Гайдзин

ГАЙДЗИН


УДК 82-311.6
Василий Романов. Гайдзин. М.: Наемник, 2022. ; 206 с.
Произведение является художественным вымыслом. Реальные события, имена, фамилии, населенные пункты, вооружение и снаряжение фигурируют в книге для придания художественного эффекта. Произведение не пропагандирует насилие, не призывают к каким-либо противоправным действиям, равно как и не стремится разжигать ненависть и не-терпимость к различным национальностям и социальным группам, с различной политической ориентацией. Присутствует нецензурная лексика, сцены жестоких убийств, употребления табака и алкоголя.
Внимание, 18+
Гайдзи;н (яп. ;;) – сокращение японского слова гай-кокудзин (яп. ;;;), переводящееся как «иностранец», ли-бо как «человек извне».
Иероглифы, составляющие слово гайкокудзин (;;;), означают ; «вне», ; «страна» и ; «человек». Таким образом, буквально слово означает «человек из внешней страны». В просторечии может употребляться грубая сокращённая форма гайдзин (яп. ;;), являющаяся сабэцуёго (дискриминационным словом), содержащая толь-ко иероглифы ; «вне» и ; «человек»; таким образом, это слово означает «человек извне».
Книга о непростой судьбе человека, ещё в раннем детстве попавшего в жернова революции, а спустя годы – ставшего участником кровопролитных сражений на фронтах Великой Отечественной Войны. О человеке «бойцовой породы», любящего свою Родину, несмотря ни на что. Начало истории жизни главного героя ищите в предыдущей книге «Буси-До».
Книга написана от первого лица, заставляя читателя примерить на себя его личность, забыться, и на время чтения стать другим человеком, прожить иную, неспокойную, увлекательную, насыщенную событиями и крутыми поворотами жизнь.


© Василий Романов, 2022


1. Неслучайная случайность!


Сразу в штаб фронта не получилось приехать, ждали, когда приедет сопровождающий и уже с ним, попутно че-рез армейские склады, 10 января 1943-го года мы прибыли в отдел кадров фронта.
В штаб фронта нас отвез старшина на санях. Сопро-вождал нас наш шрафбатный СМЕРшевец, так называе-мый особист, майор Новосёлов. Видали мы его довольно редко, да и то по особым случаям, он всё больше в штабе армии отирался.
Резкая оттепель внезапно сменилась морозом и пур-гой. Пока добирались – продрогли. Сначала доехали до армейских складов, где нас и приодели. Ладно хоть стар-шина просуетил всё от и до – суконные гимнастёрки с си-ними шерстяными галифе, валенки, новые офицерские шапки и полушубки. Обтянулись тугими ремнями порту-пей, выдали нам и кобуры с новенькими ТТ. Если бы не старшина, то нам достались бы вещи второго срока служ-бы (после мертвяков и заштопанные) – видок-то у нас, тот ещё был, после последнего боя. В новенькие сидора заки-нули по паре портянок, офицерских сапог, новых полоте-нец, кусков хозяйственного мыла. Выдали и офицерские планшеты.
Получив новую форму со знаками различия, с куба-рями старшего лейтенанта – я, и лейтенанта – Ермолаев, отправились в штаб фронта.
  Приехали в штаб. В это время шло оперативное со-вещание. Майор Новосёлов зашёл доложить, а нам велел обождать.
Совещание проходило в обычной деревенской избе-пятистенке. Пришлось ждать на улице. Проходил какой-то незнакомый капитан, спросил, чего ждём, пояснили, что вызвали в отдел кадров фронта из штрафбата, наш особист сейчас на совещании, сидим ждём, когда позовут.
Вдруг открылась дверь и из командной избы стали выходить военные. Все сплошь генералы, да полковники. Мы с Ермолаевым переглянулись и на всякий случай ко-зырнули всем выходящим, в этот момент выглянул в при-открытую дверь наш майор Новосёлов:
– Мартов, Ермолаев! Вас ждут!
В избе было хорошо натоплено, поэтому предвари-тельно разделись в сенях, прошли в большую светлую комнату, где сидел в новом френче с четырьмя звёздами в красных петлицах, плотного телосложения генерал-полковник в очках с тёмно-русыми волосами, зачёсанны-ми назад, образуя небольшие залысины на лбу. За его сто-лом так же сидели два полковника и один генерал-майор, как выяснилось позже, начальник штаба армии и кадро-вые работники, с красными петлицами оснащёнными «звёздами» и «шпалами». В это время генерал-полковник зачитывал газету, в которой говорилось о скорейшем вве-дении погон в армию. На новые знаки различия предпи-сывалось перейти в период с 1 по 15 февраля 1943 года.
На этом моменте, читающий в слух генерал-полковник, отложил газету и уставился на вошедших, то есть на нас, огорошив следующей фразой, не дав нам даже представиться:
– Ну, что лейтенанты, слышали?! В нашей армии всё теперь будет по-новому, до конца января все должны пришить погоны!
– Товарищ командующий фронтом, Максим Алексе-евич, эти лейтенанты немного по другому поводу… – напомнил ему генерал-лейтенант.
– А-а-а-а, штрафники! – прищурился Максим Алек-сеевич – Наслышан-наслышан! Валерий Иванович, пере-дайте мне их личные дела.
На стол генерал-полковнику один из полковников передал две папки. Генерал открыл первую из них:
– Кто из вас Мартов?
– Я, старший лейтенант Мартов, товарищ генерал-полковник! – ответил я и сделал шаг вперёд, шаркнул ва-ленком об валенок, но вышло не совсем серьёзно (забыл, что я не в сапогах).
Генерал-полковник, полистав моё личное дело, уста-вился на меня:
– Что ж, двойной срок штрафбата, это не каждый сдюжит! Наградной список впечатляющий! Герой! Но и хулиган изрядочный… Значит искупил свою вину… Ка-кие планы на будущее? Вернуться в свою часть?!
– Так точно! 
– У меня к тебе есть другое предложение! Такие как ты на фронте уже артдивизионами командуют, кто-то и до майора уже дорос. Пока ты был в штрафном батальоне. Не хочешь догнать упущенное и даже перегнать?
 – Хотелось бы, товарищ генерал!
– Я предлагаю тебе заняться комплектованием вновь созданной отдельной штрафной роты. Конкретно тебе, предоставляется возможность занять должность команди-ра взвода этой роты. Абы кому такую честь не предлага-ют! Только самым боевым из числа волевых и наиболее отличившихся в боях командиров, и политработников Красной Армии. Всему постоянному составу штрафных рот сроки выслуги в званиях, по сравнению с командным, политическим и начальствующим составом строевых ча-стей действующей армии, сокращаются наполовину. Каж-дый месяц службы в постоянном составе штрафной роты засчитывается при назначении пенсии за шесть месяцев. Твоя должность командира взвода будет приравнена к ко-мандиру роты. А за год и майором станешь, проявишь се-бя, станешь заместителем командира роты, а может и ком-роты! Подполковничья должность! Ну же?! И денежный оклад у постоянного состава, как в гвардейских частях – двойной! Ваша рота будет подчиняться напрямую штабу армии. Формировать роту будут в тылу, заодно отдохнёшь от войны, пока будешь заниматься комплектованием и бо-евым слаживанием роты. Как тебе такое предложение?
Звучало, конечно, заманчиво, хотя бы потому что можно было хоть немного отдохнуть от бесконечных бо-ёв, но, по сути, выходило, что из штрафбата меня так и не выпускают. Хрен редьки не слаще, только статус у меня будет офицерский и командирский. А так, что в штрафба-те, что в штрафроте, не всё ли едино?
Что ж, меня вполне устраивал такой расклад. Тем более, был молод и не чужд честолюбия – как говориться, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Рискованно (но не шибко рискованней, чем в простой пе-хоте или артиллерии на фронте). Всё же, из пешек стать ферзём, шанс был. Война – это такое мероприятие, в кото-ром можно высоко выдвинуться, благодаря своей личной активности на самый верх или, или же лечь на самое дно, и то, это будет не самый плохой исход: многих даже не хоронят, так и лежат там, где сложили свою голову.
– Я согласен, товарищ генерал-полковник!
– Ну, а ты, очевидно, лейтенант Ермолаев?!
– Так точно, товарищ генерал!
Перетасовав несколько листков в личном деле Ер-молаева и поверхностно почитав всё, кроме одного листа, уделив ему больше времени, генерал-полковник наконец, нахмурился и поднял глаза на Ермолаева:
– Я смотрю, вы были младшим политруком?! Не же-лаете к Мартову во взвод, по политчасти?
Я от неожиданности тут же уставился на Ермолаева – то, что он бывший политрук никто у нас не знал, все думали, что он был простым взводным. Вот это новость!
 – Я согласен! ¬– предательски сглотнув, мельком взглянув на меня и тут же опустив глаза, твёрдо сказал Ермолаев.
– Ну, раз согласны, начальник штаба, подготовить приказ о присвоении им очередных званий капитана Мар-тову и старшего лейтенанта Ермолаеву.
Генерал-лейтенант кивнул одному из полковников и тот записал себе что-то в планшет.
– Сейчас пройдите с начальником кадров армии, по-лучите предписание, ваши документы и ваши награды, а потом к месту прохождения службы, все свободны!
Мы поспешно прошли в сени, и быстро оделись, чтобы не мешать вышестоящим офицерам, вышли на ули-цу в ожидании начальника кадров армии.
Пока ожидали, я спросил:
– Так, Иван Иваныч, а чего это ты молчал, что ты младшим политруком был?
– Да брось, Семён Александрович, а то ты не знаешь, какое у нас отношение к политрукам, тем более к быв-шим?!
– И что же ты натворил, позволь узнать?
– Во время чистки пистолета, тот случайно выстре-лил, и я нечаянно убил мимо проходящего красноармейца! Пуля в голову, мгновенная смерть – грустно ответил Ваня – До сих пор чувствую себя виноватым…
– Хоть не мучался… – мрачно посочувствовал ему я, припомнив и свой грех смертоубийства по пьянке.
В это время вышел полковник, который записывал в планшет наше повышение, поманил нас за собой и не оборачиваясь пошёл к следующей избе. Мы, естественно, побежали за ним. Вошли в новую избу, просторную и всю занятую столами и шкафами. Где за каждым столом сиде-ло по паре младших офицеров или связисток. Беспрестан-но звенел один или даже два телефона, связистки соеди-няли, принимали информацию, что-то записывали. Все как на подбор молодые и симпатичные. Там нам выписали предписание прибыть не позднее 15 января 1943 года в деревню Лески, Ярищенского сельского совета Орловской области, для формирования 3 Армейской Штрафной Роты 143 Стрелковой Дивизии 48-й Армии Брянского фронта, выдали всё что у меня изъяли при определении в штраф-ной батальон – документы, награды, знаки отличия, де-нежный аттестат.
Нас покормили в течении дня в одной избе, где было что-то вроде офицерской столовой и отправили с попут-ной полуторкой в Ярище, а уж оттуда пешком до деревни Лески. По дороге пару раз застревали (дорогу снегом пе-ремело), с раскачки едва-едва вытолкали нашу машину. В Ярищенском сельском совете нам указали примерное направление куда нам топать до деревни Лески. Ярище само по себе представляло небольшое село и население его было довольно скромным – не более тысячи человек проживающих на семи улицах. Там же, в сельском доме культуры нам дали сухой паёк на пару суток. Обещая под-везти полевую кухню, припасы и всё необходимое позже. Деревня Лески по сути являлась выселком Ярища, потому что по улице Лесной, проходящей вдоль леса и реки Сос-на можно было выйти к самой деревне, растянувшейся в паре километров от самого Ярища. Эта самая деревенька-выселок имела всего пятнадцать домов, не считая камен-ной заброшенной церкви Покрова Пресвятой Богороди-цы. Где нам и предстояло аккумулировать свою будущую штрафную роту.
Пройдя по довольно широкой улице Лесной в высе-лок Лиски нас встретило скорее не деревня, а скопище мелких отдельно стоящих хуторов вокруг церкви. Только благодаря ей, этому населённому пункту можно было дать статус села.
Церковь стоит на пригорке, на крутом спуске к пру-ду. Каменная однопрестольная церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы построена была в 1855 году*. Церковь имела пристроенную высокую колокольню и примыкающая к ней часть трапезной. Храм был обнесен кирпичной оградой с железною решеткой, в которой име-лись ворота и 4 калитки. На церковной земле находились каменная сторожка и деревянное здание церковно-приходской школы, открытой в 1885 году. Церковь за-крыли в связи «с церковным мракобесием» в 1930-м году, а всех монахов и насельников разогнали. В данном случае нам предполагалось занять помещение церковно-приходской школы. Ориентируясь на высокую колоколь-ню, видную издалека, мы довольно быстро нашли цер-ковное подворье. Поразила деревянная ещё не старая цер-ковно-приходская школа, которая стояла не на фундамен-те, а на камнях, как на сваях.
Помещение было довольно просторное, бывшие классы были переоборудованы под жилые помещения, смахивающие своим устройством на казарму: в каждой комнате двухъярусные деревянные нары и даже тумбочки между ними.
С дороги нас встретили ещё шесть офицеров, и че-тыре сержанта из постоянного состава: командир роты, особист роты, два взводных, два политрука роты и четыре помкомвзвода из сержантов, а также, отдельно – старшина роты и фельдшер.
Оказывается, мы прибыли одними из последних, за-полнив собой основные ваканты постоянного штата роты.
В первый же день познакомились – командир роты майор Хайбрахманов Расул Ишемгулович. Высокий тата-рин, говорящий с лёгким тюркским акцентом, до войны был директором школы в Башкирии, за два года войны дорос по службе до майора. Очень строгий и ответствен-ный, что не мешало ему быть геройским и справедливым человеком. Был он высок и сухопар, но чувствовалась в нём какая-то первобытная звериная сила, какая бывает у жилистых и сухих людей, сильных духом и своей внут-ренней дикой энергией. Лицо было смуглым и бритым, чёрные жёсткие волосы местами серебрила седина. Воз-раст был неопределённым, ему можно было дать и трид-цать пять, и сорок пять лет. Обращался он ко всем строго на «вы», уставы знал в совершенстве и от них не отступал ни на букву.
Командиры взводов и политруки были из опытных вояк, это было заметно и по взгляду, и по нашивкам за ра-нения и боевым наградам. Это же касалось и сержантов. Сразу было понятно, что для формирования нашей штрафной роты взяли тех людей, которые в бараний рог согнут любой личный состав и сделают из него то, что им потребуется. Люди эти были физически и морально креп-кие, у таких не забалуешь. Видимо, в кадрах фронта про-сеяли через очень крупное сито, оставив в нём только глыбища, а не людей, убрав всех слабохарактерных, раз-ное трепло и показушников.
Прямо гордость брала, что мы с Ермолаевым попали в этот коллектив. Это говорило о том, что и мы не хуже. Чисто объективно. Значит, ударить в грязь лицом никак нельзя. Это наводило на мысль, что и контингент штраф-ников будет оторви и выбрось. Неужто уголовников при-шлют?
Командиры взводов были не из общительных, по-этому встречались мы в основном по утрам на совещании у майора Хайбрахманова. Который сразу определил, что мы ночуем в расположении со своими будущими взвода-ми, каждый из которых численно будет не менее, а даже больше роты:
– Это будут, в основном своём, осужденные за раз-личные преступления, разношёрстный сброд, из который мы должны сделать настоящий боец. Спать с ними, жить с ними. Постоянно знать все их насущный проблема! От-сутствие командира, это развал всякий дисциплина!
Моим помощником командира взвода стал старший сержант Быков Прокопий Васильевич. Было ему тридцать шесть лет, по тем временам считался уже стариком среди военнослужащих. Из бывших пограничников, едва-едва пробился из окружения и то по команде сверху. Его заста-ва практически вся погибла и если бы не приказ отойти (сопротивление стало бессмысленным, так как враг давно уже их обошёл), то и он мог погибнуть. С тех пор, где только и в составе каких только подразделений он не сра-жался. За время войны умудрился приобрести несколько военных профессий – артиллерист, миномётчик, кавале-рист, сапёр. По мимо всего прочего, он мог и за старшину вести дела, ведь на пограничной заставе это и была его должность. Человек это был суровый, но чисто внешне, в душе его угадывалась доброта. Хотя и злить его тоже не стоило, умел быть и строгим.
В общем, вот так и раскидали всех по взводам сер-жантов, с прицелом на то, что помкомвзвода это был как бы свой старшина взвода, подчиняющийся старшине роты (который и по званию был старшина) Чумаченко Михаилу Михайловичу. Довольно живой хохол, чрезвычайно доб-рый на словах, много что пообещать мог, но на деле и не дать, и не сделать. Мало кто знал, что, несмотря на умиль-ную и добряцкую внешность, тот был отменным мастером рукопашного боя и медаль «За отвагу» заслужил ещё в Финскую. В одной из схваток с белофиннами, случайно во время штыковой атаки, оказался отбитым от основной массы атакующих красноармейцев и в контратаке его по-пытались взять в плен. Так он один расправился с десят-ком противников орудуя только штыком и прикладом, чем нагнал на врага такой жути, что оставшиеся в живых вынуждены были с воплями ужаса ретировались с поля боя. С того знаменательного боя он носил отметину – ши-рокий шрам от рта до левого уха. Это его штыком так ра-нили в лицо, разрезав всю щеку. Старшина, чтобы скрыть своё уродство, носил пышные усы, как у Будённого, но и они до конца не могли скрыть наличие длинного шрама. Да и на кулаках мог дать фору любому – ни одна драка в его селе не обходилась без его участия. Зная все его до-стоинства, всё же трудно было поверить, что все рассказы про него и он сам, это всё про одно и тоже лицо. Михалыч не обладал высоким ростом и крепкой мускулатурой, напротив, был невзрачной комплекции и не высокого ро-ста. Как и каждый хохол он был хитёр и тот ещё куркуль, тяжело было добиться от него чего-либо, но всё же, благо-даря его бережливости, продуктов хватало, а каптёрка накапливала припасы на будущие трудные времена.
Пока ждали прибытие личного состава из штрафни-ков, мы готовили каждый день базу для подготовки буду-щих солдат – мы должны были научить их правильно ата-ковать штыком, действовать гранатой и работать слажен-ным коллективом. Тех, кто не умеет стрелять – научить пользоваться винтовкой, автоматом и пулемётом.
Для этого мы всем офицерским и сержантским со-ставом подготавливали из мешков с опилками и песком чучела, для обучения штыковому бою. Вспоминали все уставы караульной службы, подготавливали полосы пре-пятствий имитирующие немецкие траншеи с линиями ограждений, ДОТами и блиндажами. Кроме того, в случае налёта немецкой авиации – это были запасные позиции для укрытия от бомбёжки. Так что скучать нам не прихо-дилось – через неделю должно было прийти первое по-полнение. Работали с утра и до глубокой ночи, не забывая на ночь выставлять из своих же рядов дневального, отве-чающего за наш ночной сон, не взирая на звание и срок службы.
Прибыла полевая кухня в виде трёх повозок. По од-ной на каждый взвод. Пока не было штрафников из пере-менного состава нам хватало и одной. Кормёжка была не ахти, что касаемо еды – пока мы были не на боевых, пита-лись мы по второй категории, как для тыловых подразде-лений и тех, кто на излечении. Не было и фронтовых сто грамм.
Исходя из нашего вооружения мы должны были сформировать три взвода – стрелковый, миномётный и пулемётный.
Я должен был сформировать пулемётный взвод из более или менее грамотных, хоть немного разбирающихся в технике и механизмах. Из самых-самых грамотных должны были собрать командиров миномётов, наводчи-ков и обслугу, потому как тут без технических знаний де-лать нечего, за короткий срок с нуля обучить невозможно. Ну, а в третий стрелковый (самый многочисленный) пой-дут все остальные.
Лейтенант Арефьев Владимир Николаевич – стал командиром стрелкового взвода, молодой. Всего двадцать один год, но опытный командир. Когда началась война приписал себе два года, попал на фронт, после первого ранения на краткосрочные командирские курсы, выпу-стившись из учебки старшим сержантом. В первом же бою доказал, что может быть командиром и был повышен до младшего лейтенанта. К моменту определения в штраф-ную роту, на полном основании носил лейтенантские ку-бари. На первых порах я должен был помогать ему со стрелковым взводом, потому как опыт общения с блатной публикой я имел, а он нет.
Лейтенант Агафонов Михаил Парамонович – млад-ший политрук в стрелковом взводе. Был моих годов, и так же должен был помогать лейтенанту Арефьеву привести к общему знаменателю его взвод. Имел реальный боевой опыт, только-только из госпиталя по ранению.
Старшина Ямских Георгий Павлович – помощник командира стрелкового взвода. Сам напросился в штраф-ную роту, претендуя в будущем занять должность коман-дира взвода, до того будучи заместителем политрука Ага-фонова ещё в строевых частях. Опытный старшина про-шедший и Финскую, и даже воевал за озеро Хасан. За начитанность и умение объяснить политический момент его и сделали заместителем политрука.
Журавлёв Алексей Ильич – командир миномётного взвода. Бывший артиллерист, так же учился в артиллерий-ском училище, недоучившись, по сокращённой программе выпустился младшим лейтенантом, а не сержантом, бла-годаря выдающимся способностям в геодезии, картогра-фии и как самый точный наводчик на учебных стрельбах. Не единожды в 1942-м просился на фронт, но его оставля-ли учить курсантов штатным преподавателем в училище. И только после восьмого рапорта и длительной беседы с особистом был определён в постоянный состав штрафной роты. Несмотря на юность (а было ему всего двадцать лет), имел крепкое телосложение, серьёзное лицо и высо-кий рост, от чего обманчиво казался старше своих лет.
Добровольский Павел Владимирович, участник Ста-линградской битвы, был ранен, после излечения был направлен политруком миномётного взвода в штрафную роту. Двадцать два года, успел повоевать с самого начала войны и дорасти до командира отдельного взвода, из сер-жантов, так же окончив краткосрочные офицерские курсы перед Сталинградской битвой, лейтенант.
Все, кроме Журавлёва, имели боевой опыт и опыт командования людьми в бою. Журавлёва взяли в штраф-ную роту чисто как высококлассного специалиста, спо-собного быстро научить своих подчинённых всему, что он сам умел.


* – Деревянная Покровская церковь в Лесках впервые упоминается в ведомости по церквам Малоархангельской округи, состоявшей в ведении Ливенского духовного прав-ления аж до 1789 г.
2. Пополнение


Через неделю прибыло первое пополнение. Пред этим, с вечера, накануне, предупредили по телефону, что на утро должны прибыть, встречайте. С утра раскочегари-ли все три полевые кухни и готовили обед, рассчитывая на триста с лишним человек. Само пополнение мы не то что увидели, а, в первую очередь, услышали. Время было ближе к обеду. Как раз все находились на улице. Коман-дир роты на импровизированном плацу, образованным площадкой перед церковью, окружённой церковным по-дворьем доводил задачи на послеобеденное время, как мы услышали отдалённое хоровое пение.
– Никак, наше пополнение? – обрадовался наш осо-бист, исполнявший обязанности и комиссара, и замести-теля командира роты (офицеров не хватало), майор Бушин Артём Анатольевич. Един в трёх лицах, как говорится.
– Орлы! Харашо поют! – заулыбался комроты – Всем разойтис, быть готовым принять личный состав!
Сначала пение было невнятное, но многие из нас обрадовались – раз поют, значит подразделение дисци-плинированное. Потом показалось, что мотив какой-то странный, не военный, но всё же залихватский. А затем стало доноситься то, чего никто из нас не ожидал:

…Кыш вы, шкеты подвагонные,
Кондуктор сцапает вас враз!
Едем мы в вагоне мягком,
А поезд мчит Ростов-Кавказ.

Припев, с молодецким посвистом:

Свисток, гудок,
Стук колёс,
Полным ходом идёт паровоз;
А мы без дома, без гроша –
Ша,
Шатья беспризорная!
Эх, судьба моя, судьба,
Ты, как кошка чёрная!

Погляди, какой чумазый –
Только светятся глаза!
Едем мы в вагоне мягком,
А он – на оси колеса!

Впереди, в вагоне мягком
Едет с дочкою НЭПман.
Вот бы нам на остановочке
Потрясти его карман!*
 
Песня, закончившись, умолкла. С площади мы уви-дели сквозь забор около трёх сотен ухарски одетых крас-ноармейцев в новой форме, но без знаков отличия. Ухар-ски, потому что шапки сдвинуты на затылок, кто-то за-правлен, кто-то расхристан, да и шли они неровным стро-ем. Вели их конвойные, кто на лошадях, а кто пешком. Судя по конвойным – были это какие-то азиаты, не то киргизы, не то узбеки, набранные в конвойные войска НКВД, ввиду того что большую часть внутренних войск мобилизовали на фронт, создав из них стрелковые пол-ки**.
Мы раскрыли ворота на церковное подворье, и вся эта расхристанная масса стала было заполнять площадь, но тут комроты громко крикнул:
– На месте, стой!
Людская масса остановилась, послышались крики из толпы:
– Гражданин начальник! Пусти! Мы свои! Пополне-ние! Жрать давай! Самолёт летел – колёса тёрлися! Вы не ждали нас – а мы припёрлися!
И дружный гогот.
Майор Хайбрахманов крики, гомон и хохот из тол-пы пресёк громкими, отрывистыми и зычными команда-ми:
– Тихо! Командиры взводов, принимаем своё по-полнение! В колонну, по пять! Отсчитываем по сотне и отводим на ранее оговоренные места! Капитан Мартов, первым!
Я подбежал к воротам и расталкивая людскую массу руками стал формировать первую шеренгу по пять чело-век, потом вторую. Дальше было проще, так как людская масса стала понимать, чего от неё хотят. Запустив людей частями на площадь и отсчитав двадцать шеренг по пять человек, я увёл свою сотню. Мне помогал Ермолаев, отсе-кая последнюю шеренгу от общей массы в конце, чтобы другие не увязались за моей сотней. Так же поступили и другие командиры взводов. За оградой осталось ещё чело-век сорок с лишним. Поочерёдно, помкомвзвода забрали равное количество к каждому взводу, но всё равно в по-следний взвод получилось на одного меньше. Пересчита-лись, оказалось, что добавилось в два взвода по 15, а в третий 14 человек.
Предварительно раскидав людей, майор Хайбрахма-нов представился:
– Я майор Хабрахманов, Расул Ишемгулович! Я те-перь для вас царь и Бог! Моя фамилия, имя и отчество всё равно не запомните, поэтому обращаться ко мне или по званию, или товарищ командир! Человек я строгий, но справедливый! Много повторяться не люблю! Скажу один раз, самый главный и важный! За любой неподчинений – расстрел!  Командиры взводов вам представятся позже! Мне понравилось, как вы тут дружно пели, но мне не нра-вится ваш внешний вид и ваш репертуар! Вы доблестный защитник Отечества, а не банда уголовник! Вы сами по-просились на фронт, никто вас сюда не звал! А раз согла-сились защищать нашу страну, значить будьте добры вы-полнять то, что я приказываю…
Командир роты сделал паузу, пройдясь мимо по-строенных штрафников, а потом продолжил:
– А сейчас, общая команда – заправиться!
В каждом взводе тут же послышались сдавленный гомон и шум поправляемой на себе одежды.
Пока все приводили себя в порядок к командиру ро-ты подошёл один конвойный, судя по петлицам младший лейтенант, который ловко козырнув доложил:
– Товарищ майор! Младший лейтенант госбезопас-ности Музафаров!  Доставили в ваш расположение 344 человека, из 347, три – попытка побега!
– Где ещё трое?
– Застрелен при попытка побега, тащ майор!
– Документы где?
Младший лейтенант Музафаров, обернулся и крик-нул свои конвойным:
– Кильдибаев, заводи арба!
На площадь заехала высокая телега, которой управ-лял, очевидно, тот самый Кильдибаев, в телеге горой ле-жали тугие связки личных дел, а также фуфайки, шинели, сапоги, гимнастёрки, шапки, ватные штаны и бриджи, к телеге же, вповалку, были привязаны головой вниз, три обледеневших тела в исподнем. У всех трёх, ранение в го-лову – струйки крови изо рта, носа и из ужасных сквоз-ных ран, успели заледенеть и теперь смотрелись уродли-выми наростами, из-за которых невозможно было разгля-деть самого лица. Вместо него была сплошная маска в ви-де обмёрзлой мешанины из крови, мозгов и волос.
– Метко вы… – потрясённо пробормотал майор Хайбрахманов.
– А зачем форма портить?! Ещё пригодится может, шапка только мал-мал пострадал! Но эт, ничё, зашить можна! – хитро прищурившись, ответил Музафаров.
И в самом деле, на двух шапках были видны крова-вые прорехи, зато третья выглядела, ну, прям, как новая.
Ещё раз проверили личный состав по документам и на лицо, отправили к старшине накормить конвойных и помкомроты отправились хлопотать на счёт обеда для своих взводов. Помещение столовой было небольшим, поэтому заранее определились, что кормить будем по-взводно.
После обеда всех опять построили и почти до самого ужина с перекурами, стали тасовать из взвода во взвод, согласно их профессиям, умениям и навыкам.
Практически все были из уркаганов, за редким ис-ключением.  Как то: пойманные в тылу дезертиры, крас-ноармейцы совершившие уголовные преступления (кражи и мародёрства, а также насилие над мирным населением), рабочие опоздавшие на работу***, бывшие  окруженцы призывного возраста, бежавшие из немецкого плена сол-даты РККА, бывшие полицаи с освобождённой от окку-пантов территории  – после опроса местного населения и, в случае отсутствия данных об их вербовке, предательстве или других негативных моментов, направленные во в штрафную роту, доказывать свою верность Отечеству.
Так как нам надо было создать слаженный коллектив бойцов, то двух офицеров и помкомвзвода (из сержантов) на один взвод было мало. Необходимы были, как вода, командиры отделений. Пришлось тут же назначать из бывших дезертиров и осуждённых к военному трибуналу военных, командирами отделений, как людей опытных и знающих всю армейскую кухню. Доверяли так же и пар-тийным, комсомольцам. Те, кто состоял в партии или был комсомольцем тяготели больше к нам, чем к уркам.
Кто-то сам просился в командиры отделений и клят-венно заверял, что мечтает поскорее смыть позор кровью, а кто и наоборот пытался увиливать от командирства, но всем новым командирам отделений было указано, что сто-ять на должности они будут временно – если плохо себя покажут или не будут справляться, то командиров отделе-ний будем назначать из урок, дезертиров и бывших поли-цаев. А если будут справляться, то им через месяц будет присвоено звание – младший сержант и возможность быстрее реабилитироваться по нашему ходатайству и награждаться на общих основаниях. Все, кто уже только по внешнему виду показывал, что не горит желанием стать командиром отделения – тех не неволили и тут же отсеивали в простые штрафники.
После ужина, командиры взводов развели весь лич-ный состав по своим спальным помещениям.
И вот тут началось самое интересное…
За день личный состав осмотрелся, осмелел, заметив, что их хоть и больше, но особо никто не охраняет.
На отбое я построил в три шеренги всех своих бу-дущих пулемётчиков и автоматчиков – 115 человек. Пу-лемётное отделение и два автоматных. Представился им, представил политрука взвода, покомвзвода и новоиспе-чённых командиров отделений и их замов (запасных ко-мандиров отделений на случай если тех убьют или они не будут справляться со своими обязанностями). Вручил им знаки отличия ефрейторов, чтобы они пришили на свои петлицы. Перед строем озвучил их полномочия, чтобы слушались их так же как меня.
Закончив с официальной частью, задал, казалось бы, риторический вопрос:
– Вопросы есть?
 И вот тут начались шумные вопросы и галдёж из строя:
– Барин обещал нам свал по делюге, коли алёшками на цырлах бегать будем, у краснопёрых фраеров! Гражда-нин начальник, нам ссали в уши, и шура веники вязала?/ Начальник колонии обещал нам законную свободу после дела (в данном случае после боя), если будем честно слу-жить красным командирам. Гражданин начальник, нас обманывали и это дело лишено смысла?/
Вот тут я не сдержался, перестав следить за своею речью:
– Ша! Кончай базлать! Вы, ерша, коты зафоршма-ченные и ныне – морды автоматные! Крутить вагранку я вам тут не дам! А кто гуливанами, горлохватами набуш-мачился, отловим и на глухой форшмак заделаем: гарнир захаваете и квасом завёрзаете! Здесь тоже козырные люди есть! Ещё услышу от кого блатную музыку, в шнифтах свет потушу, а кто задумает сквозануть с прожарки – от-рихтую на штык, лично, затрюмлю для начала на амбар, а потом особист кончит перед строем. Всем всё понятно? /Тихо! Заткнулись все! Вы, развенчанные воры, низкой квалификации и ныне являетесь солдатами! Жить по уго-ловным понятиям я вам не дам! А кто у своих воровать надумает или силой что отбирать, тех поймаем, и сильно опозорим: заставим есть дерьмо и испражняться кровью. Здесь тоже авторитетные люди есть! Ещё услышу кто бу-дет со мной общаться на блатном жаргоне ¬– изобью до по-тери сознания. Кто задумает сбежать пред боем – лично изувечу до полусмерти и закрою в изоляторе. А особист потом расстреляет перед строем. Всем всё понятно?/
Наступила тишина, все молчали, вытаращившись на меня в недоумении.
– Раз всё понятно. Разойдись. Отбой!
Все стали расходиться по деревянным двухъярусным нарам, шёпотом слышались сдавленные фразы:
– Амба! Приплыли, пацаны! / Конец, всё пропало! Мы в безвыходной ситуации, парни!/
– Этот краснопёрый видно много плавал! / Этот во-енный видно много отсидел!/
– А может он и не бродяга? Всю дорогу цириком проваландался, а потом его, как и нас на прожарку кину-ли!  /А может он не правильный преступник? Может он на тюрьме сотрудником пробыл, а потом его на фронт, как и нас послали!/
– Да, фуфел он! Не бздите, пацаны! Жути прогнал! А вы на измену подсели, непути голимые!/ Да обманщик он! Не бойтесь, парни! Запугивает вас! А вы повелись, плохие запуганные зэки!/
– Не гони пургу, видал сколько цацек? И две коцки! У нашего барина и то столько не было. Фартовый! / Не говори глупости, видал сколько наград? Две нашивки за ранения! У нашего начальника колонии столько не было. Удачливый вор!/
– Не гони волну! Нахватался верхушек, обычный фраер! / Не разводи панику! Дилетант, но строит из себя опытного уголовника./
– Но козырно мурчит качалово! Рыбина! / Красиво изъясняется по понятиям! Опытный зек!/
– Никшните! Зуб даю, наш главшпан, тайгу мотал! На воле пупкари так на музыке не играют/ Заткнись все! Однозначно, наш главарь сидел в лагере! Сотрудники тюрьмы так не умеют разговаривать на уголовном жар-гоне./
– А ну, цыть рамсы разводить! А то я вас ща постав-лю в стойло! На столыпине надо было лыжи вострить! Теперь не климатит! Три алёлика на скок ломанулись, так их гайдамаки узкоглазые уработали! Здесь и подавно! Расход! Упали в тряпки! Завтра шерсть понтоваться будет, слушать их как меня, и не мурчать! /А ну, прекратить спор! А то я вам укажу ваше место! Надо было с вагона для перевозки зеков бежать! Теперь не выйдет! Вон, трое пытались убежать из строя, так их конвоиры-азиаты за-стрелили! А сейчас и подавно! Расходимся!!! Легли все спать! Завтра помощники администрации будут командо-вать (здесь в данном случае командиры отделений) – слу-шаться их как меня, не блатовать!/
Я сделал вид что не услышал, но кое-что полезное для себя усвоил. Среди всей этой массы уркаганов был несомненный лидер и явно в авторитете. И самое важное для меня было или сломать его лидерство, или перетянуть на свою сторону. А ещё я понял, что он старается не выде-ляться и находиться в тени, исподволь руководя всей бо-сотой. Я не успел разглядеть его среди общей массы. Зато запомнил его голос – своеобразно низкий и с хрипотцой.
Такой бывает, когда его обладатель много кричал на морозе.
В первую ночь дневальных я назначил из постоян-ного состава взвода, куда включил и себя самого, во-первых, чтобы дать освоиться не служившим людям и увидеть, как выглядит казарменная жизнь военнослужа-щих ночью; во-вторых – доверия к такому личному соста-ву у меня не было, даже к командирам отделений, как их урки назвали – «шерсть»; а в-третьих – это было прямое указание командира роты, с которым я был полностью со-гласен – в первую же ночь мог произойти побег.
Мы специально показали штрафникам, что их особо-то никто и не охраняет, «гайдамаки» уехали, а постоянно-го состава мало, в принципе убежать не сложно. Но вот, если их поймают при побеге, то финал один – расстрел! Это они тоже понимают. А так, вроде как, им доверие оказывают. Что, с точки зрения педагогики, должно было положительно повлиять на бывших уркаганов, привык-ших постоянно быть под вооружённой охраной.
Так уж получилось, что при перетасовке взводов со-гласно знаниям и умениям мне досталась самая соль уго-ловного мира – в большей своей части высококвалифици-рованные делаши: медвежатники, аферисты, громилы по квартирам и налётам, но умнейший народец. Рассуди-тельные, технически образованные, всё же такие меха-низмы сложные, кассовые аппараты, сейфы в сберкассах, вскрывали. Всем им было лет по тридцать-тридцать пять, физически крепкие. Те, кто были попроще, направили в стрелковый взвод, а самых интеллектуально образован-ных специалистов – в миномётный.
 В будущем из самых лихих и фартовых я собирался на базе своего взвода собрать отделение разведки. С кото-рыми буду более углубленно заниматься лично.
Я пошёл спать, под утро меня должен был разбудить Ермолаев, чтобы я, нацепив нарукавную повязку дежур-ного, следил за порядком в расположении.
Сонный Ермолаев разбудил меня и отдав повязку пошёл спать, было четыре часа утра, самая «вахта собаки» – когда любого рубит спать. Я сам настоял, чтобы дежу-рить на это время, по своему опыту зная, что все фартовые дела делаются на этот период и, если что, я один в состоя-нии пресечь побег или какой-либо эксцесс, зная эту пуб-лику не понаслышке.
Приблизительно в 04:40 утра, с одной из кроватей тихо поднялся невысокий, сутулый, крепко сбитый боец и направился раскачивающейся, чуть косолапой походкой на выход. Проходя мимо меня, сидящего за столом на вхо-де в спальное помещение, я задал ему вопрос:
– Куда?
– На дальняк, гражданин начальник! – шёпотом от-ветил боец, почесав разрисованной рукой подбородок.
– Что? – притворившись, что не расслышал, пере-спросил я.
Тот нагнулся к столу и довольно нагло произнёс:
– На дальняк, гражданин начальник, живот крутит! Пропусти!
Я, поймав его за верхнюю губу подтянул к себе и произнёс на ухо:
– Ну, что, как жить будем?! Будем продолжать воду мутить или будем служить, не за страх, а за совесть?
– Пуфти начальник! Больно! – сморщив лицо от бо-ли, чуть ли не взвыл боец, в котором я по голосу признал того самого, чьё слово было последним перед отбоем.
– Я тебе вопрос задал, не просто так…кубатурь быстрее, а то здесь обхезаешься. А это, я тебе скажу, такой форшмак, что в авторитете больше не ходить… Обзовись.
– Ванька Каин****, пока масть не сменил, был Ванька Клин! Медвежатник.
– Побожись!
– Век воли не видать!
– Шниферами работал, или фомичём? *****А то, знаем мы таких…фуфелов
– Огорчаешь, начальник!
– Арапки зацени!
Тот развернул ладони лопатой.
Я осмотрел руки. Да, видно было что ловкие, силь-ные, но в тоже время эти руки не видали тяжёлой работы – такие руки бывают только у музыкантов или у хирургов.
– Вощем, так! Ванька Каин, меня держись и братве своей передай – будете делать как я скажу, будете жить по-человечьи. Всему научу, просто так в трату не дам. Подбери мне людей понадёжнее – буду формировать от-деление разведки. А здесь, большой простор для возмож-ностей, намёк понятен?
– Понял…
– Не понял. А «есть» и «так точно»! Про все блатные понятки забудь и другим передай… Здесь не малина, а ар-мия и война.
– Есть! Один вопрос, гражданин начальник!
– Задавай!
– Ты ведь из деловых? Не в обиду, какой масти был?! А то пацаны волнуются… – перевёл свой личный интерес на общественный Каин.
– Не успел фраер щекотнуться, как занозив агальцы ему в правяк у шкар Тимоха уже барабал гаманок…/ Не успел обыватель почувствовать, как Тимоха засунув ему пальцы в правый карман брюк вытащил кошелёк/. – приблатнёным тоном, почти пропел я, вместо ответа.
Глаза Каина расширились в полумраке, освещённом лишь керосиновой лампой, стоящей на моём столе. Я от-пустил его верхнюю губу, которая от долгого удержания была ещё налита кровью и опухла. Расширенные глаза в сочетании с опухшей губой смотрелись комично.
 – Твой?
Я показал заточку с наборной ручкой Ваньке Каину. Тот стал щупать свою поясницу под нательным бельём и ничего не найдя, уставился на меня раскрывши рот, стало ещё смешнее.
Я никому не рассказывал, за что я сидел в Уфе в ис-правительной трудовой коммуне. А сидел я за то, что од-нажды попался на базаре, когда чистил карманы обывате-лей и кликуха «Граф» была дадена не просто так – «ширмач» (карманник), самая аристократичная из воров-ских профессий, после которой стояли только «шнифера» и «домушники». Да и попался я неспроста, сам подставил себя, чтобы меня поймали – хотелось «завязать» и уже хоть как-то устроиться по жизни, понимая, что когда-никогда, а в очередной облаве меня просто убьют или же надо срочно легализоваться, получить «чистые» законные документы и по возможности сменить свою биографию на пролетарски правильную. Именно так, как бы это пара-доксально не звучало, через тюрьму и детскую трудовую коммуну, я и выпал из уголовной среды.
 – Мой жабокол! Отдай!
– Иди, куда шёл! Вернёшься, отдам!
Ванька, почёсывая поясницу, где ранее был припря-тан его свинокол, пошёл на подворье, до деревянного сор-тира.
Его нож я положил на стол. По возвращении, Каин, как ни в чём не бывало, тиснул его со стола и спрятал под рубаху. Я тоже сделал вид, что ничего не произошло.
Через десять минут я разбудил командиров отделе-ний, чтобы те помогали при общем подъёме будить весь личный состав. Потом только произвёл общий подъём. Блатные проснулись сами, вместе с командирами отделе-ний и успели между собой перешептаться. Возможно, по-этому подъём в пять утра был без видимого недовольства и прошёл быстро. Тут же командиры отделений назначили наряд на кухню и те, сразу же ушли топить печки полевых кухонь, помогать поварам, в роли которых пока ещё были помкомвзвода. Позже, я назначу на постоянные должно-сти писаря, казначея и повара из наиболее честных и ода-рённых, в данных направлениях, бойцов пополнения.
Постоянный штат в нашей роте был в большом со-кращении, поэтому эти должности пришлось заполнить из переменного состава.
 Как и во всяком коллективе, всегда найдутся те, ко-му по душе готовить еду, заниматься писаниной, отвечать за материальные ценности, видя в этих должностях свои плюсы и послабухи.
Со временем Ванька Каин стал моим вторым нефор-мальным помкомвзвода, от чего дисциплина у меня была железной. Чего не скажешь про другие взвода, где мне пришлось помогать, приведя на разговор к ним несколько своих гавриков (не обошлось без воспитательного мордо-бития, как говорится, всё по системе Макаренко******). С разрешения комроты Хайбрахманова я стал формировать отделение разведки, командиром которого назначил Ваньку Каина, то есть младшего сержанта Ивана Фёдоро-вича Климова, под своим непосредственным контролем.
Меж тем, каждый день с утра до вечера в течении месяца рота осваивала оружие – каждый взвод по своей программе, но тактические занятия проходили совместно всей ротой – штурм пригорка в составе роты, штурм «немецких траншей», подъём по тревоге ночью, рытьё окопов. Каждый день утро начиналось с кросса вокруг пруда, сначала без оружия, а потом с оружием.  В течении недели прибывали и прибывали штрафники, увеличив нашу роту до восьмисот человек, в результате чего при-шлось выписать ещё несколько полевых кухонь и назна-чить новых отделенных командиров, чтобы упорядочить эту массу людей.
Но случались и бытовые проблемы, которые просто душещипательным разговором с переменным составом не ограничились…


* – «Кыш, вы, шкеты подвагонные…» – Классическая песня беспризорников. «Шкеты» были необыкновенно попу-лярны в течение многих десятилетий. Дело в том, что, не-смотря на формальную борьбу с беспризорничеством, госу-дарство до середины 50-х годов так и не могло справиться с этим явлением. Только победили волну беспризорничества 20-х (связанную с революцией и гражданской войной), как ей на смену пришло беспризорничество 30-х (связанное с кол-лективизацией и массовыми репрессиями). В конце 40-х по-явилось новое, многочисленное поколение беспризорников – результат войны и разрухи… И все они пели «Шкетов». А большая часть беспризорников позже, влилась в уголовный мир.
Песню «Беспризорники» («Цыц вы, шкеты…») в 30-е годы включал в свой репертуар знаменитый певец Вадим Козин, позднее оказавшийся в сталинских лагерях.
Ростовский вариант «Шкетов» отличается большей экспрессивностью, он менее растянут и более динамичен. Хотелось бы отметить ещё некоторые детали. Во-первых, во всех трёх куплетах фигурирует «мягкий вагон», в котором едут сами исполнители. Таким образом, повествование ве-дётся не от лица беспризорников, а от лица уголовников-«майданников» (поездных воров). Во-вторых, в припеве – потрясающая звукопись, которая создаётся трёхкратным по-вторением слога «ша» – «без гроША – ША – ШАтья бес-призорная». Это говорит о том, что текст обрабатывался, несомненно, мастером.

** – В августе 1941 года по решению ГКО из войск НКВД на фронт было отправлено 110 000 военнослужащих. В середине 1942 года дополнительно 75 000 человек. В кон-це 1942 года из военнослужащих пограничных и внутренних войск была сформирована Армия войск НКВД (АВНКВД) в составе из 6 дивизий, переименованная 1 февраля 1943 года в 70-ю Армию.
Дивизии формировались по территориальному призна-ку:
из пограничных войск – Дальневосточная, Забайкальская и Среднеазиатская дивизия;
из оперативных войск – Уральская и Сталинградская диви-зии;
из войск по охране железных дорог – Сибирская дивизия.
За весь военный период НКВД передал из своего состава в действующую армию 29 дивизий.
Всего же в боевых действиях участвовало 53 дивизии и 20 бригад НКВД.

*** – Попасть из тыла в штрафную роту можно было и за совершенно незначительные провинности, например, за опоздание на работу свыше двадцати минут, что приравни-валось к прогулу. Если в первый раз за подобное нарушение объявляли выговор, то за повторное – судили: могли дать срок или отправить в штрафную часть.

****Ванька Каин ¬– Иван Осипов родился в 1718 году в семье крепостных крестьян в селе Иваново (позднее относи-лось к Ростовскому уезду Ярославской губернии), принад-лежавшем купцу Филатьеву. В 13 лет переехал в Москву к владельцу деревни. Обокрав своего господина, бежал из господского дома, но вскоре был схвачен и возвращён об-ратно. За донос на своего барина, к которому подкинули труп солдата, получил свободу, а затем попал в воровской притон «под Каменным мостом», где жил известный дворя-нин - вор Болховитинов. После целого ряда смелых похож-дений в Москве отправился на Волгу, где примкнул к пони-зовой вольнице и разбойничал в шайке известного атамана Михаила Зари.
В конце 1741 года вновь оказался в Москве, пришёл в Сыскной приказ и объявил, что он является вором и знает других воров и разбойников, не только в Москве, но и в дру-гих городах, и предложил помощь в их поимке.  Из-за чего, собственно, и получил кличку Каин. Предложение Ваньки-Каина было принято, ему было присвоено звание доносите-ля сыскного приказа, в его распоряжение была отдана воен-ная команда. Ванька выдавал и ловил мелких воришек, но укрывал крупных воров; преследуя старообрядцев, вымогал у них деньги; купил в московском Зарядье здание и открыл там игорный дом; не останавливался и перед открытым гра-бежом. Большинство служащих Сыскного приказа, от чле-нов приказа до мелких писцов, были у него на откупе и спо-собствовали ему. Под покровительством Ваньки-Каина чис-ло беглых, воров, мошенников и грабителей увеличивалось в Москве с каждым днём.
Это скопление огромного числа людей, живших во-ровством, грабежом, а иногда и убийствами, в конце концов выразилось общественным бедствием. Весною 1748 года в Москве начались повсеместные пожары и разбои, которые навели ужас и на Петербург. В паническом страхе жители Москвы выбирались из домов, выезжали из города и ночева-ли в поле. В Москву был послан генерал-майор А. И. Уша-ков с войском; под его председательством была учреждена особая следственная комиссия, действовавшая 3 месяца. Во время существования этой комиссии Ванька-Каин продол-жал свою преступную деятельность, но уже не так свободно, как прежде. Тем временем появлялись новые деятели, кото-рые уже не способствовали ему. К тому же он столкнулся с сильной в то время сектой скопцов. Команда Ушакова, пре-дупреждая поджоги, ловила всех подозрительных людей и приводила их не в сыскной приказ, а прямо в комиссию, где их допрашивали, благодаря чему постепенно стала раскры-ваться преступная активность Ваньки-Каина. Убедившись, что вся московская полиция находится в сговоре с Ванькой-Каином, преемник Ушакова, генерал-полицмейстер А. Д. Татищев, ходатайствовал об учреждении по этому делу осо-бой комиссии. Эта комиссия просуществовала 4 года, с июня 1749 по июль 1753 года, когда дело Ваньки-Каина бы-ло передано в сыскной приказ, в котором за это время сме-нился весь личный состав. В сыскном приказе дело находи-лось ещё 2 года — до июля 1755 года, когда Ивану Осипову был вынесен смертный приговор, но по указу Сената он был заменён наказанием кнутом и ссылкой на каторгу, сначала в Рогервик, а затем в Сибирь. Очевидно, поэтому воры окре-стили Ваньку Клина – Ванькой Каином, после того как тот согласился воевать в штрафной роте.
*****Шнифферами работал, или фомичём? «Шниф-фер» (иногда используется, как синоним медвежатника) – инструмент для тонкой работы по открытию сейфа, замка, без его непосредственного разрушения. Термин в уголовном арго, появился от английского слова snuffle – сопение. Со-пение зачастую сопровождает взломщика при манипуляции отмычками, особенно, если не очень получается. Фомич, фомка, абакумыч – гвоздодёр-ломик, иногда термин «фо-мич» используется так же как синоним медвежатника, как инструмент – используется для грубой работы по взлому замков или отжиму наружных дверей. Сам термин «медве-жатник» происходит от сравнения сейфа в форме куба с медвежонком, медведем. Значит, тот человек, который вскрывает «медведя» – есть медвежатник.

****** по системе Макаренко – Анто;н Семёнович Ма-ка;ренко (1 (13) марта 1888, Белополье, Сумской уезд, Харь-ковская губерния, Российская Империя – 1 апреля 1939, Го-лицыно, Московская область, РСФСР) – советский всемирно известный педагог и писатель; деятель НКВД Украинской ССР.
Выдающиеся достижения в области воспитания и пе-ревоспитания молодёжи (как из числа бывших беспризорни-ков, так и из семей), подготовки к её дальнейшей успешной социализации, выдвинули Макаренко в число известных дея-телей русской и мировой культуры и педагогики. Согласно позиции ЮНЕСКО (1988) А. С. Макаренко отнесён к четы-рём педагогам (наравне с Д. Дьюи, Г. Кершенштейнером и М. Монтессори), определившим способ педагогического мышления в XX веке.
Основная воспитательная и педагогическая деятель-ность А. С. Макаренко относится к первому пятнадцатиле-тию послереволюционного времени (1920-1934 гг.), когда школы и иные воспитательные учреждения, с одной сторо-ны, крайне слабо снабжались, с другой – над ними не было столь жёсткой стандартизации и идеологического контроля, которые были установлены с середины 1930-х годов.
Убедившись после принятия в 1920 г. заведования ко-лонией для малолетних правонарушителей (под Полтавой) в практической неработоспособности общепринятых воспита-тельных и педагогических подходов того времени, А. С. Ма-каренко на основе обычаев и приёмов народной педагогики (в том числе «общего дела», то есть воспитания и обучения через привлечение к посильному труду для достижения по-нятных и обозримых целей к общей пользе), разработанной им теории создания и укрепления воспитательного коллек-тива, а также глубокой веры в человека (в том числе на ос-нове философии произведений М. Горького) и ряда других подходов, предложил и успешно опробовал в Колонии им. М. Горького воспитательно-педагогическую систему, полу-чившую впоследствии его имя.
В своих трудах Макаренко утверждал, что применяе-мая им в уголовно-исправительных заведениях система из-начально предназначалась для всех сколько-нибудь здоро-вых школьников и всех учебных заведений.
Несмотря на гуманность в перевоспитании беспризор-ников и юных правонарушителей, Макаренко пришёл к вы-воду что без физических наказаний обойтись невозможно. Сам он тоже не чурался применять в воспитательных дей-ствиях кулак и узаконил делегирование воспитательных и даже охранных полномочий сотрудников колонии на луч-ших своих воспитанников, создавая из них различные секции по труду, воспитанию и порядку.
Демократические основы (соуправление воспитанни-ков и сотрудников, общее собрание, систематическая рота-ция командиров отрядов и т. д.), являющиеся неотъемлемой составляющей этой системы, противоречили практике большевистской педагогики. Уже в мае 1928 г. Н. К. Круп-ская на VIII съезде комсомола критикует систему Макарен-ко, а другие руководители советской педагогики вскоре прямо называют её «не советской» (что цитируется в «Педа-гогической поэме»), в частности, обвинив А. С. Макаренко с трибуны VIII съезда ВЛКСМ в мае 1928 г. в постоянном из-биении воспитанников и назвав его «чемпионом хулиган-ства». В том же году А. С. Макаренко, несмотря на все вос-питательные, учебные и хозяйственные успехи, снимают с поста зав. Колонии им. Горького (в которой быстро и жёстко насаждаются обычные советские порядки), а от ареста его спасает только переход в систему НКВД, где его покрови-тель, нарком НКВД Украины В. А. Балицкий, предлагает опальному педагогу возглавить новое воспитательное учре-ждение – Коммуну им. Ф. Э. Дзержинского. Вскоре коллек-тивом Коммуны были достигнуты ещё более впечатляющие успехи, уже в области промышленного производства. Но в середине 1930-х, «из производственной необходимости» и в условиях надвигающейся войны, Макаренко отстраняется от заведования коммуной, а созданные заводы передаются для круглосуточной работы военному ведомству. Перейдя в наркомат, Макаренко пытается подготовить распростране-ние своего опыта для других исправительных учреждений Украины, но его подходы слишком расходятся с практикой советской жизни, и он по сути вынужден уехать в Москву, чтобы по возможности завершить литературное описание своего педагогического опыта и разработок, начатое по настойчивому совету М. Горького, выступившего первым редактором «Педагогической поэмы» – самого известного в России и за рубежом произведения А. С. Макаренко. Его книги до сих пор издаются во многих странах.














3. Дисциплина

Началось всё с самого примитивного – надо было назначить суточный наряд по взводу в спальном располо-жении, где хранились так же и личные вещи взвода. Пуб-лика была разношёрстная, поэтому кражи между взвода-ми, да и внутри взвода случались. И это, не говоря о том, что война – самосохранение, на случай бомбёжки, внезап-ного прорыва фронта и нападения на нашу часть, должно быть всегда. Да и топить печку, кто-то ведь должен, чтобы тепло поддерживать в «казарме».
Ко мне подошли сразу двое командиров отделений и высказали проблему того, что не могут назначить дне-вальных из бывших блатных, все отказываются под раз-личными предлогами, начиная с того, что им не по масти «шнырём на тумбочке» и носить «краснопёрый лантух*».
Такая же проблема возникла в других взводах.
Пришлось построить для начала свой взвод и разве-сти демагогию по блатным понятиям. Как говорится, ва-шим салом по сусалам:
– Вы все подписались защищать Родину доброволь-но! Может, кого из вас кто-нибудь неволил?!
Ответом была смущённая тишина.
– Не слышу чёткого ответа!
– Никак нет, гражданин начальник! Уж лучше вое-вать, чем на зоне с голодухи пухнуть! Здесь хоть как-то кормят… – послышались голоса из строя.
– А значит, скажу более понятным для вас языком: «Вы все законтачились и ссучились, когда чёрный клифт сменили на краснопёрый!». / Вы все нарушили свои во-ровские понятия пойдя на сделку с властью, сменив робу блатных осужденных на форму красноармейца./
Все блатные в строю опустили глаза, не зная, чем можно возразить на это. Поэтому я добил их следующей фразой:
– Среди вас есть блатари серогорбые**, которые во-преки ваших же понятий воруют даже у своих. Дневаль-ный следит не просто, потому что так положено и мной назначено, он следит за вашими же вещами, и вы имеете полное право спросить с них, за их утерю. Мы находимся в ближнем тылу, обстановка на фронте меняется каждый день, грядёт день наступления. Но и враг не дремлет, он так же может прорвать фронт и отвоевать обратно утра-ченные позиции. Если не будет стоять дневальный, враг ночью может совершить что угодно – авианалёт, артналёт, пойти в прорыв и забаранить вас всех спящими! Печку тоже топить кто-то должен, чтобы вы все не замёрзли но-чью! Кому ещё не понятно, какая почётная обязанность и ответственность стоит на дневальном?
 Ответом опять была тишина.
– Предлагаю, на должности дневальных ставить са-мых ответственных, а на должность дежурного самых уважаемых из вас, то есть честных бродяг, с которых спросить можно, как со здравых, за утерю вещей во взво-де. Возражения есть?!
Строй молчал.
– Молчание, знак согласия! Ефрейтор Климов, предоставить мне список надёжных, с кого спросить мож-но и отдельно список тех, кого можно назначать дежур-ными, туда же включить командиров отделений и лиц их замещающих.
– Есть! – ответил ефрейтор Климов (он же Ванька-Каин), вышел из строя и, слюнявя карандаш, стал выпи-сывать на листочек фамилии, проходя мимо строя. Пока ходил многие из блатных скумекали выгоду и уже сами стали напрашиваться в список, выкрикивая из строя: – «Каин, Каин, меня запиши! И меня запиши, тоже!
Получился довольно внушительный список. С по-добными воспитательными речами мне пришлось прой-тись и по другим взводам. В стрелковом взводе, где ко-мандовал самый молодой лейтенант Арефьев Владимир Николаевич, пришлось тот же самый вопрос, через неде-лю после воспитательного разговора, решать кардинально.
Там один из блатарей, формально не отказывался за-ступать дневальным и дежурным тоже не шёл, а делал вид что болеет, плохо себя чувствует, и всячески отказывался идти в наряд, даже на кухню. Командир взвода и пугал его, и на совесть давил – без толку! Грубо говоря, вырисо-вывался наглядный пример «жиганского отрицалова». У него стали появляться последователи. Пришлось вопрос решать предельно жестко и выводить на уровень роты.
Для начала действовали гуманно, этого «отрицалу» посадили в бывшую монашескую келью, приспособлен-ную под камеру для нарушителей. Куда помещали залёт-чиков, которых с каждым днём становилось всё больше – многие смекнули, что там можно превосходно отдохнуть, от занятий и нарядов, а заодно и выспаться. К этому мо-менту там уже содержалось, вместе с ним, трое: он и его двое последователей. Когда поняли, что это не работает, «амнистировали» всех, кого закрыли, зато на утро по-строили всю роту.
Это был первый подобный случай, потому всё об-ставили торжественно. Для начала вызвали из строя тех самых двоих, из последних сидельцев и заставили копать яму, прямо возле ворот, у забора церковного подворья. А всю роту повернули лицом к копающим. Сначала, судя по растерянным лицам, никто ничего не понимал. Копать пришлось довольно долго, зима всё-таки. За три часа кир-ками и лопатами выкопали всего по пояс (земля смёрзлась – ну, чисто камень). Всё это время люди мёрзли стоя на плацу в ожидании чем всё закончится. Начался тихий ро-пот, пришлось отдать указание закончить с копанием.  Потом вышли к яме наш ротный и особист из особого от-дела, надзиравший за штрафниками, зачитали бумагу: «В условиях военного времени, когда Родина в опасности, а в тылу готовятся новые боевые соединения, пока прежние из последних сил сдерживают и бьют врага, такой-то, умудряется систематически отказываться, под различными надуманными предлогами, от важнейших в данный суро-вый момент, процессов обучения и жизнедеятельности роты, направленные на защиту нашего Отечества. За что приговаривается к расстрелу!
 Особист же и скомандовал: такой-то, выйти из строя.
 С того сразу же весь блатной гонор и слетел, мгно-венно завизжал: – «Нет, нет, я больше не буду, не расстре-ливайте!!!» И давай упираться, цепляясь и плача за своих, теперь уже бывших сослуживцев, прося у них защиты. Но, никто в его защиту даже не пикнул… Ротный своё педа-гогическое дело тоже туго знал, назвал по фамилиям двух таких же «отказников», но менее злостных, из тех самых, что яму копали и приказал им: – «Вывести осужденного к трибуналу из строя». Те, намек поняли сразу (это крайнее предупреждение, они следующие на очереди) и со всем возможным усердием, отдавая пинки и затрещины пота-щили упирающегося к краю ямы. Особист картинно вы-тащил свой ТТ из кобуры и выстрелил приговорённому в затылок. Тот упал, как есть солдатиком, в яму. Эти оба-двое, безо всякой на то команды, тут же шустро прикопа-ли его. Могилка тоже была сделана в этом месте с умыс-лом, чтобы каждый день глаза мозолила и все вспоминали данный случай.
Затем, я попросил слова у командира роты и толкнул речь на доступном для блатных языке:
– Товарищи бойцы, если кто так же надумает масты-риться***, то с нами этот фенькин номер**** не пройдёт! Фельдшер все ваши ухищрения знает и тут же доложит о каждом случае командиру взвода и командиру роты! Нянькаться с вами больше никто не будет! Сажать в изо-лятор тоже никого больше не станут! Здесь вам не тюрьма и не лагерь! За отказ от выполнения приказа – расстрел!
Следующий случай произошёл буквально сразу же на следующий день, как пришло новое пополнение из ла-герей и опять-таки, во взводе лейтенанта Арефьева. У не-го украли планшет. Николай Владимирович был молод и слыл довольно демократичных взглядов, помятуя недав-ний расстрел, не пожелал, чтобы дело получило огласку потому сразу же обратился за помощью ко мне. В планше-те помимо документов взводного оказались и общие день-ги, которые лейтенант Арефьев получил на взвод. При-шлось взять Ваньку Каина с собой для наведения порядка в стрелковом взводе.
К совести зеков призывать было бесполезно (дело-то «фартовое» и вполне по воровским понятиям), однако мне и Каину удалось воздействовать на вновь прибывших в два захода. Для начала, я всё-таки постарался надавить на совесть:
– Вы ограбили не только себя, украв взводные день-ги! На которые мы, как взводные, покупаем вам «прива-рок»***** у местных, кидая его в общий котёл. Куда, между прочим, мы добавляем и свои офицерские пайки! Если вы не заметили, офицеры едят с общего котла, и вместе с вами, а не за отдельным столом, вдали от ваших глаз! Потому что мы здесь, как одна большая семья! В бою мы будем вместе с вами! Вы ограбили ещё и своего взводного, который в бой вас поведёт. Который учит вас всему, в первую очередь, как не погибнуть в первом же бою! Он хоть и молод, но именно он для вас сейчас отец и мать! Именно он, будет заниматься вашими документами по вашей реабилитации и даже награждению! Этот по-ступок для вас может быть и фартовый, но между нами – крысиный! Как вы к нам, так и мы к вам. Потом не удив-ляйтесь…
Выждал паузу, дав время на обмозгование того фак-та, что их скудный паёк может стать ещё скуднее. Что то, что они едят сейчас, это ещё очень даже сытно, потому что мы отрываем от себя свой «положняк» в общий котёл. Да ещё и у местных закупаемся, для того чтобы они, от насыщенной программы обучения, с ног не валились, от той еды что им положена, по второй (тыловой) категории питания. Между прочим, это была старинная традиция настоящего русского офицерства, – ещё с Русской Импе-раторской Армии повелось подкармливать солдат из свое-го кармана.
Свое обращение к нерадивым воякам я закончил фразой: – «И запомните, вы почти на фронте, а не на во-ровской «малине». В любой момент нас могут бросить в бой! Здесь каждый «весёлый» поступок может стоить вам жизни!
Затем я сделал вид что ушёл, дожидаясь Каина на улице, пока он поговорит с ними и точно выяснит кто, что и как. Потому как он, к общей массе штрафников, как ефрейтор (тогда ещё ефрейтор – чуть позже он станет младшим сержантом) был ближе, чем я – капитан.
Через полчаса Каин вынес планшет.
– Командир, даже не спрашивай кто и что, всё равно не скажу (потом и мне веры вообще не будет), а скажу только следующее. У одного из них день рождение было или будет, не скажу точно, чтобы по личным делам не стали вычислять. Их хевра****** решила метнуться в де-ревню между делом и шахер-махер******* с местными закрутить, в обмен на балабас и пару ампул*********. Просили не раздувать дело и не искать крайнего, винов-ного промеж себя накажут, но больше подобного не по-вторится! Обещал им посодействовать…
– А что ты им такого сказал, что они тебе вот так вот, сразу и отдали?
– Ну, во-первых, показал в окно на холмик у ворот, а потом в красках рассказал за что вальнули того, что там лежит. Вощем, жути нагнал на них до усрачки, хе-хе! Ну, а во-вторых предупредил по секрету, что, если до утра не отдадут, построят весь взвод и каждого десятого выведут из строя… копать соседнюю яму. А зачем? Пусть сами по-кубатурят, хе-хе! Дал время. Те, тут же покуликали по-свойски, чуток помикитили и отдали.
– Молодец! Это ты правильно сказал, а главное идея с каждым десятым, годная!
Лицо Каина с радостного, тут же стало озадаченным. Наверняка испугался, что подкинул на свою голову такую славную мысль.


*Краснопёрый лантух – красная повязка дневального.

**Блатарь серогорбый – дословно: мышь, крыса. Под-разумевается вор, укравший у своих. В уголовной среде очень неуважаемая личность, при выявлении которой раз-борки могут привести не только к его наказанию, но даже и к смерти.

***Мастыриться – симулировать болезнь или причи-нять себе увечья, с целью уклонения от каких-либо обязан-ностей.

****Фенькин номер – бесполезное ухищрение.

*****Приварок – нижние чины, которые питались вне общего котла (находящиеся в командировках и другие) по-лучали приварок в виде денег. Сложно сказать, когда в рус-ской армии впервые появились консервы. Если исходить из открытых данных, в 1891 году в царской армии использова-лись консервы общества «Народное продовольствие». Поз-же «приварок» стал означать дополнительные деньги, выде-ляемые на закупку дополнительного питания у местного населения.

*****Хевра – (;;;;) на иврите «хевра» означает лю-бую фирму, компанию. В воровском мире используется для обозначения банды.

******Шахер-махер – (;;; ;;;) на иврите произно-ситься как «сахар мехер» и переводится как «купля-продажа, торговые комбинации».

*******Балабас и пару ампул – сало (колбаса) и пару бутылок водки.


























4. Тяжело в учении, легко в раю!

А учёба, меж тем, набирала обороты. Командование нам отпустило всего месяц на подготовку и то, для штрафных подразделений это было роскошью. Многие штрафные роты организовывались при дивизиях и попол-нялись солдатской массой тут же, нарушения дисциплины трактовались командирами вольно и приравнивались к военным преступлениям. Бывало только за то, что заснул на посту, вступил в пререкание с командиром, почесался в строю, опоздал, отстал от своих, утратил своё оружие, уже были поводом для перевода солдата в штрафную роту. Там ничему учить солдата не надо было. Наша штрафная рота отличалась тем, что в неё попадал совершенно другой контингент, зачастую состоящий из гражданских, окру-женцев призывного возраста, бывших военнопленных и полицаев (за которыми не было военных преступлений), бывших осужденных, имеющих скромные срока, меж ко-торых попадались, конечно и рецидивисты. Большая часть этой массы практически не владели боевым оружием, не имели представления о тактике ведения боя, а именно о штурмовой работе пехотинца, не владела даже штыковым боем, неумела окапываться.  Послать их в бой неподго-товленными, это послать их на убой и потерять всё их во-оружение. Помимо того, часть из них могла переметнуть-ся к врагу, именно поэтому за месяц мы должны были не только подготовить их к первому бою, но и обработать политически, замотивировать на защиту Родины. Так как большая часть из них, пошла в добровольцы лишь по од-ной причине – на фронте кормили лучше, чем в лагере или в тюрьме. От постоянного недоедания многим хоте-лось, если уж не наесться, то хотя бы умереть на воле, а не за колючей проволокой от голода. А кое-кто, возможно, вынашивал планы в первом же бою переметнуться на вражескую сторону, особенно это касалось бывших поли-цаев, и прочих мутных элементов из окруженцев.
Несмотря на все изложенные факторы, в роту чуть ли не каждый день звонили со штаба армии и уточняли, готовы ли мы к бою или нет и как проходит обучение.
За месяц трудно обучить с нуля, но мы старались – с утра кросс вокруг пруда по пояс в снегу, каждый день учебные стрельбы, каждый день штурм высотки цепью, штурм окопов, окапывание и возведение временных укреплений. В перерывах замы по политчасти взводов за-нимались мотивацией и объяснением как себя вести в бою.
Если к агитации относились с меньшим вниманием, то к рассказам о боевых случаях очень даже внимательно, с живым обсуждением каждого эпизода. Подробным по-яснением как надо было делать и как не стоило. Отчего уважение к политработникам только повышалось. Штрафники стали видеть в них опытных вояк, а не просто говорящие головы – «за кашу манну, да за жисть гуман-ну».
Постепенно коллектив сплачивался. Единственное о чём умалчивалось, так это то, что в первом же бою будут большие потери. Это делалось умышленно, чтобы не сби-вать их боевой настрой. Кто переживёт первый бой, тот будет уже опытным бойцом, тот сможет стать костяком роты и будет примером для пополнения, поступающего из тыла.
Многие рвались в бой, уставая от каждодневных тренировок и ожидая улучшения питания по первой кате-гории, а также возможности выпить законные фронтовые сто грамм, которыми их соблазняли, агитируя искупить вину кровью в штрафной роте.
Мы сразу предупредили, что хоть и максимальный срок нахождения в штрафной роте – три месяца, месяц обучения в ближнем тылу в этот срок не входит. Три ме-сяца надо провоевать, а не проучиться. И раньше соско-чить можно только по ранению.
В миномётной роте собрались в большей части с инженерным и техническим образованием, с профильным знанием механизмов, оптики, геодезии. Они помогали командиру взвода обучать миномётные расчёты с возмож-ностью взаимозаменяемости в бою. То есть каждый из них мог заменить выбывший номер расчёта. Хоть там и собра-лась вся «интеллигенция», но там им было не легче, чем другим – им приходилось бегать с батальонным 82-мм миномётом в гору и с горы, на время собирать и разбирать миномёты. Так же в их взводе были и штурмовые ротные 50-мм миномёты «Оса» и три полковых 120-х миномёта, учились и на них (но, в будущем, возились они у нас в обозе для особых случаев).
Предупредили так же всех, что кого заметят с умыш-ленным членовредительством, с самострелами, тех будет ждать не комиссация*, а расстрел. За побег с поля боя – тоже расстрел. Не выполнение приказа командира – опять-таки, расстрел.
Я лично занимался со своим отделением разведчи-ков, показывая им все премудрости, начиная от сапёрного дела, до вязания узлов, снятие часового, приёмов связыва-ния пленных (что многие из фартовых умели и без меня – фартовый промысел, связанный с разбоем, близок как по духу, так и по сути с работой фронтовых разведчиков). Кое-что они показали и мне (были нюансы, которые я не знал).
Со всем пулемётным взводом я занимался огневой подготовкой на ручных пулемётах и на станковых, пока-зывая какие могут быть причины отказа стрельбы, их устранения, способы починки в бою. Когда я уделял больше внимания своему разведотделению, меня в заняти-ях со взводом подменял старший лейтенант Ермолаев.
Хоть весь день обучения у штрафников и был распи-сан по минутам, но я приметил что многие успели обзаве-стись самодельными ножами с наборными ручками, но-симыми за голенищем сапог. Что ж, в рукопашной приго-дится.
Лейтенант Арефьев обучал штыковому бою и дей-ствиям по внезапным вводным – «Воздух!», «Вспышка справа!», «Вспышка слева!», «Разойдись!», «Становись!», «Цепью вперёд!».
На шагистику времени у нас не было, поэтому стро-евой подготовкой вообще не занимались. Исключением было построения на доведения информации и передвиже-ния общим строем в столовую или на занятия, возвраще-ние в казарму. Это были единственные перемещения строем, пешком или бегом.
Единственным временем, когда можно было отдох-нуть от занятий, это время сна или наряды. Поэтому про-блем с нарядами не возникало. В наряде по кухне можно было не только отдохнуть от беготни с оружием и, нако-нец, просушить свои портянки, но была и возможность больше поесть. В наряд по казарме попасть было вообще праздником – кроме уборки в расположении и поддержа-нии тепла в «казарме», никаких проблем (кроме борьбы со сном). А за сон на посту наказывали и прежестоко.
Мы, офицеры сразу завели такой обычай – кто уснул на посту, того били жестоким боем, объясняя, что на фронте это чревато смертью всей роты.  Что несение службы на тумбочке и на воротах церковного подворья, это сродни службы на боевом посту в окопах. Что самосо-хранение, это самый важный фактор выживаемости роты, когда она на отдыхе или спит. Для проверки несения службы по ночам, назначался от постоянно состава один дежурный офицер, проверяющий посты. При выявлении заснувшего будился весь взвод и каждый мог ударить за-снувшего на посту. Естественно, били смертным боем. Приходилось даже оттаскивать – люди и так уставшие, а их разбудили раньше времени. Сон, в условиях ежеднев-ных изнуряющих тренировок был бесценен. Особенно по-тому, что случались и ночные занятия, и подъёмы по тре-воге, с ночными штурмами горки от пруда наверх или трёх линий учебных окопов. Штрафники постоянно пре-бывали в сырой одежде, которая не успевала высохнуть за ночь из-за чего быстро снашивалась и рвалась. Ещё бы – то ползком, то бегом, то упасть-окопаться, то снег, то пот! Болеть было некогда, поэтому командир роты распоря-дился постоянно заваривать в бачках полевых кухонь настой хвои. Это была и профилактика простудных забо-леваний, и профилактика цинги. Обмундирование чини-ли по ночам, днём было не до этого. Старшина, был скуп, но как мог выбивал подменную одежду из второго срока службы, то есть после убитых, с армейских складов. Ме-нять свою на подменную, особо никто не стремился – но-сить одежду после мертвяков было плохой приметой. Ме-няли из вынужденности, когда ремонту вещи уже не под-лежали.
Поступали жалобы от штрафников от того, что мно-гие сильно устают и уж лучше бы их расстреляли, чем та-кая жизнь! На что им объясняли, что мол, тяжело в уче-нии, потому что программа обучения сильно сжата, что мы и так не успеваем научить их всем фронтовым пре-мудростям, перед первым их боем. Что делается это ради того, чтобы им было легче в бою. Что ежедневный кросс в полном вооружении, это тренировка их выносливости, это их задача в будущем, но уже под огнём врага, и это атака на самых сложных участках фронта и, чем быстрее она пройдёт, тем больше их останется в живых.
От чего среди штрафников поговорка про «тяжело в учении, легко в бою», местными остряками переродилась в другую – «тяжело в учении, легко в раю!». Истина, с ко-торой не поспоришь.
Начало февраля. Поступил приказ пришить погоны всему постоянному составу: отпороть петлицы с воротни-ков, сменить кубари и шпалы на звёздочки, воткнутые в погоны. Переменного состава это не касалось – погоны и звездочки в головной убор надо было ещё заслужить. Именно этим внешне отличались штрафники от бойцов Красной Армии.
С большим трудом для офицеров штрафной роты находились уставные погоны. На первых порах приходи-лось пришивать самодельные. Из-за чего грозные прика-зы, о переходе на новую форму одежды и знаки отличия, несколько раз продлевали. С этим было сложно не только в штрафной роте, но и во всей РККА – интендантская служба и тыл не справлялись с производством и снабже-нием новой формой и погон. Этот процесс растянулся, как показало будущее, аж до конца лета 1943-го года. Многие так не дожили до своих первых уставных погон.
 К 17 февраля 1943 года, мы в составе роты со всем своим накопленным скарбом, вооружением, должны были прибыть на линию фронта. Это была отчётная дата созда-ния нашей 3 ОШАР.
За время боевой подготовки роты, расстреляли ещё четверых за попытку побега. Это были те, кто не выдер-жал темпа интенсивных изнурительных занятий. Их до-ставили из тыла, где их задержал заградотряд. Те, даже су-ток не успели пробегать. Опять построили всю роту, зачи-тали приказ и расстреляли перед строем.


*Комиссация (комиссование) – это досрочное уволь-нение из армии по состоянию здоровья. Данный термин рас-пространяется только на граждан, уже имеющих статус во-еннослужащих и проходящих службу в рядах вооруженных сил.






5. На фронте

Нас влили в Брянский фронт (командующий гене-рал-полковник М. А. Рейтер) наступление было заплани-ровано силами 13-й армии (командующий – генерал-майор, а с 13 февраля, генерал-лейтенант Н. П. Пухов) и 48-й армии (командующий генерал-майор Г. А. Халюзин, но уже с февраля 1943 года – генерал-майор П. Л. Рома-ненко). Их численность, с поддерживавшими их частями 15-й воздушной армии и фронтовыми частями усиления, составляла приблизительно 240 тысяч человек.
Тем же приказом на выдвижение к фронту, нашему командиру роты майору Хайбрахманову Расулу Ишемгу-ловичу было присвоено очередное звание – подполков-ник.
Выполняя решение Ставки, 12 февраля 1943 года 13-я и 48-я армии вторично перешли в наступление. Однако к этому времени германское командование уже вывело с ржевско-вяземского плацдарма 7 дивизий и перебросило их на орловское направление, причем 2 танковые и 3 пе-хотные дивизии развернулись против сил Брянского фронта. Поэтому, это наступление нашей Красной Армии с первого же дня встретило исключительно упорное со-противление противника. За две недели кровопролитных боев наши войска смогли лишь вклиниться в оборону вра-га лишь на 10-30 километров по фронту.
Мы прибыли к линии фронта только 17 февраля, ед-ва-едва уложившись в отведённое нам время, под начало командующего 48-й армией генерал-майора Халюзина Григория Алексеевича. Мы сильно опоздали к началу первого наступления, начавшегося 5 февраля и немного опоздали ко второму, начавшемуся 12 февраля (именно поэтому нас так усиленно торопили). А прибыли мы на фронт, когда Халюзина уже сняли с командования 48-й армией и назначили генерал-майора Романенко Павла Ло-гвиновича, лихого атакующего командующего, до того участвовавшего в Сталинградской битве. Что касается Романенко, в прошлом, полный Георгиевский кавалер за Первую Мировую Войну. И если сравнивать его и Халю-зина по уровню военного образования и боевого опыта, то Романенко был в Первую Мировую прапорщиком, а Ха-люзин старшим унтер-офицером, и без наград (потому что призвался поздно, воевал мало и к концу ПМВ учился в полковой школе на командира взвода).
К тому времени потери РККА составили около 20 тысяч человек безвозвратными и 34 тысяч человек сани-тарными (в целом 20 % от первоначальной численности войск). За это неудачное управление войсками, в ходе операции, и был снят с должности командующий 48-й ар-мией генерал-майор Г. А. Халюзин. Потери немецкой стороны неизвестны, но в любом случае значительно ни-же наших. Все наступательные операции проводились на значительном отдалении друг от друга, что лишало взаи-модействия между армиями и отдельными подразделени-ями. Для данной операции были выделены значительные силы (две общевойсковые армии), но участок наступления был небольшим и легко блокирован противником. Остро сказывался недостаток артиллерии и танков. На тактиче-ском уровне продолжали преобладать лобовые атаки укреплённых позиций (все поля были усеяны погибшими в штурме солдатами). Численное превосходство в живой силе и технике, частично сводилось на нет, постоянным недостатком боеприпасов. Не хватало так же продоволь-ствия, фуража и медикаментов.
Повсюду, на всех уровнях командования, царила спешка, уместная только при поносе или при ловле блох – разве так готовится и проводится наступление?
– Вперёд, твою мать! Бегом, марш!
Задачи по срокам ставились совершенно невыпол-нимые.
К фронту мы добрались пешим ходом, чуть ли не бе-гом по бездорожью, по завалившим снегом дорогам. Все дороги и поля были усеяны людской массой и передвига-ющейся техникой, от чего снег превращался в трудно проходимую кашу. Это изматывало не только людей, но и лошадей. В день преодолевали не более 20 км, вестовые на лошадях постоянно приезжали и торопили роту, люди не успевали отдыхать – привалы только на время приёма пищи, ночевали в основном в поле, редко в колхозных сараях (нам не давали разрешения квартироваться в дере-венских избах).
К моменту прибытия к фронту, получалось так, что мы оказались без поддержки танков, боеприпасы лишь те, что взяли с собой, артиллерии нет вообще, кроме наших миномётов.
Переброска танковых частей своим ходом на боль-шие расстояния приводила к их потере. Парадоксально, но на дорогах выбывало больше машин, чем в бою. Напри-мер, 101-я танковая бригада, полностью укомплектован-ная американскими «Грантами» (в РККА обозначались М-3с), после переброски имела лишь 27 исправных танков из имевшихся 51. Виной тому были и неопытные механики, и занесенные снегом дороги, и технические недостатки машин. Боевые потери танков тоже были велики, причем до 50% приходилось на минные поля. Полгода готовили гитлеровцы оборону перед фронтом наступления наших армий. Оборона противника имела развитую сеть траншей и ходов сообщения, оборудованные всем необходимым ДЗОТы и блиндажи. Передний край прикрывался прово-лочными заграждениями в несколько рядов и минными полями. Противник имел хорошо организованную систе-му огня. Глубина первой полосы обороны составляла 4-8 км. К тому же погодные условия, глубокий снег, сильные морозы и вьюга были в пользу противника, который имел тёплые блиндажи и укрытия, в отличие от нас. Я так ни-когда не мёрз, за всю войну, ночуя в поле, во временных окопах и в снегу. Миномёты, боеприпасы и другое иму-щество, столь необходимое для боя, всё отстало в пути. Наш миномётный взвод остался где-то позади нас.
Смена командующего, перегруппировка сил, подтя-нутые подкрепления вселяли надежду на успех наступле-ния.
Практически с марша, мы вынуждены были бро-ситься бой, в помощь 148-й стрелковой дивизии. Но ниче-го, наши штрафнички не сдрейфили, но благодаря всего лишь тем, кто показал пример бесстрашия, только поэтому в первом же бою никто из них не побежал в тыл. Обиднее всего то, что нас использовали в лобовых атаках и мы тут же ощутили тяжесть потерь. Сама местность была против нас.
Нам надо было захватить высоту у села Муравль.
Нас, прямо с марша, бросили в помощь наступавше-му полку. К тому времени полк вёл бой уже много часов, сам штурм села длился с переменным успехом, то немцы отступают к селу, то контратакуют, с поддержкой танков и пехоты. Положение было настолько критическим, что в бой были брошены все, кто мог держать оружие: связисты, санитары и все хозяйственные подразделения. Нашей за-дачей было взятие укреплённой высоты, на правом фланге наступающего полка. До нашего прибытия им было очень туго, нас сразу же встретили немецкие пулемёты и разры-вы мин. Но и мы ничем особо не могли им помочь – глу-бокий снег лишал нас манёвра и скорости. А в чистом по-ле мы все были как на ладони. Командиры взводов отдали приказ рассредоточиться. Стрелковый взвод, растянув-шийся цепью в сугробах, я усилил своими пулемётными и автоматными отделениями. Тяжёлые станковые пулемёты пришлось оставить ранее с миномётным взводом, на руках были только ручные пулемёты, автоматы, гранаты и вин-товки.
Командир роты отдал приказ:
– Вперёд! В атаку!
Люди поднялись в рост, рухаясь и проваливаясь в сугробах по пояс, бестолково пытаясь бегом приблизиться к высотке, но застрочившие вражеские пулемёты тут же уложили всех обратно в снег.
– Ползком, по-пластунски! – послышался зычный приказ ротного.
Рота в составе двух взводов стала ползти, при этом вражеские пулемётчики продолжали стрелять, а миномёты укладывать по нам мины.
    И вдруг, в снежной дымке, из-за речки Свапа, с молниеносной скоростью на горизонте появились какие-то лыжники. Лыжи на снегу не проваливались, и они с неимоверной стремительной скоростью ворвались с края, на перерез наступающей немецкой пехоте и танкам.
    Лыжники прямо сходу бросились с левого фланга к немецким цепям, наступавшим на полк, который мы поддерживали с правого фланга. Завязалась ожесточённая схватка.
Неожиданно, некоторые лыжники стали стягивать с себя белые маскхалаты, под которыми оказались чёрные бушлаты, кое-кто из них, расстегнув бушлаты или же и вовсе скинув их, обнажили тельняшки.  Над полем боя вдруг отчётливо повис, перебивая шум взрывов и пере-стрелки, многоголосый сливающийся в единый унисон наступательный, душераздирающий и страшный крик. Никогда сам себя в наступлении не слышал, а тут удалось услыхать и увидеть это со стороны. Не думал, что это бы-вает так страшно. Но крик этот был более, чем странный – вместо привычного мне «Ура!» отчётливо слышалось – «Полундра»!
Матерь Божья! Да это же моряки, да ещё и лыжники – такое я видел впервые!
Моряки пустили в ход все имевшиеся в их распоря-жении средства – автоматы, гранаты и ножи. Морская пе-хота смело бросалась прямо на танки, забрасывали в люки гранаты; другие врезались в цепи немецких солдат, дви-гавшихся за танками, и с какой-то особой ненавистью уничтожали их из автоматов, гранатами или же резали ножами.
Залёгшие, было, по-пластунски в снегу, штрафники уставились на левый фланг, смотря на всё происходящее с расширенными от удивления глазами и ртами. Да, такое не каждый день увидишь: с каким остервенением, презрев самосохранение и саму смерть, гибли моряки, яростно вклиниваясь в боевые порядки немца, от чего враг нёс ощутимые потери. Вот, что значит сила духа! Быстро утратив инициативу в бою, а за ней бронетехнику и лич-ный состав, немец стал заметно отступать.
Воспользовавшись некоторой растерянностью немцев и даже отступлением от наступавших с левого фланга лыжников, я крикнул штрафникам возле меня:
– Что уставились? В атаку! Ура!!!
Первым встав, я увлёк нашу наступающую штраф-ную роту на высотку, до которой осталось ещё около двухсот метров.
Массовый психоз всё же имеет место на войне. Ко-гда люди улавливают общее настроение, то уже не счита-ются с ценностью своей отдельно взятой жизни, творя чу-деса героизма и бесстрашия. И откуда только взялись си-лы, после длительного марша и изнуряющего глубокого снега?
 Мы, теряя людей на минах, установленных на под-ступах к высотке, больше не залегая и не останавливаясь, сминая и повисая своими телами на проволочных заграж-дениях в два ряда, перед укреплённой высоткой, погибая от пулемётов врага, всё же прорвались в окопы. Эту воз-можность обеспечили мои пулемётчики своими длинны-ми очередями стреляя только по амбразурам ДЗОТов, не давая возможность врагу стрелять в ответ, в тоже время дали возможность нашим стрелкам приблизиться с взве-дёнными гранатами, которые те, тут же забросили в ам-бразуры ДЗОТов. Делали это наши штрафники уверенно, как во время учёбы, как сто раз ранее, на том самом пруду, что возле храма, слаженно и быстро. Вот тут очень приго-дились и засапожные уркагановские ножи. Из-за узости проходов в немецких траншеях, пошла рукопашная, с ти-пично криками на фене, без всяких там «Ура!» и «По-лундра!» Моим бойцам было как-то непривычно кричать подобное, поэтому кричали они или матом, или выраже-ниями типичными для обитателей мест не столь отдалён-ных. Немцы дрогнули и побежали из насиженных мест, расстреливаемые нашими в спину.
Один из ДЗОТов я брал лично с группой своих раз-ведчиков-пулемётчиков. Под прикрытием огня Каина, и броском гранат, мы ворвались в крайний ДЗОТ. В плен никого не брали, мои ребятки были очень злыми, потому завалили даже тех, кто поднял руки. Особенно не повезло пулемётчикам, их просто изрешетили. Нам достались и трофеи: два единых пулемёта MG-34, десять винтовок и автоматов, до пяти тысяч патронов к ним, немецкие сух-пайки и тушёнка, мгновенно растворившиеся в карманах тех, с кем я брал эту огневую точку.
В этом бою, лыжниками-моряками, всем полком и нашими штрафниками был проявлен неимоверный геро-изм. Многие тогда пали в неравном бою, но пали смертью храбрых, как герои, как истинные патриоты нашей Роди-ны. Поддержка моряков-лыжников, их проявленный ге-роизм переломили ход боя, подняли дух как личного со-става наступавшего полка, так и дали образец наступле-ния нашим необстрелянным штрафникам. Как выясни-лось, после боя, это были подразделения 2-й лыжной бри-гады, сформированной из моряков-дальневосточников, прибывшие нам на помощь.
Общими усилиями контратака немцев была отбита и даже был захвачен правый фланг. Пока мы его удержива-ли, наступающий полк выравнивал линию фронта.
День близился к своему логическому завершению, мы захватили высоту и впервые за несколько дней нам предстояло переночевать не в голом поле, а в оборудован-ных печурками ДЗОТах, траншеях. Командира роты вы-звали на совещание к командиру полка, к которому нас придали. Артиллерия ещё не подошла, как и обеспечение провизией. Командиры взводов подсчитывали потери, бойцы оказывали первую помощь нашим раненым, разби-рали трофейное оружие. Высотка была стратегически важной, вполне можно было ожидать контратаку, если не ночью, то с утра. Трофейные пулемёты пришлось выта-щить из амбразур и установить их в окопах, развернув в сторону противника.
– Товарищ капитан, люди второй день не жрамши, когда придёт кухня? Где наш миномётный взвод? – подо-шёл ко мне Ванька Каин, после того как расставили бое-вое охранение, вынесли из окопов и ДЗОТов убитых фа-шистов, уложив их перед брустверами на подобие мешков с песком, друг на друга.
– Ваня, я также, как и ты постоянно находился здесь! Откуда мне знать?! Вот ротный с совещания придёт, тогда и узнаем! Лучше доложи мне по потерям...
– В пулемётном взводе 32 убитых, 9 раненых, двое тяжело.
– Пофамильный список спроси с командиров отде-лений! Пока есть возможность, надо составить списки на награждения и перевод из штрафбата в другие части.
– Есть! Командир, люди роптать начинают, треть взвода потеряли, жрать кроме трофейного нечего, сухари закончились ещё вчера. Ещё пару таких атак и кухня уже никому не понадобиться …
У входа в помещение ДЗОТа заглянул старший лей-тенант Ермолаев:
 – Семён Александрович! Всех к командиру роты в центральный ДЗОТ!
– Иду! – коротко ответил я Ермолаеву, накидывая на себя офицерский планшет, а Каину на ходу бросил – Младший сержант Климов, списки с командиров отделе-ний, бегом! Догонишь!
– Есть! – Климов выбежал раньше меня и углубился в ходы сообщений траншеи, попутно окрикивая младших командиров.
Я скорым шагом шёл за Ермолаевым по длинной центральной траншее, желудок утробно рычал от голода, выдавая непроизвольные трели и вызывая неприятную тянущую боль «под ложечкой» – с утра, кроме сухаря, во рту маковой росинки не было. Хлопоча по подготовке за-хваченной позиции к обороне, не хватило времени даже трофейных галет отведать, так и лежат в планшете. На печке, в обжитом ДОТе, в это время закипала кружка с кипятком.
Голод, напомнив о себе желудочными спазмами, и на время отвлёк меня чисто житейскими шкурными мыс-лями, от чего я не сразу услышал отдалённые хлопки, и не обратил внимание на приближающийся шелестящий звук летящих мин, пока не заметил, что расслабленные бойцы вдруг напряглись и защёлкали затворами, а кто-то сбоку срывающимся голосом крикнул:
– К бою!
Коротко глянув в сторону немецкого тыла, я увидел, как небольшими кучками по два-три человека к нам при-ближаются немецкие лыжники, в белых маскхалатах. В этот момент прозвучал первый оглушительный разрыв возле нашей траншеи, обдав всех снегом и осколками, вперемешку с землёй. А затем, почти беспрерывно, ещё и ещё…
– Бах-бабах-бах!
Это нашу высотку забросало немецкими минами, под прикрытием которых лыжники наступали, стреляя на ходу.
Предательски подогнулись ноги, и я на полусогну-тых двинулся вдоль траншеи, по инерции всё ещё выпол-няя приказ командира роты.
Кто ни разу не испытал на себе миномётный об-стрел, тот не может представить себе весь этот ужас от звука летящих мин и близких разрывов, парализующий всю вашу волю и мужество. Люди прижимались ко дну траншеи или же вжимались в его боковые стенки. Мины врезались в стылую землю, взметая снег и комья земли, но страшнее всего это разлетающиеся ошмётки людей при прямом попадании в траншею. Люди очень устали после длительного перехода и кровавой атаки, теперь же вы-нуждены были, под миномётным прикрытием, отражать атаку немцев, забывая о своей личной безопасности. Не каждый, даже очень смелый человек это выдержит и смо-жет.
Оглянувшись, я заметил, как наши штрафнички по-бросав оружие драпанули под прикрытие ДЗОТа, кроме меня на протяжении нескольких метров в обе стороны, остались лишь убитые, да Каин, который присев на дно траншеи, со страхом и надеждой смотрел на меня, как на спасителя.
Этот взгляд вернул наконец, меня в реальность, за-ставив думать рационально.
– Стоять! Бах-бах!!! Все по местам, занять оборону! – стал стрелять я из своего ТТ в воздух, привлекая внимание убегающих.
Одиночно, из разных мест, по траншее послыша-лись, подобные моим, приказы.
Первым из младших командиров среагировал Каин, который погнавшись вслед убегающим стал пинками и оплеухами, матюками и приказами останавливать под-давшихся панике бойцов, с силой швыряя их к брошенно-му ими оружию и пулемётам.
В этот напряжённый момент, было важно, несмотря на губительный миномётный обстрел удержаться на своей высотке, чтобы нас не смели обратно в поле.
Припав к одному из, заранее переустановленных в немецкий тыл, трофейных на станине, пулемётов я, как швейной машинкой стал им выкашивать эти мелкие куч-ки лыжников, пока его не заклинило от перекоса ленты. Незаметно, возле меня оказался один из моих «разведчи-ков» Лёва Бернштейн, который виновато, не глядя в мои глаза, стал поправлять мою ленту, притащив ещё пару (с понтом, за боеприпасами бегал к пулемёту). Пока исправ-лял затворную задержку, я различил, сквозь шум разры-вов, как с разных точек траншеи стали раздаваться наши ответные, сначала неуверенные редкие хлопки выстрелов, а потом и чёткие характерные пулемётные очереди в сто-рону противника. Вдохновившись ими, с удвоенным эн-тузиазмом продолжил методично отстреливать атакующих лыжников. Наша общая плотность огня увеличилась, немецкая контратака захлебнулась в крови и те, из лыж-ников, которые не успели убраться восвояси, не добежав и ста метров до траншеи, навсегда полегли в нашем него-степриимном снежном краю.
Увидев это, немцы поняли тщетность своего мино-мётного прикрытия, прекратив свой обстрел, к тому же стремительно темнело.
– Уточни по потерям! – приказал я Каину, ободряю-ще похлопав по его плечу, пока тот прижимал жменей снега ранку на своей щеке (всё-таки царапнуло мелким осколком).
Проходя мимо групп своих бойцов (в три-четыре че-ловека), скучковавшихся и нервно курящих после немец-кой атаки, в сторону центрального ДЗОТа (приказ никто не отменял), я их ободрял:
– Молодцы! Мы выстояли! Так держать!
Надо сказать, у многих глаза были бешенные, неко-торых крупно трясло, кто-то даже беззвучно плакал или же всхлипывал – это был их первый бой, растянувшийся на весь день, сочетая в себе атаку и оборону занятого укрепа. Многим не верилось, что на сегодня всё закончи-лось. Слабых духом успокаивали те, кто был сильнее. Ра-неных бинтовали здоровые.
Пока шёл к командиру роты, мысленно считал тех, кого смог увидеть целыми, прикидывая свои потери во взводе, недосчитавшись двоих командиров отделений и ещё многих – мой взвод сильно потрепало. Попадались и с оторванными руками и ногами, с вывороченными внут-ренностями и даже без головы. Слишком много попада-ний было точно в траншею – неплохо фашисты пристре-лялись.
Местами приходилось касаться деревянных укреп-лений траншеи руками, чтобы удержать равновесие, рука-вицы в бою где-то бросил, потому руки были мокрыми. Подойдя к нужному ДЗОТу заглянул внутрь – там уже со-брались командиры взводов, где шёл разговор на повы-шенных тонах:
– Товарищ лейтенант, езжайте в санбат! Без вас раз-берёмся! – выговаривал Ермолаеву командир роты.
– Товарищ подполковник, у меня по касательной, ничего страшного, я хочу остаться в роте со своим взво-дом, что обо мне подумают подчинённые?! – горячо отве-чал ему Ваня Ермолаев.
Шумно его поддержали другие взводные и политру-ки.
В это время вошёл я. У Вани рука была на перевязи, лицо красное и взволнованное.
– Товарищ подполковник, разрешите присутство-вать!
– Товарищ капитан, приведите себя в порядок, а по-том зайдёте! – почти гневно приказал мне командир роты.
– Вы теперь мой заместитель, а выглядите...! Вы себя вообще видели? Марш устранять!
Сдержавшись и в полном недоумении, я пошёл на выход, по ходу движения заметив, что ладони все в крови и земле. Если бы не кровавые ладони, я бы, наверное, вспылил, но позже, и не в присутствии других команди-ров взводов. Всё-таки я в одночасье стал заместителем ко-мандира штрафной роты. После дневной атаки, оказыва-ется, недосчитались заместителя командира роты, тот по-гиб при штурме высотки и через младших командиров мне довели, что я теперь исполняю его обязанности, пока не пришлют другого из штаба армии. Майор Бушин Ар-тём Анатольевич был хорошим человеком, но погиб глу-по, так как сам лично поднимал в атаку, вот и схлопотал пулю в голову. Среди офицеров роты, кроме Хайбрахма-нова, я остался самый старший по возрасту и званию, мне это не успели довести официально, началась контратака.
Выйдя наружу в сумерках снял шапку. Пока снимал, за шиворот упали комочки земли, стряхнул с неё землю, ударяя по колену. Отложил шапку на бруствер, отряхнул плечи когда-то белого, а ныне грязного офицерского ту-лупа, попросив стоящего в охранении часового почистить мою спину. Приведя одежду в более или менее божий вид, стал стирать чужую кровь и грязь с рук снегом. При-коснулся к лицу и волосам – они тоже были все в земле и кровяных брызгах, зря только руки мыл. Пришлось до-вольно долго растирать лицо снегом, пока перестали течь грязно-кровяные ручьи между пальцев рук.
Посмотрел на часового вопрошающим взглядом.
– О!  – показал часовой большой палец руки вверх.
В это время подошёл Каин и отдал список раненых и убитых!
– Отличившихся записал?
– Да, там все отличились, паникёры херовы! Если бы не вы, нас бы… Короче, никого не стал писать.
Ещё раз оправив на себе ремни портупеи, зашёл в ДЗОТ.
– Товарищ подполковник, разрешите войти?! – во-шёл я.
– Вот, другое дело! Проходите! Всегда следите за со-бой, за своим внешним видом! Не запускайте себя – ваш подчинённый, видя вас в такой вид, теряют свой облик солдат, уважение к офицеру и субординацию! Требуйте гигиена от них, и от себя в не меньшей степени, чем от них… А, теперь к делу! Вы знаете, как погиб майор Бу-шин?
– Да! При штурме высотки, в голову, мне передали!
– А вы знаете, что пуля вошла не спереди, а сзади?
– Нееееет! Да, ну?!
– От, вам и ну! Кто-то из штрафников за расстрелы поквитался, в этом мы ещё будем разбираться по зако-ну…По сему, товарищи офицеры, доверяем, но спину не подставлять, следить за тем, кто возле вас и что делает…
Разговаривал со штабом армии, скоро пришлют но-вого зама и особиста, двух человек.
– Где наш миномётный взвод?
– На подходе, кухня тоже, разрешаю пока кормить личный состав трофейным…
– Можно подумать, товарищ подполковник, они спрашивать будут – уже во всю едят, что нашли…
– Капитан Мартов, доложите о потерях и отличив-шихся!
Я зачитал по записке Каина, из которой выходило, что за штурм высотки и при контратаке от пулемётного взвода осталась всего лишь треть, остальные ранены или убиты.
– Раненых в санбат, как только прибудет наш обоз, отправить со старшинами, пока пусть перевяжут и опре-делят тяжелораненый в один из блиндажей. Командиры, есть кто отличился в бою?!
Командиры взводов стали подавать свои списки – в основном это были убитые и раненые при штурме высот-ки, за оборону некого было представить, кроме офицеров.
Мне было стыдно за ту панику в траншее, которой подвергся мой взвод, но всё же подал фамилию Каина – младший сержант Климов Иван Фёдорович. Единствен-ный кто первым откликнулся и помог мне в пресечение паники.
– Значит так, всем кого подали пишу представление на медаль «За Отвагу»! Возражения есть?
– Никак нет!
– На вас самих, представления писать не буду, не за-служили!!! Прошу меня в этом понять! То, что произошло в начале контратаки, называется – паника! Это ваши лю-ди, это вы их так выучили, вам и отвечать – нас чуть не выбили с занятой позиции, особиста убили. Будем считать это вашим наказание, нам ещё за майора Бушина отвечать придётся. А вопросы будут, я вам обещаю…
Значит так, выставить охранение, разобраться с тро-фейный оружие и боеприпас, восстановить разрушенный укрепление, только потом еда и сон. С такими потерями буду запрашивать пополнение из проштрафившийся, а пока не дадут придётся усилять стрелковый и пулемётный взвод из числа миномётный взвод, когда они подойдут. Иначе нам не с кем будет дальше воевать – нас просто расформируют. Разойдись, через два часа прошу всех об-ратно на доклад, по выполнению мероприятий.
Все офицеры стали расходиться, а Ермолаева коман-дир роты задержал на отдельный разговор. Пришлось взять вопрос моего взвода чисто на себя. Хорошо, что по-ка не было старшины у меня оставался толковый сержант, в лице Каина.
Командир не тот, кто всё ответственное делает сам, а тот, кто умеет правильно организовать любой процесс, как говаривал мой первый командир в училище, уча нас, будущих лейтенантов: – «Надо уметь заставить подчинён-ных делать так, как вам нужно, не вынимая рук из брюк».
Надо лишь, досконально знать кто и что может, знать все таланты своих подчинённых. Не бывает абсолютно бездарных личностей, даже если у него руки под каран-даш заточены, у него могут быть другие таланты: петь, рисовать, руководить, веселить, байки травить, выгодно торговаться и т.п.
У меня же были всякие умники, помимо ушлаганов я себе набрал и рукастых ребят: укрепили разрушенные стенки траншеи, починили оружие, которое ещё можно было в полевых условиях восстановить, распределили трофейное оружие и боеприпасы по остаткам взвода на случай утренней контратаки (а такое вполне можно было ожидать), просуетили дров для отопления ДЗОТов и блиндажа для раненых.
Только по окончанию всех работ, в которых и я при-нял деятельное участие, потому как из трёх сержантов у меня остался только один Каин, я зашёл в ДЗОТ, в кото-ром стояла моя наполовину выкипевшая кружка с кипят-ком.
Через какое-то время зашёл Каин:
– Командир, ну наконец-то ты пришёл, а то я только и успеваю, что дров подкинуть, да воды долить в твою кружку. Уж два раза выкипала полностью! Поешь уж, чего немецкий Бог послал, с утра ведь не жрамши, старшины нашего нет, дай хоть я за тобой присмотрю…
Надо сказать, что Каин умел создать впечатление, когда хотел, грамотно поставленной речью и обходитель-ностью, не пользуясь феней. Стало быть, чего-то заду-мал…
На столе стояла немецкая тушёнка, почти свежий хлеб, различные консервы и даже банка с кофе.
 – Колись, что успел приныкать?
– Командир, там это… немецкие деньги, довольно много, мои парни ими печку растапливать стали, а я за-брал – перешёл скороговоркой на шёпот Каин, а громко добавил – Да, всего пару банок трофейной тушёнки, больше не повторится, товарищ капитан!
– Ваня, смотри у меня! – громко строго пожурил я и перейдя на шёпот, внимательно смотря в лицо Каина, продолжил – тут, дело такое: мы должны сдать их куда следует, а можем поступить и по-другому… 
– Как по-другому?
Я прощупывал Каина, Каин прощупывал меня, но по взгляду и какой-то особенной, ещё не утраченной «во-ровской» чуйкой, я понял, что человек этот будет предан мне до гробовой доски и с ним можно разговаривать на чистоту. В его взгляде также читалось, что любое моё ре-шение он примет как своё.
– Знаешь Ваня, в хозяйстве и пулемёт сгодится, это ты правильно сделал, что не дал сжечь. Сдавать мы их не будем…
Я продолжал внимательно смотреть в глаза Каина, у которого тут же заиграли чёртики во взгляде, и улыбка растянулась до ушей, очевидно прекрасно понимая к чему я клоню.
– Вот поэтому командир, я и с тобой, рад что не ошибся… Где сныкать в обозе, да так, чтобы никто не нашёл – местечко я знаю. Но, что с ними делать потом.
– Пока не придумал, главное, что жрать не просят. Деньги есть деньги, а применение им найдём.
– В нашем «разведотделении» два ваканта появи-лось, нужно подобрать людей…
– Вот и ищи, близких по духу, и с головой… Потом представишь мне, но, чтобы больше десяти в отделении не было. Лишние глаза и уши нам не нужны.
– Командир, если я правильно понял – это наш об-щак? Но, на скольких доля?
– У нас есть свой взводный казначей-старшина, но он банкует на весь взвод, поэтому в доле только разведка. Всё что ценное находите без посторонних глаз, в наш об-щак. Если палево, нам десятину, всё остальное на роту.
– Всё будет в ажуре, командир… я поговорю с пар-нями.
 Ночь прошла тихо, я периодически обходил посты, но под утро меня сморило. В офицерский блиндаж к Ер-молаеву я не пошёл, оставшись в ДЗОТе, прикорнув на нарах.
Утром меня разбудили возбуждённые голоса ¬– подъ-ехали наши запоздавшие тылы, пришла и кухня с мино-мётным взводом.
Зашёл мой помкомвзвода, он же взводный «старши-на» – старший сержант Быков Прокопий Васильевич, пахнув в натопленное помещение снегом и морозом, тут же пройдя к металлической немецкой самодельной печке, приложил ладони к её ещё неостывшим бокам.
– Товарищ капитан! Харчи вот, привёз ребятам! Уф-ффа (пальцы все от мороза скрючило), всю ночь шли, с ног валимся, замёрзли как черти! Вас покормим и спать…
– Чем кормить будешь Быков?
– Семён Александрович! Со мной можно и попроще, Прокопием там, или Василичем зови, я не обижусь.
– Хорошо, Василичем буду звать. Так чем кормить будешь?
– Перловка с мясом! Но мяса так – одно название: ухо, горло, нос, ***, ****а и хвост. Одни жилы короче. Каша жидкая. Со снабжением у нас плоховато.
– Ух ты?! И то, еда! Роскошь по нынешним време-нам! Люди неделю уже без горячего, на одних сухарях во-евали…
– У-у-у-у, командование жирует, а солдата в чёрном теле держат! Тут и недодача по нормам, и наркомовские зажиливают…Шутка ли, за последние несколько месяцев участились случаи дистрофии и даже голодных смертей солдат! Семьдесят шесть человек по нашему фронту чисто от голода умерло!
– Ты бы потише, Прокопий, про это самое калякал… А то, мало ли, у стен тоже уши есть, даже на фронте!
– А чего боятся? Сейчас за это строго взялись! У «самого» – Быков поднял палец вверх и многозначитель-но закатил глаза вверх – на личном контроле теперь!
– Скажешь тоже «у самого», будто у него, кроме нашего фронта, забот нет! В Ленинграде говорят голод, в Сталинграде немца окружили, добивают!
– Так всё уже! Амба! Разбили там немца! В плен взя-ли фельдмаршала ихого, как бишь его…? Паулуюс, во! Сам капитулировал. Пленных – во! Трофееев – во! – от-нимая руку от печки и проводя её выше своей головы, рассказывал Быков – Бают, тыщ сто пленных!
– Это хорошие новости!
– Надо взвод звать к кухне! Я ещё и наркомовские привёз, наконец-то!
– Да там некого уж звать-то почти…Треть нас оста-лась. Пока вы мёрзли, мы потели! «Жарко» у нас тут было. Потерпеть придётся, Василич… Кофею попей вот, горяче-го, корми личный состав и езжай в санбат с ранеными, потом поспишь…
Быков захлопал глазами, потом ойкнув обжёгшись, оторвал руки от печки, но промолчал. Как бы ему не хоте-лось спать, а люди, на данный момент, были важнее.
Я налил в свою кружку воды и поставил её на печь, подкинув дров.
– Пока вода закипает, проследи за кормёжкой – это можешь перепоручить Каину. Тьфу! Младшему сержанту Климову, твоя задача – это раздача спирта, фронтовых сто грамм, народу мало, смотри – как бы не просили за уби-тых долю, много не давай, перепьются. Остатки мне зане-си.
– Легко сказать, остатки – там канистра на сорок литров! Да и не спирт, а водка, поженили* и не раз, пока со складов до нас добралась.
– Вот поэтому ко мне и занеси! Старшего лейтенанта Ермолаева предупреди…На охране водки есть кто?
– А то как же, что я, малахольный, что ли?! Есть у меня там надёжный человечек, да и накрыли канистру ту-лупом.
Быков спешно вышел. Я, оправив на себе амуницию, следом.
Кухню раскочегарили, подогрев еду, взводный по-вар щедро раздавал жидкую кашу, с запасом. Быков лично разливал чаркой всем равные порции водки, бойко отши-вая тех, кто просил добавки. Я обходил посты, а также по-сматривал с бинокля обстановку по фронту. За ночь выпал снег, присыпав все следы убийства человеков человеками, а с утра искрился инеем (утром придавило морозцем).
Стоять на позициях нам долго не дали. Наконец-то из снежной мешанины подтянулась наша артиллерия, с достаточным количеством боеприпасов. На следующий день наступление продолжилось с массированной обра-боткой позиций врага артой. Всего дня отдыха нам хвати-ло, чтобы отправить в санбат раненых, прикопать убитых. Люди радовались тому, что ели досыта, впервые за неде-лю отведав горячую пищу, высыпались в тепле землянок, блиндажей и ДЗОТов врага, приводили себя в порядок, зашивая прорехи. Немцы понимали толк в комфорте. На веселе и пьяных не было, но после фронтовых граммов взгляды стали веселее, оптимизм возвратился к подавлен-ным, вчерашними событиями, людям. Миномётный взвод поделили на три части – только одна треть осталась при миномётах, оставив самых лучших наводчиков и обслугу штурмовых миномётов. Две другие трети пошли на по-полнение стрелковых и пулемётного взводов, все лишние тяжёлые миномёты остались в обозе.
Каин показал мне свою нычку – им оказался один из миномётов, в ствол которого был припрятан свёрток с рейхсмарками. Нычку знали только я, Каин и человек с обоза, куда временно я определил одного своего развед-чика. Официально – для того, чтобы следил за нашим взводным имуществом, а неофициально – для пригляда за тайником.
Ермолаева, ротный всё же уговорил скататься в сан-бат, где ему качественно обработали руку, и он вернулся обратно тем же днём, вместе с Быковым.
Близился день создания Красной Армии и Флота, впереди находился городок под названием Малоархан-гельск, естественно штаб фронта стремился к этому дню взять город. Труднее всего было то, что вражеские пози-ции находились на возвышениях, а мы были ниже и ника-кая маскировка не могла помочь, противник видел нас очень хорошо, приходилось наступать и тут же прибли-зившись залегать и окапываться.
Немецкие резервы прибывали на малоархангельское и троснянское направления по частям и сходу вступали в бой. Это приводило к высоким потерям в личном составе и технике. Постоянные наши атаки за каждую деревню и село на подступах к Малоархангельску, с последующими контратаками немцев, стремительно уменьшали количе-ство личного состава роты. Немцы отступая сжигали де-ревни, нам приходилось из-за этого ночевать на ветру и в поле.
Больше всего запомнился бой за сам Малоархан-гельск.
На рассвете артиллерия провела артподготовку и ба-тальоны, полки и отдельные роты бросили на штурм. От-крытая перед городом местность не позволяла скрыто ма-неврировать нашим батальонам, большинство которых наступало в лоб. Противник яростно сопротивлялся, завя-зались уличные бои. Артиллеристы, не отставая от пехо-ты, продвигались вперёд, уничтожая огневые средства и живую силу противника, отражая его танковые атаки.
Противник вынужден был оставлять дом за домом, улицу за улицей, неся при этом большие потери. Но и наша штрафная рота, вооружённая лишь стрелковым ору-жием и гранатами, при слабой поддержке миномётами (не поспевающими быстро сменять свои позиции за продви-жением штурмующих), таяла на глазах.
Погиб смертью храбрых командир роты подполков-ник Хайбрахманов – в одной из решающих атак, возле не-го разорвался вражеский снаряд, раны оказались смер-тельны, почти мгновенная смерть. Посмертно был удосто-ен Ордена Отечественной Войны 1-й степени, но это бы-ло позже. Похоронить пришлось спешно, в одном из дво-ров занятого нами города.
23 февраля 1943 года город Малоархангельск был полностью очищен от противника. Не задерживаясь в го-роде, войска дивизии продолжали теснить противника, продвигаясь на запад от Малоархангельска ещё 15 кило-метров. Полгода готовили гитлеровцы оборону перед фронтом наступления 13-й и 48-й Армий. Оборона про-тивника имела развитую сеть траншей и ходов сообщения, оборудованные ДЗОТы и блиндажи. Передний край при-крывался проволочными заграждениями в несколько ря-дов и минными полями. Противник имел хорошо при-стрелянную систему огня. К тому же погодные условия, глубокий снег, сильные морозы и вьюга были в пользу противника, который имел тёплые блиндажи и укрытия.
Однако силы наших наступающих частей иссякли, пришлось даже отступить на какое-то расстояние, и мы были вынуждены перейти к обороне на достигнутом ру-беже, в районе Турейка-Гнилец… Вся линия обороны проходила по восточному берегу реки Неруч и населён-ных пунктов, таких как Каменка, Петровка, Алексеевка, Верхняя Гнилуша, Похвальное, Кривцово, Трасна, север-ная часть района станции Малоархангельск.  В это время бои в основном велись за господствующие высоты. 21 марта 1943 года по согласованию с командующим Цен-тральным фронтом К.К. Рокоссовским, части нашего Брянского фронта перешли к обороне образовавшегося Северного фаса Орловско-Курской дуги. В марте 1943 го-да противник пытался сбить наши части с занимаемых высот, но его яростные атаки были успешно отбиты. К этому времени Красная Армия приобрела достаточный опыт ведения боя. На занимаемых участках быстро зары-вались в землю, создавали минные заграждения, умело отражали все контратаки, численно превосходящих сил противника.
Закрепившись, в течение нескольких дней мы про-должали отражать непрерывные атаки пехоты и танков противника при мощной поддержке немецкой авиации. Но на этом всё и закончилось – ни мы не смогли продви-нуться дальше, напоровшись на сильную оборону подго-товленных позиций врага, ни немец не мог отбросить нас далее отбитых нами позиций.  До самого лета завязались позиционные бои в этом направлении. Каждая из сторон готовилась к крупному летнему наступлению, в тоже вре-мя усиленно закапывалась в землю, выстраивая глубоко-эшелонированную оборону. Нашим левым соседом в рай-оне села Ольховатка была 15-я стрелковая дивизия. На этом рубеже мы находились до летнего наступления немцев на Курской дуге в июле 1943 года, приняв участие в сражении в Орловско-Курской битве.
От наших бывших уголовников осталось очень ма-лый процент людей в переменном составе, а к моменту взятия Малоархангельска от всей нашей большой роты едва ли наскрёбся обычный стрелковый взвод. Но, если не считать геройской гибели командира роты, кадровый со-став роты практически не пострадал. Из всего постоянно-го состава были ранены – один политрук, два пом-ковмзвода и один взводный. После излечения в госпитале, к лету они постепенно вернулись в строй. Нас же, опреде-лив нам свой малозначительный участок фронта, держали на доукомплектовании. К нам постепенно прибывали осужденные трибуналом к штрафной роте бойцы со всей линии фронта. Это были уже не наскоро обученные ла-герники, а обстрелянные бывшие солдаты и сержанты РККА, большая часть которых попали в штрафроту за во-инские преступления и нарушение дисциплины.
Более месяца я оставался временно исполняющим обязан-ности командира роты, в ожидании прибытия нового ко-мандира, особиста и заместителя командира роты из штаба армии, занимаясь личным составом и сооружением обо-ронительных позиций. Процесс этот затянулся, аж до мая 1943 года.


*Поженили – в данном случае развели водой спирт, снизив градус содержания алкоголя.

Вы только что прочитали демоверсию романа.

Продолжение вы сможете прочитать только в бумажном печатном варианте, по всем вопросам обращаться в группу Вконтакте:https://vk.com/knizhnie_dyeti
или в директ инстаграмма:https://www.instagram.com/knizhnie_dyeti/