С хорошим настроением я вернулся в Загорск, но там было все по-прежнему. Та же рутинная подготовка к диплому, а в свободное время, довольно часто, выпивка и карты. Иногда я ездил в Москву. Всё же для раскрытия темы в дипломе нужно было изучать новую литературу, и я просиживал в центральной научной библиотеке. Или, просто, надо было купить что-то из вещей, чего у нас не было. Я уже упоминал, что в один из моих последних приездов на родину, будучи еще студентом, я познакомился с Таней Гусаровой, девчонкой из Москвы, которая проводила каникулы у своих родственников. А я тогда рассекал по селу на новенькой двухцилиндровой «Яве - 350», что дал мне попользоваться Иван Мельников, второй муж моей сестры Лиды. С Таней мы гоняли по нашим деревенским просторам, по полям, и буграм, но было это недолго, и ничем серьезным не закончилось. Тем не менее, телефон, на всякий случай, я у нее взял.
И вот судьба принесла меня в Загорск, а это рядом с Москвой, и грех было не встретиться. Тем более, что Таня была девочкой симпатичной и мне нравилась. Ма-а-а-сквичка! Я ей позвонил, и мы договорились. В назначенный день, купив заранее букетик гвоздик, я ждал ее у метро «Площадь революции». Мы встретились, разговор завязывался трудно, общих тем у нас не было. А, может, это я был ловелас никудышний, оттого и говорить было не о чем. Погуляли по Красной площади, постепенно оказались в Александровском саду. Таня предложила положить цветы к могиле Неизвестного солдата, я согласился, и было такое ощущение, что она куда-то торопится. Мы еще погуляли самую малость и стали прощаться. Я дал ей свой почтовый адрес. Настроение мое нельзя было назвать приподнятым, но и горевал я не сильно. Ну что ж, подумал я, вряд ли такой видной столичной девушке будет интересен простой деревенский хлопчик на мотоцикле, каким она меня, скорее всего, и запомнила. Ладно, значит не судьба, и мысли мои снова переключились на Иру.
Мы готовились к диплому. Иногда в выходные выезжали с Вовой в Москву. Деньги у нас были. Посещали ГУМ, ЦУМ и другие магазины. Приличная одежда, обувь и качественные продукты были тогда в дефиците. Однажды в Столешниковом переулке, у магазина галантереи, я наткнулся на длиннющую очередь. Оказывается, продавали галстуки. Или, как тогда говорили, «выбросили». Простоять пришлось не меньше двух часов. Зато у меня появились два ярких, сногсшибательных, импортных галстука, с нарисованными на них пальмами. В одном из них, коричневом, я потом пошел на защиту диплома, и тут же дал его Ридвану Алиеву, и он тоже в нём защищался. А второй, ярко-голубой, с жёлтой пальмой был у меня недолго. Его выпросил у меня Юра Саяпин, муж моей сестры Вали, когда мы с ним пересеклись на родине, в Мачехе, где я был в коротком отпуске.
Когда было свободное время и не было компании, я много читал. В этом деле мне помогала моя начальница Людмила Александровна Проказова. У нее была отличная библиотека и, среди книг, полный комплект «Истории России с древнейших времен» С.М. Соловьева, чему я, безусловно, серьезно обрадовался. Интересное чтение скрашивало мое пребывание там, и, вряд ли, я смог бы потом где-либо это прочесть. В свободное время я писал письма Ирине и быстро получал ответы. Так же было несколько писем от Тани. Но поскольку я отвечал на них лишь с намерением отписаться, то вскоре переписка благополучно прекратилась, а Таня надолго ушла из моей жизни.
Как-то мне пришло извещение о заказанном телефонном разговоре. Я пришел на телеграф с полной уверенностью, что звонит Ира. И когда нас соединили, вначале ничего не было слышно, я стал кричать в трубку: «Ира, это ты?». «Нет, это Таня», - сказали в трубке и связь прекратилась. Огорченный, и в полной уверенности, что звонок был от Тани, я уже не пробовал продолжать с ней переписку. Лишь через много лет, встретившись с ней, я полюбопытствовал об этом звонке. Она сказала, что никогда мне не звонила, и я ей поверил. Тогда я понял, что, скорее всего, это звонила Таня Гусарова, москвичка, и не ожидая от меня такого вопроса, просто повесила трубку. Вот такой поворотный момент. А если бы разговор состоялся, как бы сложилась моя дальнейшая жизнь, ведь Таня Гусарова мне как бы тоже нравилась, да, и я был в то время еще хлопец без определенных обязательств...
Диплом был, практически, написан, и надо было возвращаться в Свердловск, в институт, готовиться к защите. Снова общага, друзья однокурсники, суета заключительной подготовки. На защиту я надел купленный в Столешниковом переулке стильный галстук, да, и костюмчик, правда, не новый, у меня был. Прошептав утром традиционное и заветное, ставшее уже ритуальным талисманом:
«Что день грядущий мне готовит?..
Паду ли я дручком пропэртый,
чи мимо пролетит бревно?...»,
я отправился соблюсти последнюю институтскую формальность. Защита прошла успешно. Потом был банкет, а в последующие дни распределение. Конечно, все запросы поступили заранее, и нам всё было уже известно. На нас с Вовой тоже поступил запрос, и мы согласились вернуться в Загорск. Остальные разъехались кто куда. Часть ребят направилась в Арзамас, в центр ядерных разработок, другая часть в наши закрытые, и не столь отдалённые, уральские города. Суюндук Башанов вернулся на свою историческую родину в Казахстан, а Ридван Алиев распределился в Киргизию, в город Фрунзе. Следы их сразу потерялись, а с остальными ребятами, хоть и не со всеми, я иногда пересекался на встречах выпускников.
Каждый вечер мы встречались с Ирой. Наши отношения становились всё ближе. Я чаще стал приходить к ним домой, и так случилось, что однажды, когда мать её находилась на лечении в больнице, я остался ночевать...
Вообще-то, мать Иры была заметно нездорова и была на пороге инсульта, который её вскоре и поразил: левая сторона тела у нее работала плохо, рука не поднималась, а нога не слушалась. Но она продолжала понемногу работать, надо ведь было учить Иру. Заказчиков на шитьё было немного, доход нестабильный. Материальное положение было тяжелое, потому временами Ира подрабатывала дворником, что от меня долго скрывала. Её мама относилась ко мне хорошо. К моему приходу она всегда старалась приготовить что-нибудь вкусное. Готовила она прекрасно, но вот капусту из супа не ела, а тщательно вытаскивала и складывала рядом на тарелку. Объясняла это тем, что в войну они ели только одну капусту, и то не всегда свежую, чего ей хватило на всю жизнь...
Я, конечно, был в восторге от Иры, и до конца не верил своему счастью. Но тут подошло время расставаться, я должен был возвращаться в Загорск на работу по распределению, как и каждый в то время выпускник вуза, то бишь молодой специалист. В начале апреля 1973-го года мы приступили к работе в должности инженеров, я в цехе по контролю за радиационной обстановкой, а Володя в цехе автоматики и электроники.
Меня назначили сменным инженером, у меня в подчинении было несколько дозиметристов. Каждый день утром специальный автобус привозил нас на работу. Пройдя через главную проходную, мы шли мимо рядов законсервированных хранилищ с радиоактивными отходами, уже присыпанных грунтом, и поросших травою и низким кустарником, а кое-где и небольшими стройными березками. Позже на этих холмиках мы, вопреки всякому здравому смыслу, собирали грибы, которые потом поджаривали и, по глупости своей, употребляли. Надо сказать, что грибы там росли отменные: подосиновики и подберезовики, в отличии от того, что в дремучих лесах вокруг предприятия водились лишь черные грузди, лисички, да объявленные потом ядовитыми свинушки, которые местное население называло «дуньками». «Дуньки» мы тоже ели, правда, сначала отваривали, потом жарили на сковородке. Они получались совершенно черного цвета, но, в принципе, вкусными.
Инженерная работа для нас была делом новым, но всё же скучным, из-за однообразного и монотонного её характера. Да, и особенности нашей жизни в общаге - гостинице не поменялись. Светлым пятном был приезд Иры на майские праздники. Вова освободил нам комнату, сам ушел ночевать к ребятам. Ира пробыла у меня дня три. Я свозил её в Москву. Там мы, конечно, пробежались по магазинам. Это было основное и любимое занятие приезжавших в столицу из провинции. Потом я показал ей Троице-Сергиеву лавру, что находилась в Загорске. Надо сказать, что в лавре мы бывали часто и раньше, когда приезжали из Москвы, и до отправления нашего автобуса оставалось ещё время. Иногда попадали на службу в храмах, а по пятницам, бывало, слушали церковное пение хора молодых семинаристов. Необычно было видеть молодых, интересных ребят в черных, до земли, одеждах в то наше задорное, комсомольское время. И невозможно описать всю красоту и торжественность старинной соборной архитектуры лавры - настоящего духовного сокровища России.
Ира уехала, я заскучал и понял, что она крепко меня зацепила. Всеми мыслями я был с ней, но, что надо было делать, на ум не приходило. Ведь по правилам распределения надо было отработать на предприятии три года. И если я брошу работу, где я устроюсь в Свердловске? Правда, этот вопрос в советское время не был таким острым, как сейчас, и какую-никакую работу инженером всегда можно было найти.
Летом на практику приехали ребята из ленинградского политеха, тоже физики. Мы с ними подружились и часть времени проводили вместе. У них был магнитофон и много новых записей. Вот тогда впервые я познакомился с творчеством групп Deep Purple, Uriah Heep, Creedense и услышал рок-оперу «Иисус Христос - суперзвезда». Вот это реальная супер-музыка!.. Был у них один парень, очень похожий на цыгана, весьма продвинутый в теме рок-музыки, от него и мы чуток к этой теме приобщились. Уезжая с практики, он подарил мне на память французскую рюмку, грамм на пятьдесят, с делениями как у мензурки. В нижней части было деление Ladi, выше Gentleman, потом был нарисован поросёнок, а в самом верху большая свинья. Сказать по правде, не совсем он её мне подарил, а больше я её у него выпросил на обмен. Я этим сувениром дорожил и часто брал с собой на коллективные мероприятия, типа праздничных демонстраций, где всегда предполагался прием небольших доз алкоголя для поднятия градуса общего настроения, да, и просто, чтоб согреться. Несколько раз она падала из замерзших рук на асфальт и оставалась целой. Судьба ее настигла дома, через много лет, когда кто-то из детей нечаянно уронил её на пол. И хоть свалилась она на ковёр, но разлетелась на мелкие кусочки. Не в ту точку, видно, удар пришелся. Вот надо же, такую ерунду в памяти храню, и ваше время отнимаю...
На нашем серьезном и опасном предприятии, тем не менее, случались иногда курьёзные происшествия, при которых сам я не присутствовал, но слышал от непосредственных свидетелей. В один раз привезли из научно-исследовательского института целую машину бумажных мешков с маркировкой «биологические материалы». Отходы такого свойства перед захоронением подвергались сжиганию с целью уменьшения их объема. Для этого использовалась установка по принципу крематория непрерывного действия, с газовыми горелками и червячным шнеком, как у мясорубки, для выгрузки оставшейся золы. И вот один мешок перед загрузкой порвался, а оттуда вдруг начали выскакивать белые лабораторные мыши и разбежались по цеху. Непросто было их потом всех переловить! А в другой раз пришел контейнер, в котором по накладной было прописано «корова», а в ящике лежали только голова, ноги с копытами и хвост. Сама-то корова, скорее всего, ушла на рынок. Это уже было не смешно...
А в одном событии мне пришлось поучаствовать самому. У нас на предприятии случилась технологическая авария, что то вроде маленького Чернобыля. Было это летом того же года, в ясный и жаркий день. Я был на службе, была моя смена. Время подошло к обеду, и основная масса персонала с рабочих мест ушла в административный корпус, где была столовая. Я отпустил своих сменных дозиметристов обедать, а сам решил сходить в столовую, когда они вернутся. Я как раз заканчивал работу над оформлением двух рационализаторских предложений по улучшению качества нашей работы. Помимо творческого удовольствия, за эту работу давали еще 20-30 рублей, а они никогда не были лишними, тем более рядом была Москва с её соблазнами.
На минуту оторвавшись от бумаг, я увидел, как из решеток проходящих под потолком коробов вытяжной вентиляции начали появляться клубы густого чёрного дыма. Я вышел в коридор и ту же картину заметил по всей длине вентиляции. Густой дым из решеток начал заполнять все пространство под потолком и медленно спускаться вниз. Не понимая, что происходит, и всё же чувствуя опасность, я быстро пробежал по ближним помещениям с целью убедиться, что в них не осталось людей. Слава богу, все ушли на обед. Когда же я вернулся в коридор, там стояла кромешная тьма, вызванная абсолютно черным дымом, заполнившим все пустое пространство, с ядовитым синтетическим запахом. Дышать этим было совершенно невозможно. Я побежал к лестнице, ведущей на первый этаж. Внизу было не лучше. В голове начиналась паника и, всё же мне удалось сообразить, что, если я побегу дальше к выходу обычным путем через систему санпропускника, заставленного индивидуальными шкафчиками для переодевания в спецодежду, учитывая большое количество поворотов и узких проходов, добежать мне не удастся. Но тут я вспомнил, что утром в транспортном коридоре первого этажа, вдоль системы горячих камер, велись строительные работы, и общие ворота были открыты. А вдруг они не успели их закрыть? Раздумывать было некогда, и я рванул по транспортному коридору. Я ничего не видел и бежал, прикрыв лицо белым хлопчатобумажным чепчиком с головы и не дышал, боясь потерять сознание от вдоха. Сколько я бежал, наверно недолго, ведь там было не больше ста метров, но бежать без воздуха было трудно. И когда я уже начал думать, что, похоже, не добегу, я увидел впереди светлое пятно, пробивавшееся из приоткрытых ворот. Я ткнулся в калитку, и на мое счастье она открылась. Через секунду я уже был на улице, на свежем воздухе. Выдохнув и выплюнув остатки попавшей в легкие копоти, я дышал сухим и горячим летним воздухом и очумело озирался по сторонам, а потом оглядел и себя. Мой накрахмаленный белый халат стал черным, также черными стали руки и лицо, как у африканца.
Вокруг уже суетился народ. По разговорам я понял, что произошла авария на установке битумирования жидких отходов. Тепловой контур этой установки предназначался для выпаривания жидких отходов с целью уменьшения их объема и в конце процесса превращения в радиоактивный порошок, который потом перемешивался с расплавленным битумом и заливался в прямоугольные формы, по типу современного пеноблока. Битумные блоки потом закапывались в траншеях, а битум препятствовал вымыванию радиации в грунт. Теплоноситель в установке был органического типа на основе дифенила, потому что для повышения производительности процесса требовалась высокая температура выпаривания. Вот эта «дифенилка», как мы её называли, и загорелась от лопнувшей трубы испарителя. А горела она жутко, с выделением большого количества ядовитого дыма и черной сажи.
На установке в этот день дежурили Федя Лифанов и наш однокурсник, химик, Вова Годличев. Они находились на эстакаде в верхней части установки, где и начался пожар. Вова со страху сразу сиганул через поручни вниз, а это метра три над землей, и приземлился на кучу строительного мусора, и обрезков металлических балок и труб. По какому счастью он приземлился, как кошка, и ничего себе не сломал, объяснить было трудно, но если бы ему не повезло, он бы точно там и остался. Федя же быстро рванул по эстакаде и с разбегу ударился головой об металлический швеллер над проходом, сильно ушибся, но спуститься по лестнице смог. Долго потом ходил с повязкой на голове. Я думаю: ребятам повезло, ведь всё могло быть для них гораздо хуже.
Ещё до прибытия пожарных началась борьба с огнём. Подоспевшие с обеденного перерыва рабочие подключили гидранты и поливали водой сложенные рядом с установкой, готовые к отправке, радиоактивные битумные блоки. Тушение это было достаточно рискованным, потому что рядом с блоками находилось несколько кислородных баллонов, которые в любой момент могли рвануть, и их тоже поливали водой. Потом приехали пожарные из Загорска, приехал и директор предприятия. Я думал, он будет в шоке от происшедшего, а он спокойно посмотрел, что делается, сказал: «Ну что же, эксперимент есть эксперимент», отдал несколько распоряжений и уехал с докладом в Москву. Пожар потушили часам к семи. Возбужденные и взвинченные мы собрались в нашей гостинице после пожара и совместно со старшими товарищами устроили междусобойчик с обсуждением этого события. Были и герои дня, Федя Лифанов с перевязанной головой и Вова Годличев, который жил у нас в соседней комнате. Всё это длилось допоздна и закончилось традиционной росписью под хмельком очередной пульки в преферанс...
Со следующего дня начались работы по ликвидации последствий аварии. Все помещения предприятия были покрыты сантиметровым слоем черной копоти, к счастью, практически, нерадиоактивной, из-за небольшого количества заправленных в установку отходов. Мусор собирался, всё чистилось и отмывалось до нормы с последующей покраской. Чтобы вдохновение нас не покидало, и мы дружно и весело шли на эту грязную работу, перед сменой нам, как на фронте, наливали по 100 грамм разбавленного технического спирта. Работали все, от начальника цеха до простого рабочего. Через два месяца мы вернули наше предприятие в первоначальный вид. Это было уже в начале осени.
Опять уборка урожая, и всё та же картошка. А у меня началась хандра, и появилось жгучее желание вернуться обратно в Свердловск, к Ирине. Довольно частые выпивки в компании со старшими товарищами, убивание времени за игрой в преферанс, отсутствие какой-либо отдушины в культурной жизни делали своё дело. Здесь не было ни дома культуры, ни даже кинотеатра, лишь продуктовый да промтоварный магазины. Я понимал, что если это продлится хотя бы ещё год, я могу совершенно спиться, и перспектива такая меня совсем не радовала. Однажды допились до того, что в полубессознательном состоянии пошли купаться на Шеметовский пруд. Было уже далеко за полночь, но вода была такой теплой и мягкой, как у нас на родине. Не так далеко я и отплыл от берега, но обратно вернуться уже получалось плохо. В спутанном сознании я беспорядочно шевелил руками и ногами, и в мозгу уже пробивалась вялая мысль, что вот оно, похоже уже и всё, и что я не доберусь до берега, и тут вот мне и придет конец. И было не горько, не больно, и не жалко, а даже почти безразлично. Но бог меня спас, и, трепыхаясь ногами из последних сил, я всё таки почувствовал под ними спасительное дно. Это был еще один из моментов в моей жизни, когда всё могло пойти по другому сценарию. На утро, трезво все взвешивая, я дал себе зарок никогда не купаться по пьяному делу. В моей последующей жизни, из тех людей, что были и работали рядом, три-четыре человека завершили своё пребывание на земле именно таким образом.
Переписка с Ириной продолжалась. Я понимал, что это единственная девушка, с которой я без раздумий связал бы свою судьбу. Решение было непростое. Ведь из-за моего статуса молодого специалиста, я был обязан отработать на этом предприятии по распределению три года. Долго я об этом размышлял и строил планы, и однажды, проснувшись от этих мыслей в четыре часа утра, обдумав и взвесив всё еще раз на вроде бы свежую голову, я решил окончательно и бесповоротно. С утра я начал действия по моему увольнению с предприятия. Директор в моей просьбе отказал, сославшись на свои недостаточные полномочия в этом деле. Но он посоветовал мне обратиться в министерство, которое направило меня на эту работу. А это было министерство, занимавшееся атомной промышленностью. Размещалось оно в центральной части Москвы. Я приехал туда и с трудом разыскал жуткий с виду серый дом, по-моему, пятиугольной формы, ну вылитый Пентагон. Никаких опознавательных знаков ни на доме, ни на подъездах не было. Когда я зашел в один из подъездов, вроде бы никого не было, и лишь я направился выше по широкой лестнице, ко мне подошел вдруг откуда-то появившийся молодой человек в строгом темно-сером костюме и с комсомольским значком на лацкане пиджака. Я ему всё объяснил, а он позвонил в отдел по распределению. Оттуда пришел человек и взял у меня заявление с моей просьбой и описанием причин, почему мне необходимо отбыть с места распределения. Мне было велено ждать решения по почте.
Я сообщил об этом родителям. Отец моего энтузиазма не одобрил. Сказал, что я поступаю неправильно, бросая первое место работы и следуя за женщиной, имея в виду наши отношения с Ириной и перспективу женитьбы. Всегда, говорил он, женщина должна следовать за мужчиной. В его словах была правда, но и обстоятельства для нас с Ириной были почти непреодолимые. Мать её уже сильно болела, а куда бы я их привез? В комнату в гостинице? Перспективы на жилье у меня, как и у многих молодых специалистов из нашего времени, были очень туманные. А я уже не представлял, как я буду жить без Иры, да и ей, как мне казалось, я был нужен.
Решение пришло в конце октября. Меня вызвал директор и сказал, что я могу написать заявление на увольнение по собственному желанию в связи с переменой места жительства, что я тут же и сделал. Вроде бы неосуществимая для того времени проблема решилась довольно просто. Перед отъездом я пробежался по Москве и купил себе отличный финский костюм с прицелом, конечно, на свадьбу. Ведь достойные вещи можно было в то время купить лишь в Москве. И матушка Россия накатывалась на Москву волнами междугородних и пригородных поездов, выметая из магазинов и растаскивая всё это по территории нашей необъятной страны. Закон энтропии веществ в природе на реальном примере.
К ноябрьским праздникам я вернулся в Свердловск.