Из цикла “Рассказы в стиле Дзен”
Эпиграф
“Мы бредём сквозь самих себя, встречая разбойников, призраков, великанов, стариков, юношей, жён, вдов, братьев по духу, но всякий раз встречаем самих себя”.
Джеймс Джойс. “Улисс”.
Молодой человек лет тридцати ехал в вагоне метро и вспоминал самые лестные слова, сказанные в его адрес на сегодняшнем вечере.
Больше всего ему понравились слова Бориса Людвиговича Эльзенштейна, профессора кафедры словесности института имени Пушкина, зампредседателя Союза писателей:
"Сегодня мы имеем радость представить книгу стихов замечательного молодого поэта, кандидата, между прочим, в Союз писателей — Евгения Светова! Это именно та книга, которая заняла первое место на национальном фестивале поэзии и была удостоена премии имени Бродского.
В отличие от многих современных авторов, стихам Евгения не свойственны фатализм и мистификация. Как, впрочем, нет в них и юношеского эгоцентризма, осуждения общества и прочих инфантильных явлений. Есть в них какое-то зрелое смирение с происходящим. Но вместе с тем внутри этого смирения периодически вспыхивают такие, как бы это сказать,— огоньки надежды. Вот, послушайте. - И обратился в сторону Евгения. —Евгений, вы позволите?"
"Да, конечно", — ответил Женя.
И Эльзенштейн зачитал одно из стихотворений Светова:
"Нам просто-напросто с тобой не повезло:
мне — стать поэтом, а тебе — в меня влюбиться.
И век для жизни нам с тобою, как назло,
не тот достался. Нам с тобою бы родиться
веков на пять пораньше. Но — увы и ах —
досталась нам кибернетическая эра.
Здесь богом назван не Иисус и не Аллах,
а странный бог, в себя же потерявший веру.
Здесь всё — товар. И даже бог теперь — товар.
И если верить сводке Яндекса Вордстата —
по популярности путёвкам в Краснодар
он уступает, и рецептам из шпината.
Но — что поделать? Как писал один поэт,
мол, времена, по сути то, не выбирают.
Но нам с тобой неведом этот пиетет.
Хоть в веке этом, всё же — наша хата с краю.
Уж если в этом веке будем помирать,
ни на одну мольбу не выклянчив ответов,—
мечты о лучших непредвиденных мирах
не расстрелять в нас, не лишить, как партбилета.
В этом стихотворении, — продолжил Эльзенштейн, — по сути заключена вся поэзия Светова. Здесь и любовная лирика, но не романтическая, а, как и свойственно зрелому автору — естественно-бытовая. Здесь и гражданская позиция автора — духовная неприемлемость текущего политического режима, но при этом не вступление с ним в конфронтацию, а смирение с ним, что также говорит о зрелости мировоззрения…”
Приятные воспоминания Жени прервал чей-то жалобный голос:
— Подайте, пожалуйста, Христа ради на лечение... — перед Женей стоял мужчина на одной ноге, опираясь на костыль.
Женя достал кошелёк, нашёл в нем сторублёвую купюру и вручил инвалиду. Мужчина пронзительно взглянул Жене в глаза, кивнул в знак благодарности и зашоркал дальше по вагону.
Женя вышел из метро. Моросил дождик. Маршрутки ещё стояли, но он решил пройтись пешком. Ему хотелось, пока он ещё не зашёл домой и жена не начала задавать вопросы, ещё раз мысленно пережить этот вечер. Он натянул капюшон и пошагал по мокрому тротуару.
За мыслями он сам не заметил, как быстро оказался возле своего подъезда. Он вызвал лифт, поднялся на 21-й этаж многоквартирного дома. Выйдя из лифта, на подоконнике с цветами он заметил какую-то фигурку. Он подошёл, чтобы разглядеть её. Фигурка была похожа на изображение какого-то неизвестного Жене мифического бога, сидящего в позе лотоса. На основание фигурки были выгравированы слова: “Пусть все существа обретут счастье и причины счастья. Пусть все существа освободятся от страдания и причин страдания”.
Женя не стал долго раздумывать над этой фразой, желая поскорее оказаться дома. И пошёл в сторону квартиры.
Дверь, как всегда, была открытой. Ленка, жена Евгения, всегда оставляла дверь открытой, чтобы Женя не будил ребёнка, когда поздно возвращается домой.
— Привет, Ленка, — шёпотом произнёс Женя с порога и спросил: — Давно спит?
— Привет, — также шёпотом ответила Ленка. — Минут тридцать. Как у тебя дела? Как всё прошло?
— Да отлично. Облизали со всех сторон, — и улыбнулся.
— По твоей иронии никогда не поймёшь, хорошо это или плохо.
— Ну, это… на-вер-но-е, — начал как бы заикаться Женя в такт носку, который никак не хотел стягиваться со вспотевшей ноги, — потому, что я и сам не знаю, хорошо это или плохо, — и брезгливо кинул носок на пол.
Ленка посмотрела на носок с улыбкой, как будто снятый носок действительно приводит к какому-то выводу.
— Ладно, — сказала она, — иди в душ и ужинай.
Женя принял душ. Потом уселся за стол, на котором уже стояла тарелка с чем-то вкусным.
— Эт чего? — спросил он сквозь улыбку.
— Сюрприз, — кокетливо ответила Ленка, — попробуй.
— Во даёт, мать! Праздник, что ли?
— А может и праздник…
— Какой?
— Ну, не знаю. Может… всё-таки не зря ты над своими стихами ночами сидел. Может, что-то из этого выйдет. Вон, премию тебе не зря же дали…
— А, ты об этом...
Он зачерпнул ложкой непонятную субстанцию и поднёс ко рту. Положил ложку в рот и начал медленно разжёвывать. Замер.
— М-м-м! А это очень даже...
Ленка вопросительно посмотрела на него.
— Кайфово! — закончил Женя.
— Так уж и кайфово?
— Вполне.
— Ну ладно... — Ленка решила сменить тему. — И что, когда тебе выплатят твою премию?
Женя поперхнулся. Ленка постучала его по спине.
Женя откашлялся и сказал:
— Ну ты, мать, даёшь!
Потом взглянул на Ленку и увидел, что вопрос всё ещё был на её лице. И он понял, что ему не отвертеться.
— Не знаю. Это же не зарплата. Может, на следующей неделе.
— И сколько там? — без тени скромности спросила Ленка.
— Пятьдесят семь... — сдавшись, как на допросе, ответил Женя.
— Пятьдесят семь тысяч... — риторически повторила Ленка. — Хватит Даньке на всю мебель в детскую…
— Я тоже об этом подумал. И ещё останется... на рэсторан, — он произнёс это слово на французский манер.
— На рэсторан! — также на французский манер, но неодобрительно повторила Ленка. — Про долги свои не забудь!
— Пока терпит.
— Кто терпит?! Банк?!
— Ну не все же деньги банку отдавать! Потерпят! С зарплаты заплачу...
— Ну-ну...
Женя облизал тарелку и спросил:
— Фильм тот будем досматривать?
— Давай, включай.
Женя включил ноутбук. Нашёл недосмотренный фильм. И они уселись на кухонный диван, вставили каждый по наушнику в ухо и погрузились в мир кино.
— Трррррррр! Трррррр! — звук дрели прервал тишину.
— Бляха-муха! — вырвалось у Жени. Он скинул наушник и стал прислушиваться в надежде, что этого больше не повторится.
— Трррррррр! Трррррр! — повторилось.
— Да какого чёрта! — Женя вскочил с дивана.
— Тихо! — сказала Ленка и прислушалась к тишине в комнате, где спал ребёнок. — Кажется, не проснулся.
— Трррррррр! – вновь прозвучал звук дрели.
Из спальни раздался плач ребёнка. Ленка побежала его успокаивать.
— Ну, пидорасы! — зло бормотал Женя, надевая ботинки. Он вышел на площадку. Тишина. Постоял несколько минут.
— Трррррррр! Трррррр!
— Сверху! — Женя вслух сделал вывод откуда исходит звук, и рванул по лестнице наверх.
Поднялся на этаж выше. Тишина. Опять постоял несколько минут.
— Трррррррр! Трррррр!
— Снизу! — и спешно побежал вниз.
Спустился. Опять тишина. Он посмотрел на часы. Было без пятнадцати десять. По закону можно шуметь до десяти. Поэтому Женя решил постоять ещё пятнадцать минут. За это время звуков не было. Ровно в десять он поднялся на свой этаж. Тихо открыл дверь. Ленка уже лежала на кухонном диване.
— Уснул? — зайдя в кухню, спросил Женя.
— Уснул, — шёпотом ответила Ленка и спросила: — Ну что, нашёл?
— Да хрен тут найдёшь, вообще не понятно, откуда звук идёт. И ведь, урод, знает, что после десяти нельзя, и затихает. А то, что маленькие дети ложатся в восемь, это ему в голову не приходит.
— Значит, проблема не в нём, а в законе, — сообразила Ленка.
— Разумеется, в законе, — подтвердил Женя. — У нас законы пишутся гопниками для гопников. Ведь кто занимается ремонтом? Гопник. Тот, кто не занят чем-то более интересным. Сама подумай — люди, увлечённые по жизни интересными занятиями: учёные, писатели, бизнесмены и т.п., — разве они станут заниматься ремонтом своими руками? Да им нафиг это не нужно! Ведь их деятельность наполняет их целиком. Ремонтом занимается лишь тот, кому лень освоить какие-то интересные знания. Пойди изучи английский, изучи какую-нибудь новую технологию, научись рисовать, или что там ещё? И тебе уже будет абсолютно плевать, какого цвета у тебя обои и подходит ли люстра к цвету твоих глаз.
— Ты утрируешь.
— Да, утрирую. Но утрированность — лишь эмоциональный способ заявить о проблеме. Смотри. Ты купила люстру. Повесила её. Ты порадуешься этой новой люстре пару недель. Ну хорошо — месяц. И потом тебе станет уже абсолютно на неё плевать. Эта люстра вновь станет обыденностью.
Они немного помолчали. Потом Женя добавил:
— Большинство людей — ленивые гопники. Не хотят освоить что-то достойное. И поэтому занимаются ремонтом, постоянной сменой внешней обстановки. А так как большинство — это электорат, то и политики, естественно, поддерживают это большинство, и пишут такие законы, чтобы удовлетворить это большинство. Вот и получается, что у нас законы пишутся гопниками для гопников.
— Ну конечно же! — вспылила Ленка более громким шёпотом, приняв слова Жени на свой счёт, так как и сама недавно думала затеять ремонт. — Не всем же быть такими утончёнными ценителями изящных искусств, как ты!
— Начинается…
— А что начинается?! Этот мужик, который сверлит, уж наверняка хоть зарабатывает побольше среднестатистического поэта!
— Ну так и иди, живи с этим мужиком! — ответил Женя оскорблённо. — Будете там вместе с ним мечтать о прекрасной люстре!
— Да пошёл ты! — Ленка отвернулась.
Женя также демонстративно отвернулся.
Прошло несколько минут молчания. После чего, как бывало не раз, Женя решил разорвать это негативное напряжение:
— Чё, фильм будем досматривать?
— Сам досматривай!
— Ну ладно, Ленчик, не сердись! — он придвинулся к ней вплотную и приобнял.
После чего Ленка повернула к нему лицо и со всей строгостью заявила:
— Если ты, наконец, не начнёшь зарабатывать своей литературой, я… — потом сменила тон на более игривый: — Ты точно дождёшься, я уйду к соседу!
— Аха-ха-ха! — засмеялся Женя, обнял Ленку и поцеловал её в щёку. — Договорились, мать!
На следующее утро семья собралась на прогулку. Они оделись и вышли на площадку. В ожидании лифта Ленка также заинтересовалась фигуркой на подоконнике. Внимательно она прочитала надпись: “Пусть все существа обретут счастье и причины счастья. Пусть все существа освободятся от страдания и причин страдания”.
— Похоже на молитву, — сказала она Жене.
— Да, похоже, — ответил Женя и саркастически добавил: — Аминь!
— Не богохульствуй! — с улыбкой сказала Ленка.
На что Женя выразительно ответил репликой Дракулы из Брэма Стокера в экранизации Фрэнсиса Форда Копполы, которую они недавно смотрели:
— Я не богохульствую! Я отвергаю бога!
— Да ну тебя… — сказала Ленка, заходя в лифт.
Вечером того же дня, когда они уложили ребёнка спать и привычно расположились на кухне, Женя сидел за компьютером, сосредоточено пытаясь закончить строчку стихотворения, а Ленка в телефоне сёрфила по интернету.
Скоро Ленка заявила:
— Я, кстати, нашла ту молитву.
— И что? — безучастно спросил Женя.
— Это буддийская молитва, точнее — мантра. Дело в том, что буддисты говорят, что у людей бывает всего две мотивации: каждый человек хочет обрести счастье и каждый человек хочет избавиться от страданий. И что никакого злого умысла у людей нет. Зло — это лишь побочный эффект стремления людей к счастью и избавлению от страданий.
— Это ты к чему? — спросил Женя, наконец отвлёкшись от стихов.
— А к тому, что тот мужик, который сверлит по вечерам...
— Конченый? — иронично перебил Женя.
— Аха-ха-ха! Это да. Но вопрос — почему он конченый?
— Да, просвети, мать.
— Ну хватит! На самом деле — за своим сверлением он прячется от пустоты, от проблем, и ремонт помогает ему избавиться от страданий.
— Ага! И ещё бухло ему помогает избавиться от страданий… Он одну дырку за день просверлит, а вечером обмывает это великое событие! “Я, ****ь, просверлил дырку! Я великий человек!”
— Да погоди ты! И вот, когда понимаешь, что на самом деле никакого злого умысла нет, а просто кто-то хочет избавиться от страданий, тогда ты вместо гнева испытываешь сочувствие.
— То есть ты хочешь сказать, что, когда этот мужик сверлит, а мой ребёнок при этом просыпается в ужасе, я должен проникнуться сочувствием к этому хмырю?
— Получается, что да. Ведь он делает это не со зла. Он просто не знает, чем ещё можно заглушить страдание. Но на время ремонта его ум занят, и он, соответственно, в этот период не страдает и, по сути, счастлив.
— Я рад за него! Но почему, скажи мне на милость, из-за его стремления к счастью должны страдать другие?
— В том то и дело: ты страдаешь потому, что считаешь, что этот мужик специально, как бы со злым умыслом сверлит. Но если ты убедишь себя в том, что он просто страдающий человек, тогда, проникнувшись к нему сочувствием, сам перестанешь страдать, ведь одновременно с сочувствием мы не можем испытывать страдание. В одно время мы можем испытывать только одно чувство. И вот эта молитва, точнее, мантра, помогает нам постоянно напоминать себе, что никакого злого умысла у людей нет, и тогда мы всё больше и больше проникаемся сочувствием ко всем существам и сами страдаем всё меньше и меньше. Ферштейн?
— Фертштейн. Но, согласно этой же логике…
— Бдыщ! Бдыщ! Бдыщ! Тррррррр! Тррррррр! Бдыщ! — адские звуки прервали его речь.
Ребёнок вновь проснулся.
— Ну что, мать, — язвительно спросил Женя, — проникнемся сочувствием?
Ленка отмахнулась от него и пошла в комнату к ребёнку.
Женя вновь надел ботинки, накинул куртку и вышел на площадку. Звук, по его мнению, явно доносился сверху. И он пошёл вверх. Сначала он поднялся на один этаж, потом ещё на один. Возле квартиры номер 135 он увидел строительный мусор.
"Так, спокойно, — подумал он, — просто поговорить". И нажал кнопку звонка.
Дверь открыл мужчина.
— Добрый вечер, — еле сдерживая гнев, произнёс Женя.
— Добрый, — ответил мужчина. — Чем могу?
— Это вы ремонт делаете?!
— Мы делаем.
— А вам не кажется, — спросил Женя в нравоучительном тоне, — что немного поздновато для ремонта?!
— Насколько мне известно, — спокойно ответил мужчина, — шуметь нельзя после десяти вечера. А сейчас только… — он посмотрел на часы, — без четверти девять.
— Не надо меня тыкать в закон! — возбуждённо сказал Женя.
— Я вас не тычу в закон. Успокойтесь.
— Как я могу быть спокоен, когда мой ребёнок в ужасе просыпается от вашего сверления?! Неужели днём не найти время для ремонта?!
— Днём я работаю. И вечер — это сейчас у меня единственная возможность заниматься ремонтом. Закона же я не нарушаю. Заканчиваю до десяти вечера.
— А, то есть получается, что до десяти вечера все люди, которые приходят с работы отдохнуть, кто-то — почитать книгу хочет, кто-то — посмотреть кино в спокойной обстановке, маленькие дети ложатся спать, старшие дети пытаются делать уроки, — получается, все эти люди должны терпеть, пока вы закончите своё сверление потому, что кто-то там написал кривой закон?!
— Послушайте, уважаемый… Это так не делается. Не нужно отвечать за всех жильцов этого подъезда. Кроме вас ко мне никто не приходил с жалобами.
— Это потому, что все терпилы! — совсем вышел из себя Женя.
— Может быть, они и терпилы, я не знаю. Но в любом случае это так не делается. Это должно решать большинство жителей подъезда. Собираются подписи, что шуметь в этом подъезде нельзя, допустим, после восьми вечера, и вывешивается объявление на первом этаже.
— Да эти объявления никто не читает!
— Большинство читает.
— Послушайте! А к чему такие бюрократические сложности? Вы способны прислушаться к простой человеческой просьбе? Просто перестать сверлить до восьми вечера. Ну, не успеваете по будням — для этого есть выходные.
— По выходным, согласно закону, как раз нельзя производить ремонтные работы. И вот сейчас недовольны только вы. Но, боюсь, если я начну сверлить по выходными, то это вызовет ещё больше недовольства.
— Понятно! Не о чем больше разговаривать! — Женя развернулся и пошёл к лестнице.
Мужчина спокойно закрыл дверь. И, видимо, чтобы не обострять обстановку, решил больше сегодня не шуметь.
Женя вернулся домой опустошённый. Рассказал Ленке о диалоге с соседом, убеждая её в том, что с современными людьми невозможно договариваться по-человечески, что люди прислушиваются только к “бумажке”, да и то не всегда. На что Ленка ответила:
— Ну, слушай, раньше и такого закона не было. И было ещё хуже. Сейчас хоть к чему-то люди прислушиваются…
Женю всегда удивляли спокойствие и смиренность Ленки. И это спокойствие и смиренность передавались ему, только с некоторым запозданием.
И они легли спать, благо наутро Жене нужно было рано вставать и отправляться на работу, которую он, как и все творческие люди, не любил. Он работал на фабрике по производству ковролина, что хоть как-то обеспечивало семью. Но всё, что ему нравилось на этой работе — это дни зарплаты, перерывы на обед и возможность вывешивать свои стихи на стенде завода, где их читали разве что уборщицы да бухгалтерша, которая при каждой встрече заявляла ему: “Ой, Евгений, вы такой талантливый молодой человек! Вот увидите, у вас светлое будущее! Такое же светлое, как и ваша фамилия!”
Но Женя никак не мог заснуть. Бессонница есть следствие психологического страха перед грядущим днём. Подсознательное желание продлить день текущий. В такие ночи Женя написал много стихов, это было единственное занятие, которое успокаивало его, давало чувство того, что день прошёл не зря, не впустую. И он пролежал до трёх ночи, написав следующее стихотворение:
Под дружный сап своей семьи пишу стихи.
Так безответственно, ведь завтра на работу,
где притворяться мне здоровым и лихим
и от коллег скрывать ужасную зевоту.
А ведь могло быть по-другому: мог быть я
отличным парнем приземлённых устремлений.
Без заморочек про причинность бытия.
Торговцем среднего звена в седьмом колене.
И мог прекрасно без стихов прожить я, так,
как будто нет иной судьбы, иного мира.
И крепко спать, посапывая в общий такт,
и видеть сны, по Фрейду, с отголоском лиры.
Потом он лежал и в который раз думал, зачем ему дан этот талант. Почему он не может просто ходить на работу и радоваться жизни, как это делают большинство людей? И за этими мыслями он уснул в пятом часу. А в полседьмого уже зазвонил будильник.
Вечером следующего дня Женя, изнурённый тяжёлой рабочей сменой, возвращался домой на трамвае. Неожиданно трамвай остановился, и водитель объявил, что произошла авария в электросети и что трамвай дальше не поедет. Женя вышел, с грустью посмотрел на вереницу стоящих друг за другом трамваев. Огляделся, чтобы понять, докуда доехал. “Центральный рынок… — сообразил он. — Значит, ещё остановок десять топать”. И смиренно пошёл в сторону дома.
Когда он проходил мимо рынка, к нему подошёл бомж со словами:
— Уважаемый! Давайте совершим взаимовыгодную сделку!
Женя усмехнулся и ответил:
— Какую ещё сделку?! Отстань, бомж!
— Я не бомж! — совсем не обидевшись, ответил мужик. — Я санньясин!
— Что?! — недоумённо спросил Женя. — Что за ерунду ты несёшь?!
— Я санньясин. И никогда не прошу денег, не давая ничего взамен.
— Что ты можешь мне дать взамен? — насмешливо спросил Женя.
— Мудрый совет, например.
— Ты издеваешься?! Какой совет?! Ты посмотри на себя! Ты сам то себе совета дать не можешь.
— Не судите о человеке по его внешнему виду. С вашей точки зрения — я оборванец. Но я сам выбрал такую жизнь, никто мне её не навязывал. Я — санньясин.
— Какой ещё сасясин?
— Санньясин. Это человек, который по собственному решению отказывается от всех социальных связей: от семьи, от работы, от всего, что привычно для большинства людей, и посвящает свою жизнь служению обществу.
— Ха! — вновь усмехнулся Женя. — И как же ты служишь обществу? Выклянчивая у людей деньги на бухло?
— Я же сказал, что никогда не прошу денег, не давая ничего взамен.
— Слушай, мужик, — Женя попытался отвязаться от него, — давай я тебе просто дам сотку, ты пойдёшь купишь себе бухла, или чего ты там любишь, и отстанешь от меня. — Потом порылся в кармане, нашёл сторублёвую купюру и протянул мужику.
Мужик принял деньги, взяв их между ладоней двух рук. Потом он поднёс ладони ко лбу и поклонился Жене. Женя вновь усмехнулся, повернулся и пошёл дальше. Но мужик вдруг сказал вдогонку:
— Так ты не хочешь узнать, почему ты такой несчастный, а я — такой счастливый?
Женя остановился. Развернулся. Подошёл к мужику и спросил:
— С чего ты взял, что я несчастен?
— Это видно по твоему ссутулившемуся телу и по твоим глазам.
На что Женя съязвил:
— Да ну?! Серьёзно?!
Мужчина вновь не обратил внимания на его колкости и спокойно сказал:
— Позволь мне спросить тебя — куда ты идёшь?
— Домой.
— Но разве человек, идущий домой, не должен быть исполнен радости?
Женя задумался на мгновенье и ответил:
— Ну… это смотря что его ждёт дома.
— И что вас, стесняюсь спросить, ждёт дома?
Женя вновь задумался и потом сказал:
— Жена, ребёнок… и сосед, который испортит нам весь вечер своим сверлением в стену…
— Вот поэтому я и стал санньясином, — заявил мужчина, — ушёл из семьи, чтобы не испытывать к родственникам более сильные чувства, чем к другим людям.
— Не понимаю вас, — сказал Женя уже более уважительным тоном.
— Когда человек заводит семью, он так сильно привязывается к этим людям, что ради их благополучия готов в прямом смысле уничтожить других людей. В этом проблема современного института семьи. Он не учит тому, что нужно любить всех людей. Он учит лишь тому, что нужно защищать свою семью. И зачастую люди в попытках защитить свою семью буквально ненавидят всех окружающих.
— А вам не кажется, что часто окружающие своими глупыми действиями просто вынуждают ненавидеть их?
— Но когда вы начинаете ненавидеть окружающих, — продолжил мужчина, — позже эта ненависть переходит и на близких людей. Разве не так?
Женя задумался. Он вспомнил последний конфликт с Ленкой, который начался после конфликта с соседом.
— Хм-м-м. Пожалуй, да… — согласился Женя неуверенно, как будто стесняясь признаться себе, что бомж действительно способен мыслить рационально.
— Когда-то у меня тоже была семья, — продолжил мужчина. — Я был успешным бизнесменом. У меня была квартира на Петроградке и новенький Range Rover.
— Да ладно?! — не поверил Женя.
— Это совершенная правда, — уверил его мужчина.
— И что случилось? — заинтересовался Женя.
— Случилось ДТП. На перекрёстке один водитель проскочил на красный свет. А я в этот момент о чём-то рьяно спорил с женой и не успел среагировать. Его машина врезалась в нашу со стороны детского кресла. И мой ребёнок, он — слава богу — выжил, но остался инвалидом на всю жизнь. Я не смог простить этого человека, хотя он полностью исполнил приговор суда, выплатил все компенсации. Он был осуждён лишь условно, так как сумел доказать, что на этом перекрёстке неправильно сработал светофор: он показывал ещё 20 секунд зелёного, но потом резко переключился на красный, и техэкспертиза подтвердила, что это была правда. Но тогда меня не устроила эта правда. В голове была лишь мысль о покалеченном сыне. И, используя свои связи, я нашёл этого человека и наказал его сам, сделав его инвалидом до конца жизни. За что сам был осуждён, сначала системой правосудия, а затем женой, которая не простила мне этого безответственного поступка, лишившего семью отца на десять лет.
— То есть… вы отсидели десять лет? — спросил Женя.
— Да. И этого времени было более чем достаточно, чтобы подумать.
— И о чём же вы думали?
— Много о чём. Но, в частности, о том, что современный институт семьи порождает огромное количество маньяков. Вы даже себе не представляете, сколько в тюрьме людей сидят за то, что просто пытались защитить свою семью, прямо или косвенно: кто-то из-за бедственного положения семьи пошёл воровать, кто-то по пьянке зарубил соседа топором за то, что тот застрелил его собаку за то, что та покусала его сына…
— Ха! — невольно усмехнулся Женя.
— Да. И так далее, и тому подобные истории. И тогда я решил, что не хочу быть больше в ряду таких вот маньяков-семьянинов. Я начал пересматривать свои ценности. Начал изучать восточные философии и узнал о таком понятии, как санньясин, — это человек, который отказывается от социальных привязанностей ради того, чтобы поселить в своём сердце любовь ко всему живому.
— И что, — спросил Женя, — теперь вы всем рекомендуете становиться этими… са-ня-сицами? Я правильно произнёс?
— Санньясинами. Вы поймите, что мой пример — это крайность. Я ведь мог вернуться в семью. Но за годы отсидки я проанализировал свою жизнь и сделал вывод, что я почти всегда так эмоционально реагировал на поражения. Я ненавидел неудачи в бизнесе, часто не терпел возражений от жены, а в спорах с другими людьми всегда пытался отстоять своё мнение, даже когда сам понимал, что в чём-то не прав. И тогда я понял, что если я после тюрьмы просто вернусь в семью, всё начнётся заново. За десять лет я настолько привык к одиночеству. И это одиночество сделало меня более уравновешенным, более смиренным. И поэтому я решил, что, выйдя из тюрьмы, я продолжу уединённый образ жизни, только так я смогу оградить общество от своего эгоцентризма. Но это — только мой личный опыт, моя индивидуальная история. Вы должны понять, что при этом мой бизнес остался работать, я полностью переписал его на жену, которая вполне успешно им управляет, а мой сын получил шикарное образование. И они счастливы без меня. Да и мне теперь больше нравится жить вот так. И, поверьте мне, молодой человек, если бы я остался в семье и проезжал мимо этого рынка на своём Range Rover, я бы даже не обратил внимания на вас, идущего по рельсам с опущенной головой.
— Да-а-а! — сказал Женя, не зная, что ещё здесь можно сказать. Но потом добавил: —Спасибо вам за вашу историю. — И протянул мужчине руку для рукопожатия.
Мужчина уверенно пожал руку Жене и сказал:
— Ещё в годы бизнеса я понял, что мудрый совет может стоить очень дорого. Так что не думайте, что ценность имеют только деньги. Поэтому я вам и сказал, что никогда не беру денег, не отдавая ничего взамен.
При этих словах он развернул купюру, которую ему дал Женя, и с улыбкой на лице положил её в карман своего потрёпанного пиджака. Потом развернулся и пошагал в сторону рынка.
— До свидания! — сказал ему вслед Женя и продолжил путь в свою сторону.
"Интересно, — думал Женя под впечатлением рассказа бомжа, — десять лет он размышлял... А когда он был бизнесменом, ему, получается, некогда было об этом размышлять. Но я большую часть времени тем и занят, что размышляю. Все мои стихи — это, по сути, размышления. И я по своей поэтической природе склонен к одиночеству. Так что же получается — поэту семья только мешает? Как там у Пушкина?
…Ты — царь! Живи один. Дорогою свободной
иди, куда ведёт тебя свободный ум…
Да… ерунда это всё! Человек может быть в одиночестве только тогда, когда знает, что он имеет возможность выйти из этого состояния, вернуться к жене, или заглянуть в гости к бабушке, или позвонить другу. Только тогда одиночество в радость. Но если у него не будет такой возможности возвращения к людям, то одиночество сведёт его с ума".
Он вернулся домой. Заглянул в комнату. Ленка уже спала, а Данька спал рядом с ней, развалившись поперёк папиной половины кровати. Женя вошёл в кухню. Там на разложенном диване лежала записка:
"Сегодня спи здесь. Данька не мог заснуть в своей кроватке, пришлось забирать к себе".
"Опять, что ли, сверлили?" — первое, что пришло в голову Жене.
Он разделся, лёг и только в этот момент понял, как же чертовски он устал. И через несколько минут уснул. Ему приснился сон, как он идёт по рельсам вместе с бомжом, и они беседуют. Бомж говорит: “У меня для тебя кое-что есть”. И начинает шариться в карманах. Вдруг он достаёт из кармана дрель и начинает сверлить голову Жени.
Женя в ужасе проснулся и сообразил, что звук был реальным. Он резко вскочил. Посмотрел на часы. Было без пяти одиннадцать. Наспех оделся, вышел из квартиры и направился на 23-й этаж. Несколько секунд постоял возле 135-й квартиры. Звуков не было. Он нажал на кнопку звонка и стал долго её держать. Никто не открыл. Тогда он начал кулаком стучать в дверь. Никакой реакции. Снова зажал звонок и одновременно стучал кулаком.
Вдруг из соседней квартиры выглянула женщина и сказала:
— Вы что шумите?! Двенадцатый час!
— Я шумлю?! — негодующе спросил Женя. — А то, что ваш сосед в такое время сверлит — это, по-вашему, нормально?!
— Кто сверлит?! Это у вас в голове кто-то сверлит! Прекращайте это безобразие! У меня ребёнок спит! — и захлопнула дверь.
Женя понуро спустился на свой этаж, думая: “Неужели это действительно мне только приснилось?”
Наутро он спросил у Ленки:
— Ты вчера не слышала сверление?
— Нет. Но мы с Данькой так устали, что вырубились основательно, могли и не услышать.
После завтрака Ленка с ребёнком отправились гулять, а Женя остался дома, чтобы поработать над рассказом.
Он включил ноутбук, заварил чай и удобно расположился в кресле.
— Итак, — сказал он сам себе вслух, — на чём мы остановились? А, вот: “Прекрасное, чуть прохладное утро понедельника началось для старика Леонарда Шайна с привычного пения птиц в городском саду…”
— Забирай меня скорей, увози за сто морей и целуй меня везде, я ведь взрослая уже! — раздалось за стенкой так громко, что аж стена завибрировала от басов.
— Да ****ь тебя в рот! — выругался Женя и с досадой захлопнул крышку ноутбука.
Он вышел на площадку и пошёл к смежной квартире. Приложил ухо к двери. За дверью смешались звуки песни, голоса подпевающей молодёжи, топот и звон бокалов. Женя решил, что у него совершенно нет желания разговаривать с пьяной молодёжью, вернулся домой, заткнул уши берушами и постарался сосредоточиться на творчестве.
Закончив работу над рассказом и находясь в творческом тонусе, он ещё до кучи написал стихотворение:
Я закончил рассказ. Я большой молодец.
И теперь могу взять пирожок с верхней полки.
Пусть распилят сюжет строгий критик и льстец,
а иные чтецы в нём узрят кривотолки.
Мне до фени уже. Я закончил рассказ.
Недостойный любых тиражей и признаний.
Над моей головой различим Волопас,
я иду мимо звёзд, светофоров и зданий.
— Ну как работа над рассказом? — спросила Ленка по возвращении с прогулки.
— Поначалу тяжело шло. В 129-й молодёжь устроила дискотеку. Не мог толком сосредоточиться. Но потом разошёлся…
— А я тут вот что подумала… — продолжила Ленка. — Ты говорил, что журналы за каждый рассказ платят по две тысячи?
— О, мать! Далеко не за каждый рассказ. А только за удачные. Да и те должны подойти по формату. Не говоря уже о человеческом факторе: субъективном мнении редактора, который рассматривает твой рассказ. В прошлый раз мне откровенно повезло, всё совпало. Но, например, в этот раз есть сомнения, что мой рассказ подойдёт по формату журналам.
— А зачем ты заведомо пишешь такие рассказы, которые не подойдут по формату?
— Ну! Дорогая моя! Это искусство. Когда начинаешь писать, ещё толком не знаешь, что в итоге у тебя получится…
— Да, но… есть же авторы, которые печатаются чуть ли не в каждом номере. Значит, они в состоянии предусмотреть формат?
— Когда постоянно работаешь под формат, ты медленно, но верно опускаешься ниже своего уровня. И в итоге скатываешься в такую яму, что уже не в состоянии писать что-то действительно стоящее. И редакция рано или поздно откажется от твоих услуг. Поверь мне, лучший способ — это не работа под формат, а работа на своём уровне. Журналы — это лишь способ заявить о себе. Но эти журналы читают, помимо всех остальных, агенты крупных книжных издательств. Они буквально рыщут по журнальным дебрям в поисках чего-то стоящего, отсеивая как раз авторов, которые работают под формат. Ведь аудитория книжных издательств куда разнообразнее, чем аудитория журналов. И вот когда эти агенты находят что-то, по их мнению, стоящее — они способны предложить за сборник твоих рассказов куда больше, чем по две тысячи за штуку.
— И сколько же они могут предложить? — заинтриговалась Ленка.
— Ох, мать! Лучше я не буду называть тебе никаких цифр, а то ещё губу раскатаешь!
— Ну хотя бы примерно! Пожалуйста! Женечка! Я же должна понимать, на что мы можем рассчитывать в перспективе.
— Я тебе так отвечу: у любого автора только два пути — либо его ждёт слава, либо полное забвение. И предсказать это невозможно. Потому что ты действительно можешь писать что-то гениальное, а общество может быть к этому просто не готово ментально.
— Ну вот, опять у тебя одни абстрактные слова. Никакой конкретики. А мне, между прочим, бюджет нужно планировать на несколько месяцев, и абстракциями твоими мы не прокормимся.
— Вообще-то, мать, я для этого и хожу на работу. Я человек творческий, мне для счастья много денег не надо. Я не покупаю себе лишний раз шмотки, не гуляю по ресторанам, не валяюсь на диване с бутылкой пива перед теликом... Не сверлю стены, в конце концов. Поэтому все деньги, что я зарабатываю, я приношу в семью.
— Ох, простите, пожалуйста! — вспылила Ленка. — Ты столько много денег приносишь, что я не успеваю их тратить!
Женя посмотрел на неё такими глазами, какими смотрят в последний раз жертвы расстрела на своих палачей. Но, сдержав обиду в себе, сказал:
— Ну, прости, мать, все мы жертвы системы…
— Ой, вот только не надо опять из себя жертву строить! Жертва системы он! При чём тут система? Многие вон как-то приспосабливаются, получают какое-то образование дополнительное, находят лучшую работу. Но нам же некогда получать образование! Мы же посещаем все поэтические семинары города!
— Да иди ты к чёрту! — не сдержался Женя и ушёл в туалет, демонстративно хлопнув дверью.
— Давай-давай, посиди там, подумай! - сопроводила его Ленка словами. — Жертва системы!
Через несколько минут Ленке стало стыдно. И она решила пойти на мировую.
— Ты там случайно не утопился с горя в унитазе? — пошутила она.
— Отстань, — уже немного успокоившись, ответил Женя.
— Ты помнишь, что ты с нами завтра идёшь в поликлинику?
— М-м-м, блин! Во сколько?
— В семь вечера. А что? У тебя какие-то планы были?
— Ну... я... на семинар планировал...
— Светов, бля! Не беси меня!
— Ладно! Ладно!
— Я предупреждала тебя заранее! Мне одной не справиться!
— Ладно, успокойся... Пойду в вашу поликлинику.
Примерно в половине десятого вечера Женя находился в застрявшем лифте. Он в очередной раз сорвался на звук сверления, решил подняться на лифте и застрял. И был вне себя от ярости.
— Бля! Сука! ****ый в рот пидорас! — орал он и стучал ногой по двери лифта. Потом в отчаянии сел на пол лифта и стал просто орать: — А-а-а-а-а! А-а-а-а-а! — пытаясь выплеснуть из себя весь скопившийся гнев.
Спустя несколько минут он немного успокоился и сидел молча. Потом нажал на кнопку вызова диспетчера. Прозвучал голос робота: “Пожалуйста, подождите…” И заиграла спокойная мелодия.
— Вы что там, охуели что ли?! — снова взбесился Женя. — Чай, что ли, пьёте там, твари?!
Наконец ответила диспетчер:
— Что случилось?
— А вы как думаете?! — нервно сказал Женя. — Просто так решил вам позвонить! От нечего делать!
— Успокойтесь. Вы застряли?
— Да! Сижу тут, слушаю вашу мелодию, пока вы там чай пьёте!
— Я не пью чай.
— Да?! А что вы там делаете?!
— Не важно. Какой у вас адрес?
— Энгельса, 109. Подъезд шестой.
— Хорошо. Вызываю лифтёра.
— Как долго ждать?
— Ну… сейчас уже не рабочее время… работает только один дежурный лифтёр на район. И сейчас он на вызове. Думаю, в течение часа должен подъехать.
— Что?! — опешил Женя. — В течение часа?! Вы серьёзно?!
— Это вам ещё повезло, что вы не в новогоднюю ночь застряли.
— И что мне делать… в течение часа?
— Ну… попробуйте медитировать.
— Что? Зачем мне это? — удивился Женя.
— Ну… лично мне помогает при нервном напряжении.
— Какое при вашей работе может быть нервное напряжение? У вас же не работа, а мечта! Сиди себе у телефона да чай пей.
Женя услышал, как на том конце провода она тихо усмехнулась.
— У нас вообще-то очень даже напряжённая работа, — сказала женщина. — Представляете, сколько вот таких нервных, как вы, застревает ежедневно? И нам приходится выслушивать их проблемы. Мы почти как психотерапевты, только платят намного меньше. И каждый застрявший обязательно куда-нибудь да торопится: кто-то домой, кто-то на работу, кто-то рожает, кто-то умирает... Они всегда считают, что застряли в самое неподходящее время. Как будто бывает время, подходящее для застревания в лифте! — Она немного помолчала, видимо, ожидая его реакции. Но Женя просто молчал. Тогда она продолжила: — Вот поэтому между застрявшими я медитирую. Это помогает мне выкинуть из головы всё, чем нагрузил её предыдущий пассажир.
— Я не буду вас ничем грузить, — вдруг мужественно заявил Женя, — лучше… расскажите мне что-нибудь… о себе… — он сам от себя не ожидал таких слов.
— Аха-ха-ха! — засмеялась женщина. — Думаете, вы первый, кто пытается со мной познакомиться?
— Я не пытаюсь с вами познакомиться. Просто… мне как-то нужно занять этот час.
— Тогда, — сказала она, — я вам лучше расскажу одну историю, произошедшую, кстати говоря, в вашем подъезде.
— Так...
— Застрял как-то в лифте один мужчина. Но похоже, что он и не собирался вызывать лифтёра. Просто сидел в лифте и всё. Ну, жильцы, естественно, недовольные, что лифт не работает, вызвали лифтёра сами. Я, само собой, согласно инструкции, сама связалась с пассажиром, чтобы убедиться, всё ли с ним в порядке. Всякое бывает, знаете ли, приступы у людей случаются в лифте, и всё такое. Звоню я, спрашиваю: “Здравствуйте. У вас всё в порядке?” А он отвечает совершенно спокойным голосом: “Здравствуйте. Да, всё в порядке”. Я спрашиваю: “А чего лифтёра не вызываете? Так и собираетесь там сидеть?” А он такой: “Я отлично здесь провожу время. Здесь хорошо, жена меня не достаёт своими указаниями. Сижу, — говорит, — медитирую, сосредоточившись то на свете лампочки, то на ползущем таракане, то на звуке сверлящей дрели”. Я спрашиваю: “Как можно медитировать на шум дрели?” А он: “Очень просто. Всё в мире обладает природой Будды. Любой звук, любая форма — всё есть естественное проявление истинной природы бытия. Поэтому — что тишина, что звук дрели — это всё одно и то же. Нужно лишь проникнуться этим звуком, и вы осознаете, что даже в звуке дрели есть своего рода мелодия…” Я немного не врубилась в тему и решила переспросить: “Мелодия? В звуке дрели? Вы серьёзно?” А он: “Дело в состоянии вашего ума. Если в уме вы будете куда-то спешить, то для вас и Симфония №5 Бетховена будет ненавистна. А если вы примете обстоятельства такими, какие они есть, без стремления поскорее избавиться от них, тогда для вас и сверление станет мелодией”.
Внезапно связь с диспетчером прервалась и в микрофоне вновь зазвучал голос робота: “Пожалуйста, подождите, диспетчер переключилась на другого пассажира…” И опять заиграла спокойная музыка.
“Мелодия в звуке дрели… — задумался Женя. — Этот мужик, похоже, основательно с катушек съехал”.
Его размышления прервал голос лифтёра:
— Уважаемый, приготовьтесь, сейчас буду открывать дверь.
Скоро Женя был вызволен. Он оказался на 22-м этаже. Посмотрел на часы. Было без двадцати одиннадцать. Подниматься к соседу уже не было никакого желания. Поэтому он спустился домой.
Через день, после выходного, проведённого в поликлинике, унижений в очередях и хамства со стороны работниц регистратуры, вместо того, чтобы приобщиться к искусству, Женя возвращался домой с работы. Трамвай встал в жуткую пробку, а Жене уж очень приспичило по-маленькому, на работе чая напился. Терпеть уже не было сил. И он решил выйти.
Он огляделся. Вокруг была лишь плотная застройка, явных мест где отлить не наблюдалось. Ближайшая станция метро была рядом, поэтому он быстрым шагом пошёл к метро, чтобы воспользоваться биотуалетом. На кабинке туалета висела табличка: "Извините, туалет не работает".
"Да идите вы в жопу!" — подумал Женя и пошёл за здание метро. Посмотрел вокруг: вроде никого не было. И начал процесс.
Когда он закончил, сзади услышал голос:
— Вы закончили?
Женя испуганно обернулся и увидел мужчину в полицейской форме.
— Да, — ответил Женя растерянно.
— Ну что ж, тогда пройдёмте.
— Куда? — попытался закосить под дурачка Женя.
— Да здесь недалеко… — ответил так же остроумно полицейский.
— Но... мне домой надо...
— Ничего страшного. Переночуете у нас. У нас вполне тепло и уютно. Тесновато, правда…
— Но я же... просто... туалет не работал...
— А у нас работает! Видите, как вам повезло! — снова сострил полицейский.
Женя понял, что с этим полицейским, который явно умел язвить похлеще него самого, закосить под дурачка не получится, и он смиренно последовал за ним.
Полицейский завёл Женю в здание метро, потом провёл по длинному коридору, открыл дверь в кабинет, и они оказались в помещении, в котором из мебели были только стол и стул, а большую часть помещения занимала клетка, в которой спало несколько алкашей.
Полицейский попросил Женю выложить на стол всё из карманов. И Женя выложил ключи, кошелёк и телефон. Потом полицейский со скрежетом открыл решётку и сказал, сопроводив свои слова характерным жестом руки:
— Милости просим в наше уютное гнёздышко! Не пять звёзд, конечно, но все удобства имеются!
Женю ужаснула перспектива провести ночь среди облёванных алкашей, и он взмолился:
— Послушайте, товарищ, — он посмотрел на погоны, — капитан. Я же не совершил ничего такого...
— Ну-у-у, это как посмотреть... С точки зрения какой-нибудь собачки, которая бы от недалёкого ума помочилась на вестибюль метро — памятник, между прочим, архитектуры — вы бы не совершили ничего страшного. Но вы... человек! А человек — что? Правильно! Звучит гордо!
— Да, но я же не со зла! Туалет не работает! Вы вообще в курсе, что у людей не бывает злого умысла? А есть только естественное желание избавиться от страданий и обрести счастье.
— Вот это вы красиво сказали! Но вы пытались избавиться от страданий на вверенном мне участке. Граница участка проходит аккурат по улице Комсомола. Перешли бы на другую сторону улицы, там бы избавлялись от страданий, к вам бы никаких вопросов не было. А пока — добро пожаловать в нашу скромную обитель. — Проводил Женю в клетку и с грохотом захлопнул дверь.
— Но... уважаемый...— чуть ли не плача, просил Женя, — нельзя ли как-то обойтись... там... строгим выговором... или штраф заплатить?
— Штраф то вы заплатите. Но сначала я разгребу все свои текущие дела. А вы пока посидите здесь… с этими интеллигентными людьми...
— Вы издеваетесь? Где вы тут увидели интеллигентов? Алкашня одна...
— Зря вы так... — сказал полицейский и вышел из помещения.
—Это чё ты там сказал про алкашню? — раздался вдруг голос одного из заключённых. — Здесь, вообще-то, есть и люди с высшим образованием!
— Извините, пожалуйста... — стыдливо сказал Женя. — Просто... в таком месте не ожидаешь встретить интеллигентного человека…
— Это да, — подтвердил мужчина. — А вы чем занимаетесь?
— Я... писатель...
— А-а-а!.. А как ваша фамилия?
— Светов.
— Не слышал такого.
— Я... молодой, начинающий писатель.
— Молодой и подающий надежды... — риторически и с грустью сказал мужчина.
— Типа того.
— Когда-то и я таким был...
— Как? Вы тоже писатель?
— Был... А теперь вот… алкоголик...
— Но... почему?
— Я начинал свою творческую деятельность ещё при Союзах, — оживился мужчина и принял положение сидя, — и тогда пытался писать рассказы в стиле Дзен, ну, там, с буддийским подтекстом. Мне это нравилось, получалось неплохо. Читателям нравилось. Но Союз писателей начал меня травить, мол, религиозная пропаганда! А какая там нахуй религиозная пропаганда?! В буддизме же бога нет! Но эти партийные уёбки за свою жизнь ничего, кроме “Как закалялась сталь”, не читали. В общем, запретили мне публиковать эти рассказы. Какое-то время я работал в стол. Даже роман начал в буддийском стиле, неплохой, по моему мнению. Показывал его коллегам, они в целом одобряли, но намекали, что такое партия не допустит в печать. Так я его и не закончил, не имея читательской поддержки. Потом пытался писать что-то более удобоваримое для партийной цензуры, но не получал от этого никакого удовольствия. Из-за гонений пристрастился к бутылке. Я уже хотел было эмигрировать… но… попытка убежать от страданий — и есть страдание…
— Но… сейчас то?! — попытался взбодрить его Женя. — Сейчас то уже не Советский Союз! Сейчас то можно писать о чём угодно! Так может, вам сейчас попробовать опубликовать свой роман?
— Не, брат. Сил нету уже. Его же закончить надо. А я лучшую часть своего серого вещества загубил алкоголем…
Мужчина кряхтя улёгся на кушетку, повернулся лицом к стене. Помолчал немного, потом повернулся к Жене и сказал:
— Капитан тебя просто на понт берёт. Не имеет он права тебя здесь держать за обоссанный поребрик. За это просто штраф, и всё. Задержание только при отказе платить штраф.
— Ну… тогда я откажусь платить штраф! — выдал вдруг Женя. — Плевать! Проведу здесь ночь. Писателю иногда полезно оказываться в таких ситуациях.
На столе полицейского зазвонил Женин телефон. Видимо, Ленка потеряла мужа. В этот момент вернулся полицейский. Женя обратился к нему:
— Товарищ капитан, не посмотрите, пожалуйста, кто там звонит? Не Ленка?
— Да. Она. Жена?
— Да. Я могу с ней поговорить?
— Не положено!
— Но я ведь имею право на телефонный звонок?
— Имеет, начальник! — глухо подтвердил писатель-алкоголик.
— Во блин! — раздосадовался капитан. — Насмотрелись все американских фильмов, теперь права качают. На, — он протянул Жене телефон, — успокой свою любимую.
Женя успел ответить:
— Алло!
— Тебя где носит?! — зло спросила Ленка.
— Меня полиция задержала.
— Что?! За что?!
— Пописал в неположенном месте...
— Ты, блин, ёбнутый что ли, Светов?! Ты чё такой неудачник то?!
Женя виновато молчал.
— И чё теперь? — спросила Ленка. — Долго ты там будешь сидеть?
— У меня денег с собой нет, чтобы штраф заплатить, — шёпотом произнёс Женя.
— И что ты думаешь, что я тебе в три часа ночи деньги повезу?! Вот и ночуй там с бомжами! — и бросила трубку.
Жене было обидно не столько за то, что Ленка не приедет. Понятное дело, что ребёнка не на кого оставить. Но ему было обидно за её тон. Ведь она могла просто сказать, что не может приехать, но поддержать его словами. Ведь чаще всего людям нужна не столько помощь, сколько слова поддержки.
Женя сам не понял как, но ему даже удалось немного поспать в столь некомфортной обстановке. Утром его разбудил скрежет ключа в замке клетки.
— Светов! На выход! — прозвучал голос уже другого полицейского, и с негодованием добавил: — Опять Сырникову делать нехуй, держать тут всех подряд!..
Женя забрал свои вещи, подписал какие-то бумажки и пошёл к выходу.
— Светов! — вдруг окликнул его писатель-алкоголик.
— Да! — отозвался Женя.
— Не пытайся избавиться от страданий. Испытай их честно. Переживи всё, что тебе положено пережить. Только так ты освободишься.
Женя ничего не ответил и вышел.
Где-то через час он уже стоял в своём подъезде. Зашёл в лифт и нажал свой этаж. Но вдруг понял, что совершенно не хочет идти домой, выслушивать унизительные слова Ленки. И уверенно нажал на кнопку "Стоп". Лифт резко остановился. Женя немного постоял, потом сел на пол и стал разглядывать всё, что попадалось ему на глаза. Но ни на чём сконцентрироваться он не мог. Его ум метался от одной мысли к другой. Но никак не находил успокоения. Тогда ему на глаза попалась кнопка "Вызов". Он немного помедлил, но всё же нажал.
— Диспетчер, слушаю, — раздался знакомый голос.
— Здравствуйте. Это снова я, — сказал Женя.
— Кто, я?
— Ну, тот парень, которому вы рассказывали историю… про мелодию дрели.
— А-а-а! Это вы. Что, опять застряли?
— Ага. Везёт мне с этим лифтом.
— Сейчас посмотрю, когда освободится ближайший мастер. Так. Через полчаса будет.
— Хорошо. А вы заняты?
— Ха! Что, вам опять историю захотелось послушать?
— Не знаю. Может быть. А что, тот мужик больше не застревал?
— Не знаю. В мою смену нет.
— А вы не знаете, на каком этаже он живёт?
— Не знаю. Но могу посмотреть запись в компьютере, на какой он этаж ехал. Так. А, вот. На 21-й.
— Мой этаж.
— Значит, он ваш сосед.
— Да.
— Что, хотите его отыскать?
— Не знаю. Может быть.
— А что вы хотите ему сказать, если не секрет?
— Хочу задать ему один вопрос.
— Какой?
— Как понять, хороший ты человек или плохой?
— А зачем вам это?
— Просто хочу знать, существуют ли какие-то явные критерии, отличающие хорошего человека от плохого.
— А вы сами то как думаете?
— Не знаю, потому и интересуюсь. А вы как думаете?
— Хм. Дайте подумать. Ну... мне кажется, если вы задаёте сами себе такой вопрос, значит, душой вы стремитесь к добру. Значит — вы хороший человек. А если вы по жизни не задаёте себе такого вопроса, то, значит, вы живёте на автомате и подсознательно стремитесь только к выживаемости, а значит — к материальным благам, которые эту выживаемость обеспечивают...
— И по-вашему, это плохо?
— Не думаю, что это прямо-таки плохо. Просто такому человеку ещё есть над чем работать, есть что отпускать из своей души...
— Но тогда получается, что вообще нет плохих людей?
— Получается, что нет...
Внезапно лифт тронулся и связь прервалась. Видимо, кто-то вызвал лифт. Он поднялся на 21-й этаж. Дверь открылась. На этаже стояли Ленка и Данька. Ребёнок радостно крикнул:
— Папа! — и бросился обнимать отца.
Этим вечером Женя сидел у кроватки своего уснувшего сына и, глядя на него, писал стихотворение:
Пишу тебе письмо. Хотя — ты рядом,
под боком спишь, доверясь лунной фее.
Твой сон, обласканный отцовским взглядом,
не значит ничего. По крайней мере,
понять его ты сможешь лишь не скоро.
По опыту скажу — обычно поздно
приходит к нам прозрение, в ту пору,
когда на улице уже морозно,
а мысли где-то всё ещё на пляже,
где ножки ласково прибой щекочет,
язык шершавый кислой сливой вяжет
и твоё Я лежит и ничего не хочет.
Ты не подумай, сын, чего дурного,
твой папа, в общем, дядька не ленивый.
Так вышло на Руси, что труд над словом
не стоит больше килограмма сливы.
Хотя, вот если ты в говне по шею
копался, эту сливу прививая,
то ты — герой труда. В твоей траншее
тебя и похоронят, напевая
безвкусный гимн безвестных садоводов.
И в этом смысле лучше быть изгоем:
и ни успех не страшен, ни невзгоды.
Лишь сторонись случайных мордобоев
и праздников с хвалебными дарами
богам, и прочих массовых скоплений,
их обходи ухабами, дворами,
кажись им сном, бесплотным привиденьем,
прикинься спящим, косоглазым, лысым, —
смотри по ситуации — как лучше.
Иначе, сын мой, толпы очень быстро
тебя своей религии обучат.
И будешь в храм ходить по расписанью,
молиться божествам их ненасытным.
И вместе с их обученными псами
подачками из общего корыта
питаться. Сын, когда прочтёшь ты эти
вонючие стихи, наверно, спросишь:
"Что в головах творилось у поэтов?"
В недоуменьи рот свой перекосишь
и понесёшь ты социуму в жертву
мечты и сны, любимые игрушки…
Пройдёшь сквозь сонмы смертных и бессмертных… —
Возьми в дорогу мамины ватрушки
и папин старый зонт с провисшей спицей,
как щит от нечисти из преисподней…
И хоть тебе не повезло родиться
в забытой богом местности, ты помни:
твой мир в самом тебе. И слишком долго
не стоит спать, посасывая лапу.
Иди вперёд изменчивой дорогой,
где некогда гулял твой странный папа.
Утром Женя включил ноутбук и напечатал объявление:
"Просьба не сверлить после 20:00, спят маленькие дети!"
Он распечатал столько объявлений, сколько было квартир в подъезде, и отправился развешивать их на дверные ручки, начав с верхнего этажа.
Когда он спустился до своего этажа, на площадке он встретил мужчину, который поливал цветы на подоконнике. Мужчина заметил в руках Жени пачку объявлений и спросил:
— Что продаёте?
— Ничего не продаю, — ответил Женя, — вот, — и показал мужчине текст объявления.
— Ну как же не продаёте? — возразил мужчина, прочитав объявление. — Я вам скажу как бывший маркетолог: вы продаёте ваше желание.
— В смысле?
— Ну, вы пытаетесь навязать людям ваше желание. Но ребёнок спит у вас. А другие люди, вероятно, желают другого.
— Но это абсолютно нормальное желание — желать своему ребёнку здорового сна!
— Абсолютно нормальное, — подтвердил мужчина. — Но это не сработает. Те, кто солидарен с вами, и так не сверлят. Те же, кто сверлят, имеют противоположные желания. И не захотят покупать ваше желание, каким бы привлекательным оно ни казалось.
— Но… я всё же попробую достучаться до здравого смысла.
— Здравый смысл у каждого свой. Большинство людей считают себя здравомыслящими, и вообще относят себя к хорошим людям. Но хороший и плохой — это лишь условности. Сейчас вот — я поливаю цветы, и, вроде бы, обо мне нельзя сказать ничего плохого. Скажут: он хороший парень, он поливал цветы. Но если, к примеру, кто-то будет нуждаться в помощи, а я буду в этот момент поливать цветы, обо мне скажут: он плохой парень, вместо того, чтобы помочь, он просто поливал цветы...
— Значит, вы полагаете, что в этом... — Женя потряс в руке пачку объявлений, — нет смысла?
— А что вы делаете с рекламными буклетами, которые вы снимаете с дверной ручки?
— М-м-м… в мусорное ведро их…
— Правильно. Ведь там самое место чужим желаниям.
— Так что же делать? — спросил Женя в надежде, что у мужчины и на этот вопрос есть ответ.
— Для начала вам нужно понять, что все люди зациклены на собственных желаниях. Большинство людей не способны понять желания других. И для них такие вот объявления — это просто пустые слова. Только на личном опыте они смогут понять ценность тишины.
— Так что же вы предлагаете, сверлить в ответ?
— Совсем нет. Это тоже не поможет. Это лишь породит ещё большую негативную реакцию других соседей, и всё больше и больше людей будут желать что-то делать в отместку.
— А что же тогда поможет? — растерянно спросил Женя.
Мужчина немного помолчал, продолжая поливать цветы, и ответил:
— Поможет осознание.
— Не понимаю.
— Сейчас поясню. В буддизме, например, нет такого понятия, как зло. Есть понятие — "неискусное поведение". Это означает, что человек просто заблуждается в том, как нужно себя вести, ему не хватает жизненной мудрости. В частности тюрьмы полны людей, которых общество отнесло к категории злых, и сами эти люди согласились с такой для себя категоризацией. Но на самом деле они не злые, просто их поведение неискусно, то есть лишено мудрости, смирения.
— И что?
— А то, что, наказывая таких людей, мы лишь подпитываем их неискусное поведение. Но единственный способ, чтобы другие люди обрели мудрость — это самим быть мудрым. Ведь мудрость передаётся не нотациями, а личным мудрым поведением.
— М-м-м… и как в данном случае быть мудрым?
— Просто не сверлить самому.
— Но как сосед то об этом узнает, о моей мудрости?! — совсем запутавшись, спросил Женя.
— В том то и дело, что, если вы придёте к нему и заявите: “Я не сверлю!” — о чём вы и заявляете в своём объявлении — для него это будет означать, что вы якобы умнее его. И он инстинктивно начнёт доказывать, что это не так, что он не глупее вас. Но если вы просто не будете сверлить, то он будет понимать подсознательно, что вокруг него живут люди, которые не сверлят, которые предпочитают тишину. И он будет стараться сделать всё так, чтобы минимизировать их дискомфорт.
— Я не верю в это! Что он там сидит и думает о том, как бы минимизировать наш дискомфорт!
— Но вы же не сверлите? — спросил Женю мужчина.
— Нет, я не сверлю.
— Почему?
— Потому что я понимаю, как это неприятно, когда сверлят.
— То есть вы сумели сделать этот вывод сами, без чтения объявлений?
— Ну… да…
— Ну так дайте вашему соседу сделать этот вывод самому. Пусть в ответ на своё сверление он слышит только тишину, пусть он осознает эту тишину. Только так он поймёт и перестанет сверлить. Потому что это будет его решение, основанное на его опыте, а не ваше желание.
— Так сколько же времени может пройти, пока сосед допрёт до такого решения?!
— Столько, сколько нужно.
— А мне всё это время терпеть прикажете?!
— Да. Ведь как только вы сорвётесь, вы прервёте цикл глобального осознания тишины.
Женя весь вечер размышлял над словами мужчины, и последним его выводом была следующая мысль:
“Глобальное осознание тишины! Не-е-ет! Это же вечность можно ждать, пока каждый гопник в подъезде пройдёт полный цикл! Думаю, если немного ускорить этот процесс, ничего страшного не случится… Но… как это сделать?” — И этот вечер так и не дал Жене ответа на этот вопрос.
Зато на следующий день, когда он в очередной раз ехал в трамвае с работы, он, показалось ему, нашёл ответ, как ему ускорить процесс глобального осознания. Он увидел агитационный плакат, на котором был изображён мужчина в костюме, и надпись: “Депутат Алексей Полтавский — автор закона о тишине. Запись на приём: 345-45-45”.
“Так вот кто придумал этот дурацкий закон, — подумал Женя. — Позвонить, что ли, этому пидорасу и высказать мнение народа?!”
Женя не слишком верил, что до депутата в принципе можно дозвониться. А если и дозвонишься, будет ли он слушать предложения? Но всё же он решил попытать удачу и на следующий день набрал номер, указанный на плакате.
— Приёмная депутата Полтавского, слушаю, — ответила женщина.
— Здравствуйте. А… как записаться на приём?
— По какому вопросу?
— Хочу внести предложение в закон о тишине.
— Понятно. На завтра есть свободное время: 9:00, 9:15, 9:30, 9:45…
— Понятно, — перебил её Женя, — в девять подъеду.
— Записывайте адрес: Вознесенский проспект, 45. На двери нажать кнопку с надписью “Приёмная депутата Полтавского”. Назвать цель визита и свою фамилию. Потом подняться на второй этаж и пройти к кабинету номер пять. С собой иметь паспорт и заявление. В шапке заявления указать: депутату законодательного собрания…
— Подождите! Подождите! — перебил её Женя. — Дайте я хоть запишу. — Он быстро нашёл бумажку и ручку, и вернулся к разговору. — Слушаю.
— В шапке заявления указать: депутату законодательного собрания Полтавскому Алексею Валерьевичу от — ваши фамилия, имя, отчество, — проживающего по адресу — указать адрес, а также контактный телефон и адрес электронной почты для обратной связи. Заявление. В заявлении подробно изложить суть вашего предложения. Непосредственно на разговор с депутатом в вашем распоряжении будет пятнадцать минут, поэтому постарайтесь кратко обозначить основные положения вашего предложения. Позже ваше предложение будет рассмотрено в порядке очереди поступивших предложений. Рассмотрение может занять до тридцати рабочих дней. По результату рассмотрения вы будете оповещены по одному из указанных вами контактов. Всё понятно?
— Да, всё понятно, — соврал ей Женя, лишь бы больше не слышать её нудятины.
На следующий день в 9:00 он стоял у двери кабинета депутата Полтавского. Из кабинета раздался голос:
— На 9 часов есть кто? Проходите.
— Можно? — заглянув в кабинет, робко сказал Женя.
— Да-да. Пожалуйста, — ответил депутат.
Женя вошёл и был удивлён. Он ожидал, что увидит типичного чиновника в деловом костюме, сидящего за рабочим столом. Но увидел мужчину в джинсах и футболке, сидящего на полу в позе лотоса с закрытыми глазами.
— Алексей Валерьевич? — спросил Женя, подумав, что ошибся кабинетом.
— Да, это я, — подтвердил мужчина, не открывая глаз. — А вы, стало быть, Евгений Андреевич?
— Да.
— Пришли обсудить закон о тишине?
— Да, всё верно.
— Ну что ж, я весь внимания.
— Дело в том, что мне не совсем понятно, почему, согласно вашему закону, нельзя шуметь только после десяти вечера? Тогда как ремонт — это рабочий процесс, и, по моему мнению, он, как и все рабочие процессы, должен завершаться до шести часов вечера, ну, в крайнем случае — до восьми. Ведь к этому времени уставшие люди возвращаются домой. Хотят отдохнуть. Маленькие дети укладываются спать. У родителей появляется хоть немного времени, чтобы отдохнуть от своих родительских забот. Но как, скажите мне на милость, всем этим людям отдыхать, когда какой-нибудь один… — он чуть было не выругался, но успел заменить это слово, — сосед… вдруг решил, что ему срочно нужно просверлить дырки для своей люстры!
— То есть вы предлагаете, — спокойно, так же не открывая глаз, спросил депутат, — расширить режим тишины, начав его с восьми вечера?
— Да.
— Это разумное предложение, Евгений Андреевич. Мы обязательно рассмотрим его в ряду прочих предложений по закону о тишине, — и указал пальцем на кипу бумаг на своём столе.
— И сколько времени это займёт? — обеспокоенно спросил Женя.
— Ну… само рассмотрение заявления занимает около месяца. Далее заявление классифицируется по принципу схожести с другими заявлениями. Далее класс одних заявлений вступает как бы в противоречие с классами других заявлений, в которых выдвигаются противоположные или просто другие предложения. И вот эти противоречия становятся темой для обсуждения на первом, втором и третьем чтениях нового законопроекта, ну, или, как в вашем случае, для внесения поправок в текущий.
— Короче, это надолго… — разочарованным голосом произнёс Женя.
— Надолго, — подтвердил депутат. — Но разве эволюция не так развивается? Или вы предлагаете пойти по революционному пути? Таким путём мы уже ходили, знаем, чем это заканчивается.
Депутат замолчал, видимо, ожидая, что Женя вступит с ним в полемику по теме революций. Но Женя погрузился в раздумья. Тогда депутат решил его приободрить:
— Послушайте, Евгений Андреевич, могу вас утешить. Как правило, если предложения рациональные, а у вас они рациональные, и если они будут подкреплены схожими заявлениями, то результат обязательно будет положительным. Нужно только запастись терпением. Терпение — это сила!
— Оно уже на грани…
— Я вас понимаю, Евгений Андреевич. Я и сам много времени прожил бок о бок с шумными соседями. И сам был на грани срыва. Но потом… я занялся политикой. И вот большинство людей думает, что политик — это обязательно человек, который пытается нажиться на чужих проблемах. Но на самом деле, придя в политику, человек сталкивается с огромным разнообразием мнений, и тогда он понимает, что мир человеческого мышления намного шире, чем его собственная голова. И, например, согласно буддийской традиции — ум — это не что-то ограниченное рамками нашего мозга, ум имеет вселенские масштабы, а наш мозг — лишь частное проявление этого вселенского ума. И что мы — вообще не отдельные сущности, а части единого целого. Неотделимые части. И вот многие религии и философии говорят нам, что все люди — братья. Но это не совсем верное, а, точнее, в корне неверное представление. Это представление объединяет людей, но всё равно убеждает их, что они отдельные сущности. Ведь братья в их понимании — это отдельные сущности. Буддизм же учит тому, что все люди — это ты сам. Это лишь иные проявления тебя самого. И ваш сосед, который достаёт вас своим сверлением, — это не отдельная сущность, это и есть вы, просто в ином проявлении.
Женя ехал домой в метро и думал: “Как же эти политики умеют гипнотизировать! Вроде бы всё, что он сказал, логично. Но всё равно осталось ощущение, что тебя очень грамотно наебали…”
Он вернулся домой поздно, в одиннадцатом часу. И с порога как всегда спросил Ленку:
— Спит?
— Спит, — ответила она и спросила с насмешкой: — Ну и что, прислушался депутат к твоему мнению?
— У меня сложилось впечатление, как будто я побывал у шамана. Он затуманил мне голову какими-то философиями…
— А, ну да! Они это умеют. Вся предвыборная агитация — это, по сути, затуманивание мозгов…
— Тррррррррррр! Трррррррррр! — прервал её звук дрели.
— Сколько времени?! — в ужасе спросил Женя у Ленки.
— Пол-одиннадцатого.
— Сука! Пойду ему морду набью и всё! — выдал Женя и выбежал за порог.
— Пожалуйста, не надо! Женя! — крикнула ему вслед Ленка, но он уже убежал наверх.
Поднявшись на 23-й этаж, Женя незамедлительно позвонил в 135-ю. Сосед открыл и спросил:
— Опять вы?
— Какого чёрта?! Уже одиннадцатый час! Заканчивайте своё сверление!
— Но я сегодня не сверлю. Это где-то выше.
И вдруг вновь раздался звук сверления, исходящий действительно с верхних этажей. Женя бесцеремонно, даже не извинившись, метнулся по лестнице выше. Этаж за этажом он поднимался, прислушиваясь к тишине. И так оказался на последнем — 27-м этаже. Он стоял там полчаса в ожидании звука. Но так и не дождался. Потом увидел открытый люк, ведущий на крышу дома, и решил выйти, чтобы подышать и успокоиться.
Он вышел на крышу. Небо было чистым и полным звёзд. Дышалось легко. Он сел и начал рассматривать звёзды. Но не мог рассмотреть в них хоть что-нибудь, что бы могло его успокоить. Тогда он перевёл взгляд на светящиеся окна домов. Но и они показались ему такими же далёкими, как и звёзды. А свет их — таким же холодным.
Тогда он подумал: "Неужели всем этим людям действительно наплевать на то, что я делаю? И им будет абсолютно наплевать, если я сейчас сигану с крыши. Моя смерть промелькнёт перед их сознанием в каких-нибудь новостях на местном канале, и они лишь брезгливо переключат канал, не скрывая зевоты..."
Он подошёл к краю крыши. Посмотрел вниз. На лавке возле подъезда сидел мужчина с собакой на поводке. Вдруг собака как будто почувствовала взгляд Жени и подняла глаза. Женя, почему-то испугавшись этого, отшатнулся назад.
"Ну уж нет, — подумал он, — не дождётесь!" И быстро пошёл к лестнице.
На следующий день Ленка позвонила Жене на работу и сказала, что Данька заболел, и попросила Женю приехать пораньше, чтобы успеть по пути домой зайти в аптеку.
— Как он? — спросил Женя Ленку, зайдя домой.
— Температура 38 и 5. Горячий весь.
— Может, скорую вызвать?
— Ну, пока он уснул. Парацетамол, по идее, должен подействовать.
— Трррррр! Трррррр! Бдыщ! Бдыщ! Бдыщ!
Женя схватил из прихожей большую металлическую обувную ложку и побежал наверх. Звук явно исходил из 135-й. Он начал ногой стучать в дверь. Сосед открыл дверь со словами:
— Какого ху... — но не успел закончить фразу, так как в его лицо со всего размаха прилетела металлическая ложка.
— Шлёп! Шлёп! Шлёп!
Мужчина инстинктивно закрыл лицо руками и сел на корточки. Тогда удары начали прилетать ему по верхней части головы. Кровь брызнула на дверь. Выбежала жена соседа и заорала:
— Ааааааааа! Ааааааааа! Вася! Васенька! — и вцепилась в волосы Жени.
Из соседних квартир выскочили мужики и оттащили Женю.
Через две недели состоялся суд. Евгений Светов был осуждён за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, так как был признан психически вменяемым. Приговор — семь лет тюрьмы общего режима, куда и был направлен прямо из зала суда. Через месяц повесился в камере от стыда и разочарования в людях.
Ленка со своей мамой сидели в похоронном бюро, напротив них сидел управляющий. Он сказал:
— Могу предложить вам самый простой комплект услуг: забор тела из морга, доставка в крематорий, пятнадцать минут на прощание и место на кладбище.
Ленка не в состоянии была ничего говорить. За неё говорила мать:
— Сколько это будет стоить?
— Пятьдесят семь тысяч.
Через несколько дней после похорон в Доме писателей прошёл вечер памяти поэта Евгения Светова.
Речь держал профессор Эльзенштейн:
— Сегодня мы скорбим по нашему другу, замечательному поэту, светлому человеку, Евгению Светову, который мог бы написать ещё много стихов, создать много интересных миров в прозе, но судьба распорядилась иначе. Последний раз Женя приходил ко мне примерно за месяц до трагедии, он передал мне стихи для публикации в нашем сборнике. И я прочитаю вам одно из этих стихотворений. Женя назвал его "Странный сон".
На пустынной дороге, ведущей, скорей всего, в ад, —
ибо большего, муза, с тобой заслужили мы вряд ли, —
я стою. Тишина. И я этому, в общем-то, рад.
Тайный смысл как будто играет со мною в прятки.
Но мне в эту игру уж совсем неохота играть.
Наигрался. Извольте уж сразу — в кипящую бездну!
По карманам распиханных дней завалялось вчера,
но оно, наконец, не окажется мне полезным.
Перед выходом в ад ведь обыщут, вывернут всё!
И потом — что ты жил — никому и ничем не докажешь.
“Может, в рай? — спросишь, муза. — Нам всё-таки повезёт?
Просочимся тайком средь законопослушных граждан?”
Но, боюсь, там иные критерии. Списком твоих
добрых дел и печатью о питерской нашей прописке
не проймёшь этих ангелов. Хоть зачитай им свой стих,
встав на свой пьедестал изваянием исполинским.
Да и что нам твой рай? У аляпистых райских ворот
подозрительно как-то светло, да и много шума.
Так и ждёшь, что попросят тебя рассказать анекдот
и пропустят с печатью: не будь ты таким угрюмым!
Всё же ад нам привычнее как-то. Заслуженней, чтоль.
И дорога прекрасно пустынно в безвестность стремится.
Ибо рай все страдания как-то уж сводит на ноль.
И за это — не дай бог — заставят ещё раз родиться!