Предыдущая страница: http://proza.ru/2022/01/16/322
544. НАТ. Заснеженная тундра. Движется обоз
Мамарка, смотрит на сереющее впереди небо, останавливает упряжку.
Подъезжает Иван
Ваня
– Ну, и чего встал? До бивака еще далеко, день токмо начался.
Мамар
– Надо вставать. Плохой ветер. Тучи нехорошие идут. Большая метель по имени Борей зачинается. Нужно упредить воеводу, пущай со снега все обозники кирпичи режут, кладут, и скрадки ставят вокруг саней. Кто успеет, тот жив останется. Не думал я, что Борей нас так встретит.
Действие:
Верхом подъезжает Алексей. Иван, развернув свою упряжку едет на встречу князю. И передает слова Мамара.
Алексей
– С чего ты взял, что метель будет? Вишь, даже солнце светит с юга нам в спину.
Ваня
– Говорить, князь, нет времени. Команду давай на стоянку. Пущай в гурт весь обоз съезжается. Сани набок. Лошадей на привязь к ним. Олени сами лягут. Вон, у Мамара уже легли. Олени загодя метель чуют.
Алексей
– Ну, и сколь времени метель будет?
Ваня
– Может, день, а может и пять, никто не ведает козней Борея.
Действие: (голос за кадром)
Закипела работа.
Казаки и стрельцы накрывали попонами и шкурами верховых и тягловых лошадей. Обозники составляли сани, как показал им Мамар, пирамидой. То есть двое саней рядом, одни поверх их. Если вырыть траншею, получалось маленькое убежище, где, расстелив шкуры и заклав снежными кирпичами бока полозьев, можно было бы переждать ненастье. Многие рыли пещеры прямо в снегу, не разгружая сани и нарты. Но были и те, которые беспечно бродили меж возов и приглядывались к сложенной на снег поклаже, в надежде поживиться во время суматохи.
Ваня.
– Ты, Алексей, коня-то отдай холопу, а сам с Полиной айда-ка к нам.
Голос за кадром
Мамар с Иваном, отдыхая по очереди, плоской деревянной лопаткой уже вырыли в снегу довольно глубокую и широкую траншею и, затащив туда шкуры, уложили их на пол. По бокам подняли в четыре ряда скрадок из вырезанных снежных оковалков и, установив поперек нарты, сообразили из них крышу над головой. Утварь с нарт закопали при входе, обозначив место срубленным кривым стволом карликовой березы.
Укрыв всю конструкцию шкурами и присыпав снегом, Мамарка, Иван, воевода с Полиной, присели внутри своего временного убежища:
Мамарка
– Еле успели. А многие смеются, говорят, - и не такое видели. Сидят на санях да галдят, словно гагары. Олухи.
Алексей
– А може, зря ты смятение поднял? Гляди-ка, вот и солнышко припекает. Комоедица ведь ныне, солнышко должно пригреть.
Мамарка
– Не зря. Олени пургу за день чуют. Видишь, как легли они у входа нашего ледяного чума – и пургу боятся, и от людей отбиться. Коль задует Борей, то к утру ровно место от нашего обоза и останется. Хоронить не надо. Лучше сходи, князь, упреди людей, чтоб коней привязали к саням длинными вожжами, иначе разбегутся они, пока люди под возами лежать будут.
545. ИНТ. Внутри укрытия.
Макар Саватеевич:
(Заглядывает под полог)
– Я тут недалече ложбинку нашел, судя по высоким берегам, вроде, как и не ручей даже, а речка широкая, уведем-ка мы коней от греха туда.
Алексей
– Давай,
Действие:
Мамарка переворачивает бубен, водит по синим разводам и радостно объявляет:
Мамарка
– Это Пур-река, за ней в семи переходах и Таз-река будет, на которой Мангазея находится. Я немного в сторону чуть взял. Хорошо Борей упредил, чтоб я с пути обоз не сбил.
Действие:
Сын шамана достает из мешочка пух и птичьи перышки и, высунувшись из укрытия подкидывает их вверх, пустив их по чуть веющему ветерку:
Мамарка
– Возьми, вечный Борей, дар, пусть будет милость твоя к нам легка и нежна, как эти перья гагары.
Голос за кадром
Вскоре со стороны студеного моря появились низколетящие серые облака, они, словно сказочные олени, тянули за собой огромные нарты сплошных серых масс снежной бури.
– Эс! Эс! Эс! – захлопали на ветру песню погонщика шкуры, укрывающие наспех сооруженные жилища-прибежища. Тут же понесло поземку. В мгновение ока вокруг потемнело.
Полина
– Словно огромный Тугарин-змей налетел.
Действие:
Ваня, выбивает искру, разжигает трут и, запалив толстую восковую свечу, ставит ее на перевернутую глиняную крынку.
Свет наполняет дом с ледяными стенами.
Крышу сотрясает сильными дуновениями ветра. Под тяжестью снега она немного проседает и со временем перестает хлопать от порывов разгулявшегося ветра. Иногда в забитые снегом щели влетает мелкий снежок.
Алексей
(снимает соболью шапку)
– Тут и париться вскоре можно будет, однако.
Ванюшка
(толкает задремавшего было Мамарку, знаком показывает наклониться ухом к его губам, шепчет)
– В обозе повитуха есть, сбегай-ка за ней. Не нравится мне Полинушка, ой как не нравится. Сдается мне, что рожать собралась сестрица.
Мамар
(понимающе кивает, ползет к выходу и шмыгает за полог. В убежище врывается снежный вихрь, который гасил пламень свечи.
Алексей
(разыскивает в заплечной корзине огниво)
– Вот шут гороховый! Куды его понесло?
Полина
– Ой! Ой! Кажись, меня растрясло, Олеша! Ой-е-ей! Мож пройдет? Ой! Ведь рано-то еще…
Ваня
– Это не насморк, само не проходит! Где этого Мамарку шайтаны носят! Сказано же было ему – со всех ног бежать за повитухой!
546. НАТ. Метет пурга.
Действие:
Сбившийся с пути Мамарка в кромешной снежной круговерти, избиваемый порывами колючего ветра, выставив вперед себя руки, идет от заметенного обоза в неизвестность.
Голос за кадром
Молодой шаман уже понял, что заплутал и найти обратную дорогу уже не сможет. Впереди его ждала холодная и костлявая смерть. И он уже готов был сесть на снег и запеть песню предков, чтоб встретится с отцом и дедом в стране духов. Но вдруг сквозь шум и свист ветра он услышал будто бы знакомый голос старца Гостомысла, о котором ему много раз сказывал покойный батюшка Угор.
Голос Гостомысла
– Сделай пять шагов по левую руку, отрок.
Действие:
Мамар шагает влево и, потеряв равновесие, запинается о что-то мягкое. Он неожиданно нащупал шкуру, закрывающую вход в разыскиваемое им убежище, которое чуть было не потерял в снежной круговерти.
Мамар
(кричит в темноту убежища)
– Повитуха где? Тута? Княжна сейчас, кажись, опростится.
Голос повитухи из снежной пещеры
– Тут я, не голоси. Торбу мою помоги к выходу вытащить. Как же ее угораздило в такую погоду-то? Подождать не могла, что ль?
Мамарка
(подает повитухе конец веревки)
– Маут держи, да обвяжись округ стана свого необъятного, чтоб не потерялась ты в пурге. За мной и поползешь, держась за маут. Я теперь знаю, в какой стороне нора наша. Так что быстро доберемся.
Действие:
Но дойти в сильном буране до убежища не так-то просто. Мамарка несколько раз, почувствовав, что кожаная веревка маута натянулась, возвращается к увязшей в снегу толстой повитухе, выдергивая обезумевшую бабу из наметенных сугробов.
547. НАТ. Острог близ Михайло-Архангельского монастыря.
Голос за кадром
Буря, разыгравшаяся на побережье Северного Ледовитого океана под конец марта, настигла в пути и Яну с попутчиками, которые, удачно миновав приполярный Урал, двигались в направлении Михайло-Архангельского монастыря, где по указу государя был образован на мысе Пур-Наволок Новогород, прозванный местными поморами на свой лад Холмогородом.
Как раз в день разыгравшейся непогоды на пути путникам наконец-то повстречался острог, стены которого были собраны из бревен в двадцать четыре венца и заканчивались обломом , поверх коего чернели бойницы.
В острожек их не пустили, но указали на постоялый двор при посаде.
Хозяин, узнав, что в обозе едет дочь боярская со свитой и дитем, предложил отдельный дом для ночлега с комнатой, перегороженной русской печью.
548. ИНТ. Изба. Яна с Емелькой и Еремой располагаются на отдых. Казимир собирается в трактир.
Голос за кадром
Несмотря на усталость, Казимир не расположился на отдых, а собрался сходить в ближайшую съезжую избу, потолкаться и выведать последние новости.
Ерема
(ехидно улыбаясь, шутит ему в спину)
– Пан бы снял кафтан стрелецкий, а то народ тута шальной, дикай. Ненароком зашибут по зельному делу. Издавна не жалуют тут стрельцов да опричников.
Казимир
– Еще раз, быдло, меня назовешь паном, язык отрежу! Понял, пся крев?! Дядька Козьма я. Повтори, подонок!
Ерема
– Да, Козьма ты, дядя, Козьма! Убери сабельку, а то за холопа боярыни, тебе быстро тут ноздри вырвут. А упреждаю я тебя для того, чтоб знал, что нож отставному стрельцу в спину воткнет любой помор. Не зевай Козьма, когды средь босоты тереться будешь.
Казимир
– Я учту твои напутствия.
549. ИНТ. Съезжая изба. За столами пьет народ.
Действие:
Казимир-Козьма входит в избу. Отряхнул тулуп от снега, небрежно бросает его на руки подбежавшему человечку.
Оставшись в кафтане, он, не обращая внимания на притихших посетителей, проходит к столу и, столкнув со скамьи спящего за столом пьяного постояльца, присаживается на его место.
Казимир
(громко на всю избу)
– Кто жаждет вкусно пить и есть, прошу тогды напротив сесть!
Действие:
Казимир кидает на столешницу серебряную овальной формы монетку, которая, завертевшись волчком, привязала взоры всех обитателей.
Один из присутствующих
(Мартын)
– Чтой-то мягко стелешь, служивый. Коли ты прибор выслужил, так добер стал? А когды при пути был, поди, гордыня тя распирала? На простой народ благим оком и не вел?
Казимир
– Не век же служить мне, мил человек, пора и на покой, непутячьим побыть по окончанию веку свово.
Мартын
(присаживается рядом)
– В наши края, служивай, не за покоем, а за упокоем чаще приходють. Мартыном меня кличут, а величают Мартином. Давно род наш тут. Дед мой саам из лоплян, мореходец потомственный. Отец тожа кочи водил по студеным морям, и я ихней стежкой пошел. Меня тут каждый знает.
Казимир
– А меня Козьмой зови.
Мартын
– Ну, Козьма, так Козьма.
Действие:
Мартын, рявкает, помахав рукой подавальщику:
Мартын
– Эй! Чайка! Ну-кась снесть тащи сюды, вишь, мил человек угощает!
Поворачивается к Казимиру.
Мартын
– Куды, сердешный, путь держишь? Мож, чем подсобить тебе смогу? Тут редкость великая, когда аж цельную деньгу на потчевание выставляют!
Казимир
– На волок песчаный, к морю Мангазейскому, надобно по весне идтить моей боярыне. Мужа она ищет. Ушел три года тому из Тобольска, и как в воду канул.
Мартын
– Слухи поперед вас идут, Козьма. Слыхали мы, что дочь боярская к нам пробирается из остяцких краев. Но не думал, что такие у нее дерзкие планы.
Казимир
– Чем же оне дерзки, Мартын? В чем тут соль, что мужа баба ищет? Обыденное дело вроде.
Мартын
– Дерзость сия, Козьма, в том, что боярыня твоя государева указа ослушаться вознамерилась.
Казимир
– Чтой-то не слыхивал я таких указов, чтоб мужей искать воспрещалось. Напротив, ведаю я, будто грамотой вас еще государь Борис жаловал на беспошлинное хождение морем студеным?
Мартын
– Жаловал-то жаловал, да отменена грамота ужо сия. Ныне под страхом смерти заповедано нам ходить на Мангазею, а в особливости водить туды чужеземцев, как ты.
Казимир
– Какой же я тобе чужеземец, Мартын? Спятил, что ли? Иль не зреешь по мне?
Мартын
– Зрею, зрею, что ручки у тебя холеные, ноготки стрижены, заусенцы не зубами грызены. Поверь, глаз у поморов ой как наметан!
Действие:
К столу подсаживаются еще несколько людишек. Козьма с Мартыном прекращают разговор.
Мартын
(хлопает одного из мужиков по спине)
– Налетай, халеи! Ныне пост не пост, коль выстав прост!
Действие:
Мартын шепчет лже-стрельцу на ухо.
Мартын
– Когды пойдешь до избы, крути башкой на все четыре стороны. Доглядели тебя ужо лиходеи. Провожать тебя не пойду, я в разбойные дела не вмешиваюсь, а вот к боярыне твоей намедни зайду, ожидай. Если же, конечно, сегодня тебя в овраг не сбросят без шубы и кафтана.
Казимир
– Не сбросят, буду начеку. Благодарствую тебе, Мартын, что упредил.
Мартын
– Деньгой сверкать у нас в Холмогороде, а особливо в кабаках, опасно. Тут и тяти могут быть, или дьяка людишки, что подонщину тут для отвода глаз попивают, да беседы подслушивают.
Казимир
– А дьяку-то чем я не угодил?
Мартын
– У тебя при Годунове монета отчеканена, а это крамола, Козьма. Захарьевы повсеместно блюдут казну свою. Уж три лета как все деньги с ликом Бориса по высочайшему указу в казне меняны.
Казимир
– Слыш, Мартын, а тебе какая печаль обо мне?
Мартын
– Так готовь сани летом, а кочи зимой. Мореходы, как ямщики, загодя себе работу приглядывают. А ты ведь, как погляжу, не лыком шит. А значит, и для меня работенка на лето найдется.
Действие:
Мартын уходит. Козьма еще посидев четверть часа, тоже встает, хлопает по спине уже пьяного в стельку соседа:
– Пойду я, утомился с дороги. Гуляй, народ.
Голос за кадром
И народ гулял. Уже появился будто из-под земли гусляр с переломанными и криво сросшимися пальцами.
– Видать, поет былины неблагопристойные, – усмехнулся пан Казимир, вспомнив, как и сам отрубал кисти рук гуслярам на Запорожье.
А гусляр действительно затянул песню про разбойника Хлопка и его ватагу.
Гусляр
– Во лесу зеленом, во дубравушке,
Жил да был коренаст добрый молодец,
На царевых слуг руку поднявший,
За черной народ весьма страждущий…
550.Нат. Крыльцо съезжей избы. Метет метель. Казимир стоит на крыльце, привыкает к темноте, ежится, приподнимает воротник тулупа.
Голос за кадром
Казимир сегодня подал знак, запустив юлой по столешнице серебряную монету чекана государя Бориса. То был условный знак человеку пана Сапеги, который должен объявиться на днях. Ведь про щедрого стрельца-отставника молва завтра же пойдет гулять по городищу. Людей дьяка он не боялся, у него была охранная грамота от дьяка Тобольского о том, что человек он зело полезный и исполняет государственное дело важности особливой.
Действие:
Казимир ступает с крыльца во тьму и, легонько придерживаясь одной рукой за плетень, осторожно идет в сторону постоялой избы.
Голос из темноты
– Ну што, касатик, пригорюнился? Скидывай-ка тулупчик по-хорошему, может, в исподнем и до хаты жив-здоров добежишь!
Действие:
Впереди, слева и справа по проулкам, стоят громилы, которые держат в руках кто рогатины, кто дубинки.
Одна рогатина уперлась ему меж лопаток.
Громила
– Не шали, не шали, служивый. Два удара – четыре дырки, и пикнуть не успеешь. Вот токмо тулупчик портить жалко. Скидывай-ка манатки, может, живым и отпустим.
551. Инт. Ледяная пещера.
Действие:
Мамарка со снежным вихрем вваливается в убежище.
Ваня
– Тебя иде нелегкая носит? Уж воды отошли! Где повитуха?
Мамарка
(тянет веревку)
– Тащу я ее! Тащу!
Полина:
– Ой! Ой-е-ей!
Повитуха
(повитуха, скинув шаль и тулуп, оттолкнув Мамара и Ваню с князем, бросается к роженице)
– Отвернитесь, бесстыдники, а то наружу выгоню!
552.Нат. Пурга заметает обоз.
Снаружи шалаша разыгравшаяся стихия заметает обоз. Несколько тягловых лошадей, отвязавшись с привязей, разбегаются, исчезнув в белой круговерти.
553.Нат. ХОЛМОГОРЫ. (НЫНЕ АРХАНГЕЛЬСК),
на тропинке лежат поверженные громилы. Казимир вытирает саблю о зипун одного из убитых. Выдергивает из плетня толстый ивовый прут, укорачивает его саблей под костыль.
Упершись на палку, он, морщась от боли, перешагивает через труп разбойника, небрежно отпинывает по пути ногой руку другого поверженного татя.
Казимир
– Пся крев! Ногу рогатиной пробили, свиньи! Кабы кровью не изойти до избы!..
Голос за кадром
Утром дьяку доложили, что найдено шесть убитых разбойных людей, на четверых из которых давно сыск объявлен. Но не это заинтересовало слугу государя. Все шесть были убиты боковым ударом сабли в шею. Снизу вверх, под жабру. А такими приемами сабельной рубки владели немногие, и в основном это были чужеземцы.
– Уложил, как цыплят беспомощных, а ведь злыдни с дубинами да с рогатинами были, вдобавок в тулупы да зипуны одеты. В темноте? По шее? Это же как рука поставлена должна быть? – удивился приказной дьяк.
554. Инт. Ледяная пещера.
Повитуха держит новорожденного, завернутого в шаль.
Повитуха
– Сын у тебя, княже! Сын– Да еще и в рубашке родился!
Мамарка
Хвала северному ветру Борею!
Алексей
(берет на руки сверток с кричащим младенцем)
– Ну, знамо, Борисом, то бишь Борей, и наречем.
555. ИНТ. ХОЛМОГОРЫ. Ночлежка, где разместилась Яна с семьей. Горит лучина. Полумрак.
Открывается дверь, и Казимир падает через порог на пол.
Ерема поднимает голову. Разглядев в потемках беспомощно лежавшего Козьму, криво ухмыляется:
Ерема
– А вот пить-то пан так и не научился.
Ерема поднимает упавшего Казимира. Глядит на свои ладони. Ладони в крови.
Ерема
– Яга, слышь! Он, кажись, того. Ранен, кажись, наш пан Казимир! Кровищи-то на пол клети с него набежало!
Казимир
(теряя сознание)
– Молчать, смерд, Козьма я! Пся крев! Козьма…
556. НАТ. КЫЗЫМ-РЕКА. Заметенный обоз князя Алексея.
Голос за кадром
Пурга окончилась так же неожиданно, как и началась. Северный ветер Борей, обрушив всю свою мощь на лесотундру, в последний раз попытался победить весну. Но сил у него не хватило.
Ярко светило северное солнце. Стоял тихий безветренный день. Будто и не было урагана. Обозники откапывали сани и пожитки. За четверо суток непогоды обоз замело напрочь. Не обошлось и без жертв. Замерзли в снежной круговерти четверо переселенцев, поленившихся соорудить убежище. Еще двое черных людишек, обшарив пожитки на нескольких возках, ушли в буранную мглу, чтоб навечно остаться в белой пустыне.
Полярные волки тоже не дремали – пользуясь отсутствием людей, они отбили несколько лошадей и угнали их в тундру.
Сотник Макар Саватеевич, пригнав оставшихся лошадей из лога, где возницы и верховые пережидали буран, на правах старшего обратился к воеводе:
Макар Савватеевич
– Недоволен люд проводником, княжич. Того и гляди спрос с него учинят да забьют ненароком. Бузят, ворчат, якобы надобно было ненастье на стойбище переждать, ведь ведал же загодя шаман, что буря нагрянет.
Алексей
– Остуди пыл своих служивых, Макар Савватеевич, не виновен молодой шаман. Это я велел подниматься с последнего привала. Коли на каждом стойбище по пять ден станем углы околачивать, не дойдем нынче мы до Мангазеи по снегу. Лучше поздравь с сыном меня.
Макар Савватеевич
– Ох ты! Неужто прям в снегу! Ай да Полинушка, ай смелая княжна. Не побоялась же на сносях с мужем в путь идтить.
Полина
– Так вроде первенца токмо в апреле ждали, а тут, видно, растрясло меня шибко в дороге. Видимо, и впрямь ветер Борей надул, вот Борей-Борисом и решили назвать сыночка.
Макар Саватеевич
– Никому более не сказывайте про энто. Тотчас за еретиков или шайтанов примут, и тогды мигом «из князи в грязи» угодите, али, как Максима Грека, за сторожи на Белоозеро на четверть века упрячут ретивые стяжатели.
Повитуха
(трижды крестится).
– Мыслимо ли дите княжеское в честь какого-то ветру величать? Как бы худо ни случилось! Гнев Божий накликать на душу несмышленую.
Ваня
(толкает бабу в бок).
– Уймись, квочка, и заруби на носу: в честь Бориса-великомученика назван младенец княжий.
557. НАТ. АТЛЫМ-РЕКА. Четыре человека пробираются тайгой на снегоступах. Это подьячие люди.
Голос за кадром
Четверо пыточных людишек из сыскных, посланных дьяком Севастьяном для сыска и поимки старца-язычника Никиты, ходко скользили размашистым лыжным шагом по пойме Батлым-реки. Шли в одну лыжню, меняя каждые четверть часа впереди идущего, который, шагая первым, пробивал дорогу в снегу.
Отдохнув на стойбище и расспросив у остяков о нужном им человеке, сыскари уверенно вошли в непролазный урман. К полудню на людей дьяка выбежала стайка волков, но люди и серые разошлись мирно. Одни шли по мартовской заячьей тропе, другим невыгодно было выстрелами из пищалей обнаружить себя.
Действие:
Четверка людей скрывается за поворотом. Раздвигаются ветви. Из-за ветвей кустарника появляется лицо Никития. Рядом стоит медведь.
Никитий
– Вот неугомонный-то дьяк Севастьян, как пес боярский. Все вынюхивает да рыщет. Откуда токмо берется энто крапивное племя. Служат они рьяно государю-батюшке, да про себя не забывают. Уж, почитай, более четверти века злато атамана разыскивает, а через энти сокровища и нам покоя с тобой, Хвома, нету-ти. Спали бы, да спали в избушке. Так нет же, люди дьяка по пятам идут. А теперича мы пойдем вслед сыскных, пущай, как лиса по тропе заячьей ходит, так и люди дьяка по кругу станут ходить, покуда не растает. Весна уж. А реки вскроются, там они и подадутся восвояси. Да, Хвомка?
Действие:
Старец отряхивает полы рубахи от снега. Медведь, услышав свою кличку, тыкается в ногу старца носом.
Никитий
– Не шали, знаю, что ты голоден. Сейчас я достану снедь из пайвы, и перекусим мы с тобою. Давеча сорока за нами увязалась, все стрекотала, вертихвостка. Думал, что выдаст она нас, когда в след заходить будем недругам нашим. Дрянная птица сорока, вести худые она на хвосте приносит. Вот, Хвома, даже возьми, когда при молодом царе Иоанне Москва дотла сгорела – перед пожаром тоже сорока по дворам летала. И на какое подворье садилась, то и выгорело. Говорили, что это бабка Глинская в сороку обернулась, ну народ-то и поднялся. Споймали они князя Глинского, да и побили до смерти, а бабка с другим сыночком убежать успела. Шуйские-то отодвинуть Глинских от молодого княжича желали, ну и пустили через чернецов сию страшилку в народ. Вот так, Хвома, бывает, обвинят, ошельмуют, и не отмоешься. Как мне гонение устроили, язычником обвинив. Народ-то русский, как дитятко малое, во все верит. А тут масло в огонь. Хорошо, остяки принимают, да не особо-то воеводские указы сполняют.
Действие:
Медведь вновь тыкает носом в ногу волхва. Старец бросает на снег вяленого чебака.
Никитий
– На-ка, поешь, сердешный, соловья баснями-то не кормят. А про сороку все ж гадаю, как бы беда с нашими отроками Ванюшкой и Мамаркой не случилась. Шутка ли, обоз провести на Мангазею…
558. ИНТ. ХОЛМОГОРЫ. Изба. Казимир лежит укрытый одеялами. Яна периодически подходит. Щупает лоб. Дает попить настой.
Голос за кадром
Яна не отходила от Казимира ни на шаг. Он то приходил в себя, то вновь терял сознание. Когда же атаманша отлучалась от хворого, то сидел рядом с недужным ее сын Емелька. Обычно вертлявый и неусидчивый, отрок на диво матери ныне ревностно исполнял обязанности сиделки. Его как подменили.
Борясь с ознобом, шляхтич через силу пил отвар из сушеной крапивы – для густоты крови, как поясняла ворожея.
Действие:
В избу входит Мартын. он принес снадобье поморов – ставку, замешанную на морошке и кислом молоке.
Мартын
– Пей, Козьма. Сей пользительный напиток самого немощного поднимал, и ты, как Лазарь, запляшешь на седмицу.
Казимир
– Благодарствую, Мартын, за опеку твою, коль поднимусь, то непременно признательностью отвечу.
Мартын
– Мой коч наймешь для похода, вот и будет с тебя. Не желают купцы на Югорский шар и далее ходить. Оттого и Мангазея в упадке ныне. Совсем нам, поморам, без найма худо стало. Многие корабельщики на Волгу да Каму подались. Кочи по всему берегу брошены, халеи да гагары в них уж гнездовку устроили. Иноземцев, что плату хорошую давали, на Холмогорах все меньше и меньше становится. Ты, Козьма, ежели надобно что, то мальчонку пришли, я тут же и явлюсь.
Казимир
(отпивает из крынки)
– Благодарствую, Мартын. Тут подьячий вчерась приходил. Выпытывал, зачем я сюды пожаловал и каким чудом татей одолел, кои всю округу в страхе держали. Я ему грамоту показал, что от имени государя Михаила Федоровича пройти мне велено до речки Мутной, через озеро Зеленое, и выведать, пользуют ли дорогу от волока до Мангазеи купцы заморские. А также глянуть, как обосновал пост у трех озер воевода, посланный из Тобольска нынешней весной.
Действие:
Подходит Емелька, шмыгнув носом, и, присев рядом на лавку, хвастается.
Емелька
– Я по берегу лазал, гнезда зарил, яйца собранные мамке отдал, чтоб сварила тебе, дядько Козьма. Желтки, говорят, кровь прибавляют.
Казимир
– Совсем уж весна пришла, а я к постели прикован.
Мартын
(встает)
– Ничего, ничего, успеешь поправиться, да и в море-то пока еще все одно не выйти – льды да торосы. Пойду я, однако. Ежели что, пошли Емельку.
Мартын уходит.
Емелька
– Имя-то какое чудное – будто птичье.
Казимир
– Это его в честь проповедника Мартына величают. Был такой в германских землях. И наш Мартын иконам не молится, в церковь не ходит. Говорит, что доски сии люди писали, а людскому, говорит Мартын, грех поклоняться.
Емелька
– Ересь это, дядя Козьма.
Казимир
– Ересь не ересь, а многие, и не токмо черный люд, но и князья, ныне придерживаются лютеранства.
Емелька
– А ты, дядька Козьма? Какой веры?
Казимир
– Мал ты еще, Емелька, чтоб такое осмыслить. Да и не задавай никому вопросы такие, а то накличешь беду ненароком. Преследуют на Руси ересь. Скажу одно: все мы под единым Господом Богом ходим. Просто толкуют азы по-разному.
Емелька
– А меня матушка Кудеяром обзывает, когды я противлюсь послушанию. Говорит, как тать грехи замаливать буду.
Казимир
– Так ты и есть вылитый Кудеяр. Очи чернющие, норов крут. За что и люб ты мне, отрок.
Емелька
– А ты знаком был с ним?
Казимир
– Видал, встречал я его под Казанью. Тогда юный государь Иоанн грамоты разослал разбойному и беглому люду. Якобы прощает их шалости, коли они Казань воевать придут. Разбойному люду на крепостные стены идтить не доверили. Проку-то никакого от них, с их кистенями супротив пищалей и пушек татарских. А вот подкоп они рыли и стену с родниковым тайником подорвали, чтоб без воды осажденные татары остались. Вот милостью великокняжеской и были пожалованы. Многих тогда простил государь, подарив шубы и халаты. Но Кудеяр дюже дерзок был, ослушался он царя, сбросил он с плеч своих шубу соболью наземь и вновь ушел в лес татьбой заниматься. Ходили даже разговоры, что разбойник Кудеяр есть старший брат Иоанна, сын первой жены Василия Иоанновича Соломонии. Ее тогда государь Василий в монастырь сослал за бездетность, а она вроде мальчонку родила там. Вот в народе-то слух и пошел. Многим болтунам тогда языки отрезали, скоморохам и певчим о голову гусли побили, а кого и в прорубь сунули за смуту сию. Кудеяра же так и не споймали. Уж больно ловок и хитер был шельмец. Черный люд упреждал его от облав и засад. Душ он загубил немало, но грабил и лишал жизни он токмо бояр да купцов, а половину добычи непременно простому люду отдавал. Потому до сей поры и слагают былины, да поют гусляры песни о славном разбойнике Кудеяре.
Емелька
– А как же он век свой окончил? Поведай, дядька Козьма.
Действие:
Выздоравливающий приподнимается, подносит чарку со ставкой к губам и, отпив, слабой рукой подает чарку Емельке.
Казимир
– Ушел он в монастырь грехи замаливать. Говорят, глас Божий услышал лиходей. А монахи ему наказ дали неисполнимый. Дуб столетний маленьким ножичком пилить. Вот и пилил Кудеяр денно и нощно, в стужу и зной. А монахи язвят, посмеиваются над грешником. Не стерпел Кудеяр, ударил он энтим ножичком обидчика, а дуб тотчас и рухнул да придавил разбойничка непокаянного. Тут и сказке конец, а кто слухал, молодец.
Яна
– Не надобно бы мальцу энти сказки слушать про люд разбойнай. Сын он боярский, а не разбойник Кудеяр. Чему бы доброму обучил отрока, чтоб в жизни пригодилось. Ты и грамоте обучен, и повадки у тебя вельможные.
Казимир
– Вот поднимусь опосля болезни, письму и сабельному бою его обучу. Я-то ой какой еще дуэлянт был по молодости! Короли в Европии меня знавали и боялись со мной на поединок выходить.
Яна
– Ну, хоть постоять за себя сможет, и то ладно, а грамота — это доброе дело.
Яна
(зовет хозяйку постоялой избы)
– Аграфена, тесто на хлеб неси, печь прогорела.
Действие:
Аграфена, дородная баба, юрко прошмыгнув в горницу, открывает печь и, разгребая угли кочергой, расставляет глиняные формы с тестом.
Аграфена
– Все, заклала, боярыня, теперича не топайте да дверями не хлопайте, не то упадет тесто не зардевшись.
559. НАТ. МАНГАЗЕЯ. Движется обоз князя Алексея.
Макар Савватеевич натягивает поводья, приостанавливая жеребца.
Макар Савватеевич
– Кажись, навстречу верховые.
Алексей
– В глазах, поди, рябит от солнца.
Действие:
За спинами сотника и воеводы раздаются радостные крики стрельцов и казаков:
– Разъезд Мангазейский!
– Прибыли, слава те, Господи!
– Вот и дошли до краев, куды коса с топором не ходили!
Вверх летят шапки.
Молодой князь, разглядев из-под руки передового богато одетого всадника без одной руки, кричит едущему позади него Терентию:
Алексей
– Терешка, скачи до княгини. Обрадуй, что ее старшой брат Максим встречать выехал.
Воеводский стремянной, разворачивает коня и поднимая из-под копыт комки рыхлой снежной грязи, мчится к середине обоза.
Воевода, приподнявшись в стременах, громко объявляет:
Алексей
– Отменяю все наложенные в дороге наказания и опалу.
Антип
– Вот это дело! Обрадую своих казачков, пущай за воеводу здравницу поют, сукины дети!
Макар Савватеевич
– Ты по своей шкуре так не кручинишься, Антип, как за своих людишек шалопутных печешься.
Антип
(крутнувшись на коне, поднимает руку вверх)
– Вона она, длань-то, Макар Савватеевич, она о пяти перстах, однако любой из них укуси – больно одинаково. По каждому служилому гребта моя. А мою шкуру-то и жалеть не надобно, она как зипун у блаженного, вся в заплатках да рубцах. На бубен самоеди точно не сгодится!
Макар Савватеевич
– Балуешь ты народ, Алексей Семенович. Токмо учти, без телесных наказаний все одно не обойтись. Казаки да стрельцы – ровно дети малые, без порки как без пряника. Потому как скучно им без палки, зуд седалищный прошибает. Доброта-то – старшая сестрица наглости. Ибо токмо от добрых дел можно нажить себе таких друзьев-недругов, что и ворогу не пожелаешь.
Действие:
Подъехал дозор из острога.
Максим
– Здрав будь, Лексей Семенович. Заждались мы с матушкой поезд твой. Будто через Астрахань ты к нам добирался!
– Здрав будь и ты, Макар! В твои-то года такой путь выдюжить?
Макар Савватеевич
– Ты, Максимушко, тоже уж не молод, а вон как в седле спину держишь, будто и не было трех десятков лет, когда мы в Сибирь шли с Ермаком Тимофеевым.
Максим
– Через год ужо четыре десятка будет, Макар.
Макар Савватеевич
– Точно! Вот года-то катятся!
Максим
– Ага, бегут лета, катятся. Кто не пьет, не поет, после схватится!
Действие:
Максим
достает из походной сумки медный татарский кувшин с водкой. Алексей принимает кувшин из рук прибывшего есаула, усмехнувшись, интересуется.
– Не замерзла?
Максим
– У нас не успеет.
Действие:
Обоз вереницей медленно проходит мимо всадников.
Полина
– Ой, Максимушка, седой-то какой стал, чуприна ровно навис у твоей лошади.
Максим передает кувшин Макару Савватеевичу, спрыгивает с лошади, и, прыгнув на шкуры в санях, принимается тискать и целовать младшую сестрицу.
Полина
– Ну, полноте, полно. Задушишь же! Совсем как татка, бородастый и колючий!
Максим
– Ай ты, поздняя ягодка наша! Вся в маменьку уродилась. Ровно она в молодые годы.
Крики возниц
– По саням! По саням!
Передовые упряжки, выйдя из няши на утоптанную дорогу, перешли на рысь.
Максим вываливается из рванувших саней и, поймав поданный казаком повод, молодцом влетает в седло:
Максим
– Иде племяш-то мой?
Полина
– В тапкане с нянькой! Вдвоем-то тесно в ней, вот и едем в кибитке по очереди, в тебя сынок мой весь, такой же ушастик, и зубов тожа нету-ти.
Максим
– Сейчас гляну на новорожденного зимородка, вчерась уж гонец сказывал, как в бурю ты сподобилась.
Максим стегает лошадь кнутом, и гонит во весь опор в конец обоза.
Рядом с тапканой едет верхом навстречу старшему брату Ваня, который, сняв с головы малахай, уже разглядев Максима, размахивает шапкой.
560. ИНТ. ХОЛМОГОРЫ. Изба.
В избе, томно протопленной, каждый занимается своими делами. Казимир, усадив Емельку рядом, изучает с ним книгу. Ермолай, негромко похрапывая, спит на печи.
Яна, мурлыкая себе под нос песенку, крутит пряжу.
Яна
– К Белоозеру шли нестяжатели,
По околице путь проходил,
И венок из цветов мать-и-мачехи
Мне чернец молодой подарил.
А несу я свой крест в глушь далекую,
Вот такой мне сужден приговор,
А любить тобя, черноокую,
Воспрещает Стоглавый Собор…
Действие:
Размеренную жизнь пристанища внезапно нарушает топот нескольких ног в сенях.
Казимир
(откладывает книгу в сторону)
– Кого там нелегкая несет на ночь глядя. Брысь на печь Емелька! И книгу под мережей укрой.
Действие:
Мальчик быстро. Взяв книгу, залазит на печь, и задергивает занавеску.
В сенях раздается обольстительный голос Аграфены.
– В спаленке оне, проходи, проходи туды, боярин. Осторожней, о лагу не ушибись, низка-то у меня избенка.
Голос дьяка
– Какая, к лешему, тут избенка! Вона какие хоромы настроила, ако в хатке бобровой. Клеть, да подклеть, да вновь клетушка.
Голос Аграфены
– Так заезжих-то шибко много, батюшка, вот и пристраиваем. Я ж исправно уплачиваю.
Голос дьяка
– Знаем, потому и не трогаем пока. Посвети-ка тут, я кольцо у дверцы найду…
Действие:
Открывается дверь, входит дьяк. Крестится на образа. Присаживается на лавку за стол.
Дьяк
– Ну, сказывай, что за птица важная к нам на край земли залетела,
Действие:
Яна
(тряпицей смахивает в ладонь со столешницы шелуху кедровых орешков и, строя глазки государеву человеку, интересуется)
– Может, кваску, батюшка? Аль медка игривого?
Дьяк
– Опосля кваска попьем. А для начатков, грамотки мне свои подайте. Чую, неспроста вы тут объявились. Да лучину вторую запали, темновато у вас. Что топчешься, как квочка?
Яна
– Зачем лучину, свечи на то имеются, почай, не голытьба мы перекатная.
Дьяк
– А я хоть и не голь перекатная, а вот со свечами поиздержался. Тут вам не Москва и даже не Тобольск, здесь легче летом снегом разжиться, чем воском. То ли бортничеством на Руси перестали заниматься, то ли воск ныне не в ходу стал. Не везут его купцы нам, как ранее.
Яна
(подает грамоту)
– Монастыри много земель утратили, а с ними и людишек. А коль воск покупать не на что, то и спрос не велик, так что нестяжательство невыгодно для государя. Каков поп, такой и приход. Коль нищая святая обитель, то и прихожане сиволапые.
Дьяк
– Ты про сиволапых-то полегче. А то на себя запишу упрек твой да воздам по заслугам.
Яна
– Ты, боярин, на шубу свою глянь. Такую в Москве за деревню купить можно, а значит, и приход тут богатый.
Дьяк
– Невидаль-то шкуры, тут каждый второй на следующий год старую шубу на подстилки собакам кладет, а новую шьет.
Действие:
Изучив грамоту Яны, слуга государя отдает ее назад Яне.
Дьяк
– Ну, здрава будь, дочь боярская. Любо мне, что мужа ищешь, не веря в его погибель. Но токмо еще в середине зимы пришла весть, что обоз, в котором муж твой следовал, сгинул в пути. То ли замело, да померзли, то ли тати на них напали.
Яна
– Не поверю, пока сама не выведаю, а тебе, боярин, дьяк Севастьян из Тобольска кланяться велел да посылку с нами передал.
Дьяк
– Что ж сразу не принесла в приказную избу посылочку?
Яна
– Неча ей глаза мозолить, батюшка, у тебя и так завистников, как блох на собаке. Да и Севастьян наказал тихо и лично передать.
561. НАТ. УРМАН. Никитий и медведь отдыхают от дневного перехода. Старец распутывает веревку.
Никитий
– Ну ты и смышлен, Хвомка. Это Ванюшке нашему спасибо, он тебя выпестовал, как узелок развязать и с веревки удрать. Шальной, ты, братец, был медвежонком. Озорным шибко рос. Ну, ровно дитятко малое. А ныне вона как вымахал! Лося-трехлетку с одного прыжка подминаешь. С таким другом голодным не останешься. То зайку мне принесешь, то пташку каку, а без рыбы-то и дня не бываем. Чуешь, где майну мне бить на ручьях, ни разу не ошибся, всегда у нас улов есть.
Действие:
Хвома аккуратно слизывает сухарик с ладони старца. Облизывается, и тыкает носом в собранный маут.
Никитий
– Что? Еще разочек? Ну, давай, токмо теперь сзади узелок распутай.
Действие:
Никита собирает веревку аркана и, завязав концы, ловко надевает ее себе через голову, изображая связанного человека.
Никитий
– Ну-ка, схоронись! Чужой рядом!
Действие:
Огромный медведь, словно маленький медвежонок, играючи кидается в кусты. Никита присматривается и кричит медведю.
– Вижу! Ховайся лучше, увалень!
Действие:
Подождав с четверть часа и убедившись в том, что медведь выдержал время, ведун свистит совушкой и заваливается на бок.
Хвома, прижимаясь брюхом к земле, тихо подползает к связанному хозяину и, без труда найдя по запаху концы веревки, смазанные загодя волхвом воском, чуть перебрав узлы клыками, ловко развязывает узел.
Никитий
– Ну и зубр же ты, друже! С тобой токмо на ярмарку ходить, без харчей не остались бы.
Действие:
Довольный похвалой, косолапый вновь лапой тянет маут у Никиты.
Никитий
– Нет-нет, дружок. На сегодня будя. Давай уж переднюем до заката, а ночью сдаваться пойду. Хватит людей дьяка за нос водить, пора и дело ладить. Ныне мне старец Гостомысл во снах явился. Велел он к Ванюшке нашему на помощь идтить. Так-то бы так, но велел князь найти Гаджи-Ату и Ваулихана, наказал и индуса с собой взять на край земли. Нужен он там. А для чего, так я и не понял. Токмо отче Гостомысл ведает такие тайные тайны, ибо книгу жизни читает. А знамо, под стражу придется мне сдаться, да на Тобольск шагать. Там и Гаджи с Ваулиханом объявиться должны. Веревок-то, я приметил, у костоломов дьяковских нет, они мой маут и возьмут, чтоб меня связать. А когды время придет, тут уж ты, братец, не оплошай, развяжи меня. Ну, все. Давай, Хвомка, почивать. Понежусь напоследок, вона как солнышко припекает, кто знает, сколь мне дней в путах-то быть. А может, и не повяжут, поленятся на себе волочь меня по урману.
Действие:
Прижавшись друг другу, на еловых лапах лежат человек и медведь. Никита тихонько похрапывает, медведь, остерегаясь разбудить своего друга, изредка поднимает голову и, вдыхая мартовский воздух, проверяет, не приближается ли к их лежке опасность.
562. Нат. Стойбище. Паршук готовит упряжки оленей.
Голос за кадром
В этот самый полуденный час Паршук спешно готовил две упряжки. Люди воеводы мимо не пройдут, рассуждал он, ведь не каждый остяк за царскую милость да за спасибо своих оленей по мартовскому льду калечить станет. Вот и остается им только упряжки Паршука нанять. В этом и был их с Никитой давний умысел.
Айша хлопочет, собирая мужа в дорогу.
Айша
– Коли матушку и тетку Ксению повидаешь, кланяйся. Да передай, что все мы живы-здоровы, чего и им желаем. Полинке одежонку для дитятка собрала – родить, поди, ужо должна.
Паршук,
(откладывает сбрую, прищуривается)
– Да не суетись ты, баба, еще не скоро, однако, на Мангазею-то идтить. В Тобольский острог для начала надобно наведаться. Я молодым князем тута старостой назначен, а значит, воеводе с дьяком дары дарить надобно, да по ясаку отчет донести. А там и река пойдет, оленей, упряжки продам и водой на бударе спущусь – тогда все гостинцы и заберу. Пока же пушнину на продажу мне собери, да покушать в дорогу. Не сегодня-завтра выйдут сыскные людишки с колдуном из урмана, вот и тронемся в путь.
563. Нат. Урман. Вечер. Костер. Четверо подьячих готовятся к ночлегу.
Голос за кадром
Разведя огонь между двух поваленных бурей сосен, люди Севастьяна готовились к ночлегу. В конце марта день сильнее уже отодвигал на второй план ночь. Сумерки наступали все позже и позже, а рассвет – все ранее и ранее. Над расположившимися подле костра людьми нависло темно-синее звездное небо. Даже весенний ветерок, гулявший по полянке, казался теплым. Снег посерел, стал плотным, хождение по урману становилось с каждым днем все тяжелее и тяжелее. Люди роптали.
Один из подьячих
(грея руки над костром)
– Да доколе же нам ноги бить-то? Уж лось и тот встал, следов целую седмицу не встречали. Животина и та понимает, что наст ноги режет, а мы, как прокаженные, лазаем, только бубенцов на посохах не хватает. Хитер язычник, ох как хитер, кругами водит он нас по урману, как бычков на бечевке.
564. ИНТ. ТОБОЛЬСК. Опочивальня Севастьяна.
Действие:
Севастьян просыпается в ночи от удушья, воздуха не хватает.. Он судорожно принимается хватать темноту опочивальни сухим ртом. Серо-сизые круги плывут перед глазами дьяка.
Гостомысл
(образ появляется из бревенчатой стены)
– Что, Севастьян, худобно? Я ведьм упреждал тобя, не переходи судьбе стежку. Не сей супротив ветру.
Севастьян
(хрипит, выпучив глаза)
– Э… э…
Гостомысл
– Ради мошны своей устроил ты гонения нужным мне людям. Ну, скажи, зачем тебе сокровища Ермака, коль не принадлежат они тебе по праву? Пошто Златую Бабу у шайтанов отнять вожделеешь? Казимира, убийцу Ляпунова, пригрел, спрятал-таки от казни душегуба. Да и мои деяния на благо Руси попытался расстроить ты пакостями своими. А самое важное, Никитий тобе поперек дороги стал. Вот тут-то уж не спущу я тобе, крапивное семя. Хватит тебе землишку топтать ногами беспутными, пора и к пращурам отправляться.
Севастьян
(ползет к ногам ведуна)
– Не убивай, князь, помилуй.
Гостомысл
– Да рад бы помочь, но не в силах уже. И не я тебе помог с этим миром расстаться. Ягу, служку свою, благодари, которую ты боярской дочерью по грамотам липовым провел. Вот она тебе добром и ответила.
Севастьян
– Стерва, догадывался я, что ведьмы дело сие. Она порчу навела, пакостница. Как уехала Яга, так и здоровье у меня таять начало.
Гостомысл
– Подарила она тебе тисы шитые, а ты и рад носить их. Отсюда вся и беда твоя. Налила ворожея тобе в подметки серебра жидкого. Потому и сник ты к весне. Ее своей кончиной попрекай.
Севастьян
(приподнялся на локтях и жалобно попросил)
– Скажи хоть, как там? Есть ли справедливость?
Гостомысл
– Где?
Севастьян
– На том свете.
Гостомысл
– Многие хотели бы проведать, но тайна эта хоронится за семью замками. Поведаю тебе лишь одно, что есть там справедливость, есть, и воздастся тебе по делам твоим…
Севастьян
– А любовь? Сострадание?
Гостомысл
– Есьм, только тебя туды не пустят… Не в те ворота тебе...
Действие:
Севастьян бьется в предсмертных судорогах.
Гостомысл, не прощаясь, растворяется в бревенчатой стене сруба.
Продолжение: http://proza.ru/2022/01/16/877