Дети в семье Александра Сергеевича и Веры Александровны Барсуковых росли в любви и заботе, но в то же время, в атмосфере постоянной деятельности.
Все были приучены помогать по хозяйству, и за каждым были закреплены определенные обязанности. Мальчики Олег и Кир, который был на три года младше брата, носили воду, рубили дрова для хозяйственных нужд. Поэтому росли крепкими и в обиду себя не давали местной шпане, которая в то время активно вела дворовую войну с «недобитками».
Прислуга, жившая в доме Барсуковых, воспринималась детьми как часть семьи. Барсуковы - младшие проводили время с педантичной гувернанткой – немкой Бэтси Васильевной, общались с добрейшей кухаркой Анной Ивановной, домохозяйкой и помощницей по приёму пациенток отца, мокшанкой Оксей.
Олег Александрович вспоминает: «Анне Ивановне категорически запрещалось кормить нас, детей перекусами. Но порой, наиграемся, набегаемся и все впятером (ещё было двое двоюродных – ровесников) прибегаем на кухню: «Анна Ивановна, а покушать есть чего?». А кухарка и рада покормить любимых деток, печь у неё никогда не остывала, и там всегда было что-нибудь припасено вкусненькое. Но здесь, главное, чтобы по близости строгой Бэтси Васильевны не было, а то беда будет и Анне Ивановне и нам. Поэтому прежде кухарка спрашивала нас: «А немки нет? – ну, тогда кушайте, мои родные».
Запрещённые перекусы проходили чаще, когда Бэтси Васильевна отправлялась к кому-нибудь в гости, что тоже было под родительским запретом, а нам на руку. Но чуть заслышатся её шаги, всех нас прямо сдувало с кухни.
Иногда ездили отдохнуть на свежий воздух к домработнице Оксе в Селиксу. Помню, шагаем со станции по полю впятером и прижимаем к себе пуховые подушки. Проходим по селу, Окся со всеми встречными по-мордовски: камям-салям, – ничего нам не понятно. А в городе не понятно ей: она была неграмотной. Дом в Селиксе у них был высокий, свежеобтёсанный, с печками. Мы, дети, любили спать на полатях и каждый раз устраивали разборку, кому придётся на этот раз лечь на лавку.
Во дворе были хозяйственные постройки. Сарай – на дубовом фундаменте, обструганный, пригнанный без зазору, лакированный. Везде идеальная чистота: ни жучков, ни паучков.
Некоторые дома в селе стояли закопчённые – топили по-черному. Но в хозяйстве был порядок. Сусеки были заполнены в зависимости от числа ртов: у кого большие, у кого маленькие. У всех домов резные ставни. Умельцев резьбы по дереву было много: вырезали узоры у себя в селе, выезжали на заработки в Пензу… сейчас дома разрушились, новые строить некому, все разъехались, традиции утрачены».
В «легендарном» 1937-м году семья Барсуковых вынуждена была сменить свое «родовое гнездо» на улице Московской на более скромное жильё из-за непомерно высокой квартплаты, тем более, больничные места уже можно было сократить: в 1926 году под руководством Александра Сергеевича был открыт первый в городе родильный дом с детским отделением на 30 коек «для малюток и подкидышей», а к 1940 году в Пензе уже роды принимали в 5 роддомах г. Пензы.
Переезд состоялся в дом № 14 по улице Калинина (сейчас не сохранился). «Моя мама настолько привыкла жить с очень высокими потолками, – продолжает вспоминать О. А. Барсуков, – что так и не смогла приспособиться к новому жилищу, хотя тоже очень просторному по тем временам.
Уже работая в Москве и занимаясь вопросами поиска нефти, мне удалось заработать на строительство дачи в Гаграх. Времена были послевоенные, кирпича не хватало, и дом стали строить монолитный, заливая бетон в деревянную опалубку. Так вот, мама просила все больше и больше надстраивать опалубку, и успокоилась лишь тогда, когда высота дачного потолка достигла привычной».
* * *
Высота потолка в домах, в которых живем… такая ли уж это мелочь? До революции потолки были высокими не только в домах господ. Высокими, под 5 метров, были и помещения казарм, и больниц, и учебных заведений. Простор в городской архитектуре, простор русских лесов, полей порождали простор мышления и ощущение душевной широты и щедрости. Вот и русские купцы славились своим размахом и в повседневных делах и в праздничных утехах. Их невозможно было бы загнать в бетонные коробки, высотой 2м 48см, высотой, определенной теоретиком архитектуры массового жилья Ле Корбюзье, как минимум для существования человека… заметьте, минимум, а не норма.
Потолки городских «хрущёвок» и дачных «скворечников» спрессовали «русского человека» в «человека советского», в результате чего остались лишь те, кто уютно вписался в форму - шаблон, заранее разработанный кем-то. Остальные же безжалостно были сброшены за борт. За бортом оказались и сословие дворян, и сословие купцов, династии которых столетиями ковали благополучие страны... Одно радует: потолки во вновь строящихся домах снова становятся высокими!
* * *
На новом месте проживания Барсуковых, детвора из соседних коммуналок сразу же активно начала свою подрывную деятельность под «буржуинов».
Во дворе этого дома был заброшенный сад, до революции посаженный, как говорили: «тоже каким-то буржуем», – вот там и проходили все детские игры и подростковые выяснения отношений. Олег Александрович вспоминает: «В спину кому-то из нас, тогда ещё новопоселенцам, нередко неслось: «Барсу-ук – ду-урак». Особенно доставалось Киру, меня, как старшего, больше побаивались. И то, кричали лишь хором, поодиночке на такой подвиг пойти никто не решался».
Уже будучи в преклонном возрасте, один из этих «крикливых друзей», Лауреат Государственной премии СССР, Вячеслав Желнов* писал, что Кир всю жизнь был для него лучшим другом (Кир Александрович Барсуков скончался в возрасте 72 лет) и как бы не разбрасывала их судьба, родная Пенза всё же нередко сводила, и тогда неизменно в телефонной трубке звучал тёплый насмешливых баритон маститого учёного, доктора наук: «Слава, это Барсук - дурак. Я приехал».
В «противоборстве социального неравенства» жителей коммуналок и отдельных квартир братьев часто выручало здоровое чувство юмора. Кир придумал домовую стенгазету под названием «Смехач» и регулярно помещал в ней сатирические заметки на злобу дворового дня.
Олег Александрович далее вспоминает: «В Пензе тех лет постоянно слышались взрывы: новый строй добивал отживший, старый, символом которого оставались богатые усадьбы и храмы. Наша семья была религиозной, поэтому каждый такой взрыв отдавался в душах сильной болью. Особо кощунственными выглядели уроки атеизма, которые я был вынужден посещать, будучи школьником. Уроки проводились в уже разграбленной тогда Никольской церкви, где венчались родители.
В конце 30-х годов здесь, в стенах бывшего храма, расположился антирелигиозный музей. Однажды, моё внимание привлекли два трактора, стоящих возле бывшей Никольской церкви. Я, увлекающийся, как многие мальчишки, всевозможной техникой, весело подбежал посмотреть на них. Но вдруг тракторы надрывно заревели, и у меня по спине пробежал холодок: только сейчас я заметил струны металлических тросов, которые тянулись к технике откуда-то с самого верха белой стены. Ещё пара минут и стена рухнула, оставив после себя огромное густое облако серой пыли. Я стоял, не двигаясь, совершенно ошеломленный происходящим и словно ожидал того, что произойдет чудо: пыль рассеется, и я снова увижу храм с высокой колокольней и искрящимся под лучами солнца золотым куполом…».
Все трое детей Барсуковых учились в четвертой школе им. КИМ – «Коммунистического интернационала молодёжи», а заканчивали уже 1-ю школу. Учились хорошо, принимали активное участие в школьных концертах и спектаклях. Не раз кандидатуру Олега ребята выдвигали в вожатые, но учителя отклоняли из-за того же «буржуазного» происхождения.
Кир сильно увлекался радиотехникой: со своим другом Славой Желновым они разыскивали нужные детали на пензенской толкучке и мастерили приёмники. Вячеслав Григорьевич Желнов, став потом инженером, специалистом по ЭВМ, детское увлечение радиоспортсмена пронесёт через всю жизнь.
ВЯЧЕСЛАВ ГРИГОРЬЕВИЧ ЖЕЛНОВ
Позднее детское увлечение Вячеслава Григорьевича Желнова радиоспортом и радиотехникой плавно переросло в высокопрофессиональную деятельность, в новые изобретения, стало смыслом всей его жизни.
В отличие от своего друга Кира Барсукова, Вячеслав Желнов из Пензы не уезжал. В 1953 году он окончил Пензенский индустриальный институт и начал трудовую деятельность его преподавателем.
В 1950–60-е гг. В.Г. Желнов успешно выступал в многочисленных Всесоюзных и Международных соревнованиях коротковолновиков, неоднократно занимал в них первые места, дважды завоевывал звание чемпиона СССР по радиосвязи.Мастер радиоспорта СССР.
Желнов Вячеслав Григорьевич - инженер - радиотехник, автор пяти изобретений, многочисленных статей в авторитетных научных изданиях., ветеран ОАО «НПП «Рубин».
За разработку методов и создание технических средств комплексно-механизированного и автоматизированного технологического процесса для массового производства устройств памяти электронно-вычислительных машин в 1972 году В.Г. Желнову присуждена Государственная премия СССР в области науки и техники.
С 1979 года В.Г. Желнов возглавил новое научно-техническое направление – разработку и создание технических средств специального и бытового назначения по принципу оптоэлектроники и лазерной техники, устройств оптоэлектронных дисковых станций регистрации и хранения информации.
Личный вклад В.Г. Желнова в науку отмечен почётными наградами: юбилейной медалью «За доблестный труд», золотой и серебряной медалями ВДНХ СССР, знаком «Почетный радист СССР», Почетными грамотами Пензенского обкома и горкома КПСС.
***
Кир Александрович Барсуков тоже останется преданным любимому делу. С 1975 по 1994 годы он будет возглавлять Кафедру Санкт-Петербургского электротехнического университета, первым выборным директором которого был изобретатель радио А. С. Попов.
О своей сестре Олег Александрович вспоминает следующее: «Самой умной и способной из нас была Злата. Ей и учёба, и языки, и музыкальные занятия давались, как нам, братьям, казалось, просто играючи. Особым увлечением у неё была психология. Она где-то доставала старые книги о философах и психологах древности: Платоне, Аристотеле, Гиппократе, о Конфуции, Блавацкой и др. Позднее она единственная в семье продолжит дело отца».
В доме Барсуковых была большая библиотека. Дореволюционные издания мировых классиков постоянно пополнялись современными авторами – классиками будущих времен. Среди любимого чтения преобладали приключенческие романы и сатира Ильфа и Петрова.
Ещё Барсуковы любили природу: рыбалка и велосипедные походы с друзьями сопровождали их всё детство; посещали сеансы, так называемой, французской борьбы в пензенском цирке; болели на футбольных мачтах, проходивших на месте нынешней аллеи вдоль улицы Славы; как не покажется сейчас странным, обожали оперу.
Их мама Вера Александровна в те годы занималась постановкой танцев в спектаклях пензенского театра им. А. В. Луначарского, и поэтому её детям всегда были гарантированы почетные места в директорской ложе во времена выступления оперной трупы.
Играть на фортепьяно детей обучал известный в Пензе пианист, композитор и педагог Николай Александрович Витвер. Витвер был руководителем музыкального колледжа, участвовал в симфонических и камерных вечерах, в работе Народной консерватории, воспитал более сотни пианистов.
Предки Николая Александровича приехали в Россию из Швеции ещё в 18 веке, хотя в Пензе считали Витверов немцами. Екатерина Вторая, которая сама была уроженкой Пруссии, в 1762 году издала указ, по которому приглашала всех желающих иностранцев селиться и осваивать пустующие земли Поволжья. «Немцами» (то есть, немыми) исстари называли на Руси всех иностранцев, не говорящих по-русски. Не стали исключением и поволжские новопоселенцы, среди которых были голландцы, французы, швейцарцы, австрийцы датчане, шведы, поляки.
«Я помню Витвера уже человеком пожилым, – продолжает вспоминать О. А. Барсуков, – был он аскетичным, как и многие другие холостяки, и очень немногословным. Игру своих учеников слушал, закрыв глаза, и лишь услышав ошибку, открывал их и мягко делал замечание.
Причём, начинал я заниматься музыкой с 5 лет с другим педагогом, женщиной, имя которой даже не помню. Взрослые говорили, что она тоже была хорошим музыкантом, но я её боялся, так как при малейшей оплошности в игре, она больно била меня по рукам указкой. После такого отношения я долго не подходил к инструменту, и лишь наблюдая позже за тем, как быстро и легко учатся и с каким желанием играют на пианино мои сестра с братом, согласился продолжать брать уроки, но теперь уже у Витвера.
Благодаря, терпению, чуткому отношению к детям и природному музыкальному дару этого замечательного человека, мы все трое стали не только учёными (мы с Киром – док торами, а Злата – кандидатом наук), но и музыкантами».
Кроме немецкого языка, на котором дети Барсуковы постоянно общались с гувернанткой Бетси Васильевной, знали они и французский.
Французский язык преподавала русская аристократка Елизавета Николаевна Бибикова, урождённая Арапова, внучка Натальи Гончаровой и её второго супруга — Петра Ланского.
Гордостью Пензенской картинной галереи им. К. А. Савицкого является двойной портрет «Девочки - сёстры», выполненный в 1879 году художником Иваном Макаровым с сестёр Лизы и Наташи Араповых. Когда портрет был закончен и краски ещё не вполне высохли, маленькая Наташа прикоснулась к полотну ладошкой, да так и оставила её отпечаток, как привет потомкам с того счастливого беспечного детства. Портрет провисел в имении Араповых вплоть до конфискации их имущества Советской властью.
В 1892 году Елизавета Арапова вышла замуж за камергера предводителя дворянства Нижнеломовского уезда, а впоследствии — действительного статского советника Виктора Дмитриевича Бибикова.
Жили они в поместье Араповых в селе Андреевка. Когда на длительный срок семья выезжала погостить с мужем к царственным родственникам в Европу, то очень скучала по своей малой родине.
В родовом поместье отца Елизавета Николаевна жила почти с рождения и до революции, деревенскую жизнь предпочитала городской: увлекалась охотой, Орловскими рысаками с конезавода отца и выращиванием симментальского скота. Елизавета Николаевна с мужем во время войны содержали больницу, сама Елизавета Бибикова работала сестрой милосердия, а заработанные деньги отдавала для раненых.
После конфискации большевиками родового поместья Араповых в с. Андреевка и гибели мужа в 1919 году, Елизавета Николаевна жила одна на средства от частных уроков, жила очень бедно. В Пензе у Елизаветы Николаевны была комната, а в с. Андреевка, помня доброе отношение помещиков Араповых, крестьяне предоставляли ей для отдыха на природе отдельную избу.
Кроме французского говорила Елизавета Николаевна ещё на четырёх языках, которые тоже преподавала советским детям.
До революции сдать экзамен по языку было очень сложно, поэтому, в богатых дворянских семьях стажировались за границей. Однако в советской Пензе учителя Елизавету Николаевну хотя и уважали, но её методику обучения критиковали. Из воспоминаний главного хранителя Пензенской областной картинной галереи имени К. А. Савицкого Н. М. Валукиной: «Елизавету Николаевну знали многие интеллигентные люди нашего города, её нередко встречали в Лермонтовском сквере, у памятника поэту. Она жила частными уроками иностранного языка. Потомки тех, кто когда-то прислуживал у них в имениях, помогали ей, чем могли. Ходила она в мужском пиджаке, явно с чужого плеча, с простым холщовым мешком… В ней по-прежнему были степенность, достоинство, неспешность. И что удивительно — добрый взгляд, умиротворенное выражение лица. Хотя как начиналась её жизнь и как она закончилась!..»**.
Олег Александрович вспоминает Елизавету Николаевну как добрую и очень простую в общении пожилую женщину, весь облик которой говорил о какой-то безысходности. Она так и не смогла приспособиться к новой жизни всеобщего равенства. В семье Барсуковых всегда были рады её приходу и за большим обеденным столом нередко слушали её истории о какой-то далекой сказочной жизни с балами и путешествиями.
По окончании очередных занятий с Елизаветой Николаевной и с Николаем Александровичем, кто-то из детей почтительно приглашал каждого от имени родителей на ужин к определённому времени. В такие вечера детей к общему столу не звали, но они, занимаясь своими делами в других комнатах, всё время слышали весёлый голос своей мамы, которая была не только актрисой, но и душой компании близких людей.
Кроме Николая Александровича Витвера и Елизаветы Николаевны Бибиковой ужины родителей нередко посещали: актёр пензенского драм театра Владимир Стебаков, тенор оперной труппы Ф. П. Вазерского – Н. И. Мельников и др.
На ужинах непременно присутствовали и некоторые пензенские руководители с жёнами. И это понятно. Ни единого слова и шага тех, кто «из бывших», не должно было проходить мимо общественности.
Под аккомпанемент Н. А. Витвера взрослые танцевали «фокстрот Пеликан», за столом неизменно звучали романсы, шли весёлые беседы.
Ну а на утро небольшой коридор первого этажа снова заполнялся приглушённым гулом женских голосов. Очередь из городских и приезжих из районов пациенток выстраивалась к плотно закрытой двустворчатой двери, за которой происходило таинство, известное только будущим мамам и пензенскому доктору «серебряное горлышко».
По сути, ужины у Барсуковых были продолжением дореволюционных пензенских светских традиций, когда длинные трудовые будни чередовались с немногочисленными часами досуга, когда во главу угла ставились культурное обогащение, благотворительность и православная любовь к ближнему.
В этом доме всегда были открыты двери для честных людей, нуждавшихся в помощи, чьи судьбы определила советская власть, в соответствие с новыми убеждениями. Среди таких людей были и братья Поповы: Вадим*** и Генрих.
ВАДИМ И ГЕНРИХ ПОПОВЫ
Мальчики, ровесники детей Барсуковых, во время сталинско-ежовского террора, каким-то чудом самостоятельно добрались из Самары в Пензу, к своим бабушке и дедушке после того, как их отец, партийный работник, был расстрелян, а мама сослана в лагерь.
Братья Поповы, живя по соседству с Барсуковыми, стали практически, членами их семьи. Они ходили в школу вместе с Олегом и Киром, ездили на дачу в Ахуны, делали уроки, играли в какой-то рыцарский орден. Вадиму потом пришлось поучаствовать и в настоящих военных сражениях на полях Великой Отечественной войны.
Когда же снова наступило мирное время, братья Поповы, помня наставления своего учителя Н. А. Витвера, решают посвятить свою жизнь музыкальному творчеству.
B 1952;1955 годы, ещё учась в музыкальном училище, Вадим Попов организовывает и возглавляет оркестр народных инструментов при пензенском концертно-эстрадном бюро. Получив профессиональное образование, работает преподавателем пензенского музыкального училища — ведет классы специального иструмента, дирижирования, инструментовки, оркестрового класса, много сил и энергии вкладывает в укрепление и расширение отделения народных инструментов. Заслугой его стало и открытие в пензенском музыкальном училище класса гитары. Вместе с ним заканчивает училище и преподаёт также его брат, Генрих Николаевич Попов.
Но главная заслуга Вадима Попова в области искусства - создание в 1959 году в Пензе оркестра народных инструментов при пензенском народном хоре под управлением Октября Гришина, который с 1971года носил название «Пенза». Оркестр был организован из учащихся и преподавателей училищ с привлечением музыкантов-любителей. Коллектив славился своим новаторством. Традиционный инструментальный состав народного оркестра был дополнен эстрадными инструментами: барабанами, бас - гитарой, басовой домрой, электрической ритм - гитарой и даже электоробалалайками. Оркестр «Пенза» исполнял эстрадные обработки известных произведений.
Музыкальный коллектив вёл активную творческую жизнь: гастролировал в Москве, Поволжье, на Украине, в Молдавии, в Венгрии, записывался и звучал по Всесоюзному радио и центральному телевидению. Помимо этого оркестр становился лауреатом и дипломантом всесоюзных и международных фестивалей и конкурсов.
Народному оркестру «Пенза» талантливый музыкант отдал 39 лет своей творческой деятельности. Вадим Николаевич не дожил до юбилейной, 45-летней годовщины своего оркестра всего несколько месяцев. Скончался В.Н. Попов 3 августа 2004 года. Похоронен на Аллее Славы Новозападного кладбища.
Сегодня оркестр представляет собой высокопрофессиональный коллектив, особенностью которого является необычная многожанровость репертуара: от народных песен и танцев, романсов, русской и зарубежной музыкальной классики до легкой эстрадной и джазовой музыки. С 2015 года "Русский народный оркестр "Пенза" носит имя его основателя Вадима Николаевича Попова.
* * *
Когда заканчивается детство, желание мальчишек подкрасться и дернуть понравившуюся девочку за косу, сменяется каким-то щемящим желанием погладить эту косу, а хрупкую, нежную её владелицу, крепко прижать к себе, словно защищая от невидимых врагов. Так было и с братьями Барсуковыми. В школе 30-х–40-х годов мальчики учились отдельно от девочек, и это придавало нарождающимся чувствам особую романтику и тайну.
Мечтой Кира было когда-нибудь устроить дома такой же ужин или, в крайнем случае, обед, который был в традициях семьи. Только на месте нарядной, артистичной, заряжающей окружающих хорошим настроением и оптимизмом мамы, он представлял обворожительную Инну Сюзюмову, дочь заслуженного врача РСФСР, которую близкие звали просто Нюсей.
И вот, когда Кир учился в десятом классе, такой случай ему, наконец, представился. Накануне празднования очередной годовщины Октябрьской революции родители уехали отдыхать в Гагры, Злата и Олег продолжали свою учёбу в Москве, а домработница Окся привычно накрыла праздничный стол, как это делала всегда в семье Барсуковых.
Но на сей раз, обед ожидался особым: гостей ожидали молодых, так сказать, представителей нового поколения, приглашенных младшим членом семьи. Тётя детей Барсуковых, Софья Николаевна Галкина, которая тоже жила с ними в одном доме, всегда строгая, пожилая женщина, с отточенными ещё в женской гимназии манерами, к назначенному часу обошла стол, проверив наличие на своих местах салфеток и необходимых приборов… Ниже я привожу отрывок из воспоминаний Вячеслава Желнова об этом домашнем празднике, сценарий которого так долго вынашивал его друг Кир в своих мечтах, и который должен был стать для него стартом к новым высоким отношениям с красавицей Нюсей: «6-го ноября я был на праздничном вечере в своей школе. Отслужили очередную «октябрьскую литургию», отсидели концерт самодеятельности, натанцевались с девочками и разбрелись по домам.
Я обещал Киру, что прямо с вечера зайду к нему, что и сделал.
Мне подозрительно долго не открывали и, наконец, открыли. Я разделся, вошёл и…обалдел от увиденного. В воздухе залы, куда я вошёл, стоял мерзкий запах, – смесь кислятины от напитанного уксусом винегрета с табачным дымом и характерным «ароматом» пьянки.
За столом сидели девочки и какие-то незнакомые мне парни подозрительного, вовсе неинтеллигентного вида, одни из которых были заняты выпивкой, другие – препирательством с возмущённой Софьей Николаевной.
За фортепьяно сидела близкая подруга Инны – Наташа и громко играла какое-то затасканное танго.
Кирку я нашёл в спальне в противоположном конце дома. Он сидел с потерянным видом у себя на кровати и тихо мурлыкал какую-то печальную песенку.
Я долго не мог выяснить, что же происходит, пока, наконец, не понял следующее. Одноклассницы Инны привели на вечеринку своих приятелей, вовсе Киру незнакомых. Это была банальная уличная шпана. Помню их имена (точнее, клички): имя одного было Цирюльник, другого Шуёк (Кирка потом острил, что неплохо было бы заменить первую букву его имени на другую). Откуда у них, благовоспитанных школьниц, взялись подобные друзья, было совершенно непонятно.
Придя в Барсуковский дом, они начали демонстрировать отнюдь не благородные манеры. Выпили водки, повеселели, а затем пошли всякие игры и аттракционы. Например, известная тогда игра в бутылочку – своеобразную рулетку с поцелуями. Действо было настолько нелепым, что возмущённый Кир встал и покинул общество. Все его иллюзии были разбиты в прах. Расхлёбывать кашу осталась только Софья Николаевна, пытавшаяся выгнать парней.
Пришлые ухажёры совещались между собой, в какую комнату пойти дальше. Наконец, встали и направились к выходу. В дверях один из них вынул из внутреннего кармана пиджака вилку и галантно вручил её Софье Николаевне: «Мамаша, дарю!» (Эту сценку потом любил вспоминать Кир, вскоре обретший чувство юмора).
Утром следующего дня я пошёл к ним и, ещё не дойдя до дома, услышал какие-то размерные постукивания молотка. Оказалось, что это был срочно приглашённый стекольщик, вставлявший звенья в окна, поздней ночью выбитые «Шуйками», – видимо, в знак благодарности за гостеприимство».
По окончании школы, братья и сестра Барсуковы один за другим покинули родную Пензу. Их манила столица. Впитав из малой родины в себя все знания и опыт предков, они жаждали новых, которые могли дать в полном объёме только московские вузы с их выдающимися профессорами. Злата и Кир закончили школу с золотыми медалями. Олег же немного «подкочал». В 1943 году он стал владельцем аттестата зрелости, торжественная надпись на котором гласила, что Народный Комиссариат Просвещения Р.С.Ф.С.Р. гарантирует факт того, что Барсуков Олег Александрович, 1926 года рождения, закончил полный школьный курс с оценками: «отлично» и «хорошо». Причём, закончить школу с отличаем, будущему доктору физико-математических наук помешали оценки «хорошо» по … физике и арифметике!
ПРИМЕЧАНИЯ:
** Литвинов А., Крамской И., Балашова И. Секретный визит господина Пушкина // Пензенская правда, 06.06.2013.
ДАЛЕЕ:http://proza.ru/2022/01/15/1744