Со временем познакомился он с сельскими парнями. Вечерами холостая часть молодёжи собиралась у клуба. Девушки пели песни, и голоса их, казалось, слышали небо и приграничные леса. Потом раздавались звуки патефона, расположенного на подоконнике клуба. Мужская половина покуривала, сидя на брёвнах, и снисходительно позволяла себя пригласить на танец. Не выпуская папироски изо рта, парни тёрлись в такт музыки о горячие тела деревенских красавиц. А Рашид, восемнадцатилетний бугай, отличающийся необыкновенной силой: поднимал плечами коня, ближе к ночи исчезал. Сашка узнал, что он встречает возвращающихся с вечерней дойки доярок. И одна из них бежала ему навстречу, чтобы до утренней дойки пропасть с ним в леске. Он и сыграл нехорошую службу в судьбе Сашкиной. Однажды он подошёл к Сашке и спросил:
- Люську Потенкину знаешь?
- Конечно, у её ведьмы матери злой самогон.
- Вот он,- Рашид откинул полу телогрейки и показал Сашке бутыль самогона.
- Ну и что?
- Люська намерения на тебя имеет. Говорит, что замуж за тебя хочет.
- Смеёшься? Мне шестнадцати нет. Да и на фига мне свинья эта? Сам не хочешь на ней? Кстати, тебе какая печаль заботиться обо мне?
- Есть печаль. Она говорит, что если я приведу тебя, то месяц бесплатный самогон буду пить. Я тебя жениться не заставляю. Ты приди и скажи, что всё время думаешь о ней. Прошу, сходи . А самогонку вместе попьём. Прямо сейчас и иди. Давай для храбрости. – Он извлёк из кармана надколотый стакан и наполнил его.
Только ради друзей Сашка, осушив стакан, поплёлся на боевое задание. Шёл и представлял себе её жирную рожу. Ещё и мать у неё, говорят, колдунья. Не доходя до Люськиного дома, он свернул в проулок. Но услышал свист. Оказывается, он шёл под конвоем парней. Тогда, плюнув с досады, он направился к большому дому: Потенькины – были самые зажиточные в деревне. Открыв калитку, он со страхом отпрянул: подобно злобному сторожевому псу, к нему приблизился хряк. Хорошая причина отступить. Но дверь избы открылась, и к калитке засеменила Люська. У неё глазки были, как у борова - напрочь заплыли. Вывалившись за калитку, она Сашку схватила за руку, улыбаясь:
- Щас свинью только загоню и поговорим.
- Так и здесь поговорить можно.
- Уж нет, входи, гостем будешь.
В комнате, куда Люська впихнула Сашку, сидела старуха – её мать. С виду она, и правда, как ведьма.
- Спасибо тебе, что пришёл, Саша, - сразу начала разговор Люська, посадив его на диванчик.
- Я давно прийти хотел, - смущённо проговорил он, напряжённо думая: « О чём мне с ней говорить?»
Вдруг, к счастью его, послышался голос гармошки, а вскоре стукнула калитка и в дверь ввалилась толпа Сашкиных друзей.
- Встречайте, встречайте гостей! - весело заголосил Рашид, возглавляющий кампанию.
- Заходите, угощение будет, - без восторга встретила их Люська.
Быстро был накрыт стол – огурцы в рассоле, капуста квашенная, картошка варенная и, главное, Потенькинский знаменитый самогон. Началась пьянка. Рашид успел шепнуть Сашке: «Тебя выручать пришли, да и за должком – она ведь обещала напоить, если ты появишься».
Не мог припомнить Сашка, нахлеставшись самогоном, как оказался в доме Мурата. Проснулся только утром на своей лежанке. В голове гудело. Вышел во двор. Мелкий сыпал дождь. Взглянул Сашка по сторонам, и вдруг замутила его тоска. Ему что, судьбой написано пропасть в этой глуши? А ведь к этому всё и идёт. За территорией деревни его никто, конечно, не ждёт, но здесь, рано или поздно, женят на какой-нибудь Люське, Райке – здесь много перезрелых татарок. Может, вернуться в Омск? Три месяца прошло, милиция о нём, наверное, забыла. На крыльцо вышел Мурат:
- Голова болит? Иди, рассолу попей.
- Голова болит, только рассолом я не вылечусь. Не могу я, Мурат, оставаться дольше здесь, потянуло к своим. Сейчас и отправлюсь. Дойду до большака, а там на попутках доберусь до Омска.
- Ну, дело твоё. Я знал, что уйдёшь. Пойдём, позавтракаешь.
Его сытно накормили на дорогу. А ещё дал ему Мурат резиновые сапоги - дорога раскисла, и сунул в руку пятьдесят рублей, а кроме того, собрал кое-какие харчи. Сашка отправился в сторону большака, что проходил в нескольких километрах от глухого татарского села.