***
…Второй день Лили и Мими маялись в бомжеватом жилище какого-то бедолаги – то ли инвалида, ограниченные возможности которого поспособствовали чтению книг, то ли сумасшедшего писателя, истово преданного литературе, точно сторожевой пёс своему хозяину. Об этом свидетельствовали высоченные стопки книг на полу, подпирающие стены и создающие вид такого себе интерьера. Владелец квартиры, как сообщил господин куратор, покоился на кладбище давным-давно, что подтверждал многолетний слой пыли на убогой обстановке. Тем не менее, усопший имел многочисленных родичей, которые могли, как это часто бывает, совершенно внезапно, объявиться, и тогда снова придётся бежать.
Жилище содержало две небольшие комнаты. В меньшей, когда-то выполнявшей роль спальни, стояла голая железная кровать, над нею на хлипком гвозде висела плачевного вида шестиструнная гитара, норовя в любой момент сорваться с истлевшей ленточки, некогда имевшей красный цвет. Больше в комнате не было ничего, если не считать дырявых штор с рюшами, в складках которых слоями утрамбовался какой-то волок, готовый отвалиться при малейшем прикосновении. Обои отсутствовали. Облупленные рамы и подоконник говорили о старом, очень старом, но прочном строительном фонде. Обшарпанные стены ещё в прошлом веке были выкрашены в канареечный цвет, и свидетельствовали о нестандартном мышлении обитателя квартиры.
В другой комнате чуть большего размера стоял огромный круглый стол, из настоящего дерева, с такими мощными ножками и столешницей, точно он был призван служить великанам. Рядом ютилась одинокая совдеповская табуретка. В одном из углов пряталось тощее кресло с узкими деревянными подлокотниками и продавленным сидением, истощившимся до состояния гамака. Дубовый во всю стену комод царских времён с резными дверцами и створками был совершеннейшим чудом. Причудливые ручки в виде птичьих головок крепились к многочисленным шкафчикам, задвижкам и замочкам. Этот раритет был так забит книгами, что между ними не осталось ни единой щели. На верхних и нижних полках, в шухлядах для столовых приборов и белья, в застеклённом боксе, где когда-то стояли винные бокалы, в секретере для деловых бумаг – везде в несколько слоёв лежала добротная, в хорошем переплёте советская литература. Мими скуки ради перетряхнула содержимое библиотеки, не переставая восхищаться разнообразием книг. Каждый раз подходя к огромному, как крейсер, камоду, она повторяла с различными вариациями одну и ту же тираду.
– Каков раритет! А?! Шика-а-арно! Откуда этот изыск? Не был ли сей библиограф потомком дворянского рода? Ты посмотри-и-и, посмотри-и-и, это же Большая советская энциклопедия! Когда ось планеты упадёт на девяносто градусов, то интернет исчезнет, как будто его и не бывало. И тогда… Лили, ты слышишь меня? Тогда эти бесценные книги станут величайшей драгоценностью. За них будут биться несчастные сапиенсы, оставшиеся в живых. Каждую страницу, добытую в боях или найденную в завалах городов, сметённых с лица земли, станут беречь, как семейную реликвию, хранить в тёмных беспросветных ларях, чтобы случайный луч солнца не коснулся дражайшей святыни и не оставил на ней след тлена, отдающий желтизной. Если, конечно, в тот временной период ещё будет светить солнце. Хи-хи.
В голое окно тоскливо и обречённо глядел город. Неожиданно траурную тишину осквернил костыльный голос репродуктора: «Граждане! Во избежание угрозы возникновения пандемии новой бараносвинтусной инфекции просьба всех оставаться на своих местах по месту пребывания. В случае неповиновения к нарушителям будут применены меры всяческого воздействия».
Лили, сидевшая в кресле вся скрючившись так, что коленки, задранные до головы, заслоняли ей лицо, вскочила и подбежала к окну. С высоты пятого этажа она увидела медленно ползущий по середине дороги серый, как и всё вокруг, автозак с мигалкой, придающей ему новогодний вид. За ним следовали чёрные муравьиные фигурки, с автоматами в руках.
– А-а-а… Вот и тараканы повылазили.
При этих словах Мими, сидевшая на мосластом табурете, раскинув ноги и чертя источенным кухонным ножичком фигурки на обшарпанном дощатом полу, оживилась и радостно воскликнула:
– Где тараканы? Где?
Она бросилась к подруге, пытаясь по её взгляду определить местонахождение обожаемых насекомых. Но через минуту разочарованно и сердито плюхнулась на прежнее место и, нервно ковыряя пол, зажужжала:
– Прикалываешься? Я есть хочу! Вторые сутки без малейшего тараканчика во рту!
– Ха-ха-ха! Тебе нужно быть воздержаннее в желаниях. Ведь нас отправили на Землю не для прогулки. Дали второй шанс, даже вернули память о прежней жизни.
– Ну, это только йоги могут не есть годами. Им вообще твёрдая пища вредна. Если тебе так хочется, пожалуйста, поглощай воздух и солнечную энергию. Приятного аппетита. Но мне такая диета не подходит. Если же говорить о втором шансе, то не совсем понятно, зачем Демиург нам его дал. Было обещано, что, выполнив задание, мы продолжим жизнь на Земле в нынешних аватарах. Только зачем мне этот шанс, если он ничего не значит без Столпника. Без него мы никто и ничто. Ведь змия только он может зарубить. Или кто-то другой из человеческой расы. А мы пока что не люди, а лишь заготовки под будущие личности.
– Да. Но на нас лежит вся ответственность. И не говори, что ты этого не понимаешь.
– Понимаю, и ещё как! Но ведь для спасения народа нужен лучший экземпляр, героическая личность. Я считаю, что Столпник не годится. Где ты только отыскала этого недотёпу? Нельзя было выбрать кого-то более продвинутого? Если бы не промах этого лохматого тюфяка, то мы бы сейчас спокойно готовились к операции, высыпались на мягких тёплых постелях, принимали ванну, выуживали тараканов из мусоропровода, а вечером я играла бы… играл бы на профессорском рояле при свечах и наслаждался воспоминаниями прошлого. Вот где они с Фру шатаются до сих пор?
Мими в который раз провернула перстень на среднем пальце правой руки кристаллом внутрь, приложила ладонь к уху, точно морскую раковину, и прислушалась. Потом вернула перстень в исходное положение и протяжно вздохнула. Лили сделала вид, что не услышала ни вздоха, ни раздражения коллеги.
– Выбор сделан путём исключения множества случайностей. Программы указала на него, хотя результат мог быть иной – другой человек, другая страна. Ведь у каждой народности есть свой змей. Поэтому назначение получил Семён Филиппович. Даже наш высочайший куратор не имеет полномочий вносить изменения в программу, чтобы интегрировать вероятность. Так что, голубушка, я тут ни при чём.
– Не называй меня голубушкой! – закричала Мими. Она вскочила, опрокинула табурет, истерично затопала ногами и затрясла кулачками, как испорченный пятилетний ребёнок.
– Ну, ладно, ладно… Голубчик… Так лучше? – осторожно промолвила Лили, округлив глаза и сделав ладонью мягкий успокаивающий жест.
Помолчали. Мими снова уселась на стул и продолжила напольные рисунки. Но вскоре она зло отшвырнула нож и занялась пролистыванием очередной книги, лежащей на голом столе рядом с армейскими крагами, мутным гранёным стаканом и алюминиевой миской с окаменевшим содержимом на дне. Она делала это так нервно, что от взлохмаченных страниц, точно пар от пирога, поднималась пыль. Лили спокойно наблюдала за кипением своей подчинённой. Потом, препроводив взглядом удаляющийся автозак, оживлённо заговорила:
– Да, видимо не напрасно мы три года штудировали науки в классе исполнительных агентов. Телепортация, радиосвязь с верховным командованием сквозь галактические расстояния, прохождение сквозь стены, мгновенный переход телесной человеческой оболочки в мышиную и обратно мы усвоили на отлично. Вот только без применения кристалла этого пока не достичь. Так что, береги перстень…
Ни слова не говоря, Лили взмыла к потолку, мигом превратившись в летучую мышь и, сделав по комнате круг, выпала в окно. Через минуту она вернулась, неся в зубах маленький пакетик. Не успело крылатое создание обратится в деву, как Мими без единого слова благодарности схватила пакет, быстро добралась до его содержимого и, кривясь, принялась хрустеть картофельными чипсами, приговаривая: «Ах, какая гадость. Когда всё закончится, я получу-таки на почте своих пажей. Уж мы не станем сиднем сидеть, как ленивые коты, в какой-то пыльной берлоге. Мы будем охотится со свей силой страсти!»
Лили улыбнулась, жестом непобедимого оптимиста потёрла руки и, подойдя к подчинённой, дружески похлопала её по плечу. Затем, выпрямившись, развернув грудную клетку во всю ширь так, что под косухой обозначились две полусферы женской груди, по-мужски засунула руки в карманы миниатюрных шортов. Она устремила взгляд в окно сквозь тупоумную архитектуру девятиэтажек, затуманенных водянистым мороком, поверх пригородных поселений с пригоршнями аккуратных домиков у реки и дальше, туда, где заканчивается дождь и над каньоном реют орлы в блеске солнца, где лесные угодья густы, как медвежий мех, где синие горы сливаются с небом, а небо – с морем, качающим на блистающей глади рыбачьи баркасы. Потом она быстро повернулась к Мими и сказала с напряжённой энергией, как прыгун перед взятием высоты: «Вот выполним задание и заживём на Земле в новом аватаре и в новом мире, где править народами будет Свет. Это будет так прекрасно!».
Мими пройдясь пятернёй по ежику волос, вскочила, махнула рукой, точно сбросила наземь шапку перед храмом, и воспела Аллилуйю свободе и независимости:
– Что может быть прекраснее летящего вдаль байкера!? Если в твоём харлее полный бак, а душа полна помыслов о свободе, то это значит, что жизнь не напрасна! И пока в крови эстрогена выше крыши, а мышцы тверды, точно камень, тебе по плечу любые трассы и любое бездорожье! Мы вдвоём с моим ретивым другом исколесили всю Русь, и не только. Грузия, Молдова, Узбекистан, Украина. Меня повсюду принимали не хуже, чем Киркорова. А девушки! Какие девушки любили меня!
– Да-а-а… Если и есть что-то стоящее в никчёмной жизни урбанизированного мужчины, то это, несомненно, – девушки. Ну, и, наверное, свобода, хотя лично я никогда не принадлежал себе. Сначала ответственный мальчик в школе, затем лучший студент в мединституте, затем кафедра, преподавание, профессура, научная деятельность, жена, семья, дети. Вся жизнь под линеечку. А как же? Долг перед обществом, которое смотрит на тебя, стоящего на пьедестале, и даже не догадывается, какого гигантского труда стоит подобное возвышение. Гранит науки, бессонные ночи, нехватка финансов, научные гипотезы и бесконечные поиски решения задач. У других же – деньги, связи, интриги, банальное воровство чужих открытий и… смотришь, они уже с пьедестала, кратно превышающим твой, плюют на твои седины. Я знаю поголовно всех презренных дельцов от науки, а они знают, что я их знаю. Жизнь кишит паразитами. Вот и захотелось… произвести адсорбцию, так сказать. Поэтому, когда африканские коллеги попросили помощи, я, как инфекционист, с радостью откликнулся.
Лили умостилась на подоконнике, опёрлась спиной на откос и, обхватив руками свои великолепные ноги, согнутые в коленях, стала смотреть вниз. Какая-то собака, мокрая и, точно вывалянная в грязи, проковыляла к урне, сунула в неё нос и, не обнаружив ничего съедобного, побрела к другой. Так она плелась без всякого успеха от одного дома к другому, надеясь добыть какие-нибудь объедки. Но урны были до безобразия чисты, ибо народ, пополняющий их, сидел по домам безвылазно. Собака медленно удалялась и, наконец, утонула в дожде. Больше на улице ничего не происходило. Тут девушка сдвинула брови и сощурилась, точно пытаясь через смеженные ресницы навести фокус в собственной памяти.
– Постой, кажется в твоём личном деле в графе «род деятельности» указано художник импрессионист.
– Всё верно. Что может быть лучше, чем жить жизнью свободного художника!? Минимум быта, максимум свободы! Если есть краски и холст, считай, что ты владеешь миром. По крайней мере, собственным миром. Всё что хочешь можно отобразить на куске ткани. Да, на чём угодно! На какой-нибудь деревяшке, на булыжнике, на пустой бутылке. Но на полной, конечно, лучше.
Лили смотрела на шагающую туда-сюда и размахивающую руками коллегу немигающими круглыми глазами. Рот тоже округлился и выражал недоумённую букву «о!». Мими прекратила маячить, сунула руки в карманы косухи, взглянула на старшую и прыснула:
– Хи-хи! У тебя такой вид, точно перед тобой возник динозавр. Да, я и художник тоже, и музыкант, и литератор. Зачем себя ограничивать? Всё время заниматься одним и тем же делом – это пытка похлеще инквизиторской. Пришвин сказал: «Радость жизни в её разнообразии», и я с ним согласен на все сто. Я малевал так же быстро, как мчал на байке, а краски при этом просто разлетались во все стороны струями и брызгами. Знатоки изобразительного искусства приближали очкастые лица к моим полотнам и, уткнув острые носы в цветистый хаос, стонали: «О-о-о! Гениа-а-ально! Это новый Поллок. Нарочито вульгарное сочетание красок – явный Матисс. Ах! В компоновке цветовой гаммы и стремительности линий проявляется незаурядная личность автора». А я крутил пальцем у виска и думал, что все они чокнутые, если принимают пятна и подтёки, которыми я щедро сдабривал дырявые тряпки, за подлинное искусство. История моих холстов примитивна до неприличия. Сначала из экономии, а после для прикола я собирал на задворках овощного магазина ветошь, в которую превращались многажды употреблённые мешки и, не стараясь придать им хотя бы прямоугольную форму, марал их самыми дешёвыми бытовыми красками. В течение пятнадцати минут «шедевр» был готов. За моё дурачество мне хорошо платили. Иностранцы раскупали моё наглое тряпьё и заказывали новое. Но потом мне это наскучило, и я послал всех к чёрту. Всех – коллекционеров, искусствоведов, музейщиков, поклонниц. Я просто завёл байк и умчал навстречу ветру. И, кстати, вовремя, потому что вино и сомнительные друзья начали меня одолевать.
– Завидую, – вздохнула Лили, – такой насыщенной жизнью можно гордиться.
– Жизнью – да, но не смертью. Она у меня была дурацкая. Когда я достиг возраста Христа, то решил уединиться в лесу, у озера подальше от города, и зажить тихой жизнью. Обзавёлся подругой и маленьким домиком у озера. Мы были абсолютно счастливы: удили рыбу, плавали, носились по лесу, читали умные книги, играли на рояле в четыре руки и даже пописывали тексты, которые самоуверенно считали весьма неплохими. Когда я хотел-было уже всерьёз заняться литературой, мне вспомнились слова Чехова: «Бездарен не тот, кто не умеет писать повестей, а тот, кто их пишет и не умеет скрыть этого». Я не хотел потратить бездну времени, сидя за столом, и вкладывать титанические усилия в мизерный талант, чтобы в конечном итоге, стать настоящим графоманом. Так было и с музыкой. Когда-то я подавал надежды, но… Короче говоря, через год счастливой жизни мне снова всё осточертело, и я удрал от тишины, книг, музыки и любимой женщины.
Мими смолкла, склонила стриженную голову и вздохнула. Лили тактично молчала, ожидая окончания рассказа. За окном снова гнусаво загудел транслятор, нагоняя страху. Грустный день, как тяжёлый больной, страдальчески чах и умирал. Казалось, ещё немного и его опустят в могилу вместе с живыми людьми, запертыми в бетонных клетках. Неожиданно на улице зажглись фонари, чему Лили удивилась и обрадовалась.
– Ну, вот уличное освещение заработало. В кране есть вода. Отопление, правда, на нуле, но зато электричество не обрезано, можно зажечь лампочку.
– Давай ещё немного посидим без света. И давай, в конце концов, познакомимся, сказала Мими и, подойдя к старшей, протянула руку, – Сергей.
Лили обхватила ладонями кисть подчинённой, затрясла её, кивая головой и улыбаясь: «Михаил Иванович. Очень, очень приятно. Ты, Серёженька, не переживай, Семён Филиппович и Фру выпутаются из любой ситуации. Обязательно».
Глядя, как утонувшие в дожде фонари вдруг подали признаки жизни, слабо обозначившись двумя идеальными шеренгами мутных пятен, Мими спросила:
– Слушай, Михал Иваныч, как тебе в женском аватаре, костюмчик не жмёт? Хи-хи. Мне вот как-то не комильфо. Нервный тип с шилом в заднице и без определённой цели, не способный нигде нагреть себе место, в теле юной альтруистки – это гендерный конфликт. Излишняя чувствительность мне понятна, поскольку я – сплошная натянутая струна. Но потребность в пажах это что, недостаток поклонников в прошлой жизни? Я выписал… выписала новую партию ушанов и желаю её получить во что бы то ни стало.
– Нет, нисколько не жмёт, аватар как на заказ шит, никакого отторжения. Я даже испытываю профессиональный интерес к тому, что чувствует женщина в той или иной ситуации и сравниваю со своим мироощущением. В прошлой жизни я так до конца и не изучил женский организм, не услышал его глубинных струн. Теперь же мне точно известно, что лечение одного и того же заболевания у мужчины и женщины не может быть одинаковым в силу различной психосоматики. Выражение «все болезни от нервов» верна. Вот только нервная организация у полов разная, а это в лечении не учитывается. У женщин она более тонкая, ранимая и яркая… А что случилось с тобою? Как ты оказался на небесах?
– Давай сначала ты.
– Ну, хорошо. Как я уже сказал, африканские коллеги пригласили меня, как инфекциониста, посодействовать в борьбе с эболой. Я этим ужасно заинтересовался, так как имел под своим началом от министерства здравоохранения лабораторию. Мой коллектив воспринял приглашение с большим воодушевлением. Ведь опыт, полученный на полях сражений с эболой, стал бы трамплином для новых идей и экспериментов. Ребята окружили, жали руки, благословляли на «дело ратное». Это взбудоражило, захватило с головой. Никогда не забуду их лиц! И я решил лететь.
Проформы ради мы писали отчёты о банальных штаммах гриппа, но в тайне изобретали средство от всех абсолютно болезней. Я планировал рассекретить наше открытие, которое защитило бы Центральную и Западную Африку от эпидемии. Супруга держала двери и кричала: «Ты полетишь только через мой труп! Дикари съедят тебя!» Но я, в буквальном смысле этого слова, перешагнул через неё, лежащую у порога в истерике, и помчал в аэропорт, прижимая драгоценный чемоданчик. Если бы я поступил иначе, то перестал бы себя уважать.
Самолёт приземлился за час до симпозиума, на который я тут-же отправился со встречавшей меня делегацией врачей, фармацевтов, дипломатов, журналистов. С огромным вдохновением я читал доклад, который произвёл фурор. Профессура, представители правительства, общественность, пресса, телевидение – все были на взводе и, как губка, впитывали информацию. Зал аплодировал мне… не мне, нам стоя. Боже правый! Это был лучший день в моей жизни. И пусть не врут потребленцы, эти тупые ходячие колбасы, обросшие висцеральным жиром, что счастье неуловимо и необъяснимо. Я испытывал его по-настоящему, физически! После конференции меня буквально носили на руках! Потом ещё в течение получаса я давал интервью всем, кто хотел его получить. Потом был банкет, где меня потчевали по-царски. Бессонная ночь, усталость от перелёта, нервное напряжение дали себя знать и мне пришлось откланялся. Как только я добрался до номера гостиницы, то, не раздеваясь, упал в изнеможении на кровать и уснул… а утром не проснулся. Среди ночи моя душа, блуждающая по гостинице, видела людей в масках, как они, крадучись пробрались в мой номер и стащили заветный чемоданчик.
Мими слушала, подперев ладонями голову. Она вздохнула, шмыгнула носом и уронила голову на грудь. Лили спрыгнула с подоконника, подошла к подруге и потискав её за плечи, сказала в манере сказочника Оле-Лукойе, подытоживающего историю, в которой, как обычно, всё заканчивается очень хорошо:
– Не грусти, дружок, я сделал то, что хотел сделать – отклонился от траектории, прочерченную для меня под линеечку от самого рождения. Когда мужчине далеко за пятьдесят, то хочется немного пошалить. Кажется, мне это удалось! Жена в конце концов возгордилась мною и теперь хранит все журнальные вырезки, где упоминается моё имя. А дети… Серёжа, у тебя есть дети?
– Нет у меня ничего. Прожил жизнь впустую. Сына не родил, дерево не посадил, даже дом построил не я. Занимался подражательством, ни в чём не достиг совершенства, никого не спас. И погиб нелепо в результате ДТП… А что написано в моём личном деле?
– Внезапный переход в небытие вследствие проявления наивысшей нервозности, превышающей нормы допустимого порога, что привело к потере контроля над автотранспортным средством и отделению божественной субстанции –души от повреждённой материальной оболочки. Там ещё указан твой инвентарный номер, но я его забыл.
Лицо Мими выразило сначала недовольство, потом удивление, а потом она безудержно расхохоталась. Согнувшись в три погибели, девушка конвульсивно выдавила:
– Ока… Ока… Оказывается там… Ха-ха-ха-ха! – она направила указательный палец в потолок, есть свои крю… крючко… творы. Вот это да! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха! Подхватила Лили. Звонкий, полный жизни смех щедро и солнечно разлился в старой заброшенной квартире вопреки тяжёлому, как гранит, небу, придавившему город вместе с бараносвинтусом и жителями, молча дрожащими от страха. Не умолкая, Мими подскочила к стене и клацнула выключатель, замаскировавшийся под толстым слоем липкой грязи. Над столом загорелась неожиданно яркая лампочка без абажура. То, что она оказалась в рабочем состоянии и сам факт её наличествования в патроне удивил сестёр больше, чем собственное пребывание на Земле. Это развеселило их ещё больше, и девушки совершенно безосновательно приобрели прекрасное расположение духа. Угомонившись, Мими спросила:
– А что такое наша Фру? С виду этакая гимназисточка, при виде мужчины, краснеет, как девственница, а на деле… Помнишь, как она крысам головы отрывала, когда эти серые паршивцы с северного склона горы ринулись на хлебные пажити.
В памяти возник крысиный поток, заполнивший ущелье и поднимающийся всё выше. Серая кишащая масса на глазах росла, захватывая новые уровни. Они приближались. Они исторгали запах клоаки и шум. Этот звук, ни с чем не сравнимый, парализовал, поднимал волосы на голове. Казалось, подземные тоннели, катакомбы и пещеры в один миг разверзлись и выдавили застоявшийся, густой, пузырящийся со свистом и бульканьем, гной – весь крысиный род – в отместку людям и всему живому за чувство страха и омерзения к этим тварям. Мими помнила, как она хотела крикнуть: «Сёстры, беда! Крысы идут!», но не смогла выдавить ни слова. Лишь болезненное мычание вырывалось из её горла. И вдруг! Фру, сложив крылья, врезалась в гущу крысиного потока. Она рвала крыс в клочья, как бритвой перерезала им зубами глотки и мчала по серой живой поверхности к голове потока, отыскивая главаря, и, когда он был ею схвачен, она, вся мокрая от вражеской крови, взвилась со своей добычей высоко в небо и скрылась в облаке. Без предводителя рызуны в панике разбежались, крысиный поток, словно просочился сквозь землю.
Вдруг Лили напряглась и замерла, прижимая палец к губам: «Ш-ш-ш… Кажется, идёт вызов», – и принялась лихорадочно теребить на пальце кольцо.
А, пока она ловила сигнал, Мими насупилась, скрестив руки на груди, и в свойственной ей ехидной манере, пробурчала себе под нос: «Опять этот надоедливый господин куратор будет уже в пятый раз читать вводный инструктаж, который мы и так знаем назубок. Огнестрельное, холодное, биохимическое оружие не употреблять. В рукопашной схватке применять русский стиль. Стрижки – под ноль, руки – в браслеты мяо, ноги – в ботфорты со стальными каблуками, корунд – на палец правой руки, гребень – в левый верхний карман косухи. Что ещё? Макияж в стиле «ночных бабочек». Хранилище боевых летучих мышей в нише арки сквозного дома, второго справа от места дислокации. Жертв и тяжёлых увечий среди населения не допус…».
– Фру! Семён Филиппович! Вы где!? – закричала Лили так, что стёкла окон и комода зазвенели.
15.01.2022
Продолжение следует.