Короткое эссе
Оседлав коленями подставленный табурет, Пашка наклонился всем телом вперёд и упёрся локтями в подоконник. Подперев ладонями обе щёки, он молча смотрел в окно. А там за окном шёл снег. Неслышно падая, он покрывал собою стылую землю, засыпая всё возле дома вокруг: детскую площадку, легковые машины, стоявшие во дворе, голые кусты и деревья.
- Так и меня в эту зиму вначале засыплют землёй, а потом и зима засыплет снегом, – подумал невесело Пашка.
Этот мужественный мальчишка одиннадцати лет знал, что он болен неизлечимой и редкой болезнью, и против которой, врачи говорят, что лекарства пока ещё нет. А снег всё шёл и шёл целый день, не переставая. Смеркалось. Мимо окна то и дело проходили, нахохлившись, разные люди, и Пашка всем им желал мысленно добра и здоровья.
- Говорят, что душа у человека бессмертна, – ткнулась ему в голову утешительная мысль.
- Господи! – взмолилась его душа, – прости меня грешную, подскажи где я, когда и в чём успела нагрешить, не прожив ещё даже пору непорочного детства.
Пашка понимал, что никто и никогда не скажет ему день и час, когда настанет этот неотвратимый факт в его обречённой жизни и не роптал. Себя ему не было жалко. Он за маму свою боялся. Пашка не хотел, чтобы в тот момент, когда его не станет, её сердце от горя разорвалось на части сражённое болью невосполнимой утраты. А снег за стеклом всё продолжал и продолжал идти. Хмурое небо, плотно затянутое тучами, закрыло солнце, не позволяя продлить ему ещё хоть на чуть-чуть светлую пору суток, и день постепенно, как и сам Пашка, угасал у него на глазах, сжимаясь где-то возле самой покрытой снегом земли в непросветную точку.
- Пашуня, сынок, – донеслось из кухни до мальчишеского уха, – тебе пора уже пить твоё молочко. Не забыл?
- Нет, мама, не забыл, – откликнулся Пашка.
- Всё готово, – подошла к нему его родная забота, – пойдём к столу? – попыталась она помочь сыну опуститься с табурета на пол.
- Можно, мама, я сегодня молоко выпью здесь у окна? – тихо попросил парнишка.
- Разумеется, можно, – услыхал он ласковый ответ, – тебе же нравится смотреть по вечерам в окно на улицу – вот и смотри, мальчик мой, и любуйся, а я молоко принесу тебе сюда, – поцеловала она подстриженную макушку послушного чада.
Тёплое молоко с мёдом было последней надеждой попридержать развитие жуткой хвори у мальчишки, продлевая ему жизнь. И Пашка чётко исполнял все наказы лечащего его врача. Выпив мелкими глотками всё молоко до дна, он поставил на подоконник рядом с собой пустую кружку и негромко сказал.
- Спасибо, мама. Спасибо родная!
- На здоровье, – огладила она спину единственного дитя.
И он ещё с большим вниманием стал всматриваться в окно, будто пытался навсегда запечатлеть в своей памяти земное это чудо снегопад, чтобы кроме маминого лица, он мог ещё вспоминать, находясь там уже совсем в другом мире, и эту зимнюю, земную красоту. На улице окончательно стемнело. Зажглись фонари. И деревья, которые росли перед его окном, покрытые слоем снега от фонарных освещений отбрасывали свои тусклые тени по разные стороны, а на чистом белом снегу пересекаясь, образовывали причудливые, будто живые, но непонятные Пашке картины. И он подумал.
- Вот и подошёл к концу ещё один день его недолгой, оставшейся жизни. Надо мне немного отдохнуть, – тяжело вздохнул подуставший отрок, – мама! – позвал он негромко свою единственную беззаветно любящую его хранительницу.
- Чево тебе, Пашенька милый? – подошла та к нему.
Пашка догадывался насколько трудно его маме скрывать угнетающие душу, сердце и ум эти мрачные чувства. Иногда просыпаясь среди ночи, он слышал, как она, стоя перед иконой в комнате на коленях, слезно просила у Господа помиловать её сына, неповинного в грехах раба Божьего Павла и ниспослать ему его Всевышнего выздоровление. Но он ей не мешал молиться и, не подавая виду, что проснулся, он старался снова поскорее заснуть, оберегая мать и жалея её, хотя знал, что уже никто и ничто ему не поможет.
- Я хочу лечь полежать, – сказал он буднично самому дорогому для него человеку, – ты помоги мне, мам, добраться от окна до кровати. Отдохну перед сном немножко!
- Пойдём, дорогой мой, – приняла она ослабленное тело своего болезного чадушки, – отдохни, отдохни, родимый!
И они с ней вдвоём вместе в обнимку добрались неторопливо до места его ночлега. Укладываясь там поудобнее, Пашка пожелал самому себе.
- Когда я засну, хорошо бы было утром ему проснуться и увидеть снова за окном, что снег перестал идти, и над горизонтом взошло радостное солнце, – и прикрыл с этой мыслью глубоко впавшие свои глаза, – хорошо бы!