Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".
Она была смугла, немного косила на один глаз и всё время хохотала, когда я рассказывал эту историю. А происходило это в том страшном году... ну да у вас другая история, поэтому сразу начну с описания.
Я служил подпрапорщиком, недавно закончил офицерскую школу, ожидал повышения в чине. А тут приказ собираться. Куда? В разведку, говорят. На нашем фланге боевых действий не ожидалось, но чем чёрт не шутит – надо проверить, что за вражеской высоткой происходит? Какая охрана? Разведка уже проводилась: вглубь территории тогда не ходили, но чувствовали, что за нами следят. Теперь надлежало узнать, где располагается укрепление? Это нужно было штабу полка, а, может, приказ свыше – я пока не знал. Прорыва с нашего участка не ожидали, но ситуация меняется каждый день, когда готовится наступление.
Я самый юркий у них или "подшутили" над отцом (он у меня генерал), но выбрали меня. Приказ получил: "А как будешь справляться – думай сам", – сказал полковник.
Стал думать. Посмотрел на ребят: двое деревенских и двое почти школьников. Брать? Пожалел необстрелянных.
В процессе подготовки операции пригодились способности денщика Тёмы: он у меня сообразительный, поможет в случае чего. План разработал быстро, вспомнил об одной цыганке, она сказала:
- А ты надень платье, цыганочку ноги сами запляшут, – это когда я просил её научить этому танцу.
Не спрашивайте, почему я выбрал не мужскую партию... ладно, скажу: цыганка эта, Вика – так назвала себя, была хороша собой и танцевала как богиня. Я увивался за ней, пока их табор не откочевал (куда? – так и не спросил, не догонять же). С тех пор не выходило из головы: платье – танец, характер. Ряженые ведь они тоже обретают характер своего персонажа. Всё! Решил! Так где у нас цыгане? Откочевали давно, но далеко ли ушли? У военных есть чему поживиться, особенно у наступающих много трофейных вещей: самим некуда деть, вот и продают за бесценок цыганам. Ладно, где грохочет канонада, туда пойду. Тёму решил не брать, но в план свой посвятил. Он почесал затылок.
- Значит так, я с твоим благородием и так пойду, мне разрешения не надобноть (отец накажет – он знал), а вот к цыганам – до утра обратно не доберёмся. Если сейчас на коня... – он посмотрел в сторону канонады, – к утру... может, пораньше успеем.
Дело говорит Тёма, лошадь нужна.
- Где у нас лошадь? – я стал оглядываться, ища глазами.
- У полковника гость, у него спроси, ваш броть.
Что-то знал Тимофей...
- Ну, говори-говори: что не договариваешь? – я уже был сердит.
- От вашего батюшки... да знаете вы его...
- Петрушевский?
- Он самый.
- А ты откуда узнал?
- Так он и привёз приказ провести разведку – данные в штаб.
Я призадумался. Адъютант отца меня недолюбливал, мне так казалось тогда, когда с отцом я не ладил (это была сложная история для отдельного рассказа). Теперь просить у него лошадь? Даст? Не откажет, думаю, стоит попробовать.
- Ладно, спрошу.
- А может...
- Тимофей, как ты можешь? Я не цыган какой-то, – мы посмеялись.
Пешком версты две и там... я прикинул.
- Да, успеваем, – я взглянул на часы, – возьму деньги, часы... могут пригодиться, – были трофейные, не хотел расставаться, – выживем, будут ещё... пошли.
Шли быстро, споро, дошли за полчаса. На привязи три лошади – нам бы две: у кого спросить? Идёт полковник.
- Что? Приказ не получен?
Заметил. Пришлось объяснить подготовкой.
- Будет выполнено, – откозырял.
- Ну-ну.
Спросил у солдата: чьи лошади? Вместо ответа показал на офицеров – не наши. Лошадь Петрушевского я знал – гордость хозяина, ахалтекинская порода: "Другой такой нет", – хвастал.
- Что ты тут крутишься над моей лошадью?
Петрушевский подошёл незаметно (Тимофей заметил, дал знак, но я был занят наблюдением). Поздоровались. Знал ли он, кому выполнять, привезённый им приказ? Лучше б не знал. Я прикинулся озабоченным, посмотрел на часы.
- Два часа осталось, надо съездить... – тут "налепил" всякую ерунду, так что мне, "сопляку", он поверил, так показалось.
- Бери, только, – посмотрел на часы, – за полчаса управишься?
- Сорок минут, не меньше, – мы сохраняли дружеский тон, но оба были при исполнении.
- Бери, – повторил он, кидая мне поводья, – только этому нельзя, – он кивнул на Тимофея.
- Бегать умеешь? – я спросил у Тёмы, подмигивая.
- Как же-с-с, лучший бегун. Прикажете?
И побежал в сторону от мной предполагаемой. Петрушевский махнул рукой в досаде – "не туда". Денщик бежал споро, как позволяло недавнее ранение, мы поравнялись, и я сказал:
- Тёма, жду за поворотом.
Там он сел позади меня, и мы напрягли лошадку Петрушевского. Время шло...
По дороге Тимофей рассказал, что узнал точно, где "квартируют" цыгане.
- И не боятся, – сказал я.
- Ждут большого сражения. Гадалка у них, так та про платья сказала, думают теперь: почём платья продавать будут? – разговоры между солдатами ему были уже известны.
- Денег бы хватило, Тёма.
Табор будто ждал нашего приезда (гадалка у них хорошая). Мне показали на кибитку.
- Там.
Старуха с трубкой во рту встретила меня. Я спешился, поздоровался.
- Вики нет со мной, а вот... – она прищурилась, – зачем пришёл?
Ей надо было убедиться в своей правоте.
- Платья! Мне нужны четыре платья. Можно? – стал доставать деньги.
Старуха упреждающе подняла руку.
- Потом. Посмотри, может, подойдёт... эти?
Я разглядывал внимательно, платья лежали с платками (девушки завязывали их на бёдра или накидывали на плечи, а нам головы прикрыть следовало ими).
- Вот это, – я ткнул пальцем в платье, – можно больше?
Я показал "в груди тесно будет". Старуха закивала.
- Вот такое, – из узла вытащила ветхое, но ещё держалось, обладательница его отличалась недюжинной массой тела.
Платье подходило, я закивал. Сунул деньги старухе в кулак.
- Это всё, что у меня есть, но есть ещё часы.
Старуха вернула мне деньги.
- Часы отдашь с платьями, – и пыхнула мне в лицо дымом из трубки, – вернёшься сам и этот, – она показала на Тимофея, – но не все...
Старуха пыхнула из трубки, мысли уже были далеко от нас.
Я поблагодарил. Тимофей связал узел, и мы рысью направились к штабу полка. Потом прибавил ходу, мы успевали, но лучше поторопиться. Не доезжая до поворота, Тимофей с поклажей спрыгнул с лошади и спорым шагом отправился в наше расположение, а я отдавать лошадь. Мы почти не разговаривали, я вернул поводья, откозырял и бегом "домой". Петрушевский хотел что-то сказать, но спешил сам и, видимо, передумал.
За два часа до операции мы стали готовиться, бриться (надо было особенно чисто), подкрашиваться (достали помаду). Миловидное лицо было только у меня, остальные – "топорные" лица, только после изрядного подкрашивания приняли надлежащий "цыганский" вид. Кроме "чавалэ" по-цыгански мы ничего не умели сказать, решили... главное – говорить не по-русски. Я владел четырьмя языками, но выдавать себя в случае, если найдутся знающие среди врагов, было опасно, при этом ничего придумывать не стали. Я показал несколько танцевальных движений, которые могли пригодиться, "и больше трясите юбками". Помогло ещё одно: когда мы были уже готовы выступить разряженной толпой в тыл врага, выбежал навстречу наш повар с овцой.
- Вот возьмите, выторговали, скажете, если спросят.
Овца была кстати, не подумают... это ж как надо готовиться?!
- Мы пошли, – это были последние слова, сказанные по-русски.
Без репетиций и наставлений – чистый экспромт. Мы смеялись, приплясывали и матерились без роздыху. Овечка бежала, радуясь отсрочке, а мы заливисто по-девичьи смеялись. Как только пересекли разделительную полосу, настроение заметно испортилось. Пришлось уже материть самих "чавэл". "Толстая" (Панкратов) – самая крупная из нас, слишком прижималась к своей овце, что могло вызвать сомнение у неприятеля. Я дал пинка ей и овце, так что обе рванули вперёд, а мы продолжали хохотать и матом подбадривать.
Они, наконец, вышли из укрытия. Мы увидели четверых, но кусты шевелились – были ещё несколько. Там укрытие, сами ни за что бы не догадались – всё в земле: что они там понастроили? Мы замахали руками в приветствии, приглашая с собой. Они, казалось, разделяли наше веселье и не ожидали появления цыганок. Я прошёлся боком, приплясывая, показывая плечами все выходные танцевальные движения (в домашнем театре я был первым). Мои "подруги" хлопали в ладоши и подпевали: "* твою мать", – бесконечное количество раз – веселились от души. В танце приближались к солдатам, я выделил из них офицера и пошёл "с выходом" "обнимать" его. Мои "подруги" нашли себе по парню... Сняли быстро, но шум продолжали: мужским голосом за офицера говорил я (язык врага я знал в совершенстве), а цыганки подпевали тонюсенькими голосами. Дальше было молниеносно: мы ворвались в бункер, по-другому не назовёшь это укрытие, двое не спали (выходили со всеми, потом вернулись) – они и оказали сопротивление. Дальше была пальба, поножовщина: кто что ухватил, тем и оборонялся. Двое наших не вышли, я был ранен в плечо, а Тимофею досталась царапина, зато мы раненых не оставили, как и живых. Высотка была наша, подали сигнал, операция выполнена успешно.
Выносившие трупы, наши солдаты, после окончания операции удивлялись: "И это всё наши в юбках сделали?.."
От цыганских нарядов ничего не осталось, всё в крови: я выслал деньги, и отдал часы той цыганке, уже лично, после госпиталя.
- А я знала тогда, что выживешь, и мы не уходили: знаешь почему? – цыганка захохотала беззубым ртом.
Я знал ответ: потому что наша тогда взяла, значит, должны быть трофеи.
P.S.: Я получил очередное звание, а через месяц наградные – за смекалку. Тимофей Палыч до сих пор при мне – герой!
Про овцу не спрашивайте... не скажу!