Писатель... дело какое!

Гарри Цыганов
...И начинаю я думать. Думаю, думаю... У меня привычка такая: думать и сопереживать. А где, как не в пути предаться размышлениям... По нашим российским дорогам. Я вам так скажу: лучше места для этого занятия не найти.

Размышляю я так: вот вы думаете – писатель, дело какое... Стучи на машинке по роману в квартал, как какой-нибудь фраер типа Тополя или кто там у нас, сильно плодовитый. А все говорят: ты знаешь, какой это писатель? М-м-м-м, у него 36 романов! Или про художников... У него столько работ, столько работ! эт-то что-то. (Вообще-то, я уже начал. Водила отказался, а ЭТОМУ и предлагать не стал). А я так не могу. Я, во-первых, ручкой пишу шариковой. Во-вторых, я душой прирастаю и люблю их, козлов, как Джульетта... Вот так. Дальше ни полслова...

Судите сами: произвёл какого героя на свет себе на мученье, выпустил погулять – всё! – ответственность на себя взгромоздил до самой его кончины. Следи за ним, направляй, вкладывай в него мысли разновеликие, диалоги-монологи, желательно, как в жизни, сомнения-прозрения... всё, как у людей... Есть захочет  – корми, замёрзнет – одевай. С какой-нибудь Люсей или Альбиной знакомь. Потом у них драма, видишь ли, назрела или, наоборот, полный ажур. А я-то тут причем? Тоска...

А я ведь как воспитан? Правильно воспитан. Чувство Долга для меня – всё равно, что мать родная или Родина. То есть значение имеет колоссальное. Но природа своё берёт. Требует всяких неправильностей, неразумностей, парадоксальностей, аномалий и алогизмов. Зудит, знаете ли, во мне мир со знаком минус.

Так я как решил, если этот осилю (а как иначе, с таким-то рулевым. Не, ну вы меня поняли, не с водилой, естественно, что везёт меня по российской дороге в объятье порока, а с рулевым, что сзади сидит и затылок буравит высоконравственным оком). Так вот, если этот осилю, то уж в следующем оторвусь по всем статьям. Следы запутаю, схоронюсь, притаюсь и уж там, будьте уверены, всё сделаю не так.

Надоест какой герой – всё, нет проблем, на полуслове обрываю, и он у меня без вести пропал и в списках не значится. Был герой – нет героя. А остальной народ сдвинется поплотней и ухом не поведёт. Не знаем, скажут, такого, первый раз слышим... А сами продолжают условия игры выполнять: есть, пить, врать, по сторонам глазеть.

А я опять смотрю, кто здесь самый умный... И опять, без всяких предпосылок – раз! – и выведу за кулисы. А оттуда приведу другого, который всё путает, Альбину Люсей называет, глупо посмеивается и на вопросы не отвечает. А эти уже раздвинулись, пропускают его в свои ряды и решительно подмены не замечают.

А потом всё у них естественным образом путается и в клубок противоречий заматывается. Холод, например, а они раздеваются догола и в покер садятся играть (что за глупость, я и игры такой не знаю) или в винт. А один влюбился и хвать любимую по уху, за волосы оттаскал, а она зарделась как маков цвет и вышла за него замуж. А другой напился до потери приличия и написал умную книжку. Книжку издали, но запретили её читать. И она стала бестселлером. И все стали бестселлер тот из рук друг у друга рвать: «Дай почитать, дай почитать...». И разорвали в клочья. А третий в жизни разочаровался, с седьмого этажа сиганул, встал, отряхнулся и на лифте в квартиру въехал. А потом все вместе на войну пошли, но страну на карте перепутали. Воевали, воевали, а нефти там не оказалось. На Родину вернулись, а их никто не узнаёт. И они сомневаются, туда ли они попали.

Тогда я всех построю и за кулисы отведу, потому что не этого я от них ожидал. И начну тишину описывать. Благоговейно. Примерно так: в тихом-тихом омуте водились тихие черти. Бесновались по-тихому и тихой сапой друг друга закладывали. А предводитель чертей Крот Тишайший нрав имел кроткий, пожурит их по-отечески тихо и тут же круто пожалеет об этом. Во как...

Понимаете, да? Шучу я. Юмор от меня отрывается клочьями и летит по российским просторам. В остальном полный порядок в нашем дружном экипаже. Летит тройка. Всегда тройка... (кто это выдумал?). Водила нормальный, не спит, службу исправно несёт. А мой задремал. И правильно. Пусть отдохнёт служивый. Понимает, что всё, конец, то есть как с нравственной личностью со мной покончено окончательно. Пробуждай во мне, не пробуждай души прекрасные порывы, всё одно нажрусь как скотина.

Слышите? Движение. Молчание. Шорох колёс. И маленькие комочки обжигающей влаги, проникающие в меня. Какая чистота! Стерильность пустоты))))))

Чу!
-Кто там?

Мысли, естественно... А кто же ещё нарушит сей благословенный отрыв. Ведь я сейчас испытал блаженнейшее чувство отделения души от тела и скорость. Пустота и скорость. Что может быть выше! Ну что там у вас, грязные вы мои...

Короче так, мысль тут у меня одна прокралась внеплановая и шороху навела. А мысль такого содержания. Вот пишу я роман, да? Про художников, как вы догадались. И у меня возникают естественные трудности. Не знаешь, с какой стороны к проблеме подобраться, потому что из всех зол художник выбирает самое жуткое, а в вопросе «быть или не быть» находит третий самостоятельный путь, по которому и двигается радостный. Быть иль не быть в одном флаконе! (Догадываетесь в каком?). Иначе говоря, то, что для нормального человека страх господень и кошмарный сон, то для художника естественные будни. И наоборот, нормальный человек тащится и глубоко задумывается: во, мол, чудеса в решете, какой прикид! Художник в том же месте зевает и ложится спать. Ну, а поскольку художники, как известно, романов не читают, то выходит, что стараюсь я исключительно для нормальных людей! Проблема?! – Есс...

И мне бы, самое время, подкорректировать ситуацию из расчёта на аудиторию, портреты подретушировать, углы закруглить, шероховатости замылить, в общем, учесть, так сказать, контингент. Но тут Чувство Долга на стрёме, бьёт по затылку: не ври! Правду пиши. И Лев Толстой бровью водит: не балуй!

Что делать, пишу... правду, кошмарный сон напоминающую, что для кого-то является естественными буднями. Но эти-то как раз романов не читают! И не могут засвидетельствовать достоверность повествования, а те, кто читает, — не художники.

Они, конечно, тащатся и глубоко задумываются, но только первое время. А потом отшвырнут роман в сторону и скажут: чудеса в решете. Враньё, ё моё! Триллер какой-то... И читать перестают. В итоге такой расклад: первые вообще не читают, а вторые прочитают начало и швыряют роман в угол. В финале же (я имею ввиду глобальный финал, в смысле финиш, полный, короче, аут, ну, типа «приехали»... во: мой личный апокалипсис в конце тоннеля) меня ожидает забвение. Конечно, это прискорбно...

Но пока ещё до личного апокалипсиса много всяких виражей и кочек, а также тёплых летних вечеров и розовых рассветов, надо не расслабляться и найти доказательство очевидному. Для начала, естественно, выпьем и начнем рассуждать здраво.

С художниками, конечно, каши не сваришь. Их хоть калёным железом пытай, чужой строчки не прочитают. И на выставку в Манеж не пойдут. И на «Трехгрошовую оперу» в «Сатирикон» их слоеным пирожком не заманишь. (И только безумец их за это осудит.)

Но вот остальная публика, разнородная составом и разнообразная в проявлениях, способна порою к восприятию действительности. Есть надежда до неё достучаться, приперев к стенке каким-нибудь ошеломляющим фактом. Например, фактом моего существования. С этим-то, надеюсь, никто спорить не станет? А если так, то сейчас же на личном примере я берусь доказать, что невероятное – очевидно. То есть, что страх господень и кошмарный сон в одном флаконе есть реальность. Что чудеса в решете есть достоверность. И подлинность. И полнейшая правда, без всяких художественных домыслов и прочей творческой ерунды.

Если мои доказательства покажутся вам так себе, фенечкой, нестоящей бросовой туфтой, то, пожалуйста, плюйте на эти страницы и швыряйте роман в печь. Но уж если я докажу, что всё так и есть, извольте читать от корки до корки.


Отрывок из романа «Гарри-бес и его подопечные»