На следующий день рано утром мы с Вовой Хозяиновым улетели в Москву. Она встретила нас необычно. Когда мы вышли из самолета, а затем из здания аэропорта, мы никак не могли взять в толк, почему кругом так дымно. Было невыносимо жарко, а едкий дым был везде, лез в нос, в глаза, и дышать было трудно. Спрятаться от него было негде. Это были знаменитые торфяные пожары 1972 года. Горели почти все болота вокруг Москвы, горели долго, несмотря на то, что были привлечены все пожарные части и много армейских подразделений. Рассказывали всякие страсти о том, что даже бронетранспортеры проваливались целиком в прогоревшие снизу торфяные полости. После нашего приезда это продолжалось еще недели две-три, а потом постепенно сошло на нет…
От Домодедово путь наш лежал на Ярославский вокзал, где мы купили билеты на электричку до станции Загорск. Город Загорск раньше назывался Сергиев Посад, да, и сейчас, после очередного переименования, он называется так же. Здесь находится знаменитая Троице-Сергиева Лавра, основанная святым Сергием Радонежским. А Загорском этот город был назван в честь известного большевика Загорского.
На площади мы дождались автобуса, который шел в сторону Шеметово. Чуть-чуть не доезжая до него находился поселок, где и жили работники нашего объекта – Центральной станции радиационной безопасности. Чем там занимались, мы имели очень смутное представление и надеялись узнать подробности на самом объекте. Туда с Ярославского шоссе вела отдельная дорога через глухой и дремучий лес, посередине перекрытая шлагбаумом с запретом проезда, правда, без видимой вооруженной охраны. Поселок для проживания работников был открытым. Из поселка на станцию регулярно ходил специальный автобус. Он привозил народ на площадку перед проходной на объект. Здание управления предприятия также находилось в открытой зоне. Туда мы и направились для оформления. Мы были приняты на рабочие должности дозиметристов 2-го разряда, с заработной платой в размере около 90 рублей, что нас приятно обрадовало. Ведь вместе с нашей стипендией в 75 рублей получалась вполне приличная сумма для проживания.
Распределены мы были в разные цеха. Вова попал в лабораторию автоматики и средств радиометрического контроля, а я непосредственно по специальности, в службу дозиметрического контроля. Мне был назначен руководитель практики, начальник нашей службы Проказова Людмила Александровна. Это была стройная, высокая, симпатичная и вполне образованная женщина. На личном фронте она в тот период находилась в состояния начала разрыва отношений с мужем, отчего была весьма переменчива в своем настроении. Временами добрая и отзывчивая, она могла в момент перемениться и проявить всплески удивительной несправедливости и самодурства, скорее всего для своего самоутверждения в качестве молодого руководителя. И хоть это и не имело для меня какого-то фатального значения, но, тем не менее, запомнилось.
Предприятие состояло из научно-исследовательских лабораторий и производственных цехов и занималось разработкой новых методов безопасной утилизации разнообразных радиоактивных отходов и их непосредственной утилизацией и захоронением на специальных полигонах. Это было самое начало исследований по сжиганию, цементированию, битумированию и остекловыванию отходов с целью уменьшения их объема и потенциального вреда для окружающей среды. Это не были отходы от атомных электростанций и от ядерного оружейного комплекса. Там были свои объемы и свои решения. Наше предприятие утилизировало отходы от научно-исследовательских, медицинских, биологических и других учреждений, применяющих в своих опытах радиоактивные изотопы, либо использующих технику с такими изотопами. По окончанию срока службы такая техника тоже подлежала утилизации. И хотя зона действия предприятия охватывала только Москву и близлежащие области, объем таких отходов уже был значительным. Регулярно на станцию приходили колонны из 5-7 автомашин с опасным грузом. Машины шли с проблесковыми маячками и, чтобы не пугать по пути следования гражданское население, все были выкрашены в серый цвет и имели по бортам надпись «Огнеопасно», маскируясь таким образом под колонну бензовозов.
Ближайшей моей целью было определиться с темой дипломной работы. Познакомившись с имеющимся на предприятии оборудованием, прочитав необходимую литературу и посоветовавшись со своим руководителем, я выбрал темой диплома контроль за «горячими частицами», образующимися при сжигании жидких горючих радиоактивных материалов. Загрязненные радиацией бензин, керосин и солярка поступали на переработку неведомо откуда, но в больших количествах. Для их сжигания использовалась установка по типу большого примуса. Образующиеся при сжигании газы фильтровались специальными фильтрами до нормы и затем уже, их очищенная часть, выбрасывалась в атмосферу. Вот её- то я и должен был контролировать на предмет содержания «горячих частиц». Так назывались конгломераты радиоактивного материала в виде аэрозоли, прошедшей через фильтры и имеющей значительную активность в небольшом объеме. Попадая в легкие человека, эти частицы создавали микроочаги больших доз облучения, во много раз увеличивая вероятность развития нежелательных процессов.
Работа была интересной. Много раз я ездил в Москву в технический отдел библиотеки имени Ленина и в ЦНТБ. А в цехе мне выделили небольшое помещение под фотолабораторию, где я должен был проявлять снимки моих «горячих частиц». Эта каморка стала нам своеобразным штабом для дипломников и наших наставников инженеров. Здесь можно было закрыться наглухо под предлогом обработки фотопленок. И в свободное от работы время, не скажу, что часто, мы проводили там, как бы правильней сказать, не совсем штатные мероприятия. Сюда же ко мне заходили ребята на перекур.
Жизнь и работа наша текла размеренно, как на любом социалистическом предприятии. Наступила осень, и всех направили в колхоз. Перерыв от работы все принимали с энтузиазмом. Тем более, что ехали туда с серьезной подготовкой. В технологии нашего производства широко применялся этиловый спирт. С его помощью производились смывы с поверхности помещений, приборов и объектов окружающей среды для последующего анализа радиационной обстановки. Существовала служба внешней дозиметрии, в обязанности которой входило регулярно обходить конусообразные устройства для сбора атмосферных осадков, расположенные в большом количестве в окрестных лесах. В народе это так и называлось – «конусить». Получив запас спирта, бригада из 2 человек уходила в лес на целый день и в конце смены возвращалась на базу, сами понимаете, в очень приподнятом настроении. Всё это им обходилось без последствий и рассматривалось, как издержки профессии. Излишки спирта списывались по нормам, и проблем, чтобы взять их с собой на коллективные мероприятия, в том числе и в колхоз, не было.
Оттого поездка на картошку ни у кого не вызывала отторжения, а воспринималась, как своеобразный внеплановый праздник. Тем более, что там не перерабатывали, и к обеду уже дружно устраивались на травке на склоне длинного оврага, обильно поросшего лещиной, с уже имеющимися небольшими зелеными орехами, которые в спелом состоянии называются фундук. Я увидел это растение в первый раз именно там. Испортить такое мероприятие могла только плохая погода. Картошку мы собирали в мешки и оставляли на поле, несмотря на то, что ночью уже наблюдались заморозки. Это было поначалу непонятно, но знающие люди нам потом объяснили, что картошка идет на переработку на спиртовый завод. А в мороженой картошке получается больше сахара и, соответственно, качественней будет продукт. Ведь стране нужно было много спирта, в чем мы и сами не сомневались в обеденный перерыв. А вечером в отличном настроении, с песнями и шутками, в переполненном автобусе дружно возвращались по домам.
Я работал в службе внутренней дозиметрии, и занимался контролем радиационной обстановки в производственных и служебных помещениях предприятия. Предприятие было частично загрязнено, после того, как во время эксперимента, в комплексе горячих камер по неосторожности разбили колбу со стронцием-90. Вытяжная вентиляция в это время интенсивно работала и радиоактивную пыль разнесло по разным местам предприятия. И вот уже несколько лет, специально принятые уборщицы ежедневно драили желтый пластикатовый пол, чтобы постепенно снижать общее загрязнение помещений.
Устроились мы неплохо. Нам с Вовой выделили комнату в трехкомнатной квартире, которая имела статус общежития. Вторую комнату занимал Вова Годличев, наш однокурсник и тоже дипломник, а в третьей жили два постоянно прикомандированных. Одного, как звали, не помню, потому что бывал он редко. В основном, где-то пьянствовал на стороне да шлялся по женщинам. А другой, Абрамов Михаил Абрамович, был человеком, в нашей отрасли заслуженным, много лет проработавшим в атомной промышленности. Он был одиноким, никуда не торопился, потому часто присоединялся к нашим компаниям и всегда был веселым и компанейским. Он был простым, открытым, душевным человеком и нашим другом. Рассказывал нам про свою жизнь, никогда не отказывался выпить, а если уж выпьет, всегда любил петь песни. А мы часто просили его: «Михаил Абрамович, спой нам свою любимую». И он начинал на мотив старинного романса:
«...то было раннею весной,
и вы, друзья, поверьте шутке,
на островах, где пруд большой,
мы с Муркой рвали голубые незабудки...».
Когда мы оформились и устроились, к свежему коллективу сразу потянулись работавшие на предприятии молодые инженеры, люди уже женатые. Чаще всего к нам приходили Слава Зарх и Володя Дубров. Они приехали сюда года за два до нас и жили уже в собственных квартирах с женами. Наша гостиница была для них отдушиной в их однообразной семейной жизни. Ведь поселок состоял всего из нескольких домов, пятиэтажных хрущевок, и одного магазина, по типу «сельпо», с промышленными и продовольственными товарами. Правда, на окраине уже начинали строить первую девятиэтажку. Иногда приходил Федя Лифанов, выпускник Ленинградского политехнического, но он не очень любил такие мероприятия.
Мы же довольно часто, по поводу и без повода, просто от скуки, после работы, играли в карты, в преферанс, в покер и, конечно, обязательно, для полной гармонии, посылали гонца в магазин. А что было делать?.. Никакого дома культуры или кинотеатра в поселке тогда еще не было. Ближайшее кино крутили в селе Шеметово, это километров семь от нас, и мы туда не ходили. Но у нас в квартире был телевизор, так что, можно сказать, что культурные новости до нас доходили.
Как-то случайно вроде бы, к нашей компании прибились и местные девушки. Правда, зацепилась за нашу компанию только одна. Да их, вообще, свободных и незамужних, было всего две. Таня К. была девушкой веселой, компанейской и достаточно умной. Она была разведенкой и чуть постарше меня. Вот в ближайшее время и случилось, что я пошел ее провожать домой после общего мероприятия, да, и задержался до утра. Она была симпатичной, с неплохой фигурой, и завязавшиеся между нами теплые товарищеские и личные отношения продолжались на протяжении всего моего пребывания там, но я прекрасно понимал, что она не та женщина, с кем бы я хотел связать свою судьбу. Я пытался для себя разобраться и выбрать между Ирой и Таней, но так уже получалось, что я все больше и больше вспоминал о наших встречах с Ирой. Таня писала мне, но я, не будучи способным врать, отвечал ей достаточно вяло, скорее отписывался.
Жизнь наша преддипломная состояла из повседневной работы, да, еще, время от времени, пирушек, инициаторами которых были и наши старшие товарищи - инженеры, и наши соседи - командировочные, да, впрочем, мы и сами тоже были не ангелы. И как я уже говорил, светлым пятном всегда была поездка в колхоз на уборку урожая. Это веселое мероприятие, с обязательным общим столом и казенной выпивкой, вызывало у народа прилив невиданного энтузиазма и всеобщей любви к нашим добрым начальникам.
Осенью, когда закончились торфяные пожары, мы всем коллективом ездили на экскурсию во Владимир и в Суздаль за счет профсоюза. Этому предшествовала занятная история. Накануне Вова Хозяинов получил посылку из дома, Десятикилограммовая посылка была заполнена наполовину копченым муксуном, а наполовину черной икрой. Литровую банку черной икры мы обменяли на работе на литр спирта и собрались у нас в гостинице отметить такое невиданное застолье. Выпивки было достаточно, закусывали же исключительно черной икрой и употребили ее без меры. Присутствовали практически все из нашей компании. Понос начался с утра у всех без исключения. То ли икра поплохела за дорогу, пока шла к нам по почте, то ли желудок наш, без привычки, не принял такой объем съеденного нами деликатеса. В общем, по дороге автобус мы останавливали каждые полчаса. Слава богу, по приезду во Владимир, наше общее недомогание благополучно прекратилось.
Осматривали местные достопримечательности, в основном старинные церкви и соборы, ровесники древней Руси, потом переехали в Суздаль. Там то же самое. В кафе - забегаловке для туристов предлагали попробовать местной медовухи, но мы решили не расслабляться и взяли перцовки. Из однообразных рабочих будней поездка во Владимир, конечно, выделялась. А так, жизнь проходила довольно скучно. Но вскоре, по какой-то надуманной причине, выпросив на работе отгулы и удачно совместив их с выходными, я улетел на несколько дней в Свердловск.
Там я встретился с Ириной. Она пригласила меня в гости к себе домой. Ее мама накормила нас удивительно вкусными пирожками. Она была большой мастерицей вкусно готовить. Меня поразила простота и, может быть, даже бедность в квартире. Ремонта не было давно, в нише железная кровать, в центре комнаты старенький диванчик. У Ирины еще был брат - двойняшка Володя. В то время он служил в армии. Отец бросил их, когда детям было по 10 лет, и ушел жить к скрипачке из оперного театра, с которой познакомился на курорте. Тем не менее Ирина с ним связь поддерживала, и он иногда приходил к ним домой. Мать Ирины не работала, так как была инвалидом, что-то у нее было с сердцем. Но, находясь дома, она немного подрабатывала частным образом, занимаясь шитьем на заказ. Заказов было немного, да, и платили тогда за шитье копейки. На эти деньги, да, еще на ее пенсию они и жили. Ирина в тот год училась уже на третьем курсе инженерно-экономического факультета УПИ.
Кое-какие дела у меня были в институте, а так же я встретился с товарищами по целине. Один из них, рассказывая о знакомых, назвал одного нашего целинника, интересного такого парня кавказской наружности, и сказал, что он ходил в гости к Ирине, и она угощала его пирожками. Это слегка меня задело. Я сказал, тоже был у нее в гостях, и тоже ел те самые пирожки. «А что ты хотел? Ире ведь уже пора выходить замуж». Тут я немного напрягся, но все же почувствовал, что она мне далеко небезразлична. Ее простота, улыбчивость и обаяние создавали для меня образ идеала. Что-то в ней напоминало чуть повзрослевшую пионерку, и я потом понял от чего это было. Несмотря на то, что отец их бросил, он каждый год доставал детям путевки в пионерский лагерь «Орленок». Лагерь находился недалеко от Свердловска, в Сысерти, в живописных бажовских местах, и они с братом, практически, каждое лето проводили там. А потом она ездила туда пионервожатой. Отец ей в этом содействовал, потому что долгое время был парторгом цеха одного крупного радиозавода.
И тут я понял, что в моей жизни что-то меняется. Ира не выходила у меня из головы. Я не стал встречаться с Таней, даже не сообщил ей, что я в городе. Она, конечно, была юным, милым, очень симпатичным созданием, но Ира была уже самостоятельной, сформировавшейся девчонкой и необъяснимо притягивала своей простотой и красотой. Мое знакомство с Ирой укрепилось. Мы гуляли с ней по городу, много, не помню о чем, говорили, и потом обменялись адресами. Так начинался наш почтовый роман...