История эта случилась вскоре после московской олимпиады, в те советские времена, когда перестройкой и капитализмом ещё и не пахло, и потому число людей в нашей стране, считавших себя счастливыми, значительно превышало число граждан пятой французской республики, считавших себя таковыми. И уж, тем более американцев, божьей волею разделённых на белых и чёрных, что явно влияло на ощущение счастья отдельно взятым гражданином, проживающим в этих зачем-то соединённых штатах.
Но впрочем, история наша, сразу скажем, никакого отношения ни к московской олимпиаде, ни к горбачёвской перестройке, конечно, не имеет. А имеет ли она отношению к человеческому счастью и как на это влияет цвет лица, это не мне судить. Моё дело только рассказать, как всё было на самом деле. Рассказать честно и правдиво, ничего не утаивая и не привирая, даже если очень хочется чем-то удивить читателя. А впрочем, читатель, который хоть немного помнит то время, ничему и не удивится. Обычная, в общем-то, история.
Григорий Иванович Кошкин, председатель колхоза «Вперёд», был высокий плотный мужчина крепкого телосложения. Настоящий сибиряк. Такие мужики женщинам нравятся. Правда, к тридцати годам он здорово полысел – то ли от забот председательских, то ли от избытка тестостерона. А потому имел привычку брить голову. Может быть поэтому, а может, за имя-отчество получил он от земляков кличку «Котовский». Кличка кличке – рознь, сами понимаете. Иной раз такую пришпандорят, что жизни не рад будешь. А Григорий Иванович своей втайне гордился. Согласитесь, что «Котовский» руководителю крупнейшего в районе коллективного хозяйства больше подходит, чем «Кошкин».
В тот вечер Григорий Иванович, как всегда, приехал поздно, возвратившись с полей. В квартире густо пахло одеколоном «Русский лес».
– Ребятишки играли, Гриша, – пояснила жена, – пролили одеколон, что я тебе подарила.
– Совсем немного, папочка, – пятилетняя Оля захлопала ресницами. – Ты не будешь ругаться?
– Ну что ты, Оленька, подумаешь – одеколон! – Отец погладил дочурку по белокурой головке. – А где Вовка?
– Спит уже, – сказала супруга. – Говорит, устал.
– Надо же, – удивился папа, – обычно не уложишь…
Вечер прошёл тихо, по-семейному.
Рано утром Григорий Иванович выбежал во двор, облился водой из колодца, съел заранее приготовленный завтрак, тщательно выбрил станком голову и щёки. Вылил на широкую крепкую ладонь одеколон «Русский лес». Вылил, сколько вошло в руку, иной мужик выпивает меньше. Освежил гладкий череп, лицо и шею. Благоухая, отправился на работу.
Председатель ходил на работу едва ли не раньше всех, поэтому на улице народу было не густо. У своей калитки стояла баба Дуся Лунёва. Он громко поздоровался, проходя мимо. В ответ та молча перекрестилась. «Не в себе сегодня бабуся», – подумал председатель. Открыв правление, он прошёл в свой кабинет, включил висящий на стене радиоприёмник и начал рабочий день с просмотра газет, что вчера на стол положила ему секретарь, а по совместительству ещё и учётчик, Анжелика Мефодьевна.
Вскоре в контору зашла и она. Григорий Иванович слышал, как секретарь положила сумку в приёмной и стала двигать на столе счёты, телефон, папки с документами и графин с водой. Через две минуты появилась в дверях председательского кабинета, чтобы поздороваться. Кошкин только поднял голову, чтобы поприветствовать помощницу, как она издала истошный крик и выронила из рук папку с последними сводками. Анжелика, зажав рот одной рукой, указательным пальцем тыкала то в председателя, то в зеркало на стене. Руки у неё тряслись.
– Что? Что такое? – Григорий Иванович подскочил к зеркалу и выронил из рук газету «Сельская жизнь». Из зеркала на него смотрела страшная зелёная физиономия. Зелёным был череп, уши, щёки и шея. Зелёные пятна были на вороте свежей рубашки. Из-под лохматых зелёных бровей расширенными зрачками изумлённо смотрели голубые глаза председателя. Но и они, казалось, сейчас сверкали какими-то изумрудами…
Через минуту, Кошкин, негромко матерясь про себя, широким шагом спешил домой. Прохожих на улице стало больше, и они изумлённо взирали на председателя, забывая даже поздороваться. Бабы Дуси у калитки уже не было, стояла её коза и жевала сирень. Увидев Григория Ивановича, шарахнулась на дорогу. Взлетевший на забор петух, подавился своим «кукареку» и упал обратно. Собаки рвались с цепей и облаивали председателя из всех подворотен. Новость о необычном образе Кошкина летела по деревне, если не со скоростью света, то с гиперзвуковой – это точно. Не успевал он пробежать мимо одного дома, как в следующем открывались занавески и створки, и любопытные физиономии пялились на спешащего домой председателя.
– Где? Где этот безобразник?! – Закричал с порога разгневанный Григорий. – Где Вовка? Я ему сейчас…!
Жена Кошкина, собравшаяся было уже идти на работу, села на кухне мимо табурета.
– Гриш…, Гриша, что с тобой? Вовка на рыбалку убежал…
– Убежал? Успел! Но ничего, он у меня лещей получит! Пусть только вернётся!
– Да что с тобой случилось-то?!
Проснувшаяся от криков Оленька, увидев зелёноголового папу, сразу выложила всё как на духу.
Вчера, играя со своим старшим братом, они открыли одеколон «Русский лес». А затем Оленька нечаянно его опрокинула, и большая часть жидкости вылилась на ковёр. Вовка, желая выручить сестрёнку, ну и себя конечно, недолго думая разбавил одеколон водой. Понюхав, убедился, что освежающий запах спиртсодержащая жидкость сохранила, чего нельзя было сказать о цвете. Сочный зелёный цвет оригинальный одеколон утратил и стал прозрачным. Второклассник Вова Кошкин был смышлёным малым, в школе у него была всего одна тройка, да и то по пению. Поэтому он быстро нашёл выход. Вылил в одеколон флакончик зелёнки и поставил его на комод, посчитав инцидент исчерпанным. Химию Вовка в школе ещё не проходил, логику тоже, и просчитать последствия не мог. Но чуйка у него работала превосходно, потому он с вечера пораньше лёг спать, а с утра пораньше свалил из дому.
Видя, что папа очень расстроен, Оленька, его утешила, закончив свой рассказ словами:
– Не расстраивайся, папочка, зато ты на крокодила Гену стал похож!
Григорий скрипнул зубами и пошёл топить баню.
До обеда супруга отмывала голову Григория Ивановича. Мыла шампунем. Мыла хозяйственным мылом и содой. Тёрла вехоткой и скребла щётками. Лысина Кошкина местами стала красной, но зелень полностью не исчезла. Щёки тоже сохраняли устойчивый бледно-зелёный цвет.
Председатель надел кепку, тёмные очки и, ещё раз пообещав выдрать Вовку, как сидорову козу, сел в свой УАЗик и уехал в дальние поля. В правлении он не показывался несколько дней. И только когда оригинальный зелёный цвет окончательно уступил место обычному здоровому цвету, председатель решился провести планёрку. Но было поздно. Ни в глаза, ни за глаза «Котовским» его уже никто не называл. Звали «Фантомасом».
Прошло девять лет. Вова Кошкин закончил школу с золотой медалью и собрался поступать в медицинский. Семья вечером отмечала Вовкин аттестат.
– Молодец ты у нас, сынок, – проникновенно сказала мама. – Вся деревня нам завидует!
– Да, – подтвердил отец, – сам слышал, в гараже мужики говорили: «У нашего Фантомаса сынок-то с медалью школу закончил!»
Григорий Иванович выпил рюмку, и по щеке его покатилась крупная мужская слеза, в свете из-под домашнего абажура казавшаяся зелёной.