Понял Прохор, что лошадь пропала. От зла и от досады вынул он шашку и давай со всей дури рубить кусты да сухие ветки.
- Ах ты жизнь моя невезучая, судьба моя сучья! Теперь командир точно шлепнет!
Рубил до тех пор, пока из-под папахи пот не заструился.
- А задерись оно все! – прохрипел Прохор, выбившись из сил.
Воткнул он шашку в землю и присел отдохнуть на пенек. Пень тот был большой, трухлявый, поросший мхом и опятами. Сел Прохор, а пень под его задом возьми, да и провались. Словно в пасть его наполовину заглотил.
Сидит Прохор в пне, как в капкане. Ноги вверх торчат, грудь в колени уткнулась. Не пошевелиться.
«Эка шутка!» – подумал Прохор. Начал он тогда руками упираться, ногами дрыгать, головой мотать, а толку нет. Застрял! Хотел дотянуться до шашки – далеко воткнута, стерва!
Испугался Прохор, кричит: «На помощь, братцы!»
Вдруг почувствовал, как кто-то в штаны ему лезет и задницу колет.
«Муравьи!»
Понял он тогда, что погибель пришла не от пули немецкой, не от штыка белогвардейского, не от пики польской, а от пня, да от муравейника.
Орет Прохор, визжит, ругается по матушке. Так бы и пропал, кабы я не пришел!