевается – стадо ушло на травы, а мы смотрим – сколько же нас собралось в это утро со всей улицы. Меньше десяти человек как-то никогда не было.

На обратном пути делаем «бомбочки». В кучку собираем «перемолотый» копытами и транспортом до крупиц муки высшего помола, грунт, делаем в этой пирамиде посредине углубление, наливаем с бутылки воду, специально для этого взятую, сверху засыпаем этот кратер и… со всего размаха ударяем по нём ногой. Грязь разлетается во все стороны. Руки, ноги, физиономия разукрашены так, что не сравнить ни с каким боди-артом.

После утренних игр – водная процедура и завтрак. Дни один на другой не похожие. Столько всего за день придумаем, что не до скуки. На «пляж» ходим. Он сразу же за огородами находится. Это большая лужа, не высохшая после дождя. И мы, в чём мама родила, плещемся в ней, не обращая внимания на купающихся в дести шагах от нас голых мальчишек, так же как и они на нас.

Позагорали. Нарвали кроликам, у кого они есть, травы и веток акации (задание бабушек и дедушек), и мчимся домой, где около колодезя стоит большой таз с нагретой на солнце водой. Моемся. И снова занятие. Под большим ореховым деревом стоит раскладушка, а на ней книги – сказки,в которых мы рассматриваем картинки, а вечером папа или мама читает одну из этих сказок от корочки до корочки. Какое удивительное ощущение нереальности – словно в волшебный мир попадаешь.

Днём дома не сиделось. Бегали, прыгали через скакалку, в «классики». Игрались в городки, жмурки. Висели на заборах и ветках деревьев. Никаких детских площадок и песочниц у нас не было. Да и садика в нашем селе не было. Предоставлены на целый день сами себе.
Упадёшь, не ревёшь. Рядом взрослых нет, жаловаться не кому. Если рана и кровь появится, то засипишь её землёй или закроешь листочком подорожника, и боль как рукой снимает.

А уж когда сильно проказничали и что-то натворили – не рассказывали родителям. Позже всё равно признавались в содеянном «преступлении». А за прошлые ошибки нас уже не ругали. Но однажды мне всё-таки «попало на орехи», когда Васька на колхозном дворе около кузни взял большое колесо от арбы и толкнул его с горки. Я поздно заметила, что оно катится прямо на меня. Успела отскочить, но колесо, всё-таки «пригвоздило» мою руку к стене здания. Шрам на правой руке – напоминание о детских подвигах.
Во второй раз наказали пятью днями ареста.

– Из двора ни ногой, - приказала мама.

Какие же это муки ни с кем не общаться, аж пять дней! А наказали за то, что по деревьям лазила. Родители конечно не в курсе были, что в наш обязательный дневной моцион входило и такое упражнение как - кто выше на дерево залезет. Забралась почти на верхушку большой яблони. И надо же было стать на усохшую ветку! Она треснула и я «парашютом» полетела вниз. Сарафаном зацепилась за большую ветку. Он не порвался только потому, что был из прочного сатина, новый, первый раз одетый. Люся и Коля попытались меня снять с этой ветки. Не получилось. Висела высоко, и они боялись, что тоже упадут. Помчались звать на помощь моего отца. Благо было воскресенье. Прибежали мама и папа с лестницей. Увидев висящий «переспелый фрукт», папа осторожно снял меня, а мама к моей красной физиономии (кровь к лицу прибыла), подкрасила шлепками ещё и попу, чтобы уж всё одного цвета было – лицо, сарафан, попа.

Не ревела, так как виноватая была. Хотя, бывало, такие арии в моём исполнении половина улицы слышала. Так защищалась от порицаний, если не одна я была виновата в содеянном.

После подвешенного состояния ещё несколько часов подташнивало. Мама меня поставила под холодный душ и сказала: «Стой и глубоко дыши».
Дышала как рыба, выброшенная на берег. Но стало легче. После перенесённого стресса, заснула быстро, спала крепко.

Бывало, так намаешься за день, что ног не чувствуешь. Помоешь их, а сил вытереть насухо уже нет. Засыпаешь на ходу. И сквозь дрёму слышишь, как бабушка, мама или папа читают сказку о принцессе, и ты попадаешь в её чудесное царство.

Вот так и проходило наше детство без вечерних просмотров детских программ по телевизору и компьютеров.
Счастливое было детство – активное и интересное.
3 Пиковая Дама
Елена Путилина
       Анька пила чай на веранде второго этажа и смотрела в окно. Отсюда через низенький забор из старого, когда-то крашеного зелёной краской штакетника, был хорошо виден соседский сад. Заросли сирени и черёмухи вдоль заборчика не мешали наблюдать за происходящим в саду, впрочем ничего интересного у соседей никогда не происходило. Там в почерневшем от времени доме с высокими окнами жила одинокая старуха. Довольно высокая, худая, всегда в чёрном, всегда одна. Анька не знала, как её зовут, но про себя называла Пиковой Дамой. По её мнению это прозвище очень подходило соседке. Анька никогда не вступала с ней в разговоры, только здоровалась, когда волей случая обе они оказывались близко около общего забора. Старуха только молча кивала в ответ. После таких встреч у Аньки обычно портилось настроение на весь день, и потому она считала их дурной приметой.
       Пиковая Дама целыми днями копалась в своём саду или сидела на скамейке под деревьями, глядя куда-то, в одной ей ведомую даль. Иногда она отправлялась за покупками в соседний город, возвращалась оттуда на такси. Шофёр  – всегда один и тот же – помогал ей разгрузить из багажника и занести в дом тяжелые сумки.
       Вот и сейчас к старухиному дому подъехала машина, шофёр вышел, открыл Пиковой Даме дверцу, помог ей выйти из машины и начал разгружать свёртки и пакеты. «Очевидно, она даёт ему щедрые чаевые, – подумала Анька, – иначе вряд ли он стал бы так стараться. Ишь, сколько опять накупила...»
       Старуха глянула по сторонам, мельком скользнула глазами по Анькиным окнам и вошла в дом. От её мимолётного взгляда у Аньки забегали мурашки по коже. Она поёжилась, встала из-за стола, подошла к окну и задёрнула занавеску. Посмотрела на настенные часы – пора бы уже и мужу вернуться. Что-то есть захотелось, чаем сыта не будешь. Муж, конечно, привезёт чего-нибудь вкусного. Готовить Анька не любила. Пределом ее кулинарного искусства были пельмени. Уж высыпать их из пачки в кипящую воду, вовремя выключить и разложить по тарелкам – большого умения не нужно! Когда она жила с родителями готовила всегда мать, Анька не проявляла желания учиться кухонным премудростям, так и замуж выскочила ничего не смысля в кулинарии. На её счастье, муж все хозяйственные заботы безропотно взял на себя. Он был старше неё лет на пятнадцать и ему нравилось баловать молодую жену.
       Познакомились они на вещевом рынке, где Анькина мать держала палатку. Николай, так звали её будущего мужа, то ли приезжал с проверками к дирекции рынка, то ли, наоборот, помогал в каких-то юридических делах, никто толком не знал. Но вид он имел представительный, был со всеми неизменно корректен и обходителен. Анькина мать, которая всех мужчин старше тридцати оценивала как потенциальных женихов для своей единственной дочери, сразу признала его годным, а после того как узнала, что он недавно овдовел, не упускала случая вступить с ним в беседу, незаметно переводя разговор на тяготы одинокой жизни. По её мнению, лучшей партии для дочери нечего было и желать, поэтому охоту на перспективного зятя вела по всем правилам и в конце-концов добилась-таки, Николай сделал предложение. Анька, может быть, и отвергла бы «завидного жениха», в житейских делах ей не хватало материнской хватки, но мать в довольно откровенных намёках представила ей все возможные выгоды такого союза и предложение было принято.
       С тех пор, вот уже лет пятнадцать, Анька нигде не работала, коротая время в салонах красоты, парикмахерских и магазинах. Первая супруга Николая долго болела и последние несколько лет не вставала с постели, он устал от вынужденного затворничества и теперь ему очень нравилось повсюду бывать вместе с молодой женой, водить её по театрам и ресторанам. После небогатого провинциального детства столичная жизнь казалась Аньке настоящей сказкой, ради продолжения которой она готова была терпеть и нелюбимого стареющего мужа.
       Но рано или поздно любое, даже самое золотое-позолоченное однообразие надоедает. Анька заскучала. Ни наряды, ни развлечения не радовали ее. Мрачной тенью бродила она по роскошной квартире в престижном районе, не зная, что бы такое придумать, чтоб хоть немного разогнать эту кромешную скуку в которую превратилась её беззаботная жизнь. Муж раздражал её и она с трудом сдерживалась, чтоб не наговорить ему лишнего, понимая, что лучше быть замужней обеспеченной женщиной и скучать дома, чем разведёнкой мотаться каждый день на работу и тоже скучать. Тем временем наступило лето и муж решил, что в этом году они не поедут ни на какие заграничные курорты, а поживут в деревне, где у него был большой благоустроенный дом. Николай медленно но верно приближался к пенсии и все эти  хлопоты с перелётами и отелями стали его утомлять, не любил он жаркое египетское солнце, любому самому тёплому морю с песчаным пляжем предпочёл бы Волгу и хвойный лес на высоком берегу...
       Анька не любила деревню, в деревне она родилась и выросла, а сейчас она была городская, замужем за большим начальником, светская дама... Но дом в деревне был, и муж Николай решение своё о переезде в деревню менять не собирался, пришлось смириться. Отпуск у мужа быстро кончился, но возвращаться в город он и не думал. В воскресенье вечером уезжал в город, в пятницу после работы приезжал, а Анька всю неделю была предоставлена самой себе и скучала ещё больше, чем в городе. Единственная радость – в соседней деревне коротал отпуск Колька-Латифундист (вот совпадение, тоже Николай!), прозванный так за то, что постепенно скупал все участки, смежные со своим. С ним Аньку и Николая познакомил местный мастер-на все руки Сашка-Церетели. Знакомство с Колькой внесло в Анькину жизнь некоторое разнообразие: по выходным у него собиралась весёлая компания из числа местной «аристократии», за выпивкой-закуской засиживались до поздней ночи, обсуждая последние деревенские новости и сплетни.
       Остальные дни Анька проводила, валяясь на диване с книжкой. Не то чтобы она была большой любительницей чтения, но надо же было чем-то заполнить досуг, телевизор Николай упорно отказывался привозить на дачу, мотивируя тем, что в деревне надо отдыхать от всего – и от сериалов в том числе.
       Просыпаясь утром, ещё лёжа в кровати, Анька начинала себя жалеть, раздумывая о своей «несчастной загубленной жизни». Брак с «этим самодуром», сославшим её – её! – в деревню, стал казаться ей самой большой ошибкой, она рисовала себе как чудесно могла бы жить одна, совсем забывая о том, что именно муж обеспечивал её беззаботное существование. Встречала Николая хмурой и недовольной, все выходные изводила его нытьём и брюзжанием по любому поводу, не скрывая радовалась, когда он уезжал. Николай переживал, но стоически переносил её капризы, относя все перепады Анькиного настроения к особенностям «бабской психологии».
       Анька настолько привыкла считать себя несчастной, что не упускала случая пожаловаться при случае первой попавшейся живой душе. Поэтому городские друзья, которым надоело слушать её нытьё, перестали ей звонить и отвечать на её звонки. Анька бродила по участку с кислой миной и уже подумывала, а не взять ли и не уехать к матери, чтоб «тиран и деспот» почувствовал наконец свою вину и понял что нельзя запирать жену в деревне. Иногда ей даже приходило на ум завести романчик на стороне, хоть с тем же Колькой-Латифундистом, который явно оказывал ей знаки внимания. А почему бы и нет, собственно? Идея наказать мужа изменой ей неожиданно понравилась и Анька, расхаживая по саду, принялась обдумывать её осуществление.
Внезапно она остановилась, заметив стоящую у забора Пиковую Даму. Та пристально и, как показалось Аньке, насмешливо, смотрела на неё.
       – Здра… Здравствуйте, – пробормотала Анька. Она всегда терялась, когда её разглядывали вот так в упор. – Вы что-то хотели?
       – Поговорить с тобой, – усмехаясь ответила старуха. – Ты позволишь мне войти?
       – Да, конечно, заходите, – Анька совсем растерялась.
       – Ты разрешаешь мне войти? – повторила свой вопрос Пиковая Дама.
       – Заходите! – сказала Анька погромче, решив, что старуха глуховата.
       – Так я войду, можно? – в третий раз прозвучал вопрос.
       – Я уже три раза вам сказала: заходите! – начиная слегка раздражаться бестолковостью старухи сказала Анька, и неожиданно увидела Пиковую Даму рядом с собой. Когда та успела войти?
       – Не надо сердиться, – сказала Пиковая Дама, – Я должна была трижды спросить тебя и трижды получить твоё согласие, таков обычай.
       – Обычай? – в недоумении повторила Анька, – Обычай? Вы о чём?
       – Это уже не важно. Важно другое: ты сама разрешила мне войти и теперь только сама в ответе за всё.
       – За что за всё? – спросила Анька, на всякий случай отодвигаясь от старухи.
       А сама подумала: «Уж не рехнулась ли бабка от одиночества? Только сумасшедшей старухи мне не хватало!»
       – Зря беспокоишься, – усмехнулась та, – Я в полном порядке. Вот уж который день я слежу за тобой и вижу, как из дня в день ты считаешь себя всё более несчастной и всё больше себя жалеешь. Ты недовольна своей жизнью?
       – А чем я должна быть довольна? – вопрос старухи подействовал на Аньку как порция соли на свежую рану. – Чем?
       – У тебя есть муж. Он любит тебя!
       – Тоска мне с ним! Он совершенно меня не понимает! Запер в этой дурацкой деревне, а ведь могли бы  поехать если уж не за границу, так хотя бы в Сочи или в Крым!
       – Он исполняет все твои капризы, ты получаешь всё, что захочешь, немногие жёны могут похвастаться этим.
       – А почему бы ему их не исполнять? Я моложе его, он должен ценить, что я согласилась выйти за старика!
       – Когда ты вышла за него, он не был стариком. Разве он плохо заботился о тебе всё это время? Все хозяйственные хлопоты он взял на себя. С тех пор как вышла замуж, ты жила как принцесса, даже не работала. А теперь ещё решила изменить мужу почти с первым встречным.
       – Ну и что с того? Он сам виноват! Мне надоела эта деревня! Мне надоела эта жизнь!
       – Ты не понимаешь, что говоришь. Ты молода…
       – Да пропади она пропадом эта молодость, если надо просиживать её в деревне! Мне лишь бы уехать отсюда!
       Пиковая Дама засмеялась.
       – Вот тут я могу тебе помочь. У тебя в доме есть большое зеркало?
Анька растерянно кивнула. Её запал прошёл и она снова начала опасаться странную старуху.
       – Не бойся, – сказала Пиковая Дама, – Я могу исполнить твоё заветное желание. Ты завтра же уедешь отсюда. Пойдём.
       Они вошли в дом и остановились возле большого зеркального шкафа, занимавшего половину прихожей.
       – Смотри внимательно! – приказала Пиковая Дама.
       Анька посмотрела в зеркало. Ну и что? В зеркале отражалась она сама и Пиковая Дама рядом с ней. Только что-то было не так, неправильно… Анька присмотрелась… Почему-то отражение было словно перевёрнутым, напротив себя Анька видела Пиковую Даму, а напротив Пиковой дамы – себя.
       – Ну как? – спросила старуха, – Нравится? Хотя, нет, подожди, надо немного поправить…
       Пиковая дама шагнула к зеркалу и платком повела по отражению Анькиного лица как бы стирая его. Из-под него проступило лицо незнакомой черноволосой женщины.
       – Вот так лучше, – сказала Пиковая Дама. – Своё лицо мне как-то больше нравится. А тебе пусть моё старое останется. Да не пугайся. Его будешь видеть только ты – пока. Зеркало будет напоминать тебе, что молодость свою ты отдала мне,  променяла на избавление от деревенской скуки… А окружающие будут видеть тебя прежней, никто ничего и не заметит… Но имей ввиду, если не научишься заботиться о муже, как до сих пор он заботился о тебе, лицо твоё быстро начнёт меняться и станет таким же как отражение… Прощай!
       Анька оглянулась – она стояла у зеркала одна, а из зеркала глядело на неё морщинистое лицо седой старухи. Анька подбежала к окну и увидела в соседском саду молодую черноволосую женщину, поливающую из большой зелёной лейки клумбу с настурциями. Женщина подняла голову, увидела в окне бледное Анькино лицо, рассмеялась и помахала ей рукой.

        Вечером приехал муж и сказал, что через три дня они отправляются в круиз по Чёрному морю, надо завтра ехать домой, готовиться к путешествию. К его удивлению, Анька отнеслась к новости без ожидаемого энтузиазма.
       Проснувшись рано утром, Николай увидел что жены рядом нет, подождал немного, она не появлялась, забеспокоился и хотел уже встать, но тут в спальню вошла Анька с подносом, на котором стоял кофейник, две чашки и тарелка с бутербродами.
       – Доброе утро, Коленька, – сказала она. – Вставай, сейчас будем завтракать.
       А из зеркала в углу за ними наблюдала, посмеиваясь, Пиковая Дама.
4 Почему молчат цветы
Виктор Панько
ПОЧЕМУ МОЛЧАТ ЦВЕТЫ
(Сказка для взрослых)
По дороге шли двое. А то были Господь Бог и святой Пётр. Остановились у большого поля, на котором цвели самые разные, очень красивые цветы.
- О. Боже! – восхитился святой Пётр,- посмотри, какая  красота, слава Тебе, Господи!
Какие тут розы, лилии, ромашки, маргаритки, астры и хризантемы!
Как приятно пахнут маттиола и сирень!
Какое разнообразие цвета, линий и форм!
Красота, не поддающаяся описанию при помощи слов человеческого языка,  слава Тебе, Господи!
Приятно сознавать, что такое возможно на Земле.
Люди могут радоваться и наслаждаться восприятием того красивого, прекрасного и замечательного, которое доступно, потому что находится рядом с ними!
А нельзя ли, Господи, сделать так, чтобы цветы могли бы между собой разговаривать? Тогда они стали бы ещё красивее.
- Почему же нельзя? Можно,- ответил Господь,- только вот, не очень понятно, куда приведёт этот процесс… Хорошо. Давай посмотрим. Начнём. Прислушайся. Что ты слышишь?
- Лёгкий шелест. Едва заметное движение, напоминающее репетицию симфонического оркестра, но очень, очень слабый звук.
- Правильно. Цветы ещё не осознали возможности своей речи. Скоро они войдут во вкус.
Понаблюдай, скажется ли обладание умением говорить на общую красоту этих творений? Ведь им придётся привыкать и развивать эти способности!
- Да, музыка слов слышится явственнее. Красота цвета, линий и форм пока сохраняется, даже в некоторой степени совершенствуется.
… Так, наблюдая за цветочным полем, неспешно разговаривали Господь Бог и святой Пётр, пока не произошло нечто неожиданное.
Словно какая-то чёрная туча приблизилась к цветочному полю и рассеяла над ним новые слова, разрушая гармонию, ломая ритмику и логику красоты.
В мире цветов начали появляться грубость, злословие, неуважение, даже мат.
«Да я тебе сейчас как затюльпаню – ты у меня тут обсиренишься»,- донеслось вдруг со стороны мирно цветущего ранее кактуса, известного во всём цветочном мире своими колючками.
И тут всё цветочное поле стало вянуть. Стали высыхать, кукожиться, терять гармонию и красоту все розы, лилии, ромашки, маргаритки, астры и хризантемы.
Перестали пахнуть маттиола и сирень.
Вся площадь пожелтела, а то, что здесь только что произрастало, не было пригодным даже для корма козам!
Тогда Господь Бог сказал:
- Вот ты, Пётр, теперь убедился в том, что бескультурье, злословие, и матерные высказывания – не совместимы с красотой, гармонией и вообще - понятиями о прекрасном!
Хотя, к сожалению, в интернете есть и сторонники распространения этой гадости, прикрывающиеся именами нескольких актёров.
У нормальных людей при встречах с «матюкальщиками» вянут только уши, а цветы, оказывается, погибают полностью!
Поэтому я только что отнял у них навсегда способность разговаривать.
Чтобы не портили свою красоту разными словами невыясненной этиологии, пусть они лучше молчат!
5 Благотворитель
Валерий Неудахин
   Похолодало. Не только в природе, но и на душе. Май в Сибири непредсказуем: все деревья набирают цвет, да сорвется невесть откуда холодный ветер и опустятся на землю заморозки. Землю усыпят лепестки черемухи, словно снежинками набьет  пазухи у бордюров. Прошлогодняя трава топорщится вдоль бордюров, радуясь пережитой зиме, своим присутствием сохраняя воспоминания о прошедшем годе. Может успеется бросить семя в почву и продолжить жизнь поколения в пыли шумных городских улиц.

   Сумерки окутывают улицы. Люблю приходить в старый город, окутанный тайнами и легендами, историями. Среди старых купеческих особняков кружится память ушедших поколений, рассказывая о широкой и щедрой душе тех людей, что в труднейших условиях шли торговать по Чуйской тропе. Передо мной здание Бийского Драматического Театра – бывшего Народного Дома имени Копыловых вспыхивает огнями подсветки. Волшебство превращения архитектурного создания Ивана Феодосиевича Носовича в удивительного лебедя с отточенной красотой архитектурных элементов. Ярко выделяются колонны и фронтоны, изгибы больших окон.  Ажуры входов и невесомость переплетов. В завершении небольшая башенка голубоватым огнем упирается в черные небеса.

   Не вяжется внешний вид этого чуда с последними известиями, поступившими из печати. Акт вандализма на самом старом кладбище города: неизвестными разрушены надгробия над могилами семейства Копыловых. Разрушено то, что восстановлено из руин два года назад общественностью города и Демидовским Фондом.

   Говорить бесполезно, некому. Просто глотаешь слезы, невольно навернувшиеся на глаза.

   Историю этого здания впервые прочитал у краеведа Кадикова Бориса Хатмиевича. Строился Народный Дом на деньги Антона Копылова, завещанные ему дядей Павлом Андреевичем, купцом, караванной Чуйской тропы. Интересная история военного, нежданно получившего известие об оставленном наследстве, изменившим место службы в Польше, ради того, чтобы оказаться в городе на Бие.  Обратившим капиталы на благотворительность ради жителей Бийска.

   История похожая на легенду и от того привлекательная. Она звучит из уст экскурсоводов и гидов, ею искренне  удивляются услышавшие фамилию купцов Копыловых.

   В развернутой статье краеведа Владимира Шнайдера подробно изложена родословная Копыловых с доказательствами, что история действительно является легендой. Почитаешь эти материалы, и пропадает очарование старины, веры в необычность времен, где на благотворительность купечества поднимались города. Дожившие до наших дней здания напоминают о Копыловых, Морозовых, Сычевых, Гилевых и других - укреплявших мирные связи с грозным южным соседом.

   Смотрю на красоту, созданную руками человека, и хочется сказать: «Пусть живет легенда! С ней и по жизни идется легко и интересно!»…

   Рождественская ночь началась снегопадом и, казалось, ничто не в состоянии нарушить волшебства падающих с неба хлопьев. Немыслимо крупные и до чудесного узорчатые, резные неведомым мастером высоко на небесах, они планировали вниз, танцуя менуэт с немыслимым количеством поклонов и реверансов, маленьких шагов, изящных поз.  Невесомый вечер захватывал всем своим естеством природу и продлевал очередной минутой белого танца веру в жизнь! В спасение человечества! Ибо от красоты такой иного в мире не представлялось.

   Ощущение счастья для каждого человека порхало аурой души в свете газовых фонарей, протискиваясь между праздно снующими по улицам города людьми и одаривая их верой во Всевышнего. Люди радовались жизни, доброму вечеру, снегопаду. Не думалось, что в такой момент кому-то приходится плохо, недаром природа расстаралась, одаривая красотой дома, деревья, реку. Даже собачья конура украсилась пушистым сугробом и превратилась во взгорок, похожий на волшебный домик эльфов.

   Кто спугнул это очарование, непонятно. Только свалился с севера холодный жесткий ветер. Налетел неожиданно зло, сбил пушистые горушки с веток елей и принялся бросать в лицо колючие крупицы замерзшей воды, совершенно не похожие на снежинки. Распоясался и раскуражился над всем живым в природе, заморозил, что мог. Нарушил красоту вечера, как пьяный хулиган, попавший на званый ужин. Опустели улицы, предпочтение отдано теплым печам и уютным комнатам. Молоденькие барышни готовились к Рождественским гаданиям. Да и как не готовиться, коли можно судьбу свою увидеть  на много лет вперед. И пусть говорят, что это от лукавого, но удержаться мочи нет. Все кругом заражены идеей предсказания, поневоле голова кругом идет от ощущения неведомого.

   Ветер неистово рвался в окружающее пространство, торжествовал  силой и безнаказанностью. Разгонялся по ледяной поверхности Иртыша, гнал белые волны снега, ударял их о заструги, торчащие острыми краями, и рассыпал ближе к берегу. Русло реки, надежно схваченное слоем льда, отполировалось до блеска и бросало блики холодной царственной зимы, обозначая апофеоз лютой на погоду сибирской глубинки. В городских кварталах ветер ударялся о стены и заборы и рассыпался, слабел силой. Но переполоха в печных трубах успел наделать. Загудели дымоходы, словно злой волшебник намерился проникнуть внутрь жилья, да заслонки мешают. Только и остается в таком случае попугать народ, пусть знают - не дремлют неведомые силы …

   Особо некомфортной показалась такая выходка метели мальчику десяти лет, одиноко находящемуся в большой, неуютной комнате. В сумраке ночи  серые стены поднимались колодцем под высокий свод потолка, и оттого, что  свет не распространялся на  такое расстояние, верх казался черным. На уровне человеческого роста согревало и освещало пламя свечей, здесь жизнь  обнадеживала и трепетно искрила, а выше – мрак и холод неизвестности.

   Комната кадетского корпуса для старших классов без излишней обстановки и вычурности интерьера. Четыре кровати - по две у каждой стены, тумбочки и стол, да шкаф для форменной одежды, - вот и все убранство. Массивная, сделанная на века дверь, да такое же большое и громоздкое окно, выгнулось аркой под потолок. Казенное суконное одеяло, подушка – хранительница тайных дум каждого кадета. Казалось – прикоснись к чужой думке (подушке) и она поведает тебе тайны хозяина, которые он не одну ночь доверял той, что сон его берегла. Матрац, повторяющий изгибы юношеского тела, провалился в нужных местах, чтобы уютнее располагаться в постели. Возле кровати стоит  пара башмаков, истоптавших за день немало путей обширной территории корпуса, ставшего родным.

   Особое сокровище – изразцовая голландская печь в углу спальни. Заботливо натопленная отставным солдатом истопником Никодимовичем, дышит теплом и жизнью, отдает жар дров в пространство, обеспечивая уют и таинственность. От нее не только тепло огня, но и душевная забота старого мужчины, который с особой трепетностью относится к мальчишке, одиноко коротающему рождественский вечер в казенной комнате Сибирского кадетского корпуса. Оттого и натопил жарко, чтобы согреть мальца в метельную ночь. Жаль «кадетика»! Опять его не забрали на каникулы, и он один на весь корпус остался. Куда родители смотрят?

   Через несколько дней соберутся товарищи на учебу, разговорам конца не будет. И только Антошке не о чем говорить. Дай Бог, угостят домашней снедью, каждый вкусное принесет. А что может дать старый солдат? Булочку, обсыпанную сахарной пудрой, он выпросил у кухарки и вручил мальчику, погладил его по голове. Тот от такого проявления внимания зарделся лицом, прижался с благодарностью, чем вышиб слезу у старика. Они давно превратились в друзей, и такую заботу мальчишка воспринимал, как нечто родное и близкое. В ответ протянул фигурку ангела, вырезанную из картона, чем вконец растрогал Никодимовича. И, подогретый  стопочкой настойки, уже не скрывая слез, засопел, завытирал рукавом глаза, наклонил голову, чтобы не показать слабости. Не дай Бог, малец расплачется в праздничный вечер. Потоптался в коридоре, заботливо погремел заслонкой, пошуровал кочергой в топке и отправился в свою каморку.

   Антон же, увлеченный мыслями, не заметив такого проявления любви, направился в комнату. Его поселили сюда на время каникул, уж очень прохладно в казарменном помещении младших классов из-за отсутствия кадет. Протопить одну спальню экономичнее, чем согреть большое казарменное помещение. Оттого и принял решение начальник корпуса  разместить в помещении старших классов мальчика.
 
   На вечер заготовлено удивительное чтение. Книжку о приключениях моряка, попавшего на необитаемый остров, ему посоветовала книгохранительница. Библиотека по праву  считалась самой старой и богатой во всем Омске. Сбор рукописей в ее фонды начался с образованием кадетского корпуса. Все казачьи станицы считали за гордость поучаствовать в создании фонда. Антону полюбилось чтение, он часами просиживал за книгами. Читал все, что попадалось в руки. Запоем поглощал содержание, ухватывая материал целыми абзацами, а то и страницами.

   Под пламенем подсвечника, старого и потемневшего бронзой, расположился в комнате мальчик. Патина подчеркивала изгибы и завитушки, оплывающий воск скапливался в углублениях, словно снег в большой бороде ямщика и придавал почтенность возрасту этого изделия. Под ним читалось удобнее, нежели под одной свечой. Сегодня Антон в честь праздника выпросил три свечи и торжественно зажег их. Должно же быть очарование от момента Рождества. Пламя на свечах весело заплясало в сумраке комнаты, выхватывая из темноты укромные уголки спальни, чего мальчик уже не замечал, поскольку погрузился в мир приключений.

   Сложное и болящее слово – сирота! Досталась такая судьба и Антону. Он почти не помнил матери, из рассказов отца знал, что она постоянно болела. Бывает, что навалится немочь на молодую и юную телом женщину и не отпускает ее уже никогда. Так и матушка познала тяжесть состояния от болезни. Страшное дело – чахотка, выматывает организм кашлем,  не оставляя надежды на исцеление. Мальчик проводил время с нянькой, к себе мать его не допускала, боясь заразить. Отец находился на военной службе и свободным временем не обладал, а может от отчаяния избегал находиться дома. Казалось, другой жизни для них не мыслится и будет это продолжаться вечно.

   В один из вечеров, когда в доме отчего-то все говорили шёпотом,  маленького Антона привели в гостиную. Высоко на столе в украшенном белыми кружевами ящике лежала мама. Он потянулся к ней, ведь она не делала предупредительных останавливающих знаков. Значит можно. Отец приподнял на руках мальчика, он коснулся руки матери. Холодом повеяло! Невольно слезы побежали из глаз и рыдания перехватили горло. Не понимая сути происходящего, но чутьем видел ужас вечера, Антон забрался в спальне на кровать и отчаянно пытался найти спасение от тяжелого ощущения безысходности, зарывшись головой в необозримо большую постель.

   С этого дня отец пришел в состояние задумчивости,  ничто его не радовало. Вечер за вечером он проводил в одиночестве, лишь изредка допуская к себе сына. В один день улыбка появилась на лице. Антон представить не мог, что за этим последует. В доме появилась молодая особа, которая уверенно принялась распоряжаться делами. Отец женился. Новая мама, так сказали называть женщину,  не обижала мальчика, но и заботы о нем не проявляла, перепоручив это няньке. Так и повелось: жили в одном доме да разными семьями.

   Когда Антону исполнилось восемь лет, мачеха настояла, чтобы его отдали в учение в Сибирский кадетский корпус. Отец пользовался таким правом, так как службу проходил в Сибири и его ребенка могли принять на учебу. Приписали год к его возрасту, и вскоре корпус оказался родным домом.

   Первый год обучения показался для мальчишки раем. О нем заботились. Одет, обут, накормлен. Подготовка к служению Отечеству сочеталась с воспитанием и культурными мероприятиями. Физически мальчик окреп и вытянулся. К тому же его часто посещал отец. Словно почувствовал, что с приходом в дом новой женщины, что-то сменилось в их жизни, далеко не в лучшую сторону. Но даже этой маленькой частице счастья не суждено длиться долго.

   Антона пригласили к командиру роты. В кабинете сидела мачеха в черном платье, с черной вуалью на лице. Второй раз в жизни мальчишка прикоснулся к холодной руке. К руке отца. Смерть не спрашивает,  кого забрать к себе. Говорят, она выбирает лучших. Родственников в городе у отца нет, говорили о родном брате, который в далекой глубинке торговал на Чуйской тропе. Да только связь с ним давно утеряна. Никто не брал мальчика на выходные, заказан оказался родной дом в каникулы. Одним словом – сирота! И выживать в этом мире придется самостоятельно. Он не обижался на мачеху, у нее своя жизнь. Никто не виноват, что судьба распорядилась именно так. С тех пор корпус стал  для Антона родным домом, уютным и близким.

   В нетерпении мальчик открыл первую страницу и прочитал: «С самого раннего детства я больше всего на свете любил море». И с этими словами в голове поплыли картины просторов океана, громады штормовых волн, каменные утесы, разбивающие корабли в щепки. И одинокая фигура слабого на вид человека, но сильного нутром. Выжить на необитаемом острове в полном одиночестве, не сломиться перед силами природы, болезнью и опасностями!

   Обладать добротой и жизнелюбием, оставить в дар преступникам, достойным смертной казни, все созданное руками.

   Страшные фигуры дикарей, пляшущих у костра, метались по стенам спальни. Не важно, что это - деревья, качающиеся на ветру и бросающие корявые, уродливые тени от уличного фонаря в узкое пространство комнаты. Антон зябко пожимал плечами и порывами души помогал герою выжить, выстоять! Ощущая и свою ненужность миру, полное одиночество в ночь Рождества.

   Далеко за полночь перевернута последняя страница. Радость за героя, вернувшегося домой! Антон отложил книгу, забрался под одеяло и, продолжая сопереживать Робинзону, крепко уснул. Во сне отбивался от дикарей, плыл вместе с капитаном отвоевывать   корабль у пиратов, строил большую лодку. Учил говорить попугая и приручал дикого козленка, спасал Пятницу от кровожадных соплеменников.

   Под утро, рано встающий каждый день Никодимович, заглянул в спальню. Укоризненно покачал головой, укрыл суконным одеялом щуплую фигурку мальчика, свернутую калачиком. Послюнявил пальцы и загасил свечи, осторожно притворил дверь. В ажуре стекла возникла фигура ангела в женском обличии, склонившая голову в печальной задумчивости. Душа матушки оберегала Антона от невзгод.

   Посреди огромного пространства мира спал будущий благотворитель города Бийска.
6 Повесть Чёрное покрывало Гл. 1-2
Марина Шатерова
На конкурс клуба "Слава фонда"

                Глава 1. Первый раз. Мария.

Живая музыка в кафе, отличное настроение, день рождения и празднование окончания первого курса в компании одногруппников. Сколько счастья и драйва в одном вечере! Но это не всё, что ожидает именинницу сегодня, главному событию ещё предстоит произойти. В одиннадцать вечера Мария позвонила по мобильному:
— Приезжай за мной, я готова.
Через некоторое время ей перезвонили, попрощавшись с одногруппниками, девушка вышла из кафе, завернула за угол и села на заднее сидение припаркованного такси.
— Теперь на Парковую, 12. – сказал таксисту молодой мужчина, сидевший рядом с водителем.

В однокомнатной квартире Леонида, так звали любимого мужчину Марии, уже ждал красиво сервированный стол с едой, заказанной из ресторана. Приятная музыка, милые разговоры, любящие взгляды, которыми обменивалась пара, говорили о продолжении.

Мария и раньше несколько раз бывала в этой холостяцкой съёмной квартире, но визиты эти всегда носили невинный характер. Сегодня ей восемнадцать лет, она совершеннолетняя и девушка предвкушала, что её отношения с любимым перейдут в иную плоскость. Для неё всё это впервые, поэтому немного боязно и неуютно, но в то же время за год разговоров и встреч она знала Леонида и доверяла ему. Леонид любовался Марией и ждал этого момента с не меньшим нетерпением. Молодая девушка буквально с первой минуты вскружила ему голову, запала в самое сердце, они обменялись телефонами при первой же встрече.

Мария учится на педиатрическом факультете медунивера, а Леонид – декан фармакологического факультета. В двадцать три года он окончил этот универ, затем пять лет аспирантуры с одновременным преподаванием, а ещё через два года, в тридцать лет, Леонид стал самым молодым в истории ВУЗа деканом. Профессионализм и преданность делу – это у него в крови, три поколения врачей в их семье не давали другого выбора профессии.

Мария обожает детей, поэтому и пошла в педиатрию. Школа с четырьмя стобалльными сертификатами ЕГЭ позволила ей с лёгкостью поступить на бюджетное отделение медицинского. На фармакологическом факультете работает мамина подруга и Мария как-то зашла к ней, чтобы вернуть книгу, которую брала читать мама. В коридоре встретила декана Леонида, и он буквально прилип к ней, что-то щебетал, не сводя глаз. Мария всегда нравилась мальчикам, но здесь случилось что-то особенное, какая-то невероятная «химия» произошла.

Они сразу обменялись телефонами, много разговаривали, встречались в городе, несколько раз бывали в гостях у Леонида. Медунивер – это студенческий городок, где учебные корпуса, стадион и общежитие находятся на одной территории, занимающей пару кварталов. Леонид живёт отдельно от родителей, снимает «однушку» в нескольких остановках от работы. Мария с мамой и бабушкой живут в этом же районе, поэтому дорога на учёбу не отнимает много времени. Семья девушки переехала сюда с другого конца города, когда она училась в седьмом классе, тогда уже Мария знала, что будет поступать в медицинский. Встречаясь в студгородке медунивера Мария и Леонид смотрели друг на друга, но не здоровались, чтобы не афишировать своего знакомства, всячески скрывая свои отношения.

Немного потанцевав после ужина, пара переместилась в постель. Первая близость причинила Марии боль, но любовь и опытность Леонида сделали своё дело – скованность, боль и зажатость прошли, уступив место страсти, той жадности, с которой мужчина прикасался к любимой девушке. Мария испытала сильный и многократный оргазм. Мощный поток энергии буквально ворвался в неё, наполнив до краёв живительной силой. Удивительно! Много читая и слушая рассказы других девушек об ощущениях от близости, даже если она не первая, Мария знала, что обычно это происходит не так феерично и удивительно, как у неё сейчас.
«Значит мне повезло. Я – редкое исключение из общего правила» - думалось ей.
Леонид тут же уснул рядом с ней, видимо, вконец утомлённый приготовлениями к этому вечеру и самим этим долгожданным моментом.

                ***

Следующий день – суббота. Мария и Леонид решили все выходные провести вместе. Леонид спал до полудня, девушка еле добудилась его. Он был бледен, под глазами залегли синюшные круги, недомогание отнесли на количество выпитого накануне вечером. Весь день пара просто наслаждалась обществом друг друга: вместе готовили, смотрели кино в ноутбуке Леонида, строили планы на будущее. Мечтали, что когда Мария окончит универ, а Леонид защитит докторскую диссертацию, тогда они обязательно поженятся и заведут много детей. Не даром же Мария станет педиатром, ей хотелось не только лечить чужих детей, но и иметь собственных.

Вечером они снова стали близки, Мария настояла, очень уж ей понравились эти сильные и глубокие ощущения, испытываемые при оргазме. Уснули обнявшись. Спустя время Мария проснулась от жажды. Наручные часы показывали три часа ночи. Не услышав дыхания лежащего рядом Леонида, потрогала его, проверяя пульс, пыталась растормошить, но поняла, что поздно уже – он умер.

Испугавшись и не зная, чем тут можно помочь, как правильно поступить, Мария обшарила всю квартиру, нашла и сложила в сумочку все свои мелкие вещи, когда-либо ранее оставленные здесь – заколку, браслет, украшения, пуговицы, любые мелочи, говорившие о её пребывании в квартире. Оделась. Осторожно выглянула с балкона, выходящего на сторону подъезда – внизу на лавочке никого не было. Потом посмотрела в дверной глазок – на площадке тоже пусто. Тихонько отворила двери, осторожно вышла, прикрыв за собой, бесшумно и быстро спустилась с пятого этажа, вышла на улицу.

Свет в окнах дома Леонида не горел, Мария специально окинула взглядом фасад. А через дорогу от дома раскинулся большой парк, поэтому и улица называлась Парковой. Быстрым шагом за полчаса преодолела девушка расстояние от дома Леонида до своего. Открыла ключом квартиру и, стараясь никого не разбудить, вошла, сразу пошла на кухню, вымыла руки. Поставила чайник на плиту, плеснула в чашку заварку из большого заварника.

Кухонный угловой диван и прямоугольный стол уютно вмещали в себя небольшую семью – Марию, маму Илону и бабушку Нину. Иногда на субботние обеды к ним в гости наведывался дядя девушки, мамин брат Викентий. Сейчас же кухня казалась огромной, пустынной, гулким эхом раздавалось в её стенах дыхание девушки, озноб колотил Марию, присев на диван, она обхватила руками плечи, чуть раскачиваясь вперёд-назад. Впервые пожалела об отсутствии в их доме спиртного.

«Он умер, почему он умер» - одна-единственная мысль изъедала изнутри её сознание.
Закипел чайник. Только согрев ладони о чашку с горячим чаем и сделав пару маленьких глотков ещё слишком горячей для комфортного питья жидкости, Мария начала немного успокаиваться. Фаза паники, быстрый поиск вещей, осторожный уход, быстрая ходьба, почти бег по улице домой, озноб, сменились апатией. Тело словно отключилось, замерло неподвижно на диване в одной позе, наконец-таки дома ощутив себя в безопасности.

Сознание же лихорадочно работало, вспоминая каждую мелочь, деталь, связанную с событиями последних суток. Каким был Леонид с того момента, как она вышла из кафе и села к нему в такси? Да нормальным, обычным. Но вот с утра в субботу, после первого их раза, Леонид изменился: побледнел, под глазами залегли тени, вялый немного, какой-то усталый, сонный что ли, хотя спал в тот день на удивление долго, в разговорах часто умолкал, казался грустным и подавленным, улыбался и поддерживал разговор словно через силу. Иногда Мария ловила на себе какой-то странный взгляд любимого, словно кролик смотрит на удава.

— Дочка? Как ты здесь? – в дверном проёме кухни показалась фигура Илоны в пижаме с голубыми котами. – Что-то случилось?
— Мамочка… - на глаза Марии навернулись слёзы, а слова перехватило спазмом.
Илона присела на диван рядом с дочерью, обняла и прижала её к груди. Спустя время, когда к Марии вернулась способность говорить, она начала свой рассказ.
— Не знаю, как это объяснить, мамочка, но Леонид … он умер сегодня ночью.
Её слова не вызвали у матери удивления или какого-то ужаса, как ожидала Мария. Илона прикрыла глаза.

— Ты просто одна из нас, к сожалению. – произнесла она, помолчав.
— В смысле, мам? – растерянная Мария не знала, как интерпретировать слова матери.
— Это у нас в роду, дочка, ещё от бабушки Нины пошло, называется «покрывало чёрной вдовы».
— Что? Что? – не поняла девушка.
— Это долгая история, милая, мы не хотели тебе говорить до поры до времени. К сожалению, это время пришло. Надо нам сесть втроём и обсудить всё это, но … завтра. Пошли спать.

Илона обняла дочь, прижала к себе, поцеловав в лоб, увлекла в комнату. Как в детстве, раздела и уложила в кровать, укрыла простынёй и легла рядом, погладила по голове, успокаивая.



                Глава 2. Бабушка Нина. Начало.

На следующий день, в воскресенье три поколения женщин семьи Поволоцких собрались на кухне. Фамилию эту носила в девичестве бабушка Нина, затем меняла при каждом замужестве. Илона, её дочь, и внучка Мария носили фамилии тех мужей, кто становился их отцами в законном браке. А мужей было много, необычная это семейная история, в тайне её держат женщины этого рода, всегда обсуждая исключительно в женском семейном кругу. Так происходило и сейчас.

— Мария, ночью на кухне на тебе лица не было, - Илона и бабушка Нина предпочитали полное имя, чем более простое – Маша. – Не ожидала, что ты вернёшься домой посреди ночи. Ты сказала, что Леонид умер?
— Как это случилось? – в голосе бабушки Нины звучало сочувствие.
Мария немного помолчала, смутившись необходимостью рассказывать о таком личном, но потом собралась с мыслями и начала с самого начала.

— Я сначала отмечала с одногруппниками в кафе, потом под конец позвонила Лёне, он приехал на такси, и я вышла. Мы поехали к нему, поужинали. Потом у нас это случилось впервые, но мне очень понравилось. Лёня такой нежный, опытный, любящий. Это ещё в пятницу вечером случилось. Субботу мы провели весь день дома, просто общались, строили планы, хотели в будущем пожениться. Ночью перед сном мы снова стали близки. Мне очень хотелось вновь пережить эти невероятные ощущения, такие яркие. Ночью я проснулась, а он уже не дышит, пульса не было, точно умер, думаю, что «скорая» уже ничем не смогла помочь, я так испугалась! Мне кажется, что он умер из-за меня, но в то же время не пойму, в чём я виновата. Так жаль его. Мои первые отношения и такое…

— Как ты поняла, что это из-за тебя? – удивилась Нина.
— Просто почувствовала, как будто я просто знаю, что из-за меня. Он в субботу после первого раза весь день какой-то бледный был, уставший словно. Бывало замолчит и смотрит на меня как-то странно. Вы думаете это точно из-за меня?

— Дочка, наверное, нам нужно было раньше рассказать тебе об этом, но мы как-то не решались, не хотели лишать тебя женского счастья. – начала Илона приоткрывать семейную тайну. – Это проклятие на нашем роду по женской линии, называется «покрывало чёрной вдовы», все мужчины, которые любят нас, рано или поздно умирают. Ты – третье поколение в нашей семье, кто носит это «покрывало». Видимо, у тебя это во много раз усилилось, раз твой любимый умер буквально после второго раза.

— Но они же год, как встречаются. – не согласилась Нина. – Первый раз у девушки может и правда самый сильный и беспощадный в этом смысле, но год общения тоже даёт о себе знать.
— Подождите, так Леонид умер из-за проклятия? – удивилась Мария. – Как это работает? Этого просто не может быть!
Как студентке-медику, ей сложно представить механизм каких-то проклятий, ведь куда понятней смерть от болезни, убийства, какого-нибудь несчастного случая, чем от проклятия.

— У нас очень сильная энергетика, поэтому мы своими силами словно высасываем жизнь мужчин. Без близости это происходит медленней, но когда она есть, то всё ускоряется. Через какое-то время они умирают. У тебя это было в первый раз в Леонидом, видно он очень уж этого ждал, вот и отдал сразу всю свою жизнь без остатка. Скажи, что ты делала дальше? Видел ли тебя кто-нибудь там, у него дома?

— Нет, бабушка, я собрала по квартире все свои вещи, всё обшарила, выглядывала с балкона и в дверной глазок прежде, чем выйти. Да и ночь на дворе, все спали. Может кто-то и видел нас в пятницу вечером, как мы пришли, но мы всю субботу не показывались, все могли подумать, что я ушла раньше, а они не заметили. Мне так жаль его. Может пойти посмотреть, что там с ним?
— Ни в коем случае, дочка. – взяла её крепко за руку Илона. – Надо заметать следы. Если тебя никто не видел, то и не вспомнит потом при ментах, если сейчас сама не вернёшься туда. А в университете кто-нибудь знал о вас?
— Нет, мам, мы скрывались, он сам так хотел. – Мария испугалась и расстроилась, поведение матери казалось ей циничным и лишённым всякой эмпатии.

Всё-таки она любит Леонида и не может вот так просто выкинуть его из своей жизни, не узнать отчего он умер и где его похоронят. Нина смотрела на внучку и слёзы катились по её моложавому, совсем не старческому лицу. Все женщины в их семье красивые, стройные и молодые, им не дашь их паспортный возраст.

— Что значит это «покрывало чёрной вдовы»? Как это началось? Если я – третье поколение, то это пошло от тебя, бабушка? Что же случилось с тобой? – вся эта семейная тайна, которая вдруг обрушилась на сознание Марии, не умещалась в её прагматическом уме будущего врача.

Мария знала, что у её бабушки и мамы умирали мужья, но ей всегда казалось, что болезни и несчастные случаи – это то, что может случиться с каждым, не видела девушка мистики в том, что в одной семье у мамы и бабушки таких смертей подозрительно много. Одни мужья умирали, появлялись новые и жизнь продолжалась. За работой и бытовыми хлопотами всё плохое быстро забывается. Незаметно горе, когда оно у других, и словно многотонная глыба на голову, случись смерть твоего любимого, внезапная, по непонятным причинам.

— Это началось целую жизнь назад. – начала свою горькую историю бабушка Нина. – В ту пору, ещё школьницей, полюбила я одного парня старше себя, высокого, крепкого, первого красавца на селе. Встречался он со мной, целовал, но не больше, обещал жениться, когда подрасту. Но … женился на дочери мельника, богатой, так родители его захотели, а он и не противился особо, тоже деньги любил. Обиделась я тогда страшно, любила его самой сильной любовью, каким бывает первое чувство, искреннее, настоящее. Прокляла я их обоих, смерти пожелала.

Прошло семь лет и я, уже замужняя, узнала страшную новость – тот мой возлюбленный со своей женой, дочерью мельника, сгорел в бане, двери заклинило и не смогли они выбраться. Незадолго до того, как я узнала об этом, плохо мне стало, жарко, температура поднялась, покраснела и вспотела вся. Чувствовала, будто сила, энергия какая-то в меня через поры в коже входит. Потом полегчало, но стала я другим человеком себя ощущать: более сильной, смелой, быстро высыпалась и медленней уставала. Характер поменялся: стала приветливей, улыбчивей, дружелюбнее, пела хорошо, хотя до этого не сказать, что любила часто петь. Молодые парни в селе заглядывались на меня, замужнюю.

Муж мой со временем стал болеть. Не поймёшь толком, что с ним: спит много, а всё время уставший, раздражительный, головными болями мучился. Утонул он в реке, свидетели видели, как он выпал из лодки, словно сознание потерял. Горевала я, искренне горевала по нему, траур носила. Но … года не прошло, сын старосты села ко мне в гости наведываться начал, по хозяйству помогал, да всё взгляды томные бросал. Поначалу гнала его от себя, всё боялась, что люди подумают. Но не сдавался Тарас, поженились мы, хорошим он мужем оказался, работящим, непьющим, заботливым. Песни мои любил слушать, да пирожки с яблоками просил всё время печь.

Но, со временем, и он сник. Чувствовала я, как во время близости с ним, силы, энергия, словно через шланг перетекают из него в меня. Я словно водой родниковой наполнялась, свежестью морозной, а он почернел совсем, рассказывал, как кошмары ночные его мучали, словно существа какие-то потусторонние за ним приходят. Нашла его потом в саду за баней на груше повешенным. Записку оставил, что боится дальше жить, наяву ту нечисть видит.

Тут всё и всколыхнулось! Староста села обвинил меня в колдовстве, в чёрном вдовстве, ведь второго мужа я уже схоронила. А потом и того парня вспомнили, который бросил меня ради дочери мельника, помнили люди, что он со мной перед свадьбой знался. Пришлось продавать дом и уезжать на другой конец страны. Думала убьют меня односельчане, любили все Тараса, не простили мне смерть его. Много кто из женщин за него замуж хотел, а он тогда меня вдовую выбрал.

На новом месте, в посёлке недалеко от райцентра, нашла я нового мужа. Искать долго не пришлось – бригадир кожевенного завода, куда я устроилась работать, сразу на меня глаз положил. С тех пор, как пришла ко мне эта силушка страшная, стала я очень обаятельной, волшебной что ли, мужчин тянуло ко мне, словно магнитом. Бывало, посмотрю на кого-нибудь своими большими тёмно-карими глазами, а он, чувствуя взгляд, оборачивается и мурашки у него по коже бегают, дыхание перехватывает и напрягается всё его мужское начало. Попался! Назад пути уже нет, все его мысли и желания с того момента теперь только обо мне.

Поженились мы с Александром, его перевели на фабрику в райцентр, там родилась Илона. Три года ей исполнилось, когда погиб мой третий муж. Отморозки какие-то сильно избили и ограбили его в день зарплаты. Жаль его! Но страшней всего мне было остаться одной с маленькой дочкой. Помогли соседи, сослуживцы мужа. Один из них, Николай, позвал замуж, говорил, что сразу влюбился, как впервые увидел меня. Я замуж вышла и года после похорон Сашки не ждала, очень плечо мужское и помощь нужны были. Через два года родился у меня сынок, дядя твой, Викентий. Слабый ребёнок, болезненный, боялась я за него.

Уже догадываясь о своём вдовьем проклятии, поехала я с Виком к бабушке одной знающей. Посмотрела она на нас и всё поняла, увидела нашу беду. Сказала мне, что сына своего могу свести в могилу так же, как и своих мужей, каждые семь лет к нему подбирается угроза смерти. Спасти его можно, если подкорректировать судьбу. Провела ведунья ритуал над Виком и сказала, что жить он будет, но станет таким же, как я, чёрным вдовцом, будут женщины рядом с ним умирать, но не кровные, а те, кого он любить будет.

Предупредила я его, чтобы он не встречался ни с кем, Вик верил мне, моим рассказам о нашей семейной тайне, но в выпускном десятом классе школы не устоял, влюбился в одну девушку старше себя, и они были близки несколько раз. Умерла она после того, просто во сне остановилось сердце. Горевал Вик тогда. Больше не встречается ни с кем, боится за чужие жизни.

— А что случилось с Николаем? – Мария слушала исповедь бабушки Нины, верила и одновременно не верила её словам.
Что у мамы и у дяди разные отчества она знала, но никогда не думала, что за всем этим стоит такая страшная семейная драма.

— Тоже умер. На работе у него лопнул в голове сосуд. Викентию пять лет было, Илоне – десять. Соседи стали шушукаться и косо смотреть. – продолжала свою историю бабушка Нина. – Вновь я услышала за спиной эти слова: «Чёрная вдова эта Нинка, второго мужа хоронит». Не знали они, что Николай – это уже четвёртый мой официальны муж, не считая того моего первого возлюбленного. Были сбережения, поэтому я собрала вещи и снова в путь-дорогу.

В другом городе нашла работу, Викентия отдала в сад, Илона уже в школу ходила. Новый муж опять нашёлся быстро, так вся жизнь и прошла. Дети выросли, Илона замуж выходила, но реже, чем я. Мне опереться, кроме как на нового мужа, не на кого было, у Илоны есть я, образование удалось получить, Викентий помогает.
Мария потрясённо молчала, не зная, что на это ответить, масса вопросов роилась в её голове, но боялась озвучить их, не обидев при этом бабушку и маму.
7 Повесть Чёрное покрывало Гл. 3-4
Марина Шатерова
Для конкурса Клуба "Слава фонда"

Глава 3. Мама Илона.

— То есть, эти силы, это «покрывало чёрной вдовы» переходит по наследству, по женской линии? – нерешительно начала дальнейшие расспросы ошеломлённая Мария. – Мам, расскажи, как это происходило у тебя, как ты поняла, что в тебе пробудилось это.

Илона видела шок и душевный кризис дочери, не удивительно, после смерти любимого мужчины открылись такие новости об их семье. Видела, что Мария хочет узнать, как можно больше подробностей, но боится ранить бестактными вопросами. Обидеть Илону, как и Нину, было сложно, так как за свою жизнь чего они только не наслушались в свой адрес, ничем новым их уже не удивишь. Немного подумав, Илона начала свою исповедь.

— Не могу точно сказать, всегда ли, с самого рождения, жили во мне эти тёмные силы, но я помню один мистический момент, после которого я точно ощутила, что во мне что-то есть, некая энергия поселилась и забурлила во мне. Незадолго до этого мне исполнилось пятнадцать лет. Парнем на тот момент я ещё не обзавелась и была «девушкой». Утром летнего выходного дня я проснулась, под простынёй лежала обнажённой, я всегда спала голой, так кожа дышит и как-то приятней, легче спится. Окно комнаты на пятом этаже открыто, на улице лил ливень, по-летнему долгий, мощный, громко и монотонно шумел он густой листвой деревьев, растущих во дворе.
Сознание моё словно маятник колебалось между сном и явью, слышала шум дождя в кронах деревьев, влажную свежесть, идущую из окнa с улицы, я понимаю, что уже не сплю, но в то же время я вижу в своей постели красивого обнажённого мужчину.
 
Простыня сползла с меня, я лежала, согнув ноги в коленях. Мужчина, стройный белый брюнет – это всё, что я запомнила в его внешности, сидел на постели, практически вплотную ко мне. Сначала он наклонился и начал ласкать мои груди, они напряглись и вытянулись от сильного возбуждения. Никогда после я не чувствовала такого прилива желания! Потом он погладил рукой мои нежные женские места, где сразу же всё раскрылось и увлажнилось. Этот неизвестный входил в меня долго и ритмично. Ни один мужчина из всех, с кем у меня позже были отношения, не мог делать это так же долго.

Удивительно и то, что будучи невинной на тот момент, я не ощущала боли и крови на простыне не нашла потом, но в то же время я точно чувствовала внутри себя его движения. Я испытала сильнейший оргазм и моё тело буквально сотрясалось в конвульсиях, незнакомец разрядился одновременно с мной, и я ощутила, как из него вышла и вошла в меня мощная и очень приятная энергия. Как из пожарного брандспойта она, щекоча, наполнила моё тело, словно пустой сосуд. Эта сила полилась снизу вверх и дошла до макушки, я думала, что она выйдет через темя, через так называемую «дыру Брахмы», но в последний момент я почему-то совершенно безотчётно подумала о своём брате, твоём дяде, выдохнула вслух его имя – «Викентий». И энергия остановилась, не вышла, так и осталась жить в моём теле.

Затаив дыхание и не веря своим ушам, слушала Мария эту невероятную историю.
— А что тот мужчина? Кем он оказался? Как он попал в твою комнату?
— Он просто исчез. Так как моё сознание колебалось между сном и явью, то после оргазма и вхождения в меня этой энергии, я окончательно проснулась. Слышала только шум ливня о кроны, влажную свежесть, изнеможение и одновременно прилив сил. Потом, чуть позже, я обсудила это с мамой, бабушкой Ниной, она считает, что это был инкуб, мужской дух, демон такой, который вступает с женщинами в близость. И то ли он так передал мне эти силы, то ли они, переданные от бабушки Нины и дремавшие до этого, просто таким образом активировались.

— А что было потом? Когда ты впервые выходила замуж, знала ли уже, что ты чёрная вдова и твой муж умрёт?
— Да, дочка, знала, бабушка мне всё рассказала. Но шли «лихие девяностые», я окончила институт, на бюджет поступить не удалось, училась на платном, но после окончания института возникли сложности с работой, да и всем тогда плохо жилось. В конце девяностых я вышла замуж, в начале двухтысячных родилась ты, а потом твой отец умер. Я не хотела этого, видит Бог, не хотела. Мы редко с ним этим занимались, и я старалась не ругаться с ним, не испытывать ярких эмоций, чтобы он дольше пожил. Не хотела я стольких смертей за собой, сколько, к сожалению, тянулось за твоей бабушкой. Спустя какое-то время появлялись новые мужчины, это проклятие, «покрывало чёрной вдовы», придавало взгляду какой-то чертовщинки, стоит пристально, с вожделением и страстью на кого-нибудь посмотреть, и он тут же оборачивается, «западает» на меня.

— Мам! Ну ты же знала, чем всё закончится, что он умрёт. Неужели ты Бога не боишься? Можно же было после моего рождения ни с кем не встречаться, не знакомиться больше. И бабушка могла бы жить одна.
— Не могла я, внученька, не могла тянуть двух детей в девяностые в одиночку. Илоне за институт платить, жить на что-то нужно было, хороший мужчина тут только и мог нас всех вытянуть, точнее его имущество.
— Как вы при знакомстве определяли, что у него что-то есть? Неужели «в лоб» спрашивали? А если родственники другие у него есть?
— Это часть нашей силы, дочка. – щёки Илоны покрыл румянец стыда. Она, в отличие от Нины, всё же испытывала вину за смерти своих мужей и искренне не хотела этого.

– Когда смотришь на мужчину, то буквально нутром чуешь, что он хороший, порядочный и у него есть какое-то имущество. Когда разговариваю с ним лично или через интернет по скайпу, то я мысленно начинаю формулировать вопросы про имущество, про количество родственников и детей от других женщин, вслух сама не спрашиваю. Он словно ловит мои мысли и давай хвастаться, рассказывать, что там на него записано, какой он там деловой и хозяйственный, сколько у него родни. Понятное дело, что замуж нужно выходить за самый оптимальный вариант, когда имущество хоть какое-то есть, будь то дом в деревне, старая дача или же машина, но родни при этом как можно меньше. Так проще вступить в наследство, избежать прямых обвинений в его смерти и прочих проблем.
— Но неужели никто ничего не замечал? – удивилась Мария.

— Замечали! Бабушке до появления детей, да и с детьми тоже, несколько раз приходилось переезжать, так как соседи буквально в глаза обвиняли. Да и кто женится на нас, если соседи своими рассказами всех потенциальных мужей-то распугают. Но в столице-то проще, люди меньше лезут в жизнь других, можно двадцать лет прожить в одном доме и не знать, как зовут соседей, не говоря уже о том, кто сколько раз замуж выходил и сколько мужей умерло. Все сейчас собой заняты. – с запалом вещала Илона.

Постоянные переезды, новые школы, отсутствие школьных друзей, какого-то постоянства, вечные косые взгляды окружающих на неё и её мать, недобрый шёпот и осуждение, всё это наложило отпечаток на её детскую психику. С возрастом жизнь немного устаканилась, вошла в спокойное русло, но детские травмы всё равно давали о себе знать во время таких семейных разговоров об их общей родовой тайне.

— Илоне тоже досталось. – перехватила инициативу воспоминаний бабушка Нина. – Мы уже жили в столице, на другом конце города, у меня и Илоны мужья умерли чуть ли не одновременно, с разницей месяца в два, наверное. Один – дома, другой – на даче. Соседи сильно судачили и косились тогда, то был наш последний переезд, помнишь его? Ты в седьмой класс ходила, тринадцать лет тебе исполнилось. В то время ты уже знала, что в медунивер поступать будешь, поэтому мы и выбрали для переезда эту часть города, купили большую квартиру совсем недалеко, ушли со старого места, не оставив никому ни адреса, ни другого ориентира. Боялись мы, что по тебе эти сплетни ударят, ты взрослела, скоро тоже бы кем-нибудь увлеклась.

— Да, помню то время. – не стала отрицать Мария. – Мне так страшно тогда стало – двое похорон в доме. Не скажу, что сильно любила отчима и дедушку, как-то не чувствовала я в них родную кровь, но людьми они были замечательными. Переезжать и бросать учителей и подружек тоже не хотелось, одиноко без них, часто вспоминаю то время, но сейчас занятия в универе, и я бесконечно благодарна вам за переезд поближе, дорога на учёбу и домой занимает совсем не много времени.

— Ну вот видишь, во всём есть свои плюсы. – подхватила повеселевшее настроение внучки Нина.
— Ба! Ну ты же понимаешь, что за всем этим стоят чьи-то жизни?

— Понимаю! Но моя жизнь настолько тяжёлая, не могла я с нею в одиночку справиться, а эта чёрная сила помогала мне. Помрёт муж, продам квартиру, дачу или машину, деньги на жизнь уходят, на новое жильё и переезд. Илоне в девяностых институт оплачивала, ты-то у нас отличница – не бюджет поступила. У нас же тогда совершенно другие времена были. Сейчас все работают, все образованные, да и нажито, пусть и тёмными силами, но есть на что в старости опереться. Понимаю твои чувства, непривычно это тебе, дико, но я не могу жить по-другому, хоть и понимаю в глубине души, что грех это большой. Общаясь с мужчиной, я, спустя время, не только получала его имущество, я питалась им, буквально чувствуя, как его силы перетекают ко мне. Особенно ярко это чувствовалось во время близости или, когда он ночью спал рядом со мной. Спящий человек беззащитен.

Его жизненная сила давала мне здоровье и бодрость, продлевала молодость, дай Бог и лишние годы. Понимаю, что когда-нибудь придётся ответить перед Богом за содеянное, что не остановилась я, когда можно было, а продолжила так же поступать. Но после всех горестей так хотелось комфортной жизни, достатка.

Мария слушала рассказ бабушки и внутри у неё всё холодело. Люди умирают не где-то там на другом конце Земли, а у тебя дома, твои мужья, с которыми ты делила быт и постель, а ей при этом нисколько их не жалко, все мысли об имуществе, комфорте, лучшей жизни и даже об улучшении собственного здоровья и продления молодости.

«Я с такими монстрами дома жила и не замечала этого» - с ужасом думала девушка.

— Тебе не понять этого в полной мере, дочка. – чувствуя молчаливое осуждение дочери, стала объяснять Илона. – У тебя уже более комфортная и хорошая жизнь по сравнению с тем, как было у бабушки и меня. Как бы всё это ни выглядело со стороны, но это часть нашей жизни, наше умение выживать, и мы благодарны этой силе за то, что она есть и кормит нас. Я тоже пользовалась своими тёмными способностями, но в большей степени хотела любви, отношений, большой семьи.

Сколько помню себя, всегда хотела большую семью, много братиков и сестричек, много собственных детей. Но не решилась рожать ещё после тебя, боялась, что если родится мальчик, то умрёт в семь лет, если не отдать его тёмным силам, как и твоего дядю Вика. Он же остался одиноким после того, как умерла его девушка. А как он хочет семью, детей, мне завидует, что у меня есть ты. Не хотела я такой доли своему ребёнку, если вдруг родится мальчик.

— Мамочка … - на глаза Марии навернулись слёзы сочувствия. – Мне так жаль, что у нас такая судьба: хоронить любимых, бояться за детей, всё время терпеть осуждение и куда-то бежать.

— Ты можешь не выходить замуж часто, как бабушка, можешь, как я, редко, чтобы родить или, когда очень тяжело финансово. В остальных случаях избегать отношений, только тяжело это, доченька, сила ищет подпитки, жаждет насытиться кем-то, а с возрастом думаешь, как поправить здоровье, молодость продлить. Это страшно звучит, но когда ты молода и у тебя это всё есть, то не думаешь, не страшишься потерять. Но когда же всё болит, ощущаешь немощь, усталость, видишь морщины и увядание, то не хочешь так легко сдаваться, начинаешь искать единственно верное лекарство, что подходит только тебе. Лишь ты одна можешь им воспользоваться.

— Это кошмарно, мамочка! Я не хочу так жить! Ты пробовала как-то бороться с этим? Может та ведьма, что спасла дядю от смерти, могла бы нам помочь? – чем больше узнавала Мария семейную тайну, углублялась в неё, тем сильнее бунтовала против всего этого зла её добрая натура. – Или может сходить в храм, уйти в монастырь, отмолить от себя это «покрывало чёрной вдовы».

Нина с Илоной переглянулись, ни одной из них такая идея не приходила в голову.

— Мы об этом как-то не думали, всегда воспринимали всё происходящее, как часть себя, как свою Судьбу, хоть горькую и тяжёлую ношу, но то, что предстоит и дальше нести. В церковь мы не ходили, не приучены как-то, а специалистов-мистиков сильных, сильных и добрых, не встретили, не нашли. Та женщина, что от Вика смерть отвела, ведьма чёрная, не очистила она его полностью, а сделала таким же чёрным вдовцом, как и мы все.

— Вы просто не хотели! – разочарование и горечь всё сильнее сквозили в словах и интонациях Марии. – Простите, что говорю это, но бабушка на людских смертях деньги зарабатывала, а ты, мама, - здоровье, молодость и красоту. Да за вашей спиной целое кладбище, вам не стыдно?!

— Не тебе нас стыдить! – вспыхнула Нина. – Ты выросла на всём готовом, ни копейки сама не заработала. Учить она нас вздумала.
— Мама, ну не надо, это просто эмоции, она только что всё узнала и не в силах пока принять и осознать. – заступилась за дочь Илона.
— Мария, дочка, - миролюбиво обратилась она к ней. – К сожалению, ты одна из нас и носишь в себе ту же чёрную силу. Ты же понимаешь отчего умер Леонид? И ты так же испытывала эти сильные эмоции от близости с ним, хотя у обычных людей в первый раз по-другому происходит – больно и без удовольствия совсем. И на твоей совести теперь умерший человек. Просто нужно простить себя и научиться с этим жить, правильно себя вести, соблюдать определённые правила, опираясь на мой и бабушкин опыт.

Воспоминания о Леониде уже совершенно в новом ключе, в свете их семейной тайны, удивили и шокировали Марию, заставив совершенно другими глазами взглянуть в первую очередь на себя, на их с Леонидом отношения в течение этого года, пока они общались, на его нелепую и таинственную смерть. Мария действительно одна из них, но знай она об этом раньше, то спасла бы Леонида, просто не став с ним встречаться. А теперь, когда она по незнанию убила человека, хоть и не умышленно, она против своей воли стала соучастницей, «примкнула к клубу», не имея возможности по-другому повернуть свою судьбу, руки в крови не запятнать.



                Глава 4. Я – другая!

Покрывало чёрной вдовы. Страшная семейная тайна потрясла Марию, она закрылась в себе, оборвалась та родственная и душевная нить доверия, приятного общения и откровенности, какая существовала между тремя поколениями женщин этой семьи. Казалось, что их душевное единство нерушимо, эта любовь, привязанность, открытость, когда девушка может с любой, даже самой интимной проблемой прийти к маме или бабушке, где всегда найдёт понимание и отдушину, то, что ранее казалось нерушимым фундаментом их семьи, оборвалось, исчезло.

Осознавая весь ужас сложившейся ситуации со смертью Леонида, с другими смертями мужчин мамы и бабушки, Мария чувствовала потребность отдалиться, отрезать себя от этой тьмы, попробовать изменить собственную судьбу, стать другой, нормальной женщиной, а не Смертью с косой, теперь это её бремя, ноша, которую придётся нести в одиночку. Мама с бабушкой здесь не помощники, не советчики теперь.
«Не тебе нас стыдить!», «Ты выросла на всём готовом» - упрёком звучали слова бабушки в сознании Марии.

Бабушке с мамой пришлось выживать, не выбирая методов. Мария же чувствовала в себе силу и потребность, желание и возможность переломить эту родовую карму. Изучив в интернете информацию о чёрном вдовстве, Мария узнала, что можно очистить душу от этой программы с помощью сильного колдуна или же искренней верой в Бога. И девушка выбрала вверение себя и своей Судьбы в руки Господа, путь к Свету показался наиболее верным и надёжным.

Мария сходила в храм, договорилась о крещении, купила серебряный нательный крестик на цепочке. Выучив необходимые молитвы и подготовившись, в оговоренный день прошла Таинство крещение. Теперь каждое утро после пробуждения и перед сном она искренне молилась Иисусу Христу и Пресвятой Богородице.
«Меня зовут, как и Тебя – Мария, ниспошли мне свою благодать и очищение, избавь меня от зла и тьмы» - молила Мария нашу небесную заступницу.

Не было дня, чтобы девушка не вспоминала Леонида, любимого, умершего по вине силы, живущей в ней. Во время воскресных служб ставила она свечи за упокой его души, заказывала сорокоусты и молебны. Искренне просила прощения у души Леонида за отнятую жизнь, за смерть, что по незнанию принесла. Это горе тяжким бременем легло на душу Марии. Совесть глодала, изъедала изнутри бесконечным чувством вины.
— Смогу ли я когда-нибудь простить себя? – думала она обо всём этом. – Оправдывает ли меня то, что я не знала о своих способностях?

Мама и бабушка не знали о крещении, ежедневных молитвах Марии, как и о воскресном посещении церковных служб. Девушка держала это в тайне, боясь не сколько возможных насмешек, осуждения и непонимания, сколько того, что ей могут помешать, сглазить её робкие попытки изменить свою судьбу. Ежедневная духовная работа, искренняя вера в Бога и желание снять с себя проклятие, требовали таинства и уединения. Мария мечтала выйти замуж, всю жизнь прожить с одним мужем, завести большую семью, много детей, как минимум троих. Но для этого нужно снять с себя это чёрное вдовье покрывало.

В учёбе и молитвах прошло пять лет и Мария окончила медуниверситет с красным дипломом. Устроилась работать в больницу в педиатрическое отделение, где предстояло пройти два года интернатуры. Наконец-то исполнилась её мечта – она стала врачом-педиатром. В институте девушка ни с кем не встречалась, боялась новых смертей, все силы направляла на учёбу и молитвы. Теперь же в больнице, по прошествии стольких лет одиночества, Мария не могла не заметить заинтересованных взглядов анестезиолога Давида, который тоже ей понравился. Их невероятно тянуло друг к другу той самой искренней любовью, которую стоит ждать всю жизнь.

Но как узнать, исчезла ли смертельная угроза, которую несёт в себе девушка? В интернете она нашла старинный ритуал, проведя который с искренней верой в его действенность, можно снять с себя «покрывало чёрной вдовы». Мария дождалась убывающей луны, буквально в последний день лунного месяца, когда на небе виднелся лишь небольшой серпик, будучи дома в одиночестве, подошла к окну и, глядя на луну, произнесла слова заговора:

«Кланяюсь я Ковелю и Авелю,
Кланяюсь им и молюсь,
Горько плачу и крещусь.
Вы братья родные, перед Святой церковью святые,
Снимите, заберите с меня вдовий платок,
От частых гробов освободите мой порог.
Месяц ущербный тает да убывает,
с меня, рабы Божьей Марии забирает.
Ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».

На последних словах прикрыла глаза, сосредоточилась на ощущениях. Под кожей словно что-то забурлило, зашевелилось, бросило в жар, через расширившиеся поры начало уходить, испаряться. Через время жар прошёл, сменившись ознобом и холодным потом. Мария забралась в постель и, накрывшись одеялом, уснула.

                ***

Мария и Давид копили деньги на свадьбу. С близкими отношениями пока повременили. Девушка не рассказывала о своей страшной семейной тайне, чтобы не испугать любимого, решила пока присмотреться к тому, как чувствует себя Давид рядом с ней. Мама и бабушка благословили Марию и Давида на семейную жизнь. После свадьбы молодые новобрачные переехали в однокомнатную квартиру Давида. После первой близости с Давидом Мария не ощутила тех невероятных эмоций, какие были у неё тогда с Леонидом. Ровным счётом ничего особенного девушка не испытала.
«Значит у меня всё получилось! Отмолила я себя!!!» - светлая радость и облегчение наполнили душу Марии.

Она вышла на балкон и посмотрела в небо, по которому плыли белые кучевые облака, светило ласковое летнее солнышко.
— Спасибо Тебе, Господи! Благодарю за помощь, Пресвятая Богородица! Я так хочу быть счастливой!!! – обратилась Мария к небу.
И небо ей ответило. Девушка увидела белое кучевое облако в виде младенца, который тянул ручонки к другому облаку, похожему на игрушечного медвежонка.
— Я поняла Тебя, Господи, спасибо Тебе!!! – на глаза Марии навернулись слёзы счастья.

Через год у Марии и Давида родился первенец, чудесный здоровый мальчик, которого назвали Леонидом. В память о безвременно ушедшей душе, о которой девушка так скорбела и молилась. Давид не знал всей этой истории, поэтому просто принял выбор имени, предложенный молодой мамой. И душа Леонида действительно воплотилась в этом ребёнке, спустя несколько лет Мария начала узнавать в сыне своего умершего любимого.

— Я не обижаюсь на тебя, мамочка, не грусти больше. Человек, когда умирает, то всё равно живёт, только в другом месте, а потом снова становится ребёнком в животике у мамы. – так однажды сказал маленький Лёня Марии, когда они гуляли во дворе.
Слёзы выступили на глаза молодой женщины, быстрыми ручейками потекли по щекам. Она прижала к себе сыночка и поцеловала в макушку.
«Теперь я простила себя. Я отработала эту карму, и Леонид теперь со мной рядом, он мой сын. Мне не в чем больше себя винить. Спасибо Тебе, Господи!!!» - думала Мария.
Скорбь сменилась тихой радостью, которая светлым потоком очистила самые дальние уголки её души, где жили ещё вина и тени сомнений.

Прошло десять лет. Мария родила ещё двух дочек. Вся теперь уже большая семья переехала в новую четырёхкомнатную квартиру. Только Давид недоумевал, почему Мария не разрешает своей маме и бабушке видеться с внуками, сидеть с ними. Так и не призналась мужу Мария, какая страшная, чёрная и смертельная тайна живёт в их семье.

Ведь если Мария смогла вырваться, отмолить и очистить себя, то Илона с Ниной продолжали встречаться с мужчинами, выходить замуж, омолаживаться и обогащаться таким страшным способом. Сейчас Нина вышла замуж за мужчину моложе себя, а Илона стала супругой его сына, так две семьи объединились таким необычным образом. Тёмные силы окончательно опутали женщин своими сетями, всё глубже затаскивая их в бездну, где нет места спасению души.
8 Непрошеные слёзы
Ашот Бегларян
         Учительница и ученик заплакали одновременно…
         А ведь урок в шестом «А» классе начинался, казалось, с безобидной и даже, напротив, весьма приятной темы: «Мои любимые места в Ереване».
        «Родина – это не отвлечённое понятие, – начала учительница литературы Белла Александровна. – Родина – это то место, где нам очень дорого всё: отчий дом и семейный очаг, улица, по которой ребёнком ходил в детский сад, уютный парк с ухоженными клумбами и любимой скамейкой в глубине аллеи, журчащий фонтанчик в тени плакучей ивы…  Задумайтесь на минуточку, почему, куда бы мы ни уезжали на время, нас всегда тянет туда, где мы родились...»
       Ученики должны были назвать свои любимые места в городе, рассказать о них и объяснить, почему они им так нравятся. Кто-то уже поднял руку для ответа…
       – У меня здесь нет любимых мест! – неожиданно для всех резко выпалил Арам, не вставая с места. – Моё любимое место – это весь мой город Гадрут…
       Мальчик не дал Белле Александровне осмыслить эти слова, и, нервно вобрав в себя воздух, выдохнул:
       – Вы понимаете, я  потерял родину?! Её отняли у меня…
       Вот тут оба, ученик и учительница, разом, словно по команде, и всхлипнули. Класс на миг застыл в растерянности: дети никогда не видели свою строгую и всегда подтянутую учительницу плачущей и такой бессильной. От неожиданности она даже не успела, а может, просто забыла достать платок и вытирала слёзы тыльной стороной ладони. Арам сам же вывел одноклассников из оцепенения, обратившись надтреснутым   голосом к ним:
      – Если бы у вас отобрали ваш город и вы приехали бы жить к нам, разве не стали бы вы скучать по родному дому?.. Я хочу свой двор и свою школу, наш хор ахбюр*, вода которого холодная даже в сильную жару. Ничего, кроме возвращения домой, мне не надо!
      Белла Александровна была опытным педагогом и настоящим знатоком детской души, поэтому она не стала утешать мальчика, а дала ему возможность высказаться сполна, чтобы тот сам потихоньку успокоился. При этом сама она едва сдерживала очередные непрошеные слёзы.
       – Мне здесь предлагали в подарок и кошку, и собаку, но я отказался, –  продолжил Арам уже менее эмоционально, но всё ещё дрожащими губами и со слезами в голосе. – Мои кошка и собака остались дома, они, наверное, ищут меня, ждут меня там. Я скучаю по ним, и другие мне не нужны…
       Тишина в классе стояла такая, что если бы вдруг пролетела муха, то она произвела бы эффект реактивного самолёта.
       – Моя мечта – вернуться в ту жизнь, которая была до 27 сентября. Это была самая счастливая пора в моей жизни…
       Арам наконец остыл и, только сейчас заметив множество уставившихся на него глаз, растерянно замолк…
       – Дети мои, нет у человека ничего дороже и прекраснее родины, – тихо заговорила Белла Александровна. – А война – это самая ужасная вещь на свете. Она приносит с собой  различные беды и несчастья, старается отнять у человека всё: и дом, и нажитое годами имущество, и саму жизнь, данную Богом. К сожалению, люди не придумали ещё вакцины от войны, и, наверное, каждый из нас хотел бы научиться путешествовать во времени, чтобы видеть будущее и менять прошлое, предотвращать катастрофы и делать мир лучше и добрее…
      Арам унёсся мыслями, а вернее было бы сказать, полетел на крыльях своей ностальгии, на родину. На минуту ему показалось, что всё случившееся – страшный сон и сейчас он как обычно проснётся в своей комнатке от заливистых трелей птиц за окном, томно потянется всем телом и понежится ещё несколько минут в постели перед тем как встать, умыться, позавтракать и, накинув на спину ранец, направиться в школу…
      Но, увы, действительность оказалась страшнее самого ужасного сна: в одно утро, казалось бы, обещавшее быть прекрасным и лучистым, Арам и все дети Гадрута в одночасье лишились всех этих невинных удовольствий…
      Город ещё спал, когда грянули первые взрывы. О том, что всё очень серьёзно, Ангелина поняла по выражению лица мужа Сурена. Он, офицер запаса, сразу сообразил, что работает беспилотник, быстро оделся, помог жене и детям, Араму и Кристине, спуститься в подвал, а сам вышел. Только к вечеру Сурен позвонил, сказал, что находится  с ребятами на позициях и посоветовал ночевать в подвале. Но очень скоро всем стало ясно, что подвалы не спасут: прицельно били реактивные системы «Град» и «Смерч», в ход пошли дроны-убийцы. Однако детей вывезли из города лишь на второй неделе, когда поняли, что война не ограничится несколькими днями, как это было четыре года назад, в 2016-ом.
     Тогда тоже обстреливали и бомбили мирные города, погибли и получили ранения дети. Но сейчас всё было гораздо хуже, со звериной откровенностью и жестокостью. Теперь враг метил прямо в жилые дома, детские сады, больницы, храмы, и конца этому не было видно – каждое  утро приносило вместо мирной зари и ободряющего пения птиц оглушительные разрывы снарядов и кассетных бомб. Один из ракетных снарядов разорвался рядом со зданием родной школы Арама. Ударная волна выбила окна, снесла кровлю. С жестокой очевидностью стало ясно, что недостаточно пытаться огородить от леденящих кровь звуков и кошмарных зрелищ войны неокрепшую и ранимую психику детей, а необходимо срочно спасать их только начинающиеся жизни. Малышей и всех несовершеннолетних вывезли из города. И хотя с каждым днём страшный шум войны становился всё отчётливей, а линия фронта приближалась, многие женщины и старики не собирались покидать свои дома, так как были уверены в силе своей армии и защитниках родины. Но произошло страшное и непредвиденное – город пал. Зловещим сигналом стал потянувшийся с окраин едкий дым. Он накрывал родные ещё час назад, а теперь вдруг ставшие неприветливыми и чужими улицы. Цветущий город вмиг завял, всё вдруг стало бессмысленным, мир вокруг лишился солнца, потускнел и посерел.
     Не всем жителям удалось спастись. Вражеские солдаты свирепо расправились даже со стариками, которые не успели или же не захотели покинуть свои дома. Боль казалась бесконечной и неизбывной,  а родина – утраченной навсегда. Вмиг порвалась связь с прошлым: оно исчезло, растворилось прямо в воздухе, казалось, и вовсе не было его. Настоящее было зыбким и словно нереальным. А будущее внезапно отодвинулось на недосягаемую даль…
     Но с этим никак не хотел соглашаться  мальчик по имени Арам.
     – Я создам машину времени и вернусь в 26 сентября, чтобы рассеять планы этих злодеев и оставить в целости и сохранности мой родной город, – с решительной, немальчишеской твёрдостью в голосе произнёс Арам.
     – Ты обязательно соорудишь машину времени, дорогой мой мальчик, и спасёшь свой город, – ответила учительница, подавляя ком в горле. – Там у тебя и прошлое и будущее. Война заслонила их собой и пытается задушить в своих смертельных объятиях настоящее твоего родного края. Но я уверена, что город не умрёт, и ты, подобно доброму волшебнику, сумеешь собрать в единое целое разбросанные злой рукой пазлы прошлого, настоящего и будущего своей родины.

      *Хор ахбюр  – глубокий родник (в переводе с армянского языка).
9 Одиссея пяти куриц
Евгений Михайлов
               
Поколение сокрушающихся о развалившемся Советском Союзе постепенно уходит. Тем яростнее их полемика с оппонентами в интернете, тем отчаяннее их попытки  внушить молодёжи безумные идеи о возможности возврата в «совковые» времена.
Откуда такая упёртость? Это результат деятельности огромной армии пропагандистов, содержавшихся  компартией для «просвещения» народа. Действовали они в основном  примитивно, но напористо.  Люди невысокого интеллекта легко поддавались зомбированию, пополняя ряды приверженцев существующего строя.

 Однако устаревшие формы правления требовали реформ. А вот реформаторов, понимающих, что нужно делать, не нашлось. Престарелые вожди  вкупе с откровенными авантюристами завели страну в тупик. Промышленность и сельское хозяйство пострадали в первую очередь. Об этом ясно говорила появившаяся тотальная нехватка товаров первой необходимости и её детище – талонная система. Народ недоумевал:  - Всего навалом было,  и вдруг оно пропало!

Население Москвы, Ленинграда, столиц союзных республик пытались ещё хоть как-то обеспечивать. А в остальных городах и весях люди жили впроголодь. В народе появилась поговорка: «Народ и партия едины, но только разное едим мы». Те, кто не был вхож в закрытые «партактивские» распределители, стремились при первом удобном случае добираться до благополучных городов, чтобы хоть чем-нибудь поживиться.

В этом отношении мне повезло. Работа моя предусматривала командировки в столицу Казахстана  красавицу Алма-Ату не реже раза в квартал, а то и чаще.  Чего я только оттуда не привозил: лимоны, майонез, шоколадные конфеты, курятину, даже ситец на простыни. В очередной командировке в ноябре также вознамерился привезти что-нибудь к новогоднему столу. По завершению всех дел я отправился в гости к своему бывшему однокурснику, дружба с которым продолжалась с щестидесятых годов.  Он пригласил меня к себе, предупредив, чтобы выписывался из гостиницы: - Заночуешь у меня, а утром на экспрессе прямиком в аэровокзал.
 
Радушный приём, задушевные разговоры продолжались до самого вечера. Тут я вспомнил про покупки.
- Юра!  В вашем магазине курятина есть? Хочу домой прихватить.
В разговор вмешалась жена приятеля Валя, сообщив, что курятину завезли как раз после обеда.
- Только ты поторопись, - посоветовала она - Уже четверть восьмого, а магазин до восьми.

Ровно в половине восьмого я безуспешно подёргал за ручку магазинной двери. Потом постучал, заметив, что где-то в глубине магазина включен светильник. Растерявшись, уже собрался восвояси, но потом вдруг решительно пошёл к служебному входу в магазин. Снова принялся тарабанить в дверь, которая вдруг резко открылась. Мужчина с фигурой тяжелоатлета хмуро спросил:  - Тебе чего?
- Понимаете, я хотел бы купить курятины.
- Вот и приходи завтра с утра.
- Я не успею. Завтра утром у меня самолёт.
Я замолчал, а мужчина пристально посмотрев на меня, проворчал: - Ну что с тобой делать? Ладно, пошли!

Оказавшись в подсобке, мы с моим провожатым попали под прицел шести пар глаз. Их обладатели сидели за столом, неплохо сервированным.
- Кто это, Кайрат?- спросила пышногрудая девица в платье с рискованным вырезом.
- Угадайте, за чем он пришёл?
-За бутылкой! – единогласно решили все.
- А вот и не угадали! Ему курятина нужна. Впервые такого хозяйственного мужика вижу. Айгуль, иди обслужи покупателя!
Дашь ему курятины. Да смотри, ничего больше! – закончил Кайрат под смех присутствующих.

 Пышногрудая поднялась и, подмигнув мне, направилась к прилавку. Взвесила пять свежемороженых куриц, приняла деньги и вдруг сказала:          - Если не торопишься, пойдем вмажем по стопочке. Ты мне чем-то понравился.
 Однако я поспешил откланяться. Мало ли чем всё это могло закончиться?
 Утром я распрощался с Юрой и Валей и через несколько минут уже катил в 92-м экспрессе в аэровокзал. Но приключения мои на этом только начинались. Как назло, на полдороге экспресс сломался, а следующий запаздывал, явно нарушая интервал движения.

Когда я оказался в аэровокзале, регистрация на мой рейс только что закончилась. Заметив, что пассажиры из накопителя ещё не вышли, я бросился к стойке регистрации.  На моё счастье, две аэродамы, будто сошедшие с плакатов Аэрофлота, ещё складывали свои бумаги. Моя история с поломкой экспресса их не впечатлила: - Это ваши проблемы! Мы за автобусы не в ответе. Сдавайте билет!
- Ну, вот же пассажиры! В накопителе! Войдите в положение. У меня груз скоропортящийся! – нервничал я. Возможно, говорил излишне громко, поскольку  у стойки появился милиционер, как из-под земли вырос.

- В чём дело? – осведомился он сурово, словно вчерашний Кайрат.
- Да вот, пассажир опоздал и права качает. И автобус-то у него сломался, и груз у него особенный – тараторили женщины.
- Что за груз такой?- вскинулся милиционер. Увидев моих сжавшихся, словно от страха, куриц, блюститель порядка усмехнулся: - Понятно! Куда летишь-то с таким запасом?
- В Семипалатинск…- пробормотал я.
- Ну, если он не хулиганил, вас не оскорблял, давайте пропустим, - лейтенант решил сыграть в благородство. Потом, подойдя поближе, вдруг спросил: - А ты не пьяный случайно? Запашок вроде есть, хоть и нечёткий.
- Это у меня после вчерашнего – виновато потупился я.
Летеха не отставал: - Давай-ка руки вытяни перед собой и приседай с закрытыми глазами.  Убедившись, что это упражнение я выполняю хорошо, он сразу потерял ко мне интерес.
 
И вот я в самолёте. Усевшись у окна, я подумал: «Слава Богу! Через полтора часа я буду дома». Но, к сожалению, ошибся. Когда до Семипалатинска оставалось полчаса лёту, нам сообщили, что в связи с непогодой борт произведёт посадку в Усть-каменогорске. Сначала я решил сдать билет и добираться домой автобусом, но выяснилось, что автодорога в нашу сторону тоже закрыта. Пришлось устраиваться в кресле с книгой и ждать милостей от природы. В азропорту в основном остались пассажиры с нашего рейса.

 Через некоторое время представительный мужчина, сидевший рядом, поинтересовался: - Что читаете? В ту пору книгами увлекались чуть не поголовно. Достать хорошую книгу было не легче, чем какой-нибудь деликатес.  Поэтому у нас с Владимиром Николаевичем (я тоже назвал себя) завязался оживлённый разговор на литературные темы. Он тоже оказался завзятым книголюбом. Да ещё и жили мы по соседству: он на Пограничной,   я – на Затаевича. Так мы проболтали до пяти вечера. Рейс наш всё откладывался.
 
Как Вы смотрите на то, чтобы перекусить? – спросил Владимир Николаевич?
Я отказался, ссылаясь на отсутствие аппетита, хотя на самом деле у меня просто не было денег. Вчера нерасчётливо всё потратил. Мой собеседник внимательно посмотрел на меня, сказав: - Если у Вас проблемы с деньгами, то я вам могу одолжить, сколько нужно, не стесняйтесь.
    
 Сказано это было настолько просто и открыто, что я согласился. Мы перекусили в буфете, да я ещё договорился с буфетчицами, чтобы поместить пакет с курицами, которые совсем оттаяли, к ним в холодильник на ночь. Услышал тут же немало хвалебных эпитетов в свой адрес от тружениц общепита. Одна даже заявила : - Хотела бы я иметь такого мужа.

Тем не менее, буфетчицы попросили меня забрать свою поклажу до восьми утра, иначе с другой сменой непонятки могут быть. Ночь не оставила у меня приятного впечатления, так как, сидя, я сплю плохо. Поэтому в шесть утра я был уже на ногах. Зато Владимир Николаевич спал сном младенца.
Когда я пришёл за пакетом, девчата меня разыграли, сказав, что его обнаружила и забрала директор. Я уж было начал расстраиваться, но они сжалились и вернули мне его со смехом. Я оставил им две большие шоколадки и мы расстались, довольные друг другом.

Ближе к обеду погода наконец-то сжалилась над нами, и наш самолёт высадил нас в Семипалатинске. В аэропорту Владимира Николаевича ожидала машина с военными номерами. Услышав слова шофёра: - Здравия желаю, товарищ полковник!- я вытаращил глаза, но промолчал. Теперь я понял, почему он не вёз никаких продуктов. У военных своё снабжение. Впоследствии я узнал, что Владимир Николаевич действительно полковник и служит в штабе  корпуса.

 После развала Союза корпус был передислоцирован в Россию, поэтому наши встречи с Владимиром  Николаевичем прекратились. Но до этого мы успели вполне плодотворно пообщаться на стезе книголюбительства. Помню, даже обмен у нас однажды получился грандиозный. Я отдал 10-томник Теккерея, взамен получив 10-томник Мамина-Сибиряка, старое издание 50-х годов. И надо сказать, что оба мы испытывали при этом большое удовольствие.
Сейчас, когда я вспоминаю нашу жизнь во времена СССР, где было немало хорошего, но хватало и плохого, мои дети, а тем более – внуки, смотрят на меня с удивлением. Им просто непонятно, как такое могло быть. Жизнь стала ДРУГОЙ,  и люди тоже изменились.
Причём, как я понимаю, возврат к прошлому  возможен только в фантастических романах, что бы там ни твердили адепты рухнувшего гиганта. Мамонты ведь тоже представляют большой интерес для науки, но клонировать их никак не удаётся. 
10 Тополиный пух
Евгений Михайлов
               
В мае, как обычно, город захлестнула тополиная «метель». Вымахавшие выше домов деревья, необдуманно высаженные ещё в советские времена, давали предостаточно пуха, который не только вызывал у аллергиков воспаление носоглотки, но и становился причиной пожаров.

Подростки и даже малыши при отсутствии взрослых или их равнодушии поджигали пух, который горел не хуже пороха. Обычно  хоть дожди выручали, но в этом мае их не было вовсе, и зловредный пух пышными сугробами собирался во дворах, при малейшем дуновении ветерка поднимаясь в воздух.

Во дворе панельной пятиэтажки по улице Заречной пуха было особенно много, потому, что дом Г-образной формы препятствовал любому ветерку. А тополей тут росло целых двадцать две штуки. Жильцы тщетно обращались к городским властям с просьбами спилить хотя бы верхушки деревьев, как это делалось вдоль центральных улиц. Власти отделывались обещаниями, о которых вскоре забывали. А потом самый бессовестный из коммунальщиков, которым был поручен этот вопрос, решил вдруг, что жильцам следует самим собрать деньги  и нанять соответствующие службы для опиловки. Из этой затеи ни черта хорошего не вышло. Многие отказались сдавать деньги, заявляя: - Пусть платят те, кому это больше всех надо.
При этом имелась в виду одинокая пенсионерка Ольга Вячеславовна Смирнова и несколько её единомышленниц, которые и досаждали властным структурам своими письмами.

И в самом деле, Ольгу Вячеславовну появление пуха надолго выбивало из колеи. Её квартирка была на первом этаже, и мерзкая субстанция проникала в помещение даже сквозь москитные сетки. Поэтому бедная старушка сидела в жару с закрытыми окнами.
А когда ей приходилось два-три раза в неделю выходить в ближайший магазин за продуктами, не помогала даже двойная противоковидная маска. Аллергия тут же напоминала о себе слёзотечением, насморком и кашлем.
 
Но не только это беспокоило Ольгу Вячеславовну. Несмотря на все её увещевания, Серёжка Круглов из второго подъезда вместе с дружками уже несколько раз поджигали пух. Последний раз огонь подошёл вплотную к газгольдеру. Так и до беды недалеко. Наиболее сознательные жильцы с вёдрами кинулись тушить пламя, управившись до прибытия пожарных.

Тем не менее огнеборцы для профилактики залили территорию газгольдера пеной, а потом принялись выяснять у собравшихся причину возгорания. Вот тут-то Ольга Вячеславовна и поведала им о проделках Серёжки Круглова с дружками.
Командир расчёта немедленно отправился в кругловскую квартиру. Однако пацан предусмотрительно смылся куда-то, несмотря на позднее время, а мать взялась рьяно защищать сына. Ссылка огнеборца на информацию Ольги Вячеславовны подействовала на Круглову как красная тряпка на быка.

- Это всё бред старой маразматички! – кричала разгневанная женщина. Обескураженный офицер удалился, ограничившись предупреждением. А Круглова всё никак не могла успокоиться. Металась по квартире, как тигрица в клетке. Появившегося на пороге в состоянии лёгкого подпития мужа встретила гневной тирадой: - Где опять шаришься допоздна?
-  А что случилось-то? – недоумевал тот.
- Вот именно случилось! У нас тут пожар во дворе был. Мусор загорелся. Пожарку кто-то вызвал. А эта сучка Смирнова из шестого подъезда Серёженьку нашего во всём обвинила.
 - Да, Серёженька наш вообще-то не ангел,- резонно заметил мужчина, - мог и накуролесить.
- Ах, вот как ! Ты же мне обещал, что мой мальчик для тебя родным станет. А сам, выходит, на стороне этой твари. Хорош гусь! Зачем я только с тобой связалась?!
- Ну, можно и развязаться! – мужик начинал злиться. Женщина поняла, что перегнула палку и резко сменила тактику, прибегнув к испытанному средству – слезам.

- Ты, Ленка, прекращай тут сырость разводить! - мужчина несколько сбавил тон - Что ты от меня хочешь?! Чтоб я старуху зашиб? Так не забывай, что у меня уже была ходка за нанесение тяжких телесных. Я снова топтать зону не хочу!
- Ты что, Вадим, совсем рехнулся, - тараторила женщина, почувствовав надежду на примирение,- просто поговори с ней по-мужски, построже.
Через несколько минут в дверь Ольги Вячеславовны резко позвонили, а затем принялись стучать. На свой вопрос: «Кто там?» старушка услышала: «Пожарная охрана». Открыв дверь, она остолбенела. Перед ней стоял широкоплечий детина с короткой стрижкой – Вадим Круглов собственной персоной, держа за руку пасынка.

- Смирнова? – коротко осведомился крепыш, не поздоровавшись, и продолжил развязным тоном, - Ну, так и веди себя смирно! Нечего языком болтать!
- Это Вы о чём? – растерянно спросила Ольга Вячеславовна.
- Да всё о том же! Чего напраслину возводишь на ребёнка?
- Я уже просила вашего Серёжу не поджигать пух, - твёрдо ответила старушка, - но он сегодня снова занялся этим.
- Ты видела? – нарочито противным тоном заныл мальчишка.
- Да. Видела. Я же на первом этаже живу, и моих два окна во двор выходят. Ты с мальчишками поджёг пух у газгольдера.

- В общем так, бабуля! – вмешался Вадим -  Не наезжай на пацана!  За пожар пусть с дворника спрашивают, ведь это он во дворе такую грязюку развёл. А нас оставь в покое.  Мы же не мешаем тебе засорять атмосферу своими выхлопами.
Оторопевшая от такой наглости Ольга Вячеславовна только и прошептала: - Как вы смеете? А когда непрошенные визитёры удалились, позвонила дочери в Новосибирск и со слезами в голосе обо всём рассказала. Дочь, как могла, её успокаивала, посоветовав написать заявление в полицию.
- Да не хочу я продолжения конфликта. Этот Серёжкин отчим не зря в тюряге сидел. Прибьёт он меня, как пить дать! – сокрушалась наша правдолюбица.
- Ну, это ты, мама преувеличиваешь! Но всё же держись от этой семейки подальше. Не лезь на рожон! Неужели тебе действительно больше всех надо? Кстати, могу тебе сказать, что газгольдеры по сравнению с газовым баллоном почти безопасны. В них и рабочее давление меньше и предохранительный клапан на всякий случай имеется.

Неудовлетворённая разговором, Ольга Вячеславовна достала свой дневник и поделилась с ним самыми сокровенными мыслями и чувствами в свете событий этого непростого дня.Последующие несколько дней неприятностей не принесли. Но вот настал день, вернее вечер, когда старушка вновь увидела ребячьи фигурки у газгольдера. Безошибочно определив среди них вихрастого Серёжку, она записала в дневнике: «Опять Серёжка…».

Мальчишки убежали, а огонь, вначале слабый, стремительно вырос и перевалил ограду газгольдера, зажигая на своём пути сухую траву. Ольга Вячеславовна, объятая тревогой, впала в странное оцепенение. Вроде бы понимала, что надо бежать из дома, но не могла двинуться. Так она  потеряла несколько драгоценных минут. Потом с дневником в руках всё же поковыляла к выходу.

Мощный взрыв навсегда избавил её и многих от земных забот.Впоследствии оказалось, что сварные швы на газовом резервуаре были подточены коррозией за более чем сорокалетнее пребывание в земле. Предохранительный клапан, увы, не сработал. В зону обрушения попали квартиры шестого и седьмого подъезда, стены которых выходили во двор. В остальных подъездах  пострадало остекление, да разрушились кое-где входные двери. Оттуда, чуть не сбивая сбивая друг друга с ног, выскакивали перепуганные люди. Их взорам предстала ужасающая картина: горы железобетонных обломков в облаке ещё не осевшей пыли.  Вадим Круглов заметив в толпе Серёжку, отвёл его в сторону и прошептал: - Запомни сам и передай пацанам: ВАС ВО ДВОРЕ НЕ БЫЛО. ВЗРЫВ УСЛЫШАЛИ НА РЕЧКЕ И  ТОЛЬКО ЧТО ПРИБЕЖАЛИ.

Ольга Вячеславовна, оглушённая взрывом, очнулась в полной темноте,зажатая обломками железобетона. Пошевелиться она не могла, нижней половины тела не чувствовала.Пыталась кричать, но голос пропал. Страха не было, почти равнодушно она подумала :"Ну, всё!". Глаза закрылись сами собой. И тут она увидела перед собой умершего в прошлом году мужа. Он протягивал ей руки, ласково улыбаясь:
- Не бойся, Оленька! Теперь мы снова будем вместе.
Через мгновение, взявшись за руки, они поднимались над местом трагедии всё выше и выше.Тьма вокруг них сменилась всё усиливающимся сиянием. Удивительное спокойствие овладело женщиной. Она радовалась предстоящим переменам.

Завалы начали разбирать ещё ночью, и хотя надежд, что удастся кого-то спасти, практически не было, в живых оказалась шестилетняя девочка с пятого этажа. Число погибших приближалось к тридцати. Нашли и Ольгу Вячеславовну.  Рухнувшее перекрытие размозжило ей ноги и она умерла от потери крови. К груди она прижимала какую-то тетрадь в клеёнчатом переплёте.
Через день к Кругловым пришёл человек с удостоверением Управления по чрезвычайным ситуациям, принеся с собой ту самую тетрадь.  Безо всяких предисловий он сообщил Елене с Вадимом, что дневник Смирновой полностью изобличает вину их сына в случившемся. Поскольку он несовершеннолетний, отвечать вместе с ним придётся и родителям.

- Разрушение дома с такими жертвами – это вам не шуточки, - заявил пришелец и, насладившись страхом Кругловых, добавил: - Но я могу отдать вам эту тетрадь, если договоримся.
- А если не договоримся? – Вадим ещё пытался хорохориться.
- Если не договоримся, я передам её в прокуратуру.
- А где гарантия, что у Вас нет копии?
- Только моё честное слово! – прохиндей явно издевался.

На следующий день Вадим передал ему в условленном месте пухлый пакет с деньгами в обмен на тетрадь. Следствием поджигатели не были установлены. Перед судом предстал дворник, недобросовестная работа которого создала пожароопасную ситуацию. Тучи над ним сгущались, но всё обошлось – он попал под амнистию в связи с приближающимся юбилеем республики. Дочь Ольги Вячеславовны, недовольная результатами расследования, пыталась достучаться в самые верха, но ничего не добилась.
11 Стеснительный ребенок
Ольга Сквирская Дудукина
Она уже победила стыд, осталось только научиться петь.
Михаил Жванецкий

- ... "У Оленя дом большой, он глядит в свое окошко..." Лиля, почему не поешь?
Урок музыки в тайской музыкальной школе.
Рядом с пианино стоит пятилетняя Лиля, длинноволосое загорелое чудо со смеющимися глазами. Родители - бизнесмены из Москвы.
Под мой аккомпанемент кроха молча и сосредоточенно глядит  в пространство.
- В чем дело, Лилечка?
- Я письку щекочу, - с очаровательной непосредственностью сообщает она, вынув руку из-под платья, затем для пущей наглядности задирает юбочку, демонстрируя отсутствие трусиков.
Сказать, что я растерялась, - ничего не сказать: мои глаза выпали из орбит и раскатились по клавишам.
- А... зачем?
- Чтобы щекотно было, - снисходительно, как маленькой и глупой, объясняет мне девочка.
Я набрала побольше воздуха, чтобы выложить все, что полагается в подобных ситуациях педагогу старой закалки, - типа "это нехорошо", "ты должна вести себя прилично", "девочку украшает скромность" и т. д...
...И выдохнула обратно.

Во-первых, скромностью в наше время, увы, гордится тот, кому гордиться больше нечем.
Во-вторых, россиянин с дискредитированной до унизительности профессией "учитель", увы, не имеет морального права учить жить ребенка предпринимателей. Даже в Таиланде.
В-третьих, я принципиально не воспитываю детей, я только лишь обучаю их музыке.

Что, если мои представления о воспитании не совпадают с родительскими представлениями о том, какими стать их детям?
Все изменилось, времена и нравы. В наше время нахамившего учительнице школьника вызывали к директору, и он стоял, опустив голову, а вызванная в школу мамаша рядом краснела от стыда. Сейчас могущественный бритоголовый папаша, он же спонсор школы, за наглость еще и похвалит свое чадо - дескать, орлом растет, - скорее училку выгонят за профнепригодность. А недавно в Москве, говорят, один медалист застрелил из ружья учителя географии за то, что тот не поставил ему пятерку. Так что ученики нынче еще те, увы.

А если ближе к телу, то есть насчет "щекотания письки"...
Когда-то один молодой европеец попытался пересказать мне вот такую шутку: вроде как один дядя спросил даму, зачем женщины расхватали в магазинах все вибраторы? На что та ответила: неужели вы думаете, что кто-то эксплуатирует их по прямому назначению?..
Я почему-то не засмеялась.
Слегка раздосадованный явным провалом хохмы, парень поинтересовался у меня: как, разве русские одинокие женщины не пользуются вибраторами в интимных целях?
(На дворе пресловутая "перестройка", если что).
Дико извиняюсь, сказала я ему, но у меня места такого в голове нет, которым я сейчас могу думать про вибратор. И у остальных наших тоже.
- А о чем же вы думаете?
- О еде. Об очередях. О новых теплых сапогах. Но что-то я не видела в России очереди за вибраторами.
Спустя десятилетия многим покажется, что я преувеличиваю, но отнюдь.

Зато не прошло и четверти века, как наросло новое поколение, обеспеченное, раскомплексованное, называющее вещи своими именами, способное оценить шутку про вибратор, умеющее извлекать радость жизни отовсюду и использующее "письку" не только ради "попИсать". Радоваться надо, а не морали читать. Не мне, старорежимной преподавательнице музыке, становиться на горло песне будущей топ-модели, звезде шоу-бизнеса, а то и новой Мэрилин Монро (кстати, та тоже не признавала нижнего белья).

И вообще - какое мне дело до чужих "писек".
Я только всего и сказала, что:
- У нас сейчас урок музыки, Лиля, и давай заниматься музыкой, и ничем больше, хорошо? Так споем песенку. Ручки вверх, покажи, какие рога у Оленя! Вот так! Три, четыре: "У Оленя дом большой, он глядит в свое окошко..." Ну, опять не поешь. Почему?
- Я стесняюсь... - опустила глазки девочка.
12 Последний романтик
Ольга Сквирская Дудукина
Имена изменены, образы собирательные

Анекдот:
Идет парень мимо кафе и вдруг сквозь оконное стекло видит за столиком Пола МакКартни.
- Здравствуйте! Не верю своим глазам! Я ваш фанат, – представился он Полу. – Не исполните ли мою просьбу? Я сейчас войду в кафе с девушкой. Не могли бы вы встать и сказать: Володя, здравствуй!
Пол кивнул.
Через десять минут парень заходит в кафе со спутницей. Пол МакКартни встает и произносит:
- Володя, здравствуй!
- Да пошел ты на ф…й!

Подходя к Сониному дому, я увидела, как рослый дед остервенело срывает с двери подъезда свежие объявления, прикрепленные расклейщиками, - о покупке жилья в этом доме без посредника, о котятах «в хорошие руки», о продаже меда по сходной цене и прочую дребедень.
Услыхав шаги за спиной, дядька резко обернулся. А, это Вениамин Петрович.
Я узнала его, а он меня, и злобное выражение на лице тотчас сменилось любезной улыбкой. Ей я обязана своей подруге Соне, его соседке по площадке на пятом этаже.
Соня не просто добрая женщина, но и врач от Бога. Она лечит всех подряд, кто ни обратится к ней. Так, по-соседски она присматривает за одиноким пожилым человеком, ставит ему уколы, прописывает таблетки, да и просто выслушивает, а это и есть самая главная терапия.
- Медицина – дело темное, - часто повторяет Соня.
Ей виднее. Больше всего ей не нравится, что Россия наводнена фальшивыми лекарствами.
- Выпишешь больному таблетки, тот пропьет курс, а ответа нет. То ли лекарство не подходит, то ли оно поддельное, - возмущается Соня.
Между прочим, в Таиланде за подделку лечебных препаратов смертная казнь, поэтому все таблетки помогают. Зато нашим докторам не позавидуешь: не лечение, а танцы с бубном. И все же Соня любит свою работу.
- Дело в том, что больные-то выздоравливают, - понизив голос, объясняет мне Соня свою приверженность профессии, непонятную другим. – А почему – я не знаю.
А вот я знаю, почему у Сони все пациенты выздоравливают: она тайно молится за них. И за Вениамина, и за меня, - я ведь тоже только к ней и обращаюсь. Бывало, пожалуешься Соне по телефону на очередную напасть, запишешь на бумажку ее рекомендации, не успеешь дойти до аптеки – а все уже прошло.
За это сверхъестественное качество и бескорыстие Соню все любят, и всяк старается тоже сделать для нее что-нибудь хорошее. Пожилые люди, со скрюченными потемневшими пальцами, часто приносят ей плоды со своих огородов. Соня не отказывается, чтобы не обидеть, ведь это от чистого сердца. Так, Вениамин Петрович регулярно приносит ей кабачки, помидоры и зелень с дачи.

Сонин дом не простой. У вокзала традиционно селились руководящие работники железной дороги и их семьи.
Вокзальная магистраль, с которой начинался наш город, раньше носила громоздкое неудобопроизносимое название – Ка-га-но-вич-ский проспект.
До персоны, в честь которой увековечен этот шумный проспект, у меня три рукопожатия: моя семья тоже имеет прямое отношение к железной дороге. Мой дедушка, с которым мне хоть и не довелось познакомиться, этим самым Кагановичем был во время войны назначен директором-полковником железной дороги. Дома хранится пожелтевший документ, отпечатанный на машинке и подписанный наркомом Кагановичем.
Дедушке даже полагался отдельный вагон для командировок по стране.
- Между прочим, у моего папы тоже был отдельный вагон, - говорит Соня. – Я с ним иногда ездила.
Вот какого уровня железнодорожники проживали в этом доме, в стиле сталинского ампира, с лепниной и непомерно высокими потолками.
Особенно меня потрясла «комнатка для домработницы», прилегающая к кухне.
Ну, домработницы-то никакой не было, зато крохотная комнатка в огромной квартире стала любимым местом сбора семьи. Там помещался круговой диван, на который так уютно было забираться с ногами, и обеденный стол.
Такая же квартира была у Вениамина Петровича, - значит, он тоже заслуженный железнодорожник на пенсии.

Я слышала, что все напасти Вениамина Петровича начались с того, что пропала любимица, рыжая колли, - не вернулась с прогулки. От горя занемогла супруга, да так и не оправилась от болезни.
Так что Вениамин Петрович вдовствовал уже насколько лет. Сын Сергей жил отдельно.

- Надо бы пригласить Вениамина на Новый год, чего он будет один, как сыч, дома сидеть, - озаботилась Соня.
К Соне и Мише на праздники стекались разнокалиберные друзья и знакомые, за многие годы перезнакомившиеся между собой. Елки Миша предпочитал рослые и пышные, до самого потолка. Елочные игрушки были старинные, чуть ли не антикварные, на прищепках, - какие-то ангелочки, зверушки и куколки.
Миша обязательно готовил фирменное блюдо – баранью ногу, мы с Соней кромсали салатики, среди которых непременный «оливье». Новогодние праздники проходили душевно, импровизационно и немного сумбурно. В углу, разложив краски, всегда окапывался один известный художник, который запечатлевал наше сборище акварелью в авангардистских комиксах. За все годы их наберется на солидную выставку.
Вениамин, со своим громким голосом и солдафонскими манерами, нарушил издавна сложившуюся гармонию. Расположившись рядом с Мишей, он попытался было напиться с ним на пару, все норовил плеснуть водки в его рюмку, да безуспешно. Миша, как и прочая «гнилая интеллигенция», предпочитал Шампанское и сухое вино. Да и вином все чокались как-то вяло и стихийно.
«Ирония судьбы», идущая телевизионным фоном, неожиданно вызвала горячий спор.
- Терпеть не могу этот фильм, - заявила Галя, между прочим, искусствовед. – И никогда не понимала его бешеного успеха.
- Наконец-то встретила того единственного человека, которому не нравится этот фильм, - сказала Тома, Сонина коллега.
Вениамину не прикольно было ни единолично глушить водку, ни участвовать в дискуссии об отечественном кино.
- Что за люди, - в конце концов воскликнул он в сердцах. – Ни выпить, ни поговорить нормально, - и ушел к себе, обиженный и разочарованный.
- …Да уж, это была плохая идея – пригласить Вениамина, - с усмешкой подытожила Соня.
Неловкие ситуации ее разве что забавляли.
Но за одинокого пациента она беспокоилась.

- Вас Сережа-то часто навещает? – поинтересовалась она как-то.
- Да приходил недавно. Хочу, говорит, развестись. Может, говорит, я у тебя поживу?
- И вы согласились?
- Что значит согласился? – возмутился Вениамин. – Почему он хочет ущемлять мои жилищные условия!

- …Представляешь, так прямо и сказал: почему, говорит, он собирается ущемлять мои жилищные условия? – пересказала мне Соня. - А я-то подумала, что он обрадуется. Интересный дядечка.
Однажды Вениамин не на шутку разоткровенничался с Соней.
- Вот ведь прожил жизнь, а большой любви так и не встретил, - проговорился он под настроение.
- Как же так, а ваша супруга? Разве она вас не любила? – удивилась Соня.
- Любила, наверное, по-своему, но никогда мне об этом не говорила, грустно ответил Вениамин Петрович. - Да и не до того было, не до романтики. А все-таки жаль…

- …Представляешь, Вениамин вчера получил письмо из Питера, от женщины, с которой встречался в молодости, - доложила Соня. – Он туда ездил, говорит, на какие-то курсы повышения квалификации.
- И что она ему написала?
- Что всю жизнь его вспоминает. Что эта встреча была самым дорогим в ее судьбе. Так и написала.
- Что же это получается: сбылась его мечта о большой любви? Прямо как по заказу. Неужели так бывает? – я была просто потрясена и растрогана.
Я попыталась представить себе Вениамина в молодости, мысленно снимая с его образа возрастные признаки, как луковую шелуху.
А что, мужчина был хоть куда: высокий, стройный, военная выправка, и железнодорожная форма ему, должно быть, очень шла. Да и лицо не хуже, чем у других, не всегда ведь он был таким угрюмым, вон как радостно улыбается Соне. В принципе влюбиться можно, да еще как. Та женщина наверняка помнит его молодым, элегантным и мужественным. Видимо, она тоже одинока, раз написала ему?
Слишком хорошо, чтобы быть правдой… А почему бы и нет? Неужто пришла-таки Любовь, сжалившись над одиноким больным стариком?
- Интересно, что он ей ответил, - произнесла я.
- Я тоже его об этом спросила. Знаешь, что он мне сказал?..
- Ну?..
- Что она сумасшедшая, раз пишет глупости. И что он не собирается этой бабе ничего отвечать.
- !..
13 Раскосые азиатские глаза
Ирина Христюк
                РАСКОСЫЕ АЗИАТСКИЕ ГЛАЗА

   Среди шумной толпы пассажиров только что приземлившегося самолёта, медленно спускающихся по трапу, особенно выделялся мужчина средних лет, изящно одетый, с перекинутой через плечо лёгкой сумкой и чёрным плащом на руке. Он вежливо, но с акцентом, поблагодарил стюардесс и, окинув быстрым взором полосу и виднеющийся аэропорт, улыбнулся краешком губ. И в едва заметной улыбке, и в раскосых азиатских глазах мелькнула не то радость, не то грусть: сорок пять лет он ждал встречи с этим городом и самым любимым человеком на земле.
   Получив багаж, он направился к ожидавшей его машине. От терпкого запаха осенней листвы защемило сердце и мелькнула мысль: осень – последняя, самая мягкая и восхитительная улыбка года! И осень жизни – ей под стать. Эта мысль ещё долго не давала ему покоя. Водитель включил радио. От первых зазвучавших нот к горлу подкатил комок, и щемящая, сладкая боль заполонила всю душу. Оркестр играл бессмертное произведение гения и короля танго – Оскара Строка – чудесное «Скажите, почему». Завораживающая красота осени и очаровательная музыка наполнили сердце теплом и чудесными воспоминаниями о далёком, светлом и чистом прошлом…
   Такая же тёплая осень 1975 года. Вечер. В ресторане звучит божественная мелодия танго, в которой столько нежной и страстной любви, что кажется, миг наслаждения будет длиться вечно. Но это – прощальный ужин. Влюблённые расстаются. И каждый понимает: рвётся любовь, и одна жизнь на двоих распадается на две половинки, которые, может статься, уже не встретятся никогда. После шести лет учёбы он возвращается на родину, где нет места для неё. Она остаётся в этом городе, где оба были счастливы. И между ними будут тысячи и тысячи километров…
   Они, молодые и пока счастливые, танцуют. И выверенность каждого движения и звучания, где каждое слово наполнено смыслом явного и тайного, когда сердце трепещет от каждой нотки и полунамёка, где саксофон творит такие чудеса, что выпадаешь из времени и пространства, растворяясь в чарующих звуках, и забываешь обо всём – разве это можно забыть?! Волшебная музыка знаменитого танго жила в его сердце всё это время и будет жить с ним до последнего вздоха.
   Многого он достиг в жизни, много сделал для своей родины, стал примерным мужем и отцом, но в его сердце всегда звучало танго первой любви. Он не смог забыть её, не в силах вычеркнуть из своей жизни. И они оба знали, почему...
   И вот сейчас важные служебные дела привели его в город единственной любви. По своим каналам он узнал адрес и «летел» к ней, изо всех сил стараясь унять бешено колотящееся сердце. Звонок. Мгновение. Дверь открывается. И на пороге – красивая молодая девушка.
– Ирма? Боже мой, ты совсем не изменилась. Всё такая красивая. Это я. Помнишь? Я обещал вернуться, ведь я не смогу умереть, не увидев тебя?!
– Господин, я – Злата, а Ирма – моя бабушка. Но, к сожалению, год назад она покинула сей мир…
Присмотревшись внимательнее, он заметил, что глаза у девушки – другие, не его любимой.
   Она ещё что-то говорила, но он уже не слышал. Слова, как пули, пробивали его сердце и душу. И скупые мужские слёзы безысходности и отчаяния текли по щекам мужчины, побывавшего в половине стран мира, много испытавшего и повидавшего в своей жизни…
   А на следующий день он узнал, что Злата – его с Ирмой внучка. И у неё такие же, как у него, раскосые азиатские глаза.
14 Я жил с женщиной без носа?
Ирина Христюк
 1 место в номинации «Оригинальность сюжета» III Международного литературного
конкурса «Славянское слово», Болгария, 2020.

               
                Я ЖИЛ С ЖЕНЩИНОЙ БЕЗ НОСА?

                (Авторская версия реальных событий)


           Захар – косая сажень в плечах – слыл завидным женихом в селе: под два метра ростом, крепко сбитый, с натруженными сильными руками. Густые тёмные волосы, слегка кудрявясь, подчеркивали открытое и приветливое лицо красавца. Зелёные, с затаённым блеском глаза многим девушкам не давали покоя, а открытый и спокойный взгляд сводил с ума местных красавиц. К тому же работящий: и дома родителям подставит плечо, и в колхозе на хорошем счету. Шофёрская служба требует особой смекалки – то подремонтировать, то нужную деталь заменить, и на дорогах внимательным быть, и спиртного ни-ни, только по праздникам, и то в меру. Поэтому и в невесты многие набивались, и глазки строили, но сердце его оставалось свободным.

      И каково же было удивление земляков, когда по селу молниеносно разошлась новость: Захар посватался к Антонине! Посватался – так посватался. Рано или поздно это должно было случиться. Но ведь к кому?! К Антонине! Такого никто не ожидал и предвидеть не мог.

      Антонина была младше Захара на три года. В красавицах не ходила: ни ростом не вышла, ни статью. Но это – не самое страшное. Несчастье в том, что у Антонины практически не было носа. Такой родилась. И никуда от этого не деться. Кто-то над ней подшучивал, кто-то, наоборот, сочувствовал, но все сходились в одном: она ему – не ровня. Село гудело: как? как могло статься, что такой красавец женится на замухрышке? Чем она взяла? Как вообще такую можно полюбить?

       Версии выдвигались разные. Одни предполагали, что из-за богатства, другие тут же опровергали, так как девушка из обычной сельской семьи, да к тому же средняя из трёх дочек. Старшая – замужем, младшая – ещё в школе учится. Старушки судачили, что мама Антонины к известной в районе колдунье ездила, четвёртые… Да что там. Перемывали косточки все.

       Тем временем родители готовились к свадьбе, а молодых всё чаще видели вместе, счастливых, весёлых и жизнерадостных.
Сыграли красивую свадьбу. И стали они жить-поживать да добра наживать. Через год народился сынишка. Захар души не чаял в жене. И за ребёнком присмотрит, и в хозяйстве всё вдвоём, и приголубить не забывал. Когда мальчику исполнилось два годика, родители подарили ему сестричку. Стали о новом доме подумывать, деньги откладывать. Захар старался изо всех сил, да и родители помогали. И года через четыре новый, красивый и просторный дом уже принимал гостей. А вскоре и семья пополнилась: родился второй сын. Радость, тепло и взаимопонимание царило в доме. Жили между собой, как рыба с водой. И любили друг друга так, как редко кому удаётся в жизни. Захар всегда спешил домой, где его ждали дети и любимая Тонька-Тонюшка. А она его боготворила. Старалась и подросшими детьми заниматься, и дом в чистоте содержать, и хозяйством управлять, и любимого обедом-ужином встречать. И новость, что скоро народится братец или сестрица семья приняла с радостью. Дети подрастали здоровыми и красивыми, забот и хлопот прибавлялось, но родители успевали уделять внимание им и друг другу. Никто никогда не видел Захара пьяным или свернувшим налево. Ни одна женщина не могла похвастаться, что он заночевал или провёл с ней время. Он был верен жене. А за Тоней и раньше-то ничего подобного не водилось. И никто не мог понять, как удаётся им сохранять семью и любовь, несмотря на Тонькины недостатки.

      Время шло. Дети выросли, окончили школу, все получили образование.
Сыновья поженились, остались в родном селе. Дочка вышла замуж и уехала в столицу. А в селе всё никак не могли понять, как может такой интересный мужчина быть преданным одной-единственной женщине, не красавице, да ещё и без носа?

      Не успели Захар с женой отдохнуть от детей, как один за другим пошли внуки. Жизнь мирно текла по устоявшемуся руслу. И казалось, что так будет всегда.

      Но занемогла Тоня. Впервые за всю жизнь и так серьёзно. Захар не отходил от неё. Уволился с работы, благо пенсия нормальная, на стариков хватает. Дни и ночи проводил у постели больной. Дети приходили, но все обязанности по дому и уходу за больной он взвалил на свои плечи. Ни врачи, ни лекарства не помогали. Больная таяла с каждым днём и на втором году болезни ушла в мир иной. Несчастье пришло в дом, и Захар не знал, как с ним справиться. Более сорока лет они в горе и в радости были вместе, а теперь он остался один, без своей любимой Тонюшки. Печаль разрывала его сердце. Горькие мужские слёзы лились градом. Ему казалось, что не вынесет потери родного человека. Склонившись над гробом, он плакал в голос. И вдруг, словно очнувшись, он резко замолчал, круто повернулся и спешно вышел из комнаты. Подозвав родных, резко спросил:

      – Почему Тоня без носа? Где нос? Что случилось?

Все удивлённо переглянулись:

      – Так у неё никогда его и не было, – почти хором ответили они.

Он был потрясён. Недовольно вслушивался в их разговор, не до конца понимая происходящего. Закрыв лицо руками, начал говорить сам с собой, резко и отрывисто бросая слова:

       –  Как? Как?! Я что всю жизнь прожил с женщиной без носа?!

       – Да!

Еле сдерживая себя, простонал:

       – Как могло такое случиться?

       Но никто не смог ответить на простой и в то же время сложный вопрос.
С этой минуты, ошарашенный внезапно обрушившейся на него жуткой новостью, он больше не плакал. И, чтобы изображать скорбь, не выдавая своих чувств, натёр глаза луком…
15 Забытое танго осени
Валерий Слюньков
Вот и осень. Смотрю за окно на золото листвы готовящихся к зимнему сну деревьев у дома, на дальний лес заречья, с каждым днём светлеющий открывающимися далями. Скоро придёт и то самое утро, о котором классик написал слегка печальное и раздумчивое "Утро туманное, утро седое"... И как там дальше-то... "нехотя вспомнишь и время былое"... И мне. Разве нечего вспомнить? Вот хотя бы ту, давнюю, памятную осень...

Несколько дней холодало, ночами заморозки, но вот солнышко снова греет. Только листья, морозцем тронутые, дружно кружат в прощальном полёте, ковром разноцветья покрывая землю. Темнеет рано, и тем уютнее  на нашей заветной лавке под старыми клёнами в эти последние тёплые вечера осени.. Позваниванию своей гитарой, кто-то пытается запеть, требуют подыграть..  .А гитарист липовый, что-то пытаюсь и... отставляю в сторону гитару.

Мы здесь почти все ровесники, и ряды наши уже поредели. Выросли мы, и Армия уже призвала кого из друзей в свои ряды. Скоро и мой черёд. Это и волнует, и грусть иногда наваливается, да только отставать нельзя. Служить парню, если он нормальный, дело обязательное.
        -Гитару возмёшь, в Армию?
Моя соседка Иринка, к которой неравнодушен и она вроде бы на меня посматривает, трогает струны и они тихонько позванивают.

Из дома напротив, где живёт с женой известный в городе артист нашей музкомедии, вышли, провожаемые хозяином, наверное, его гости. Понятно было, что они слегка "под градусом", громко прощались с хозяином. Наверное две семейные пары. Но вот ворота закрылись и гости пошли, было, в сторону автобусной остановки.
         - О, смотрите! У ребят гитара, сто лет не играл. Ребята, а можно               
           чуть... попробовать?
Высокий, крупный мужчина, улыбаясь, протянул руки к гитаре.
          - Да, конечно... только не настроена она - заторопился я. Это мне надо,потому что мог подсмотреть аккорды, подучиться. Подвинулись. Присел. Рядом примостилась, чуть прижавшись к нему, женщина. Другая пара встала перед скамейкой, приобнявшись.
          - Ну давай, Шура! Изобрази, удиви. Что нибудь из "Не одна я в поле
            кувыркалася"
          - Перестань, Глеб, не порть молодёжь. Сейчас-сейчас -который "Шура" быстро крутил колки, звенел настраиваемыми струнами. И вдруг... невероятное. Моя, тупорылая и неплослушная гитара, нудно и не в попад что-то выдающая, отозвалась на руки этого "Шуры" такой красотой, такими звуками, что все примолкли. Что-то полилось и знакомое, переходящее в непонятное, но также красивое и тревожащее.
          -Сашь, а давай нашу, давнюю. Помнишь... танго, ну про листья...       -заговорила женщина, заглядывая ему в глаза, и сильнее прижимаясь с его плечу.

Ту-ту-ту -пошли красивые, густые аккорды, переходящие в ритм танго. И начал...
             -Листья пожелтевшие поблекшие
             -Падают мелькают за окном
             -Мы с тобой любимая хорошая
             -Наконец-то вместе, мы вдвоём
            
             -Как люблю я глаз твоих сияние
             -Радость иль мелькнувшую слезу
             -С листьев капли падают хрустальные
             -На листву опавшую внизу

Невыразимая, непонятная красота, голоса, слов, и то, как выдавал певец, глядя куда-то и видя что-то своё... И вот аккорды перехода,  и припев пошёл на два голоса. В мужской, чуть грубоватый голос вплетается тонкий женский, оттеняя и ещё больше украшая песню, распевно и широко.
          
             -Листья, листья сорванные ветром
             -Мокрые, но улетающие вдаль
             -Листья, вы с прощальным приветом
             -Унесите мою печаль.

Мы слышали настоящую гитару, настоящее пение, видели настоящих, выходит, артистов. А пара, стоявшая перед лавкой, вдруг повернулись друг к другу и началось ещё одно волшебство. Они танцевали танго. По настоящему, так, как мы никогда не видели. И мы, онемевшие, понимали, что они это делают не только для себя. В нас они почувствовали зрителей, настоящих, понимающих, удивлённых и восхищённых. И опять ритм, ритм и снова вступающий голос повёл дальше, негромко и доверительно, как будто для каждого из нас.
            
             - А печаль шальная полуночница
             - Западает в сердце в час ночной
             - Верь, что мне сегодня жить так хочется
             - Только потому  что ты с мной...

Вот оно, умелое, настоящее искусство, и песня, пусть и сентиментальная,и вот красиво и умело танцующая пара. А певец вёл рассказ о том, что , "носил и перенашивал" то, что "связано с тобой", что "жил" этим, сравнивал печаль разлуки с оторвавшимися осенними листьями. И снова, на два голоса, напевно и протяжно, припев о листьях, сорванных ветром, заключительные аккорды, под которые остановилась в эффектном "па" танцующая пара.

После того вечера брать в руки гитару больше не хотел, не мог. Всему надо учиться, а иначе... . А там началась и моя Армия, первое время трудное, непростое. Но вот, чуть пообвыкся, время свободное появилось. А однажды, выполняя приказ старшины прибраться в ротной  каптёрке, нашёл в уголке старую, всю в царапинах, гитару, и перенёс её в ленкомнату, так это тогда называлось, рядом с гармонью, которую терзали по очереди наши мучители, лихие да неумелые гармонисты. В первое же увольнение купил струны, в мастерской части разжился лаком, наждачкой, очистил и отполировал, и гитара стала снова похожа на инструмент.

Начал потихоньку бренькать, снова наживать мозоли на пальцах, что бы кожа задубела, иначе какая игра. И на моё счастье оказался в соседней роте гитарист, для меня, прямо настоящий артист. И снова заразился музыкой, тем более что стало потихоньку получаться всё лучше и лучше. И однажды выдал в кругу слушателей "Листья", те самые, когда-то потрясшие меня и моих друзей. Притихли мои товарищи-солдатики, похоже, каждый о своём... А это ли не главное, что задел, затронул, да и себе в радость и светлое воспоминание. Потом часто просили меня "сделать Листья", но однажды кто-то изрёк типа "всё таки-шибко печальное, маленько бы радости".
И недолго мучаясь, придумал заключительный куплет
               
                -Запорошит снегом листья палые
                - Отзвенит метелями зима
                - И заглянет в наши окна новая
                - Юная зелёная листва

                - Но мы не забудем осень давшую
                - Эту нашу радостную ночь
                - Как печаль за листьями опавшими
                - Незаметно улетела прочь.

Домой ехал с новой, красивой шестистрункой, купленной мне вскладчину ротным народом, моими добрыми товарищами, слушателями и критиками. Тогда инструмент не стоил таких больших денег, как сейчас. Спасибо им. Всё куда-то уходит, и ничего не жаль, потому что новому дорогу. Но вот ушедшее желание петь в кругу доброй компании, добрые и памятные песни - искренне жаль. Потому давно не востребована, в чехле моя гитара. Крайний раз играл и пел на свадьбе моей внучки. Конечно и "Свадьбу" от Магомаева, чуть переделав: "Был Максим серьёзен очень, ну а Яна, ослепительно была молодой". Слушали, хвалили, но... не подпевали, чего очень хотел. Ещё другое пытался... Нет. А одному - не интересно.

Всё ушло? Да и понятно, кому нужен самоучка, когда нажми пару кнопок, и всё споёт тебе и сыграет профессионал. Всё так, да не даст испытать радость общения от хорошей песни, поющими хорошими друзьями вместе с тобой. А это ни с чем не передаваемое удовольствие, радость души. И не верится, что ушло это
навсегда. Слишком много светлого и дорогого накоплено народом в наших песнях,
и настанет время когда их снова запоют. Надеюсь и верю.
16 Переплетение судеб
Анна Шустерман
Переплетный   цех находился в подвале. Трамвай на повороте скрежетал над окнами цеха, лестница ведущая в подвал была загажена. Защипывать нос двумя пальцами или затыкать уши?

Любой выбор, все равно был неэффективен и люди просто привыкли к темноте, нехватке воздуха, припискам, сплетням, обязательным ежемесячным конвертикам  -взяткам в стол начальнику цеха...

Начальник цеха Жора ,слепой худощавый брюнет, с годами преобразившийся в обрюзглого бесцветного толстяка, не мог видеть свое отражение в зеркале,и вел себя очень уверенно и нагловато.
Oщупывал переплетчиц с пояса и ниже, причмокивал, присвистывал, под наигранное хихиканья подчинённых.

Девочку Еву, дядя Жора, сажал на колени и давал потрогать толстую книгу для слепых, напечатанную шрифтом Брайля.

Пупырышки на совершенно чистой, без картинок листах, Еву мало интересовали, но почему-то запомнилось ощущение в пальцах: такое легкое покалывание при прикосновении к ним.
B ящике письменного стола, ждалa припрятаннaя для неё шоколадкa.

Два раза в году - На Первое Мая и 7 ноября - переплётный цех багровел.

Kрасный цвет знаменных полотен, лозунги "СЛАВА КПСС" рассеивали темноту
подвала. Двое дядек выводили дядю Жору на улицу. Он улыбался Майскому или Ноябрьскому солнышку. Набрав в легкие, как можно больше воздуха, выкрикивал команду:
”Цех в шеренгу становись! Шагом марш!”

После парада Ева  объедалась салатом оливье и селедкой с луком, и запивала газированной водой Дюшес, которая покалывала сладкими иголочками язык...

Прошло время, но ничего не изменилось в переплетном цехе, тот же вонючий темный подвал, тот же письменный стол, только дядя Жорa очень постарел: Oбрюзглый, с желтыми склерами толстяк, сидит у стола, на котором высятся не один раз переплетенные книги Брайля....

Восемнадцатилетняя Ева стоит у двери, стесняясь зайти, помнит ли  её дядя Жора ?

Ждет ли девушку шоколадка в ящике его стола ?

He Дюшес, a Шампанское, покалывает  язык на застольях в честь Нового года, 7-го ноября, 1-го мая. Ha парады она уже  не ходит ...

Дядя Жора , сплетник не еврейской национальности, говорящий на языке идиш,
знал всё и про всех!
Cлепой начальник переплётного цеха, не выходя из подвала,  решал судьбы работников цеха и их семей. Oт него зависела зарплата  Евиной тети, у которой она жила с пяти лет, а также  будущее девушки... он решил её сосватать!

-Хочешь высокого блондина с голубыми глазами?

-Hайдем!- пообещал слепой сводник.

Свидание, с потенциальным женихом, было назначено у кинотеатра.

Шёл проливной дождь.

Высокий, очень интересный брюнет, искал кого-то перед кассой кинотеатра.            

Ева подошла к парню, в котором узнала сына одной из переплётчиц, так похож он был на свою мать, что ошибки быть не могло.

Парень посмотрел на Еву не скрывая своего раздражения. Он, как и девушка, промок до нитки. Она - полная высокая  барышня,  с длинными  слипшимися от дождя  темными локонами, прилипшими к воротнику,  уже не очень  модного пальто, набухшего от дождя,выглядела совершено непривлекательно,  для такого денди как он, одетого, как говорят, "с иголочки" в модные шмотки.

Ева  обратилась к нему по имени, его  передернуло от холода, или от стыда, что он должен зайти с нeй в кинотеатр...

На следующий день, Ева пошла навестить дядю Жору в переплетный цех.

Она напомнила своднику ,что брюнеты не в ее вкусе...И хотя молодой человек оказался  славным и воспитанным , но не для неё увы...

Ho дядя Жора, слепой шадхан, не терял надежды сосватать Еву.
Oн  был  уверен, что найдет для неё еврейского парня, высокого блондина с голубыми глазами...

Летними вечерами в парке Шевченко очень людно.

Одесситы, гроздьями, прогуливаются по дорожкам парка...

Молодые парни "нечаянно" задевают бедрами понравившихся им девушек.

Почему-то, только коротышки хотят задеть Еву своими бедрами, но она отскакивает и... сталкивается с высоким парнем, с красным от стыда лицом... и голубыми глазами!

-Извините,- мямлит он,- я не хотел...

К нему подходит женщина, в которой Ева узнала переплетчицу,с переплетного цеха.

С  пяти лет Ева ходила  за руки с ее кареглазым сыном Боречкoй на парады!
Оба смуглые, с огромными темными глазами,дети были очень похожи , почти как
 близнeцы.
Боречкa был моложе Евы на два года.Oна с удовольствием нянчилась с ним, делилась сладостями, которыми её угощали.

- Здравствуй Евочка- это Миша, мой сын, только вчера демобилизовался.
- Миша такой упрямец , не любил ходить на парады,-с улыбкой добавила Мишина мама.

С нескрываемым любопытством, Ева посмотрела на молодого человека.

Оказывается, Ева ходила на парады с млaдшим братиком её будущего мужа!

O, этa судьбоноснaя  встречe в парке!

Но  может быть,  это  одна из проделок дядя Жоры, слепого свата?

Переплетный цех, переплетение судеб...
17 Исповедь
Нина Пигарева
(Фото автора)

Зоя, распластавшись «рыбкой» на прогретой русской печке и подперев кулачками скулышки, пристальным взором наблюдала за действиями бабушки Агафьи, совершаемыми в «красном» углу её старенькой хатки.

Осеняясь крестом, старушка то сгибалась «пополам», то, преклонив колени, касалась лбом пола, то тянула вверх подбородок, стараясь выпрямить натруженную спину. При этом она, то нараспев читала молитву, то, как заклинание, «чеканила» слова: «Господи, помилуй...» 

Зойка знала - в эти минуты бабушку лучше не отвлекать - будет сердиться.
Зато потом она полностью перейдёт во власть любимой внучки.

Вот «церемониал» завершён, и старушка засуетилась к загнетке. Под её шаркающим передвижением поскрипывают сосновые половицы.

Достав из печи чугунок с духмяной тыквенной кашей, она позвала девочку к столу. Шершавой ладонью бабушка привычно гладит Зою по головке и ласково приговаривает: «Кушай, деточка, пока кушается, дыши вольно, пока дышится. Время - оно, что ручей весенний, пробежит, не спочаешь как. Знаешь, Зоюшка, в твои годики меня ведь уже просватали».
      
От изумления, Зойка аж поперхнулась. Как же так, ведь ей, всего ничего - десять лет, разве ж в таком возрасте выдают замуж?
   
«Не пугайся, милая, сейчас растолкую», - поспешила развеять её смятение бабушка. Отложив в сторону ложку, девчушка замерла в ожидании чего-то жутко интересного.
      
«Батька мой, чайную держал, - неторопливо повела рассказ баба Гаша, - жили справно. Бедность всё больше «хозяйничала» в тех избах, где ребятни было не счесть. А мои родители на деток скупились. Я и твоя родная бабушка Дуня - вот всё их потомство. Значит, мне десятый годок шёл, а Дуняшка только народилась.
      
По вечерам в нашей питейной мужского полу завсегда тьма собиралась. Женскому же роду, чаёвничать прилюдно строго возбранялось. Наша бабья доля в том и состояла, что денно и нощно ткать, прясть, вязать, дом, двор блюсти, детей растить. Всех девочек к рукоделию приучали сызмальства. Шустрой, способной я была ко всякой работе. И личиком считалась пригоженькой.
      
Итак, зачастил в нашу чайную знатный владелец булочной - дядька Егор. И все исподлобья ко мне приглядывается. А однажды, прибыл спозаранок и загалдел отцу прямо с порога: давай мол, Игнатка, породнимся. Хочу Агашку твою за своего сына Мирку высватать, покуда никто не опередил. Разопьём по чарочке за уговор, а дети пускай пока уму - разуму набираются.
      
Мамака хотела супротив словечко вставить, да отец вмиг её окоротил. От лестного предложения булочника он сиял весь, как красно солнышко.
      
Тут о невесте вспомнили. Покликал меня из-за ширмы будущий свёкор и указал место, где можно повидать наречённого.
      
Бегу быстрее ветра, падаю, коленки сшибаю, слёзы ручьём катятся, мысли страшные в голову лезут - вдруг суженый плохоньким окажется, или ещё чего хуже - юродивым.

Прилетела на край села. А там, у расписного «терема», сидит без портков малой лет пяти, в золе копается. Чумазый, мокрый нос рукавом утирает. А с виду хорошенький, смышлёный, глазки ясные, на щёчках ямочки, волосики кудрявые. Моё сердечко и успокоилось.
   
...Через пару лет две отцовы сестры - монахини в миру, засобирались в дальний путь, в священные земли Иерусалима. Насилу как упросила папашку отпустить меня с тётушками. Вот где, Зоенька, рай Господний. Чуду подобны каждая тропочка, каждая реченька, каждый селебный уголок...
 
... Когда тёти во второй раз наметили пеший ход по уже знакомой дороге, мне девятнадцать годков исполнилось. Душа ликовала от счастья и замирала от страха, вдруг папаня воспротивится. Горячую повёл он «войну» супротив сестёр, чтоб за собой меня не сманивали и головушку проповедями не забивали. Но, в конце концов, видимо, устрашился кары Небесной, отступился. Домой мы вернулись только следующей весной. Сады пылко цвели.
   
Вот эта кипарисовая иконка и лампадка из тех мест, - старушка указала на образ Спасителя, занимавший центральное «положение» в домашнем «иконостасе» и висевшую над ним серебряную лампаду, изумительной работы в виде грозди винограда, - кувшинчик с камушками и святой водицей тоже принесла тогда из Иерусалима».

Этим хрустальным изящным сосудом Зоя не могла налюбоваться. Но в руки брать боялась. Она видела, с какой осторожностью и трепетом обращалась с ним бабушка.
      
С молодых лет до скончания дней своих Агафья перед каждой Пасхой, в Чистый четверг, пополняла содержимое кувшина непитОй водой из колодца. Потом окропляла ею все углы дома, двор и живность. Но в первую очередь она венчиком из пахучих трав сбрызгивала Зою с макушки до пят. И девочка чувствовала благодатную силу иерусалимской водички.

Своих детей, а стало быть и внуков, у Агафьи никогда не было. Зойка для неё была светом в окошке. Чуть ли не с рождения она дневала и ночевала у одинокой старушки. Бабушку Дуню Зоя не помнила.
      
«Вот, рыбонька моя, - продолжала повествовать бабка Агафья, - не успела я толком в сени ступить, как прадед твой, Царствие ему Небесное, «огорошил» меня: «Готовься, девка, завтра пропивать тебя станем».
      
Загорелось нутро, что в котле кипящем. Я-то, дура, уже видела себя невестой Бога (так называли девушек, добровольно давших обет безбрачия). Кинулась к тятьке в ноги со слезной мольбой позволить век свой провести без венца. А он, бездушный, и слушать не захотел.

Суженый мой - Мирошка - ещё несмышлёное дитя пятнадцати годков - крепчал, мужал не за отцовской широкой спиной, а за мной - женёнкой молодой.

Четыре зимы и осени провели мы друг подле друга. Не смею его хулить: не порченый был богатством, до работы охочий, зло не распылял, добро понимал, меня жамочкой называл. И трошки смирилась я со своим бабьим уделом. А тут возьми, да пусти клешни меж нами, проклятая война. Сложил мой соколок кудрявую головушку за царя - батюшку, за землю родимую. Такая вот, моя детка, худая Агашкина участь. Ни девка, ни жена, ни мать, ни подруга - вдова в двадцать пять лет.
      
Папаня боле над моей жизнью не властвовал, свою в новый кон налаживал, матери - покойнице замену подыскивал...
 
... На первых порах от сватов отбою не было. Но всё это пустое. Никто тепереча не мешал мне служить Богу. За благами мирскими не гналась, в делах, заботах бескорыстных, в молитвах и думах о загробном мире прокатился мой век.

Дуне помогала деток растить, хозяйство вести. Давно моя сестрица меньшая простилась с белым светом, а меня, грешную, всё никак не призовёт Господь на суд праведный. Анадысь девяносто годочков стукнуло...»
      
Невдомёк было Зойке, что бабушка Агафья спешила перед ней (ещё непорочным созданием) очистить наболевшую душу от тяжкого груза пережитого. Старушка будто предчувствовала скорую кончину.
      
Через неделю её не стало. Умерла она в Светлое Воскресенье Христово. Сразу после похорон Зоя с мамой решили забрать к себе иерусалимские ценности.
Но стоило матери достать из шкафчика заветный кувшин, как он сию же секунду выскользнул из рук и разлетелся на мелкие кусочки. Словно неведомая сила смахнула с ладоней драгоценный сосуд.

От испуга Зойка вскрикнула не своим голосом. Немного придя в себя, девочка бережно собрала в белый платочек все стёклышки и камушки и в тот же день закопала на бабушкиной могилке.

Пронзительный звон разбитого хрусталя ещё долго стоял в ушах Зои, вторгался в сновидения и не давал покоя. А вспоминая предсмертный рассказ бабушки, она глубоко задумывалась о смысле бытия...
      
Сейчас Зоя Егоровна уже на заслуженном отдыхе. Неустанно пестуется с двумя внучками. Как только малышки подрастут, она обязательно расскажет им о бабе Гаше, о её таинственном сосуде и передаст семейные реликвии из Иерусалима: лампадку - «виноградинку» и чистый лик Иисуса Христа.
18 Дозорный
Нина Пигарева
(Фотоколлаж автора)

Вовке пять лет. Всю свою недолгую жизнь он провёл в детдоме.
Он не знал, как попал в казённые стены, совсем не помнил родителей.
Но изо дня в день мальчик ждал маму с папой.

Его постоянным местом дежурства был старый диван, находившийся под окном в коридоре.
На этой развалюхе малыш мог часами стоять на коленях, упершись локотками на подоконник, и смотреть на улицу. 

Когда Вовка видел незнакомых людей, его сердечко тревожно сжималось: может на этот раз повезёт? 
Но долгожданные посетители вновь и снова выбирали не его.

Остаток дня мальчик проводил в уединении, в тёмной кладовке, чтоб никто не видел его слёз отчаяния.

Но уже на следующий день он снова шёл на свою вахту.
Неудивительно, почему к нему прилипло прозвище – Дозорный.

Воспитатели и нянечки любили голубоглазого, тихого Вовку, но не представляли, как помочь ребёнку обрести семью.
Бездетные пары выбирали деток помладше, без видимых дефектов и без особых проблем со здоровьем.
Вовка заикался, с рождения одна ножка была короче другой. Доброта же и кротость мальчика в расчёт не брались…

… В тот день Вовка привычно спешил к своему наблюдательному пункту. Прямо над стеклом кружилась пара голубей.
Мальчик, широко улыбнувшись, вскарабкался на диван.

Он не поверил своим глазам. Внизу стояли высокий мужчина в кожаном пальто,
 красивая, небольшого роста элегантная дама в шикарном одеянии и Вовкина воспитательница – Вера Андреевна. 

Завидев Дозорного, незнакомцы приветливо помахали ему руками и жестами поманили к себе.
А довольная Вера Андреевна послала ему воздушный поцелуй!

Казалось, радость летела по длинному коридору впереди мальчугана, Вовка боялся не успеть, он неуклюже бежал, падал,
поднимался, потирал колени, снова падал, цеплялся за перила лестницы, миновал два пролёта и, наконец, встреча состоялась.

- Ты мо-мо-я ма-ма-мка? – запнулся малыш, не в силах отдышаться.

- Ну, конечно мамка, а я – твой отец, - улыбнулся мужчина и подхватил на руки слюнявого, плачущего от счастья Вовку…

У супругов Новохатских было всё кроме детей… 

Лариса с Никитой любили друг друга, мечтали о наследнике, но походы по врачам были безуспешными.

Стоило Ларисе заикнуться о приёмном ребёнке, как в этот же вечер Никита случайно увидел по телевидению
видеорепортаж о Вовке – Дозорном.

- Ларочка, скорее иди сюда, - взахлёб кричал он супруге из другой комнаты, - просто чудеса, да и только!
Пацанёнок – копия ты! У нас есть возможность его «подремонтировать» и сделать счастливым…

Так Вовка стал Новохатским.
У него появилась отдельная просторная комната, гора разных игрушек, полный шкаф нарядной одежды.

Никита много работал, Лариса охотно занялась воспитанием Вовки:
водила его в цирк, на выставки детских рисунков, в зоопарк…
Посещала с ним лучших логопедов города, планировала показать врачам зарубежных клиник.

Ласковый, послушный приёмный сыночек стал смыслом её жизни.
Проникся отцовской любовью к Вовке и Никита.

Минуло полгода. Волна –  нет, цунами счастья вдруг захлестнуло супругов Новохатских с головой.
Лариса забеременела. Вовка радовался не меньше.
Маленький мужичок старался во всём угодить маме: и еду в постель тащил,
и тапочки одевал, и посуду мыл за всеми. Ходил на цыпочках, боясь побеспокоить мамку.
Окружил любимую неимоверной заботой и Никита…

Настал долгожданный день и час. Младенец родился в срок и совершенно здоровый!

Из роддома Ларису с цветами и подарками встречали родные, друзья, подруги.
На руки сынишку бережно взял его сияющий отец и, осторожно нагнувшись, показал старшему брату – Вовке.

Новорожденного назвали Александром. Младенец оказался очень крикливым, не давал покоя ни днём, ни ночью.
Бессонницы не проходили бесследно. Никита стал нервничать, задерживаться на работе.

Разногласия всё чаще перерастали в ссоры. Вовка боялся даже пикнуть.
Для приёмных родителей он перестал существовать.
Его просто не замечали. Мальчик думал, что он стал лишним и мама с папой скандалят из-за него.

Много слёз выплакал в подушку истерзанный сомнениями Вовка, пока не принял для себя стойкое решение.

После очередной перепалки Никита, хлопнув дверью, выскочил во двор.
Лариса в истерике стала собирать в чемодан его вещи.

- Мамочка, любимая, пожалуйста, не выгоняй папу, - заплакал Вовка, - я уже большой, всё понимаю.
Отвезите меня назад в детдом, я нисколечко не обижусь.

- Да, ты что такое выдумал? - прижала к себе малыша Лариса. - Я люблю тебя не меньше Сашки и никогда никому не отдам.
Слышишь, Вовка, потерпи немного. Твой младший брат скоро подрастёт и всё наладится. Прости, нас, взрослых дураков,
прости, что заставили тебя страдать. Обещаю: теперь всё будет по-другому.

Вместе они вернули вещи Никиты на место.
Лариса поспешила к плачущему крохе, а Дозорный – к окну – папку ждать! 
19 Страшные вопросы Сережи
Алекс Разумов
  Семилетний Сережа лежал в постели. Абсолютная тишина заполняла комнату. Краем глаза мальчик увидел отца. Папа был несколько странно одет. Материал и цвет подрясника были необычны. Отец стоял молча и смотрел несколько в сторону и вниз. Сережа понял, что надо вставать и идти. Шли достаточно долго. На протяжении всего пути, следуя за отцом, сын смотрел на унылые пейзажи. Местность была полупустынная с редкими деревьями. Ничто не нарушало тишину. Наконец путники пришли на место. Сереже, вдруг очень захотелось услышать голос папы. Без спокойных слов и родных интонаций тишина становилась для мальчика все более тревожной. Он попытался поймать взгляд отца, но не смог. Отец отчужденно занимался своими делами. Закончив приготовления, все также отводя глаза, мужчина повернулся к сыну. Несколько помедлив, он достал нож. Кривое лезвие ножа блестело так сильно, что выделялось на фоне блеклого пейзажа ярким пятном. Тревога, которую перед этим испытывал мальчик, моментально достигла пика и трансформировалась в страх. Когда то родная фигура папы, стала чужой. Страх от яркого пятна клинка, нацеленного в грудь, перерастал в животный ужас. На долю секунды в душе вспыхнуло желание бежать, но ноги были, как ватные не слушались. Ужас всего происходящего породил беззвучный крик. Рот ребенка, как при спазме, медленно кривился. Звуки застревали в горле. Только после того, как клинок убийцы коснулся груди мальчика, из его рта раздался сдавленный полукрик - полуписк…

  Сережа проснулся. По инерции, его сдавленный вопль продолжился громким стоном. Образы кошмарного сна были так близки и ярки, что он не смог удержатся и заплакал. Собственные слезы не успокоили, а еще больше разбередили душу. Сережа заревел во весь голос. Он плакал, заводясь в невротическом крике все громче, ища защиты и помощи. И эта помощь пришла.

  Быстрые мамины шаги из соседней комнаты…

  Распахнутая дверь и метнувшаяся к нему фигура…

  Тепло материнского тела и объятия рук…

  Знакомый запах волос и родное дыхание…

 Магия материнской любви с каждой секундой все более и более гасила огонь страха. Через минуту рыдания мальчика прекратились. Он успокаивался, всхлипывая и прижимаясь к груди матери. Чуть запоздало в комнату вошел отец. Чтобы верхний свет не резал глаза, он включил настольную лампу на новом письменном столе сына - первоклассника. Встревоженным взглядом он посмотрел на жену.

- Что там, Маша? Температура?

- Не могу понять. Померить, конечно, надо, но вроде нет.

  Мать приложилась губами ко лбу ребенка.

- Батюшка, градусник на кухне в шкафу, принеси, пожалуйста.

  Называть мужа батюшкой, Мария стала почти сразу. Еще встречаясь с молодым семинаристом, она внутренне примеряла это обращение к будущему супругу. После свадьбы и рукоположения на последнем курсе семинарии, такое обращение вошло в их общение просто и гармонично. Молодому священнику, отцу Аркадию, это было вполне по душе.

  Пока мерили температуру, отец сидел рядом. Он трогал поочередно руки жены и сына, пытаясь понять, есть ли температура. Температуры не было, что и подтвердили цифры на градуснике. Еще несколько минут супруги посидели на кровати сына. Сережа оставался на маминых руках.

- Давай возьмем его к себе. Не знаю, что это, но пусть поспит сегодня с нами.

  В словах жены смешались сразу несколько интонаций. И убежденность, что так будет лучше, и ожидание сопротивления мужа. Сережу, который должен был пойти в этом году в школу, все лето пытались переселить в отдельную комнату. Но он, привыкший спать с родителями, по ночам приходил и забирался к ним под одеяло. Эта милая и прекрасная реальность устраивала супругов, но ощущение, какой-то неправильности происходящего подталкивало к разрушению сложившейся идиллии. На этот раз, встревоженный отец не стал противится.

- Если хочешь – давай. Утро вечера мудренее.

  Он взял уснувшего сына на руки и понес в спальню. Положив его посередине, между собой, супруги почувствовали покой и уют. Остаток ночи прошел мирно. Утром, как обычно, отец Аркадий ушел на службу. Раньше обеда он не возвращался. Мария не будила сына, полагая, что в это последнее лето перед школой будущему первоклашке не грех отоспаться впрок.

  Сережа проснулся в девятом часу. Наверное, он и еще понежился бы в кровати, но запах оладий делал это совершенно невозможным. Вдыхая аромат свежей выпечки, он наивно и чуть лукаво, размышлял, удастся ли упросить маму открыть банку сгущенки. Полный надежд и предвкушений Сережа встал и пошлепал по теплому полу на кухню. Умывшись и коротко помолясь вместе с мамой, он уселся за столом. Сметана была, конечно, не важной заменой сгущенке. Однако, вспомнив, что он почти первоклассник, Сережа запретил себе капризничать и стал есть.

  Мария не могла без улыбки глядеть на сына, но ночное происшествие не давало ей покоя. Несколько подождав, она стала думать, как лучше начать разговор. Вид Сережи был вполне цветущий. От ночных рыданий не осталось и следа. Стоит ли бередить разбирательствами душу мальчика? Несмотря на серьезные сомнения, решение было принято в пользу прояснение ситуации. Материнское сердце не могло оставаться в неведении.

- Ты сегодня плохо спал, мой милый. Мы переживали. Что случилось?

  Так бывало далеко не всегда, но именно этот сон Сережа помнил очень хорошо. Осторожный вопрос мамы неожиданно поставил его в трудное положение. Он не мог сказать, что ему приснилось, будто бы папа его резал ножом. Тем более, это был и не папа, а кто-то очень похожий на папу. Похожий настолько, что как будто бы настоящий папа.

  Запутавшийся и смущенный мальчик опустил глаза и ничего не говорил. Мать не могла не увидеть, что ночное переживание живет в памяти ребенка. Тревога в сердце обрела новую пищу. Подобное молчание было не характерно для ее общительного и открытого ребенка. Она села рядом и взяла сына за руку.

-  Если тебя что-то тревожит – скажи мне. Может у тебя болело что то? Или сон плохой приснился…

- Да, сон плохой приснился.

- Ох! Ну, это ерунда! Всего лишь – сон…

- Нет… Не ерунда…

  Странные нотки упорства сына в том, что сон не ерунда, подтолкнули Марию к дальнейшим расспросам. Сначала Сережа, говорил очень путано. То ли во сне был папа? То ли его там не было? Куда то они шли и что-то случилось… Мальчик, пытаясь рассказывать сон, смущался и не находил слов. Внезапно, он оживился.

- Мам, я знаю, что это было! Ну, или, на что это было похоже.

- И что же? Расскажи…

- В воскресной школе, нам рассказывали историю про Авраама и его жертву Богу. Так вот – папа был, как будто Авраам, а я, как будто жертва…

  Начав бодро, последние слова Сережа произнес совсем тихо. Страшная картинка и болезненные чувства, пережитые во сне, вернулись. Губы мальчика дрогнули и глаза увлажнились.  Он робко посмотрел на маму. В маминых глазах были только приятие и тревога. Мария наклонилась к сыну и обняла его.

- Все хорошо. Это всего лишь сон. Глупый сон…

- Глупый?

- Да, малыш. Не думай о нем…

- Но он был очень похож на то, что нам рассказывали про Авраама. Разве эта история глупая?

- История не глупая, а сон глупый. И, вообще, мы сейчас другую историю с тобой почитаем. Беги, выбирай книгу. Я домываю посуду и иду к тебе…

  Разговор с сыном несколько прояснил картину. Мария поняла, что послужило причиной ночных слез ребенка, но тревоги и вопросы остались. Последние слова сына, откровенно поставили ее в тупик. Она не когда не думала о библейской истории про Авраама в таком ключе. Пафос Священного Писания не давал той визуализации, которая родилась в сонном видении ребенка.

  Домыв посуду и пройдя в комнату сына, она застала его за письменным столом. Перед ним лежала раскрытая детская Библия. Сережа разглядывал картинку, где святой Авраам замахивается ножом на Исаака.

- Сережа, твой сон и эта история… Не надо их сравнивать. Они про другое. У тебя ведь было не так во сне…

- Да, не так. Ангела не было, который нож задержал…

  Сережа снова смутился. Было видно, что воспоминания сна очень ярко и мучительно живут в его памяти. Мария взяла его за руку.

- Нет, дружок - почитаем после. А сейчас, пойдем гулять!

  Последние дни августа радовали отсутствием летнего зноя. Желая снять негатив прошедшей ночи и необычного утреннего разговора, мама на прогулке сразу предложила зайти в магазин. С шутками про то, что первокласснику нужно много сил, Сереже было куплено самое дорогое эскимо. Съев мороженое, мальчик бегал по любимой детской площадке в городском парке. Мария, глядя на сына, не переставала думать о произошедшем. Она терялась в осознании этого происшествия и ждала встречи с мужем.

  Отец Аркадий пришел позже обычного. После службы у него было отпевание на кладбище. Ранний подъем и ночное происшествие, вкупе с дневными заботами, наложили печать усталости на его лицо. Пройдя на кухню и поцеловав жену, он нажал кнопку электрического чайника.

- Батюшка, я все разогреваю – обедай. Голодный, наверное…

- Голодный, но обедать не буду. Чаю попью с оладьям и спать. Если сейчас наемся, буду ворочаться с полным брюхом. Спасть хочу – не могу, глаза слипаются…

Отец Аркадий налил кружку чаю и пододвинул тарелку с оладьями.

- Аркаша, надо поговорить. Не знаю сейчас лучше или вечером. Ты такой уставший.

Священник посмотрел на жену. Серьезный тон, полный неуверенных ноток встревожил его.

- Да, нет уж, давай сейчас. Это касается Сережи?

- Да. Я с ним говорила про то, что случилось ночью. Он говорит странные вещи.

Мария рассказала мужу о сне, который напугал Сережу. Рассказала о его смущении и робости во время разговора. Немного помолчав, она, с некоторым смущением добавила, что эта ситуация поставила ее в тупик.

- Представляешь, я совершенно потерялась и не знала, что ему сказать. Более того, я, и сама, сейчас, как то по-новому взглянула на этот библейский рассказ.

- Уф-ф! Ну, ты матушка даешь!? Как то, не уверен, что сейчас время для чтения проповеди о вере Авраама… Уф-ф! Ну, это же, первый класс вторая четверть! Вера в Бога, превышает логику человеческую! Непостижимость поступков и намерений, для нас поразительны, потому что вера наша не такова, как у святого праотца…

  Отец Аркадий произносил много раз слышанные Марией фразы. Но сегодня эти тезисы звучали по-другому. Быть может, это было кощунственно, но для матери Сережи они выглядели, как пафосное пустословие. Жена слушала мужа, стараясь не показать своего скепсиса к этой спонтанной проповеди. В одной из пауз Мария, ни с чем не споря, задала мужу неожиданный вопрос.

- Знаешь, Аркаша, так много слов о вере Авраама. Мог бы ты сказать мне что-нибудь о вере Сарры? Как ты думаешь, хватило бы у нее веры, пережить то, что муж зарезал их единственного сына?

  Священник удивленно посмотрел на жену. Мария, смотрела ему в глаза и спокойно ждала ответа. Отец Аркадий, облокотившись на стол локтями, прикрыл глаза и потер пальцами виски. Усталость дня и неожиданный сложный разговор наполняли голову тяжестью.

- Ты права. Наверное, надо обо всем этом потом, чуть позже, поговорить. Прости, я еле жив, мне сейчас надо отдохнуть…

- Ты меня прости. Я сама не знаю, что на меня напало. Запуталась и совсем не знаю, что говорю…

- Все хорошо, милая. Вечером все обсудим.

  Аркадий обнял жену и поцеловал ее в макушку. Раздевшись в спальне и укрывшись под одеялом, он попытался отключится от тревожных мыслей и уснуть. Засыпая, он понимал, что проблемы нет, а есть недоразумение, которое, несомненно, будет разрешено. Через несколько минут мужчина спокойно спал…

  Вечером, у отца Аркадия, снова была служба. Времени было в обрез, а голодный желудок заявлял о своих правах. Одевшись и освежив лицо под холодной водой, мужчина прошел на кухню. Жены и ребенка дома не было. Наспех перехватив из оставленного на столе ужина, священник поторопился в храм.

  Всенощное бдение и череда исповедников добавили усталости к этому непростому дню. Возвращаясь домой в десятом часу, отец Аркадий мечтал плотно поесть и завалиться спать. Дневной разговор и происшествие прошлой ночи, продолжало оставаться всего лишь недоразумением. Серьезность жены, вернувшейся за ужином к этой теме, родила у священника легкое раздражение.

- Давай не сегодня, милая. Я, правда, сейчас еле жив.

- Аркаша, мне все это совсем не обязательно. Я переживу и без каких то богословских объяснений. Просто, мне кажется, что тебе надо бы поговорить с Сережей. Он задавал вопросы. Я на них не ответила. Не надо сейчас, просто найди время и поговори с ним.

- Знать бы еще, о чем, конкретно, мне с ним поговорить. У тебя, видишь, этот разговор сложился естественным образом. А мне, как его начать?

- Просто расскажи про библейский смысл жертвы Авраама. Ну, кто у нас, в конце концов, семинарию то кончал?
Жена попыталась улыбнуться.

- Ты наелся?

- Наелся!? Я обожрался, душа моя! Грехом чревоугодия, согрешил, страшным образом! И, нет мне прощения! Хотя, по правде говоря, соблазнила меня ты, наготовив эту гору всяких вкусностей…

  Мужчина засмеялся и обнял супругу. Мария прижалась к мужу. Чувство защищенности придало ей спокойствия. Она подняла голову, заглядывая в глаза любимого человека.

- Ты поговоришь с Сережей?

- Конечно, поговорю. Мы все решим и все уладим…

  На следующий день, равно, как и в последующие два дня времени для разговора не нашлось. Марии пришлось напоминать мужу о данном обещании. Наконец, в редкий, свободный от службы и треб день отец Аркадий решил, что поговорить самое время. С сыном священник заговорил, как бы невзначай. Его тон, был веселый и уверенный.

-  Сережа, мама говорила, что вы говорили об Аврааме. Ты помнишь этот разговор?

- Да, мы говорили…

- Это серьезный разговор. Если хочешь, мы можем поговорить об этом.

- Я не знаю.

- Ну, ты задавал маме вопросы, о вере Авраама и его готовности принести жертву Богу.

  Сережа несколько напряженно замолчал. Но посмотрев на улыбающегося папу, приободрился и взял с письменного стола книгу. Полистав страницы и найдя нужную картинку, он подошел к отцу.

- Авраам хотел ножом убить сына. Ангел ему не позволил. Зачем он хотел убить Исаака?

- Это была проверка его веры. Бог хотел знать, насколько Авраам верит Ему.

- А что, Бог не знал, верит ли Ему Авраам?

- Хм… Знал, но надо было проверить.

- М-м-м… А Исаака могли убить?

- Ну, ты же знаешь, что Бог, через ангела не допустил этого.

- А Авраам это знал?

- Нет, Авраам не знал. Но он верил Богу. Верил, что Бог Благой Творец и все, что требует Бог надо исполнять, доверяя Ему.

- И Авраам верил?

- Да, Авраам очень верил!

- А ты веришь, Богу?

- Ну, наверное, не так как Авраам, но верю, конечно!

  Священник улыбался. Сережа смотрел на него. Папа был папой. Он не отводил глаза и не был похож на того, кто был во сне.

- А почему ты не веришь, как Авраам?

- Ну, дружище, потому что я не святой!

- Значит, ты не будешь меня резать, если Бог, захочет испытать твою веру?

  Мальчик с надеждой смотрел на папу. Отец Аркадий, сам не понимая насколько это важно, посмотрев на сына, вдруг отвел глаза в сторону. Это еле заметное движение в одно мгновение все изменило. Сереже, именно в этот момент, был необходим прямой взгляд родных глаз. Но вопрос сына, поставил священника в тупик. Он пытался сосредоточиться и сформулировать свой ответ. Его взгляд блуждал по полу и стенам комнаты, когда мальчик так в нем нуждался. Наконец, священник вернул свой взгляд к ребенку. Спокойно, желая говорить, как можно более уверенно он ответил:

- Бог не попросит меня об этом. Он не станет так проверять мою веру…

- А почему Авраама попросил?

- Это был такой особый случай? Бог больше никого об этом не просил?

- И не попросит?

- Думаю, что не попросит.

- А если попросит?

  Улыбки закончились. Мужчина и мальчик были серьезны. Папе надо было отвечать. Но у него на языке, крутилось лишь повторение того, что Бог – не попросит. Что же будет, если Он попросит, Аркадий не знал. Точнее знал, но не мог сказать. Он совершенно точно знал, что если Бог попросит его об этом, то он этого Бога пошлет ко всем чертям. Никогда в жизни он не причинит зла своему любимому сыну!

  Молчание затянулось. Папа смотрел прямо на сына. Его глаза увлажнились. Губы начали странным образом кривиться и слеза стекла по щеке. Он обнял сына и поцеловал его в макушку. Сын в ответ прильнул к отцу.

- Папа, как хорошо, что ты не святой!

  Вечером, за ужином, глядя на сына и мужа, Мария интуитивно чувствовала, что разговор состоялся. Дождавшись, когда сын уйдет в свою комнату, она вопросительно посмотрела на Аркадия.

- Ну, что? Получилось поговорить?

- Я думаю, что получилось.

- Это хорошо… Есть какие то мысли? Ты что-то решил?

  Священник задумался. Он держал в ладонях бокал с горячим ароматным чаем и отхлебывал маленькими глоточками. Никаких богословских ответов на Сережины вопросы у него не находилось. Папа Сережи совершенно точно знал - проверку веры, предложенную Аврааму, он бы не прошел. Более того, само предположение, что ему такая проверка могла бы быть предложена, вызывали у него гнев и омерзение… Мария оторвала его от размышлений.

- Поделись со мной - что ты думаешь по этому поводу? Мне тоже нужны ответы…

  Отец Аркадий с любовью посмотрел на жену. Теплота и нежность к любимому человеку сладкой волной прошла через его сердце. Он приблизился к Марии. Взял ее руку, погладил и поднес к губам.

- Что я думаю?.. Ну, для начала, я думаю, что мы уберем занятия по Ветхому Завету из детской группы нашей воскресной школы…
20 Я с тобой
Алёна Токарева
«Папа, дождь идёт. Как в тот самый день, когда тебя не стало. Я думала, что мы были к этому готовы. Но, оказывается, подготовиться к такому нельзя. Невозможно. Как же тебя не хватает! Пустота, везде пустота. Телефон твой потерялся. Сколько я ни искала, так и не смогла его найти. Знаешь, может, это и к лучшему. «К лучшему»! Тоже мне, сказала. Но пусть уж так — как будто ты где-то далеко, и телефон с тобой. Я буду писать тебе, папочка. Буду делиться своим, сокровенным. Так было всегда. С того момента, как ты подбросил меня, маленькую, поймал и сказал: «Мой Юльчонок-бельчонок! Моя пушиночка!» И твои молодые  глаза светились рядом. Правда, светились. Я это хорошо помню, хоть и была совсем крошкой. И ещё не понимала тогда, что это отцовская любовь. Просто было тепло и надёжно».

«Папочка, вновь пишу тебе. Мне необходимо говорить с тобой, да и просто нужно облегчить душу. Понимаешь, у меня всё очень, очень непросто. На вопрос «как дела?» я всегда отвечала «супер». Долгое время так и было, а потом что-то разладилось в моей жизни. Но ты заболел, угасал на глазах, и я не хотела тебя волновать. Мамино мнение: «С жиру бесишься!» Сказала — как отрезала. Ну, ты её знаешь. Подруга на мои излияния по телефону как закричит: «Слушай, надоела ты со своими бесконечными рыданиями! Мне бы твои проблемы!» Я дала «отбой». А что ещё я могла? Вообще, она хороший человек. И подруга настоящая. Была. Просто теперь живёт в других реалиях — муж лежит после инсульта, сын совсем спился, никакие кодировки не помогают. Закричишь тут. И мои сомнения-искания для неё - детский лепет. А я на мужа Максима смотрю и не понимаю, как я могла выйти за него замуж. Не пьёт-не бьёт, а тоска. Такая тоска, папочка, что хоть волком вой! Весь круг интересов — тарелка борща в положенное время да футбол с политикой по телевизору. Варю я этот треклятый борщ уже который год. Кажется, сварю его с закрытыми глазами. Можно, конечно, перейти на суп (шучу). Только проблемы это не решит. А, собственно, какой проблемы? Может, так и должно быть? Может, у меня, как у всех? И я хочу сама не знаю чего?»

«О Максиме я всегда думала в определённой плоскости. Я полагала, что он в моей жизни — величина постоянная. И первым придёт мне на помощь. И будет заботиться день за днём, сколько нужно. Всё дело во мне, думала я, в моём «плохом» поведении. Стоит мне встряхнуться, стать добрее, больше уделять ему внимания, и наша жизнь наладится. Наивная. Сегодня за вечерним чаем он оторвал от телевизора свои изрядно подвыцветшие небесно-голубые глаза и будничным голосом сообщил: «Юля, я ухожу к другой женщине. Она ждёт от меня ребёнка. Собери, пожалуйста, мои вещи». Впервые я ощутила на себе, что значит сидеть с открытым ртом. Мой Максим, этот бесцветный, словно моль, простой, как «лист пустой», тихушник-домосед отчебучил такое! И когда это он успел? Вроде бы сидел дома и хлебал свой борщ. «Ты уходишь к другой, - говорю, - а я должна собирать твои вещи?» Он нехотя поплёлся за дорожной сумкой. Ну, хоть бы обрадовался для приличия, что его отпускают без скандала. Так нет, апатия и усталость во взоре. Отчего это он так устал, бедный? Веришь, папочка, когда за ним закрылась дверь, мне стало легче  дышать. Детей ему захотелось! Ну, понятно. В своё время запретил мне родить ребёнка -  видишь ли, боялся, что тот нарушит его размеренную жизнь. Теперь у меня детей нет и не может быть, а в нём взыграли отцовские чувства».

«Вот зачем я живу, папочка? С точки зрения природы, женщина, вышедшая из детородного возраста, бесполезна. Она не нужна, потому что уже не способна дать новую жизнь. Куда её? Как говорится, «в чёрные работы». Мужчина же до преклонных лет остаётся производителем. Поэтому интуитивно он предпочитает молодую (читай: способную к деторождению). Гладкая кожа, соблазнительные изгибы, густые волосы и горящие глаза как бы сигнализируют ему «возьми, я готова, я смогу!» Смысл красоты в этом. Природа мудра — она даёт красоту, чтобы хотелось зачать, и отбирает её, когда зачать уже невозможно. Таков её закон. Всё элементарно просто. Что обижаться-то? Умом понимаешь, а всё равно обидно. Тем более что «взрослых» женщин по планете бродят тучи. Живых и более-менее здоровых или не очень здоровых. Зачем-то они нужны? Вопрос — зачем? В прежние столетия до этого времени просто не доживали. Теперь нам подарены чуть ли не три десятка лет «элегантного» возраста. Слово-то какое! Смех да и только! Как ни назови, а суть одна. И куда их девать, эти годы? Для чего они? Неужели только для взращивания внуков? А если внуков нет и не будет, тогда что? «В чёрные работы, в чёрные работы, в чёрные работы»...

«Пишу нечасто, но всегда помню, что незримая нить связывает меня с тобой. Это не даёт пропасть. Папа, помнишь Володю Смирнова? Ну того, с кем мы дружили в школе? Вот, думала я, за кого мне надо было выйти замуж. Пусть слишком рано, в юности, но зато какие были чувства! Настоящие, не замутнённые никаким расчётом. Взяла да и позвонила ему. Женщина- то я теперь свободная! Интересно было пообщаться после стольких лет. Вроде бы обрадовался. Поговорили. Первые  минут десять ещё нашлись темы — кто да что, да чем дышит — ну это и понятно. А потом он замолчал, чувствую, иссяк. Я возьми да и предложи встретиться. Не знаю, правда, зачем. Но вроде бы логично — повидаться после стольких лет, и простое любопытство нашёптывало «пригласи». К месту встречи подошла с другой стороны, чтобы он меня не видел. Веришь, папочка, как увидела я его издалека, так ноги сами понесли обратно. Только бы не заметил! Ничего общего с тем парнем, с которым мы когда-то целовались в подъезде. Ну, понятно, годы. Но чтобы так… Какой-то лысый пузатый дядька. Он один там стоял, перепутать было невозможно. Да и встречу я ему назначила «на нашем месте». А там обычно никто не задерживается. Проходной двор и арка, где мы часто ждали друг друга. Я потихоньку ретировалась, а ему смс-ку прислала, мол, извини, не смогла, неотложные дела. Он не ответил. Наверное, всё-таки видел, как я убегала, сверкая пятками. Вот так, папочка. Может, он и достойный человек, но чужой, абсолютно чужой. Если бы вместе жизнь прожить, тогда и лысина не помеха, вроде как своё, родное. А так...»

«Нет никакой романтики ни в каких отношениях. Просто игра гормонов, физиология, на короткое время знакомства окутанная флёром романтики. Эдакая «заманиха», чтобы всеми правдами и неправдами подтолкнуть «человеков» к продолжению рода. Главное — дело сделать, а дальше хоть трава не расти, разбирайтесь, мол, сами. Это у природы такой посыл. Сомневайтесь, сожалейте, страдайте, сходитесь-расходитесь — ваше право, если уже есть результат в виде новой жизни. Всё. Цель достигнута, а остальное — шелуха. Это я, папочка, злюсь на Максима, а заодно и на весь мир. Поэтому и философствую. Я очень несчастная одинокая баба — такова суровая правда».

«Несколько месяцев не писала, папочка. Сегодня раздался звонок в дверь. Посмотрела в глазок — Максим собственной персоной стоит с дорожной сумкой. Думаю, открывать-не открывать. Открыла всё же. «Чего тебе? - спрашиваю. - Вещи какие-то забыл?» «Юлька, прости меня, идиота, если можешь!» - говорит и смотрит, как побитая собака. «Что так? - интересуюсь. - Быт заел? Или характерами не сошлись?» «Сволочь она», - отвечает, и глаз у него задёргался. « Во как! - реагирую. - А ребёнок как же?» «Да нет никакого ребёнка и не было! Это она мне нарочно сказала, чтобы деньги из меня тянуть. А я с тобой так...» Тут уж я всякое самообладание потеряла. «Так тебе,  дураку, и надо!» - кричу и дверь захлопнула у него перед носом. А сама стою, головой к двери прислонилась и плачу. Не ожидала от себя. Сначала легче мне без него стало, а потом тоска пуще прежнего навалилась. И его не надо, и без него «труба». Как говорится, куда ни кинь, везде клин. Стою, прислушиваюсь, что там снаружи. Ушёл или не ушёл? Наконец, не выдержала, тихонько  открыла дверь. Смотрю — на лестнице сидит спиной ко мне, не уходит. И не слышит, что я вышла. Заросший, обтрёпанный. «Ступени-то холодные, - думаю. - А у него почки больные. Нехорошо.» «Ладно, заходи», - говорю. Он как вздрогнет! Не ожидал, что я выйду. Вскочил, за сумкой наклонился, очки упали. Кажется, ненавижу его, а жалею. Дуры мы, бабы, дуры!»


...Телефон всё играл и играл марш Мендельсона.

- Да иду я, иду! - Юля бежала из кухни, на ходу теряя тапки.

Вечно она оставляла его в неудобном месте. Нет бы рядом держать! Наконец, нашла под грудой простиранных вещей, которые ещё не успела разложить по местам. Посмотрела на номер входящего звонка и у неё подкосились ноги. Папа! Это его номер. Она сделала глубокий вдох. Потом вспомнила, что телефон-то давно потерялся, и звонить может кто угодно.

- Слушаю… - проговорила еле слышно и закашлялась.
- Это Юлия? - осторожно спросил мужской голос.
- Да…- у неё появилась какая-то противная внутренняя дрожь.
Там молчали. Долго. Юля даже подумала, что связь пропала.
- Алло, алло! - закричала она.
- Я здесь…. - проговорил голос.
Ей показалось, что он принадлежал немолодому мужчине.
- А вы, простите, кто? И откуда меня знаете?
- Понимаете, Юлия… - начал голос неуверенно и замолчал.
Она напряжённо ждала.
- Видите ли, - решился, наконец, незнакомец, - право, не знаю, как вы к этому отнесётесь... Много месяцев назад я нашёл этот телефон. Надо было просто вернуть его владельцу, но тут вдруг стали приходить сообщения. Я, знаете ли, пожилой человек, вдовец, а недавно потерял и дочь — погибла в аварии. Не понимал, для чего мне жить. Её, молодой, нет, а я, старик, живу зачем-то… И вдруг — эти сообщения. И обращение — папочка. Как будто моя дочь разговаривала со мной, делилась наболевшим, спрашивала совета. Словно говорила: «Папа, я с тобой». Мы ведь с ней тоже были очень близки, - тут его голос прервался. - Не сердитесь на меня, Юлия, но эти сообщения стали смыслом моей жизни. Сегодня вот набрался смелости вам позвонить. Всё же неловко столько времени вводить вас в заблуждение.

Юля молчала. Слишком сильным было её потрясение. Слёзы оставляли на лице солёные дорожки.

- Знаете, что… - она, наконец, заговорила, проглотив комок в горле, - диктуйте свой адрес, я сейчас приеду. Нам надо встретиться. Нам есть о чём поговорить.   
21 Ф. М. Достоевский отрывок из романа Ангел Жизни
Иван Мазилин
 
  1880 год. Москва.
   Ночь. Безлюдная Тверская. Тусклые фонари поблескивают под редким уже по-летнему теплым дождем. На Страстной площади привыкает к своему месту бронзовый Пушкин, установленный третьего дня. Вокруг памятника много корзин с цветами, венки.
   Вот и еще один большой венок прилег к подножию памятника. Положивший его, снял шляпу и низко поклонился поэту. Сухонький, ссутулившийся, в неловко висящем на нем летнем пальто. Рубашка успела за день изрядно помяться, да и галстук повязан неумело, того и гляди развяжется.
   Из остановившейся невдалеке коляски легко спрыгнул молодой человек, пару секунд всмотрелся в стоящую возле памятника фигуру, затем подошел и тихо произнес.
   - Здравствуйте, Федор Михайлович.
   Достоевский слегка вздрогнул от неожиданности, оглянулся.
   - Доброй ночи… мы знакомы? Не припоминаю, уж извините…
   - Сегодня мечтал подойти к вам в Собрании после вашей речи, но куда там. Признаюсь, находился в таком же восторге, что и присутствующие. Вам непременно нужно напечатать свое "Слово о Пушкине". Непременно.
   - Я так и хотел бы поступить. Но вы себе не можете и представить, сколько раздражения, какой поток критики вызовет это "Слово" у всех тех, кто сегодня так шумно аплодировал. На себя же обидятся, что так были несдержанны в своих чувствах, да и начнут… кто во что…
   - Федор Михайлович. Конечно, вы меня не помните. Восемь лет прошло. Мы с вами встречались однажды у Майкова по поводу ваших "Бесов" и моих литературных потуг.
   - Что-то такое припоминаю…  хотя и смутно.
   - Глеб Фатюнин. Тогда еще студентом был. Тогда же при вас свою статейку и порвал, больше не балуюсь…
   - Да-да-да, теперь вспомнил. Фатюнин… э… коммерсант-миллионщик Фатюнин вам кем?..
   - Это я и есть.
   Невольно строгое удивление мелькнуло в лице Федора Михайловича. И Глеб, заметив это, поспешил добавить
   - Но это совершенно не важно. Я большой поклонник вашего таланта. Читаю все. Не со всем согласен, вы уж простите за откровенность, но преклоняюсь перед вашим стоицизмом…
   - Стоицизмом? Вот так меня еще никто не ругал.
   - Немного неправильно выразился, извините. У меня к вам предложение. Вы когда возвращаетесь в Петербург?
   - Завтра. Вернее, уже сегодня вечером.
   - Очень хорошо. Предлагаю ехать вместе. Курьерским. У меня купе, и я один. Не составите компанию? Могли бы побеседовать, с пользой использовать время. А нет настроения, так и просто помолчать. С вами и молчать должно быть весьма полезно.
   - Не знаю, право же…
   - Не беспокойтесь, вы меня ничуть не стесните. Напротив, я буду вам весьма благодарен, если вы примите мое предложение. Вы теперь в гостиницу?
   Федор Михайлович огляделся вокруг, будто только сейчас сообразив вдруг, что стоит на площади.
   - Да-да, конечно. Вот только извозчика поймаю.
   - Прошу в мою коляску. Подвезу. Вы где остановились?
   - В Лоскутной, близ Иверских ворот.
   - Удобно вам там? А то и ко мне можно. Жена в Петербурге, а здесь у меня дом пустой, совсем рядом.
   - Благодарю, за приглашение, но…
   - Понятно, не настаиваю. Только завтра, перед отъездом я уж за вами заеду. Вы уж позвольте.
   - Пожалуй… пожалуй, я приму ваше предложение.
   
   ***
   
   "Может быть рассказать? Исповедоваться, коли случай такой представился? И что же я ему расскажу? Про сны? Про Него? Про мою галлюцинацию? Кстати, уж почти три месяца как не посещает.
   А может это и не галлюцинация вовсе, а и на самом деле нечто… недоступное пока нашему пониманию, непосредственному восприятию, но реально существующее? Материя, с другими свойствами? Вот ученые же пишут о совершенно неизученных свойствах материи. И тогда… и что тогда? Одно из двух – либо я идиот-шизофреник, либо… либо у меня способность… способность воспринимать, видеть, слышать, разговаривать с Этим. Я даже потрогать его могу…
   И что с того, что только я и никто со стороны? Само по себе, это отступление от нормы… от нормальности, и может восприниматься со стороны, как идиотизм. А может это избранность, кто может определить? Но вот же Федор Михайлович и сам страдает эпилепсией. Тоже болезнь нервическая. Может быть, как раз ему и будет понятно мое положение? Сколько уж раз я пытался заговорить об Этом, но каждый раз что-то меня останавливало. Или же собеседника не находилось, кому можно Это доверить. Но и не только это останавливает. Вдруг, если я все же расскажу об Этом, все и закончится? А хочу ли я, чтобы Это кончилось? Вот вопрос, который меня…"
   Теплая и светлая ночь. Паровоз сыплет из трубы искрами и мерно отстукивает версты. Скоро уж и Тверь. На столике в купе первого класса остатки ужина, тихо позвякивает в ведерке со льдом бутылка "Клико". Бокал Федора Михайловича почти полон. Не пьет совсем, да и не до вина ему теперь. Разговорился Федор Михайлович, и если вначале говорил тихим глухим голосом, то с полчаса назад неожиданно воодушевился и теперь его, вероятно, слышно и в коридоре.
   - …мне, как какой урок твердят "Не стоит желать добра миру, ибо сказано, что он погибнет". В этой идее есть нечто безрассудное и нечестивое. Сверх того, чрезвычайно удобная идея для домашнего обихода "коли все обречены, так для чего же стараться, для чего любить, добро делать? Живи в свое пузо…".
   Неожиданно встретив отсутствующий, погруженный в себя взгляд Глеба, остановился, и как будто даже сконфузился.
   - Глеб Павлович, я, вероятно, вам надоел своим стариковским брюзжанием? Вы меня, похоже, и не слушаете вовсе?
   - Ну, что вы, Федор Михайлович! Слушать вас одно наслаждение – встрепенулся Глеб - Между прочим, последний раз я слушал вас, когда вы читали вашу легенду "О Великом Инквизиторе", с полгода тому назад на каком-то вечере в декабре еще. Поразила она меня тогда, помню необыкновенно. Может быть, ничего лучше и не слышал… разве что из Евангелия. Тогда еще помню, хотел подойти к вам, но тоже как-то не получилось даже близко подступиться. Вот только теперь могу вам сказать, слова благодарности. Многое мне объяснилось тогда. Если помните, восемь-то лет назад, я отстаивал правоту и неизбежность в России "шигалевщины". И, признаюсь, что и сам я в то время искал дружбы с подобными людьми… вроде Бакунина и Нечаева, и не без успеха. Даже и теперь многие из этих социалистов-террористов, знакомы мне, некоторым приходилось и помогать. Да только после "Инквизитора" вашего словно глаза наново распахнулись – дано было мне увидеть, куда могут завести эти анархисты, к какому хаосу, к какому тяжелому и кровавому бунту после которого мало чего может остаться от России…
   - Вот что странно, Глеб Павлович… - потянулся за папиросой Федор Михайлович - "Инквизитор" совсем не о том легенда.
   - Ваша правда, не о том. Но и о том тоже… Самое главное, я понял - никакое социальное переустройство невозможно без нравственного перерождения человека и всего человечества. Эти две задачи об руку ходят. И это… это вопрос даже не нашего… боюсь сказать, даже не следующего века. Вот и получается, что нам… мне, по крайней мере, и сегодня все тот же вопрос остается для повседневного пользования – "для чего жить?". Трудную, непосильную задачу задали вы, Федор Михайлович.
   - Так ведь и выстрадана же мною даже сама постановка этой задачи.
   - И я так понимаю, что каждый волен решать ее для себя сам?
   - С кем быть? С Христом или с Инквизитором? Каждого современно мыслящего человека касаем этот вопрос.
   - Напрямую, пожалуй и не отвечу… хочу напомнить, с чем я к вам тогда приходил.
   - Помнится, со статейкой явно утопического направления.
   - Хорошо вы тогда меня остановили. Не вышел из меня беллетрист. Может быть и к лучшему. Но на деле я все же попробовал применить в жизнь некоторые идеи.
   - Вы уж простите меня за любопытство, очень уж много слухов ходит вокруг вашего имени, Глеб Павлович. Что вы и рабочие коммуны организуете, и образовываете своих рабочих. Как же это – буржуа и такое человеколюбие? Не склеивается.
   - Насчет коммун, вздор, но вот вы сами, Федор Михайлович, и ответили на свой же вопрос – с кем я. И потом, какой же я буржуа, если порой в кармане и пятнадцати рублей не бывает? А впрочем, конечно же, буржуа… эксплуататор.
   - Признаться не ожидал. Я во всю свою жизнь мечтал как-нибудь вдруг разбогатеть, только чтобы одним махом. Потому и ходила за мной слава игрока. Но мне роковым образом не везло. Вовремя опомнился – не по Сеньке колпак оказался. И существую только на свои писательские гонорары, пером создаю свои капиталы.
   - Федор Михайлович, а предположим, было бы у вас много денег, так вы и писательство забросили бы.
   Достоевский весело рассмеялся
   - А, пожалуй, что и так. Впрочем, по складу моего характера, не долго бы задержались бы у меня средства. Уж, наверняка, нашел бы им применение, и снова пришлось бы корпеть по ночам.
   - Вот и со мной что-то такое происходит. Поначалу-то деньги мне достались… как говорится, с неба упали. Только я сразу их в дело пустил. Не ради накопления - человеку немного надобно, а черт его знает, почему. Пошло и поехало, хотя можно было до конца века своего ничего не делать. И детям бы еще осталось. Только теперь я денег-то почти и не вижу - положил для себя каждые полгода открывать новое дело, то заводик, то фабричку. У меня рабочие и служащие жалование имеют втрое больше, чем у других. Одно лишь условие ставлю – постоянное самообразование и трезвое существование. Многие не выдерживают. Молодые люди охотно ко мне идут – дорогу просторную для себя видят. Директора да управляющие все в возрасте до двадцати пяти лет, со студенческой скамьи беру. И при этом не кричу кругом "я да я". Потому и слухов да домыслов много.
   - Стало быть, и вы о будущем России думаете? Может быть, как раз в этом и заложена ваша правда.
   - Особым патриотом себя не считаю, и никогда не считал. Делаю, потому что по-другому не хочу, да и не умею. Делаю, потому что, в конце концов, мне, как это не покажется странным, выгодно. И мне безразлично, добро ли я этим творю или зло, будущее покажет. Ну, и довольно об этом. Пусть дело само делается и как-то за себя говорит. Довольно об этом…
   Глеб налил полный бокал вина, выпил, папироску зажег и задумался. Федор Михайлович еще одну закурил и после долгой паузы спросил
   - Так чем же тогда ваша душа, Глеб Павлович, страдает? По глазам… да и еще по некоторым признакам, чувствую я… не случайна наша встреча.
   Глеб тяжело вздохнул, но сразу же и улыбнулся широко.
   - А расскажу я вам, Федор Михайлович, один свой сон. И русским буржуа сны снятся, притом престранные, надо сказать.
   - Говорят, через сны Бог с душой человечьей говорит.
   Глеб ухмыльнулся криво
   - Если так, то престранная должность у Господа Бога – дурачить человека, стращать до полного оцепенения души, когда просыпаешься в холодном поту. А снится мне изредка, что голова моя летит куда-то отрезанная от тела колесами паровоза. Да не такого, что нас сейчас везет, "самовар на колесах", как говорят мужики, а совсем бездымного, почти бесшумного. Успевает моя голова в коротком этом полете увидеть самую малость, пустяковину – пустую бутылку с надписью "Клинское" да кусок неба, опутанный тонкими нитями. Дальше вспышка такая яркая, как из темноты вдруг на солнце, только еще ярче в разы… вот и все. Дальше я просыпаюсь обыкновенно. И такая тоска меня тогда забирает, до зубовного скрежета, хоть волком вой. И уже хочется, чтобы поскорее все это и на самом деле случилось, только чтобы не мучаться…
   Федор Михайлович покрутил головой, потом виски потер двумя руками, будто отгоняя какую мысль.
   - Действительно… вот ведь как получается, Глеб Павлович. Меня от моей падучей болезни уж лет тридцать пытаются излечить, но толку в том мало. Боюсь, что и у вас это болезнь. И к ней надобно приспособиться и как-то жить.
   Глеб выпил еще бокал – очень вдруг уж захотел напиться, хотя и редко себе это позволял.
   - Жить? Как жить? Признаться, я не только не знаю, "для чего жить", но и постоянно ловлю себя на том, что я и не живу вовсе. Будто кто-то вынул из меня эту самую жизнь и пользуется ею, как хочет, а мне оставляет лишь роль наблюдателя за тем, как он… этот кто-то, ею, моей жизнью распоряжается. Вот такой парадокс, в лучших традициях Гоголя, Писемского, и… еже с ними. Даже у вас в ранних рассказах встречаются подобные фантазии…
   Сплю, ем, куда-то еду, вот как теперь, что-то делаю. Уверяю себя, что восторгаюсь увиденным или услышанным. Пытаюсь уверить себя, что люблю жену… и даже страстно люблю, кажется, но и в этом жизни не чувствую. Теперь вот прибавления в семействе своем жду скоро, может как раз в этот самый момент сие таинство совершается. Но не наполняет это меня радостью. Отдельно от меня радость ходит. Стоит только взглянуть в зеркало, да и просто на секунду остановиться… пусть даже на середине слова – такая бесконечная и ледяная пустота мгновенно хватает меня в свои тиски, что в самый жаркий день, в полдень где-нибудь в Италии скажем, лоб инеем, кажется, начинает покрываться… И как к этому "приспособиться"? Как с этим существовать постоянно?
   - Является?
   - Кто?
   - Извините, Глеб Павлович, мне вдруг показалось… у меня в романе к герою, вот который "Легенду о Великом Инквизиторе" рассказывает, черт собственной персоной надумал явиться. Горячкой кончил. Это часто случается… больше у людей гордых, подверженных обостренному восприятию, занимающихся самоуничижением и самобичеванием… из собственной-то гордыни, разумеется. Этаким, нравственным "хлыстовцам".
   - Надеюсь, Федор Михайлович, мне это не грозит. По натуре своей я очень рационален и эгоистичен, в смысле разумного эгоизма, в чем с прискорбием должен признаться. Ни в Бога, ни в черта не верю. Вот только…
   - Напрасно. Вы даже не подозреваете, что такое счастье, то счастье, которое испытываем мы, эпилептики, за секунду перед припадком. Магомет уверяет в Коране, что видел рай и был в нем. Все умные дураки убеждены, что он просто лгун и обманщик. Ан нет!.. Он действительно был в раю в припадке падучей, которой страдал, как я. Не знаю, длится ли это блаженство секунды, часы или месяцы. Но верьте слову, все радости, которые может дать жизнь, не взял бы я за него!.. – вдруг проговорил Федор Михайлович страстным, порывчатым шепотом – Бог есть! И не нужно быть верующим или атеистом, чтобы поверить в это. Это не требует доказательств. Он просто есть!
   Федор Михайлович неловким движением потянулся к своему бокалу, но пить не стал, только погладил кончиками пальцев стекло. Как-то разом сник и стал выглядеть намного старше своих лет.
   - У вас еще все впереди.  Вся жизнь. Болезнь ваша… нисколько не сомневаюсь, что это болезнь, несколько иного рода. Я не врач, но думаю, что она, как и моя падучая, не телесного свойства. Есть в ней что-то от Фауста… и эту загадку придется решать вам самим… и только самим.
   Я не могу на себя взять роли пророка, но мнится мне, много вам еще придется в жизни перетерпеть, испытать. И тогда, быть может, ваше сегодняшнее состояние души покажется вам… ребячеством, недостойным даже внимания. Россию ждут тяжелые времена, много в ней должно еще перемолоться темного, мрачного, кровавого, прежде чем наступит минута просветления Истины. Может на минуту, а может статься и на века. Дай вам Бог, Глеб Павлович, дожить до этого. Я, как мог, приближал это… но мой век на исходе, может па пару романов еще меня и хватит. А ваш только еще начинается. Вы теперь, несмотря на все ваши "опыты" покамест находите для себя место наблюдателя, почти постороннего лица, но я почему-то верю, что однажды, вдруг, в одну секунду, может озариться ваш путь. И тогда вам придется пройти по нему до конца… каков бы он ни был. Это будет ваш, и только ваш путь.
   Вы говорите, что не патриот. Я много знаю патриотов-крикунов. Вы не подозреваете и сами о своем патриотизме. Вы вполне русский человек и этого достаточно. Что ж с того, что до тридцати лет, как Илья Муромец, сиднем сидели, запрягали долго, но, как там, у Николая Васильевича – "И какой же русский не любит быстрой езды?". Вот вам того и желаю. Езды быстрой, чтобы дух захватывало. А остальное, верю, вам Бог даст, если попросите…
   За окном вагона, откуда-то справа вынырнула огромная красная луна и поскакала, цепляясь за острые верхушки деревьев, сильно ранясь об них и еще более истекая кровью…
22 Дед Гриша
Иван Мазилин
ДЕД ГРИША
- Нюрка, язви твою душу… – не открывая глаз, закашлявшись, хрипло позвал дед, - Нюрка…  вот когда надоть хрен дозовешься.
Хата отозвалась тишиной. Пришлось открыть глаза, кряхтя сесть, спустив ноги с кровати.
Солнце уже успело заглянуть поверх оконной занавески и улеглось прямоугольником на пестром половичке посреди комнаты. Проснувшаяся муха тщетно пыталась пробиться через пыльное стекло на волю, да через три дома, у соседей громко хлопая крыльями, басовито запричитал петух.
Минут пять дед рассматривал свои худые ноги, потирая внезапно сдавившую грудь. Потом перевел взгляд в угол, где почти под потолком висела икона в окладе когда-то золоченом, но теперь сильно потемневшем. Самого же лика так и совсем невозможно было разглядеть. Ниже и ближе окну несколько фотографий под стеклом и отрывной календарь. На другой стене три почетных грамоты сильно выцветших да красный вымпел «победителю соцсоревнования» с ликом двух вождей.
- Ты че приходила-то? Думаешь, я спал и не слышал, как ты копошилась в сенях? Али заскучала там без меня? Так и мне без тебя не сладко. Так уж, верно, скоро… вон, в грудях защемило нехорошо. Ты уж прости меня старого дурня, что матюгнул тебя понапрасну. Да знамо, что спросонья, но все равно нехорошо. Ну, хошь, я лампадку запалю под иконой?  Не знаю, полегче тебе там будет с того, аль нет.  Да и на могилку схожу. Вот прям сегодня же. Ну, виноватый перед тобой, с самой весны не был, заросла, небось, так я это поправлю. Но и ты понять должна – ноги у меня уже не те стали… эхх…  да, вот еще…  оказия - картоху пора копать опять же…
За тонкой стенной перегородкой на кухне заурчал и дробно затоптался на месте старенький холодильник «Север». Старик дождался, когда прекратится его «истерика», продолжил
- Не ворчи, старый. Будто я не помню, что у тебя внутри пустовато, так и это дело поправимо. Вчера вот пенсию доставили, да нонче и автолавка должна приехать, вот и устроим праздник, пополним запасы. Я бы тебя давно отключил в целях экономии электричества, только вот в погреб мне стало спускаться тяжеловато. Так что потерпи уж, недолго чай осталось и тебе свою службу нести, я ж с пониманием…
Нашарил ногами и влез в обрезанные валенки и зашаркал на кухню. Ополоснул лицо из рукомойника, вытираясь, взглянул в зеркало с местами ободранной амальгамой.
- Ну, что, дед, тут одной гребенкой твою бороду не порадуешь, здесь требуются ножницы, запустил в конец, скоро за пояс затыкать можно будет. Пора устраивать ликвидацию. Вот только поправим бритву и к делу. Куды ж это я ее положил? Да где ж ей и быть, как не в комоде…
Там же в комоде обнаружилась «заначка» в виде двух папирос «Беломора». Совсем праздник души.
- Вот мы чайничек поставим, остатки «трех слонов» заварим, яишенку соорудим, глядишь, и совсем полегчает.

Деревня эту в прессе обозначают не иначе как «вымирающая». Из сорока трех  дворов, едва половина подают признаки жизни. И если летом еще приезжают отдыхающие с детишками, единственная улица да речка на задах наполняется криками, визгами детворы, по вечерам пьяными «разборками» взрослых. То теперь в конце сентября, несмотря на все еще ласковое солнышко и ясное небо, деревня впадает в оцепенение, словно уже теперь предчувствует  дожди, осеннюю слякоть, снега и все «прелести» зимы в заброшенной деревне до которой, кажется, на всем белом свете никому никого дела нет.  Летом-то сельпо в деревне работает чуть ли не круглосуточно, делая план по алкоголю, кондитерке да разным там «фантам и сникерсам» почитай на целый год, то теперь раз в неделю приезжает автолавка, с самым жизненно необходимым товаром. Покупая сегодня, оставляют записки с заказом на следующую неделю. Так вот и живут. Такой вот и порядок.
У закрытого сельпо с самого раннего утра на скамейке сидят три старухи, которым за восемьдесят. Вспоминают летние денечки, да кто приезжал, да что привозил, да какие  новости слышали, из тех, что по телеку никогда и не скажут, чтобы не стращать разными бедами население…
- Эй, подруги, погляньте, это кто ж к нам такой направляется…
- Ой, и правду, бабоньки… и не узнать поди… впрямь щеголь какой… а вырядился-то, к пинджаку галстука тока не хватат…
- Ой-ой-ой, девки,  жаних пожаловал, утирайтесь скорее, цаловаться будем… обжиматься будем.
- Григорий Макарыч, ты чегой-то бороду-то спилил? Неужто, и впрямь женихаться надумал? Так ты по самому что ни на есть, верному  адресу пожаловал.
У деда, несмотря на возраст, слух и зрение отменное, очки напяливает только для чтения газет, так что еще издалека услыхал «восторженные причитания» бабок, ухмыльнулся про себя и даже попытался выпрямиться насколько спина позволила. Подойдя поближе, остановился, достал из кармана чуть помятую папиросу, щелкнул зажигалкой и гордо задымил. 
- Привет и вам, девоньки. Принимайте в компанию.
- Да, сидай меж нами, Григорий Макарыч. Мы уж тебя с двух сторон пригреем, а там, глядишь, может и до греха недалече будет.
- Ой, бабки, да у вас, небось, все уже давно мохом поросло. Да и у меня жанилка на раз до ветру сходить осталась. А вот чего мне приятно вспомнить, понимаешь, так это вас, когда вы… как это… стриптизой, по улице с голыми задами бегали, да с тарзанки голышом в воду шлепались.
- Во че, старый вспомнил.
- А то. Когда с войны возвернулся, вы-то  еще голопузые были. Что на прошлой неделе бывает что и забуду, а вас голеньких ой как, помню хорошо.
- Подруги, прям в краску вогнал, поразит. Ишь чаво он помнит… охальник…
- А ты вот чо скажи, Макарыч, третьего дня, что за тощий хрыч с аппаратом к тебе на «газике» приезжал?
- Любань… ты это, чего попроще. Третьего-то? Ну да, три дни вышло. Да, точно…  Дык, я так и не понял, чего ему надо было. Ни тебе «здрасте», ни «до свиданья». Нелюдим какой-то. Побегал вокруг дома с аппаратом, пофотографировал с разных сторон и уехал. У них там, в городе, все на бегу делают, скоро уже и детишек тоже на бегу строгать начнут. И куды торопятся, спрашивается…
- Как куды? Политика така, вот и бегають.
- Верка, ну причем тут политика?
- Как причем, Макарыч, это чтобы войны не было. Мне внука сказывала, а она у меня шибко умная, кандидат наук и не по нашему может болтать шибко.
- Хенде хох, что ли? Так и мы можем.
- Не, с америкашками может обчаться.
- Это другое дело.
- Хорош базарить бабаньки, вон, слышь, лавка едет. Становись в очередь.
- Макарыч, тебя как самого старшего, мы завсегда вперед пропустим.
- Нет возражений…  А это что за оказия такая?

По пыльной улице мимо стоящих возле сельпо стариков сначала проехала длинная фура, за ней еще пара машин, по бортам которых красовались буквы «ТV», следом автобус со шторками на окнах, и только потом подъехал фургон районной автолавки.
Из кабины, чертыхаясь, выползла колыхая своими мощными габаритами продавщица Райка.
- Вот ведь зараза какая, всю дорогу пришлось плестись за этим караваном. На кой хрен им понадобилось на наш проселок свернуть?
- Може какую кину сымать у нас будут, али что…
- Много ты, Любовь Михайловна знаешь. Если б кино, то мы в районе об этом знали бы. Эти с области, видать, нагрянули. Или если  заблудились, так в конце деревни развернутся да обратно попылят.  Ладно, всем мой привет и продукты в лучшем виде. Эй, а куда мой водитель сгинул? Григорий Макарыч, ты не видал, куда он рванул?
- Куда-куда, за сельпо побег, приспичило ему. Видать всю дорогу терпел…
- Ладно, подождем, раз такое дело.
Водитель, наконец, появился, на ходу застегивая ширинку, распахнул заднюю дверцу кунга, с трудом помог Раисе забраться на ее рабочее место и пошел дремать в кабину.
- Ну, кто первый, налетай тариться.
- Первый у нас Григорий Макарыч. Ему зараз отпущай.
Раиса внимательно посмотрела на деда, вдруг всплеснула руками, потом уперла их в бока и захохотала, звонко, с каким-то подвизгиванием. Глядя на нее, и бабки тоже стали подхихикивать. Ворона сорвалась с карниза сельпо и возмущенно каркая, полетела подальше от этого беспричинного веселья.  Дед проводил ее взглядом, подождал немного и решил, что уже пора заканчивать «концерт».
- Как там… э… цирк уехал, клоуны при деле остались. Прям, хуже детей малых, смешинка им в одно место… понимаешь.
Отсмеявшись, Раиса вытерла невольно выступившие от смеха слезы и, стараясь сохранить хоть какую-нибудь серьезность, изрекла
- Макарыч, это еще неизвестно, кто здесь клоун из присутствующих. Я еще ничего, а вот кладовщики ржали долго и обидно, читая твой «заказ-роман». Да и потрудиться пришлось, с твоим заказом, даже в областной промторг пришлось гонца посылать.
- А чего смешного, чего смешного? Заказ как заказ. Что не имею права за свои червонцы?
- Имеешь, конечно, кто говорит. Только вот ты скажи, на кой тебе ляд устрицы да ананасы понадобились?  Ананасы еще куда ни шло – привезла компот из ананасов в банке. А устрицы, уволь, их отродясь сюда не завозили.
- Ну, в банке, так в банке. Попробуем. А…
- Коньяк «Камю», два лимона, сервелат, оливки…  что, Макарыч, решил зараз всю пенсию потратить?
- А «Беломор»?
- А вот папирос  твоих не нашли. Ни «Беломора», ни «Севера». Но ты не горюй. Из древних запасов, считай еще обкомовских,  достали тебе, учти, в качестве презента,  аж две пачки «Герцеговина Флор»
- С какого мне… вдруг презент? Хотя, от подарка кто ж откажется. Тем боле, что эти папиросы товарищ Сталин курил. Вот это я хорошо помню.
- Так что это подарок от кладовщика областной базы. Он вроде бы тебя знает… вот ведь, забыла как фамилия его. Другим разом сообщу.
- Вот спасибо, вот так подарок, это ж надо же… благодари его, Раиса, от меня… это… многократно.
Всенепременно. Получай коробку, там все по списку… - опять прыснула смехом, - кроме устриц. С тебя на круг аж пятнадцать тысяч…
Дед расплатился, погрузил свое «добро» на тележку, сработанную из старой детской коляски, перешел через дорогу и сел на лавку автобусной остановки. Достал из солидной картонной коробки, пачку Герцеговины, зачем-то понюхал ее и положил обратно. Из внутреннего кармана пиджака выудил последнюю  беломорину и задымил, поглядывая на автолавку. Дождался, когда три старухи-подруги отоварятся, издали махнул им рукой, подзывая.
- Макарыч, чего тебе? Давай швидче, и так заболтались. Вот у Надьки коза еще не доена…
- Я ненадолго. Я вот чего… - для чего-то поскреб затылок, - я это… вобчем, приглашаю вас ноне к вечеру в гости… на поминки.
- А кто помер-то, по ком поминки?
- Да, вот пока не помер… Я это… на свои поминки вас зову.
- Окстись, старый! Ты чего удумал!
- Да, больно мне хочется, услыхать, пока живой, как вы меня поминать будете, какими словами прощаться будете. Какими будете матерками оплакивать.
- А что, бабаньки, гулять, так гулять. Коньячку твого опять же пригубим, ананасом закусим.
- Коньяк лимончиком полагается. Так тоже имеется. Да еще настоечка своя на березовых бруньках с весны ждет…
- Как скажешь… ну что, подруги, мы согласные?
- А что? Еще и Ванятку с гармошкой прихватим. Хоть и дурачок, но кнопки жать может гладко… попоем…
- Вот и добре. Тогда слухай мою команду. Ты Вера Петровна на пироги с капустой мастерица, порадуй напоследок. На тебе  Надежда Марковна грибочки. Уж больно они у тебя хрустные… деликатесы за мной…
- А мне чем тебя порадовать, Макарыч?
- А ты, Любовь Михайловна… ты вот чего… смастери-ка ты кутью.
- Макарыч,  в самом деле штоль поминки устраиваешь?
- В самделее не бывает. Часам к шести жду.

Распрощались. Дед потянул свою тележку по дороге, стараясь не шибко колыхать на колдобинах. Но метров через пятьдесят оглянулся на удаляющихся старух, потом глянул в конец улицы, где начиналась какая-то суета возле остановившегося транспорта. Немного поколебавшись, свернул в проулок и пошел задами огородов к опушке леса.

Как почти все деревенские кладбища, погост деревни Кречеты являет собой вид печальный. Многие кресты покосились, вот-вот упадут, другие уже давно гниют в зарослях травы, несколько ржавых жестяных пирамидок с давно облупившимися звездами. Могилы, что подальше поросли кустами и молодыми деревцами – жизнь наступает. И только здесь, по самому краю, немного ухоженных могил.
- Здравствуй, Аннушка. Видишь, вот я и пришел, как обещался. Правда, струмент не захватил, так я к тебе не с хаты, а прямиком из сельпо… вишь вон, с коляской да с харчем…  вышло так, понимаешь, но опять же не с пустыми руками...  вона как заросло-то за лето. Но не расстраивайся, что смогу я так повыдергиваю, да крест поправлю. А рябинка твоя вон уже красная вся от ягод, верно зима студена будет… Ну вот, так вот и получше будет. Тут в коробке и для тебя кой-чего найдется. Сщас нашарю. Ну, вот… твои любимые.  «Раковая шейка» да «Гусиные лапки». Я же помню… Баранку покрошу помельче, птицы небесные тебя тож помянут. А я… это ж сколько... да почитай годков семьдесят коньячком не баловался. Это как мы с тобой в Москве, в ресторане…  вот ведь запамятовал, как назывался тот ресторан… недалеко от вокзала.  Пили, помню, ты  красное кахетинское, а я армянский коньяк заказал, смеялись еще, что от него клопами пахнет. А тут французский. Вот, решил попробовать. Ничего, на запах приятный. Я только пару глоточков, за упокой твоей души. Вот и ладно. Ты не волнуйся, спи себе спокойно, теперь уж скоро, недолго тебе ждать осталось… вот тут рядышком и прилягу, тебе под бочок…
Дед вздрогнул и обернулся. На его коляску с харчем совершалось нападение. Пока он занимался воспоминаниями, не услышал, как подкралась к его коляске деревенская коза Груня, белая, с черными подпалинами и небольшой плешью на боку. За ней волочилась длинная веревка с колышком. Коробка на коляске хоть и фанерная, но от этой вороватой скотины с наглыми и бесстыжими глазами всего можно было ожидать.
- Грунька, зараза… что снова убёгла? Пелагея опять тебя хворостиной учить будет, скотина ты этакая. Ладно уж, так и быть, тебя тоже угощу. Баранку будешь? Бородой то не мотай, а жри, что дают… 
Ладно, Аннушка, пошли мы…  там что-то назревает рядом с нашим домом. Так что как бы чего… понимаешь… Прощевай. Пошли, коза-дереза, пока волки не задрали…

Обратно дед опять пошел задами. Наискось от своего дома перелез через ветхий плетень в огород к Пелагее. Кое-как переправил свою тележку. Козу привязал к столбику плетня что покрепче.
Пелагею застал у калитки с большим интересом разглядывающей происходящее на улице. Она так увлеклась, что и не слыхала, как старик подошел сзади.
- Ну, так и что там нам день грядущий готовит? Докладай, Палашка.
- Фу, ты, леший, напугал. Чего крадесся, да шасташь по огородам?
- Ну, извиняй если спужал. Я твою Груньку можно сказать от верной смерти спас,  вон прямиком с погоста пригнал. За огородом найдешь.
- Вот ведь паскуда какая, убегла опять. Боков своих не жалеет. Сам то что на кладбище делал, да еще с поклажей? Вроде не родительская еще… одиннадцатого сентября будет… кажись.
- Аннушку проведать ходил. То ладно, ты скажи, чего там у моего дома делается. И Матвей твой где?
- Хватился. Твой друган прям с рассвету четвертинку в карман, да в лес побег. Говорит, за грибами. Я ему говорю,  крышу когда латать начнешь, дожжи скоро пойдут, а он все «успеется». Что мужик, что скотина совсем от хозяйства отбиваются, вожжей не напастись на них.
- Ладно, Пелагея, не шуми больно, Матвей у тебя мужик справный, ежели обещал – сделает. Чего у моего дома творится?
- Иди сам, да гляди… тож защитничек нашелся, бороду сбрил, так думаешь девки будут заглядываться? Срамота.
- А это как пойдет…  А вот и оказия.
В это время через калитку во двор заглянула молоденькая особа лет двадцати пяти с копной золотистых волос.
- День добрый, хозяева.
- И тебе тоже, милая. Ты чья же будешь, красавица, и почему раньше тебя не встречал? Городская?
- Да, я с области. Корреспондент газеты «Губернский интеллигент» с заданием от редакции.
- Ясно. А звать, величать как?
- Величать пока рано, а зовут меня просто Галя.
- Просто Галя, и какое же у тебя задание, если не военная тайна?
- Не тайна. Ищу я Кречета…
- А у нас почти вся деревня Кречеты. Кого же именно?
Галя посмотрела в свой блокнотик
- А нужен  мне Кречет Григорий Макарович.
Пелагея было раскрыла рот, но получив незаметный тычок в бок, скорбно поджала губы, махнула рукой и отправилась по своим хозяйственным делам.
- А что, милая, чем так интересен вам этот Григорий Макарыч, что прям из губернии? Но допреж объясни мне, что это вон у той хаты делается?
- Да вот, к Григорию Макаровичу телевидение приехало, а я за ними увязалась. Так сказать освещать событие.
- А по какому случаю телевидение? Да, ты, милая, не маячь за забором, заходь. Не боись, собак не держим. Вот на завалинке  с тобой посидим рядком да и поговорим ладком, если не торопишься.
- А вы мне про Григория Макаровича что-нибудь расскажете?
- А что про него рассказывать? Вредный дед, все ему не этак, все ему не так. Но про него апосля скажу. А вначале ты мне поведай все-таки, по какому случаю телевидение приехало?
- По поводу предвыборной  кампании губернатора области.
- Во как!
Хотел дед пятерню свою в свою бороду запустить для лучшего соображения, да вовремя спохватился. Даже крякнул с досады. 
- Выходит, стало быть, деда будут агитировать в губернаторы идтить? 
Галя не удержалась, прыснула смешком, прикрыв рот своим блокнотиком.
- Чего смешного сказал? Если кого и выбирать, то только как есть его одного. Он там, в губернии всем начальникам дал бы прикурить, чтоб, значит, работали бы как надо от зари до зари на благо народу. А то, вишь, каждый только о своем кармане думает… Ну, может и не каждый, но контроль и порядок над ними должон быть строгим. Чтоб знали, навредил чем, сразу к стенке… вот так. Тогда бы кто попало во власть не лез.   
- Мысль хорошая. Но только приехали снимать рекламный ролик для Татьяны Николаевны Рощиной. А она вроде родственница…
- Внучка, ети ее в душу. Решила, стало быть, на деде рекламу сделать. И не спросила, захочет он ее видеть, али нет.
- И что не предупредила, что приедет сама?
- Ну, я бы знал…  вся деревня бы знала.
- Выходит, сюрприз устроила.
- Да если бы предупредила, мы бы дорогу перекопали и противотанковые ежи поставили.
- Это за что же ее тут так могли встретить?
- Э, милая, вот тут тебе можно сказать подфартило – на «жареный» материал попала… Только вот что ты мне можешь пообещать?
- Попробую.
- То, что я тебе расскажу ты точь в точь пропиши в газету… конечно, если твое начальство  допустит до печати.
- Обещаю.
- Ну, так вот. Был у меня сын. Председателем колхоза народ его избрал. Хороший колхоз был, все свое было – хлеб, молоко, мясо, да и государству что положено, сдавали это уж как полагается. Да только в аварию попал, прям в саму перестройку… Царствие ему небесное. Плохо когда дети раньше родителей уходят.  То ладно, слушай дальше. Осталась у него вдова с дочерью. Дочь-то умненькая вышла, университет в столице кончила. Думали, что по стопам отца пойдет, хозяйство колхозное примет. Так и вышло…  только по первости. А потом, собрала она сход,  да и уговорила отдать в аренду заливные луга, что возле шоссе. Вона какие склады понастроили, всю землю споганили… Райские кущи обещала… молочные реки, кисельные берега. Мы лопухи то и развесили. Известно  дело, вон какое время, куды нам своей башкой соображать, наверху виднее…
- Так у нас же демократия в стране – сами должны решать, что лучше.
- Э, девонька… так-то оно так… только вот мы и нарешали на свою голову… скот без кормов остался, под нож пошел, мужики за длинным рублем на стройку подались, да там и пристроились… кладовщиками или еще кем, уж не знаю. Молодежь в город вся поуехала, сладкой жизни искать. Развалился колхоз, одно название. А куда денежки за аренду уплыли, то никто не знает. Кто-то верно прикарманил. Вот ваша газета и занялась бы этим, а то мы ходили-рядили, так окромя пожимания плечами ничего не видели. Вона соседи наши из Будановки как поднялись, вместо изб коттеджи строят, почитай через одного машины заграничные имеют. А наш колхоз получше ихнего был… Вот такие дела. А все внучка моя, чтоб ей…  развалила колхоз да в политику подалась. Если она и там дров наломает… нет, не будем за нее голосовать. Депутатом ничего хорошего для родной деревни не сделала, неужто губернатором что сделает. Нет веры нашей ей. Так ей и передайте… а дед… ну к которому она приехала в лес ушел за грибами, до темноты не возвернется. Верно знаю.
- Вот вы и проговорились. Ведь это вы и есть Григорий Макарович?
- Да неужто? 
- А как своей внучкой назвали, так я поняла.
- Ишь ты как… Так это я тебе, милая, по большому секрету. Ты уж меня не выдавай. Так и предай Татьяне – кукиш с маслом ей заместо голосов наших и агитировать собой не буду. Вот так. А теперь красавица иди, а я пока сховаюсь до тех пор, пока не уедут. Удачи тебе, милая.

«Вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет.
На нем защитна гимнастерка, она с ума меня сведет.
На нем защитна гимнастерка, она с ума меня сведет…»
В хате деда Гриши «хор имени Пятницкого». Запевает, конечно, Пелагея. К городским деликатесам почти и не притронулись. Коньяк открыли, понюхали и… А вот настоечка на бруньках хорошо идет. Матвей уже успел «набраться», но еще каким-то  чудом держится на стуле, старается делать «умное лицо» и помалкивает.
- Да, бабаньки, голоса у вас еще те… как говорится – ремонту не подлежат, а вот ведь кака зараза – слезу все равно вышибают.
- Ты, Макарыч, сам себя послушай, хрипишь, как твой холодильник. Ты вот чего, скажи,  новый-то холодильник почто во дворе оставил. Дождь пойдет, коробка размокнет. Да и телек… вон какой здоровый, тож пасется у заваленки… все ж подарок… не гоже как-то…
- Ты вот чего Любка на жалость-то к железякам не дави. На кой они мне. Вот помру може завстреча, свезете это хозявство в детский дом в райцентр, детям… им нужнее будет. А мне уж давно пора… задержался
- Что ты дед, все заладил «помру да помру»… никому не известно, кому скока отведено. Век твой не окончен.
- А вот тут, Любовь Михална ты пальцей в небо… Век мой седни  отметился.  Это по пачпорту я декабрист… а…
- Макарыч, ну и зараза же ты… мог бы и… а то «поминки-поминки» ишь че удумал… паразит.
- Не ругайся, Верка, наливай лучше полней рюмки. Закусывайте да еще поспеваем…  Пелагея, ты вот чего… Матвея-то до хаты доставь, ему уже хватит, а сама возвертайся, у тебя все ж голос здесь самый молодый, побогаче будет на верхах. Без тебя петь не будем… без тебя никак…
       «По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах, Бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах»…
Утро ранее. Серый туман с речки крадется по огородам. Тишина такая, как будто вдруг весь мир оглох. Окно в хате Григория Макарыча распахнуто настежь. На столе неубранные остатки «трапезы». На дверце старенького шифоньера висит на плечиках гимнастерка  с медалями гвардии старшины Кречета  Г.М.  В какую неизвестную даль ушел носитель этой гимнастерки никому пока не ведомо – у каждого свой час.
23 Круговерть
Игорь Гудзь
"Сегодня такие портят парты, ломают стулья, а ... завтра!? С малого все и начинается! Такие готовы на самые низкие поступки, такие могут даже Родину предать...!"
- Ты... это, не перебарщивай! - жамкал в руках макет стенгазеты пионервожатый. - "Родину" ... убрать! Слишком уж!
- Родину... , Родину нашу никому не убрать, товарищ пионервожатый! Она у нас одна! - вскинул голову внештатный корреспондент Васильев.- Наша социалистическая Родина. А эти..., могут, могут предать! Стулья - только начало! С таких галстуки пионерские ... рвать надо!
- Да...! - присмотрелся к нему вожак. - Далеко пойдешь Сережа! Насчет "Родины" - убрать!  И все...! Я сказал!


- Не спи, бля! - толкнул его в бок сержант. - Справа...смотри, бля! Кусты на горе..., там они, бля! Жопой чую!
- Фу...х! - встряхнулся лейтенант Васильев. - Сморило! Жарища! Школа приснилась! Я там стенгазету...
- Бля! Вправо смотри, лейтенант! Ща тебе духи дадут ... газету
Тяжелый армейский грузовик гнал по серпантину из Хайратона в Кабул. Трое бойцов: водитель и двое сопровождающих груз напряженно вглядывались в отвесные скалы. Ящики со снарядами тяжело громыхали в кузове.
- Я тогда там, насчет стульев...!
- Да...бля! - повернулся к нему сержант. - Вправо см....
По лобовому стеклу поползли трещины. Маленькое круглое отверстие как бы само собой появилось у сержанта на лбу.
"Как у баб индийских в фильмах! - успел подумать Сергей.
Тонкая струйка крови нехотя сползла на левую бровь, обогнула нос и завязла в густых усах уже бывшего сержанта.
- Ты вроде писать умеешь! - распорядился командир. - Отпиши родителям, мол, выполняя интернациональный долг героически погиб Ваш сын, старший сержант Ивашов в жестоком бою с превосходящим ..., ну ты понял! Представлен к награде...!
- Так ведь....! - заикнулся было Васильев.
- А как? Написать матери, что ее сына  как курицу подстрелили прямо в кабине ...! - рассвирепел майор! - Иди пиши, бля...!


- Пригнись, пригнись, сказал! - шлепнул по холке паренька Васильев.- Не на митинге...!
- Так ведь не стреляют...!
- Начнут шмалить, поздно будет.
- Не посмеют они! По своим-то! - пискнул прижатый к перевернутой мусорке паренек.
- А как посмеют!? -  усмехнулся  горько Васильев. - Матери твоей что скажу? "Погиб сын Ваш смертью храбрых в кровавой битве ... со своими...?" Так и напишем!?
В полусотне метров стояли полностью снаряженные БТР. Вокруг них залегли готовые ко всему десантники. Внезапно один из них поднялся и пошел навстречу защитникам.
- Я майор Лебедь! Кто у вас старший!- крикнул он страшным басом.
- Я! - встал тоже в полный рост Сергей. - Майор Васильев.
- Действующий!
- Так точно!
- Кого защищаешь, майор!? - кивнул на освещенные окна Белого дома Лебедь.
- Свободу!
- А под трибунал..., за свободу эту!? Не боишься?
- А ты не боишься..., по своим стрелять!?
- Никто стрелять не будет! - сдвинул брови Лебедь. - Поговорим, майор!


- Сережа! Так больше нельзя! Я так уже не могу!
Жена нервно перекинула Петьку к другой груди.
- Восемь месяцев без зарплаты! Еды дома нет! У меня вон...молоко кончается. Грудь пустая...! Уходи, уходи оттуда! Ну сколько можно!?
- Если все вот так из армии побегут, что будет?
- Да какое нам дело до всех! О себе думать надо!
- Да и куда идти-то!
- Рябов твой звонил вчера! Он...этот... теперь, начальник службы какой-то, афганцев ищет, с опытом. Вон номер оставил. Позвони, Сережа...!
- Ты понимаешь, зачем ему с "опытом"? Понимаешь...?
- Ну что же делать Сережа!? С голоду помирать..


- Ислам примешь, тогда может не убьют! - шептал ему прямо в ухо одноглазый. - Своих они сразу не стреляют!
- Где глаз-то?
- Выпал от ... напряжения! Повидал много...
Дверца зидана чуть приоткрылась, в нее просунулась страшная бородатая рожа еще одного такого же одноглазого, только чечена.
- Видал сокамерник! -  с трудом скривил разбитые губы в улыбке Васильев. - Не один ты тут одноглазый.
Чеченец сунул в дырку ободранный "стечкин", грохнул выстрел, голова одноглазого пленника раскололась как спелый арбуз, все кругом забрызгало "соком".
- Теперь ... адын! - оскалился чечен. - Что надумал майор? К Аллаху идешь, или как этот ... к вашему, как его...! Смотри! Быстро...! Везет тебе! Мулла здесь, скоро ехать будет...
- Давай! ... Не подыхать же ...!

- Получай сука, получай, получай...!
Уже вторые сутки пинали его сокамерники Матроской тишины. Васильев молча катался по полу защищая жизненно важные органы. Да разве прикроешься, когда три пары ног месят беспрерывно...!
- Не стрелял я! Не стрелял в своих! - хрипел он, выплевывая кровавые ошметки. - Обоймы, рожки набивал..!
- Обоймы ..., на сука, на..., на..., на...!!!

- Живой... мусульманин! - налил Рябов по полной. - Ну ты дал...! Я же тебя на месяц туда. Место тихое! Посидел,"участника" получил и свалил. Как ты в плен-то попал? Там и духов не было!
- За водкой поехали..., "догнаться", вот и ...! Двоих наших сразу, а я вот... мусульманин теперь!
- Значит, Христа продал! Иуда..., типа! - ощерился Рябов.
- Бог - он един! Создатель! А религии людишки напридумывали...!
- В Матросской пошмякали тебя я смотрю!
- Попинали от души!
- Думал - не вытащу! Генерал помог, в администрации он теперь. Фонды возглавляет...! Ему команда нужна, из своих. Понял, да!?  Ну... давай! Или ты не пьешь теперь? Мусульманин, ити его...!
- ...Пью!

- Двадцатку перекинь наверх! - тихо шипела телефонная трубка. - И еще пятнашку... влево! Все понял?
- Там только пенсионные остались!
- Делай, что велено!
- Что людям скажем?
- Каким людям? Где ты их видел? Есть пастухи, есть стадо! Базаришь много..., с одного очка цедим! Мысль понятна...!?
- А с фондом как? Минусуем?
- Не твоя забота...! У тебя там..., в почте билеты на Кипр, на всех, отсидись пока. Петька как?
- Уже двойки носит!
- Вот и давайте туда, по ходу, на каникулы, типа. На полгодика. Там посмотрим!


- А вот какие у нас теперь стенгазеты в школе!  Интерактивные..! - директриса нежно подвела заместителя губернатора  к огромному экрану.
- Сережа! - позвала она шустрого мальчика с разноцветным галстуком на тонкой шее. - Расскажи господину Васильеву про нашу школьную редакцию.
"Родина у нас одна!" - сам прочитал вслух крупный текст Васильев. - Родину надо любить, как мать любит ребенка! Родину надо принимать всю: с достоинствами и недостатками. Предать Родину - самое последнее дело!"
- Много раз слово "Родина"! - зашипела директриса на  мальчишку. - Я же тебе говорила. Убери...лишнее!

- Не надо ничего убирать! - повернулся к ней Васильев. - Доубирались уже...!
24 Друзья не растут в огороде. Про слепого мальчика
Галина-Анастасия Савина
РАССКАЗ
                1
Эта ночь у Егорки снова была тревожной, он метался из стороны в сторону. Сон был чёрно-белый, как в тумане:
«Он потерялся и стоит совсем один в какой-то пустой комнате, где нет окон и только две двери «Вход» и «Выход», это чувствуется по их усталому хлопанью и скрипу в разных сторонах. Вокруг суетливо бегают какие-то огромные люди-тени, заходят, выходят. Стоит ужасающий гул. Он всё нарастает и нарастает. И живых мрачных теней почему-то всё больше и больше, они приближаются к нему всё ближе и ближе, размахивая руками, толкая и пиная. Круг вокруг него всё больше сужается, его вот-вот растопчут, раздавят…»
- Ма-а-а-ма! – вскрикнул мальчишка, проснулся и заплакал.
- Тише, тише, милый, всё хорошо, это просто сон. Я открыла дверь и прогнала его. – Пришла, услышав плач ребёнка, Наталья.
- Сон убежал? Он не придёт? – всхлипывая, спрашивал Егорка.
Прижав сына к груди и поглаживая его по волосам, плечам, спине, мать утвердительно покачала головой, хотя понимала, что Егорка этого не увидит, только почувствует.  Не потому, что в комнате темно, темнота в его глазах, в этих чистых, почти прозрачных голубых глазах, темнота. Внезапная и необратимая – в пять лет, после тяжёлой травмы.
- Это нельзя исправить, поэтому…просто учите его жить… - посоветовал врач.
И мальчонка учился, всё больше сам, натыкаясь, приноравливаясь, запоминая все повороты, углы, стены, двери. Он почти самостоятельно одевался и раздевался, на ощупь играл в свои любимые машинки, даже научился собирать причудливые фигуры, играя в «мозаику», но больше всего Егорка любил маленького плюшевого мишку. Он был такой мягкий и тёплый, как руки мамы и бабушки. Они очень часто были заняты: бабушка домашними делами, мама – на двух работах, и когда ему было одиноко, он гладил мишку по плюшевым бокам и тихо говорил:
- Ты мой лучший друг, самый-самый…
- А как же мама, как же я? – Спросила подошедшая бабушка. – Ты же у нас самый любимый, самый дорогой.
- Бабушка, ну ты же бабушка, а мама – это мама…а ещё должны быть друзья, понимаешь?
- Понимаю…но что же делать, внучек, ведь из детей в доме никого не осталось.
                2
Маленький Егорка жил с мамой и бабушкой в посёлке, который присоединили к городу, на самой его окраине. Это был двухэтажный домишко барачного типа. Их жильё считалось аварийным, и вот уже несколько лет его обещали снести. Всё было таким старым и ветхим: эти обшарпанные стены и потолки, осыпающаяся штукатурка и плесень почти в каждом углу. Многие, найдя что-то более или менее подходящее, оставляли опасное жильё и переезжали, не дождавшись переселения. Особенно те, у кого были дети. Уехал и сосед Егорки Пашка, который часто заходил к нему поиграть. Затосковал Егор, ведь из детей остался только он один.
В выходные дни Наталья выходила на пару часов поработать на небольшом огороде за домом, где высадила весной овощи. Как-то, в конце лета, Егор упросил маму взять его с собой.
- Но…- Только и сказала мать и, подумав, просто взяла его за руку и осторожно повела на улицу.
- Мамочка, а где у тебя грядка с капустой?
Мама подвела сына к грядке, а он усердно стал ощупывать каждый вилок.
- А почему здесь никого нет? Разве друзья не растут на грядках? – С грустью спросил Егорка.
- Друзья?
- Ну да, друзья! Ведь ты же меня в капусте нашла. Я думал, что тут и друг отыщется…
- Почему ты так решил?
- Так бабушка сказала, что вы меня на капустной грядке нашли. А в твоей капусте никого нет… ни одного друга. - И мальчик, натыкаясь на препятствия, пошёл в сторону дома, опустив голову.
Мама его догнала:
- Сынок, друзья не растут в огороде.
Только они зашли – пошёл дождь. Бабушка из кухни подала голос:
- Вы вовремя, вон, какой дождик пошёл, грибной, и так сильно припустил, грибов будет, ой, пойдут грибочки…
Егор подошёл к бабушке:
- Бабуля, а бывает такой дождик, после которого друзей будет, о-го-го, сколько. – И развёл руки в стороны.
Бабушка, не зная, что сказать, погладила внука по голове.
- Ну, бабуля, ну вот скажи мне, если грибной дождик – грибы пойдут, а если заказать другой дождик, дружеский – друзья пойдут?
- Что ты, милый, из тучки друзья не падают, как капли дождя.
- Жалко… а в магазине, бабуля, в магазине?
- Что в магазине?
- Ну, друзей можно купить в магазине? Вдруг они там на полках тихо сидят, а я их не вижу?
- Нет, внучек, что тут поделать, друзей не покупают, да и не продают нигде, нет таких магазинов, да и не должно быть.
Егорка задумался и молча побрёл в свою комнату.
- Соскучился без меня?  - Обнял своего любимого плюшевого мишку мальчонка. – Бабушка просто забыла, ты ведь тоже сидел на полке в магазине…а теперь ты – мой друг. Я знаю, когда ты подрастёшь, придёшь и спасёшь меня от этих…ну ты ведь помнишь, от кого…они плохие, они хотят…
Егор не договорил, положил мишку под подушку.
- Ты спрятался? Ты тоже их боишься?  Ну вот…тогда мне придётся быть твоим спасателем, ведь я - твой друг.
                3
Однажды мама Наташа, взяв Егорку, отправилась в магазин покупать ему подарок ко дню рождения. В отделе игрушек подала грузовик:
- Ну как? Нравится?
Руки мальчика заученными движениями прошлись по кабине, кузову, колёсам.
- А какого он цвета?
Мама что-то отвечала, что-то ещё предлагала, рассматривая на полках игрушки для сына, но Егорка совсем её не слышал, переключившись на разговор двух человек, женщины и мальчика. Голоса показались такими знакомыми. Прислушиваясь, силился вспомнить, откуда он их знает, и пошёл на голос. Но вдруг, как и во сне, понял, что потерялся.  Вокруг суетливо бегали какие-то огромные люди-тени. Казалось, их всё больше и больше, они всё ближе и ближе. Круг сужался, и показалось, что его вот-вот растопчут, раздавят…
Он вскрикнул и присел, закрыв голову руками. Многие оглянулись, а с ними и те двое, чей разговор услыхал Егор. И вдруг мальчишка, такого же возраста, как Егорка, подбежал, поднял испуганного и крепко его обнял.
- Привет, Егор! 
- Пашка? Это ты? Нашёлся…
- Так я и не терялся.
Тут и Наталья подбежала, обняла сына.
- Мама, это Пашка… он меня спас.
- Спас? От кого спас? – Не поняла мать.
- Как от кого? От этих страшных теней. Они хотели… они…
меня…Мне было так страшно.
Тут окружающие поняли, почему испугался малыш. Все наперебой стали его успокаивать. Кто-то угостил конфетой, кто-то из детей отдал свой воздушный шарик. Мама подала грузовик, который купила ему ко Дню рождения. А Пашка порылся в своих карманах, нашёл свою старую, потемневшую от времени, монетку, которую он считал волшебной и всегда носил с собой, вложил Егорке в ладошку и сказал:
- Загадывай любое желание, и оно враз исполнится.
- А я уже давно загадал, и оно уже исполнилось.
- Вот это да! Так быстро!
- О-очень быстро. У меня теперь есть друг, это ты – Пашка!
Егорка посмотрел по сторонам чистыми почти прозрачными голубыми глазами, вокруг уже не было теней, и он чувствовал, что все, кто стоял рядом, улыбались.
Мальчики попрощались.
Дома в обед отмечали День рождения Егорки, угощались праздничным бабушкиным пирогом.  А ещё через год их переселили. Теперь Егоркин дом был рядом с домом, где жил его друг. Они часто встречались и вместе играли на детской площадке.
С тех пор, как он встретился в магазине с Пашкой, и получил в подарок волшебную монетку, ему уже не снились жуткие тени, он сладко спал, обняв любимого плюшевого мишку. Когда мама заглядывала в спальню посмотреть на спящего сына, ей казалось, что теперь во сне Егорка улыбается.
                28-30.10.2018.
25 вспоминаю с улыбкой и грустью
Зинаида Малыгина 2
   

   Очень хотелось танцевать старшеклассникам школы , но учителя не  разрешали  просто потанцевать, нужно было подготовить тематический вечер. И вот мы замахнулись на юбилей композитора Бородина, так как в нашем классе несколько учениц окончили музыкальную школу.
 Выпускница Дина сидит за роялем, расположенным в столовой, и разучивает с нами « Песню половецких девушек» из оперы «Князь Игорь». Музыкальная Дина удивляется, почему мы не можем запомнить простую, как ей кажется, мелодию и поём в лес по дрова. Много раз она повторяет с нами музыкальный мотив.
 Юноши стараются петь правильно, чтобы их похвалила красивая Дина, но мелодия не поддаётся  вокалу.
 Делаем перерыв. Дина говорит мне, что моё пение можно назвать правильным, и поэтому она выбрала меня для разговора о немузыкальных одноклассниках. «Не понимаю, - говорит Дина,- почему так трудно запомнить простейшую  мелодию».
   Опять разучиваем «Песню», опять  перевираем мотив. Быстро решили изменить тематику танцевального вечера на всем знакомого Пушкина.
 Мне поручили прочитать «Письмо Татьяны к  Онегину». К тому времени я была влюблена и с таким  выражением и старанием читала пушкинские строки, что на меня, возможно, нельзя было смотреть без улыбки. Всем, кроме меня, был понятен подтекст моего вдохновения. Но зато и сейчас хорошо помню  строки поэмы.

       ***
  Три выпускных класса в школе. Событие! Девочки думают, как приодеть себя, но в отсутствии денег особых фантазий ни у кого нет. Туфли мне купили коричневые на микропоре с толстым каблуком, называется в народе «манная каша», цвет белый. Для 50 кг веса каблук на манной каше выглядел внушительно.
 Материал на платье из штапеля долго  выбирали, остановились на розовом с огромными синими цветами. Сейчас  я не купила бы такую расцветку даже на занавески для окон, но тогда вкус нам не был привит. На стене у милой мамы в комнате барака висела картина с двумя целующимися голубками.

   Портниха и соседнего барака (кутюрье) предложила мне фасон, называется «как у всех»: воротник под горлышко, верхняя пуговица застёгнута, скрывая цыплячью шею, длинный рукав на обшлаге. Долго выбирали длину: коленочки должны  быть прикрыты!
 И вот  такое чудо пришло в школу. Никто не удивился. Публика была разношёрстная, помню, мальчики были в курточках со вставками  на груди из другого материала  (это было модно).

   В столовой школы  стояли огромные тазы с винегретом – это было основное угощение. На второе подавали компот и сухофруктов, а также брусничный морс.
   Танцевали в зале-приставке к школе, она называлась в народе «рай-сарай», там проходили по вечерам общегородские танцы.
 Юноша, которому я мысленно произносила строки из поэмы (назовём его Виктором), приглашал на танец красавицу Дину, а мне пришлось стоять на микропоре у стены. Никто не видел моих непролитых слёз.

   ***

И вот приглашение на встречу одноклассников. Прошло двадцать лет. Все обзавелись семьями, детьми, но мне хочется узнать, вместе ли Дина с  Виктором?. Оказывается, их брак распался, скорее потому, что Дина стала известной пианисткой и постоянно гастролировала. Виктор же не поступил в институт и работал слесарем в ЖКУ.

 Смотрела я на предмет своего обожания и видела человека бледного, с тусклыми глазами и скучным выражением на лице. Куда делась его густая шевелюра? Где весёлый смех в ответ на удачную школьную шутку?
 Он  посмотрел на меня  равнодушно и даже не вспомнил (думаю), как положил мне в портфель кирпич, завёрнутый в бумагу. Долго носила я этот кирпич из кабинета в кабинет, пока не заметила поклажу.
  Вспомнили мы с одноклассниками и другие весёлые случаи из школьной жизни, походы, тематические вечера.
  Признаться, я была разочарована и удивлена, насколько уровень жизни у моих друзей отличался. Дорогие машины и высокое звание у одних и незаметная должность у других. Некоторое высокомерие у одних и скромное поведение других.
  Больше я не появлялась на встречах одноклассников. Наши пути разошлись. Немного грустно.      
26 Коляска для Надюшки
Татьяна Аггуриева
          Дождь, стеной ливший всю ночь, к утру прекратился, как будто выключили кран. Через час небо очистилось, и солнце воссияло на умытом  небосводе ослепительно голубого оттенка. Степан Аркадьевич одновременно опечалился и обрадовался. В этот день он не хотел ярких красок, отдавая предпочтение умеренно пасмурной погоде. Но в июле, сердце лета, дождаться облаков и туч – мечта практически несбыточная. Столь длительный дождь, как нынче ночью – явление крайне редкое в их полосе.
          Степан Аркадьевич слегка побеспокоился,  развезло ли кладбищенские дорожки, а потом выбросил мысль из головы. Генка на своём внедорожнике одолеет любые препятствия. Только что-то не звонит дорогой внук. Неужели не помнит, что за дата сегодня?! Да нет, не может быть. Бабушку Надю, Надежду Ефремовну, Генка любил беззаветной любовью. А как иначе? Родители Генкины, родившие его в юном возрасте – обоим едва стукнуло восемнадцать – так и остались взрослыми детьми по сути своей. Спихнув малыша на ответственных бабушку с дедушкой, умотали в столицу на заработки, и, перемещаясь с одной съемной квартиры на другую, умудрились не пропасть и даже подсобрали некоторый капиталец. Правда, отняло это много лет. Генка с отцом и матерью виделся изредка – то они приедут, то он к ним ненадолго. Не нравилось сыну в неуютных родительских хатах. И столица не производила должного впечатления – стремился поскорее вернуться в родной дом к старикам. А те всю душу без остатка вложили в обожаемого Геночку, и более преданных, заботливых, по-своему строгих, авторитетных родных днём с огнём не найти. Ходили к нему друзья толпой, и встречал их всегда, в самые трудные времена, гостеприимный дом с накрытым столом. Генка гордился бабушкой и дедушкой необычайно и в разговоре с приятелями величал их «родителями». И сразу было понятно, о ком речь, потому что маму с папой Генка называл Лена и Костя, невзирая на запрет.
          В восемнадцать лет на следующий день после выпускного Генка привёл в дом одноклассницу Вику, и, скромно потупившись, рано повзрослевшие недавние школьники объявили оторопевшим Надежде Ефремовне и Степану Аркадьевичу, что им хочется жить вместе, потому что расстаться они не могут ни на секунду, да что там объяснять, и так всё понятно, вон Костя-то с Леной… А родители Викины не против – дочь отдают в надёжные руки. Степан Аркадьевич открыл было рот, чтобы поставить молодёжь на место, и втолковать им, что девушка не котёнок, но под грозным взглядом супруги притих и промямлил – рады, мол, милости просим. Зажили дружно, хотя и скромно. Генка с Викой поступили в университет и под неусыпным контролем и зорким оком старших учились даже без троек. Генка прирабатывал по возможности, Вика тоже без дела не сидела.
          Катастрофа разразилась внезапно. В течение месяца бабушка Надя, превратившись из цветущей пожилой женщины в сморщенную слабую старушку на инвалидном кресле, тихо умерла до начала самых сильных мучений. Степан Аркадьевич почернел от горя, а Генка и Вика в первые дни страшного одиночества, как малые дети, постоянно плакали, обнявшись. Сын с невесткой примчались из Москвы, и организовали достойные дорогие похороны. На поминках пролились потоки слёз – Надежду Ефремовну её окружение обожало. Генка долго не мог смириться с потерей, и казалось ему – бабушка в отъезде, вот-вот вернётся. Вика взяла хозяйство в руки, и, стараясь следовать установленному Надеждой Ефремовной укладу, организовала жизнь, весьма похожую на прежнюю. Только бабушки не было рядом, и никто не гладил по голове, не подбадривал, не давал дельный добрый совет. Вуз молодёжь окончила с отличием, и Степан Аркадьевич, держа в руках два красных диплома, растроганно говорил, как гордится и радуется бабушка, глядя на любимых детишек с неба.
          Время не уняло до конца, но сгладило боль утраты. Пару раз Генка с Викой вывозили Степана Аркадьевича ненадолго к морю, и тот, сидя на берегу и с наслаждением вдыхая пряный морской воздух, расслабленно вспоминал свою Надюшку, жалея, что нет её рядом и не с кем разделить переполняющий душу восторг от гор, степей, станиц и безграничной морской глади. Однажды они вывезли маленького Костика на курорт, а потом недосуг было – каждый отпуск затевались какие-то грандиозные дела, связанные то с ремонтом, то с чем-то еще, а на отдых и времени особо не было, о чём нынче сильно жалел Степан Аркадьевич.
          В этом году ребята укатили на юг, несмотря на решительный протест деда. Вике рожать скоро, а они, непутёвые, уезжают! Но молодые супруги и слушать ничего не желали – хотим и точка; потом долго не выберемся; мы аккуратно; бархатный сезон. И в самом деле – неоправданный риск ничем плохим не кончился. Неделю назад, загоревшие-посвежевшие Генка и Вика вернулись безо всяких приключений, и Вика отправилась на несколько дней к родителям – повидаться и побездельничать. Генка отвёз жену, а сам вернулся к Степану Аркадьевичу, по которому сильно соскучился. Вчера Генка поехал за Викой, но неожиданно позвонил вечером и сообщил, что останется ночевать. Степан Аркадьевич хотел уточнить, к какому времени собираться на кладбище, но Генка свернул разговор, что было ему несвойственно, и бросил трубку. Степан Аркадьевич пожал плечами и улегся спать. Ночь он провёл беспокойно – приснилась Надя в белом платье с распущенными волосами. Сказать что-то пыталась, да Степан Аркадьевич не расслышал из-за шума дождя, настойчиво врывающегося в сон. Встал он рано, понаблюдал в окошко рождение нового дня, и приступил к привычным делам, которых с беременностью Вики прибавилось.
          В одиннадцать утра Степан Аркадьевич попытался дозвониться до Генки, но тот не ответил. Странно… Сегодня семь лет со дня смерти бабушки, и они должны навестить дорогую могилу. Может быть, Генка крепко спит, отведав на ужин отменной тёщиной стряпни? К часу дня Степан Аркадьевич, попробовав раз-другой набрать номер внука, всерьёз забеспокоился, и, нервно расхаживая по кухне, соображал, как лучше поступить – звонить Викиным родителям или нет, чтобы не навредить лишним волнением будущей маме. Наконец завибрировал сотовый, и Степан Аркадьевич, услышав сбивчивые Генкины возгласы, вначале ничего не мог разобрать, а уловил только словосочетание «коляска для Надюшки». «Да сломана бабушкина коляска, разве позабыл? И на что она тебе сдалась?!» – раздражённо вопрошал он внука, удивляясь, с чего тот вдруг стал называть ненаглядную бабулю по уменьшительному имени. В ответ в трубке раздался отчётливый и громкий голос Генки: «Для правнучки твоей коляску покупать едем!! Прадедом ты стал, дед!!! Вика сегодня девочку родила! На полтора месяца раньше!» Прерывающимся от потрясения голосом Степан Аркадьев–ич переспросил: «Неужто, Надеждой нарекли?!» «Обижаешь, дед! А как иначе?!» – засмеялся счастливый папаша. И, посерьёзнев, добавил: «Собирайся,  сейчас заеду за тобой. Сначала к бабушке, а потом за Надюшкиным приданым рванем!» И тут же разъединился.
          «Так вот о чём ты меня во сне предупредить хотела да обрадовать, Надя, милая моя! А я и не догадался…» По гладко выбритым щекам покатили слёзы. Степан Аркадьевич аккуратно  утёр их чистым носовым платком и начал поспешно паковать необходимые вещи в пакет, надеясь ни на секунду не задержать спешащего к нему Генку...
27 Соратники
Владимир Грузда
1
Георг невидящим взглядом смотрел в тёмную бетонную стену технологической шахты. Где-то гулко капало. Тихо шептались люди. Слабый рассеянный свет из узких щелей в потолке лишь отчасти разгонял мрак. В многочисленные прорехи плит перекрытия просачивался желтоватый сернокислотный туман, различимый в сером свете у потолка и исчезающий в сумраке у пола.

Даже сквозь тройную систему фильтрации, внутри шлема пахло венерианской серной плесенью, оставляющей в носоглотке привкус горечи.

Но застывший в коленопреклонённой позе мужчина ничего этого не воспринимал. Он слышал в наушниках лишь прерывающееся тяжёлое дыхание брата. Его предсмертные стоны.

Отчаяние и самоосуждение захлестнули Георга, высосав всякую энергию и любые мысли. Алекс умирал, и в его гибели виноват он - старший брат. Рвалась последняя родственная нить. Теперь в этом жестоком мире Георг навсегда останется один.

Тяжёлая рука осторожно коснулась его плеча. Надтреснутый голос Фила прошептал над ухом:

– Мы тут с парнями перетёрли. Короче, есть шанс.

Георг обернулся на голос. Тёмный силуэт, склонившийся над ним, смутно угадывался в полутьме.

– Что? - безразлично спросил коленопреклонённый.

– У Алекса есть шанс.

На дело их шло семеро. Разведчики сообщили, что на Девятый Плавильный Завод завезли продовольствие и медикаменты. Последняя поставка до завтрашнего подъёма Платформы. Упускать такое, учитывая сложную ситуацию в клане, было нельзя. И Георг, как глава, решил не брать в рейд всю сталкерскую группу, только что вернувшуюся из разведки.

Кто мог знать, что соседние кланы тоже придут к складу в это время, и не захотят делиться?

Из перестрелки они выбрались вчетвером. Совершенно пустые. И со смертельно раненым Алексом на руках.

Георг яростно сжал кулаки, злобно процедил:

– Какой шанс?

Фил убрал руку с плеча Георга, переступил с ноги на ногу.

– Короче, тут лекарь недалеко есть. Из тех, что могут умерших восстанавливать.

Георг резко вскочил на ноги, ухватил Фила за комбинезон. Жёсткие ремни клапанов на карманах, даже через перчатки, ощутимо впились в пальцы, но Георг не ослабил хватку:

– Что ты несёшь?!

– Георг, не слушай его, это против правил.

Голос донёсся из дальнего угла. Там сидели уцелевшие члены команды. Говорившего Георг опознал. Землянин Лука, сосланный за политические и религиозные взгляды на эту Богом забытую Платформу на Венере. Тот до сих пор не отрёкся от идеалов и верил в правила.

– Забудь! - зло огрызнулся Георг. - Здесь давно нет правил!

Застонал Алекс. Георг ещё сильнее вцепился в комбинезон Фила. Тот принял это как сигнал к действию и затараторил:

– За бабки лекарь сделает нового Алекса.

– Это запрещено! - вновь выкрикнул из угла Лука. Но после звучного удара и сдавленного вздоха затих.

– Фил, внятно и по порядку? - потребовал Георг.

– Ну, эти, технологии по клонированию.

Георг отпустил соратника. Шагнул назад. Он знал: в нарушении закона Содружества Внутренних Планет клонирование осуществлялось уже многие годы. По крайней мере, так он слышал. Но ни разу не видел примера воочию. Есть клонированные или нет, как себя чувствуют? Хотя откуда он мог такое увидеть и узнать: клонирование удел богатеев, он в тех кругах не бывал, и даже не смеет надеяться там оказаться.

– Мы с парнями прикинули. - вновь быстро заговорил Фил. - Общака должно хватить. На крайняк отработаем после Скачка.

Георг разочарованно покачал головой. Собранных за этот сезон средств для их клана не хватит даже на две трети Скачка - долгого подъёма и спуска Платформы. Подъём начнётся завтра. Восемьдесят восемь дней к месту стыковки с транспортниками в верхних слоях тропосферы. И столько же в обратном направлении. В этот период прекратятся всякие передвижения по поверхности Платформы. Температура снаружи упадет до минус 125°С, а ветер достигнет 500 км в час. Выжить можно лишь в жилых модулях, да в шахтах теплоотдачи. Но лишь при условии, что будет чем питаться и дышать в эти долгие сто шестнадцать дней.

– Мы протянем, - умоляюще сказал Фил.

– Это должны решать все члены клана, - отрезал Георг.

– Алекс так долго не проживёт, - рядом с ними возник ещё один неясный силуэт.  Рон. – Решай, Бешеный. Сейчас или...

Георг всегда выделялся решительностью, дерзостью и горячностью. Часто ввязывался в авантюрные предприятия, но всегда выходил победителем, и практически не терял вверенных ему бойцов. Все восемь соседних кланов его уважали и побаивались. Недаром к нему приклеилось прозвище Бешеный.

Он возглавил клан четыре года назад, после гибели бывшего лидера Стива. Тогда за его избрание голосовали единогласно. И Фил, и Рон участвовали в выборах. А вот Лука появился лишь спустя два года.

Но когда бы не появлялись новые люди, Георг чувствовал ответственность за каждого из них. За всех восемнадцать уцелевших членов клана. И он не собирался предавать их доверие. Особенно сейчас, когда всё сложнее становилось добывать необходимые припасы. Когда клан нёс потери.

Он хорошо помнил те времена, когда они с братом, потеряв родителей, оказались в шахтах Платформы. Их приняли. Спасли от смерти.

Как всё изменилось. Тогда кланы вольных сталкеров процветали. Но теперь Правительство Венеры взялось за них всерьёз, поставив на грань выживания.

Как только Платформа выходила из Скачка, на не; высаживались венерианские гвардейцы. Шахты теплоотдачи и технологические коммуникации методично прочёсывали, отлавливая уцелевших. По счастью, в первые годы гвардейцы мало соображали, как следует производить зачистку. А потому часто сами становились добычей отчаявшихся, но не потерявших веру в собственные силы людей, вынужденных жить в шахтах Металлоплавильных Платформ. Но гвардейцы тоже учились, и справляться с ними становилось с каждым годом сложнее.

Им всем предстояло пережить очередной Скачёк и новую зачистку. Люди доверяли Георгу и ожидали от него непредвзятого решения, позволяющего выжить им всем. Лидеру клана предстояло принять судьбоносное решение, без права на ошибку и возможности всё исправить.

Алекс вновь застонал. Георг хотел включить фонарик, чтобы осветить покалеченное тело брата, но не решился нарушать собственного приказа. Ресурсы после столь неудачного рейда необходимо беречь ещё сильнее. Да и что он там мог увидеть? Завязки на месте оторванных конечностей, заклеенный промышленным скотчем комбинезон, пошедший сетью мелких трещин защитный щиток шлема?

Как вообще получилось, что пятнадцатилетний Алекс, находящийся в середине колонны, подорвался на мине, не зацепив при этом остальных? Да и откуда в Промзоне взялась мина?

Раненный вскрикнул, заскрежетал зубами.

Из дальнего угла поднялась еле различимая фигура.

– Георг, я не желаю зла Алексу, - заговорил Лука, - но сама технология клонирования, она опасна...

– Заткнись, землянин, - огрызнулся Фил, - не подбери мы тебя - ты бы давно не вякал!

– Я за Алекса, - поспешно заявил Лука, - но за Алекса настоящего.

Шумный выдох прервал слова говорившего. Лука согнулся пополам.

На миг воцарилась тишина. Вдалеке редко, но гулко капало. Жёлтый ядовитый туман сочился сверху. Стонал Алекс.

– Бешеный, это твой брат, - донёсся голос Рона.

2

Туман сгустился. Очертания предметов расплывались и определялись гадательно. Как Фил находил дорогу оставалось загадкой. Но ни той, что сейчас не давала покоя Георгу. Он понимал, что в призрачной попытке спасти Алекса, он ставит под реальную угрозу смерти восемнадцать человек его клана. Людей, доверивших ему собственные жизни, полагающихся на его рассудительность. Он это понимал, и от того тяжесть на сердце казалась весомее груза раненного брата, которого он нёс сквозь смертоносный туман.

Худой доктор с вытянутым скуластым лицом с подозрением разглядывал пришедших через окошко в шлюзовой камере. Санитарная обработка длилась бесконечно долго.

Алекс уже не стонал, а непрерывно хрипел.

– Оружие в оружейный ящик, - искажённым интеркомом голосом предупредил доктор.

Матовая панель шлюзовой стены сдвинулась, раскрывая тёмную нишу с ложементами и горизонтальными полками.

– Быстрее! - вскричал Георг, освобождаясь от оружия и защитного комбинезона. Рядом грохотали амуницией другие члены команды.

Камеру, до того пахнущую едким обеззараживателя, наполнил тяжёлый дух потных человеческих тел.

Где-то вверху зажужжали вентиляторы.

– Пострадавшего не раздевать! - вновь зазвучал интерком. - Снять шлем.

Внутренняя шлюзовая дверь сдвинулась внутрь стены, освобождая проход для магнитных носилок.

Георг бережно уложил Алекса. Тот не открывал глаз. На губах пузырилась алая слюна. Кончик носа заострился, кожа побелела.

– Док, мои люди достанут всё что вы скажете, только быстрее!

Носилки, по заданной программе, мучительно медленно полетели по коридору. Георг ринулся за ними.

– Оставайтесь здесь, - остановил его доктор, и указал пальцем: - Комната ожидания.

Георг разглядел металлический протез вместо правой руки эскулапа. Кому он доверил своего брата? Поглядел на Фила:

– Мы правильно пришли?

– Не сомневайся, - соратник улыбнулся, но почему-то в улыбке почудилось что-то звериное.

Георг объяснил это нервным перенапряжением и усталостью. Засада, кровавый бой, побег от преследователей, потери бойцов, ужасные ранения брата - любой потеряет ощущение реальности.

Сталкеры устало плюхнулись на стулья, облокотились на узкий пластиковый стол. Стульев оказалось только три, но Георг вс; равно не смог бы усидеть в этой стерильно белой комнате. А потому мерил помещение быстрыми шагами. Четыре вперёд, четыре назад.

В дверном проёме показался доктор, взглянул на сидящих за столом, поманил в коридор Георга.

– Ну? - спросил тот, нетерпеливо следуя за доктором и глядя тому в спину.

Они зашли в кабинет, не отличающийся размерами от комнаты ожидания, но обставленный менее спартански. Здесь имелся диван и массажное кресло, а также стеллаж с колбами и металлическими протезами.

Доктор развернулся и протянул Георгу левую живую руку:

– Здесь гено- и фенотип твоего брата.

На ладонь Георга лег маленький кусок красного пластика с прожилками микросхем.

– Что это?! Где Алекс?

Георг раздражённо поглядел на микроустройство, затем гневно уставился в удлинённое лицо эскулапа. Тот невозмутимо ответил:

– Поверь так будет лучше. Это древний накопитель информации, сейчас это просто ключ от банка данных.

Георг грозно двинулся на доктора:

– Мне нужен брат!

Тот даже не шелохнулся, а кивнул за спину. Георг отступил вправо, оглянулся. Подходили Фил и Рон. За ними трое венерианских гвардейцев. Звучание их шагов скрывало защитное поле, выставленное перед группой.

Они подошли вплотную и сняли поле.

– Как? - Георг обессиленно упёрся спиной в холодную твёрдую стену.

– Прости, Бешеный, но клану конец. - усмехаясь, сказал Рон.

– Но почему?

– Осточертела эта возня в шахтах. - поддержал Фил. - Нам предложили сделку. Твоя голова высоко ценится на Внутренних Планетах.

И теперь его улыбка действительно являлась кровожадным оскалом.

Гвардейцы, не выпуская Георга с прицелов парализаторов, приблизились с двух сторон. Офицер жестом попросил вытянуть вперёд руки. Сопротивляться не имело смысла. Георг ловко упрятал флэшку в рукав, протянул руки для магнитных наручников.

Включая поле, офицер буднично провозгласил:

– Георг Борз, вы арестованы за систематические нарушение правопорядка, многочисленные убийства и нанесение экономического ущерба Содружеству Внутренних Планет.

Георг бесстрастно выслушал офицера. Холодно бросил бывшим соратникам:

– И ради это вы привели нас в засаду?

Ошеломляющим прозрением стало понимание неслучайности встречи с соседними кланами и даже ранения Алекса.

– Док, а вы?...  - обернулся Георг, пылающим взглядом обжигая доктора.

– Власти накрыли мою нелегальную деятельность. У меня не оставалось другой возможности.

Офицер покосился на доктора, нахмурился.

– Но я всё сделал, - быстро закончил тот, делая ударение на слово “всё”.

– Хватит болтать! - грозно рявкнул офицер, и Георга потянуло к шлюзовой камере. Гвардейцы зашагали рядом, гремя тяжёлыми ботинками. Теперь звуконепроницаемое поле никто не включал.

Проходя по коридору, Георг бросил взгляд в комнату ожидания. Лука сидел на стуле. Его руки повисли плетьми и почти доставали до пола кончиками пальцев. Глаза были открыты. Во лбу чернело аккуратное отверстие.

Рон прав, их клан погиб, потому что члены сообщества научились предавать и убивать друзей. Убивать тех, кто прикрывал им спины. А Георг не защитил. Обрёк членов клана на гибель, когда принял решение в угоду собственных интересов.

Сердце пронзила жгучая боль. Он оглянулся. Доктор, потупив взор, нервно теребил лацканы медицинского комбинезона. Рон быстро отвёл взгляд. Фил глядел вызывающе и надменно.

"Я вернусь, - пообещал себе Георг, до боли сжав челюсти. -  Должен вернуться!”

Скованные руки говорили, что всё кончено. Но древняя флэшка, спрятанная в рукаве, напоминала о надежде на будущее. Будущее, которого никто знать не мог.
28 Медведь- гора
Ольга Кучеренко 2
       Причудливые тени от догорающего костра медленно подползали к ногам Риты и  уже почти скрыли установленную на уютной поляне палатку.  Силуэты  старых деревьев с  устремленными  в  черное беззвездное небо мощными ветвями создавали  иллюзию стены, сквозь которую пробивались шорохи, треск сучьев, какие-то незнакомые и поэтому пугающие неизвестностью звуки ночного леса. В большой жестяной кружке  «созревал» ароматный чай из сорванных  днем  листьев и трав, а в золе от  затухающего костра допекалась прихваченная  еще из дому картошка. На смену усталости после проведенной в автобусе ночи и полутора десятков пройденных по лесным дорогам километров  пришли  расслабленность  и умиротворение. А что одна в лесу- не привыкать, не первый год долгожданный отпуск она проводит с минимумом удобств и максимальной внутренней свободой. Эта свобода- в моментально приходящем крепком сне,  в первых лучах солнца над вершинами гор, в шуме ручья с ледяной искрящейся водой…  Ночь… Сон…   И свобода!!!
 
      За год городской жизни теряются навыки ходьбы по горным дорогам и тропам, ноет спина под немаленьким рюкзаком. Но встретишь на маршруте  немолодую пару или семью с маленькими детьми, упорно карабкающуюся по крутому  горному склону, и –звоночком-ветерком: «Ну что, а тебе слабо?!»  Снова одним  долгим  днем покажется  пара недель вольной жизни,   и так грустно будет  возвращаться в  городскую суету…

       ….Когда- то очень давно  семиклассницу Риту наградили неслыханно щедрым подарком- путевкой в лагерь Артек. Она вроде бы поступила как любой нормальный человек: увидев провалившегося под лед семилетнего пацана,  не растерялась, а приказала  его дружкам крепко держать ее за ноги и поползла к кромке льда.  Кинула в прорубь длинный шарф и медленно вытащила ребенка на лед. А потом они бежали по берегу к  ближайшему жилью, где пожилой сторож отпоил всю компанию горячим чаем, высушил на печи одежду… Рите тогда здорово влетело от матери за позднее возвращение домой. А через несколько дней  в класс прямо во время урока пришли  серьезные дяденьки в милицейской форме, рассказали ее одноклассником о смелом Ритином поступке и вручили  девочке награду.

      Крымская сказка- легендарный Артек! Рита хорошо рисовала, и вскоре привезенная из дома тетрадка заполнилась видами Крыма  В отряде, в который определили  Риту,  оказались ребята разных национальностей  из близких и далеких уголков Союза.  Вот Рите добраться на поезде сюда потребовалось всего часов15, а ее новым подругам- несколько суток. И только мальчик Степа, с которым они как-то быстро стали почти неразлучны, был местным- его небольшое село находилось в паре десятков километров от Артека, вот только перейти  через яйлу по лесным тропам, а там-  Байдарская долина в разнотравье несказанной красоты,  горные вершины под шапками  седых облаков…  Но в родном селе, недавно переименованном с крымско- татарского на русско- украинский лад,  Степу никто не ждет. Совсем недавно друг за другом  ушли в мир иной его родители-  татарка Диля и рослый богатырь  белорус Семен, оба израненные и чудом выжившие в войну.

       В сорок первом в сформированные обкомами и райкомами партизанские отряды попало немало подростков. Их предполагалось использовать как связных, но суровая действительность оказалась иной. Окончившей  перед началом войны семилетку Диле пришлось и за ранеными ухаживать. и пробираться под покровом ночи в окрестные села. А Семен был тяжело ранен  при отступлении остатков советских войск  к Севастополю, В глухом урочище , забинтовав рубахой рану, пытался  он отлежаться. чтобы потом искать своих. В  почти бессознательном состоянии его нашла возвращавшаяся из села Диля, притащила с великим  трудом в партизанский лагерь. А потом знавший каждую горную тропинку татарин привел в партизанский отряд немцев- карателей. После того боя уцелело трое- раненый голову комиссар и Семен с истекающей кровью Дилей на руках. К счастью. в татарском селе Дилю спрятала  одинокая  старуха, а Семен с комиссаром  ушли в лес. А в конце сорок пятого Дилю разыскал Семен, стали  они жить вместе в ее родном селе. И только через  десять лет родился у них долгожданный сынок Степан…

        Быстро пролетели  счастливые дни  и пришла пора расставанья. Обнявшись, плакали девочки, записывали адреса новых подруг. По-мужски немногословно прощались мальчишки. А на лавочке у столовой,  взявшись за руки, торопливо договаривали  все, что не успели рассказать друг другу  за месяц дружбы взволнованная Рита и расстроенный отъездом подруги  Степа. Ему в память партизанских подвигов родителей полагалась путевка еще на одну очередь, а потом его ждало  трудное  решение: детский дом или многодетная семья дяди, брата покойной мамы. Он обещал написать Рите, сообщить свой адрес. Да вот только листок с ее адресом затерялся  и Рита  так и не узнала, как сложилась судьба  серьезного мальчика  Степы.  Осталась  у  Степы только забытая  Ритой на скамейке тонкая тетрадка с карандашными рисунками…
   
       Рита проснулась отдохнувшей,  умылась в журчащем неподалеку ручье, собрала лагерь. Вчера из Симферополя она троллейбусом доехала до Артека, походила вдоль ограды, пытаясь  за вновь отстроенными  корпусами  увидеть  что- то знакомое из далекого детства. Въезжали на территорию лагеря легковушки и автобусы. Охранник уже давно косился в ее сторону, удивляясь, что нужно этой немолодой женщине  на территории лагеря. Вздохнув,  Рита пошла  сначала по дороге, затем разыскала  натоптанную тропу- еще из тех, что когда- то показал ей друг Степа. Вот эта тропа и вывела ее к месту вчерашнего  ночлега.

        Второй день отпуска подходил к концу. Скоро солнце скроется за  лесистыми макушками гор и быстро наступят сумерки. Рита ускорила шаг, попутно присматривая  подходящее  для ночлега место. Каменистая тропа  вывела ее  на лесную дорогу со следами колес и собранным в  кучи хворостом  у  обочины. А вскоре за спиной, нарастая, раздался звук нагонявшей Риту машины. Обогнав женщину, машина остановилась и из  нее вышел мужчина  в камуфляже примерно одних с  ней  лет.
-Простите, вы не заблудились? Скоро ночь. К тому же это территория заповедника!
-Заповедника? Но я этого не знала! Я ищу место под ночлег…
Мужчина молчал, видимо раздумывая, что делать с нарушительницей. Потом  улыбнулся,  открыл  заднюю дверь машины и жестом предложил  женщине  занять свободное место. Рита в замешательстве огляделась по сторонам.  Сумерки сгущались, ныли ноги и спина… А незнакомец как- то сразу вызвал положительные эмоции- немногословный, надежный хранитель Крымских лесов!

       Машина с включенными фарами, проехав по извивающейся змейкой дороге километра три- четыре, остановилась  у бревенчатого строения.  Открыв  дверь в небольшую аккуратную комнату с обеденным столом и кроватью- настилом, лесник (так для себя его окрестила Рита) предложил Рите располагаться на ночлег, вышел и вскоре вернулся с чайником и постельными принадлежностями. Включил электроплитку, достал из шкафчика хлеб и еще кое- какую снедь,  шагнул к двери. Остановился, улыбнулся: «Добро  пожаловать на кордон! Кушайте, пейте чай и спать!»

       Утро давно наступило, а Рите не хотелось вставать, не хотелось вспугнуть это неожиданное чувство блаженства и покоя. Как же так? Ее приютил совсем незнако-мый человек, она даже не знает его имени.  Нужно встать, собрать вещи, поблагода-рить «лесника» за ночлег и продолжить путешествие. Но что же мешает? Да что же это такое с ней?!

       …Стук в дверь был негромким, словно человек по ту сторону двери боялся разбудить незнакомку.
-Входите, я давно не сплю!
-Доброе утро! Сейчас будем завтракать  и долго- долго разговаривать! Ты же должна рассказать про все- все, что было с тобой в последние лет сорок! А я буду слушать…  Внимательно  слушать! Согласна?

       Рита  удивленно смотрела на мужчину. Разве она дала повод  говорить с ней на «ты» и таким командирским тоном? Конечно, она благодарна за ночлег и заботу, но не до такой же степени… Мог бы представиться,  о чем- то спросить…

       А он ничего не спросил, только достал из шкафчика старую тетрадку и протянул Рите. Она открыла ее и вздрогнула от неожиданности. Это была та давняя тетрадка с  ее рисунками- Медведь- гора,  горы и море, скамейка у столовой в Артеке… А мужчина присел на край кровати, нежно взял ее руку, прижал к своей щеке   и тихо произнес: «Я так долго ждал тебя, Рита…» Рука Степана была теплой, шершавой и такой родной...
29 Проголосовала!
Ольга Кучеренко 2
Мария Петровна сидит на лавочке возле своего подъезда и наблюдает за гоняющими на самокатах подростками. В этом году  она  отметила прекрасный юбилей - ей исполнилось 90. Внуки организовали столик в кафе; были шарики, в конце вечера отпущенные в звездное небо, а давний знакомый  даже церемонно пригласил ее на тур вальса. Поздравления, пожелания - добрые и искренние, как ее  долгая и не очень-то легкая жизнь. Было в той жизни и голодное военное детство, «похоронка» на отца, учеба в восстанавливаемом из руин, разбитом фашистами Ростове-на-Дону,  сорок лет непрерывного стажа, ранний уход в мир иной мужа - фронтовика...

Сейчас она живет  одна на первом этаже многоэтажки, «дружит» с тонометром и кучей лекарств «от всего», в хорошую погоду выходит погулять, пообщаться  с соседками пенсионного возраста и даже иногда удивляется, как они, такие молодые (еще и восьмидесяти не стукнуло!), забывают фамилии политиков и артистов или не могут правильно заполнить многочисленные «платежки» за газ, электричество, воду и прочие блага цивилизации.

Недавно был последний, третий день выборов. Позади раздумья, за кого же отдать свой голос - с каждым прожитым годом и очередным «голосованием» таяли надежды на то, что «народные избранники» смогут изменить мир к лучшему - снова из руин возродятся предприятия, у внуков и правнуков будет любимая и, что лукавить, достойно оплачиваемая работа...

Собиралась Мария Петровна на избирательный участок долго и тщательно. Несколько раз она раскрывала сумочку, чтобы убедиться, что паспорт, ключи и другие нужные вещи на месте. Одела любимую вязаную кофту цвета вишневой пенки, старательно повязала платочек и даже слегка подкрасила губы. Правда, голубая «противокоронная»  маска сразу скрыла пол-лица и цвет губной помады так и остался загадкой...

Путь предстоял неблизкий. С учетом возраста, плохого зрения и волнения в предвкушении важного деяния государственной важности преодоление  пятисот  метров неровного асфальта, разлившуюся в результате аварии огромную лужу и переход через оживленную трассу уже можно было считать гражданским подвигом. Но настоящие трудности ей еще предстояло поиметь.

Оказалось, что в выделенном для голосования здании полным ходом идет ремонт и для избирателей гостеприимно открыта дверь «черного» хода. Всего десяток крутых ступеней- и вот оно, просторное помещение на первом этаже. Мария Петровна хорошо помнила прошлые выборы, но тогда открыт был центральный вход, там всего три ступеньки и есть перила. Вообще наличие перил в последние пару- тройку лет определяли для нее возможность посещения магазина или какой- либо организации. Рядом с ее  домом имеется хороший магазинчик, но ступеньки и отсутствие перил сделали  его недоступным для пожилой  женщины...

С большим трудом, отдыхая после преодоления каждой ступеньки, Мария Петровна вошла в здание.  Дежуривший  здесь  охранник вежливо указал на плохо освещенную  крутую лестницу, ведущую на второй этаж. Извините, на первом ремонт, участок этажом выше! А во взгляде мощного мужика можно было прочесть примерно следующее: «Зачем ты, бабуля, сюда приперлась, почему не проголосовала на дому7» Не поддается описанию процесс дальнейшего подъема и те слова, которыми вообще-то сдержанная в словесном выражении отрицательных эмоций женщина  комментировала процесс своего подьема.

...Как  в тумане преодолевшая препятствия Мария Петровна  расписалась в двух книгах, в выданных бюллетенях отметила крестиками фамилии избранников. Но теперь предстояло спуститься вниз! К счастью, лестница была с перилами. Шаг, еще шаг... И вот она, дверь на волю! Радуясь солнечному свету и только что совершенному личному достижению, коим являлось голосование на избирательном участке (это пусть к немощным старикам приходят с урнами домой!),она совсем забыла о тех коварных  десяти ступенях, отделявших площадку от тротуара. Высокие ступени. И нет перил. Закружилась голова, закололо сердце... Нужно спускаться, а сил нет. Вот за спиной стоит охранник, вот у нижней ступени милая девушка с красной папкой - ее обязанностью является вручить подходившим к зданию маску, авторучку и подсказать дорогу на участок. А чуть в стороне еще одна девушка, почти подросток, снимает что-то на камеру телефона. А голова все кружится...

Как Мария Петровка преодолела дорогу к родному подъезду она так и не смогла потом вспомнить. Соседка с верхнего этажа помогла открыть дверь подъезда, проводила до квартиры. Дома женщина опустилась на стул в прихожей и прошептала: «Вот я и проголосовала!»

А проснулась Мария настоящей  звездой ИНТЕРНЕТа! Ролик в сети случайно увидели знакомые, позвонили ее родственникам. В минутном видео пожилая женщина в маске и платочке, став на четвереньки, сползает по ступенькам на тротуар. За процессом наблюдает плечистый охранник, а милая девушка у нижней ступеньки вежливо протянула руку, помогая подняться с четверенек в подобающее человеку положение...
 
Через неделю после выборов ремонт добрался и к тыльной стороне здания, где находился избирательный участок.  У крутой лесенки, ведущей к «черному» ходу, появились новехонькие перила. Веселенькие такие, голубенькие...
30 Главный баран
Валентина Катюжинская
– Скоро женишься сын, я отдам тебе половину стада.  Тридцать баранов поделим пополам, что за дом без хозяйства? – отец ухватил вилами большую охапку сена и понёс в сарай. Амет шёл следом с ведром зерна. Он привык к этим животным с детства. Хорошо помнит, как зимой настилали в кухне сено и приносили ягнят, а он играл с ними.
Месяц назад состоялась помолвка Амета и красавицы Эльвины. Семья девушки была более зажиточной, чем семья Амета. Но жених не ударил в грязь лицом; заплатил хороший калым за невесту и одарил богатыми подарками.
После службы в армии Амет устроился на хорошую работу и поступил на заочное отделение в техникум. Сессии сдавал с трудом, многое забыл из школьной программы.
Молодые подали заявление в загс и их семьи стали готовиться к свадьбе. Мама Амета, выгоняя барашек на пастбище, делилась с соседями своей радостью.
- Мы с отцом ждём, не дождёмся, когда невестка войдёт в наш дом. Такая хорошая девушка, внуков нам подарит, это такое счастье иметь внучат. Амет наша гордость и надежда, продолжение нашего рода.

Время шло, Амет каждое утро выходил к автобусу, который доставлял его на работу. Он уже хорошо знал свою работу. В начале рабочего дня пришел начальник в сопровождении молодой женщины.
- Амет, привёл тебе напарницу. Марина вышла из декретного отпуска и будет с тобой работать.
Амет смущённо смотрел на новую напарницу, одновременно разглядывая её. Женщина была высокого роста и очень плотного телосложения. На вид лет двадцать пять - тридцать. Светлые волосы, зелёные глаза и ровный, правильный нос, делали лицо симпатичным и привлекательным. Марина была слишком общительной.  Она была на один год старше Амета. Рассказала, что у неё есть полуторагодовалый сын и муж. Что живёт она в городе на седьмом этаже, в двухкомнатной квартире. Узнав, что Амет учится в техникуме, предложила свою помощь.
- Хочешь, буду помогать тебе сессии сдавать? У меня все конспекты сохранились.
- Не знаю…
- Принеси завтра мне задания к этой сессии, я помогу.
- Хорошо.  Амет даже покраснел, но отказываться не стал.
- С тебя магарыч - весело смеясь, подытожила Марина и подмигнула растерянному парню.
- Само собой. – Ответил Амет и направился в душевую.

Два дня выходных пролетели быстро. В субботу Амет встретился с Эльвиной, он пригласил её в кино. Девушка с радостью согласилась. Фильм был известный, мексиканский и назывался «Есения» Все подруги уже видели его и были в восторге. Зал был переполнен, не оставалось ни одного свободного места. Эльвина не сводила глаз с экрана, а Амет наблюдал за ней, невольно сравнивая её с Мариной. Скромная, стеснительная, не разговорчивая, полная противоположность. До свадьбы осталось всего - ничего, а они ещё не целовались даже. Он ловил себя на мысли, что совсем недавно гордился тем, что берёт в жёны целомудренную девушку. А что произошло сейчас, почему он сравнивает её? Наконец фильм закончился, зал облегчённо вздохнул, и довольные зрители высыпали на тускло освещённую улицу. Амет накинул на плечи девушки свой пиджак и шёл молча. Эльвина предложила ему поехать завтра в город, вместе. Ей нужно было купить ещё кое – что к свадьбе.
- Поезжай с сестрой или матерью - ответил Амет - я не смогу завтра, занят важными делами.
Девушка огорчилась, но смолчала и скрылась за калиткой. Амет сам удивился своим словам, так легко он закрыл тему. Он действительно будет завтра занят, нужно купить «магарыч» для Марины. Не может же он с невестой ехать за «магарычом»? Как объяснить ей и признаться, что женщина вместо него готовиться к сессии?

В понедельник, в конце рабочего дня, Марина вручила Амету папку с проделанной работой:
- Вот, принимай, всё готово. Может быть не на пятёрку, но зачёт обеспечен.
Амет засунул папку в рюкзак и достал пакет с магарычом:
- Спасибо Марина, Это тебе за труды.
- Ой, ты действительно купил мне «магарыч»? Ух, ты! Шампанское, конфеты! Нет, нет, я возьму только в том случае, если отметим это дело вместе.
- Хорошо, я сначала схожу в душевую, а потом отметим.
Марина не отрывала взгляда от двери душевой комнаты. Прошло уже минут десять, а Амет всё не выходил. Она решительно направилась к двери и открыв её увидела его обнажённый торс. Он был настолько красив, что Марина потеряла дар речи. Всё было красиво в парне; овальное лицо с большими карими глазами, прямой нос, чувственные губы и влажные волнистые волосы чёрного цвета. Она неожиданно кинулась в его объятия.  Амет не сопротивлялся, жаркие поцелуи, и жадные ласки опытной женщины захватили его с головой. Через некоторое время, теперь уже любовники, с наслаждением пили шампанское и смаковали шоколадные конфеты. Цепкие сети Марининой любви крепко опутали не состоявшегося жениха и в один миг перевернули всю его жизнь. Всё тайное становится явным. Вскоре дошли слухи и до девушки Амета. Родители Эльвины отменили свадьбу, отказавшись от такого жениха. Неприятная новость дошла и до мужа Марины. Скандалы между супругами ни к чему не привели, муж изменщицы от безысходности запил.

Прошло пять лет. Амет продолжал встречаться с Мариной.  Она всё ещё была замужем. Родители парня все эти годы находились в подавленном состоянии. Их планам и надеждам не суждено было сбыться. Отец всё чаще хватался за сердце, мать плакала.  О Марине они даже слышать не хотели и считали её падшей женщиной. К тому времени Марина забеременела и сказала об этом Амету.  Он наотрез отказался признавать ребёнка, сославшись на то, что она могла забеременеть от мужа. После долгих разборок, беременность закончилась абортом.  Родители ещё слабо надеялись, что сын бросит любовницу и подумает о женитьбе. Вскоре любовница стала приезжать в семью на выходные дни. Она не обращала внимания на косые взгляды родителей. Соседи стали замечать, как сильно сдал отец, а потом и совсем слёг. Сердце отца не выдержало и его скоро не стало. Убитая горем мать тоже слегла. Марина разрывалась между двумя семьями. Взяла отпуск и стала ухаживать за «свекровью». Но от этого женщине было ещё хуже. Она просила Марину не приезжать к ним и напоролась на грубость.
- Не в твоём положении гнать меня. Думаешь, я не знаю, что вы меня не хотели с самого начала? Лежи и радуйся, что я за тобой ухаживаю.- Марина злорадно усмехнулась. Она чувствовала себя хозяйкой положения. На следующий день Ленуры не стало.

После смерти родителей Амет стал более замкнутым. Марина же, наоборот, была уверена в себе и напориста, как всегда. Она продолжала жить на два дома. В рабочие дни ночевала дома с сыном и мужем, а на выходные приезжала к Амету. Так незаметно пробежали двадцать лет. Сын Марины вырос и поступил в техникум. Затем женился, вскоре Марина стала бабушкой симпатичного внука. Марина подружилась с невесткой, помогла ей выучиться на водителя и купила машину, чтобы дети могли приезжать к ней в гости. Сама она не ездила к сыну, чтобы не встречаться со своим законным мужем. Марину ждал удар; невестка бросила её сына с ребёнком, а сама сбежала с любовником. История повторилась, внук Марины так же рос без матери, как его отец. Муж Марины совсем спился и в один неблагоприятный день попал под машину. Его уход из жизни не расстроил женщину. Она сразу же, окончательно переехала к любовнику, который в свою очередь не собирался жениться на ней. Однажды, вернувшись с работы, Амет стал растапливать в кухне печь и увидел в ней много золы и куски ткани. Он сразу узнал старый халат матери.
- Ты зачем сожгла вещи моей матери? – зло процедил сквозь зубы.
- Я наводила порядок в шкафу. Хорошие платья я людям раздала, а старые изношенные халаты и кучу рваных вещей сожгла. - Марину трясло – Зачем ты хранишь вещи родителей - машину отца и платья матери? Твои родители что, вернуться с того света?
Лицо Амета перекосилось, он сжал кулаки. – Ты здесь кто такая? Ты здесь никто, понятно тебе или нет? Не смей здесь ничего трогать! Убирайся отсюда туда, откуда пришла. Ты мне всю жизнь испоганила. Без детей остался, а мог бы семью иметь.
Теперь уже перекосилось лицо Марины:
- А кто заставил меня аборт сделать? Нашему ребенку сейчас бы пятнадцать лет было. Я точно знала, что это твой ребёнок. Марина разрыдалась. Такого скандала между ними ещё не было. Казалось, что порвалась какая - то невидимая нить, соединяющая их много лет. Однако жизнь продолжалась.

 Амет полностью посвятил себя стаду баранов, которых оставил ему в наследство отец. Амет жил своей жизнью и если раньше отказывался от бесплатной путёвки в санаторий, то теперь охотно ездил на курорт два раза в год, разбив отпуск на две части. Причиной этому была женщина, с которой он познакомился случайно, во время лечения.
В этот раз Амет полюбил сам. Не его полюбили и выбрали, а он, сам, полюбил и выбрал. Выгоняя овец на пастбище, Амет часами разговаривал с любимой по телефону. Он не спешил домой как раньше, при жене не поговоришь с любовницей.  Их встречи растянулись на три года. До тех пор, пока Марина, случайно, не узнала про эту связь. Поздно вечером, Марине позвонила её старая подруга Лена, с которой она много лет назад познакомилась в санатории. Лена долго ходила "вокруг да около", а потом почти скороговоркой выпалила:
Маринка, я тебе сейчас такое расскажу! Если стоишь, лучше присядь. 
 – Я в санаторий приехала, навестить мужа. Пошли мы с ним к источнику водички набрать. Вдруг вижу Амета с какой - то бабой. Баба красивая и стройная, не тебе чета. Я думаю, она лет на десять моложе тебя. У неё длинные, красивые волосы и такое же красивое лицо. Они водичку набрали и ушли обнявшись. Ну, просто влюблённая парочка!
- Может быть, хватит с меня этих подробностей! - Марина была похожа на разъяренную медведицу. - Оставайся там, я завтра приеду. Она пожалеет, что на свет родилась!
Бросив трубку, Марина стала метаться по дому:
- Ну, погоди баба Клава, старая ведьма! Клялась, божилась, что привороты её сильные и действуют наверняка. Сколько денег отнесла ей за все эти годы, он как во сне жил и всё хорошо было. Ничего - успокаивала сама себя, утро вечера мудренее.

Ночь была бессонной и длинной. Утром, увидев себя в зеркало, Марина слегка отшатнулась. Её лицо превратилось в некрасивую гримасу; Припухшие веки, мешки под глазами. Двойной подбородок нависал до половины шеи и ещё больше старил её полное лицо. Взгляд Марины опустился ниже - на огромную грудь, затем на бёдра. Она с трудом сдержала слёзы и громко крикнула:
- Боже, какая я страшная! Сколько же я сейчас вешу? Сто пятьдесят или сто семьдесят? Давно надо было заняться собой, а я надеялась только на привороты. Вот он и нашёл мне замену.
Марина готова была убить соперницу. Ненависть и злоба подстегнули её к быстрым действиям. Собрав в дорогу вещи, вызвала такси и уже через полчаса была у дверей колдуньи, чей дом местные люди обходили стороной. Слишком плохая слава была у него. Поговаривали, что баба Клава пользуется чёрной магией. Зато её колдовские услуги пользовались большим спросом у приезжих. Марина была из их числа. Старуха встретила постоянную клиентку недовольно и испуганно, слишком бесцеремонно и нагло та требовала от неё смерти для любовницы. В конце концов, припёртая "к стенке" ведьма, вынесла из кладовки какой - то пузырёк с прозрачной жидкостью и произнесла:
- Это как раз то, что тебе нужно. Отвар остановит ей сердце.
Марина выхватила пузырёк из рук ведьмы и рванула к выходу.
- А деньги? - крикнула ведьма безнадёжным голосом.
- Обойдёшься старая. Сколько я тебе этих денег перетаскала. А результат, вот какой. – Марина запрыгнула в ожидавшее её такси и скомандовала: - На Вокзал!

Половина дня в электричке показались вечностью. Всю дорогу Марина придумывала план мести для своей соперницы. План созрел неожиданно, она решила проследить за ними и действовать по обстоятельству. Прибыв на место, устроилась на лавочке в тенистой аллее и стала ждать. Совсем скоро влюблённые вышли из санатория и направились к источнику. Марина шла следом. Неожиданно парочка остановилась. Марина спряталась за стволом огромного дерева. Амет вернулся в санаторий, видно что – то забыл. Это был шанс, который нельзя упускать. И Марина воспользовалась им. Быстрым шагом подошла к сопернице и широко улыбаясь, спросила:
- Не подскажете, как пройти к источнику?
Женщина была в хорошем настроении и так же весело ей ответила:
- Сейчас подойдёт мой муж, мы вместе пойдём к источнику. Я так хочу пить.
Марину передёрнуло. Это надо же, муж. Он даже на ней не был женат, не то чтобы на этой вертихвостке. Но, вслух произнесла:
- А вот, пейте на здоровье. – Вытащила из сумочки маленькую бутылочку минералки и протянула женщине. – Там мало осталось, но вам напиться хватит. Можете всё выпить.
Женщина доверчиво взяла бутылочку и выпила всю воду. Марина обернулась назад и увидела идущего к ним Амета.
- Простите меня - извинилась Марина - я забыла шляпку на лавочке, надо вернуться. Исчезнув в зарослях декоративного кустарника, притаилась. Тем временем Амет догнал свою спутницу и они, взявшись под руку, направились дальше. Усевшись на лавочке, Марина ждала их возвращения. Совсем скоро они вновь появились на аллее. Она смотрела на них так, как смотрит удав на свою жертву. Вдруг женщина стала оседать на землю. Амет пытался поднять её, но, всё напрасно. Отдыхающие окружили пару, кто – то просил пропустить его, потому что он доктор. Ещё через пару минут Марина услышала – она мертва. Искра злорадства блеснула в её глазах. Она повернулась к выходу и заторопилась на вокзал.
Амет вернулся домой молчаливый и потерянный. На вопросы Марины, что с ним, отвечал уклончиво. Марина ликовала, в этой схватке она победила. Не родилась ещё такая женщина, которая смогла бы увести от неё любимого.
Амет, с той поры, стал злым и замкнутым. Он перестал бороться с навязчивостью Марины. И ещё с большей энергией занялся своим, теперь уже огромным стадом. Стадо стало смыслом его жизни, оно уменьшалось только по большим праздникам, когда мусульмане покупали барашек, резали их и раздавали мясо бедным. К дому Амета подъезжала какая – нибудь «Газель», выходили покупатели и спрашивали соседей – Вы случайно не в курсе, Главный Баран дома?
31 Куриные мозги
Валентина Катюжинская
Старый холостяк Алексей уже много лет жил в материнском доме со старшей сестрой. Сестра Люба тоже одинокая, своих детей у неё нет, поэтому всю свою заботу она направила на брата. Люба готовила, стирала, и содержала дом в чистоте. Алексей  занимался огородами. Кроме участка при доме, у Алексея была дача; небольшой домик с газом и большим огородом. На нём они с сестрой выращивали картошку, тыкву, кукурузу, дыни и арбузы. Кроме того Алексей гордился садом, который посадил сам много лет назад. В этом году сад с огородом дали большой урожай. И всё бы хорошо у них было, если бы Алексей не остался без работы. Он попал под сокращение ещё задолго до пандемии и никак не мог найти работу. Вернее работу он находил, но его не брали. А всё потому, что Алексею исполнилось пятьдесят девять лет. В таком возрасте нереально устроиться на работу. К тому же он выглядел гораздо старше своих лет. Уставший от тяжёлой работы рабочего Лесхоза, он был сутулый и измождённый. Да он и сам понимал, что не выдержит двенадцатичасовой рабочий день. Все организации сейчас частные и их хозяева тоже это понимают, потому и стараются брать на работу молодых людей, а не возрастных. Ещё пару лет назад, до введения в конституцию поправок о повышении пенсионного возраста, Алексей считал месяцы до долгожданного ухода на пенсию, в шестьдесят лет. Теперь же всё рухнуло, до пенсии надо ещё дожить шесть лет. На пенсию сестры стало жить трудновато. Коммунальные услуги заплатят, и половины минимальной пенсии сестры нет. А цены растут как грибы в дождливый год. И что делать? Люба всю жизнь работала портнихой и вот уже десять лет на заслуженном отдыхе. Шить бросила, зрение уже было не то, да и уставала очень быстро. Что ни говори, а пенсию не зря придумали, здоровье то уже изношено. А тут просто нет выхода и всё. Пришлось ей заново взяться за шитьё. Открыла она на дому ремонт одежды. Так и решили, что будут жить на пенсию и заработок сестры, а Алексей будет заниматься огородами и иногда, по возможности, "шабашкой". Вроде бы всё наладилось, но Алексей сильно переживал по этому поводу. Он работал на производстве с шестнадцати лет, привык быть при деле, а такое положение дел его угнетало. И тут, перед наступающими выборами, в интернете появилось много роликов "левых" партий о действующей власти. Алексей с головой ушёл в предвыборные обещания. Больше всех обещали коммунисты – снизить пенсионный возраст, повысить пенсионные выплаты в два раза. И самое главное, национализировать природные ресурсы. Это значит - забрать у олигархов и передать народу. Настроение у озлобленного, на верхушку олигархов, Алексея, сразу улучшалось. Где бы он ни был, с кем бы он не разговаривал, тема была одна – надо голосовать за коммунистов. Алексей на все сто был уверен, что коммунисты победят, ведь не только его "кинули" с пенсией, а миллионы таких же сограждан. Свою уверенность он подтверждал словами:
- Вот увидите, я в следующем году пойду на пенсию!Никто с ним и не спорил, многим хотелось, чтобы жизнь повернулась к лучшему. А тут ещё, как на грех, шаман объявился, на всю страну похвастался, что как дойдёт пешком из Якутии в Москву, так власть и переменится. И хотя шамана в психушку запихнули, Алексей всё равно верил, что - то должно измениться в лучшую сторону Алексей никогда не имел ничего против нынешней власти, но очень ему хотелось пойти на пенсию в шестьдесят и не сидеть у сестры на шее.
 В этот вечер он как всегда сидел в кресле у телевизора и напряжённо слушал новости. Слушал он их не молча, а с комментариями. Когда выступали кандидаты, он не мог смолчать, начинал спорить и называть их гнидами с куриными мозгами. Со стороны это выглядело смешно, человек говорящий с телевизором. Люба шила в  своей комнате заказы клиентов. Вдруг она вспомнила, что забыла подложить под курицу яйца. Вроде бы поздновато цыплятам вылупливаться осенью, но ничего не поделаешь, курица упорно квохтала и не вставала с гнезда. Люба и в воду её окунала и сгоняла с места, но всё напрасно. Из своей комнаты она крикнула брату:
- Лёша, возьми на кухне куриные яйца, они в сите лежат. Пойди, подложи под курицу.
- Я политику слушаю, сама иди, - огрызнулся Алексей.
- Не могу я отвлекаться, мне на завтра надо успеть дошить вещи. Кому сказала, пойди и отнеси.
Ворча и огрызаясь, Алексей нехотя пошёл на кухню, взял сито с яйцами и вышел на улицу. Через пару минут вернулся и сразу к телевизору.  Сестра услышав, что  он вернулся, спросила:
- Ну, что, подложил яйца?
- Подложил, подложил, замучила ты этой «квочкой».- рассеянно ответил брат, внимательно слушающий передачу.
Люба работала за машинкой до глубокой ночи. Перед сном опять вспомнила про курицу и решила сходить и накрыть гнездо ящиком, чтобы та до утра не соскочила с яиц. В сарае было совсем темно, щёлкнула выключателем – свет не зажёгся.
- Опять лампочка сгорела, - вздохнула Люба. Взяла на ощупь ящик и накрыла им курицу. Закрыв сарай, пошла спать.
Утром, едва проснувшись, женщина поспешила в сарай. Курицу нужно открыть и покормить. Подняв ящик, потеряла дар речи. Сито с яйцами стояла рядом с сидящей в гнезде курицей. Из пятнадцати яиц два не хватало. Люба заглянула под курицу, там лежало два яйца. С первого взгляда стало ясно, Алексей не подложил яйца под курицу. Он машинально поставил сито рядом с курицей и ушёл, потому что все его мысли были заняты предвыборной гонкой. Курица, обалдев от такого обращения,пошевелив своими куриными мозгами, нагнула сито  с яйцами и два яйца сами скатились в гнездо. Люба долго смеялась -  самообслуживание.
Утром Алексей ушёл голосовать за коммунистов, а курица подгребла под себя остальные яйца.

Каждый делает свой выбор и надеется на лучшее.
 Каждый гребёт под себя.
 Мечтать не вредно.
 Одному Богу известно, что будет завтра.
 Человек предполагает, а Бог располагает.
Так и живём...
32 Чудо по имени Костик
Инна Чешская
        Всё началось довольно банально. Анюта навестила подругу, которая недавно родила, подержала на руках трогательный, беззащитный комочек, прониклась искренней, беззубой улыбкой малыша, надышалась одурманивающим ароматом молочного грудничка и через год родила сына.

Ни бурная студенческая жизнь, ни начало рабочей деятельности, ни замужество, ни многочисленные путешествия не могли сравниться с теми изменениями, которые в её жизнь принёс с собой Костик.

Ещё во время беременности, когда она, бывшая спортсменка, после надевания носков начинала дышать, как хронический астматик, у неё закралось подозрение, что материнство это не только радость и счастье, но и определённые сложности и некоторые неудобства.

К тому, что дети не дают высыпаться, нуждаются в интенсивном уходе и меняют привычный режим, Анюта была готова, но что и муж с рождением ребёнка из взрослого рассудительного мужчины превратится в мальчика младшего школьного возраста, её не предупредил никто.

Пока Анюта в роддоме "наслаждалась" двадцатичасовой встречей с сыном и "прелестями" первых дней материнства, муж успел купить машину и вертолёт на радиоуправлении, два дрона, железную дорогу и с десяток конструкторов и компьютерных игр. На Анютин немой вопрос по возвращению: «Ааааа???», муж с негодованием ответил: «Ты что? А во что я с сыном играть буду?». Тут-то Анюта и поняла, что её жизнь уже никогда не будет прежней...

Выйдя после декрета на работу, Анюта весь первый год непроизвольно делала замечания «плохим едокам» в столовой, чтобы тарелочка была чистенькая и на автомате подтягивала штаны своим молодым модно-неряшливым сотрудникам, чем чуть не спровоцировала своё увольнение.

Готовясь стать матерью, Анюта перечитала множество литературы о воспитании детей и ей казалось, что она по этой теме знает всё! Когда же дело дошло до практики, вдруг, неожиданно, выяснилось, что все прочитанные книги были о мудрых и спокойных матерях и о покладистых и не по годам умных детях. Ни Анюта ни Костик к этим элитным группам не относились, поэтому воспитывать сына Анюта решила старыми народными методами: шантажом, угрозами и подкупом, сильно разбавляя их огромным количеством безусловной материнской любви.

Но самым сложным в воспитании для Анюты оказалось гонять мужа и следовать самой всем тем правилам, соблюдения которых она теперь требовала от ребёнка: каждый день аккуратно заправлять постель, делать зарядку, придя домой переодеваться, не есть перед телевизором, ложиться вовремя спать и проводить больше времени за книгой, чем за электроникой. То есть, делать всё с точностью до наоборот, чем как она это делала до появления сына и чувства ответственности за его будущее!

Когда Костик был ещё крохой, он был таким сладким и милым, что Анюта была готова его съесть, теперь, когда он был в переходном возрасте, она очень жалела, что не съела его в детстве. Она каждый день вспоминала курсы по подготовке к родам, где, помимо всего прочего, их обучали правильному дыханию, но почему-то забыли предупредить, что эта дыхательная техника пригодится ей только тогда, когда у ребёнка настанет пубертат.

Каждое утро и вечер, делая успокоительную дыхательную гимнастику, Анюта, как молитву, повторяет одни и те же слова: «Ребёнок никогда не бывает обузой, проблемой, бременем, чумой, несчастным случаем или наказанием. Ребёнок - это всегда чудо!», и свято верит в своё чудо по имени Костик...
33 Виражи
Инна Чешская
Он волочился домой и не знал, как ей сказать о том, что только что узнал сам.

В висках пульсировали слова врача: «Рентген. Правое лёгкое. Пятно. Чётко очерчено. Направление. Торакальное отделение. Операция. Срочно.»

Высокая температура и постоянный кашель за последние две недели сильно измотали его. К ознобу он уже привык, но сейчас его трясло от сильнейшего нервного напряжения. Ещё вчера они строили планы на летний отпуск, а сегодня он узнал, что до лета может и не дожить.

Для смертельного диагноза правильного момента в жизни нет и быть не может, но более неподходящего, чем сейчас, он себе представить не мог. Воистину говорят: «Беда не приходит одна». Осенью от инфаркта умерла её любимая мама. Это очень сильно подкосило её. Тестя смерть обожаемой жены в буквальном смысле свалила с ног. Разом дали знать о себе все притаившиеся болячки, и теперь он чаще находился в больнице, чем дома. Его любимая девочка, несмотря на хрупкость фигуры, невероятно сильная женщина и сможет всё вытерпеть и дочек вытянет, в этом он не сомневался, но как же невыносимо жалко её. Ком подкатил к горлу, и он закашлялся.

А как без него будут его ласковые птички, его восхитительные принцессы, его шаловливые разбойницы? Они же ещё такие маленькие и беззащитные. Он же им ещё так нужен! Если у него всё слишком запущено и случится то, чего он больше всего боится, они ведь с трудом смогут сохранить в памяти, каким он был и как отчаянно он их любил! Сердце сжалось, замерло и защемило от невыносимой тоски и беспомощности. Слёзы душили его и непроизвольно катились по небритым впалым щекам. Он стал задыхаться и снова сильно закашлялся.
 
***
 
– Солнышко моё, девочка моя любимая, я не знаю, как завтра пройдёт операция и что будет дальше, но ты должна знать и всегда помнить, что я больше всего на свете любил, люблю и всегда буду любить тебя и наших девочек. Вы – моя жизнь! Если меня не станет...

– Умоляю, не говори так!

– Воробушек мой, послушай меня и не перебивай, пожалуйста! Если меня не станет, я очень хочу, чтобы ты и девочки были счастливы! Ты слышишь? Счастливы! Хочу, чтобы ты не хранила верность навсегда ушедшему мужу, а жила полноценной счастливой жизнью молодой, красивой женщины. Ты невероятная, сказочная, просто волшебная, и для любого мужчины иметь такую жену – это подарок судьбы! Пожалуйста, ни в коем случае не считай отношения с другим мужчиной за предательство и живи, родная моя, счастливой жизнью, если не ради себя, то ради наших девочек. Ты ведь сама всегда говоришь, что только счастливая мать – хорошая мать! 
 
***
 
– Гордеев, как себя чувствуешь? Болит что-нибудь?

– Нормально я себя чувствую. Ничего не болит.

– Тогда собирай вещи и дуй домой!

– Что?!

– Домой иди, говорю. Мы тут симулянтов не держим.

– Не понял. Александр Семёнович, почему симулянтов? Почему домой? У меня же сегодня операция.

– Контрольная флюорография показала, что уполз твой рак.

– Как уполз?! Куда уполз?!

– На гору, видимо, свистеть уполз. Не было у тебя никакого рака, Гордеев. Была шаровая пневмония, которая на снимках иногда выглядит, как опухоль, чётко очерченной. Пенициллин прокололи, пневмония рассосалась. Иди уже домой и живи долго и счастливо...
34 Карамельный гость
Галина Юрьевна
  Современному поэту, Саше С. посвящается...

После репетиции, Валентина, одинокая моложавая женщина, как обычно, спешила домой. По пути она заскочила в магазин, прикупила хлеба к ужину, любимых карамелек маме и сосисок собаке.
 
   Репетиция предстоящего конкурса ко Дню Победы в сельском клубе, прошла на редкость быстро и теперь Валентина радовалась, что домой вернется немножко раньше. Значит и внимания домашние получат от нее больше.

   Она быстро шла, обходя лужи на дороге и представляла, как собака обрадуется ее возвращению, напрыгнет на нее прямо в прихожей, поставит лапы на плечи, и мокро лизнет в очки.

   А мама робко выглянет из своей комнаты, едва приоткрыв дверь и тихо улыбнется своей неповторимой, мамской улыбкой.

   От сознания того, что буквально через четверть часа она увидит самых близких и дорогих, вызывало у Валентины прилив нежности.

   Она представляла, как быстренько разогреет приготовленный с утра ужин в микроволновке. Достанет красивую посуду с полки, расстелет скатерть, выложит салфетки, и они с мамой неспеша приступят к ужину, а собака рядом на коврике у их ног будет лакомиться своим излюбленным блюдом из сосисок.

   Валентина шла и улыбалась своим мыслям о предстоящих домашних и уютных хлопотах. А что, в самом деле? Жизнь стоит того, чтобы радоваться обыденным мелочам. А тут тебе сразу столько приятных моментов!

   И солнышко заливает улицы, и птички щебечут с каждой ветки... Чем не радость? А кошек вокруг встречается все больше и больше. Оно и понятно, ведь март- это их, законный кошачий месяц!

  -Хорошо, весна! – радостно крутилось в её голове. - Это надо отметить вкусным ужином!
    Валентина думала и о том, что после ужина можно спокойно посмотреть с мамой кино, вальяжно разместившись в удобном кресле. Все равно какой фильм, главное они будут опять вместе!

    Валентина прекрасно понимала, что мамины дни идут на убыль. Старость. И ей хотелось как можно больше проводить с ней время, внимательно слушать её бесконечные рассказы из прошлого, гладить сухонькие руки, трогать серебристые пряди, выбившиеся из пучка.

     А ту ещё врач объявила, что у мамы старческая деменция и теперь в их доме всюду развешены листки с комментариями- где Валентина находится, скоро ли она вернется и предложения побольше отдыхать и смотреть телевизор.

     Вечерами они вдвоем по -прежнему смотрят фильмы, тихонько переговариваясь и попивая горячий чай с лимоном из пузатых синих чашек. А старый пес лапой попеременно теребит им ноги, требуя внимания и преданно заглядывает в глаза, будто пытаясь в них что-то прочесть.

    Удивительно, как за последние год-два удалось так крепко сдружиться старушке и тринадцатилетней собаке! Стоит только ему пропасть из виду, как мама тут же начинает его искать и тихо, по-старчеки звать:
-Филюша! Филюша, ты где?

    И пёс покорно поднимается и бредет к ней, послушно опустив голову. Затем усядется у ее ног, поплотнее спиной прижмется и …растает.

    Валентина любит такие моменты нежности. Это придает ей силы и уверенности в завтрашнем дне.

    После кино она, как обычно, выйдет прогуляться с собакиным перед сном и взглянуть на звездное небо, пока тот будет справлять свои делишки.

    А в том, что небо будет звездным, Валентина нисколько не сомневалась. Синоптики обещали ясную погоду на несколько дней вперед.

    И, лишь после того, как она уложит спать свою старенькую маму, бережно со всех сторон подоткнув её одеялом, Валентина, наконец то сможет открыть ноутбук и сесть за написание своего рассказа. В нём говорится о неразделённой любви и пережитых ею ощущениях, а так же, и о собачьей преданности.
 
   Хотя тема и весьма актуальная, но дальше первой главы дело никак не продвигалось. Мысли ее уводили далеко, и она начинала тонуть в прошлых обидах, которые горькой оскоминой накрепко засели в её голове. А избавиться от них оказалось не так- то и просто. Словом, время шло, а рукопись все откладывалась и откладывалась в уже долгий ящик.

   Но именно сегодня Валентина почему-то чувствовала прилив творческих сил и с удвоенным желанием спешила домой. А так же, и щемящее внутри предчувствие какого-то необычайно важного события, помимо творческого момента, шлейфом следовало за ней.

Она торопливо на ходу кивала знакомым, отвечая на их приветствия и не желая вступать в контакт, боясь тем самым утратить что- то важное, известное ей одной.

   Так ребёнок спешит из школы домой, зная, что дома его ожидает заветная игрушка ко дню Рождения.

   Кто знает, было ли это предчувствие подогрето гаданием на картах её коллегами, которое якобы предсказало о приятной встрече в скором будущем или всё же всему виной тут весна. Но Валентина уже как бы на себе ощущала дыхание этих перемен.

   И это состояние было хорошо ей знакомо. Будто в молодости, собираясь на танцы и, примеряя платье, весь вечер крутишься перед зеркалом, предвкушая удовольствие то ли от восхищенных взглядов, то ли томления и ожидания судьбоносной встречи.

   И ты ходишь со всем этим, будто тебе на голову высыпали целый мешок бабочек, и они щекотят тебя изнутри своими трепещущими крылышками.

    -А жизнь-то налаживается! -улыбалась она своим мыслям, пытаясь их упорядочить и направить в нужное русло.

    Ведь ещё совсем недавно, она вдруг стала замечать, что и вправду все меньше грустит о прежних неприятностях и почти совсем перестала плакать ночами в подушку.

    Для неё стало истиной высказывание, что время, если и не лечит раны, то уж точно старательно затмевает их новыми сиюминутными событиями и впечатлениями, отодвигая назад прежние волнения и шлифуя их острые края.

    В клуб Валентина попала по большому везению, поэтому и ценила свою новую работу, которая заключалась в проведении различных досугов и праздников.

   До этого Валентина работала учителем в школе, а несколько последних лет в детском саду. И, как это часто бывает, прежняя заведующая поступила с ней подло и некрасиво. Поэтому Валентина и старалась как можно реже вспоминать об этом, хотя свою работу с детьми любила и относилась к ней очень ответственно.

     Вот с этим ощущением легкости и еще неясной грядущей радости, Валентина с покупками в руках закрывала за собой дверь небольшого сельского магазина. Внезапно чья-то сильная рука толкнула дверь, и она услышала голос с едва знакомыми нотками:
-Добрый вечер! А я вас не сразу узнал!

   Валентина остановилась и с удивлением увидела пред собой Алексея.
    Алексей -местный парень, когда-то в прошлом неплохо писал стихи. Многие девчонки ревели над его рукописными строками. Да что там девчонки, когда-то и Валентина сама зачитывалась ими.

    Потом Алексей женился, уехал с молодой женой в столицу и начал строить новую жизнь. Долгое время о нём не было ничего слышно. Тут, в селе, остались его родители.

    Мать, еще совсем не старая, видная интересная женщина и была той самой начальницей, которая незаслуженно обидела Валентину.

    Не сразу узнав в возмужавшем молодом человеке Алексея, она интуитивно напряглась-ей вовсе не хотелось ворошить недавнюю ссору с его матерью. А это, судя по всему, могло статься неизбежным.

    Но Алексей совершенно не собирался заводить разговор о житейских делах. Его интересовала литература-стихи, проза. Вернее, их написание. Он выхватил сумку из рук Валентины и легко шагая, предложил проводить ее до дома.

    По дороге он взахлёб стал рассказывать о своем последнем стихотворении, которое никак не дописывалось. То не подбирался нужный слог, то вдруг начинало казаться, что концовка несвоевременна и суть не донесена, а значит и тема не вполне раскрыта. В общем, творческие метания.

    Затем он переключился на творчество Валентины, поинтересовался, что там нового у неё появилось. Искренне удивлялся, почему она до сих пор еще не состоит в Союзе писателей.

    Дорога, по сельским меркам, была не совсем близкой, если еще учесть эти ухабы с глубокими лужами да узкие тропинки. Да и прохожих, коих как на грех, повсюду было хоть пруд пруди-погода по -настоящему весенняя и люди, после рабочего дня неспешно прогуливаются.

    Но вот ведь какое странное дело затеяла весна! Поселила-таки в ее измотанным одиночеством сердце искорку надежды, и оно заметалось, затрепетало, предвкушая волнительные события.

    Кажется, Валентина по-прежнему идет рядом и внимательно слушает Алексея. Но очень скоро она начинает вдруг ловить себя на мысли, что парфюм у него очень приятный и пахнет дорогой карамелью с ноткой мускуса. И весь он такой обворожительно весенний и даже …вкусный.  А то, о чем рассказывал Алексей, было на данный момент далеко от её восприятия.

   Потом она вдруг отчетливо увидела, что маленькая вязаная шапочка очень хорошо сочетается с темно -синей курткой, джинсами и рыжими ботинками. И взгляд у Алексея вовсе не как у растерянного подростка, каким он остался в ее памяти, а наоборот зрелого человека.

    После обобщающих разговоров о поэзии с декламацией авторского стихотворения о житейских передрягах, откуда стало понятно, что Алексей с недавних пор в разводе, он вдруг поделился с Валентиной, что решил попробовать себя в прозе. И даже придумал название для своего первого романа- «Карамельный гость».

    Валентина слушала Алексея, кивала и старалась вникнуть в смысл разговора, но ее мысли витали высоко в облаках, где-то над ней самой и Алексеем.

    Она больше любовалась его выражением лица, выбившейся из-под шапочки волнистой прядью волос и вдруг вспомнила, что Алексей блондин. Каким и был в прежне времена, еще до женитьбы.

    Ей была приятна его непринужденная улыбка и короткий с хрипотцой смешок. И то, как он по выражению лица Валентины старается угадать её отношение к высказанному им.

    Алексей рассказывал каким он видит свою первую книгу, а Валентина почему-то молча мучилась вопросом – что он любит на завтрак?

   Очнулась Валентина уже у ворот собственного дома, когда Алексей начал стягивать с головы шапочку в знак прощания. Она еще раз и с явным удовольствием про себя отметила, что волос на его голове вовсе не стало меньше и тут же стала прикидывать его возраст.

   -Божечки! Так ему ж от силы лет 35-37, не больше! – вдруг с ужасом вспомнила она и полезла в сумочку за ключом. -Ну, конечно, он же ровесник Саньки Макеева! Оо-оо…-продолжала она рассуждать, вставляя ключ в замочную скважину. Ошибки быть не могло, она хорошо помнила их класс, ведь он шёл параллельно с её 7 «Б», когда она была в нем классной дамой.

    Между тем, Алексей, казалось, не собирался уходить, он переминался с ноги на ноги, будто выжидая чего-то. Тут Валентина вспомнила, что он наступил в лужу, пропуская её вперед на улице и, значит, промочил ноги.

    В тот момент ему стало неловко от своей неуклюжести и румянец смущения совсем по-девичьи залил его щёки. Он попытался хохотнуть, получилось совсем глупо.

   Тогда Валентина, поспешив скрасить происшедший казус, спросила его, откуда такое многообещающее название его будущей книги – «Карамельный гость», оно попахивает детективом?

   И Алексей, приняв её посыл, стал говорить, что напротив, скорее это будет жизненная проза, ибо теперь ему есть о чём поведать миру.

  -Ах, да! Развод же…-торопливо отметила она про себя. И неожиданно для себя вдруг поняла, что почувствовала неясную радость от слова -развод.

   Теперь, стоя у открытой двери своего дома, Валентина посчитала себя должной пригласить его в дом, чтобы помимо чашки чая, ненавязчиво  предложить высушить хотя бы обувь.

   Алексей, помедлив не более пары минут, пока она убирала обратно в сумочку ключи, поднялся на крыльцо и легко переложил пакет Валентины с едой в другую руку, чтобы помочь ей отворить дверь.

   К удивлению, в доме царила тишина. Из маминой комнаты не доносилось ни звука. Валентина, указывая на массивную напольную вешалку в углу прихожей, предложила Алексею снять куртку.

   А сама спешно, не разуваясь, заглянула в комнату к маме, и тут же облегченно перевела дух – мама на кровати, укрывшись пледом, сладко посапывала, а Фил лежа на ковре, издавал смачный храп.

  -Оба глухие! -всплеснула она руками со слегка растерянной улыбкой и поспешила на кухню. Алексей последовал за ней.

   Когда мокрые ботинки и носки Алексея были помещены для просушки на батарею, а чай был почти выпит и пирожные съедены, за их спинами вдруг раздался мамин голос:
   -А, Алешка к нам пожаловал! А я слышу, Валюша моя дома и с кем -то разговаривает. -мамина рука привычно тянется к вазочке с карамельками.
   -Мама, не налегай на сладкое! -строго сказала Валентина.-Сейчас я тебя покормлю!

   После совместного вкусного ужина, они уже все вчетвером уселись перед телевизором. Фил преданно положил лапу на колено Алексея, которому было очень комфортно сидеть в домашних тапочках карамельного цвета.

   А уже утром Валентина узнала, что на завтрак Алексей обычно ест яичницу из двух яиц. Как-то так.
35 Эликсир забвения
Лана Кузьмина
В одном старинном городе с узкими улицами жил молодой человек по имени Ансельм. Ему ещё не было и тридцати, но он успел пережить предательство близких, насмешки и холодность окружающих. «Странный паренёк» - говорили про него в городе. Ансельм действительно выглядел как подросток — маленький, тощий как жердь. Он мечтал быть писателем, и по ночам после работы на фабрике писал книги. Не плохие, но и не выдающиеся, его романы плохо раскупались. Читали их либо рассеянные, либо не чуждые всему новому люди. Несмотря на все огрехи, в книгах Ансельма царила доброта. Может, поэтому они не были популярны? Читателей больше привлекает ужас, страх и несправедливость. Поверьте, Ансельму хватало этого в собственной жизни. Так зачем портить книги грязью и пошлостью окружающего мира? Он писал сказки. Непременно с счастливым и справедливым концом. И искренне верил (в свои-то почти тридцать), что волшебство на самом деле существует.

Он был странен, замкнут и нелюдим. Его сторонились. Родная мать оставила его в приюте. Сын  мешал строить новую жизнь. Отца своего он не знал. Воспитатели били за малейший проступок, сверстники шарахались от него как от чумного. Только книги спасали Ансельма от отчаяния. Тогда он читал без остановки, сегодня — писал.
Как-то раз в город прибыл торговец, разложивший на прилавке удивительные вещи. «Шарлатан» - шептали одни. «Фокусник» - говорили другие. Ансельм был твёрдо убеждён, что торговец тот самый, что продал волшебный порошок калифу Хасиду, из-за которого правитель превратился в аиста. Он же обменял бездонный кошель на тень Петера Шлемеля. Какое счастье, что никто не хотел знаться с Ансельмом! Иначе за такие мысли его непременно сочли бы сумасшедшим. Кто, скажите на милость, считает, что в сказках описана правда? Только сумасшедший!
Ансельм несколько часов простоял неподалёку, наблюдая за торговцем и его покупателями. Жадно впитывал он в себя воплотившуюся наяву сказку. Наконец, когда уже начало темнеть, и торговец открыл большой кованый сундук, в котором хранил товары, Ансельм решился и подошёл ближе.
- Что желаете, молодой человек? - улыбнулся торговец. - Бессмертие? Счастье? Богатство или успех?
Ансельм задумался. Бессмертие сделало бы его несчастным. Подумать только, влачить жалкое одинокое существование целую вечность! Остальное было так относительно, что необязательно могло совпасть с желаниями юноши. Каково жить по чужому счастью? Он знавал одну девушку, швею. Скорее всего даже любил, но многочисленные тётушки убедили её, что счастье в богатом муже. Теперь у девушки роскошный дом, слуги, но она несчастлива, потому что счастье не подходит ей. Это всё равно что надеть на ноги тридцать седьмого размера изящные туфельки размера тридцать пятого. Они красивые и дорогие, но каждый шаг в них причиняет неимоверную боль.
Успех и богатство не приблизили бы его к счастью ни на йоту. Одиночество никуда не денется, а душу продолжат терзать призраки прошлого. Может быть, купить любовь? Это легко сделать и без торговца. Только любовь будет ненастоящей.
Внезапно Ансельма озарило:
- Я хочу забыть всё плохое, что случилось со мной! - сказал он. - Только плохие воспоминания мешают мне стать известным, богатым и любимым.
- Ты уверен? - усмехнулся торговец.
- Как никогда в жизни! - с жаром ответил Ансельм.
Торговец подошёл к разноцветным бутылочкам, сгрудившимся в центре прилавка и взял в руки изящный сосуд с прозрачной золотистой жидкостью
- Эликсир забвения! - объявил он.
Ансельм с жадностью впился взглядом в бутылочку.
- Что вы хотите за него? Душу? Молодость? Быть может, тень?
- Что вы! Что вы! - засмеялся торговец. - Мне достаточно дести золотых монет.
Ансельм отдал все деньги, что у него были и поспешил домой.
- Не забудьте прочитать инструкцию! - неслось ему вслед.
Ах, если бы только люди читали инструкции!

Ансельм сделал первый глоток и едва не задохнулся. Жидкость оказалась отвратительной на вкус. Переждав пару минут, и не почувствовав никаких перемен, юноша снова припал к сосуду. Его едва не стошнило, но не в мыслях, не в чувствах ничего не изменилось.
- Ушлый торговец! - разозлился Ансельм. - Вздумал меня обмануть!
Было обидно и горько. Он взглянул на эликсир, но заставить себя выпить ещё хотя бы чуть-чуть юноша не сумел. В слезах он рухнул на кровать, пообещав себе завтра предъявить торговцу претензии, и через минуту заснул крепким безмятежным сном.
Утро встретило Ансельма тусклым солнечным светом  ноября. В голове царила непривычная лёгкость. Он вскочил с кровати, подбежал к окну, распахнул его. Холодный воздух обжёг кожу, растрепал волосы. Внизу бродили по тротуару празднично наряженные люди. Выходной. Ансельм улыбнулся, закружился по комнате, наскоро ополоснул лицо и ринулся вниз к танцующей толпе. Людская волна увлекла его вниз по улице. Юноша чувствовал себя странно равнодушным. Почему ему не весело? Ему же должно быть весело! Потрясённый, он растолкал впереди стоящих и побежал прочь.

Дома Ансельм развернул инструкцию, взгляд выцепил строчку «Побочные эффекты». «После приёма эликсира может возникнуть равнодушие вследствие того, что невозможно полностью насладиться счастливым моментом, не имея возможности сравнить его с несчастливым» - значилось  там.
Ансельм застонал. Неужели он так и не познает счастья? Потом хорошенько подумав, он решил, что равнодушие всяко лучше страдания и успокоился. Тем временем праздник за окном стихал, приближалось время обеда. Ансельм наскоро перекусил, размышляя, чем занять остаток дня. Ничего не приходило в голову. В прежние дни он часто устраивался после обеда в кресле с книгой в руке, читал или выуживал из памяти счастливые моменты своей жизни. В этот раз роман не увлекал, а приятные воспоминания никак не хотели появляться. Ансельму пришлось вновь потянуться за инструкцией. «Внимание! Эликсир действует на ВСЕ воспоминания - как хорошие, так и плохие!»

Да что же это такое! Он ведь просто хотел скинуть с плеч тяжёлый груз, не рассчитывая расставаться с тем, что приносит радость! Поникший Ансельм сидел в кресле и беззвучно ругал себя. Зачем он связался с неизвестным торговцем? Тихий стук в окно прервал его самобичевание. Крохотная птичка с красным брюшком скакала по подоконнику, наклонив голову и заглядывала сквозь стекло. Откуда она взялась? Для снегирей слишком рано. Да и не снегирь это! Ансельм с интересом наблюдал за незваной гостьей. Птичка так потешно двигалась и щебетала, что он рассмеялся.
- Ничего страшного, - сказал он ей, постукивая по стеклу. - Я соберу новую коллекцию счастливых моментов. И ты станешь первым экспонатом.
Птичка издала мелодичную трель, подпрыгнула и исчезла. Ансельм решил, что ему привиделось. Ну, и пусть! Зато появился сюжет для новой сказки. Юноша сел за стол, предвкушая удовольствие от создания очередного произведения, достал белый лист бумаги, снял колпачок с ручки и... ничего. Он не знал о чём писать.
- Я просто опишу птичку, - сказал он себе. - Просто опишу свою встречу с ней.
Предложения выходили сухими и топорными. В них не было жизни, эмоций и идеи. Промаявшись добрых два часа, Ансельм разорвал написанное и в очередной раз потянулся к инструкции. «Не рекомендуется творческим людям: художникам, писателям, композиторам и пр. Отсутствие воспоминаний пагубно влияет на продукт их деятельности». Что за незадача с этим эликсиром. Юноша схватил бутылочку и побежал на улицу. Он должен отыскать торговца. Пусть вернёт всё, что потеряно — и плохое и хорошее.

Удивительно, но в городе никто даже не слышал про торговца. Ни на одной улице его не было, ни один человек не помнил, что он вообще торговал. Расстроенный Ансельм брёл домой, когда навстречу ему попалась вдова Марсо. Вдова снимала соседнюю квартиру, и каждую ночь Ансельма тревожили глухие рыдания за стеной. Два месяца назад у вдовы погиб восьмилетний сын.
- Мари, - окликнул её юноша. - У меня есть кое-что для вас.
- Что же? - вдова не проявила ни капли любопытства.
- Эликсир. Он поможет забыть о постигшем вас горе. Выпейте его, и жизнь снова станет счастливой.
Глаза Мари заблестели. Непрошеная слезинка скатилась по её щеке.
- Вы предлагаете мне забыть моего Петера? Моего мальчика? Я не могу! Не могу предать его!
Вдова спрятала лицо в ладонях и побежала прочь. Ансельм швырнул ненавистный сосуд на асфальт и поспешил следом. Облезлый чёрный кот Пират осторожно подкрался к разлившейся золотистой луже и аккуратно лизнул горькую жидкость. Пустое брюхо так сильно его беспокоило, что он почти не замечал отвратительного вкуса.
Рано утром Ансельм проснулся от истошного крика кота. Пират, позабывший о людской чёрствости, попытался стянуть рыбину в лавке, на что не склонный к сантиментам хозяин ответил броском тяжёлого сапога. К счастью, правый глаз хозяина безбожно косил.

Позднее Ансельм обнаружил Пирата у собственной двери. Кот дрожал всем телом и тихонько мяукал.
- Понимаю тебя, - посочувствовал ему юноша. - Если прилетит сапогом, то неделю болеть будешь. Меня один раз в приюте как раз сапогом отходили...
Ансельм удивлённо замолчал. Он помнит? Как же так? Сверившись с инструкцией, он понял, что действует эликсир всего лишь сутки. Следующую часть дня юноша пытался отмыть и причесать Пирата, который отчаянно не желал становиться чистым и красивым.
Потом Ансельм взял кота на руки и постучал в соседнюю дверь.
- Мари! - позвал он. - Я принёс вам подарок. Он поможет вам утешиться.
- Снова эликсир? - вздохнула она по ту сторону двери.
- Гораздо лучше. Он живой и очень хочет есть. Так что побыстрей открывайте!

За сотни километров отсюда совершенно в другом городе раскладывал на улице свой товар торговец. Загадочно улыбаясь, он думал о человеческих странностях: «Люди, такие люди. Всегда хотят избавиться от того, что и делает их людьми. И конечно же никогда не читают инструкций».
36 Инопланетянин
Сергей Валентинович Соболев
Непознанное          Вселенная не имеет ни цели, ни смысла.
                Она возникла случайно… Жизнь не имеет
                ценности. Жизнь – дело случая.
                Клиффорд Саймак

   Терентий вёз на своей лошадке последний воз сена с огорода. Лошадка была  кормилицей: он на ней и картошку сажает людям, и пашет, и скородит. Всё лето он заготавливал сено на зиму скотине. Уже шёл октябрь, и начались утренние заморозки, а на огороде подросла отава. Высушить траву удалось с большим трудом, переворачивая её каждый день с места на место, так как солнце всё реже обжигало своими лучами и поднималось не так высоко над горизонтом, как летом. Терентий был верующим человеком, и каждое воскресенье ходил в церковь. Сидя на возу он мечтал: «Сейчас приеду, распрягу кобылу, переложу сено на настил из тонких жердей (так как сеновал уже был забит под завязку), и поужинаю. Поем суп, котлеты, козий сыр и выпью бокал виноградного вина». Продукты у него были собственного изготовления, так как в магазине продавались поддельные – из низкокачественного сырья: колбаса из сои и свиных шкур, молоко из пальмового масла, а вино из метилового спирта. И всё это по высоким ценам. А дома была идиллия сельской жизни: домашняя еда из экологически чистых продуктов, бесплатная, но выращенная нелёгким сельским трудом на собственной земле. Вдруг он резко прервал свои размышления: мужик, сидевший на лавочке в сквере Воинской славы, резко встал и пошёл ему наперерез.
   – Тебе чего? – взволновался Терентий, предчувствуя неладное.
   – А почему людей нет? – с удивлением спросил незнакомец. – Раньше народу сколько много было, когда последний раз прилетал, а сейчас – никого. Я уже два часа сижу на лавочке.
   – Эпидемия у нас, население уменьшилось в два раза.
   – Чума?
   – Корона.
   – Все вымерли?
   – Половина села вымерло, половина в город уехала, а половина по домам спряталась и сидит в интернете.
   Лошадь насторожила уши и испуганно завертела глазами, почуяв запах недочеловека.
   – Вы не подскажите, какую кнопку нажать, чтобы я мог переместиться в свою галактику? – спросил незнакомец и протянул ему какой-то квадрат с дырочками.
   Глянув на чёрную пластину с мерцающими огоньками, Терентий в недоумении промямлил:
   – Я не знаю. Я бы нажал, но боюсь, не туда попадём. У нас есть Серёга Соболь – астроном, хорошо соображает по космосу, спроси у него, а я не могу взять на себя такую ответственность. «А то нажму и окажусь с лошадью, где нибудь в пустыне, а оттуда я не доеду до дома: лошадь пить захочет» – подумал про себя Терентий.
   – А где он живёт?
   – По асфальту поднимешься наверх и увидишь синюю крышу с чердаком для телескопа.
   Пришелец кивнул головой и медленно побрёл в указанном направлении.
   – Слава Богу, ушёл окаянный! – осенил себя крестным знаменем Терентий. – И откуда ты на мою душу свалился? Но-о-о! Родная! – хлестнул вожжами кобылу крестьянин и продолжил путь домой.

   Я сидел в кресле и смотрел футбол по телевизору, как вдруг раздался звонок в дверь. Открываю: стоит худенький мужичок с бородой и длинными тёмными волосами как у Иисуса, одет в чёрное пальто на голое тело, а в руке шерстяной носок. Я глянул на его ноги, а он босиком: топчется на одном месте в такой холод. На дворе конец октября, а он стоит на одной ноге, а другой – сверху ногу греет и спрашивает:
   – Здесь Сергей Соболь живёт?
   – Да, я Вас слушаю, – строя в голове различные догадки, заинтересовался я.
   – Какие мне кнопки нажимать, чтобы переместиться в свою галактику? – и достаёт из кармана чёрную пластину с дырочками, а по её периметру разноцветные огоньки бегают.
   «Где он её взял?» – сразу шибанула мысль в голову. Я сразу сообразил, что это инопланетянин, так как в детстве смотрел фильм «Кин-дза-дза!» Там тоже мужик с носком в руках спрашивал у прохожих, какие кнопки нажимать, чтобы попасть в свою галактику. Заблудился, наверное. Или меня кто-то хочет разыграть и посмеяться, подослав какого-то алкаша. А зачем? Какой смысл?
   – Ты из какой тентуры? – сделав умный вид, подыграл я, стараясь не показывать своё удивление.
   – С Альфы Центавра.
   – Да это самая близкая к нам звезда – тут лететь всего 4 световых года. Ты на Земле в Солнечной системе.
   – Я знаю. Я сам с Богородицка.
   – Ух, ты! И среди нас есть инопланетяне, – с иронией съязвил я.
   – Я родился здесь в больнице.
   – В каком году?
   – В 69-ом.
   – О! Мы почти в одно время родились. Я здесь остался, а ты, глянь, смог другие миры повидать!
   – Лучше бы их не видеть.
   - Что так?
   - У вас тут всё на углероде построено, а там – на кремнии. Я недавно здесь дом купил на Парковой улице.
   – А зачем на Альфу Центавра собрался?
   – У тебя нет молочка попить? – увильнул от прямого ответа пришелец. – Давно не пил. Я раз в десять дней пью.
   – Ты пьёшь молоко только в галактике Млечный Путь?
   – Я здесь родился, поэтому мне молоко необходимо. Млечный Путь – биологически активная галактика.
   – Есть, 130 рублей.
   – Я на следующей неделе деньги принесу.
   – Где тебя искать, если что?
   – В центре.
   – Центавра?
   – Нет. Я там сейчас дела сделаю и назад прилечу.
   – Ты там на вахте работаешь?
   – В серпентариуме. У нас там жарко - три солнца светят на небе, а здесь холодно, поэтому я пальтишко накинул.
   – Ты вырвался из ада домой?
   – Попал я на Землю, играть роль человека.
   – Ну как тебе в его шкуре?
   – Двулико.
   – У нас здесь все люди двуликие. А где лучше?
   – Меня там хотят транквельтировать.
   – Так оставайся здесь!
   – Не могу, у меня работа.
   – Как тебя зовут?
   – Зови меня Евстафий.
   Инопланетянин разговаривал тихо и медленно, в его голосе чувствовалась какая-то обречённость. Чёрное пальто без пуговиц он запахнул и держал полу левой рукой, в которой был шерстяной носок. А в правой руке находилась машинка перемещения в пространстве. И вот стоит он передо мной с одним носком, весь трясётся от холода. Ему кто-то из жалости дал шерстяные носки, а он один где-то потерял, наверное, в другой галактике. А я думаю: розыгрыш это или действительность?
   – А как ты перемещаешься в другие миры? – спросил я незнакомца.
   – Через червоточину. Ну, так какую мне кнопку нажать, чтобы телепортироваться в свою систему? – настаивал на своём инопланетянин, протягивая мне пластину.
   – Учиться надо было лучше в школе! Такие простые вещи не знаешь, – усомнился я в его профпригодности. А у самого опять пошли будоражащие мозг мысли: «Откуда у него машинка перемещения в пространстве? Её же ещё не изобрели. Наверное, шарлатан какой-нибудь».
   – Вот эту! – уверенно сказал я и хотел нажать на зелёную кнопку, как вдруг от моего пальца произошёл разряд голубого цвета в виде микромолнии. Я почувствовал покалывание в пальце и запах озона. Испугавшись, я отдёрнул руку и передумал нажимать. Ну её на хрен, а то случится какой-нибудь апокалипсис: мир схлопнется и наступит вечная темнота. Тем более что был знак Свыше. Я ведь тоже не имею права распоряжаться существованием этого мира. И я не стал рисковать: мало ли как повернётся горизонт событий.
   Попив молока, инопланетянин разочарованно побрёл домой. А я облегчённо вздохнул, что мир продолжил существовать, а люди жить и решать свои мелкие проблемы и не лезть в Творения Бога. А ведь найдётся какой-нибудь чудак и нажмёт! А что поделаешь? Мир и так каждый день держится на волоске: то войны, то эпидемии, то астероиды…
37 Золото
Виктория Вирджиния Лукина
Эти двое познакомились в портовом кабаке. В день, когда после трёх месяцев качки у берегов Нового Южного Уэлльса бросил якорь британский лайнер с эмигрантами. Местный фермер и приезжий искатель приключений. Сын каторжника, родившийся в окружении бескрайних пастбищ и прибоя. И сын аптекаря, сбежавший на край земли от призыва в прусскую армию. Один считал эту землю своей родиной, другой – убежищем, дающим шанс разбогатеть. Первый сделал ставку на золотое руно, второй – на золотой песок.
Их дружба крепла много лет. Закалённые, с бронзовым загаром, обветренными губами и тёмными потрескавшимися ладонями, они были и похожи, и не похожи одновременно. Обоим чуть за тридцать, здоровенные, заросшие, в ботинках со сбитыми носками и хлопковых рубахах, в неизменных шляпах и с карманными часами на цепочке. Но овцевод Джо Фрай слыл неспешным добряком, а старатель Отто Хартманн – шустрым пройдохой.
               
                * * *
Они укрылись от непогоды в деревянном сарае вблизи пастбища. За широкими низкими окнами моросил весенний дождь, а в распахнутую дверь до самого горизонта виднелся, сияющий в жёлто-коричневых тонах, буш. В углу, под стопкой одеял, лежали матрацы, набитые сухой травой. Над ними, приколоченные к стене обувными гвоздями, пестрели картинки из старых журналов.
 
Джо снял мокрую рубашку, отбросил в сторону. За ним мерцала спиртовая горелка и в полутьме его плечи и руки были обведены контуром светящихся рыжих волосков. Выгоревшие на солнце брови и борода тоже отливали рыжиной, а в тёмных, с красными прожилками, глазах сквозила безмерная усталость.

Он отхлебнул виски прямо из бутылки и уселся на пол:
- Пришло время стричь отару. Да только в дождь нельзя. Нужно, чтоб как следует просохла на солнце. Шерсти, думаю, будет фунтов по семьдесят с каждого мериноса. А их у меня без малого тысяча. Самому не осилить, как всегда найму стригалей. Ягнят рассчитываю продать не дешевле сорока шиллингов за голову. Тяжёлый был год – донимали динго, соколы, мухи цеце. Осенью – попугаи. Представь, вырывали куски мяса из спин только что остриженного молодняка. Замучались их выхаживать...
 
- Джо, дружище, – Отто развалился на матраце, раскинув руки и устремив лучистый взгляд в потолок. Русые пряди, белесые ресницы и, заработанная в пьяных драках, горбинка на носу, придавали его лицу особую притягательность. – Как жаль, что тебе неведомо слово свобода. Это когда вытворяешь всё, что взбредёт в голову - без меры, без обязательств, без оглядки на чьё-то мнение. Бедняга, в тридцать три года у тебя уже семья, овчарки, кони, квочки и уйма овец. Как тебя на всех хватает? По мне, так – кайло, молоток и жёлоб для мытья шлиха – лучшая компания на весь день. А вечером – виски, карты и весёлая деваха.

- Спорить не о чем... каждый на своём месте... а на квочках щенки учатся пастушьему ремеслу, – Джо вытянул шею, вглядываясь в открытое окно: – Вот и мои красавицы.

В сарай вошла его жена с блюдом жареной баранины и горой лепёшек. Следом вбежала темноглазая семилетняя девочка – тоненькая, с копной взлохмаченных волос. Она, словно пичужка, пропрыгала по земляному полу, на миг повисла на шее отца, а потом бросилась к Хартманну:
- Отто, я сплела браслеты из пряжи! Тебе и папе – синие, а нам с мамой – зелёные, – звонко сообщила она и добавила таинственным шёпотом: - Давным-давно, в эпоху сновидений их вязали из сине-зелёных водорослей глубинные осьминоги...
 
- Кто-кто? – Отто скривился и насмешливо поднял одну бровь.
- Не смейся. Внутри – морская звезда Пар-ву-ластра. Она маленькая, как мой ноготок, но приносит удачу. Это оберег. Когда я вырасту, мы поженимся?
- О, браслет на удачу – моя мечта. Но зачем жениться? Давай просто дружить.
- Давай, а все пусть думают, что ты мой жених.

Отто сел и притянул Минни к себе. Его лицо вмиг стало серьёзным:
- Малышка, у меня для тебя тоже есть подарок, - он вынул из кармана кожаный мешочек и высыпал на детскую ладонь горсть золотых зёрен. – Ювелир сделает тебе серёжки, какие пожелаешь.
Мать улыбнулась и взяла её за руку: - Пойдём, детка, спать пора...
               
               
                * * *
Пасмурное небо прояснилось и, в свете полной луны, наполнилось глубиной. Наступила ночь. Не слышно было ни блеющих баранов, ни ночных птиц, ни певчих цикад. Только изредка доносился с холмов вой диких собак и вкрадчивый шелест то ли трав, то ли ветра, то ли океанских волн.

Они улеглись на матрацы и закурили. Джо было в новинку, а Отто знал в этом толк. В своё время ему пришлось отвалить немалые деньги за изящную опиумную трубку, лампу слоновой кости и миску из черепахового панциря. Он наслаждался и самим ритуалом, и его воздействием – когда замедляется дыхание, исчезает любая боль и накатывает эйфория, которая сродни лишь абсолютному счастью. Впервые он испробовал чанду еще в отцовской аптеке. Тогда же, случайно натолкнувшись на старую Книгу Рецептов, тайком стал приторговывать самодельными каплями от ревматизма и кашля, смешивая лауданум то с древесной смолой и молоком, то с уксусом и патокой... 

В томной полудрёме, под затихающие удары сердца, Джо услышал, что для Отто полоса неудач на прииске закончилась. Что многократно снившаяся тому линия разлома в скале наяву оказалась золотой жилой, и что помимо мелких гранул он обнаружил самородок, минимум в восемьсот тройских унций. Джо снилось, как Отто не своим, низким, тягучим, голосом просил спрятать своё сокровище в одном из тюков с шерстью, выставленных на продажу. Чтоб потом, под видом торговца, вывезти его в Европу и начать там новую жизнь.

Качаясь на ночных облаках, Джо Фрай видел, что постоялый двор уже переполнен приезжими купцами, а на столах, заставленных флягами с ромом, клочьями лежат образцы шерсти. Он чувствовал невероятную сонливость и не торопился сбивать цену. Знал, что бородатые капитаны, дымя сигарами, уже с нетерпением топчутся на набережной в ожидании погрузки. Что скоро трюмы их кораблей до верха будут забиты джутовыми тюками с товаром. Сотнями, тысячами тюков. Каждый весом не менее трёхсот фунтов. А в одном из них – том, что с особой меткой, он собственноручно зароет драгоценную находку своего друга...

Отто держал его за руку и беззвучно шевелил губами о том, что добыча старателей часто оседает не в их карманах. И что глупо сдавать её в казну за гроши. Что не имея ни шиллинга, приходится везде платить мерой в грамм золота, равной по весу одной атласной игральной карте или двенадцати обычным спичкам. И что кружка пива в пабе стоит две такие меры, бутылка вина – четыре, а за ночь любви случайной подружке нужно насыпать полный пупок золотого песка...

И вот потянулись по бездорожью вереницы тяжёлых повозок, запряжённых волами. Словно верблюжьи горбы, высились на них тюки с мериносовой шерстью. Джо и Отто сопровождали обоз верхом на лошадях. Джо знобило, подташнивало и каждый раз он весь сжимался от оглушительных ударов кнута и проклятий погонщиков. Особенно доставалось волам, которые отказывались тянуть груз дальше. В такие минуты от весёлого нрава Отто не оставалось и следа. Он скрежетал зубами и пинал животное ногой, а один раз даже развёл костёр под его брюхом. Обожжённый вол взревел от боли, рванулся вперёд и вновь замер, а огонь заполыхал уже под повозкой. Груз за считанные минуты мог превратиться в пепел. На помощь поспешили все, кто мог. И только Джо не понимал, что происходит и еле держался в седле. Он уже закрыл глаза и практически отключился, как вдруг услышал сквозь потрескивание огня сдавленный писк – пар-ву-ластра! Невероятная неведомая сила буквально схватила его за грудки и швырнула на землю, а затем, сунув его ручищи в огонь, помогла одним махом завалить телегу набок. Не чувствуя ни жара, ни боли, он стал расшвыривать горящие мешки до тех пор, пока не добрался до того самого, с особой меткой. Неистовыми ударами ножа Джо Фрай искромсал джутовую кромку и спрессованная кипа обмякла, разломилась, а из неё, словно беспомощный птенец из яйца, выпала несчастная Минни: ... прости, папочка... я хотела уехать с Отто... когда я вырасту, мы с ним поженимся... а золотой камень остался в хлеву, под ворохом соломы...
 
Хартманна донимал зуд по всему телу и он, стараясь никому не попадаться на глаза, отсиживался в кубрике, у машинного отделения. Потом всё же поднялся на палубу. На закате океан был страшен. Напоминая огненную лаву, он растекался повсюду, и не было ему ни конца, ни края. Отто боялся его и утешал себя тем, что золото плывёт вместе с ним, паровой лайнер крепок, а капитан опытен, и что через каких-то сто дней он уже будет в Ливерпуле, потом в Гамбурге... и отец станет гордиться им, а мама простит. Солнце погасло. Океан потемнел, слился с небом, а звёзды рассыпались повсюду. В прозрачных волнах светились медузы, проносились тени касаток, мерцали косяки неонов. Но вот из воды показались пятнистые щупальца гигантского осьминога – того самого, глубинного. Они обвили корабль, накренили и потянули в бездну. Лавина воды стремительно закрутилась воронкой, сминая судно в крошку. Захлёбываясь, Отто какое-то время сражался со стихией, но быстро обессилел, обмяк и смирился. Уже под водой он видел, как вокруг барахтаются люди, проплывают обломки мачт и обрывки парусов, гребные колёса, дорожные сундуки и саквояжи... и множество, множество мешков с шерстью. Все они, похожие на саваны с мертвецами, один за одним шли на дно, и только тот, что был с особой меткой, странным образом крутился и извивался. Отто сделал вдох, второй, третий. Его лёгкие наполнились водой, но это не мешало плыть. Наоборот, вода теперь казалась родной стихией. Он подхватил тюк, со всей силы рванул его край и поймал в руки... малышку Минни – жалкую, тоненькую, с копной взлохмаченных волос. Два браслета из пряжи, синий и зелёный, оказались рядом и, по неписаным законам оберегов, вытолкнули их наверх – к воздуху, к свету, к новому дню...
               
                * * *
Предрассветная дымка забелила ночные видения, развеяла их и пустила по ветру. Солнце выглянуло из-за неё, словно золотой слиток из вороха тонкой овечьей шерсти. Его макушка едва коснулась синевы неба, а стая белых какаду уже ликовала, встречая раннее утро. Рассевшись на бельевых верёвках, они раскачивались и висели вниз головой, кувыркались, покусывали друг друга и галдели без устали. Минни бросила им пригоршню зерна и занялась делом: налила воды в куриные поилки, причесала хвост и гриву лошади, поиграла со щенками. Затем, взяв на руки белого крольчонка, отправилась гулять на луг.

Напевая и ловя длинноусых жуков, девочка прошла мимо пастбища и направилась к сараю. Она хотела заглянуть в открытое окно и крикнуть: - Ку-ка-реку! Хорошего настроения! От этой мысли она развеселилась и запела громче. Знакомые какаду с щебетом пронеслись над её головой, а кролик прижал уши и ткнулся розовым носиком ей в живот.

Заглянув в сарай, Минни увидела, что отец и Отто ещё спят. Рядом с ними валялись курительная трубка, опрокинутый черепаший панцирь и пыльные шляпы, на блюде – остатки ужина. Девочка подкралась ближе и уже было воскликнула - ку-ка-ре... как уловила лёгкое движение в углу. Она пригляделась: коричневый, с красновато-жёлтыми боками, тайпан замер возле спящих. Свернувшийся кольцами, ядовитый змей уже приподнимал голову и покачивал ею. Готовясь к прыжку, он ждал лишь малейшего движения. Минни вспомнила, как однажды от укуса такой же гадины мучительно умирал китаец-стригаль. Тогда никто не смог ему помочь, а его сын просто сидел рядом и плакал. Она тоже готова была расплакаться от отчаяния, но вместо этого, неожиданно для себя, вдруг бросила кролика прямо на тайпана.
Тот взвился, молниеносно ударил малыша несколько раз и юркнул в открытую дверь.
 
Минни сидела на кроличьей могилке – трогательная, заплаканная и по-взрослому спокойная. Украсив холмик ракушками и цветами, она думала о смерти, о жизни, о любви. Конечно, она желала добра всем – и баранам, и кузнечикам, и океану, и даже змеям. Но понимала, что уберечь всех и навсегда невозможно, и если приходится делать выбор, то он всегда будет в пользу самых любимых.
 
Девочка привязала к своему браслету крошечную ракушку и цветок, и посмотрела вверх. Из единственного на всём небосводе облака – белоснежного, с длинными прижатыми ушками, капал слепой дождь – бесконечно тёплый, солнечно-радужный, золотой-золотой.
               
                * * *


Примечания:
               
Буш - так первые европейские поселенцы назвали австралийский ландшафт, состоящий из кустарников и низкорослых деревьев.

Кайло – ручной ударный инструмент для работы по камню, каменистому и очень плотному грунту.

Parvulastra parvivipara - самая маленькая морская звезда размером в 5мм. Чаще всего встречается вблизи Южной Австралии.

Шлих - или чёрный песок, неотъемлемый элемент при разведке россыпных полезных ископаемых: золота, платины и алмазов.

Опиум — наркотик, получаемый из высушенного на солнце млечного сока из недозрелых коробочек снотворного мака.
 
Чанду, англ. Сhandu – экстракт опиума.
Лауданум – опийная настойка на спирту.
800 тройских унций золота – около 25 кг

Тайпан - змея Австралии, длиной до трёх метров. Из-за агрессивного нрава, крупных размеров и скорости считается самой опасной из всех ядовитых змей на свете.
38 Наталья
Вера Шкодина
Поссорилась  старуха  Наталья со своей  дочерью.
-Ишь, что удумала, - ворчала она, -  разводиться  решила! При троих-то ребятишках!У родного отца отнять?
-И не позволю! - заявил она решительно, - и не бузи!
Любовь у нее! Не позволю! Детей сиротить! Чужому-то больно нужны неродные, на изголяние только!
Притихла Антонида после  ссоры, ушла в себя, словно омертвела, молчит.
Смотрит на нее  Наталья. И жалко, и больно.
  Закрутило на душе у  нее после того разговора, занедужило.
    -Вот ведь, как лучше хотела. А, поди ж ты, и кто их разберет, этих молодых.
А пара вон какая. Посмотреть любо. И мужик с войны возвернулся при руках, при ногах. Сноровист, да сметлив, лучший работник в совхозе, сам директор Бузырев хвалил на собрании. «Гордость, говорит, - такой бригадир, на весь район. С душой, - говорит, работает, побольше б таких.» Люди ценят, а она, вот, поди ж ты.”
 Про любовь мне талдычит. Любовь... И где она, тая любовь? Да куда ж убывает?
 Со своим-то хворым мужем, скоко жила, стоко и мучилась.
 Выдала мать семнадцати годков за тридцатилетнего.
 Как же, первый гармонист на деревне. За игру лЮбую и вознаградил его сам барин еще по молодости, гармонью с золотыми планками. Так и не подступись, бывало. На гулянья да на свадьбы зовут, в ножки клонятся. А ее брать стеснялся. Пойдут куда, так Наталья приторкнется сбоку. Ан нет!   
-Ты, - говорит, - нижней улицей иди, галош у тебя нету.   
 А сам развернет ту гармонь, тряхнет чубом, кепчонку натопырит и пошел заливаться, а девки так гужом вокруг и вьются. А ты слова поперек, бывало, не скажешь - не смеешь. А свекор, да свекровь:
-Терпи, - говорят, - ты баба, покоряться мужу должна .  А он со свадьбы придет с петухами, и спать. Прямо в сапогах. А она стаскивает, да чтоб не разбудить. И плачет, слезами поливает галоши те, растреклятые.    Уж потом, как стал прихварывать, да уж не до галош, все тише да ласковее.
 Эх, любовь! Вбила в голову. Где наша, та бабья любовь и заблудилась. Пока дети растут, дак и крутишься и годов не примечаешь, а потом – бах, вот тебе и конец. И не молодуха ты уже, а и жить  не жила.   
   В середине лета Наталья вдруг взбунтовалась. Рассорившись в который раз с норовистой дочерью, припугнула:    -
-Вот уйду к сыну.   
 Младший брат Антониды, Петр, жил в двадцати  верстах от села за лесным кордоном, на маленьком хуторе.    -
-И куда ехать надо было? - ворчала Наталья, - для села-то родного места уж куды лучше выбрано.
И впрямь. Кругом леса. Деревня с резной церквушкой в середке, ровно в чаше. И озерцо в ногах. С одной стороны – дома деревянные скучились, с другой – березки полощутся. Рощицы в округе густые, но светлые. Все березы да осинки местами. Чуть дальше, верст за пять  - там уж сосняк начинался. Темный, сторожкий.
    Не раз ходила за кордон Наталья навестить своего смирного сына, замотанного большой семьей, да заботами. Он, единственный, и уцелел с войны. Придет Наталья, помается, помается с его оравушкой. Попробуй-ка с восьмерыми.
-Ты бы, - приструнила она невестку, - поменьше б их таскала. Куда ж стоко?
 - А ничего, - белозубо скалилась та, - у Петра шея вона какая – с любовью бахала мужа пухлой ладошкой по хребту, - выдюжит!
С затаенной нежностью, преданно улыбался ей молчаливый Петр. Вздыхала бабка, себе потихоньку, а потом и убывала назад к дочери.      
-Лишняя я там, - досадовала она. Но ненадолго.
–А любы, так пусть и живут. У каждого своя судьба-горе.
Вздыхала.
    Но в последние годы совсем сдала Наталья. На выгон телят припасывать давно уж внука снаряжала. Хорошо, что послушный растет, да вежливый, не буркнет, не насупится.
- Уйду, - заявила Наталья, - совсем уйду.
-Ну и иди, - взорвалась дочь, не приняв всерьез старухиных слов.
А когда бабка с узелком в руках двинулась к выходу, струхнула не на шутку.
-Да ты что, мам? Ты что удумала? Не пущу! Перед людьми позоришь, куда уж ты пойдешь, еле по двору таскаешься!   
 -Уйди, не тронь, - поджала губы Наталья, - как решила, так и будет. Сама колготись с этой оравой. Устала я.
    - Оюшки, а там  не орава, боже мой. Да кому ж ты там нужна? Невестке, чужачке этой?   
 Молча отстранив Антониду, Наталья вышла из ворот.
    - Господи, господи! – засуетилась Антонида, - да что же это такое, как дитя малое, да куда ж это пешком, скоко верст, на ночь глядючи. Через лес ведь! – жалобно кричала она вслед.
    - Дойду сама, - сурово заверила старуха, не оборачиваясь.
    - Господи, - схватилась дочь за голову. - Вовка, беги в правление, пусть вызовут отца. Мать ушла, скажи, пускай догонит, вернуть не вернет, дак подвезет хоть.
    Перепуганный Володька опрометью бросился на розыски. Через час, загоняя лошадь, летел по следам тещи любимый зять. Но и он не смог возвратить старуху, вымолил только сесть на подводу, дотряс до Петрова дома. А чрез две недели приехала Наталья на попутной рыдванке назад.
    - Извиняй, Антонида, - с достоинством произнесла она, кладя узел на край печки. – Пришла я.
    Ничего от радости не сказала Антонида. И лишь спустя  неделю спросила с грустной улыбкой:
    - Чо, не понравилось у сынка-то?
    - Не понравилось.
    - А чо ж так?
    - Сноха – не дочь, - кратко изрекла Наталья.            
    - А-а-а, - протянула Антонида, вздохнув. –Эх, мама, как дите ты малое.
39 Рельсы
Альба Трос
  Остановка находилась в десятке метров от перекрёстка. Они спустились, и трамвай, дребезжа, двинулся дальше. Она сделала шаг по направлению к месту, где одна улочка пересекала другую, к финишной прямой, но он удержал её за локоть.
  -Подожди. Смотри, какое здесь небо.
  Она подняла голову. Над старыми одноэтажными домами, над рыночными прилавками и снежной коркой на земле висело небо. Предзакатное, бледно-розовое, оно завораживало, лишая способности мыслить. Она подумала, каково это – увидеть такие цвета в окно, проснувшись под вечер и осознав, что человек, которого ждал, так и не пришёл.
  -Здесь всегда так тихо…
  -Сейчас везде тихо. Первый день года, все по домам, за столом сидят или отсыпаются.
  -Да, ты права. Ладно, пойдём.
  Они захрустели по снегу, завернули за угол, молча пошли между рядами домов. Она смотрела на занавешенные окна, на полузасыпанную траншею под белым покрывалом, а потом снова вперёд. Там всё отчётливее проступала арка входа.
  -На самом деле здесь тише, чем в городе. Много стариков, а остальные утром в центр, вечером возвращаются и отдыхают. С моего детства ничего особо не изменилось.  –Послушай, - вдруг вскинулся он, - если хочешь, поехали домой. Я потом сам приеду, ты даже не будешь знать когда. Я понимаю, что это глупо, что тебе тяжело, просто…
  -Не надо, сто раз обсуждали, - она старалась говорить так, чтобы её голос не дрожал. – Я сама решила. Пришли уже.
  Они остановились под аркой. За ней белели аллеи, на участках громоздились камни, принявшие новые формы под рукой человека. Он подтянул к носу воротник и переступил границу. Она повернулась ко входу спиной, ненадолго замерла, вытащила из сумочки сигарету. Выпуская дым, она смотрела на него, наклонившегося над чёрной плитой, сметающего снег с её поверхности, достающего из кармана яркую пластмассу цветка. Она слышала, как он шептал через годы, обращаясь к той, кого она не видела даже на фотографиях. Он говорил с прошлым, возможно, о том, что, наконец, снова счастлив, возможно, просил благословения. Из глаз потекло, и она закрыла их.
  Когда он коснулся её плеча, влага уже успела высохнуть. Не говоря ни слова, они двинулись к остановке. Вечерело, и в окнах домов то здесь, то там вспыхивал свет. Она думала о рельсах, по которым катилась жизнь, обманчиво ровных, ведущих из полузабытья прошлого в туман будущего. Она думала о том, о чём мог думать он. Вдалеке раздался звон трамвая, и они ускорили шаг.
40 Когда льёт дождь
Альба Трос
-Все вы пишете про смерть, но сами умирать не хотите. Вы же тогда не узнаете, кому понравились ваши стихи. – Она отложила телефон. На улице шёл дождь, пора было собираться на работу.
-По крайней мере, мы не просчитываем целевую аудиторию, когда пишем. А тебе всё творчество нужно свести к схемам и моделям. – Он оторвался от экрана, чтобы сделать глоток кофе. На погоду ломило голову.
-Эти схемы работают и приносят прибыль. Можно подумать, ты против гонораров. Экзистенциальный кризис легче переживать в своей машине, чем в ржавом трамвае. – Внутри было уютно, снаружи промозгло и холодно. Муж за рулём молча всматривался в полотно дороги, работали дворники.
-На машине не доедешь до истины. Человеку необходимо чистое искусство, чтобы он начал видеть суть вещей за декорациями, разве это нужно объяснять? – Он спускался по лестнице, провожаемый взглядом жены, с её стынущим на щеке поцелуем, с мыслями о жалком пафосе последнего отправленного сообщения.
-Истина в том, что здесь и сейчас. Зачем тратить жизнь в поисках того, чего в ней нет? – Дверь балкона отсекала офисный гул. С площади доносился звон колоколов.
-Зачем нужна такая жизнь? – Он оторвался от строчек текста на мониторе. На столе лежали крошки табака из сломанной сигареты.
-Для радости, открытий, самореализации, любви, в конце концов. – На столике у кровати дымился слабый чай с мёдом и лимоном.
-Что такое любовь? – Капельки зубной пасты попали на зеркало, и он вытирал брызги кусочком ваты.
-Наверное, партнёрство. Когда оба понимают, чего хотят и как этого добиться.
-А чувства? Те самые, безумие, головой в омут, будущего нет.
-Они были.
-Жалеешь?
-Не жалею, нет, скучаю иногда. Если хочешь, напиши об этом, женатый мужчина.
-Как получится. Может, однажды и прочтёшь, замужняя женщина.
В последнем окне на улице погас свет. Ещё один день подошёл к концу. Лил дождь.
41 Ходила-бродила
Наталья Матвейчук
Думала: вот, сейчас как приду и как напишу... Про самое-самое...
Пришла. Уселась. Согрелась. И всё. Не уснуть бы...

Музы капризные барышни и надолго не задерживаются. Ну и ладно.

Снова солнце и холодный северный ветер. Но погоду не переключишь, и приходится в то, что есть, нырять. Иногда, как в прорубь.

Про смысл существования хотела. Что все ищут и никто не может толком... Ну, так, чтоб всем сразу стало ясно и понятно. И каждый своё что-то... пытается.

Умозрительно меня это мало интересует, если честно. Конечно, можно создать для себя концепцию или отыскать удобную. Их и насоздано ведь. Но как-то уже неинтересно.

Однако ж случаются регулярно периоды или моменты, когда существование обессмысливается, обнуляется. И всё, опускаются руки. И не то чтобы ещё вчера я горела каким-то созидательным энтузиазмом. Но в такие вот моменты полураспада жизнь решительно отказывается вести себя по-человечески и стремится улизнуть в какую-нибудь нору ну или просто в уголок забиться...
Тогда приходится... собственно, шевелиться всё равно. Жизнь искоса поглядывает на эти шевеления, но потом выбирается из укрытия, разворачивается и демонстрирует солидарность. И мы продолжаем. Уже вдвоём.

Всё это приводит меня к размышлениям на тему... А есть ли он вообще, этот смысл? В принципе. Смысл жизни. Что-то как-то... сомнительно.
И может его и нет вовсе?
Ну вот так вот, да. Просто нету и всё. И что хочешь, то и...
То и назначай.
М?

Ежели вдуматься, то это не такая уж и праздная болтовня. А вообще-то очень даже монументальная тема. И позже я об этом ещё... обязательно...
42 Память
Наталья Матвейчук
Совершенно отчётливо, вдруг и безо всяких триггеров - аромат. Из детства. Насмешу, наверное - жвачки. Клубничной.
Теперь полно ароматизаторов и вариаций на тему. Но такого...

Тогда это было невероятное что-то. И невозможно-недосягаемое. Запредельное.

Подружкин дядя был лётчиком. И летал по заграницам, судя по всему. Судили мы тогда по тому, что у нас и близко не было ничего подобного. И вот, приехав к Бабичке в гости, наконец-то, после длиннющего года ожидания, я...

С разбегу я наскакивала на маленькую Бабичку, потом обнимала тётю, потом шла к рукомойнику мыть руки ароматным мылом. Потом был обед, невозможно вкусный. Потому что у Бабички всё было другое. И по-другому.
Это был абсолютно МОЙ мир, в который я окуналась в переживании абсолютного Счастья. Счастья и радости Встречи.

А потом я бежала к подружке. С замиранием сердца. И с переживанием Узнавания и Возвращения. В каждом шаге по тенистому тротуарчику, в каждом движении по этому магическому пространству. Сердце стучало: тук! тук! - и Мир приветливо откликался. Обволакивал, обнимал. Пульсировал в такт - сердцу, шагам, дыханию...
И в мягких махровых тапочках, в ситцевом цветастом халатике - я не шла, а летела. Я парила в этом Моём Мире, как птица в небе, как рыба в воде плыла. Как человек, рождённый узнать Радость Жизни.

Мир был наполнен до краёв, и Полная Чаша - это ощущение именно из того времени. И деревья. Конечно же - большие...

Встреча. Предощущение - а потом... То время никогда не обманывало. И не предавало. Не разочаровывало. Берегло...

У подружки было два чуда, которые неизменно вызывали у меня особенное чувство восторга: пианино и коллекция жвачек. Сперва было пианино. Мы входили в прохладную чистенькую небольшую подружкину комнатку, и мне можно было наконец-то сесть и почувствовать под пальцами магию молчаливых клавиш. А потом... немного, потому что я не умела... услышать звуки...

Жвачки находились в серванте в большой комнате. В красивой коробочке. Их вид, и цвет, и аромат были из другой какой-то реальности. Недоступной, но вдруг оказавшейся тут. И можно было выбрать пластинку или шарик. И это был Праздник.

Память хранит этот Мир. Бережно, верно. И так же полно, пронзительно и чисто звучат ноты, то одна, то другая...
И я прислушиваюсь, погружаясь в глубину...
43 Тринадцать месяцев
Влад Петухов
                Сказка для взрослых

              Собрались как-то операторы мобильной связи, которых шибко умные пользователи ещё провайдерами кличут, на картельный сговор. На тайный, конечно. Всё честь по чести. Быстренько договорились, как да что. Заодно решили, кто на каком поприще будет народу социальную ответственность бизнеса изображать, чтобы не переборщить с этим делом, значит, да чтобы в конкуренцию друг с другом не вступить. Деликатно при этом посмеялись над наивными угрозами некоторых пользователей перейти к другому оператору. Давайте, переходите! Куда вы с подводной лодки-то? А как вернуться надумаете, разочарованные (а мы вам это разочарование бы-ы-ы-стренько обеспечим) – милости просим! У нас уже тарифец новый для вас приготовлен. Краше прежнего. А что подороже, так сами свою судьбу выбирали, мы же вас уходить-то не подгоняли.

              Обсудили, стало быть, что нужно, да и перешли незаметно, как уже повелось издавна, к жалобам на клиентуру. Сидят, скорбят, на несознательных пользователей сетуют. Совсем обнаглел народ. И роуминг им внутренний не нравится, и без «суперантиопределителя номера» жить готовы, и многие опции навязанными называют. А ведь им так ловко модную фишку подсунули: бери или плати. Ну и что, что тебе это не надо, у нас – пакет, а без него никак не можем-с.

              Потом традиционно похвастались друг перед другом мудрецами своими, это которые тексты договоров и тарифов специально запутывают. Вот читает человек, вроде всё так, а как до дела дойдёт – денежки тю-тю, а пользы никакой. Как же так? А вот так! Тут – сносочка, там – ссылочка, не заметили? Ай-яй, какая жалость! Но что, как говорится, написано пером, стало быть… поговорочку помните? Вот эту фразу надо бы понимать вот так. А вот эту - эдак. Двойное отрицание даёт утверждение, правильно?  А тройное – опять отрицание, ну, и так далее, видите, как всё просто! Внимательней надо быть!

              В горячке договорились до того, что мудрецов своих «санитарами леса» (в смысле – социума) называть начали. Дескать, они побуждают людей развивать в себе «вчитываемость». Кто развил, у того – «no problem», а кто не развил, мы тебя для твоей же пользы – рублём-с! Учиться надо!

              А после к мечтаниям перешли. Хорошо бы, например, чтобы День Сурка. Для клиента - всё один и тот же день много раз, а мы денежки получаем как за месяц. Мечтателю тут же возразили, что тогда и для них, провайдеров, тоже День Сурка будет. Тут заспорили все и так разгорячились, что еле отпились «Реми Мартином». А как поуспокоились, спохватились, что чуть было мимо ключевого слова, ранее сказанного, не проскочили – МЕСЯЦ. Нужно раздобыть где-то месяц ещё, чтобы год вроде как остался без изменений, а месяц дополнительный в этом году появился. И всё – ладушки. Для нас – никаких изменений и затрат, а для клиента – дополнительный отчётный период.

              Опять – споры, опять «Реми Мартин», пока кто-то не брякнул:
              - Надо в лес идти, к братьям Месяцам!

              А пока смотрели на инициатора, здоров ли, он быстренько всё объяснил. Ходит-де по миру сказка, из неё ещё Самуил Яковлевич Маршак давненько уж как детскую пьесу сделал, про волшебников - двенадцать месяцев, которые всё могут. Ради такого пустяка, как корзина подснежников, даже климат изменить.

              Оказалось, не все эту сказочку-то знают, да и какого-то Маршака - тоже. Тут же сунулись в Интернет, ознакомились и задумались, а потом тут же дали своим менеджерам по беспредельному развитию бизнеса (их для краткости так и называли – беспредельщики) соответствующие поручения.

              И что вы думаете, беспредельщики прокрутились по-быстрому, и уже через пару дней господа провайдеры получили приглашения в лесную резиденцию братьев – месяцев. Сразу очевидно стало, что не зря эти менеджеры хлеб свой едят, нашли, получается, неотразимые аргументы для лесных волшебников, может быть даже опцию «определитель антиопределителя номера» бесплатно им подключили.

              Только вот две непонятки в приглашениях обнаружились. Первая – это предложение перед посещением получить дорожную карту. Сильно провайдеры обиделись поначалу и даже разгневались: не бывать тому, чтобы им кто-нибудь указывал, как бизнес вести! Но потом оказалось, что дорожная карта бывает не только описанием бизнес-процесса, но и просто планом местности. Ну, разобрались, и ладно.

              А вторая непонятка такая: дресс-код странный указан. Не «business casual» какой-нибудь, а «лохмотья». А что такое лохмотья, ни один провайдер толком не знает, не сталкивался в жизни с такой диковинкой. Полезли в интернет, а тот им всё популярный мюзикл «Rags» подсовывает. Наконец, кто-то догадался в толковый словарь заглянуть. Разобрались, подивились. Опять же, а где взять – не известно. Опять отрядили своих менеджеров. Ну те – молодцы, где-то раздобыли. Правда, говорят, за большие деньги. И чеки подтверждающие в бухгалтерию принесли. Сразу видно, чья школа.

              В назначенное время прибыли на место - дорожная карта сильно помогла. Никто бы и подумать не мог, что тут вот под боком у цивилизации волшебники ютятся. Но место замечательное: лес - дремучий, снег – нетронутый, костер – уютный, и вроде как вечер сразу наступил.

              Вокруг костра двенадцать человек (человек ли?) сидят, кто постарше, кто помоложе. Приветливые такие, присоединиться к их компании душевно приглашают. А как все угнездились у костра, тот, что постарше, с седой бородищей, слово взял. Сообщил, что с представленной презентацией братья месяцы ознакомились и чувствительно поражены бесконечной добротой господ провайдеров по отношению к простому пользователю. А поэтому и просьба их добавить ещё один месяц в году, чтобы ещё, значит, больше добра успеть сделать для любимого пользователя, хоть и выглядит, гм, сильно необычной, но заслуживает понимания.

              - …понимания и рассмотрения. Только вот у нас некоторые вопросы появились, и прежде всего я предлагаю рассмотреть их в представленной здесь кросс-функциональной группе. – председательствующий Декабрь обвёл широким жестом всех присутствующих. – Так что давайте не будем терять времени.

              При таких словах главы собрания что-то ёкнуло в груди у некоторых провайдеров и посетила их нервная мыслишка: не слишком ли они примитивизировали свою презентацию в расчёте на сказочную дремучесть?

              Гости хотели было отрядить своих помощников за аппаратурой, но главный старец лёгким жестом остановил их:

              - А с вас – только ноутбук с презентацией. Остальное – наше.
Тут же из ниоткуда появились удобные столы, стулья, а между двух могучих елей соткался сам собой из снежной кисеи большой экран.

              - Помоги им, братец Май. Сконнекти наши девайсы – произнёс председательствующий, и молодой паренёк покинул своё место у костра, устремившись исполнять поручение.

              - Ну что ж, приступим, - провозгласил Декабрь, и вот тут начались самые что ни на есть чудеса.

              Допустим, на ноутбуке у демонстратора - слайд о социальной ответственности бизнеса, а на экране – какая-то ужасная образина вроде зелёной пупырчатой жабы со средним пальцем вытянутой передней лапы. На ноутбуке – «Ваше мнение очень важно для нас!», а на экране ещё более мерзкая рожа и надпись глумливая: «Пипл хавает!» и дальше всё в таком же духе.

              Занервничали провайдеры, возмущаться начали, а старец им:
              - Видите ли, дело в чём. Стоит на нашем оборудовании межсетевой экран, он же фильтр своеобразный. Вы люди грамотные, понимать должны. Всё-таки уж слишком разная наша с вами аппаратура, без этих экранов не сконнектить. А у них, в свою очередь, фича* такая: режет фейки – и всё тут, а вместо них моделирует визуальный образ истинного замысла. Так что не обессудьте, молодые люди, что заложили, то и увидели. Так-то вот!

(фича*: для тех, кто вдруг не в теме – «особенность, необычное свойство», от английского "feature", слэнговое словечко некоторых айтишников).

              Провайдеры, однако, не были бы теми, кем были, если бы тут же и согласились с таким конфузом. А поэтому с возмущением отвергли все инсинуации и потребовали дать им возможность устного комментария своего замысла.

              - Почему же не дать, конечно, дадим. И даже микрофон для этого предоставим. Только у этого микрофона фича такая (провайдеры вздрогнули) - режет фейки, и всё тут. Он их запикивает, а правду спокойно пропускает, говорите на здоровье.

              Выпустили к микрофону первого мудреца из тех самых «санитаров леса», не забыли ещё? Они умеют не только письменно, но и песни петь: и дрю-дрю-дрю, и так, и этак. И льют воду, и льют, заслушаться можно. Красота! А в стакан заглянул - пусто! Только тут даже такой могучий талант не сработал. Стоит, песни распевает, рот раскрывается, а в лесу только и слышно: пик, пик, пик, пик…
Только собрались провайдеры опять возмутиться, как среди сплошного пиканья раздалось на весь лес:
              - Во, блин, попали!
              - Вот видите, - опередил норовящих разразиться негодованиями провайдеров старец, - правду пропускает. И впрямь, попали вы…

              И будто как завьюжило слегка и как-то так неуютно сделалось.
Старец между тем продолжал:
              - Вы вот лохмотья-то нашли, а «Ямахи» свои, - он кивнул в сторону стоящих снегоходов гостей, - заменить на что попроще не догадались, радетели народные. И питьё с собой нескромное притащили, думали, не наше дело?
             
              Декабрь обернулся к своим братьям:
              - Ну-ка, братец Февраль, что у них там?

              Совсем уж молодой юноша быстро вскочил и затараторил:
              - Коньяк «Реми Мартин Луи Тринадцатый чёрная жемчужина», микс множества коньяков выдержки от сорока до ста лет, стоимость свыше пятидесяти тысяч долларов США, среди почитателей – Её Величество королева Елизавета Вторая и сэр Уинстон Черчилль…

              Тут юноша споткнулся и после небольшой паузы произнес:
              - Впрочем, в кейсе вон той «Ямахи» лежит бутылка с коньяком того же названия трёхлетней выдержки, ценности не имеет…

              За одним из столов послышался отчётливый скрежет зубов. Седобородый, не обращая внимания на посторонние звуки, благосклонно поблагодарил юношу и обратился к гостям.
              - Знаете, в чём ваша ошибка? Мы – сказочные персонажи и очень дорожим любовью и памятью людей, в отличие от вас, сколько бы красивых слов вы этим людям не говорили. Поэтому только тупой и бесчувственный человек, не понимающий такой простой истины, мог додуматься сделать нас своими соучастниками своих грязных делишек. Мы могли бы продемонстрировать модные у вас нынче политкорректность и толерантность и отказать вам, сославшись на недопустимость тринадцати месяцев в году (суеверные, мол), или ещё чего-нибудь в том же духе, но не будем этого делать.

              Старик перевёл дыхание. На поляне стояла тишина, и только тихонько потрескивали угли в костре.
              - А то и вовсе не принять. Подумаешь, что с нас взять? Может быть, мы и не существуем вовсе? Только когда мы получили ваши презентации, совсем тоскливо стало. Это что же с миром делается, если уже сказочных персонажей в реал потянули тёмные дела творить? И решили всё-таки встретиться да самим посмотреть: может быть ещё не всё потеряно? Ведь вы, когда детям своим сказки рассказываете, вы же точно понимаете, где Свет, где Мрак, где Добро, где Зло, где Правда, где Ложь. Да и сами это знали, когда маленькими были. Что же с вами такое сделалось, что всё с ног на голову перевернулось?

              Старый Месяц опять помолчал немного, потом продолжил:
              - Хороши, нечего сказать. Давай в сказке халяву себе поищем! А где труд тяжкий над новым продуктом? Где прибавленная стоимость? Где «человек человеку – друг», в конце концов? Короче, вот и решили мы обратиться к вам воочию: не превращайтесь вы в тех жаб, которых мы вам показали, оставайтесь людьми, верните себе детскую веру в добро.

              Гости молча внимали словам Декабря. Слышали? Нет ли? Прониклись ли? А между тем на столах появились маленькие серебряные стаканчики, и седобородый обратился к гостям:
              - И в знак того, что вы нас поняли и приняли сказанное, давайте закрепим это глотком содержимого из ваших бутылок, о которых давеча разговор был.

              Это дело другое. Сразу все зашевелились, зашумели, запотирали ладошки. Кто-то принёс и «Реми Мартин». Наполнили стаканчики, однако чуткие провайдеры от питья отказались. Мало ли что, в сказке всё-таки находимся. Вдруг рога вырастут? Отговорились: нам, дескать, ещё снегоходы из леса выводить, а за руль подшофе – ни-и-и-зя! А менеджеры - беспредельщики да мудроплёты тут как тут. Когда ещё доведётся такого напитка попробовать, которым сама английская королева не брезговала.

              И братья – месяцы стаканчики тоже подняли, пробуют, причмокивают, улыбаются. Только менеджеры один за другим рожи кривят. А старик тут и говорит:
              - Да, ребята, забыл сказать, мы тут колданули маленько. Теперь это не коньяк, а кипрей, напиток из Иван-чая. Вещь для здоровья полезная, только есть у неё фича такая (гости привычно насторожились) – отведавший этого чая врать больше никогда не сможет.

              На таких словах менеджеров из-за своих столов будто вихрем вымело. Давай скорей пальцы в рот совать.

              А старик смотрит на них и печально так улыбается.
              - Да пошутил я. Обычный чай. То проверка вам была. На вшивость, так сказать. Посмотреть ещё раз, поняли ли вы хоть что-нибудь. Да видно бесполезно с вами дело иметь и не нашими аргументами вам души править. Так что ступайте отселе да и живите как вам ваша совесть подскажет, если осталось ещё что-нибудь от неё.

              И запуржило, замело на таких его словах, да так, что вытянутой руки не видно. Впрочем, никто и напугаться не успел, как всё стихло. Только глядь - нет никого и даже кострища не видно…

              Когда на трассу выбрались, даже посветлело немного. Пока охрана снегоходы на трейлеры грузила, решили перекурить. Выпить бы по глотку, да стрёмно как-то, после происшедшего-то.

              - Это всё ты! – толкнул плечом один соискатель сказочной выгоды другого. – Скорей надо, скорей! Быстрей вопрос решим, в новом году уже с тринадцатью месяцами будем! Перепустили бы Новый год, всё бы в шоколаде было. Ты видел, какой сопляк на месте января сидел? Как там в сказке-то? Чей месяц, тот и главный, вроде. Мы бы его быстро ушатали. Сделали бы ему «all inclusive» какой-нибудь пожизненный, да танчики сверху в качестве бонуса, пусть позабавляется малец, жалко, что ли? Какие у них там развлечения в лесу? А насчёт пожизненного, сам понимаешь…

              Говоривший фальшиво пропел: «Ничто не вечно под луной» и сердито сплюнул в рыхлый снег.

              ***

              Вот так и закончилось путешествие за сказочной халявой. Без вредных в общем-то последствий. Только беспредельщики да мудроплёты первое время странно себя вели. Вдруг посреди какой-нибудь своей речи замолкнут внезапно, глаза внутрь себя заведут и к чему-то как будто прислушиваются. Потом-то их отпускает, конечно, опять люди как люди.
 
              А тринадцатый месяц в году кое-кто и без колдовства себе сделал. Не верите? А посчитайте, сколько месяцев в году по двадцать восемь дней будет? То-то ли!
Кстати, не ваш ли провайдер вам такую схему отсчёта предложил? Для вашего блага, понятное дело…
44 Один шаг по дороге в тысячу ли
Влад Петухов
                Путь в тысячу ли начинается с одного шага.
                Китайская пословица


              Необходимое предуведомление: эти записки сделаны, когда мы про коронавирус ещё и слыхом не слыхивали и были, оказывается, гораздо счастливее.


              Каким образом житель Северо–Запада России может добраться до Китая, зайди ему в голову такая странная блажь? Путешествие на велосипеде, морские круизы и другие экзотические варианты не рассматриваются. Тогда наиболее вероятно – по воздуху или по железке. Конечно, проехаться по всей нашей необъятной стране в железнодорожном вагоне – занятие весьма увлекательное. Сейчас даже поветрие такое возникло: иноземцы из разных лилипутских стран к нам специально приезжают, чтобы на поезде прокатиться. Говорят, у нас в поездах атмосфера особенная, им доселе неведомая. Дружелюбная очень, соседи по купе вареными яйцами с луком и шпиком угощают, наливают всякого, разговоры интересные ведут, чего и на исповеди не расскажут.  Опять же, масштабы поражают, просто взрыв мозга! Неделю едешь, соседи обрыдли уже все поголовно, лук со шпиком давно закончились, а за окном всё ещё Россия.

              То есть, с одной стороны, интересно, конечно, по Транссибу-то, а с другой – уж очень длинно и муторно. Да и санитарные аспекты – на весьма невзыскательного путешественника. Получается, в Китай лучше – по воздуху? Конечно!  Правда, приверженцы наземных поездок любят утверждать, что прилететь в другую страну на самолете, всё равно, что выйти в незнакомом городе из метро. С обстановкой в точке прибытия познакомишься, но из этого цельной картины о месте пребывания не составить. Не то, что в процессе поступательного перемещения по стране. И они, пожалуй, по-своему правы.

              И как же быть? Оказывается, существуют и другие варианты.
              В 2014 году судьба подарила нам месячную поездку во Владивосток. И вот тут-то уже Китай от нас отвертеться просто не смог. В нашем графике пребывания на Дальнем Востоке у нас была возможность выделить пять дней на путешествие, и мы выбрали Харбин, когда-то слывший русским городом. То самое наземное путешествие, автомобильным и железнодорожным транспортом, с постепенным проникновением в страну и постижением её немыслимых тайн.

              Очень ценная во всех смыслах особенность: нам даже визы не потребовались, оказалось достаточно загранпаспортов и самого факта нахождения во Владивостоке. Необременительное выполнение формальностей в одном из многочисленных турагенств, расположенном чуть в сторону от Светланской улицы – и мы готовы в Поднебесную.

              Итак, 25-е октября, 04.30 по местному времени. За нами заезжает автобус, и мы направляемся через Уссурийск в сторону китайской границы. Здесь, пожалуй, стоит обратить внимание на погоду во Владивостоке - будет с чем сравнить в Китае. Все предыдущие дни стоит непривычная для нас теплая солнечная погода, на термометре +18. У нас дома в это время толстым слоем лежит снег. В ответ на наши удивления местные жители обычно говорят, что всё правильно: широта-то – крымская. Но тут же приглушают наши восторги: но долгота – колымская. Они, конечно, немного пережимают, Колыма повосточнее будет. Но упоминание о ней сразу добавляет хмурости в наше солнечное мировосприятие. Вспоминаются Магадан и всякие знаменитости, прославившие те места своим трагическим присутствием.

              Ближайший автомобильный пропускной пункт носит странное для этих краёв название «Полтавка». У нас сразу же возникает жгучий интерес: не по этим ли краям колысь чумаки в соответствии с новейшей украинской историей гнали свои возы с солью, пряностями и порохом в отсталый Китай?

              Невзрачный пропускной пункт с невесть откуда взявшимся украинским мотивом в названии преодолеваем без приключений. Вот она – китайская сторона и первое китайское здание – огромный помпезный КПП, более похожий на мавзолей. Невольно ожидаешь появления на балконе какого-нибудь ответственного товарища во френче и кепке- «маоцзедунке» с приветственно поднятой рукой. Однако, мы, видимо, не того калибра гости, и никто на балкон не выходит. Да и балкона-то никакого нет. С обратной стороны «мавзолея» в огромном количестве расположены зигзагами сверкающие металлические ограждения, то ли хромированные, то ли никелированные. Трудно представить масштаб наплыва людей, чтобы всё это железо оказалось задействовано.

              Наша ближайшая цель – пункт перевалки Дуннин, то ли посёлок, то ли городской уезд, то ли город. По крайней мере, населения в нём более двухсот тысяч человек. По нашим меркам неслабый город получается. Кстати, в статусе уезда он имеет и другое название, приводить которое здесь было бы, пожалуй, не лучшей идеей. Пусть каждый любопытствующий спросит сам у Гугла или Алисы и оценит благозвучность услышанного.  И, надо сказать, у китайцев нечто подобное, а то и похлеще, сплошь и рядом. В конкурсе на эту самую благозвучность для русского уха китайский язык, пожалуй, занял бы самое эпатажное место.

              В Дуннине, до которого чуть больше десяти километров, мы должны пересесть с нашего автобуса на китайский. А пока поглощаем первые путевые впечатления. Ни клочка невозделанной земли. До горизонта тянутся геометрически выдержанные посадки чего-то мелкого, сантиметров десяти в высоту. Опытные попутчики говорят, что это грибы. От представления масштабов трудов по обработке этих площадей становится дурно. Нашим диванным воздыхателям по поводу китайского чуда неплохо бы посетить эти плантации – немного повоплощать это самое чудо в жизнь своими мозолистыми руками, прочувствовать на себе, почём нынче китайские чудеса.

              По обеим сторонам дороги разбросаны жалкие красно-кирпичные хижины в один этаж, почти руины, то ли жилые, то ли хозяйственные – не понять. Всё тусклое, подёрнутое каким-то унылым серым налетом. Депрессуха, и только золотым диссонансом смотрятся на этом фоне изобильные кучи кукурузных початков рядом с каждым строением. Первые увиденные нами китайцы – невзрачные, безликие, бесполые (мужчин и женщин не различить) существа в одинаковых тёмных курточках и штанишках. Хочется потребовать остановки автобуса, выбежать наружу и тут же начать жалеть этих несчастных.

              Автомобилей не видно, местный транспорт представляют трёхколёсные «Кинфаны», безропотно везущие на себе необъятные грузы, за которыми водителя совсем не видно, да, впрочем, и самого мотороллера тоже. Иной раз кажется, что по дороге самостоятельно продвигается из пункта А в пункт Б некая автопилотная копна.

              Оказавшись на китайской стороне, мы практически сразу обнаруживаем, что воздух стал видимым – несколько сизоватым и приобрёл дымный запах.  Это явление с разной степенью концентрации будет сопровождать нас в Китае повсюду, вынуждая порой прибегать к марлевым повязкам на лицо. А пока вот он, Дуннин, обычный китайский то ли город, то ли посёлок, с обычными (для них, не для нас!) высотками на фоне сопок, гранитными набережными и добротным асфальтом на дорогах и тротуарах. От недавней предместной безнадеги не осталось и следа. В архитектуре – непривычная нам пока помпезность и пафосность. Можно спорить о вкусах, но безликой, как повсюду у нас, такую архитектуру никак не назовешь.

                ***

                "Через четыре года здесь
                будет город-сад!"
                Из стихотворения В.В. Маяковского

              Владимир Маяковский писал свой стих о будущем Новокузнецке, но если немного похулиганить и добавить парочку букв в приведенную здесь фразу, то получится город – склад. Китайский город Суйфэньхэ. Наш поэт-ниспровергатель, конечно, ни о чём подобном не думал, это моя персональная фантазия, родившаяся при посещении этого места.

              В качестве мелкооптового склада Суйфэньхэ  повадились рассматривать наши весьма деятельные, но и весьма унылые челноки, не интересующиеся ничем, кроме своего маленького бизнеса. А может им, бедным, и некогда было позволять себе туристическое любопытство. Вон им сколько скарба приходится на себе таскать. Не зря же за каждым туристическим автобусом цепляется одноосная кибитка размером с газельный кузов. Это для них, для челноков с их необъятными и неисчислимыми клетчатыми сумками. Забавная картинка из восточных контрастов: важно покачивается на ходу сверкающий туравтобус, а за ним козлится и дребезжит грязная и покоцанная во всех местах повозка.
 
             Челнокам же обязан город и своим уничижительным прозвищем – Сунька. Вот и пословицу придумали: «Курица – не птица, Сунька - не заграница». Даже хочется встать на его защиту. Суйфэньхэ – город стремительно развивающегося туризма и крупнейший сухопутный порт северо-востока Китая. Многие туристы имеют его в качестве конечного пункта своего путешествия и при этом совершенно удовлетворены достаточностью своих заграничных впечатлений.

              Для нашей немногочисленной группы Суйфэньхэ – перевалочный пункт. У нас есть несколько часов перед отправлением на поезде в Харбин. Наш китайский гид Миша, вполне сносно говорящий по-русски, объясняет нам нашу «диспозицию»: вещи можно оставить в штабном номер отеля, перекусить удобнее там-то и там-то, на окраины лучше не ходить, меха без консультантов не покупать, юани можно купить у него (ай-яй-яй). Понятно, что курс будет не самый выгодный, но зато без хлопот. Что привлекает внимание: в отличие от наших постоянно-новых хрустящих купюр, свидетельствующих о надсадной работе печатных станков, китайские юани изрядно истрёпаны от долгого обращения, как некогда наши советские рубли.

              Кафе «У Ларисы». На вывеске сверху над русскими буквами – иерглифы. Что они обозначают, непонятно. Вряд ли то же самое. Заходим внутрь. Непрезентабельная обстановка. На столах – таблички на русском языке с убедительной просьбой не брать больше, чем можешь осилить. Видимо, проблема имеет место, а «шведский стол» способствует избыточной оценке своих возможностей. Цены вполне умеренные, а еда, особенно рис с овощами и белый хлеб – вне всяких похвал. Или это с устатку? А вот вино – гадость. И никакой устаток улучшить ощущение его вкуса не в состоянии.

              Знакомимся с городом. Или посёлком? Или деревней? Для нас - безусловно город. До ста пятидесяти тысяч жителей (с приезжими из провинций на работу). Явно городская инфраструктура и архитектура. Все цокольные этажи заняты различными заведениями на потребу туристов и челноков. А для нашей попутчицы из Партизанска Сунька – всё ещё деревня, каковой и считалась до недавнего времени. И, хотя, по мнению наших скептиков, это ещё не заграница, для нас всё вокруг очень интересно и увлекательно.

              Вот, например, строится многоэтажный дом. Глядя на этот процесс, можно забыть о времени. С этого можно снимать триллер, можно комедию, можно учебный фильм по промышленной безопасности с названием: «Так нельзя!» Можно писать заметки натуралиста по теме: «Социальные насекомые: результат, не проистекающий из действия». В нас закрадывается подозрение, что все соседние дома строились аналогично: по таким же технологиям и такими же способами. Но ведь стоят! И являют собой весьма привлекательные архитектурные экземпляры.

              Да, безликими дома в этом городе не назвать. Конечно, хватает и обыденности, но она, как это ей и положено, отступает на задний план, не бросается в глаза. Или это нам только с непривычки так кажется? Ибо и непрезентабельных мест достаточно. Вот, например, продуктовый рынок на оптовой улице.  Изобилие продуктов готовых, готовящихся и подготовленных самой природой. И запахи всего спектра: от дразнящих обоняние и провоцирующих аппетит до полной своей противоположности. Так же и с окружающей чистотой, точнее, её отсутствием. Мы так и не набрались смелости отведать местных деликатесов: всё-таки путешествие-то ещё только начинается, и надо держать организм в тонусе.

              Суйфэньхэ нельзя представить без зазывал. Мы уже наслушались всякого о невозможности отбиться от местных продавцов чего угодно, но легкомысленно надеялись спокойно разруливать возникающие ситуации. Оказалось, зря надеялись. Китаянки, например, начинали с оклика супруги, полностью меня при этом игнорируя. Это выглядело так. «Подруга!» - кричали они ещё издали. Получалось довольно забавное и даже местами трогательное - «Пад-дуга». Звукосочетание «д-р» им никак не давалось, и они как бы спотыкались на середине слова. Ну, и как тут после такого обращения не растаять и не повестись на приглашение купить что-нибудь ненужное.

              Торговаться – пожалуйста. Хоть до посинения. Но уйти без покупки – это уже затруднительно, это – обида, это - оскорбление. Вот и мы столкнулись с такой дилеммой: приглашение легче пресечь в самом начале, но тогда не посмотреть товар, не покрутить его в руках. А как только ты проявил интерес к чему-либо, значит всё – пропал. За короткое время мы ознакомились с целым рядом поведенческих реакций торговцев: от проявления неизбывного горя при отказе до выражения явного неудовольствия, граничащего с возможным физическим принуждением к неимоверно выгодной покупке.

              В одном магазинчике мы обратили внимание на нефритовую статуэтку полульва – полудракона. Чем не память о Китае? Это, надо сказать, была одна из первых наших попыток чего-нибудь купить. Торговец, сносно говоривший по-русски, клялся мамой, что это настоящий нефрит, и утверждал, что не знает, как будет жить дальше, если мы эту статуэтку не купим. Он так плакал, что мы сдались. Нам приобретение понравилось, и мы долго им гордились, хвастались дома перед гостями. Целый месяц, пожалуй. Пока забежавший по каким-то делам сын не обратил внимание на едва заметный шов, идущий вдоль фигурки дракона. Модель оказалась литой из какого-то полимера. Фальшивка. А слёзы   торговца были как настоящие.

              Мало того, что Суйфэньхэ усиленно тянется вверх своими многочисленными высотками, он ещё состоит как бы из двух пластов – наземного и подземного. Ниже граундлинии располагаются несметные торговые точки. Чтобы попасть в это подземное царство, нужно внимательно смотреть по сторонам. И тогда можно увидеть такой, например, баннер: «Подземный магазин Кимайско – российско Площади». Это у меня не ошибки. Мы и далее встречали на разных вывесках и плакатах недописанные слова, слова, противоестественно разделённые на части, каждая из которых начиналась с заглавной буквы и разные другие надругательства над русским языком, иногда достаточно забавные. Но мы на них смотрели без обид. Мы-то по-китайски и так не умеем.

              Ну так вот, спускаемся вниз. Тёплое подземелье отделяют от свежего наружного воздуха не двери, не тепловые пушки, а вертикальные жалюзи из толстого прозрачного пластика. Этакая лапша, шириной сантиметров по тридцать каждая, свисает с потолка. Для того, чтобы пройти, нужно просто раздвинуть любую свободную щель, предварительно убедившись, что навстречу тебе не летит какой-нибудь стремительный китаец или соотечественник с баулами.

              Описывать внутренности таких торговых пространств нет никакой необходимости. Это обычные базарные лабиринты, виденные любым из нас в родных и не очень городах. Только масштабы и объемы другие. Знаете, на шкалах многих измерительных приборов можно встретить надписи: «х 100» или «х 1000». Вот и здесь нужно применять то же правило.  А уж на сколько умножать, зависит от конкретной ситуации.

              По рассказам знатоков, многие продавцы не имеют в городе никакого жилья и обитают прямо здесь, в торговых рядах, на отведенных им скудных квадратных метрах. Мы и сами имели возможность видеть торговцев, утоляющих голод разнообразными фаст –фудами, и спящих здесь же, на тюках со своим товаром. Кто из наших пожелал бы себе такой участи? Однако нам некогда горевать о судьбах этих людей, тем более, что сами-то они вовсе не выглядят хоть сколько-нибудь горемычными.  Нас ждёт Харбин, русский город в Китае.
45 Белоснежная Лия
Зоя Белова
Был поздний вечер, мокрый мартовский снег тяжелыми хлопьями шлепал по стеклу, и дворники терпеливо скрежетали влево – вправо, помогая водителю, как могли. Максим гнал машину. До его любимого убежища оставалось километров десять, и он находился в нетерпении оказаться там, где будет один, без ссор, без выяснения отношений с женой. Вот и поворот к его деревне, шоссе сменилось проселочной дорогой, которая резко бежала под уклон. Неожиданно перед машиной возникло что-то белое, но он успел затормозить и резко повернуть руль вправо. Машину развернуло, от удара потемнело в глазах и все поплыло…



Максим с трудом вышел из машины. То, что неожиданно возникло на дороге, сейчас лежало распростертое, лицом вниз. Он со страхом перевернул лежащего. Это была девушка, одетая во все белое, начиная от ботинок до пуховика с плотно облегающим голову капюшоном. Он стал ее трясти. Ее ресницы и брови тоже были белые. Максим подул, чтобы убрать, как ему показалось, снег с ее лица, и тут девушка приоткрыла глаза.
— Кто вы? — тихим голосом спросила она.
— Я ехал, и вдруг вы выскочили на дорогу перед машиной и упали, — торопливо объяснял Максим, — я вызову «Скорую помощь»!
— Не надо никого вызывать.
— Мой дом совсем недалеко, вам надо в тепло.
 Он помог незнакомке сесть в машину. До места оставалась пара километров. Дома девушка сняла пуховик. Из-под капюшона высыпалась копна белоснежных волос. Максим от неожиданности не мог сказать ни слова, боясь, что сейчас что-то произойдет, и это чудо исчезнет. Сквозь белые пушистые ресницы на него смотрели глаза разного цвета, один медового, а другой бирюзового, будто их только что нарисовали разными цветными карандашами так, для забавы. Девушка произнесла:
— Меня зовут Лия, а тебя?
— Я Макс, художник, это моя мастерская. — Он как завороженный смотрел на гостью.
— Откуда ты, Лия, из Космоса? Я не встречал девушек с такими необыкновенными глазами, с ресницами и волосами цвета снега. — Художник заговорил неестественно и манерно. Девушка ответила ему под стать:
— Об этом позже, я устала!
Ее голос был мягким и грудным. Максим решил приземлить обстановку:
— А знаешь, мы с тобой сейчас будем пировать.
Он стал доставать из холодильника все, что там было. И скоро на плите уже жарилась яичница с сыром, быстро зарумянились тосты, кофемашина сварила кофе. Они поели. Совместный ужин помог создать непринужденность. Они с ногами забрались на тахту. Максим ждал рассказа, но девушка молчала. За то время, что она находилась в его доме, уже не казалось странным ее появление, от нее веяло уютом и спокойствием.
— Какой же необычный художник сотворил тебя такую? — все-таки начал он первым.
— Все просто – я альбинос, — ответила Лия, — ты слышал про таких?
— Конечно, слышал, но никогда не видел вживую. Ты как лист белой бумаги, и на тебе можно
 рисовать, — Макс художественно поводил руками вокруг лица девушки. — Тебе природа нарисовала только глаза.
—Да, причем разного цвета.
—У тебя необыкновенные глаза, одни на миллион.
— Вот тут я соглашусь, — улыбнулась Лия, и продолжила, — а ты знаешь, что нас называют детьми Луны, есть поверие, что у женщины, если она при зачатии смотрит на луну, рождается ребенок альбинос.
— И где же та женщина, твоя мама?
— Не знаю.
— А почему ты оказалась в лесу одна, ведь ты могла погибнуть.
— Ну ты же спас меня…
Лия направилась в ванную. Максим ожидал ее с волнением. Девушка наконец вышла, мокрые волосы кольцами вились по ее спине. Она сбросила с себя полотенце. Перед художником застыла фарфоровая статуэтка.
—Макс, ты же художник, разукрась меня, нарисуй на мне одежды.
Максим стоял в растерянности, он столько рисовал на холстах и бумаге обнаженных женщин, а тут девушка просит одеть ее в нарисованные одежды!
 
Он взял Лию за руку и повел на второй этаж, усадил на высокий стул, включил больше света. Лия почти растворилась на фоне белых стен, только два зорких глаза, медовый и бирюзовый, следили за действиями художника. Макс обошел вокруг своей модели.
— Давай, ты мне будешь рассказывать о себе, а я буду рисовать!
— Хорошо, — ответила Лия, — только не называй меня фантазеркой. Несколько тысячелетий назад мои предки прилетели на Землю.
— Ну я так и сказал, что ты из Космоса!
— Не совсем так, наша страна в недрах Земли. Под землей, на глубине 20 километров, есть страна Алба. Там живут маленькие белые человечки. Под землей тоже жизнь, там есть все – и озера, и водопады, и цветы на камнях, и животные тоже белые. Туда иногда через щели в скалах попадают солнечные лучи, и тогда, преломляясь от воды, играют светлые лучики. Среди тех людей были мечтатели, которым хотелось наверх, к большим людям. И тогда они построили корабль, и, воспользовавшись землетрясением, когда горы разверзлись, успели взлететь и оказаться среди людей. В Болгарии среди Родопских гор есть гора Снежанка, именно там удалось прижиться моим предкам. Кстати, ее так и назвали из-за появившихся там белых людей.

Макс слушал грудной голос Лии и рисовал на ее теле подземный мир с цветущими камнями, водопадами и белыми людьми. Цветы были диковинного вида, похожие на летящих птиц. Грудь Лии украсили орхидеи розового цвета с капельками блестящей росы.

Девушка продолжала.
— Мои предки были трудолюбивые, и люди их приняли в свои семьи. Стали появляться дети, многие рождались белоснежными, и тогда люди назвали нас альбиносами. Мы разбрелись по всему свету. С европейскими, африканскими или монгольскими чертами, мы стали похожи на земных людей, только цвет кожи и волос остался белым, и отличительные глаза. Это то, что выдает нас и делает уязвимыми, мы особенные, мы альбиносы. В Африке за нами охотятся, убивают, калечат. Нас и части нашего тела продают для ритуалов знахарям. Многие считают, что мы демоны или призраки, и что мы бессмертны, а наши тела обладают целебными магическими свойствами. Бандиты преследуют и похищают нас по всему миру.
— Я понял, ты убегала от преследователей! — Макс подошел и обнял Лию. — Я тебя никому не отдам, и буду тебя защищать. Они подошли к зеркалу:
— Посмотри, я нарисовал твой подземный мир.
— Да, это моя страна Алба, я хочу туда, мне страшно жить среди людей. Ты поедешь со мной?

_ _ _ _ _ _ _

— Лия, Лия…
— Скорее, доктор, он очнулся, — женщина в белом халате склонилась к больному, подключенному проводами к аппаратуре. Его лицо было бледное, но он пытался открыть глаза и что-то произнести.
— Если вы меня слышите, сожмите мою руку.
Больной сжал и тихо спросил:
— Где я…где Лия, мы уже в подземном мире?
— Рано собрались туда, вы были в коме и уже месяц боретесь за жизнь. Сейчас позвоним жене, обрадуем ее, и вы быстро пойдете на поправку.
— А где Лия?
— Наверное, это та девушка, которая с ним попала в аварию? — обратилась врач к медсестре, — К сожалению, она точно в подземном мире, она умерла еще там, на дороге.
Из глаз мужчины потекли слезы:
— Она не могла уйти туда без меня…отпустите меня к Лие… в страну Албу…
Больной продолжал что-то невнятно говорить, постепенно его голос затих. Приборы показывали ровные линии.
— Срочно…разряд!
— Удивительно, — произнесла врач, — он ведь сознательно перестал бороться за жизнь.



Слабый, вымученный долгой болезнью, Максим ходил по мастерской, кидая безразличные взгляды на свои картины. Его привлекла одна, он сел на высокий стул и стал внимательно ее разглядывать. На подрамнике была незаконченная работа: абсолютно белоснежная девушка с такими же волосами лежала на облаке, а сквозь белые пушистые ресницы на него смотрели глаза разного цвета, один медового, а другой бирюзового.
— Я это уже видел, но где? – Его сердце учащенно забилось.
 Художник взял кисть, и рука сама стала выводить на теле девушки подземный мир с цветущими камнями, водопадами и белыми людьми. Цветы были диковинного вида, похожие на летящих птиц, а на груди девушки распустились розовые орхидеи с капельками блестящей утренней росы.
46 Солнечное сердце апреля
Зоя Белова
ЗОЯ БЕЛОВА - http://proza.ru/avtor/07071973z - ПЯТОЕ МЕСТО В 23-М НОМЕРНОМ КОНКУРСЕ КЛУБА СЛАВА ФОНДА


Все средства массовой информации сообщили, что вчера, 18 апреля 2016г., на Солнце произошла сверхмощная вспышка ультрафиолетового излучения. В ближайшее время "взрывная волна" от нее обрушится на Землю и может оказать влияние на здоровье метеочувствительных людей. Об опасности планету предупредили эксперты американского агентства NASA. Они даже сняли на видео развитие вспышки, которая зародилась в районе пятна на поверхности светила. Обратили особое внимание на то, что необычное пятно имеет форму сердца, за что его уже прозвали "солнечным сердцем».
 


В кабинет к кардиологу сидела толпа людей. У одной из женщин упал талончик, она наклонилась его поднять. В это время мужчина проявил галантность и поспешил сделать то же самое. Их головы столкнулись настолько сильно, что оба вскрикнули от боли. Каждый из них в смущении отпрянул, держась за лоб, но мужчина оказался проворней, талончик был у него в руке.
- Извините, пожалуйста, хотел Вам помочь, а в результате нанес травму.
- Это Вы извините, Вы тоже травмированы.
Так они обменивались любезностями, а сидящие рядом прятали улыбки. Загорелась лампочка, приглашая на прием. Мужчина ушел в кабинет, следом, после очередного светового приглашения, вошла и женщина. В кабинете вели прием два врача-кардиолога, их столы разделяла ширма. В районной поликлинике проводилась плановая диспансеризация. Женщине было слышно, что говорил шумный врач галантному мужчине:
- У Вас синдром разбитого сердца.
Второй врач обратил свое внимание на посетительницу. Он долго рассматривал ее ЭКГ, вглядываясь в графики работы сердца, затем стал расспрашивать, бывают ли боли в груди, повышается ли давление и много других вопросов. Затем он вынес свой вердикт: у Вас синдром разбитого сердца, и назначил лечение.
Она вышла из поликлиники, новый знакомый поджидал на лавочке. Он стремительно встал и четко произнес:
- Олег Петрович!
- Ольга…Павловна, - с небольшой паузой произнесла женщина.
- Вот и славненько, значит, Олег и Ольга!
- Хорошо, - засмеялась новая знакомая.
- Вы извините, конечно, но я слышала Ваш диагноз, самое удивительное, что у меня такой же.
- Ольга, давай на «ты», я же вижу, что мы примерно ровесники.
- Попробую.
- А что касается диагноза, он для меня прозвучал неожиданно красиво, неожиданно, потому что до сего момента у меня не было проблем с сердцем, а сам диагноз звучит красиво, согласись.
- И у меня не было проблем, но все когда-то начинается, шестьдесят пять, кстати, это мой возраст, это немало.
- Ну что ты, Оля, и мне столько же, и у нас все только начинается.
-  Что у нас начинается?
-  Оля, напротив сквер, я приглашаю тебя погулять, познакомимся получше, если только тебя дома не ждет ревнивый муж.
-  Меня дома никто не ждет уже пять лет, я вдова, и я забыла уже, что надо отвечать мужчине в данной ситуации.
- В такой ситуации женщина берет мужчину под руку, и они идут гулять, а обо всем остальном мы поговорим.
  Красивая немолодая пара вошла в городской сквер. Деревья и кустарники источали весну молодыми бледно-зелеными листочками. Этот запах хотелось вдыхать полной грудью, что и делали Ольга с Олегом. В процессе их прогулки они обнаружили много совпадений в их судьбах, оказывается, они родились в один год, оба были вдовцами, каждый имел по дочке и по внуку. Они гуляли по аллеям и не замечали время, столько им надо было рассказать.
-  Мы с тобой как близнецы! - воскликнул Олег.
- Как двойники, - поправила Оля, - я всегда знала, что где-то есть мой двойник, но не думала, что это мужчина.
Они посмеялись.
 Их характеры и интересы сошлись настолько, что, зная друг друга совсем мало времени, им не пришлось притираться. Отношения развивались стремительно - через неделю Олег признался Оле в любви, она прижалась к нему застенчиво:
- За что мне такое счастье на старости лет!
Когда они шли по городу, тесно, плечом к плечу, крепко держась за руки, и счастьем светились их глаза, люди оглядывались на них с доброй завистью. Давно не испытанное чувство нежности, тепла, ощущение приобретения второй половинки охватило их обоих. Каждый из них понимал, что за свою жизнь не истратил потребности любить и быть любимым. Домашние с обеих сторон заметили возбужденное состояние своих родителей, да они и не скрывали, и каждый поделился с дочками своей влюбленностью. Дочери насторожились, не поняв сразу, как реагировать на данное обстоятельство. Они и их мужья приняли выжидательный характер.
 Ольга с Олегом нуждались друг в друге и ценили каждую проведенную вместе минуту. Они уезжали на весь день на дачу к Олегу, в доме был камин. Олег колол дрова, а Оля на электрической плите готовила обед. Потом располагались перед камином, и полная идиллия кружила им голову, не хотелось загадывать наперед, рассуждать, во что все это выльется. Они просто наслаждались своим поздним счастьем.
- Я вспомнила, что я женщина.
- И я, что мужчина, а не дед.
- Кстати, нам ведь врач чего-то там назначил от нашего «Синдрома разбитого сердца», но я так и не купила ничего.
- Я думаю, что в ту минуту, когда мы стукнулись лбами, наши сердца были ранены любовью, это и увидели врачи, - шутил Олег.
Олег расплетал тронутые сединой русые волосы Ольги, которые она гладко зачесывала и закалывала шпильками в пучок, и вел в спальню. Холодное белье немного остужало их чувства, и они вначале просто грелись в тесных объятиях, постепенно возбуждаясь, но оставаясь нежными и заботливыми.
Они съездили на кладбище к могилам своих близких, постояли у бывших жены и мужа, попросили у них прощения, а потом благословения на то, что им необходимо быть вместе, чтобы скрасить наступающую старость.
- Ты знаешь, Олег, раньше для меня существовали два месяца весны – март и май, понятно, почему март – это пробуждение весны, май – расцвет. А теперь у меня есть апрель, самый лучший весенний месяц – это наш месяц!
Олег заботливо укрыл женщину пледом.
-  Я помню свою первую любовь пацаном, все бурлило во мне, помню юношескую, как ревновал и бесился после наших ссор, очень любил и уважал свою жену, и был ей верен. Но вот встретил тебя и сразу почувствовал такую близость, что не вижу и не чувствую ни наш возраст, ни твоих морщин, ни седин. Я просто хочу быть с тобой, заботиться о тебе, о твоем сердце, кем – то там разбитом, и умереть в один день.
Подходил к концу апрель, весна стремительно вступала в свои права. Ольга с Олегом мечтали на все лето поселиться в летнем домике на даче Олега.
В этот вечер они решили сходить в кино. Оля тщательно готовилась, аккуратно причесалась и нанесла легкий макияж, позволив себе чуть ярче накрасить губы, надела любимый костюм, светлый плащ. Ровно в шесть она была возле их сквера. Олег задерживался, минуты бежали, а его все не было. Прошло полчаса – Оля помчалась в телефонную будку.
- Пожалуйста, пригласите Олега Петровича!
- Ольга Павловна, это Вы? Папы больше нет! Час назад он умер от инфаркта.
- Ах…- вскрикнула Оля.
-Алле, Вы меня слышите, Ольга Павловна, папа собирался к Вам, ему стало плохо, «Скорая помощь» не успела, алле…, почему Вы молчите, Вы меня слышите…
Она уже не слышала. Ольгу обнаружили в телефонной будке, короткие сигналы из болтающейся трубки работали вместо ее разбитого сердца.

Сообщение СМИ: Аномальная зона продолжает проявлять нездоровую активность.
47 Истинная история Пигмалиона и Галатеи
Бойцов Евгений
Скульптор отложил в сторону свои инструменты, затем, чуть подумав убрал их совсем, в ящик, чтобы не было соблазна еще исправлять и дорабатывать. Статуя была готова. Позади все мысли о том, каким будет его творение, бессонные ночи, в поисках нужных решений. Стало даже грустно, как это бывает всегда по окончании очередной сложной работы.
Он увидел этот камень у торговца. Идеальный блок, белого с прожилками, Каррарского мрамора, примерно в три с половиной локтя высотой. Он как будто светился изнутри, притягивал взгляд. Торговец, запросил очень большую цену, но скульптор не стал торговаться, как обычно. И не ушел, заплатив, как поступал всегда. Лично проследив за погрузкой, он весь путь шел за повозкой и не успокоился пока глыба не была установлена на помост, где он обычно работал.
Несколько дней, он ходил вокруг камня, рассматривая его с разных сторон, при разном освещении, пока, наконец не увидел её. Он бросился к пергаменту, чтобы углём набросать эскиз будущей скульптуры. Изображение девушки, как бы защищающейся от его взгляда одной рукой, другой же торопливо поправляющей сползающую накидку, чтобы прикрыть свою наготу. Он уже точно знал, кто подарит скульптуре свою фигуру. Известная гетера, с которой он давно был знаком, станет его натурщицей. Это будет стоить ему больших денег, но шедевр, который он создаст, окупит все затраты и принесёт гигантскую прибыль.
Вот только лицо, он еще не знал каким будет лицо статуи. И вдруг вспомнил, как несколько лет назад, ему приснилась неземной красоты девушка и он, прямо на кровати, при свете свечи, набросал несколько эскизов.
Всё было готово и во второй день месяца Гамелеона (примерно середина января), скульптор начал свою работу. Больше года он не выходил из мастерской, он ел и не чувствовал вкуса, он пил вино и не пьянел, он спал, только когда валился с ног от усталости, он был одержим только работой, забыв о мире, за стенами.
Первой появилась рука. Раскрытая ладонь с чуть согнутыми пальцами, выглядывала из грубо обозначенной фигуры, как бы просила не притрагиваться к ней. Потом из камня появились плечо и восхитительная грудь, накидка едва прикрывающая правую сторону тела. Чтобы не утомлять манекенщицу, он отпускал её в конце дня, а сам работал по наброскам. Накидка, складками лежавшая около правой ноги, открывала лишь кончики пальцев. Левая нога была полностью открыта, икры бёдра, талия грудь и плечи, манили, от них трудно было оторвать взгляд и лишь закончив фигуру, скульптор расплатился с гетерой и накрыв статую плотной тканью, взялся за лицо. Теперь в мастерскую, он не впускал никого, даже слуг. Еду ему оставляли за дверью и бывало, он сутками не притрагивался к ней.
Наступил решающий момент. Дрожащими руками, мастер развернул ткань и не смог устоять на ногах. Она была прекрасна, даже лучше, чем он представлял в самом начале. Зажег десяток свечей, расставив их повсюду и на разной высоте, скульптор отошел к двери и дрожа всем телом повернулся. Мраморное тело, светилось изнутри, оно было как будто живым. Нет. Нет. Нет. Оно было лучше живого.

- О Галатея - воскликнул Пигмалион – я не могу тебя продать, я не хочу с тобой расставаться

                ***
Несколько дней он ходил как потерянный, ночью, стоило ему заснуть, он видел Галатею такую желанную, влекущую и …живую. Днём, глядя на своё творение, изнемогал от любви.
В один из дней, бесцельного блуждания по улицам, ноги, как будто сами принесли его к храму Афродиты. Пигмалион вошел и тут же упал на колени, перед статуей богини, созданной его учителем.
- О рождённая из пены морской, прекрасноликая Афродита. Помоги мне обрести счастье, в совершеннейшем образе творения моего, Галатеи.
Ничего не ответила Богиня, смотрела в сторону, вот только уголки губ, как будто приподнялись в лёгкой улыбке. Но несчастный не заметил этого, он встал и шатающейся походкой вышел из храма. Силы почти не осталось и он сгорбившись побрёл в мастерскую.
Вошел и бессильно упал на грубый лежак, покрытый тряпьём, который всё это время заменял ему кровать. «Никакой надежды, так стоит ли жить? Уснуть бы и не просыпаться больше»
- Милый, ну где же ты пропадаешь? Я тебе поесть приготовила, а тебя всё нет.
«Вот уже и бредить начал» подумал скульптор. Без желания приоткрыл глаза … и вдруг вскочил, пораженный увиденным. Перед ним стояла Галатея.
- Ну вот, я сошел с ума.
- Что ты такое говоришь, любимый.
- Может я сплю – Пигмалион потряс головой
- Тебе надо отдохнуть, но сначала перекуси – Галатея, подхватив скульптора под руку, помогла ему встать и не прекращая болтать повела к накрытому столу.
- Я вымочила хлеб в вине, как ты любишь. Вот фрукты и лучший козий сыр, с Крита. А вино твоё любимое, Хиосское. Я уже развела его, морской водой.
- Но откуда?
- Я всё про тебя знаю дорогой.

Просыпался Пигмалион теперь поздно, он наслаждался отдыхом, после изматывающей работы. Галатея умело руководила слугами. Дом изменился до неузнаваемости, стало чище и светлее. Он спустился из спальни, к столу накрытому к завтраку, выпил вина, отломил от чёрствой ячменной лепёшки небольшой кусок и макнув в чашу с вином с удовольствием съел. В окне выходящем во внутренний двор, он увидел Галатею. Заброшенная раньше территория, использовавшаяся как свалка, превратилась в роскошный цветник. Женщина (а была ли она женщиной?), порхала между розовых кустов как большая белая бабочка, улыбаясь и как будто напевая что – то.
Глядя на неё Пигмалион, вспомнил, как она рождалась, сбрасывая с себя обломки мраморной глыбы. Вместе с воспоминаниями возвращалось почти забытое желание творить.
Он любил это чувство, зуда в руках, он соскучился по запаху мраморной пыли, он почти физически ощутил вес молотка в правой руке. Почти бегом, скульптор вошел в мастерскую и остолбенел.
- Милый, ты убежал даже не поцеловав меня – как обычно защебетала она и вдруг замолчала, увидев разгневанного мастера.
- Где – заорал он – где моя мастерская? Где мои инструменты?
- Я подумала, что здесь мы могли бы принимать гостей. А инструменты в чулане.
- Она подумала! Идиотка каменная! – взорвался скульптор – о каких гостях может идти речь, если я не буду работать?
- Я не хочу, чтобы ты делал статуи женщин - заплакала вдруг Галатея.
- А я буду делать то, что приносит деньги. Обнаженные женщины пользуются большим спросом. Я к торговцу камнями, а ты к моему приходу верни всё, на свои места.
- Ты меня разлюбил? - робко спросила Галатея
- Нет. С чего ты взяла?
- Ты сделаешь новую статую и влюбишься в неё.
- Глупости, нам нужны средства, для существования.

Торговец встретил его широкой улыбкой, такой дорогой клиент требует особого внимания. Толстый эллин, подхватил скульптора под руку и повёл в самый угол большой площадки, заставленной камнями разных форм и размеров.
Он увидел камень издалека, даже не камень, а то, что из него может получиться. Чёрная как сама ночь женщина, застывшая в танце. Он встречал таких женщин на невольничьем рынке, они привлекали внимание своей дикой, первобытной красотой и сейчас перед ним был материал, достойный этой красоты. Очень редкий, испанский мрамор, глубокого чёрного цвета, с золотыми прожилками. Скульптор уже видел, как красиво будет играть это золото на гладком теле танцовщицы, поэтому, не сразу понял, что сказал торговец. С трудом избавившись от чарующей красоты камня он наконец осознал названную цену. Она превышала его возможности втрое. Даже при удачной торговле, хозяин лавки не сбросит цену настолько.
Скульптор, молча повернулся, не обращая внимания на торговца и пошел не разбирая дороги. В голове, была лишь она. Танцующая негритянка. Остановился, только дойдя до моря. Вдалеке мелькали паруса лодок, снующих между невидимыми отсюда островами.
Какой же ты глупец, Пигмалион. Сейчас ты мог бы иметь, один из тех, скрывавшихся за горизонтом островов, с этими лодками и лавкой торговца, со всеми его камнями.
Он был сейчас уверен, за статую Галатеи, выручил бы огромные деньги. Но сам отказался от всего этого. Для чего? Чтобы рядом была красивая женщина? Женщин у него всегда было много, в том числе и красивых. Он даже мог отказаться от встреч с ними, на время работы. Творчество, вот, что было для него самым важным и он своим глупым поступком лишил себя этой возможности.
- О боги! - воскликнул он - Это жестокое наказание, но справедливое. Хвала вам. И шагнул навстречу набегающей волне.
48 Тополь
Бойцов Евгений
               
Появился он тоненьким ростком, рядом с шатким крылечком у дома. Ну вырос и вырос, наверное подумали хозяева, пусть остаётся для зелени. А тополёк разрастаясь ветвями, набирал силу. Хозяйка ворчала на него, по весне, когда лопались почки и прилипая к обуви, проникали в дом. А по вечерам, усталая садилась на крылечке в его тени и прислушиваясь к шелесту листьев, как к шепоту, улыбалась. Иногда и хозяин подсаживался к ним, тоже слушал и молчал. А тополь рос, защищая своими ветвями, как руками, сидевших на крылечке старика и старушку, ветхое крылечко, а потом и покосившийся домик. О чём шептал он вечерами этим людям, теперь уж не узнает никто. Не стало старика со старушкой, снесли домишко и уже трудно было узнать, как выглядело это место совсем недавно, всего лишь несколько лет назад.

А тополь рос, не понимая, как ему повезло. Люди редко меняют свои планы, когда на пути к их осуществлению, встают несколько деревьев, или лес, тем более один тополь. Его это миновало, по какому - то счастливому стечению обстоятельств, пустырь, не попал в генеральные планы благоустройства села.

Почему, не знаю, под этим деревом полюбили играть дети. Те, кто половчее, взбирались на ветки, гостеприимно раскинутые деревом. Самые смелые, поднимались в глубину кроны.
Потом эти дети подрастали и приходили сюда же, вечерами, целоваться. Ну а когда у них появились свои дети, соорудили вокруг гостеприимного гиганта круговую лавочку, качели с каруселями, песочницу, превратив бывший пустырь в детский городок.

Когда - то и я здесь целовался со своей первой любовью. Мы стояли, прижавшись спинами к тёплому стволу и задрав головы слушали шелест листвы, а может быть шепот, нескончаемый рассказ о чём – то неведомом.

Очень быстро пролетели годы, тополь почти не изменился, а я вот постарел. И теперь, когда мне не спиться, я прихожу сюда, к своему доброму другу, закрываю глаза и слушаю шелест, а может быть шепот и сейчас, мне понятен этот бесконечный рассказ о прошлом, о том, что было.
49 Полулюди-полузмеи
Тося Кузнецова
Егор шёл по хорошо знакомой лесной тропе. Спешил добраться до домика лесника засветло. Уже четыре года работал он лесником в этом хозяйстве. Участок у него большой, но справлялся. Лес любил с детства, потому и выучился на лесника. Жаль только, что домик его далеко в лесу, до ближайшего села двадцать километров. Девушка его, как узнала, где он будет жить, наотрез отказалась выходить за него замуж. Сказала, что предпочитает жить в городе, в квартире со всеми удобствами, а не в лесной глуши у чёрта на куличках. Так они и расстались
. А Егору жизнь в его домике понравилась: по утрам его птичье щебетание будило, умывался водой из родника, обходил свои владения каждый день…Лес его и кормил: грибы, ягоды, яблоки, травы собирал, охотой тоже не гнушался. Лесхоз ему выделил и машину, и снегоход – при необходимости до села мог быстро добраться. Только ездил туда Егор редко: муки, масла, соли, сахару закупить, конфетами себя иногда побаловать. Парень он молодой, здоровый – больница ему не нужна, по телефону звонить некому, родители уже умерли. С одиночеством своим смирился – хорошо запомнил слова девушки при расставании.
Сейчас вот идёт Егор по тропе, торопится: скоро стемнеет, а надо ещё печь истопить да хлеб испечь. На дворе начало октября, по утрам уже заморозки, дожди идут частые, листья с деревьев почти облетели, серое тяжёлое небо повисло над самыми деревьями.
 Но ничего – сейчас дойдёт, огонь в печи разожжёт, согреется, хлеб испечёт…  Любил он, когда запах свежеиспечённого хлеба по всему дому расходился.  На душе сразу легче становилось.
.
Вдруг прямо к Егору под ноги змейка выползла, приподнялась, смотрит ему в глаза, словно зовёт куда-то. Егор живность в лесу любил, не боялся, со змейкой заговорил:
 - Что, милая? Что ты дорогу мне преградила? Что у тебя случилось?
А змейка чуть отползла и опять на него смотрит – зовёт куда-то. Решил Егор посмотреть, куда змейка зовёт, вдруг и впрямь что у неё случилось. Змейка дорогу ему показывает, Егор за ней идёт. Вскоре привела его змейка к большому подгнившему пню. В него, видимо, молния ударила, расщемила надвое. В расщелине пня застряла огромная змея, не может сама выбраться. Вокруг пня собралось много змей, но, видно, ничем помочь не могут. И все теперь на Егора с надеждой смотрят. Он рюкзак с плеч скинул, топорик из-за пояса вытащил и сказал:
 - Мне надо палку крепкую вырубить, чтобы раздвинуть края расщелины.
Тут же змеи в стороны расползлись, открывая проход к деревьям.
 - Ишь, умные какие! – подумал Егор.
Вскоре палка была готова. Егор подошёл к пню, сунул в расщелину палку и, поднапрягшись, надавил на неё. Немного, но края расщелины раздвинулись. Этого хватило, чтобы змея смогла освободиться.
Только змея из расщелины выползла, как превратилась в красивую статную женщину. Смотрит на неё Егор – поверить не может в увиденное: никогда о таком чуде не слыхивал. А женщина-змея заговорила вдруг человеческим голосом:
 - Я – королева змей. Мы – потомки очень древней земной цивилизации полулюдей-полузмей, на земле мы в облике змей ползаем по лесу, но под землёй у нас целый город, и мы живём там в человеческом обличье. В благодарность за моё спасение я исполню любое твоё желание. Скажи, что тебе надо: золото, дворец, камни драгоценные или ещё что.
Егор даже усмехнулся, но ответил:
 - Освободил я тебя из расщелины от чистого сердца. Не надо мне никакой награды. Я – лесник и живу в лесу. Зачем мне в лесу золото и камни драгоценные? Зачем мне одному дворец, мне и домика моего хватает. Была бы жена, семья – можно было бы и во дворце жить, но такое желание тебе не выполнить. Спасибо тебе за доброе намерение, но мне от тебя ничего не надо. Домой пойду – вон уж сумерки надвигаются.
Поклонился Егор змее-королеве, поклонился и остальным змеям и пошёл к своему домику.
 
Когда открыл дверь в домик, замер на пороге: в комнате чисто, тепло; на столе стоит блюдо со свежеиспечённым хлебом. Над хлебом ещё пар поднимается – видно, только из печи вынули. Возле стола стоит девушка невиданной красоты. Густые смоляные волосы её заплетены в толстую косу, которая свесилась чуть не до пола. Тонкие черты лица подчёркивали нежность и белизну кожи. Алые влажные губы манили и говорили о невинности. Чёрные с поволокой  глаза, обрамлённые длинными ресницами, казалось, излучали таинственный свет. Тонкий стан подчёркивало простенькое, но изящное платье изумрудного цвета.
Егор стоял в дверях, смотрел на диво в его доме и молчал. Первой заговорила девушка:
 - Меня зовут Мея. Я – дочь королевы змей, это она послала меня сюда. Если возьмёшь меня в жёны, обещаю быть верной и любящей женой.
Голос девушки был нежным, напоминал журчание весеннего ручейка.
 - Да-да, конечно! – нашёлся, наконец, Егор.

С того дня стали Егор и Мея жить вместе. И жизнь их, надо сказать, проходила в ладу и радости. Егор теперь после обхода своего участка домой спешил. Там его ждала любимая красавица-жена, на столе стоял вкусный ужин, а в доме царили тепло, порядок и уют. Появился в семье и обычай чаёвничать по вечерам. Чай Мея заваривала травяной – вкусный и ароматный. Сама пекла к чаю ватрушки с ягодной начинкой, плюшки и булочки с маком. Садились Егор и Мея рядышком на маленький диванчик, понемножечку, по глоточку отпивали чаёк из чашек и вели неторопливую беседу. Егор рассказывал о том, что в лесу увидел, Мея тоже говорила о своих делах, мыслях и решениях. Иногда они книги и фильмы обсуждали – Егор оснастил домик современной техникой, культурная жизнь страны стала доступна и здесь. По интернету посещали они и музеи, выставки, театры.
Вскоре и ещё одно счастье семью посетило: родилась у Меи с Егором дочка. Назвали её Зеей. Росла Зея красивой да умной. Быстро освоила грамоту, полюбила математику, игру в шахматы. А ещё часто Зея гуляла в лесу, играла там со зверями, перекликалась с птицами. Не боялись Егор с Меей отпускать девочку в лес, знали: змеи всегда защитят её при необходимости.
Да, радость и добро царили в доме лесника, но, к сожалению, существуют на свете ещё и зависть и зло.

Зося – бывшая девушка Егора – сразу после расставания с ним уехала в город. Но жизнь городская не заладилась: на работу с хорошей зарплатой устроиться не смогла – образования не хватило. Жених богатый тоже не спешил появляться – такие хотели лишь погулять да поразвлекаться. Помыкалась Зося по чужим углам, поголодала, себя не блюла и не заметила, как оказалась в каком-то подвале с грязными, вшивыми и вечно пьяными бездомными. Вскоре и сама в алкоголе утешение находить стала. Но, видимо, тянуло её что-то в родное село, хотелось вновь пожить спокойной справедливой жиэнью. И однажды девушку увидели на пороге её родного дома. Тут-то и узнала Зося, что жених её бывший живёт в лесу в домике лесника с красавицей-женой и маленькой дочуркой – умницей и певуньей, что счастливы они там, в лесу, и что давно Егор забыл про неё – некогда любимую и желанную свою невесту.
 Чёрной завистью наполнилось сердце Зоси, и задумала она злое дело. На следующий же день пошла Зося к домику лесника. На полянке возле домика увидела девочку, которая весело болтала о чём-то с цветами. Злобная чёрная сущность опустилась на девушку, затуманила ей разум, и, не сознавая, что делает, Зося схватила девочку за руку и потащила к дороге. Несколько змей преградило путь, но девушка не обратила на них внимания: слышала она, что змеи эти неядовитые и людей не трогают. Девочка упиралась, не хотела идти с незнакомкой. Тогда Зося подняла её и потащила сама. Вдруг прямо перед своим лицом увидела девушка голову змеи с пронизывающим взглядом. И показалось ей, что змея отчётливо прошипела: «Отпусти!» Ужас овладел девушкой, инстинктивно выпустила она девочку и побежала прочь от домика лесника.

Говорят: «Беда не приходит одна!» Появившаяся проблема обычно вытягивает ещё несколько. Так случилось и у Егора. Получил он с оказией письмо от тётушки, где та просила его приехать для важного разговора. После смерти родителей тётушка была единственной его родственницей. Только странность была в том, что Егор месяц назад был на похоронах этой тётушки. Подошла там к нему женщина-соцработник, сказала, что тётушка попросила устроить её в дом престарелых. Она её туда и устраивала. На дом свой и участок земли тётушка завещание написала на эту женщину – она ему и показала завещание. Егор оспаривать ничего не стал, после похорон в свой домик лесника вернулся. Как теперь к такому письму отнестись, он не знал. Решил, что надо съездить в дом тётушки и всё выяснить на месте. После обхода участка и уехал. Тётушка оказалась жива. Рассказала, правда, грустную историю. Женщина-соцработник, что приходила к ней и всё уговаривала переехать на житьё в дом престарелых, оказалась мошенницей. Как только тётушка подписала какие-то бумаги, её заперли в подвале дома престарелых. Было там и ещё несколько пожилых женщин. Ухода за ними не было никакого. Умерших быстро хоронили и прибирали к рукам их имущество. Комиссиям, которые иногда появлялись с проверкой, показывали комнаты с чистенькими кроватями и вкусной едой. Про подвал и его обитателей никто не знал. Но во время одной из проверок тётушке удалось сбежать из подвала. Она сразу пришла в полицию, где и рассказала об увиденных махинациях. Там как раз оказался представитель областного начальства, собрали комиссию, проверили – всё подтвердилось. С мошенниками теперь будут разбираться в суде. Егора же тётушка просила быть поосторожнее. Да, не за себя переживала, о нём, о его счастье заботилась. Предложил Егор тётушке в доме лесника пожить, в их семье подлечиться, да тётушка отказалась. Егор же домой поехал: что-то тревожило его, торопило.

Задуманное злое дело требует свершения. Перед глазами Зоси то и дело вставала девочка с лесной полянки, а в голове проносилась мысль: «Она могла бы стать моей дочкой!» Постепенно созрело и страшное решение: «Раз не моё, пусть будет ничьё!» И вот уже двое подвыпивших парней принесли Зосе канистру с бензином, вот уже она вновь спещит к домику лесника. Немыслимое для здравомыслящего человека дело вот-вот исполнится: «Раз нет и уже не будет у неё счастья женского, семейного, пусть и Егор его лишится! Сожжёт она в домике лесника всю семью Егора! Ей уже терять нечего!» Подстёгиваемая такими мыслями, Зося почти бежала в наступавших сумерках по лесной дороге с канистрой в руках.
Только и змеи были начеку. Поняв, что задумала девушка, змеи вывели из домика лесника Мею с Зеей и увели в своё подземноё царство.
Прибежавшая на поляну Зося подпёрла доской дверь домика лесника, облила его бензином и бросила горящую спичку. Яркое пламя взметнулось над деревьями, осветив горящий домик, поляну и на нём одинокую женскую фигуру, согнувшуюся то ли от рыданий, то ли от адского хохота. Когда приехали пожарные и полицейские, тушить было уже нечего. Полицейские только увезли с поляны в психиатрическую больницу безумную женщину.

Очень спешил Егор домой – не покидало его тревожное чувство. Стараясь успокоить себя, представлял, как Мея ждёт его дома, тоже беспокоится. Дочку, наверное, уже спать уложила. Ему на столе ужин собрала… Вдруг огромный столб огня полыхнул над вершинами деревьев. Егор сразу определил: горит его домик! А тут ещё мотор чихнул раз-другой и заглох. Никогда с его машиной такого не происходило! Побежал Егор к домику через лес – по прямой. Скоро и на поляну перед домиком выбежал. Только не было здесь уже домика, чёрная зола пепелища засыпала всё вокруг. Упал в эту золу Егор, стон из груди вырвался, безысходность душу рвала. Но вдруг почувствовал он, как чья-то рука опустилась на его плечо. Подняв голову, увидел маленького сгорбленного старичка. Твёрдым голосом старичок произнёс:
 - Не убивайся: живы они, в царстве змей находятся. Я провожу тебя к ним. Пойдём!
Поднялся Егор, пошёл за старичком. Привёл его старичок к расщелине в скале. К скале посох прислонён. Старичок посох взял, направил его на Егора, прошептал что-то. Почувствовал Егор, что происходит что-то с его телом: вытянулось оно, стало скользким, чешуёй покрылось, руки исчезли, а вместо ног появился хвост. Понял Егор: он теперь стал змеёй. На месте старичка тоже змея оказалась, которая поползла впереди, показывая дорогу.
 Узкие расщелины сменились широкими проходами, затем и прямыми, с высокими гладкими стенами тоннелями. Егор даже не заметил, когда он и старичок вновь стали людьми. Вскоре перед их глазами предстал огромный красивый город. Здесь было тепло и светло. Много людей сновало по улицам – торопились куда-то по своим делам. Невысокие уютные домики, похожие на шатры, располагались по обеим сторонам улицы. Прямо в середине улицы были проложены огромные стеклянные трубы-тоннели, по ним мчались поезда. Но не заметил всего этого Егор. Он увидел, как отделилась от одного из домов фигурка девочки и с криком «Папа!» побежала к нему. Рядом с дочкой спешила и Мея. Эта радость затмила все переживания ушедшего дня. Подхватил Егор дочку, прижал к себе, обнял и поцеловал жену. Мея привела его к одному из домов-шатров. Здесь уже давно был готов для него на столе вкусный ужин. Сел Егор на диванчик возле стола и, так и не притронувшись к еде, крепко уснул. Слишком много пережила его душа, ей требовался отдых.

Лишь на следующий день отдохнувший Егор решил познакомиться с подземным городом.
И, надо сказать, город впечатлил. Дома-шатры, дома-храмы, дворец королевы змей удивляли необычностью и простотой. В городе было много парков и садов с невиданными растениями, многочисленными фонтанами и великолепными статуями. Всю грязную и непритязательную работу здесь выполняли роботы. Люди же гуляли в парках, читали книги в библиотеках, смотрели новости города, Земли, Галактик, Вселенной – их показывали на огромных экранах телевизоров прямо в парках и на улицах. На магазины жители тоже не тратили время: делали заказы на нужные вещи, и вскоре всё доставляли роботы к ним в дом. Егор решил, что жить в подземном городе его семье будет и безопаснее, и легче, Особенно его привлекло то, что люди здесь уважали друг друга, желали всем добра и при необходимости всегда оказывали другим помощь. Решили они с Меей остаться на житьё в царстве змей.

Можно ещё добавить, что на земле почти ничего не изменилось. На место Егора назначили нового лесника. Жить он стал в селе, а участок объезжал на машине. Правда, на скале возле расщелины иногда замечали люди трёх змей. Две большие змеи свёртывались на скале и грелись на солнышке. Маленькая змейка танцевала на полянке рядом. Отдохнув, змеи уползали в расщелину. Но, вы понимаете, жизнь змей не слишком интересует людей.
50 Супчик
Владимир Едапин
Три картофелины, луковица, рис, пара лавровых листочков, немного соли, немного растительного масла, вода  и – В. Т. сварит себе суп.
В данном случае более уместна уменьшительная форма – супчик. Потому что «супчик» – давно уже – в маленькую кастрюльку.
В. Т. – живёт один.
Когда-то…
– Где наша большая кастрюля?
– Большая или самая большая?
– Самая большая!
Большая посуда – для большого счастья. Маленькая – для воспоминаний о нём.
Воспоминания были своеобразной медалью «Ветерану жизни», но одна сторона согревала, другая – терзала, и – практически одновременно.
В то время, которое уже стало «приданым» памяти, день рождения одного из членов семьи был особенным днём, для всех, он был большим и чудесным праздником.
Теперь он стал звенящей тишиной в квартире, звуком чайной ложки, бьющейся о края твоей огромной чашки, уже надбитой, но всё ещё с надписью «Папа». Он стал привычкой подолгу стоять у окна и рассматривать нечастых прохожих. Он стал диалогами персонажей художественных фильмов, которые ты слышишь по ночам сквозь сон – бессонницу – от полуночи и до самого утра, ведь по-другому тебе уже не удаётся уснуть, потому что тишина настораживает, так как она давно уже стала твоим то ли надзирателем, то ли мучителем и спать – не даёт.
Сегодня В. Т. исполнилось семьдесят. Он подумал о том, что в кипящую воду опускаются не только зёрнышки риса или нарезанный неровными дольками картофель. Вместе с ингредиентами  в воду опускалось и время. Секунда, две, три… Минута… Полчаса… Последними в воду опустятся лавровые листья. Будто поминальные венки.
Но ведь с этим временем куда-то уходило и одиночество? В. Т. очень хотелось в это верить. К слову, одиночество уходило очень и очень медленно, будто оно было невероятно вязким и даже почти застывшим. Совсем не таким как вода или суп. Одно было точно и это обнадёживало – однажды оно неминуемо уйдёт. Ведь так?
Куда уходят души одиноких, недолюбленных, обиженных, обездоленных, несчастных и несчастливых людей?
– Где наша большая кастрюля?!
Это что?.. Звонкий детский голос оторвал В. Т. от его мыслей. Очень знакомый голос…
– Папа!
Но – как?
– Ну, папа! Мы же будем варить суп! Где наша большая кастрюля?!
Перед вновь молодым В. Т. стояли его сын и дочь, только вернувшие себе детство. Всё вдруг стало, как и прежде, как в жизни.
В минуты размышлений о том, что будет после, В. Т. часто представлял себе возвращение в прошлое, в какой-то один из периодов жизни, который по прошествии лет он точно мог назвать счастливым. Даже если это прошлое было бы просто последним сном.
Супчик В. Т. так и остыл. Нетронутым. Потому что в свой день В. Т. ел суп, из большой кастрюли.